Текст книги "Мир свалки. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

  Ник говорил быстро.

  – Кем мы станем, если не будем возвращать долги? Долги на жизнь и долги на смерть.

  – Я пришел забрать у тебя свой долг на смерть, – нескладно объявил Восьмой древнюю ритуальную фразу. – Твое слово к моему слову.

  Убрал машинку, отвернулся.

  И Ник вспомнил, что всего лишь раз в жизни произнес слово долга смерти. Произнес от души. Слово, обязывающее перерезать собственное горло, если попросит, получивший его.

  Неужели он такой простак, чтобы верить в это? – подумал Ник, глядя на Восьмого, и понял, что и сам такой, сделает все, что понадобится или попросят. Резанет себя по горлу, собственными руками зажжет бар... И все потому, что внутри стоящего перед ним Стрелка сидит тот самый щенок, а все остальное ни что иное, как плоть, которая наросла со временем. Шелуха!

  – Слухач, скажи Лекарю – пусть протрезвит по быстрому.

  Ник брезгливо глотнул того, что подсунули, крякнул отрыжкой и ускользнул наверх. Один раз только оступился.

  Восьмой сосредоточился на проеме в соседний зал. Слишком уж широкий, неэкономичный проход. Еще и висюльки, за которыми ничего не разглядишь. Хорошо еще, что там вроде короткого предбанника.

  Покачиваются висюльки...

  Выбрал официанта помельче.

  – Эй, Лекарь! Оживи на минутку!

  Лекарь хмыкнул.

  – Только на минутку и получится. Еще бы позднее попросил, уже бесполезно. И никто бы не взялся! – похвалился он.

  Подвели – толкнули вдоль висюлек.

  И до середины не долетел – вдарило, отбросило, упал, перевернулся. Из двух дыр неожиданно толчками стала поступать кровь, потом потекла ровно, лениво. Официант смотрел укоризненно, пока глаза не задернулись пеленой.

  – Машинка Пятого! – уверенно сказал Восьмой. – Это у нее такой суховатый всхлип. Хорошая машинка.

  Конечно Пятый. Его манера. И грамотно выложился, только две и дозарядился сразу же. По звуку – его машинка...

  Восьмой и свою машинку сунул, шмальнул, но только один раз – на звук. Со службы так не пробовал. Зацепил, не зацепил – кто его знает! – вроде не вскрикнул никто. Вернее заорали все, и палить стали, только висюльки отлетали и на пол сыпались черными змеями, но орали не подранками, зло орали, сердито. Кому такое понравится – пришли расслабиться, на девочек поглазеть, а тут – на тебе!

  – Выманить бы!

  – Опять груди заголять? – с готовностью спросила Хамелеон.

  – Нет, он сначала стрельнет, а лишь потом разглядывать будет. Поорите что-нибудь обидное. И побольше всякого. И Лунатик пускай с вами орет – у него тоже голос бабский. Пообиднее только. За стойку станьте – вон туда.

  – А о чем орать?

  – О мужиках вообще, а о Стрелке в частности, – сказал Восьмой. – Ерунды всякой.

  Не понравилось ему только, с какой готовностью они за это дело взялись. Могли бы поломаться для приличия...

  Потом огорчился, что предложил.

  Восьмой Стрелок и не думал, что о мужиках можно наврать столько обидного. У Лунатика получалось ничуть не лучше – уши так и вяли.

  Этот-то чего так возбухает, старается? – удивлялся Восьмой. – Надо же какие среди ихних мужиков особи встречаются... Конченый урод!

  А вот когда перешли на Стрелков, что у них у всех нестоюнчик, потому с машинками ходят и спят, засовывая их... Тут Восьмому жутко захотелось разрядить машинку в стойку, из-за которой эти три уродки орали свои мерзости.

  ВОСЬМОЙ, ЛИДЕР

  ...Из залы втекли грамотно. Восьмой и сам не смог бы сорганизовать лучше. Видно, нашлись среди них знатоки. Восьмой двоих снял, девочка-Лидер – одного, но был ли среди них Пятый? На скоротечных огневых контактах всегда воспринимаешь противника как некий силуэт. Теперь стал разглядывать. Один лежал не естественно. Восьмой перезарядился и шлепнул, на всякий-всякий, еще одну пилюльку – вдруг притворяется, что болен? – такие случаи бывали...

  Просочились, успел заметить, только четверо, задних он отсек. Трое сейчас за угловым чурбаном засели. Вряд ли Пятый. Он бы в кучу не полез. И уж не в первом потоке. Один за тело схоронился, хотя там, наверняка, не уютно, на ту сторону как раз и натекло. Но сверху его столешница прикрывала – никак не взять. Сильно неудобная мишень. Восьмой обтер вспотевшую ладонь, обхватил мешочек с талькой – потискал. Нашел глазами Лидера... Молодец! Завалила своего – отметилась – и сразу же переместилась. Все как учил. Толк будет с Лидера! Тсыкнул ей, чтобы обратила внимание. Показал, что делать.

  В первую очередь, решать надо было с Неудобным. Решать нестандартно. Восьмой положил одну машинку на пол, мысленно провел линию, показал на себе – куда хочет вложить все. Лидер кивнула, тоже положила машинку, выровняла, вторую прижала к груди, сделала все – один в один.

  И разом припекли снизу, отстрелялись под тело с двух машинок. Не вынес он тех царапин, запаниковал, хотя мог бы перетерпеть, вспрыгнул, тут Лидер его и сняла – влет.

  Восьмой показал большой палец – заулыбалась. Кажется, в первый раз ее улыбку увидел. То, что пары зубов спереди нет, неважно. На сердце захорошело. Не было у Восьмого раньше учеников. Всегда его учили. Разные были учителя. Даже те были, которые и учителями не хотели быть. Даже этот, который за телом пытался прятаться, неким учителем выступил. Восьмой знал, что в подобной ситуации, он перетерпел бы те припарки и что-нибудь придумал.

  Опять обсушил ладонь о мешочек.

  Встал и пошел наплывом, не обращая внимания ни на что – только мишень!

  И справа налево расстрелял всех троих. Три пули – три мишени. Только в головы. Справа налево.

  Почему так надо? – спросил он когда-то своего учителя. И на всю жизнь запомнил: когда мишеней несколько, рукой внутрь корпуса экономишь долю секунды. А если во внешнюю сторону поведешь, изнутри отстрел начнешь, свою долю потеряешь, а с ней можешь и жизнь. Чуть-чуть не хватит, а разницы никакой. Нет для жизни разницы, всего лишь чуть-чуть не успел или намного.

  Грамотно стрельбы провел.

  Как положено, пустил первых и отсек остальных. Первых всегда пропускай. Более толковые должны идти следом, под прикрытием, надеясь, что на первых истратят запас. Восьмому хотелось надеяться, что завалил он самых толковых. На чистом воздухе, на расстоянии, конечно, все наоборот. Там умные и опытные первыми срываются. Отсчитают шаги секунды и валятся в перекаты, отползают. А тех, кто за ними, уже как ластокрыла – влет! – потому как успел приготовиться, ждешь.

  И не по три палить надо, а парами. Здесь только так – пару, а потом дозаряжаешься. Последний – третий – береги. Если все три, то опять взводить надо, а это вторую руку занимать. Только на Свалке себе можешь позволить три разом выпустить. Но бывают, конечно, исключения. Бывают...

  Ник спустился, привел с собой забрызганную в крови деваху.

  – Эту не трогать! – объявил.

  Бросил липкие ножи на прилавок и стал протирать влажными салфетками.

  Слухач обошла вокруг молодой женщины, с виду простушки, что стояла, прижав к груди какую-то расшитую подушечку, и боялась шелохнуться. Потом протянула руку.

  – Не трогать! – сказал Ник, застыл, и нож в ладонь лег, будто сам собой – удобно. Восьмой понял, что периферийное зрение у Большого Ника ничуть не хуже.

  – Она что-то прячет.

  – Деньги! Ее деньги. Честно заработанные.

  Слухач, похоже, искренне удивилась.

  – А я думала, что ты с броником своим сожительствуешь – полный симбиоз у вас. А вон оно как...

  Потеряла к женщине всякий интерес.

  Ник собирал ножи, прикладывал к плоти, и та всасывала их в себя.

  – Слушается? – спросил Восьмой.

  – Хорошая модель. Не брак. Просто одна партия оказалась шизанутых, вот Метрополия, в свое время, и перепугалась. Перестраховываются они иногда. Прямо чересчур перестраховываются.

  – А я думала, они из паразитов, – сказала Слухач и тут же поправила сама себя: – Я про плоть-жилет, а не Метрополию.

  – Ну это уже – смотря кто кем рулит, – ответил Ник. – Кто кого использует и сколько отдает взамен. Мы дружим.

  Восьмому эти разговоры не понравились. Казалось, что Ник со Слухачом что-то недоговаривают и острить пытаются насчет Метрополии.

  – Паразит – это когда только берет, а не отдает совсем. Причем, если свое дерьмо сливает, а внушает, что благодетельствует, а ты веришь...

  Ушел Восьмой от этих разговоров. Буквально ушел. Во всяком случае, попытался...

  – Надо залу очистить. – сказал в спину Ник. – Что там с твоим Стрелком? Вычислил – кто?

  – Пятый. Не знаю почему, но в этой группе его не было, и машинка больше не гулкала. Странно... Две машинки теперь в зале, если ты ничего не напутал, одна Пятого – серьезная машинка.

  – Девять было. У меня глаз наметан. Могут быть еще однозарядные самоделки, но с этим я пас.

  – Как наверху?

  – Чисто. Совсем чисто. Я те три на прилавок бросил...

  ...Восьмой и Лидер работали 'часы'. Восьмой выкрикивал направление.

  – Десять!

  – Пять!

  – Семь! – орал Стрелок.

  Орал то, что не успевал или сомневался, что успеет. Лидер крутилась за спиной, высовывалась то справа, то слева. Один раз – поганка! – и на спину вскарабкалась. И из под ног палила, что было неприятно, потому как дуло она высовывала недалеко, Восьмому приходилось стоять в раскорячку, и было ему весьма неуютно. Жалел, что не надел бандаж и не заправил мотню повыше.

  Попутно вкладывала в опущенную ладонь снаряженную машинку – у Восьмого этих машинок был полный передник за спиной, все карманы набил. Спасибо Мастеру за передник!

  Прошерстрили зал – во все, что двигалось и не двигалось. Потом Восьмой еще с минуту постоял, провел, прощупал глазами периметр. Синяя, кислая пелена поверху и много красного внизу – привычная по молодости картина. В ушах словно вата, только слышно, как за спиной сопит Лидер...

  Пахло кровью. Если бы так пахло на Свалке, леггорнов бы собралось... И опять бы расценки скинули из-за азарта своего...

  Пятый нашелся. Лежал неуютно, нескладно.

   Когда щелкнул сухой выстрел, выпрыгнул и вложился на звук. Вот уж не думал, что у Пятого такое случится, нечто вроде эффекта паники начинающего, когда палец с дуги освобождаешь не полностью и тут же снова жмешь. Тогда возврат не срабатывает, и старый патрон возвращается на прежнее место не довернувшись, шило бьет в тот же капсюль, уже битый, и бывает такое, пробивает его насквозь и застревает. Тогда приходится разбирать машинку, либо, перевернув, лупить ею о что-нибудь твердое, чтобы отскочило шило, но тут можно запросто весь механизм повредить. То самое и случилось у Пятого.

  Мастер прошелся, собирая трофеи.

  Стрелок все смотрел на Пятого, хотел понять, что чувствует. Получалось, что ничего.

  Он меня тоже не любил, – подумал Восьмой и забрал машинку.

  – На память! – объявил во всеуслышанье. – Хорошая машинка. Штучная!

  Опять взглянул на Пятого. Все-таки оказалось, что тот еще больший невезунчик, потому как был уже мертв, а он – Восьмой – еще жив. Хотя по всем раскладам должно было стать наоборот. Значит, снял его еще тогда – на слух! – сквозь занавес.

  'Ай да я! – похвалил себя Восьмой. – Вот теперь, автоматом, в Седьмые бы шагнуть. Эх!'

  Как просто оказалось. Два года ждал сместится ли очередь. а теперь, так получается, что благодаря ему Шестой и Седьмой вверх поднялись, должны быть довольны, а вот Четвертый, Третий и Второй – нет, поскольку здесь, для ихнего удовольствия, надо было бы бить Первого. И уж меньше всех Пятый доволен, поскольку он мертвый...

   К Нику в хранилище спускаться крутенько – не оступись!

  – Что-нибудь замечаешь?

  – Коврика не было. Липун?

  – Ага! А будешь перешагивать, за косяк рукой возьмешься.

  – И?

  – Не советую.

  – Левый косяк?

  – Оба.

  – Грамотно, – одобрил Восьмой. – И как теперь?

  – А мы эту вот досочку...

  Большой Ник потянул облицовку, которая снялась неожиданно легко и оказалась весьма толстой и широкой дощечкой. Перекинул, опрев на выступ

  Обернулся, съехидничал:

  – Картинки покажешь?

  – Да иди ты!

   Спустились ниже.

  – Куда пропал тогда? – спросил Ник. – Изменился-то как, с трудом тебя узнал.

  – Ну, ты тоже, – буркнул Восьмой. – Столько раз видел, и подумать не мог. Чтобы Тощий и, вдруг, Большой Ник! У тебя же даже голос был, кажется, другой? Морда в крапинку, а раньше, вроде, гладкая была...

  – Ранение, – Ник отвернул ворот и показал шрам, тянущийся откуда-то от груди. – И ты уже не тот малыш!

  – Не называй меня малышом! – попросил Восьмой и вспомнил, когда им действительно перестал быть – свой самый первый статус вспомнил.

  Смотрел на свой ящик и множество других, все, как тогда, только не ящики были, а столы. А на одном из столов он, Восьмой, лежал, только тогда еще не Восьмой, а звался... Как же он тогда звался? – неприятное имя, хотелось забыть, и события забыть с эти именем связанные.

  ГОЛЫШ

  ...Лежал на столе и другие лежали, хотя перед этим всех собрали в одном помещении, потеющих от страха перед предстоящим, едва замечающих присутствие рядом тех, кто там, на воле, считался врагами... Вот тут и пошел газ...

  Было тихо, словно в подвале, и слышались два 'белых' голоса – тогда, помнится, почувствовал их цвет, раньше, чем, сквозь прищуренные глаза, сквозь ресницы, рассмотрел два белых пятна – людей в халатах...

  – Что слышно о Сафари?

  – Еще не вышли.

  – М-да... – хмыкнул первый голос – старый и затертый, как его халат.

  – И что теперь будет? – спросил второй.

  – Кому-то будет плохо.

  – Но не всем?

  Второй спросил с как-то фанатичной надеждой, свойственной скорее молодым, чем старым. Первый голос ответил не сразу.

  – Не всем, – согласился первый. – Но это уже, если за счет других – иначе не получается. Вот тогда кому-то будет очень-очень плохо.

  Замолчал, словно задумался. Тот, второй, словно затаил дыхание, боясь помешать.

  – Ага! – сказал первый, словно находя решение. – Точно! Тут главное в списки не попасть. Попал – считай – каюк!

  – А кто списки составляет?

   – Все! И...

  Молча поднял палец вверх.

  – А не может так случиться, – шепотом спросил второй, – что тот, кто список составляет, сам в него попадет?

  – Может, – сказал первый ухмыльнувшись.

  – И что тогда?

  – Тогда два списка и два варианта. Либо те, кто в первом списке хорошие, а те кто его составлял – плохие, либо наоборот, но тоже со всеми вытекающими...

  – Вытекающими из плохих?

  – Точно! Ввиду особой циничности преступных намерений администрации провинции второй категории три зед икс, выражавшиеся в намеренном направлении Сафари по маршруту, которое привело к гибели чистых или моральному ущербу, равно как утере техники и авторитета Метрополии и... так далее и тому подобное. Если же пострадал кто-то из Метрополии не берусь предсказывать, но тут могут и оптовые зачистки начаться. Номер-то, общий статус, точно поменяют – понизят категорию когда-то вольному городу на сколько-то пунктов вниз. Кто выживет, тем тоже несладко придется, не раз прежний паек вспомнят. Ясно, что и ассигнования урежут, хорошо еще будем работать на том же оборудовании, что сейчас, а то и его лишат. по любому, не мечтай что-нибудь по заявке получить.

  – О чем мечтать?

  – Мечтай в списки не попасть, – буркнул первый.

   Некоторое время работали молча. Слышно, как оба останавливаются у столов, слышен треск, вроде электрического разряда и сразу же пахнет паленым.

   – Все понял? Этих давай сам!

  Старый халат вышел, и молодой сразу же взялся бурчать себе под нос, должно быть, имел такую привычку – разговаривать сам с собой. В основном неразборчиво, но проскользнуло: 'Нафига такая пьянка?' и еще что-то ничего незначащее.

  Потом малыш услышал, что подходят к нему. Сорвали липуна с груди, успел разглядеть, что не розовый, едва выдохнул облегченно.

  – Ну вот, еще один просроченный! И много просрочил! Странно, обычно в первый же день летите за статусом. И шрамов сколько! Не ври, не спишь – притворяешься. Не подействовало, что ли? Прижгу – вскочишь. Вкатить двойную дозу?

  Малыш открыл глаза – попробовал покачать головой в стороны.

  – Правильно, перетерпишь! Как я двойную дозу по документации проведу? Опять скажут – себе заныкали – на баб! Мол, чтобы их в бессознанку вводить и пользовать. Перетерпишь! Ведь, перетерпишь же? Это же штрих-статус – первый твой штрих, за ним и пришел.

  Прижал... Малыш захотел заорать, но не заорал – случалось и больнее. Только вот от запаха захотелось блевать, хотя на Свалке случались и много худшие запахи.

  Халат отстранился.

  – Но-но! И не вздумай! Ты теперь терпи и гордись! Теперь, если кто тебя убьет, отвечать будет по законам города. Штраф за статусника немаленький. А убьет тебя какой-нибудь нестатусник – будет из него гриль-фейверк на площади. Можешь теперь шагом ходить по своим крышам-подвалам... Крышиный ты или подвальный? Какая группировка молокососная – что-то не разберу?

  – Свалка! – сказал малыш.

  Халат едко присвистнул.

  – Вашего брата здесь редко увидишь. Либо редко до статуса доживаете, либо боитемь показаться. То-то, смотрю, шрамы незнакомые – на червей не похоже, не лизуны обработали, и на летучек чердачных тоже... Куда потом? Опять, небось, на Свалку в ваши бараки или все-таки в городе осядешь? У моего брата для таких, как ты, работа есть.

  Малыш знает, какая работа может быть, если ее тут же сходу предлагают, не разузнав о человеке побольше. Оттуда тоже верный путь на гриль-фейверк. Мотает головой. Отказывается..

  – Ну, как знаешь, – обиженно говорит халат. – Сейчас опять будет больно, зато можешь орать – никого не разбудишь...

  И Малыш заорал, и халат тоже заорал передразнивая.

  Старый снова зашел.

  – Кто тут у тебя? А, неспящий! Тест на него проверил?

  – Все в порядке.

  – Тут расширенный бы надо – все спят, а он не спит, с чего бы это?

  – Дети рождаются – статус получают, не убивать же их после статуса?

  – Почему бы и нет? Если Метрополией вольному городу отпущен определенный лимит? Пайки, что ли, делить на этих мелких уродов? Давно последний голод был? Думаешь, Метрополии мы настолько нужны, что лимит увеличат? Попробуй справиться, когда сезонный мусор идет! Даже если недобор и рук не хватает. И даже после чумки!

  – А ты уверен, – спросил, понизив голос, молодой халат, – что чумки не планируются?

  – Точно в списки попадешь! – злорадно произнес старый. – Болтаешь много!

  Малыш не прислушивался, моргал и думал о собственном. О том, что до первого статуса все – "голыши" или "голышки", иного названия им нет, а вот потом... Думал, что деру надо дать из города, пока машины Сафари не начали со Свалки выходить. Со статусом выскочить из города будет много легче. А бежать надо не только из Города, но из провинции – и тут уже куда угодно. Чистые, если прознали что-то, не простят, и тот Височный-Прилизанный, который его на Сафари подвязал, задание дал – машинам вредить – не простит. Хотя бы за то, что не отчитался. Височный страшный. Гриль шуточками покажется... Со статусом будет легче. Самый известный способ из города сдернуть – метропольского порожняка дождаться. Когда очередную цепочку машин с нижнего Отстойника, будут выпускать, колонну формировать из уже продезинфицированных, к днищу прилепиться... Только обязательно спец-костюм у дезактивщиков надо будет свистнуть, иначе кожа сгорит, отметины на всю жизнь – каждый в тебя будет пальцем тыкать – прокатился на халяву! Опасно. Если на первых контрольных застукают, ссадят – побьют. А если на вторых поймают, там шутить не будут – растворят, как вирус. Там чужие дежурят, там всего живого со Свалки отчего-то боятся. Даже шофера ежатся, когда рассказывают. Еще слышал – трепались, что некоторые из них румяна на щеки накладывают, чтобы здоровее выглядеть, жизнерадостность играют.

  Есть и второй способ из города. Это если в волонтеры. Но там свой отстойник. Какие-то тесты. Заходят десять – выходят два или три. Или вообще не выходят. Но зато сразу же на второй статус! Пару дней страха – да пусть хоть даже и неделька! – и вольный волонтер. Это тебе не полные двенадцать лет ждать до самого своего первого статуса, до совершеннолетия. Вторая категория сразу же после волонтерского отстойника. Вольный волонтер! Правда, не совсем вольный. Под это дела обязан трехлетний контракт подписать на службу Метрополии – укрощать дурные провинции. Но там каждые три года статус удваивается. Там можно набрать едва ли не на полного гражданина Метрополии, правда, не урожденного, без права голоса, но зато вольного проживания в любом месте, кроме самой столицы Метрополии, освобождение от местных налогов и право на ношение личного оружия. Малыш как об оружии подумал, так внутренне засветился весь. Уж он бы тогда прогулялся по кое-каким местам, там где его... И не додумал мысль, доза, вдруг, стала действовать, не удержал блокировку, провалился...

  – Смотри, а голыш-то наш вырубился!

  В самом деле, едва не вырубился, забыл кровь очищать. Остальное слышал как через стену и видел каким-то другим зрением, словно со стороны.

  – Странно, – сказал Старый. – Должно быть, доза все-таки дурная попалась – просрочка. Проверю-ка его все-таки на мутацию. Дополнительный тест – расширенный.

  – Брось! Охота тебе возиться! – сказал молодой, но умолкнул под взглядом и поспешил добавить: – Ладно-ладно, сейчас я сам сделаю!

  И через некоторое время:

  – Знаешь, а ты прав, если не по новым стандартным смотреть, а по совмещенным, странненькая реакция получается... Жалко малыша!

  – Не об этом думай. Смотрю, код статуса уже успел наложил? И что теперь скажем? Поспешили со статусом? Понимаешь, что за это будет?

  – Что?

  – Вот послал 'Черный Свалочный' практиканта на мою голову! Ничего не будет! Выбраковка! Ураганный вирус! Готовь стоп-жизнь укольчик... Жаль, конечно, малыша. Хотя, отстойник – это тот минимум, который для него можно было сделать. Но это до штрихкода, а теперь... Сам понимаешь...

  – Может, все-таки чумку? И в чумной его? Все шанс.

  – Ох, и доиграешься один раз. Ладно, валяй.

  – Сейчас отмечу...

  Но не успел. Ввалились какие-то в форме. Один с картонкой, раскрыл посередине.

  – Доктора... – назвал статусы, личные номера, потом, не дожидаясь подтверждения, зачитал приказ о временном аннулировании по городу всех статусов до особого распоряжения.

  – Вот и понятно, – сказал Старый, медленно взял отложенный шприц, столь же медленно, словно нехотя воткнул себе в руку и, нажимая на поршень, поморщился. – Все-таки третий вариант. А что – Сафари так и не вышло?

  И уловив что-то в глазах, присвистнул.

  – Никто не вышел?

  – Нет.

  Старый вздохнул.

  – Жаль. Не за понюшку хвоща получается – мэра-то это не спасает под любым соусом. Хоть бы и весь город уполовинил.

  Посмотрел на голыша, хотел что-то сказать, но так и не сказал, только улыбнулся и покачивал головой – должно быть опять увидел дрожащие веки. Выходя пошатнулся, словно не держали ноги, оперся рукой на косяк, выпрямился, и зашагал на негнущихся по длинному, как показалось Малышу, коридору уходящему в темень. Молодой смотрел вслед растерянно, а, когда уводили самого, неостановочно выкрикивал:

  – Не я! Не я!

  Откуда-то, должно быть из-за спин, вынырнул новый халат, одетый совсем недавно, еще на разглаженный на сгибах.

  – С голышами что делать?

  – Эти проверенные?

  – Похоже, что – да... Да! Обкоденные.

  – Будить и гнать!

  – А тех, кого недопроверили?

  – Остальных зачистить.

  – Я?

  – А кто? Приказ мэра о сокращении народонаселения города – в связи с возможным понижением общего статуса – слышали?

  – Может быть, ваши? – робко спросил халат, указывая на одетых в форму.

  – Принимайте дела, – сухо сказал человек с папкой. – И все сопутствующее к ним. Бумаги ревизировать, медикаменты под учет. Капрал останется проследить, распишется под описью. Ясно?

  – Да. Только вот... – смущенно спросил халат. – А эти не вернутся?

  – Заговорщики против Метрополии? Нет. Думаю, что нет.

  Малыш лежал и слышал, как переговариваются в соседнем отсеке – должно быть, солдаты. Слышал смешки.

  – Вот эта ничего, уже сформировалась. Интересно, если с ней того самого проделать, почувствует она что-нибудь?

  – Сам не боишься прочувствовать, если она уродка окажется? Знаешь, что у них внутри может быть? Такое прочувствуешь!

  – Нет, слушал что господин капитан сказал? Эти тоже проверенные – видишь, оштриходили? А вот те, что в соседнем очереди дожидаются – к тем я и близко не подойду! Хотя... одно не пойму, с чего это они сюда явились сами? Надеются – не застукают?

  На это чей-то голос изрек глубокомысленно:

  – Не все уроды до времени знают, что они – уроды!..

  ...Восьмой попробовал, как и тогда, увидеть свою кровь. Сначала показалось – есть, получилось, даже уловил знакомый шум, но пропало. И неимоверно устал от этого небольшого усилия, даже вспотел.

  – Что с тобой? – спросила Ник.

  – Так... Кое-что вспомнил.

  – Желтые провинции?

  – И это тоже.

  – Нашел что вспоминать!

  Восьмой почувствовал, что от этого, кажется нехитрого, небольшого усилия, устал смертельно. Всякое дело требует своей тренировки. Ничего, время еще есть! Во всяком случае, так Восьмому казалось – что время у него еще есть...

  ГОСТИ

  – Что так долго? – первым делом спросила Слухач, когда вернулись. – Опять воспоминаниям предавались? Глянули бы, что наружи делается!

  Снаружи делалось не хорошо. Во-первых, у входа лежало два тела – один в форме стража, причем не какой-то волонтер, а с поясными шнурами капрала. Второго не разобрать, частью завалился за бетонную урну, одну из шести. Верно, Ник их здесь понаставил, что в бар никто не мог на колесах въехать. Но, если судить по подметкам, тот второй тоже не из дешевых мишеней.

  – Кто постарался?

  – Она! Кто еще? – Слухач кивнула на Лидера. – Без спроса! Ремня бы ей!

  – А дотянулась как? – удивился Восьмой.

  – А она снизу, с той дырки со створкой. Животину какую-то держишь, Ник?

  – Теперь спалят, огнемет притащат и выжарят нас здесь.

  – Не должны, – сказал Восьмой. – Не сразу. Если тут собственное хранят, то не должны. Что там, кстати, у тебя?

  – Не твое дело! – отрезал Ник. – Скоро догадаются сверху зажечь – не хрена подвалу не будет. Но сначала тушилки пригонят.

  – Ты когда последний раз горел? – спросил Восьмой.

  – Давно. При том мэре, которого повесили. При нем три раза. Так что, правильно его повесили. Жаль, что один раз. При этом еще не горел. Но если придется, не долго ему в мэрах ходить!

  И уточнил после паузы.

  – В живых мэрах!

  Ник был бледен, с обильной испариной.

  – Не знаю, и знать не хочу, из чего приятель твой – вон тот колобок тонкорукий – свое вытрезвляющее пойло сварганил, но лучше бы он сам его лакал!

  – Но полегчало? Руки-ноги в порядке?

  – Зато голова теперь трещит!

  – Сказать, чтобы сделал чего по скорому? Эй, Лекарь!

  – Нет уж! От головы глотну, опять на руках-ногах скажется? Так и буду чередовать, пока понос не проберет?

  – Скоро нас всех проберет, – сказал Восьмой. – Тяжелые прибыли в брониках. Личный спецназ господина Мэра. Элита! Вот где ставки, кстати, и гарантии... И паек!

  Пожаловался и слюну заглотил смачно.

  – Дал бы что-нибудь из своего запаса, что для чистых держишь? Все равно пропадет теперь. Или оно или мы – без разницы.

  – Перебьешься! – сказал Ник. – Тот ваш брюхатый уже на всех набрал, даже лишку. Дай сам посмотрю...

  Приложился к отверстию.

  – А умороженные здесь что делают? – удивился Ник. – Вон на той крыше, видишь? Никак, чердачные вязальщики на тропу войны вышли? Ты что, еще кому-то жизнь попортил? А, Восьмой?

  Принялся подсчитывать.

  – Так... Чердачные. Спецназ мэрии – эти каждому делу затычка – жди в гости. Охрана Мэра – вот они вряд ли сунутся. Теневой со своими – что угодно можно ожидать. Здесь от настроения Теневого зависит – с какой ноги встал. Думаю, он сейчас с Мэром вон в той чрезвычайке на колесах заседают...

  – Зажарить тебе их? – спросил Восьмой, колдуя с дальномером штуцера.

  – Зажаришь – резня по всему городу начнется – передел! Метрополия всеобщий карантин объявит, и Черных Волонтеров введет. Потом весь город опустят – одну из низших категорий влепят – обычная практика. Как минимум, на год. Голод, карточная система... В самом деле бестолочь или играешь? – посмотрел на Восьмого и вздохнул, отвел глаза. – Лучше вон тот белый вагончик подпеки, что у второго круга оцепления. Саннадзор прибыл... Подонки! Каждый квартал им за допуск проплачиваю, что у меня кухня в переделах нормы, так еще и тарятся халявщики. Давай-давай – подпеки уродов! Все равно, штуцер проверить надо – на ком еще? Удачно-то как, – порадовался Ник. – Сколько выставляешь?

  – Семьдесят пять, – буркнул Восьмой.

  – По-моему, восемьдесят с лишним.

  – Семьдесят пять – монетка в монетку. Кто из нас стрелок, я или ты? – озлился Восьмой.

  – Ты. Но здесь почти восемьдесят!

  – Заткнитесь оба! – разозлилась Слухач. – Мастер! Пойди скажи, сколько вон до того белого самохода с крестом?

  Мастер подошел, глянул мельком.

  – До ближнего бампера семьдесят семь метров, сорок четыре сантиметра.

  – У меня точнее получилось! – обрадовался Восьмой. Глянул королем.

  – Не промахнись! – сказал Ник.

  Восьмой на эту глупость не отреагировал. Пошептал что-то над ложем, приложился, нажал, где надо... Гулькнуло едва слышно.

  – Ну и что? – спросила Слухач. – Ничего не вижу.

  – Ба! – расстроился Восьмой. – Не получилось, наверное. Никто не выпрыгнул? Сейчас еще разочек...

  – Подожди...

  Видно было, как к самоходу подходил кто-то в форме. Открыл дверину, отскочил, рот разинул беззвучно, а может и со звуком, но сюда не донеслось. Другие набежали, один метнулся внутрь и тут же выскочил, зажимая нос. Стали орать, оглядываться на бар. Моментально все в округе опустело, только головы торчали, выглядывали. Никто больше не шлындал.

  – Ну, вот и обновили, – растерянно сказал Восьмой.

  – Теперь Теневой точно обидится, – вздохнул Ник. – Я ему сказал, что штуцер не целованный – новье!

  – Не хрен чужое обещать, что подаришь!

  – Голова-то как болит! – опять пожаловался Ник.

  – А ты поблюй, – от души посоветовал Восьмой. – Я когда волнуюсь, всегда так делаю.

  – А сам не хочешь?

  – Нет. Сейчас чего волноваться. Сейчас дело трубное. Мэра, говоришь, вместе с Теневым спечь нельзя. Тогда, на круг, получается – кранты – спускай кровь. А говносеть Стражи первым делом перекроют, да и не полезу я туда.

  – Угу, – сказал Ник. – Теперь третье кольцо поставят, уже на весь район. И Теневой всех своих призовет, поднимет, кто отсыпается с ночной. И еще, забыл сказать, сегодня спецколонна должна придти на Свалку. С гвардейским сопровождением. Мне ли их не знать? Но если к тому времени здесь головешек не будет, точно вмешаются. Им пофиг, кого прижигать и где. Тогда в шестой раз на этом месте не строиться – озерцо здесь будет стеклянное на радость ребятишкам.