Текст книги "Рожденный убивать"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Яров слышал как она крикнула: "Федя, подойди! Это опять Лазунова мордуют!", следом за тем в трубке прозвучало сдержанно.

– Здраствуйте, как вас зовут?

– Илья Яров, я только хотел сказать...

– Хотели сказать, что Николай Лазунов присвоил ваш старый рассказ? тут же перебили его.

– Да.

– Вы не первый. Но не думаю, чтоб вы могли удовлетворить свои претензии даже финансовой стороны. Наш журнал приносит вам свои извинения, но помочь ничем не может.

– Я ничего не понимаю. – прервал Яров хорошо поставленную речь редактора.

– Дело в том, что сам Николай Васильевич Лазунов скончался год назад. А его вдова распродает литературное наследство везде, где может. Часто происходят накладки. Вы понимаете?... Вряд ли вы будете спорить с несчастной вдовой. Не так ли?

– Конечно. Спасибо. – ответил Яров и положил трубку. Все идет по правилам – вдова использует те шансы, что остаются. И путается в архивах мужа. А самого Лизуна уже нет на этой земле. Но хоть чего-то на литературном попроще он добился. Хотя бы после смерти.

Яров подумал, что в отличии от настойчивого Лизуна, он сам – проявил в свое время малодушие. Все начинания жизни бросал на полдороге, не завершив – даже поражением – ничего. Замыслы тонули в сером песке будичной жизни, без попытки борьбы за них. Надо было работать, шлифовать свои способности, быть может достиг бы какого-то уровня. Либо в литературе, либо в педагогике, либо в игре на балалайке. Во всяком случае жил бы с Большой Мечтой и целью. Жил интересно в кругу людей, близких ему по духу и стремлениям.

Не получилось – досталась монотонная Школа. В ней для Ярова всегда и все было пресным – не его место, не его стезя. Рассуждать теперь на эти темы было уже безнадежно глупо. А травить свою душу ненужными анализами прошлого – глупее во сто крат.

Яров глянул на часы и убедился, что время идет к полудню. Пора ехать и открывать свою торговлю, вновь погружаться в дела, очень далекие как от Высокой Литературы, так и Школы. Он подумал, что из собственной личности, протоптавшейся по земле почти шестьдесят лет так ничего конкретного и не получилось – ни Учителя, ни Писателя, ни Отца семейства. Ну, что ж, "Каждому свое", как мудро переименовал Ник. Лазунов его, Ярова, рассказ "Удар ножом".

Каждому свое, а потому было уже пора возвращаться к своей табачной торговле и той круговерти, которая этот бизнес сопровождала.

...Через пять минут Яров попал под сплошной поток дождя. Вода заливала ветровое стекло так, что "дворники" едва справлялись с работой. К тому же стекла запотели и пришлось их протирать изнутри.

Яров уже входил в свой поворот, когда, бросив взгляд в сторону, увидел, что у газетной палатки его соседей стоят несколько человек, под зонтами – торговля шла и в дождь, как рыбалка. В следующий момент он разглядел фигуру Рола в темном длинном плаще, а большой зонт над ним держал охранник. Под этот зонт Рол притягивал к себе Аян, смеялся, обнажая крупные зубы. Девочка отталкивала его своими тонкими руками, удерживала на лице улыбку, но ухаживания бесцеремонного Рола её явно раздражали. Ярова же эта картинка так взбесила, что он развернулся только за поворотом. Он тормознул возле шашлычной, вышел из машины и укрылся на веранде. Здесь, за столами, не столько лакомились шашлыками, сколько прятались от дождя.

Яров встал под навес и обернулся. Рол под зонтом телохранителя все ещё хохотал, а сквозь стенку дождя вдруг прорвался Пащенко с двумя громадными букетами цветов в руках. Рол взял у него букеты и с поклоном подал Анне Павловне и Аян – откуда только куртуазность в этом медведе появилась! Вся эта картина доводила Ярова до полного бешенства. Он вышел из под навtса, сделал несколько шагов и заорал во всю мочь:

– Рол! Ты ко мне?!

Тот обернулся, присмотрелся и помахал рукой, давая знак, что сейчас подойдет.

Яров прошел под навесом шашлычной в зал и занял свободный столик, не понимая, от чего его трясет настолько, что он не может уцепиться ни за одну логическую мысль в вихре злости.

Рол появился минут через пять – без охраны. Плюхнулся за стол и тут же проорал через плечо.

– Воробей! Я сегодня попробую отравится твоим шашлыком! Смотри, худо тебе будет, если вечером в больнице с дрисом окажусь! Четыре порции!

– Сей момент, Василий Петрович! – радостно ответил Воробей, а Рол уже повернулся к Ярову и сказал благодушно.

– Ну, привет. Тебе где черти носили, почему не торгуешь?

– Ты знаешь. Я наркотой торговать не буду.

– Улажено. – поморщился Рол. – Сбросишь товар. Я Алика Черного попросил, чтоб он тебя в это дело не втягивал. Что ты мне ещё хотел сказать?

– А Хлебников?

– Что Хлебников?

Яров оглянулся – в зале кроме них никого не было, но тем не менее он заговорил тихо.

– Рол, здесь нечисто. По моему идет массированая торговля наркотиками.

– А какое мне до этого дело, Яров? – громко оскорбился Рол. – У меня свой бизнес! Как ты мне стратегию жизни наполеоновскую нарисовал, так я и действую! Еще год другой и ни одна комиссия, никто во всем свете честного нефтяного короля Роликова ни в каком криминале не уличит!

Яров попытался улыбнуться.

– Из графьев вырастешь в короли?

Рол не сразу понял вопрос, а потом обрадовался.

– Точно! Графство это вонючее ещё надо доказывать, документы покупать! А в короли я и сам выбьюсь! Все, Илья Иванович, новые горизонты я для себя определил! Может быть, от этого района Щелковска в депутаты буду это – бал-ло-ти-роваться! А что?

– Ничего. – с трудом ответил Яров. – Все в порядке правил. Поправь свою биографию, порви и спрячь отношения с братвой, может что и получится.

– У других уже получается и я не хуже. – решительно подхватил Рол. У меня уже целая программа досконально разработана.

– И какой первый пункт?

Рол взглянул в лицо Ярова с незнакомым выражением и процедил.

– Первым пунктом я – женюсь. Семья нужна. Для солидности.

– Правильно. – ответил Яров не понимая, почему Рол с прежней значительностью смотрит на него.

Воробей добежал в припрыжку до их стола, аккуратно поставил посреди его жаровню, сквозь дым от углей в которой золотились четыре шампура с шашлыками.

– Шашлак патентованный, лучший в Подмосковье! Закусочка, подливочка, приправочка, сейчас прибудут! – весело и услужливо сообщил Воробей. – Как насчет запивончика?

– Водочки родимой. По стаканУ!.

– Так и подавать? По стаканУ?

– Так и подай. – не глядя на Воробья, кинул Рол, а когда тот исчез, сказал ровно. – Ну, одного нам с тобой разговора не миновать, Илья Иванович, хотя я и полагал его раскрутить позже.

– О чем?

– Поговорим, как мужчина с мужчиной. Я себе жену нашел. Во всем мне подходящую. Не фентифлюшка и возраст, что для меня надо.

– Поздравляю.

– А вот с этим погоди. Со стула не падай, ты мою невесту – знаешь.

Сквозь полное оглушение сознания кто-то произнес вместо него, Ярова:

– Елена... Елена Борисова?

– Угадал. А может и знал. – кивнул Рол. – Знал?

– Нет.

– Ну, так растолковываю. Познакомились мы с ней там же, где и ты. В больнице. Ну и...

– Не надо. – попросил Яров. – Меня детали не интересуют.

– А никаких деталей пока и нет. Я к такому делу отношусь серьезно.

– Конечно. Но не забудь, что у неё сын. Шесть или семь лет.

– А это как раз плюс. – твердо сказал Рол. – Готовый ребенок. Я его усыновлю, будет называть меня отцом. Благо настоящий утонул к чертям собачим. Так что старший мой наследник – уже есть. А там ещё парочка прибудет.

– Зачем ты мне это говоришь? – беспомощно спросил Яров. – Я и так все понимаю.

– Что ты понимаешь?

– Да то, что придержал ты меня около себя только затем, чтоб я, дурак, возле Елены поменьше прыгал. Твои холуи небось сразу тебе рассказали, что я и она...

– Рассказали. – согласился Рол. – Хотя и рассказывать там было нечего. Потому, что она сама мне все про тебя досконально рассказала. Нам тут в соперниках ходить не приходится.

– Зачем ты все это мне говоришь, зараза? – едва не застонал Яров. Все же ясно. Будьте счастливы и иди к черту!

– К черту пойду, но один момент уточним. – упрямо талдычил Рол. – Она тебе слово дала, что подарит десять дней в июне. С тридцатого мая. И слово свое сдержит. А если это не так получится, то я её первым уважать не буду. Ясно?

– Нет.

– Подумаешь и разберешся, ты мужик умный. Если доживешь до тридцатого мая, то десять дней июня – твои.

Яров почувствовал, что отвечает трясущимися губами.

– А ты мне дашь дожить до тридцатого мая?

Рол словно ждал вопроса:

– Я тебе дам дожить столько, сколько ты сам проживешь, Илья Иванович. На том тебе мое слово. Как мужик мужику обещаю. А ты хоть и дохлый, хоть и слишком культурный, но – мужик. Настоящий. Жалко, что тебя вылечить невозможно. Я уж везде про твои болезни узнавал. Никакими долларами не спасешся. А то бы мы вместе ещё поработали. Я даже должность для тебя при себе придумал – пресс-секретарь! И вел бы мою предвыборную коммпанию в Щелковской губернии! А?

Мелькнула мысль, что при любых других обстоятельствах, при любом другом человеке, кроме Рола, – весь разговор показался бы диалогом двух сумасшедших в горячечном бреду. Но Рол – был хоть и искалеченной, уродливой, но столь существующей трезвой реальностью, что приходилось признать, всё так и есть на самом деле.

Рол уже зажал в кулачище стакан и предлагал тост.

– Ну, выпьем. За мужиков. Скажи честно, есть у тебя ко мне злость в душе? Ненавидишь меня? Скажи, я не обижусь.

– Нет. – ответил Яров и повторил искренне. – Нет. Честное слово. Ты дикарь во фраке. Но, может быть, за тобой будущее.

– Я тоже так думаю, что не должен ты меня ненавидеть. Дурного я тебе ничего не сделал. Давай, за настоящих русских мужиков – до дна.

Яров впервые за многие годы хлобыстнул весь стакан залпом – до дна.

Оба словно выдохлись после напряжения разговора и молча жевали обжигающий шашлык с зелеными кружочками перца. Дождь стучал по крыше, за окном слышался гул трассы. Воробей возился возле камина – истекал от стремления угодить высокому гостю.

Наконец Яров принял решение.

– Вот значит как... Передай Елене, что я не поеду на Волгу. Она свободна от...

– Поедешь. – не глянув на него, смачно разрывая зубами мясо, оборвал Рол. – Поедешь, Илья Иванович. Женщину нельзя обижать. И, по моему, мы досконально договорились, больше об этом не толковать.

Он вдруг вскинул на Ярова удивленные глаза.

– Ты чем тут смущаешся-то, Илья Ивановичч? У неё уже есть сын, были любовники, четверть века красивая женщина запросто так прожить не может! Другое дело будет, когда мы с ней обвечаемся в Храме, а пока она человек свободный! И не желаю я её до того на привязи держать! Мне самому ещё моих шлюх по углам разогнать надо! Хватит про это!

– Хорошо. – обессилел Яров. – Хватит.

– А Хлебникова ты больше и вовсе не увидишь. Коль он, паскуда, угомониться не может, так и отлетит зараз куда подальше. Наркоту отдашь и живи потихоньку, сколько получится.

– Нам лучше больше не втречаться, Рол. – выдавил Яров.

– Как прикажешь.

– Я думаю, ты меня понимаешь.

– Нет. Не понимаю. Да и не хочу. – спокойно ответил Рол. – Ты, Илья Иванович, как все умники, которые черезчур мудрые, попростому думать не хочешь. У нас с Еленой хорошая семья будет. Дети будут, дом будет, псарню заведем и лошадей. Ты в этом не сомневайся.

Яров плохо понимал, о чем они ещё разговаривали, пока доели шашлык и выпили tot по бокалу сухого вина. Отвечая Ролу то "да", то "нет", Яров судорожно пытался решить один вопрос: "Надо ли звонить Елене? Звонить или нет?"

Кофе не было в ассортименте шашлычной, но Воробей изготовил его сам и принес две чашки на подносе. Под кофе они выпили ещё коньяк, от которого в голове Ярова опять же не просветлело и он, мучаясь все тем же вопросом, Рола почти не слышал. И, наконец, сказал, врезавшись в какой-то рассказ собеседника о пользе массажных кабинетов.

– Рол, я позвоню Елене.

Тот взглянул в недоумении.

– А разве я тебе запрещаю? Звони хоть сегодня. Лучше попозже, за полночь. Она как раз будет на дежурстве. Конечно позвони, что за дела.

Потом Рол закончил рассказ о массажистках, расплатился с Воробьем (тот пытался отказаться от оплаты) и они простились – буднично и просто.

Не меняя позиции, Яров тут же заказал себе водки, салат и пиво, а как и когда все это употребил – не заметил, событие проскочило мимо сознания и памяти. Настолько, чтоб понять полностью, где он находится и что делает, Яров сумел только тогда, когда сел без двух взяток "на мизере". Оказалось, что он торчит все за тем же столом, расписывает "пульку" в компании с Рудиком Широковым, Воробьем и его помошником Володей, а ещё трещит теплым пламенем камин, за окном темно, а заведение уже закрыто.

– Без двух! – радостно сказал Широков. – Лезьте на двадцать в гору, Илья Иванович! Первый раз вы так неосторожно сыграли!

Яров глянул на запись и удивился, как "на автомате" играючи, он умудрился уже не подзалететь до полного проигрыша. Получалось, что Воробей проигрывал сейчас больше всех, а если б Яров не прокололся на мизере, то оставался бы в лидерах, а так сейчас выигрывал Широков. Значит маленькую часть жизни, какое-то количество часов он прожил автоматически, по инерции, в режиме зомби, а быть может отлетал в какие-то другие миры. Или раздвоился, растроился. Он попытался понять, что происходило и что случилось?

Да ничего не случилось! Жизнь продолжается при нем, и будет продолжаться после него. У Елены и Рола ещё много отпущенных судьбой своих счастливых дней, а у него – свои.

Потом он взглянул на часы – двадцать минут по полуночи – и вспомнил, что собирался позвонить Елене, что звонок этот очень важен и к нему надо набраться духу. Это оказалось элементарным занятием: помимо листа с графикой "пульки" и карт, часть стола была щедро уставлена бутылками с напитками, способными удовлетворить любые капризы играющих и на самый изощренный вкус. Яров не привередничал, выпил большую рюмку водки, а Воробей сказал удивленно.

– Что-то ты зашибаешь сегодня, Илья Иванович, как никогда! Мне, конечно, не жалко, но эдак на вторую "пульку" тебя не хватит. А я отыграться хочу. Должен дать мне шанс.

– Отыграешся. Мне только позвонить надо.

Компания отпустила его к телефону, поскольку сами проголодались и против тайм-аута никто не возражал.

Кабинетик Воробья оказался занят – в большом кресле возле телефона подремывала посудомойка, но сон её был чуток и при появленнии Ярова Анфиса тут же открыла глаза.

– Позвонить зашел, да?

– Да... А вы что здесь ночуете, Анфиса?

– Звонка жду. Из Парижа, а потом с Лондона.

Яров решил, что предупреждение Воробья не лишено оснований – он действительно выпил слишком много.

– Из Парижа? Лондона?

– Ну, да! – сварливо ответила Анфиса. – Мне в ночь на среду по дешовому тарифу всегда дети звонят. Дочь с Парижу, сын с Лондону. Чо тута такого? У меня в доме престарелых к телефону не подзовут, гады. И вообше там не поговоришь по семейному. Чо тут такого?

Ничего такого. Если горбатая мать дочери в Париже и сына в Лондоне заканчивает дни свои в доме престарелых и моет посуду в придорожном трактире – натурально ничего такого. Хрен поймет дикости Российской жизни.

Горбунья уже поднялась из кресла.

– Тоже небось звонить надо? Не стесняйся, тебя станция перебьет, если до меня надо будет. А я на кухне подожду.

В тот момент, когда Яров набрал последнюю цифру телефонного номера он вдруг сообразил, что не знает, о чем будет говорить.

– Отделение уралогии. – прозвучал торопливый голос Елены.

– Это Яров, – ответил он все ещё не ведая, что скажет. – Елена Викторовна, в моих устах это звучит нелепо и даже смешно. Но я вас люблю...

– Это звучит хорошо. – ровно ответила она. – Но, Илья Иванович, позвоните завтра, у нас очень тяжелая ночь, трое больных после операции.

– Да, да, я понимаю. Извините.

Яров положил трубку и...

... и проснулся в своем киоске, лежа на раскладушке в обнимку с пустой бутылкой водки. Он тупо глядел на бутылку, пока не сформулировал своего отношения к происходящему. "Ничего, всё в порядке. Родная водочка однажды поможет тебе не проснуться никогда. Добавишь в святую влагу щедрую дозу снотворного и уйдешь из этого мира без страданий и мучений, вполне в хорошем настроении".

Какие-то непонятные поначалу звуки раздражали Ярова,он прислушался и вдруг понял, что впервые в жизни его разбудили соловьи. Гомон, щебет, переливы были такими что в душе зазвенело.

Яров выбрался из будки и оказался в очень раннем весеннем утре. Солнце едва поднялось над восточной кромкой, трасса была пустой, небывалая свежесть пронизывала воздух. И отовсюду доносиласт многоколенчатая трель невидимых певцов. Сколько Яров не присматривался, но так никого и не увидел в чахлых ветках берез и пыльных кустов, которые торчали вдоль дороги.

Всё равно – жизнь прекрасна.

Покопавшись в своем восприятии этого дивного утра, Яров решил, что подобное состояние и определятся, как "светлое настроение". Однако, когда на память пришел состав событий грядущего дня, то в нем ничего светлого не предвиделось.

Он вернулся в киоск и обнаружил на прилавке непочатую бутылку пива, два листа бумаги, густо испассанных столбиками цифр и четыреста сорок три рубля: бумажками и монетами. Значит, вчера сыграли-таки две "пульки", а деньги – его выигрыш. Принес ли он эти регалии победы сам, или его сюда привели, уложили спать и оставили приз друзья – вспомнить он не мог. Скорее, все же – добрался до логова самостоятельно, иначе Воробей уложил бы спать у себя. Пиво тоже пришлось по делу. Голова была несколько ватной, а после пивного лечения, одной бутылки хватило, чтоб полностью оценить все прелести начинающегося дня.

Он оглянулся. Над крышей шашлычной, из кухонной трубы уже курился дымок – разжигали плиту. Заправку "Стандарта – 2000" со своей позиции Яров как следует разглядеть не мог: кажется, там все ещё было тихо, зато пара служащик "РБ-Люкс" поливали асфальт площадки и стены станции водой из шлангов.

Яров решил, что не помешает помыть стекла и собственного зеведения дорожная пыль за несколько дней покрывала его будку густым слоем и никакие дожди не спасали.

В багажнике у него были две пустые канистры, он завел мотор, пересек шоссе и подкатился к заправке.

– Доброе утро, раненько встаете, Илья Иванович! – крикнул молодой парень в резиновом фартуке, толстый шланг в его руках бил рассеяной веерной струёй.

– Кто рано встает, тому бог подает. – ответил Яров доставая из багажника канистры. – Соловьев слыхал?

– Еще бы! А наш командир как вчера в карты продулся, так ещё спит от обиды! Это вы его нагрели?

Яров не помнил общих результатов вчерашней игры и ответил неопределенно.

– Преферанс игра коллективная. Я нацежу у тебя водички.

– Что за вопрос!

С канистрами в руках Яров отошел к медным кранам, сполоснул лицо и принялся набирать воду.

Серая потрепанная "волга" с прицепом плавно подкатилась к заправочной колонке, мотор заглох и из салона, сильно прихрамывая вылез Хлебников.

Яров насторожился. Хлебников покосился на него, потом посмотрел в упор, лицо его дернула раздраженная гримаса и он пошел к кассе. Это был уже другой человек – без прежней уверенной походки, властности в каждом движении – теперь он словно волок на плечах многопудовый тюк придавившего его груза едва волочил ноги.

Хлебников торчал у кассы, пока Яров наполнил обе канистры и положил их в багажник. Он сел к рулю как раз в тот момент, когда Хлебников вернулся к машине, но прошел мимо нее, остановился возле Ярова и сказал глуховато.

– Простимся, как люди, Яров. Больше нам делить нечего.

Яров вылез из-за руля.

– Вы уезжаете?

– Я исчезаю.

Яров неловко улыбнулся.

– Обрубили все концы?

– Да, все концы и все долги.

Он подал руку и посмотрел Ярову в глаза:

– Сделайте так же, Илья Иванович. Обрубайте все концы и уходите отсюда.

– Мне нечего рубить. – Яров не помнил имени Хлебникова и смущался, поскольку не мог назвать его.

– Правильно. За товаром, который у вас застрял, сегодня подойдут. Отдайте все и не соблазняйтесь на такие штуки, не жадничайте, хотя товара у вас сейчас на четыре тысячи баксов, если считать в валюте по курсу. То есть столько вы должны наторговать за месяц. Это – сумма! Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Конечно.

– И с той штукой, которая осталась у вас от меня на память, будьте осторожней.

– С пистолетом? – улыбнуля Яров. – Да это же водяная клизма! Водомет, так сказать!

Какое-то мгновение на лице Хлебникова ничего не отражалось, он спросил чуть настороженно.

– Вы ничегошеньки не понимаете в оружии или...

– Ничего не понимаю! Но клизму от пушки отличу! – обидчиво заверил Яров.

Хлебников отвернулся, прошел к своей машине, достал портфель, покопался в нем и подозвал Ярова.

– Подойдите, пожалуйста, мне хромать тяжко. Мой подарок вовсе не игрушка. Если в него вставить вот эти баллончики.

На его протянутой ладони поблескивали два металлических цилиндра, величиной с небольшой огурец каждый.

– Возьмите, Илья Иванович. Вставите баллон в рукоятку пистолета, с правой строны под большим пальцем, где предохранитель, есть кнопка. Перед тем, как начать стрельбу, нажмите эту кнопку до щелчка. Оружие будет готово к бою.

– Какому бою?

Хлебников бегло усмехнулся.

– Этот "вальтер" плюется серной кислотой. На пять-семь метров. В определенных условиях оружие пострашнее огнестрельного. Мгновенный ожог кожи такой, что рожа врага превратиться в кусок сырого мяса. А попадете на одежду, так она за секунду слезет с плеч сгоревшими тряпками. Штука не слабей пули. Неужели вы не разобрались?

– Я думал, что он водяной, детский...

– И водяной тоже. Хитро сделан. Германцы знают толк в оружии подобного рода.

Яров принял баллончики и спросил.

– А вы далеко?

– На покой. На родину. У меня дом в Феодосии. Разобью виноградник, камбалу, бычков буду ловить в море.

Яров заколебался, потом спросил нерешительно.

– Извините меня, я не в свое, конечно, встреваю... Но вас, как я понимаю дела, не могли так просто отпустить... Вы не обижайтесь, но вы ведь нарушили законы криминального мира.

Хлебников криво усмехнулся.

– А они и не отпустили. Они мне рекомендовали самому себе пулю в лоб пустить. Только я не какой-то там уголовный аристократ вонючий. Мне на их законы плевать. Не отыщут меня. Вовсе я не в Крым укатываю.

– Я так и подумал. Но если меня спросят, то...

– Вам и сказать нечего. – насмешливо ответил Хлебников. – Солнышко взойдет, я уже буду далеко.

– Значит, больше не увидимся...

– Увидимся. В ином мире.

Яров хотел сказать: "Я вас встречу", но шутка показалась ему нелепой и они вторично обменялись рукопожатием, после чего Хлебников полез в прицеп, доставать канистры под бензин.

Яров сунул баллончики в карман, сел в машину и вернулся в киоск. Нашел среди своего хлама большую бадью, перелил в неё воду из канистр и щеткой на длинной ручке принялся мыть стекла киоска.

Краем глаза он приметил, как Хлебников закончил заправку,откатился от станции. Когда его машина достигла ближайшей к нему точки – Яров отдал щеткой прощальный салют. Хлебников ответил взмахом руки и машина его начала выходить из поворота на пустой и по утренему прозрачной трассе.

Грохот мотоциклетных моторов заставил Ярова повернуться. Слишком неожиданным и резким был этот звуковой удар в раннем соловьном покое утра. Два мотоцикла с парой седоков на каждом летели к заправочной станции "РБ-Люкс", но притормаживать возле неё явно не собирались. По двое на одной машине! Ночные роккеры очень редко ездят парой, если, конечно, на заднем седле сидит не девчонка. Но позади обоих водителей – в седлах явно сидели парни, в глухих черных касках, кожаных куртках и высоких, шнурованых сапогах.

Яров не давал себе отчета в собственных действиях. Он бросил щетку на землю, кинулся за руль своей машины и прогретый мотор тут же принял обороты.

Последнее, что приметил Яров на станции "РБ-Люкс" – это мелькнувшее за стеклом кассы сонное, но настороженное лицо Рудика Широкова. Его, скорее всего, разбудил рев мотоциклов. А может он и не спал.

Яров вылетел на трассу, когда над ней ещё стлался дым от мотоциклов.

Соскочив с виража, Яров тут же пошел на подьем, и, когда достиг верхней его точки, увидел в километре перед собой полную панораму происходящего на трассе. Впереди мчалась "волга" Хлебникова с прицепом, а за ней, быстро догоняющие его мотоциклисты, которые шли теперь рядом.

Яров вдавил педаль акселяратора в пол, изношеный мотор обижено заревел, но секунд через десять стрелка спидометра все же завалилась за 100. Поначалу казалось, что мотоциклисты так и будут висеть "на хвосте" у Хлебникова, удерживая дистанцию метров в пятьдесят. Но когда Яров так же приблизился к ним метров на двадцать, оба седока оглянулись, после чего мотоциклы резко набрали скорость.

Яров принялся мигать дальним светом фар, пытаясь привлечь внимание Хлебникова к подозрительной ситуации, в которой тому разумнее всего было бы резко остановится и искать спасения в кювете.

Понял ли он сигнал, или принял иное решение – но Хлебников увеличил скорость. Попытка уйти от роккеров, имея у себя довеском к машине прицеп, была изначально безнадежной. Но, если судить по спидометру, то вся ковалькада мчалась по трассе со скоростью за 130 километров и она продолжала нарастать.

Яров не следил, куда они катились после перекрестка, скорость была для него непривычной и он начал отставать, когда они влетели в небольшой перелесок. На какое-то время Яров потерял преследуемых из виду. Когда он, уже отставая, вкатился в тень деревьев, мотор его машины ни с того ни с сего вдруг чихнул, хрюкнул и так рванул автомобиль вперед, что Яров едва не соскочил с трассы.

Перелесок разом кончился, словно отсеченный ножом, а Яров оказался в двадцати метрах от преследуемых. Где-то впереди сверкнул в лучах низкого солнца изгиб реки.

Один из мотоциклов неожиданно сбавил скорость и принялся вилять перед Яровым. Задний седок повернулся и Яров не уловил момента, ничего не успел разглядеть детально, когда в руках парня в шлеме что-то засверкало и Яров тут же услышал дробь звонких ударов в лоб своей машины. И треск расколовшейся фары.

Не сбавляя скорости, Яров принялся крутить руль, тут же обнаружив, что и Хлебников выписывает виражи.

Дружной стаей они пошли на крутой подьем над рекой и в этот момент первый мотоциклист поравнялся с "волгой" и седок его открыл стрельбу в борт машины Хлебникова из короткого автомата с тонким дулом. И ствола оружия казалось выплескивалась длинная струя огня, но звука выстрелов Яров не слышал. Почти тот час начал стрелять в "волгу" и стрелок второго мотоцикла.

В нелепой попытке, словно пытаясь прекратить это нападение, Яров нажал на клаксон и под этот вой "волга" вместе с прицепом сошла с трассы, опрокинулась вниз, кувыркаясь друг через друга автомбиль и прицеп сделали несколько оборотов и упали в реку, подняв столб воды.

Яров принялся гасить скорость, нажимая на педаль тормозов изо всей силы. Мотоциклисты ушли вперед и тут же исчезли за следующим подьемом. Догонять их не то что не было смысла, но, вдруг понял Яров – предельно опасно – они вернуться сами! Вполне вероятно, что вернуться!

Рудику Широкову и исполнителям его мести за брата вовсе не нужны были свидетели!

Не достигнув крайней точки подьема, Яров развернулся в обратном направлении, едва не опрокинув машину. Он снова набрал скорость и промчался мимо места катастрофы до перелеска, а там притормозил, ушел с трассы, нырнул между деревьев и остановился.

Он выскочил из машины как раз в тот момент, когда снова услышал рев мотров возвращающихся мотоциклистов.

Они взлетели на подьем, остановились у края дороги, расставили ноги, словно подпорки доля устойчивости и водитель первого мотоцикла скинул с головы шлем. Остальные так же как и он, но не снимая глухил касок, смотрели вниз – туда, куда свалился автомобиль с прицепом.

Застыв словно изваяние, они простояли так с минуту – четкие черные фигуры – трое в касках, а русая голова мотоциклиста без каски казалась Ярову золотистым шаром, но лица с такого расстояний разглядеть было невозможно.

Потом они сорвались с места и чрез секунду пролетели мимо Ярова.

Он побежал к подьему.

И через минуту понял, что даже не может точно найти место катастрофы. Следов на земле почти не оставалось. Только в одном месте на поверхности воды разливалась радужная пленка бензина, но её быстро сносило течение.

"Хлебников ошибался, думая что обрубил все концы, – промелькнула вялая мысль в голове Ярова. – Теперь моя очередь."

Шоссе все ещё продолжало оставаться пустым. Не было и шести часов этого соловьиного утра. Яров вернулся к своей машине и осмотр её удивил его. Была разбита только левая фара, две маленькие дырки в бампере и сильная вмятина на колпаке левого колеса. Радиатор задет не был, не текло. В моторном отсеке он тоже не приметил никаких повреждений. В него стреляли только чтобы остановить, стреляли ради предупреждения. И на том спасибо. Но все равно – пора кончать эти игры. Пора хотя бы сдать эту чертову партию накротиков, закопанную в землю.

Яров сел к рулю, отметил километраж на спидометре, вырулил на шоссе и покатился обратно.

Он проехал мимо шашлычной и своей торговой точки, вновь отметив показания спидометра. На бензозаправку "РБ-Люкс" он даже не покосился. Через несколько минут добрался до рынка и остановился возле первого таксофона. Он вошел в покареженную будку с выбитыми стеклами, прикрыл за собой дверь и без жетона набрал "02". Когда ему ответили, проговорил медленно и внятно.

– Точно в четырнадцати километрах трехстах метрах от шашлычной "У трассы" сорвалась в реку автомашина "волга" с прицепом.

Не дожидаясь уточнющих вопросов, он повесил трубку, открыл дверь будки и...

...и замер. Когда и как между ним и его автомобилем вкатился мотоцикл с двумя седоками он не услышал. И почему не грохотал при этом мотор рокеров – тоже оставалось непонятным. Зато категорически очевидным было то, что эта пара седоков на железном коне была из тех, кто только что расправился с Хлебниковым.

Вокруг было тихо – утро в городе ещё не начиналось. А хрупкая фигурка в черной коже, сидевшая за спиной водителя мотоцикла в глухом, непроницаемом взгляду защитном шлеме – держала на коленях и прижимая к животу короткоствольный автомат. И черный зрачок дула этого автомата смотрело прямо в лицо Ярова.

Он стоял не шелохнувшись. Помощи на пустой площади перед рынком было ждать не от кого. Никого на улицах не было, если не принимать во внимание пары собак, копошившихся в мусорной куче.

"Вот и конец, – с глупым весельем в душе подумал Яров. – Стокатто длинной автоматной очереди не услышишь, боли тоже не успеешь почувствовать и поделом тебе!"

Автоматчик, удерживая оружие правой рукой, медленно содрал с головы шлем. Мельнули короткие, светлорусые волосы, широкие черные брови и ясный взгляд серых женских глаз. На почти красивом, несколько грубом лице.