Текст книги "Мир свалки. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

  – Мне надо подумать. Мне опять надо подумать...

  И вдруг спросила:

  – Хамелеон с тобой далеко ходила?

  – До той зелени! – не подумав, брякнул Стрелок, за что тут же получил по физиономии. Погладил щеку тыльной стороной кисти и мрачно подумал: Надо же, повадились, что та, что эта! Цикл у них, что ли такой?..

  Интересно, – подумал Восьмой, – Если с повинной приду, каторга мне будет или воскресное гриль-кострище у мэрии? И еще с усмешкой подумал, что, если каторга, то жди, и туда слухач заявится, чтобы всю эту каторгу ему испортить.. если уж прицепится к тебе женщина – настрой твой ломать, то с живого не слезет. И сам себе сказал, но не в слух: – Что же, Восьмой, ну, зашел ты едва ли не в центр Свалки, а что дальше? Зайти – зашел, а попробуй теперь выйди!

  – Машинки отняли...

  – Незачем тебе в этом доме машинки!

  'Нужен мне этот ваш дом!' – громко подумал Восьмой, но ничего не сказал. Даже тихо не сказал.

  – Пороха тоже нет! Придет время машинок, а пороха нет.

  – И что?

  – Ты как-то говорила, что Желудка можно посадить порох вырабатывать!

  – Теперь нельзя. Желудок занят.

  Все заняты. Заглядывал – Мастер лежит бледный как ... и тоже что-то советует. Желудок с отсутствующим взглядом – вскрытой черепной коробкой и видно, как пульсирует мозг.

  – Тебе сюда нельзя.

  – Почему?

  – Ты – грязный.

  На себя бы посмотрели, – обиженно подумал Стрелок. У Лекаря так даже руки по локоть в крови. И в который раз удивляется: – До чего же интересно – и откуда в голове столько крови? Вроде места нет – кость и мозги. Наверное, у Желудка что-то не то с мозгами. То-то в последний раз на Восьмого таким иксом смотрел! А он-то, Восьмой, тут причем? Это все ваши уродские дела...

  Уже несколько раз такое видел – Слухач к чему-то прислушивается, только как-то не так, голову теперь на другое плечо кладет.

  – Что слушаешь?

  Раньше тоже спрашивал, и даже не раз, но отмахивалась, и вид растерянный-растерянный... А сейчас взяла и призналась.

  – Есть связь, только странная – будто слухач где-то совсем рядом или очень-очень мощный – но про таких не слыхала. Разве что, в легендах? Говорит настойчиво, линию связи удерживает самостоятельно, а что говорит – ничего не понять – будто слова наоборот выговариваются или скорость другая.

  – На той, на другой стороне Свалки, случайно ваших нет? – спросил Стрелок.

  – Что я направление определить не могу? – обиделась Слухач.

  Восьмой почесал затылок и сказал, что видел таких в Желтой провинции, которые вовсе на человеческом языке не разговаривают – кудахчут что-то свое – даже языком назвать нельзя, может это?

  Слухач же в ответ ему свое непонятное – едва ли не лахудровую мысль, что ей все равно каким языком произнесено, потому как направленные мысли от всех одинаковые, одного цвета, каким бы языком не было произнесено – желтым, черным или полосатым, а услышит в своем спектре, потому как слышат друг друга не тем, чем слышит ухо.

  – А чем? – удивился Восьмой.

  И Слухач приложила руку к месту, где у Восьмого было бы сердце, а у нее, у Слухача, нечто другое – очень соблазнительное. Тут Восьмой подумал – интересно, что бы она услышала, когда ее ребенок сосет? И чуточку зарделся.

  Было подобное уже. Хотя про 'это' тогда спрашивал, а только разоткровенничался – рассказал, что ребенка хотел себе сделать когда-нибудь, когда статус выработает.

  – Так в чем дело? – удивилась Слухач. – Делай сейчас!

  – Прямо сейчас? – растерянно спросил тогда Восьмой.

  – Сейчас.

  – С тобой?

  – Со мной!

  – Я, вообще-то, человечьего хотел, – смущенно сказал Восьмой. – Не уродского...

  Разнимать их пришлось Лекарю, ему же и ссадины заделывать, ухо Восьмому подшивать – шесть швов наложил.

  'И чего такого сказал, чтобы так на человека бросаться?' – думал Восьмой.

  Потом сообразил, что ей, должно быть, не столько ребенка хочется, как сам процесс нравится. Есть такие на это дело подсевшие. Но Восьмой ко всему этому подходил ответственно, совсем по другому – ему главное внутренний заряд накопить и применить к делу. А если получится, что в пустое сработал, зачем это надо? Нелепость одна... Нет ничего хуже, если ребенок уродским получится. И как только не понимает – какой это риск? Что который год Восьмой терпит, в себе то самое копит, из чего дети получаются. Аж звенит иногда, но терпит!

  Другое стал прикидывать – убьют его теперь, когда он не нужен, или не убьют? С одной стороны – вроде бы действительно уже не нужен – довел. А с другой – кто выводить будет? Есть и третья сторона, которая Восьмому вовсе не нравилась: очень похоже, что собирались обосноваться здесь надолго. Кем им при этом случае приходится Восьмой, на какой собственно срок – непонятно.

  Из всех больше всего боялся Мастера, но Мастер сейчас раненый, и, хоть урод он конченый (на иные его поделки – то, что с собой делает – глянуть страшно!) непохоже, что скоро оклемается.

  Мастер все еще лежит. Конечности свои кверху держит. Руки, ноги себе наращивает и лицо. Зрелище крайне неаппетитное. Лицо у него тоже пострадало, когда кислотный червь под ним лопнул. Вообще-то кисти рук-ног сохранились, только совсем без мяса. Он на них отстоял, на своих четырех точках, пока способ нашли его оттуда выдернуть. восьмой представить не мог, какие боли тут надо перетерпеть, и сейчас видно не сладко. сильный характер у Мастера. Другой бы куляться стал и пропал, другой бы покрепче выбраться бы попытался самостоятельно и тоже пропал бы. Впрочем, тут любому, кроме Мастера, каюк, попробуй такое нарастить... Еще теперь и Желудок этот.

  Спрашивал Лекаря насчет их занятий.

  – Зачем?

  – Узнаем больше.

  – Желудок узнает?

  – Да, – согласился Лекарь. – Желудок узнает.

  – И расскажет?

  – А как же иначе? – удивился Лекарь.

  – А если не расскажет? Что-то себе оставит?

  'Действительно, – думал Восьмой, имеющий привычку все примерять на себя. – Чем Желудку быть благодарным? Тому, что на нем все проверяют? Все свои уродские выдумки?'

  Словно тень прошла по обычно жизнерадостному лицу Лекаря.

  – Поймем, – сказал Лекарь. – На нем все нарисовано. Как на тебе!

  Тут уже Восьмой заволновался – как, если правда? Считывают они с него то, что думает! Ладно, если он о Лекаре и Лунатике мало что думает, да и Желудке тоже, Мастера попросту боится до судорог, а вот то, что у него о Слухаче и Хамелеоне иногда проскальзывает... Ой! И как бы эти мысли... Ведь за такие мысли придет им в голову скормить Восьмого Желудку, чтобы, например, проверить, передадутся ли ему его, Восьмого, стрелковские навыки? С них станет! И опять испугался – как, если эту мысль тоже прочли? получается – сам предложил?!

  – Не потей! – сказал Лекарь. – И так жарко!..

  Сейчас у Слухача поинтересовался – получилось что-нибудь с Желудком или нет?

  – Пока только с иксами получается, – сказала Слухач. – Как ты думаешь, сколько Иксов на Свалке может быть?

  – Зачем? – спросил Восьмой.

  – Что?

  – Зачем вам Иксы?

  – Если Икс не такая уж и большая редкость, как ты говоришь, если Желудок с ними управится, а пока он управляется и уже несколькими разом. Если их все– разом направить на город, на мэрию, казармы, ... и еще кое-куда...

  Восьмой онемел – смотрел вытаращив глаза. А Слухач продолжала увлеченно:

  – Можно попробовать выращивать. Не знаешь, как они – быстро растут?

  На город?!! Выращивать Иксов?! А там чем кормить думаете? Да, хотя бы и здесь чем кормить?! Но не спросил, поскольку побоялся ответа еще более страшного... Уроды!!!

  – Помнишь, ты мне рассказывал про начальника, который собирает чучела? – искушала она. – Разве не заманчиво привести ему в дом Икса? Он просил чучело, а ты ему – живого! Пусть сам набивает!

  И захихикала. Тут даже Восьмой, в каком дурном настроении не находился, тоже улыбнулся, представив себе это зрелище... Но потом отрезвел. Там ведь не один господин начальник. А здесь он – один Восьмой Стрелок и Иксов вокруг пытаются вырастить...

  Лекарь лечил Мастера и книги лечил по одной. Лунатик их проглядывал, и взгляд у него был совсем никакой – смотрит вокруг себя и не видит, вернее, понятно, что видит что-то другое, то, что сейчас внутри книги. Хотелось бы Восьмому разок его глазами увидеть книжное – такое ли оно, как сам себе представляет? муниципальную библиотеку вспомнил... Там картинки завлекательные, Хамелеон завлекательная, как картинка, несколько раз ее видел такой, что... Здесь еще одно неудобство – Лидер. Никак не отвязаться, капризов много, все время хочет в корзине сидеть, а Восьмой вроде бы должен ее носить. Остальные уроды смотрят сурово, приходится носить по дому, иначе не засыпает. Взял книгу – поскучать под текст, отняли.

  – Книги – Лидеру! – сказал Лекарь.

  – Ваш Лидер читать не умеет, а я умею!

  – Вот и научишь!

  – Как так? – возмутился Стрелок. – Стрелять – учи! Читать – тоже я учи?!

  – А кто? Все заняты! Все при деле!

  Действительно, все вроде бы заняты. Лунатик – лунатит. Правда непонятно что, но попробуй встрянь между ним и его "луной". Слухач – слушает. Тоже непонятно что. Того, кто задом наперед разговаривает? Лекарь Желудка на очередной свой эксперимент. Опять связанный, и в мозгу ковыряется – блестючку вживляет. Мастер рядом лежит, помочь не может, но свое советует.

  Заглядывал, любопытствовал. Стараясь не смотреть на красные – тонкой кожей обтянутые кисти рук Мастера, гладкие, будто обварили в кипятке. Кисти Мастер себе нарастил разные – одну мощную, вторую (должно быть, за счет первой) – тонкую, с пальцами такими подвижными, что Восьмой долго не мог пересчитать – шесть там пальцев или больше. Шесть – считается в пределах нормы. Шесть можно. Пять тоже можно. А если больше шести или меньше пяти, значит – урод. Добро пожаловать на проверку! Если конечно потерял, то шрам найдут, а вот если такой уродился или специальные улучшения на какой-то фиг внес... Побеседуют вдумчиво. Восьмой подумал, что Мастер специально в пределах нормы решил себя оставить, потому, что в Город еще мыслит наведаться, не отрезал себя напрочь от цивилизации. Хотя... Если бы понадобились сейчас Мастеру больше пальцев, он бы семь вырастил или даже восемь, а перед самым городом, не моргнув, лишние себе срезал, а шрам загладил – он умеет. Срезал бы не поморщился, Мастер словно железный внутри себя. И Мастер на Восьмого сердитый.

  – Все при деле!

  – А Хамелеон чем занятая? – удивился Стрелок.

  – Как чем? – удивился Мастер. – Тобой!

  Восьмой закатил глаза и подумал – упадет он в обморок или нет? Про Хамелеона недавно узнал страшное... То, что раньше это было "ОН", и только совсем недавно "она" стало! Вот урод из уродов! – без устали отплевывался Восьмой. – Это ж надо же так себя изуродовать!

  Теперь Восьмой часто подумывал о том, чтобы уйти, но уверенности, что дойдет до края Свалки не было никакой. Даже если со штуцером. Сколько от того штуцера осталось? Всего ничего – тот отросток вместо дула, приличным никак назвать нельзя. На одних машинках, если удастся их вернуть, паля хоть во все четыре руки, далеко не уйдешь – рано или поздно попадется что-нибудь не по калибру или хватит какая-нибудь бродячая кусачая инфекция тебя за то место, где нет глаз... Еще смущало – а что собственно ждет его в городе? Хорошо бы, был за это время какой-нибудь переворот, как в старое доброе время молодости восьмого, когда мэров вешали едва ли не каждый год. Но сейчас времена устаканились, и Метрополия следила за этим строго, без ее одобрения и Теневой из тени не выйдет. Опять же, при смене мэра остается Теневой, а это бессрочная неприятность – надо же было так подставиться! Начальник Стражи – подлюка! – интересно, знал он или не знал? а если знал, то что с этого поимел кроме Восьмого, чтобы так рискнуть? Ведь, сам же прошел по жердочке, станцевал на ней свою партию, но тишком, а под публику его выпихнул, Восьмого...

  И даже, если будет какая амнистия, после того, как вернешься, сидеть неизвестно сколько на карантине?

  Можно еще кое-что. Можно наняться в дикие бригады копателей – копать антик на Древней свалке, но там смертность вовсе неприличная. Туда только по причине полного отчаянья. Там же и бессрочная каторга работает, хотя каждому срок получается разный – но все равно всем бессрочная, до собственного никто не выживает. Что копают? Черный Свалочный знает что! Что выкапывают, тут же на месте в ящики пакуют и отправляют в Метрополию. Второй Стрелок как-то (по пьяному делу) брякнул – будто та Свалка старше самой Метрополии, вот она за все это и трясется. А потом сам трясся – проговорится ли Восьмой, не настучит ли? Восьмой же тогда сделал вид, что не помнит ничего, и Второй постепенно успокоился...

  То самое Пропавшее Сафари и, подумать страшно, на какой технике пробивалось – ну, и где теперь это Сафари? Кроме Черного Свалочного, пожалуй, один Высохший это знает, но его вместе со всей трухлей вынесли – вон куча! Иди – спрашивай! Мастеру бы те машины посмотреть... Рассказать, что ли, когда сюда шли, два раза старый след пересекли и не так далеко? Может, перестанет тогда сердиться за того кислотного червя? Восьмой же не нарочно его подставил...Он таких наверняка не видел, да и никто в Городе не видел, кроме него, Восьмого, и Большого Ника, который тогда звался – Длинным и вовсе не Ником, а просто Длинным, без всяких затей, и был он на одной этих машин смотрителем шестого колеса (по левому борту), а Восьмой (тогда не Восьмой, а голыш по прозвищу, которое не хотел вспоминать) лучшим живцом машины номер девять. Не самая большая из машин, но лидировала, пока он не вмешался – бесстатусник, голыш. Он и Свалка. Всякие были, были и такие, в которых до сотни обслуживающего персонала, не считая господ метропольских – 'небесных', а все равно получилось, что против Свалки они что букашки! Слизнула их Свалка, и нет их. Ищи – свищи!..

  Только рожденный без лицензии знает – что такое дойти до 'возраста статуса'. Момента, когда чиновник впервые внимательно посмотрит в твои глаза, всего на мгновение, потом смущенно отвернется, будто увидел то, что ему видеть не положено. Окинет взглядом шрамы на теле...

  -Тахометр не врет – превышение возраста цикла.

  – Я бы дал меньше.

  Пожимает плечами.

  – Теперь наберет и массу... Начало положено.

  Выжить, получить первый в своей жизни статус, быть внесенным в городской регистр, чтобы подкожная инъекция с данными, еще едва ли не девственно чистыми – только первичное имя, городской регистр и номер личного дела, совпадающий с кодом, еще дублирующая штрихнакладка, которую можно срезать только с кожей, но никогда не уничтожишь полностью – данные в глубине тебя, не скроешь – кто ты и что ты. Пусть появится потом устоявшаяся привычка менять имена после каждого дела, когда должен был бы умереть, но не умер, но первое имя – номер статуса. Именно с этого момента жизнь начинается как с листа – для всякой власти. Преступления – были не были – но раз не попался, не утилизировали, теперь списаны.

   А то что... в общем-то, правильно. Под небом Свалки все равны.

  7. 'Пропавшее Сафари'

  ИКСЫ

  'Хочу домой!' – в который раз тоскливо вернулся Восьмой к своей, ставшей уже привычной, мысли, но понимал, что ничего для этого сделать не может. Надежда была на машину, но и отсюда было видно – машина не в порядке, зарылась на треть. Да и попробуй подберись к ней! Сюда уже приходили, смотрели издали. Первый раз только он, Восьмой с Лидером (тогда им большого разгона в усадьбе устроили, как вернулись), а теперь еще и с Мастером.

  – Смотри! – сказал Восьмой, присев на четвереньки (в полный рост на этом пригорке светиться опасался – ему видно, но его видно!) – Внимательно смотри!

  Лидер тоже привстала в свое корзине, Восьмой привычно встряхнул – чтобы не высовывалась.

  – Видишь, как неудачно застряли? Вон те проплешинки – гнезда кислотника, там их сейчас немерено – выводки, самый сезон сейчас. А начнут расползаться – еще хуже... Обычно мелочь далеко не уползает, здесь же устраиваться начнет – они создания по своей молодости коллективные. Ваши иксы хваленые с ними связываться не станут, как не пихай – не их это пища. Понимаешь? Штуцером можно было бы выжечь, но там заряда всего ничего, поберечь надо. Только тех бы, что поближе к машине, прижечь, и ладно. Теперь смотри влево – что видишь?

  – Бугор.

  – Это не бугор – это 'фиг те что' в спячке. Даже я не знаю – что. Может, и сам Черный Свалочный! – решил попугать Восьмой, но почувствовал, что сам начинает пугаться, скомкал: – С этого места что угодно станет – нехорошее место. Думаю, то, что в этом бугре, когда-то неплохо здесь подкормилось, вот и возвращается постоянно. Память желудочная, она самая крепкая. И справа тоже... Слишком много живности для одного места. На иксов рассчитываете? Не враги же они себе, не смертники...

  – Если Желудка на машине разместить, будут они его защищать?

  – От кого? От нас? – резонно спросил Восьмой. – Бесшумно сюда не подойти, а потом, если и подойдешь... Сам понимаешь, стоит завести эту колымагу, сразу почву начнет трясти. Тут такое начнется! Мелочь, может, на время и распугаем, а не мелочь и все голодное сразу же сюда начнет стягиваться. Как ты думаешь, почему то Сафари сгинуло? Одна из причин в том, что, когда останавливались, движки свои не глушили, а даже когда и глушили, сами шумели. Слишком много народа в одном месте было, чтобы выжить на Свалке. Каждому рот не заклеишь и в войлочные туфли не обуешь...

  И задумчиво посмотрел на Мастера.

  – Что за туфли? – спросил Мастер.

  – Этими местами можно пройти 'под червя'. Например, если дорожку перед собой стелить толстую и широкую – по ней осторожно идти или ползти, тогда тех звуков, что под шаги вниз не будет, а если и будет звук, то будто огромный червяк ползет по поверхности. Нет на Свалке таких дурных, чтобы под это свой нос высовывать и разглядывать – затаятся. Только вот всякая дорожка кончается. Попробуй ее опять с заднего конца скатать и развернуть – тут тебе и Черный Свалочный!

  – Валики! – сказал Мастер. – Валики, такие же, как и те, между которых хвощи отжимают. Один спереди, другой сзади. Дорожка сверху, дорожка снизу, мы посередине... Возвращаемся!

  – Опять к иксам? – нехотя спросил Восьмой.

  Уже сколько времени прошло, а никак не мог привыкнуть. А уж если первый раз вспомнить!..

  После того, как Желудку блестючку вживили, как окончательно очухался, стал задумчив. Думающий Желудок зрелище неприятное, раздражающее. то ли дело – хныкающий, жалующийся, в вечном своем поиске – чего бы съесть... Восьмой раз увидел, как Желудок сам себя бьет в свой надутый живот – закисел шевелит, и понял, что тот пытается обходиться самостоятельно. Подумал, интересно, знают ли об этом другие?

  За общим столом, вдруг, разговоры начались про одно и то же – про иксов. Все Восьмого расспрашивали. Он, конечно порассказал страстей, не спрашивая – зачем? А когда кто-то проронил, что хавки надо теперь побольше заготавливать, еще и на иксиков, подумал, что так шутят неумно – по-уродски, почти не заметил тот разговор. И в тот же вечер столкнулся...

  Восьмой как увидел иксика, так сразу и облевался. Все, что вкусного и невкусного зашло перед этим, все разом и вышло, фонтаном выплеснулось. А иксик к его блевотине подбежал и давай ее хватать – урод! Прямо у ног! Тут Восьмой понял, что от этого зрелища у него вот-вот, прямо сейчас низом кишечник развяжется... И куда, спрашивается, после этого иксик полезет? Что распарывать возьмется – лишь бы добраться?

  У Икса – каждая конечность – бритва с трубкой – чтобы врезаться (хоть бы в саму кость) вскрывать пошире и высасывать... И глаза еще под всем этим – неморгающие. Во всяком случае, Восьмому хотелось думать, что это глаза, а не что-нибудь иное. Но у икса, не берись, Свалкой запросто может такое отчудиться, что семенники это, а не глаза, еще такие надутые, что возьмут сейчас и лопнут, и полезут оттуда на жратву совсем малюсенькие иксики...

  Восьмой сделал шажок назад – очень короткий и еще один шаг – длинный и плавный, и совсем большой, чувствуя, как нога проваливается в пустоту, и он падает...

  – Говорила же – надо пол отремонтировать! – сказала Слухач.

  Восьмой поднял голову – затылок ныл, но в глазах уже даже не троилось – четверилось! Потом разобрал – кто над ним стоит – Слухач, Хамелеон, Желудок и даже у иксика этого рожа озадаченная (если это рожа, конечно, а не обратная ее сторона).

  – Чего дергаешься? – спросила сердито Слухач. – Это же совсем малыш!

  – Значит, мама должна быть или папа, – тихо сказал Восьмой.

  – Он сейчас их мама, – сказала Слухач, показывая на Желудка. И Стрелок обратил внимание, что у Желудка, когда смотрит на икса, взгляд не только осмысленный, но и нежный.

  – А прежняя где?

  Слухач только хмыкнула.

  – Понятно... Детишки порвали? Когда замена произошла? Понимаешь, с чем вы играетесь? – шепотом спросил Восьмой. – С чем! Вы!! Играетесь!!!

  – И кто тут шепотом так истошно кричит? – спросил Лекарь, заходя в отсек, и тут же сочувствующе хлопнул по плечу: – Дать таблеточку?

  – Это мама? Желудок – это их мама?!

  – Думаю, частично мама, впрочем не знаю – это его личный эксперимент, – сказал Лекарь – По моей классификации, учитывая прежнее состояние и некоторые привычки, скорее папа, хотя первично-вторичные признаки на данный момент скрылись, отсутствуют. Но, возможно, еще не сезон – проявятся!

  – Как и у тебя, придурка! – заявила Слухач, глядя в упор на Восьмого. – Жду, не дождусь, когда проявятся!

  И вышла. А Восьмой подумал – хорошо, что дверей нет, а то бы так хлопнула – стенку бы завалила. Стенки, после того, как книги вынули, совсем ненадежные – пустые внутри себя, там теперь такого может прятаться – те же самые иксы, например.

  – Проявятся? Все проявятся? И что тогда?

  – Посмотрим.

  – Посмотрим?!

  – Ну, что ты пристал? Это – эксперимент. Мы идем к пониманию экспериментальным путем, – сказал Желудок, и все онемели. Только Лекарь рот открыл, но ничего не сказал – тихонько крякнул.

  – Верните машинку!

  – Нет.

  – Тогда нельзя бы меня на время вашего эксперимента куда-нибудь подальше отправить? Хотя бы в тюрьму мэрии? – попросил Восьмой...

  Давно это событие было, но не забудешь. А до этого еще одно, изрядно Восьмого подкосившее.

  – Хочешь в своего Прилизанного заглянуть, в мысли его? – спросил Лунатик.

  – Очень надо! – воскликнул Восьмой возмущенно, но потом подумал, что, действительно, надо. Ведь так и не понял, что за урод этот метропольский – Прилизанный, которого теперь как Высохшего знает, который своей блестючки лишился, а сам теперь в той огромной куче трухли, что вынесли из Усадьбы. Но больше хотелось не мысли прилизанного, а саму Метрополию его глазами увидеть, пусть даже через Лунатика. Про Метрополию много чего говорят шепотом, но мало кто ее видел, чтобы врать занятно.

  Лунатик теперь частенько с Желудком сидит, за руку его держит, в глаза смотрит – должно быть, какие-то картинки видит – тот ему то ли своими глазами передает, то ли по-иному, видно, что еще и шепчет что-то пересохшими губами.

  Восьмой сам (сдуру очевидно) не выдержал, сам пришел, и сам попросил Лунатика Метрополию показать – то, как ее Прилизанный видел, когда жив был.

  Лунатик, пока Мастер не видел, втихоря Восьмого к Желудку привел. Одной рукой за руку его держал, второй веко у Желудка на глазу оттянул и заглянул туда. И Восьмой, вдруг, стал самим Прилизанным с мыслями его и чувствами...

  ПРИЛИЗАННЫЙ

  Дядя умер в 15:20.

  В 15:21 был распакован файл завещания. Как только семейный адвокат подтвердил смерть, файл был разослан по адресам, которые были в нем указаны. Наследники, уже каждый своим ключом вскрыл, кодировку и все, кроме одного, чертыхнулись. Сенсации не произошло. Состояние, за исключением, принятых к этому случаю налогов, перешло к ближайшему наследнику – внучатому племяннику ...

  Наследник в момент получения файла сидел в третьем подвальном этаже зала заседаний административного аппарата компании, на которую работал последние шесть лет, всеми правдами и неправдами продвигаясь по служебной лестнице.

  В 15:24, прямо на совещании, самым некорректным образом использовав свое служебное время, он ознакомился с завещанием.

  В 15:26 он, делая вид, что внимательно слушает доклад помощника начальника отдела финансов о продвижении мобильных средств компании, он (опять-таки, используя служебное время и, вдобавок – что усугубляет проступок – линию компании) своим личным кодом подтвердил, что вступил во владение. Тут же, сняв 90%, со счета, при этом даже не поинтересовавшись какую сумму составляет наследство (впрочем, такой интерес потребовал бы дополнительного кода личного адвоката семьи), он все это перевел на оплату особого единовременного заказа. Еще он выставил на торги свой личный мозговой чип (класса 4-би) 'в хорошем состоянии, срок службы полтора года, владелец не страдает хроническими мозговыми и иными отклонениями' – немаловажная деталь, поднимающая цену, поскольку фон личности, который за этот срок впитал в себя чип, явно в пределах нормы. Продажа стандартная: без содержания информации и программок прежнего владельца на нем находящихся...

  Все это проделал очень быстро. На секунду его смутило, что чип дядюшки был на два порядка выше, чем у него сейчас. И все-таки, едва не распорядился захоронить его вместе с ним – этакий широкий жест, которым потом можно блеснуть в кругу знакомых, мол: 'а я, вот, вчера утилизировал доставшийся мне в наследство чип 7-би – понимаю, что мотовство, но дядюшка так к нему привык... так привык...' Хотя, не сомневался, что никогда бы не дошел до подобного извращения, что дать распоряжение пересадить дядюшкин чип себе. Пусть он и на целых два класса выше. Дядя владел им не менее пяти последних лет, да еще был весьма сильной (ну по крайней мере эмоционально вздорной личностью – это точно) и фон, который перенял чип за этот срок, мог бы превратить жизнь в ад. Влияние оказало, что он всего лишь с недавнего времени второй помощник с соответствующей положению зарплатой, а душой еще более ранний, не свыкся. Что можно жить не экономя на мелочах, потому просто не решился на такой широкий жест. Чип 7-би стоил гораздо больше, чем его годовая зарплата. Не придется блеснуть перед новыми соседями этакой коронной фразой – 'велел закопать вместе со стариком, они же столько времени были вместе...'

  Поплотнее прижал к виску коробочку передачи информации и отдал последние распоряжения по этому поводу...

  В бункере совещаний (начальник любил называть его древним словом 'бункер'), все это не прошло незамеченным, нашлись те, кто обратили на него внимание (кто явно – неодобрительно покачав головой, кто скрытно – это те, кому по должности еще не позволялось выражать свои эмоции, а только вникать в слова, действия и выражения лиц вышестоящих). Сам начальник, стоящий над начальника отделов, не любил, когда коробочками связи пользовались во время совещаний – они были необходимы, чтобы мгновенно получить какую-то необходимую справку, связаться с консультантом. Хорошо еще, что еще никто 'из нормальных' не научился передавать и получать информацию ментальным образом, а то бы вся секретность расползлась медузой под лучами солнца.... Достаточно иметь в отделе одного 'крота' из так называемых уродов, но на сегодня (в этом он был уверен), таких не было ни у него, ни во всех наземных корпусах – все, от рядовых сотрудников до начальников отделов, включая их штатных и внештатных гражданских помощников, регулярно сдавали кровь для анализов. А при принятии решений, которые могли повлиять на внешний мир, на котировки, не допускались на поверхность раньше, чем первый свой ход сделает он сам – их начальник. Потому как, в первую очередь – процветание фирмы, во вторую – его, и только в третью – всех остальных. Впрочем, первую и вторую позицию можно иногда менять местами.

  Связь с внешним миром не возбраняется – всегда есть необходимость получить какую-нибудь справку, отдать мелкое распоряжение, но все же, что выходит отсюда по линиям связи, можно потом проконтролировать. – И разоблачить гаденыша! – подумал начальник, смотря в упор на этого, даже не начальника отдела, а его помощника, который свой лимит нахальства использовал, даже превзошел. Опять попытался сосредоточиться на том, что сейчас втолковывают Бухгалтерия и Отдел Сбыта, как объясняют свой провал последних недель и чувствовал нарастающее раздражение.

  Естественно, жалуются (ну почему все жалуются! – как это надоело!). На что же в этот раз? Понятно, что из-за последней, навязанной небесными программки, производство которой уже идет полным ходом, баланс нарушен. Проект с самого начала считался убыточным. Но здесь завязано многое – кое-какие игры с налогами, личные связи, взаимный интерес, пересечение с... Впрочем, про это и думать нельзя. Обыкновенно всем крупным компаниям спускались государственные заказы, слабо проплаченные, даже иной раз и вовсе идиотские, спускались после ряда неофициальных переговоров и, как бы, в качестве личной инициативы самих компаний-разработчиков. Это была, так называемая 'помощь госучреждениям'. Иной раз даже и премировались государственными вознаграждениями (что, как и сама последующая продажа, не восполняло и сотой части затраченного). И ничего с этим поделать было нельзя. Лишь только в тот момент, когда эти программки распространялись бесплатно в государственном секторе, они могли быть фирмой-производителем одновременно выставлены на продажу в секторе частном – том. Что приносит доход. Компенсировать такие затраты при условии тотального процветания черного рынка невозможно. Даже борьба с ним, иногда и сплошь противозаконными драконовыми мерами, во времена, когда какая-нибудь из компаний терпит слишком сильные убытки, много выше расчетных, приносит временный успех – слишком велика прибыль.

  – Аналитический отдел? Есть что сказать?

   Начальник Аналитического отрицательно покачал головой, но его помощник, сидящий за спиной, именно тот самый, что некорректно воспользовался внешней связью, подключив ее к своему чипу, неожиданно подал голос.

  – Проблема решается достаточно легко, – сказал он. – Можно даже получить некоторую прибыль...

  Слово 'прибыль' магически действует служащих аппарата управления. Как слово 'на!' породистой собаки – сразу же навострит уши, сделает стойку. Сказавший это слово, какую бы должность он не занимал, должен быть выслушан со всем вниманием.

  – Государственные учреждения будут снабжены этой программкой, значит, свою часть договора, можно считать, мы выполнили, так? – сказал он, повторяя общеизвестное. – Нашей долей прибыли может являться лишь наш собственный тираж, тот самый, который лишь единовременно может вступить в свободную продажу, никак не раньше, ведь так? – опять задал он вопрос, повторяя вещи всем давно известные. – Проблема заключается в том, что это время программка, пусть и еще урезанная, без бонусов расширения и дополнительных, уже заложенных в нее модернизаций, которые мы обычно придерживаем, не просочилась через госструктуру к черным копировальщикам, которые разобьют ее на части и потом начинают собирать, вытряхивая защиту. Они ее скопируют, так или иначе, хотим ли мы этого или нет. Вопрос – как быстро. Мы традиционно удерживаем уровень продаж, создавая новые варианты защиты, что, опять-таки, увеличивает наши собственные затраты и в конечном счете сам продукт...