Текст книги "Приговоренный к власти"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Лешка прикинул, что ночью, пока Санька Журавлев мирно спит в расположении родной части он в безопасности. С ним ничего не случится. А вот днем его могут и выманить, и еще что-нибудь придумать, чтобы покончить с ним или искалечить.

Надо было во что бы то ни стало вернуться в полк до подъема.

Лешка подумал, что не будет для него воскресного дня, со всеми теми прекрасными планами, которые намечались. Да происшедшее уже и не настраивало Лешку на это воскресенье, на эти радости.

Бежать в полк? Но бежать просто так – опять же нельзя. Ни Топорков, ни его семья ему ничего плохого не сделали, и его исчезновение будет просто непонятно…

Бдительно прислушиваясь к каждому шороху, он вернулся на участок и осторожно подошел к дому. Вдруг вспомнил, что в окошке у Алены горел свет! Что, ориентируясь сердцем на этот свет, он и решил – девчонка не спит, а ждет его.

Он посмотрел на второй этаж. Все окна были темны.

Балда ты балда, укорил себя Лешка, а с чего, собственно, ты решил, что светящееся окно было в спальне Алены? Ты что, у нее ночевал или знаешь расположение комнат. Может быть, там генерал Топорков продолжал в одиночку пить водку?

Он поднялся на крыльцо, потихоньку открыл дверь и вошел в коридор.

Все спокойно. Никаких звуков, никакого движения.

Он добрался до своей комнаты-библиотеки, присел в кресло и постарался обдумать случившееся. Из раздумий рождался сплошной сумбур, все было неясным – точнее сказать, основная истина не вырисовывалась.

Он взглянул на часы – 5.08.

Правильно. Утро. Было бы светло, если бы не тяжелые тучи закрывшие небо.

Он снова вышел из комнаты, бесшумно двигаясь, нашел ванну, включил свет, разделся по пояс и вымылся. Там же нашел щетку и почистил свое изрядно замызганное обмундирование.

Неожиданно обнаружил на подзеркальной полочке станок для бритья со свежим лезвием и решил побриться, а когда глянул в зеркало, то сам себя не узнал. Глаза ввалились, взгляд казался затравленным и шальным, на шее явственно виднелись красные полосы. И все-таки смерть была рядом, убежденно решил Лешка. И сейчас она сторожит Саньку Журавлева, единственного человека, которому можно верить до конца.

Начал бриться – оказалось, что руки трясутся так, что хоть обеими лапами бритву удерживай. И вряд ли это последствия похмелья.

Но – побрился. И освежился ароматной кельнской водой.

Теперь зеркало отражало лицо молодого военнослужащего – молодцеватого и решительного, как положено по Уставу. Еще б сто грамм на опохмелку, и можно в бой!

Эта озорная мысль настолько развеселила Лешку, что он решил ее реализовать! А что, в конце концов, уже 6.11 утра! А он по биологическим часам – «жаворонок», встает с рассветом, и раз приглашен в гости и упоен вдрызг, то имеет право на опохмелку, лишь бы не будил хозяев.

С этой дурацкой мыслью он уверенно (но беззвучно) добрался до гостиной, обнаружил, что пиршественный стол никто не разорил, нашел недопитую бутылку коньяка, налил себе добрый стопарик, приподнял его и задумался, под какой бы тост принять зелье, потому что, как говаривал старлей Джапаридзе: «Без тоста только свинья лакает, а не военнослужащий Советской Армии!»

Тост Лешки был прост: «За твое здоровье, Ковригин!»

Лешка уже чувствовал, как огненная жидкость коснулась глотки, когда услышал, что за спиной открылась дверь.

Но допил – терять уже нечего.

Генерал Топорков – не брит, не помыт, но подтянут и достаточно свеж, покосился на Лешку и сказал коротко.

– Молодец. Как положено солдату российскому – вид строевой, для бодрости стопашку принял и готов служить Отечеству. Сейчас я тебя догоню.

Он налил себе такой же стопарик и выпил неторопливо, со смаком, крякнул, спросил тихо и весело:

– Ты тоже ранняя пташка?

– Так точно. Но у меня сегодня еще и служба, Дмитрий Дмитриевич.

– Какая служба? Я тебя к себе в гости заказал.

– Вот я и хотел вас просить, Дмитрий Дмитриевич. Сегодня в десять ноль-ноль наш полк играет матч в футбол с артиллерийским полком. Я в воротах стою. Проиграем – мне товарищи не простят. Я уже целый год – вратарь номер один. Не могу я друзей бросить, Дмитрий Дмитриевич. Разрешите убыть по месту службы?

– Еще раз молодец, – хмуро улыбнулся Топорков. – Такой вещью, как «дружба и товарищество», манкировать нельзя. А как доберешься до части? Машину я тебе, сам понимаешь, не подам. Это для тебя еще рановато.

– Солдат доберется, – улыбнулся Лешка. – Увольнительные документы у меня до вечера в порядке, дорогу я знаю. Попутку найду.

– Хорошо, сержант Ковригин, – строго сказал Топорков. – Если ты меня вчера правильно понял, то так и действуй. Отношения наши с тобой афишировать не будем, а уж какие тайные тропы вы там с Аленой найдете, меня не интересует. Дорогу и цели я тебе нарисовал. Ты мне понравился, скрывать не буду. Издалека за тобой следить буду – если хочешь. Не хочешь – не надо. С бухты-барахты сейчас не отвечай. Давай, юнкер. Желаю успешного прохождения службы. Бабам своим я скажу, что тебя призвала труба служебного долга. Они с кроватей раньше десяти не поднимутся.

– До свидания, товарищ генерал.

– Будь здоров.

Лешка вышел через парадное высокое крыльцо и прикрыл за собой дверь. Около ворот была калитка, и, уже миновав ее, Лешка понял, что радуется он рановато, а потому и глупо. С чего это он решил, что после всех событий ночи с эдакой легкостью и непринужденностью выскочит отсюда и доберется до своей части? Разумнее было бы предположить, что кто-то попытается перехватить его по дороге.

Это предположение его не испугало, а скорее даже развеселило. Но через центральный выход он не пошел. Мало ли что? Правильнее принять правила игры, навязанные ему минувшей ночью, и, едва он удалился от дома Топоркова, как тут же свернул в боковой проулок и принялся искать лаз наружу.

Весь поселок еще не проснулся, да и кому захочется просыпаться спозаранок в такое пасмурное, тяжелое утро?

Лаза Лешка не нашел, но в одном месте высокий забор оказался с изъяном, достаточным, чтобы им воспользоваться. На всякий случай Лешка присмотрелся, нет ли какой скрытой охраны, таковой не обнаружил, залез на дерево, с дерева – на край забора, а оттуда – пустяковый прыжок до земли.

Он оказался в небольшой и чистенькой рощице, набрел на тропинку, и вскоре она вывела его к грунтовой дороге.

По дороге добрался до шоссе. К этому времени с небес слегка покапало, но настоящего дождя так и не началось – погода что ни на есть самая футбольная.

Про футбольный матч Лешка Топоркову не соврал. Матч был принципиальным: к матчу замполит Диянов – лютый футболист и апологет футбола – готовил команду зенитчиков целый месяц. Уже несколько лет артиллеристы были зенитчикам основными соперниками. И Лешка даже рад был, что обстоятельства так сложились, что он не покинет своей команды в решающий час.

Город виднелся не так далеко, но все-таки изрядно.

Он прошагал по дороге километров шесть, пока позади не послышался гул мотора, и, оглянувшись, Лешка увидел старенький грузовик. Машина принялась тормозить, даже не дожидаясь Лешкиного сигнала – чего уж яснее, солдат возвращается из увольнения от своей девчонки, выпить ему там небось дали, еще чего-нибудь дали, устал, сердечный, надо подвезти.

К матчу Лешка успел в последние минуты. Диянов уже выводил команду и давал последние наставления. Судьи уже стояли по центру футбольного поля, построенного (инициатива Диянова.) за полосой препятствий.

Подполковник Диянов, широкоплечий, красивый, при элегантных усах, злобно ожидал позорного проигрыша и, когда увидел Лешку, аж застолбенел на месте.

– Ковригин?! Не забыл про матч?! Не бросил товарищей?! Убежал из гостей от генерала?! От его дочки-красавицы смылся?

– Так точно, товарищ подполковник! – вытянулся запыхавшийся Лешка.

– Ну, подлец! Не ожидал! Не ожидал такой доблести, прямо скажу! Даже если проиграем, ты все равно получишь благодарность! Это можно к подвигу приравнять! Хвалю! Команда, быстро меняем тактику! Раз Ковригин в воротах – только атака! Только вперед!

Судья уже дал свисток, вызывая команды на поле.

Лешка оглянулся и облегченно вздохнул – Санька Журавлев мешком сидел на низкой скамейке и равнодушно улыбался – он презирал все виды спорта, свято убежденный, что любое мощное физическое напряжение ослабляет умственную деятельность, приближает человека к первобытному, зверскому состоянию, а потому позорно и даже унизительно.

Через три минуты Лешка встал в ворота. Так, как он играл этот матч, он не играл ни разу в жизни. Он был просто непробиваем и вытягивал такие «глухие» мячи, что на стадиончике стон стоял. В конце первого тайма отбил пенальти. В середине второго тайма артиллеристы просто отчаялись забить хотя бы одну «штуку», а вошедший в азарт Лешка знал, что сегодня – его день, его игра, и делал невероятнейшие по риску выходы из ворот, прыгал за такими мячами, на которые не обратил бы внимания и Лев Яшин, и все вытягивал, все доставал!

Строго говоря, футбольная команда артиллерийского полка была на голову выше зенитчиков и била их, как детей, года два подряд, из поколения в поколение. Но сегодня – вот так: король матча – Лешка Ковригин, и бить по его воротам не имело никакого смысла, потому, считай, ворота были замурованы сплошной кирпичной стенкой. Почти все артиллеристы знали Лешку в лицо, но минут за пятнадцать до конца игры начали вопить, что в воротах зенитчиков стоит «покупной» вратарь из другой части, а может быть, и из гражданской команды мастеров. Но все эти вопли ничего, кроме торжествующе-издевательского хохота зенитчиков не вызывали.

Диянов полыхал и почти плакал от счастья. Забыв про всякие субординации, он скакал на скамейке, махал руками, выкрикивал какие-то татарские слова – быть может, боевой клич, а может – ужасные ругательства. Его, Диянова, юность тоже прошла на футбольных полях, пока он не пошел по военно-политической линии, и трудно оценить, каким он стал замполитом, но игроком, тренером и болельщиком он оставался беспредельно азартным и яростным.

По окончании матча (6:0) Диянов широко обнял Лешку, потом построил команду и громко сказал:

– Команда играла – дрянь! Как Бог, как десять олимпийских богов, играл сержант Ковригин! Мы думали, что он предатель и дезертир, что будет пить водку на даче у генерала, а он вернулся вовремя и отважно, как лев, как сорок тысяч львов, сражался, да, сражался в воротах. Этот день покроет бессмертной славой всю команду, хотя основная заслуга в этом Ковригина! И никогда не верьте, что один в поле не воин! Сегодня вы видели, что один в поле воин! А одиннадцать шакалов из команды артиллеристов ничего поделать с ним не могли! Ковригин! Сколько суток увольнения хочешь?

– У меня есть увольнительная до вечера, товарищ подполковник. С меня хватит, – ответил Лешка и почувствовал, как безмерная усталость обрушилась на его плечи.

– Хорошо, я с тобой рассчитаюсь. Остальным – получить увольнения до вечера, потому что мы победили!

Кроме того, в честь победителей открыли полковую баню, и Лешка долго стоял под горячим душем, потом сменил его на ледяной, но усталость не оставляла его.

После душа он зашел в спортзал, улегся в углу на гору спортивных матов и проснулся к обеду – вернее, его разбудил Журавлев.

– После генеральского ужина вы, Алексей Дмитриевич, на солдатский обед, очевидно, идти не соизволите?

– Соизволю, Александр Степанович, – ответил Лешка. – А после обеда у нас с вами будет весьма приватная и весьма серьезная беседа. С вами тут ничего экстраординарного не произошло за время моего отсутствия?

– Со мной, сударь, ровно ничего. Однако новость, для вас удивительная, найдется.

– Что такое?

– Писарь Твердохлебов нашел какую-то сумочку покойного сержанта Мосла, в ней разного рода письма и что-то еще, из чего явствует, что означенный Мосол был религиозным сектантом, ненавидел оружие, страдал, когда заставляли брать его в руки, и по этой причине накинул себе на шею проволочную петлю.

– Значит, так?

– Значит, так. Номер в армии не новый, но армия, друг мой, всегда была консервативна и не любила новых маневров, когда есть апробированные старые.

– Мы эту тему разовьем после обеда, – сказал Лешка.

Но после обеда жгучей темы обсудить не удалось. Едва батарея вернулась из столовой в казарму, как дневальный крикнул, что рядового Ковригина требуют на контрольно-пропускной пункт его кто-то спрашивает.

Не очень волнуясь, Лешка пошел на контрольно-пропускной – удивительного ничего не было: по воскресеньям часто приезжали к солдатам знакомые, и те, кто дежурил на КПП, всю дорогу бегали по таким вызовам-призывам. Девчонок по воскресеньям около КПП порой стояла чертова туча.

Знакомый Лешке ефрейтор Попков сказал хитро и многозначительно:

– Какая-то родственница к тебе приехала. У ворот можешь постоять, далеко не ходи.

– Не волнуйся, если и пойду. У меня увольнительная есть.

– Диянов сегодня за футбол дал? Ты, говорят, как зверь, стоял?

– Да, – не стал пускаться в объяснения Лешка, миновал турникет, козырнул дежурному, показал увольнительную, еще раз козырнул и вышел на улицу.

В основном на улице Артиллерийской в городе Калининграде были одни казармы, и потому народу на ней, как правило, гуляло мало. Она и сегодня оказалась пустой, так что, оглянувшись, поначалу Лешка и не понял, что еще за родственница приехала его навещать.

Но стоявшие неподалеку красные «жигули» подсигналили ему, а потом кто-то помахал из окошка рукой. Когда Лешка подошел к машине, правая передняя дверца открылась, и Лешка нырнул в салон.

За рулем сидела Наталья Васильевна и спокойно улыбалась.

Лешка онемел от удивления.

В салоне крепко и приятно пахло незнакомыми духами.

– Вы… от Алены? – глуповато спросил Лешка.

– Нет, мой дорогой. Я совсем от других людей.

Она резко тронула машину с места и с мужской уверенностью на первом же повороте круто заложила руль.

– Отъедем, Леша, в сторонку, чтобы без свидетелей, да потолкуем.

– О чем? – спросил Лешка.

Она остановила машину под старыми каштанами и сказала спокойно:

– Хотя бы о том, как тебе сегодня ночью повезло… Очень повезло. В следующий раз такого счастья может и не получиться.

– В каком смысле?

– В смысле жизни и здоровья, Леша, в каком же еще? В общем, я с тобой буду сейчас говорить, как с умным человеком. Остап Мосол умом не обладал.

– Понятно, – ответил Лешка.

– Нет, дорогой. Тебе еще ничего не понятно. И все ты не поймешь никогда. Но чтоб ты смекнул, что к чему, я тебе и скажу… Не лезь в те дела, до которых не имеешь касательства. И Журавлеву скажи, чтоб не лез. Это первое и последнее предупреждение.

– Остап Мосол на такое предупреждение не среагировал?

– Ты угадал, – сухо ответила она. – Приблизительно так.

Лешка никак не понимал, почему ему страшно. В этой женщине не было ничего угрожающего, никакой агрессии он не чувствовал, но ощущение, что кто-то хладнокровно и спокойно во время этого разговора целится ему в затылок, не оставляло ни на секунду.

Он даже оглянулся – на задних сиденьях никого не было.

Женщина сидела у руля спокойная и красивая, чуть улыбалась и могла сойти за его старшую сестру.

– Вы меня испугать хотите? – спросил Лешка, стараясь изобразить небрежность.

– Нет. Это не мое амплуа. Пугали тебя ночью. Больше пугать не будут. Будут убивать. И тебя, и Журавлева.

– А может, уж сразу весь взвод разведки батареи управления? – попытался шуткануть Лешка, но сам услышал, что голос у него дрожащий и дрянной.

– Взвод ликвидировать ни к чему. Только вы двое были близки Мослу. Только вы двое имеете сомнения в его смерти. Кстати, причину смерти Мосла сегодня нашли, не так ли?

Вопрос не требовал ответа, и Лешка лишь кивнул.

– Вопросы будут?

– Обязательно. Я, Наталья Васильевна, просто не понимаю, чем мы с Журавлевым вам так опасны?

– Не мне лично, конечно. Опасны серьезным людям. Вы обладаете опасными фактами и сомнениями. Вы обладаете опасными мозгами. Вы, в конечном счете, сможете составить довольно точную схему происшедшего с Мослом, и эта схема станет опасной для… Для моих друзей. К тому же ты полез, Леша, не туда, куда надо. Не по себе дерево рубишь, дорогой.

– Это уже насчет Алены?

– Это уже на ее счет, ты прав. Тебе Топорков напел свирелью о твоем будущем, а его собственное будущее – тоже не в его руках, он про это забыл сказать. Он тебя небось в фюреры обещал вывести? Да? Так он забыл сказать, что места фюреров давно расписаны, и там твоей кандидатуры нет. Нет там твоей кандидатуры и в качестве жениха Алены, ты уж прости. Ты ей в мужья не годишься. Потанцевал с генеральской дочкой, и хватит. Ты и Журавлев на долгое время под колпаком. Каждый ваш шаг отслеживается. Задумаете какое-нибудь дурацкое анонимное письмо написать, как ты ночью грозился, – тут же об этом будет известно.

– Знаете, Наталья Васильевна, – выдавил смешок Лешка. – А ведь вам было бы проще и меня, и Журавлева убить. Как Мосла.

– Проще, – кивнула она. – Такой вариант обсуждался, насколько я знаю. Но были люди, которые тебя пожалели за твои известные служебные, личные и спортивные успехи, скажем так. Так что не устраивай торговли, ты, по-моему, все уже понял.

– Да ничего я не понял! – в сердцах сказал Лешка. – Ведь если мы что-нибудь узнаем о смерти Остапа Мосла, мы все равно можем найти пути, чтоб сообщить об этом.

– Вы ничего не узнаете никогда. Не успеете.

– Как это… Не успеем?

– А вот так. У вас с Журавлевым всего несколько дней осталось.

– Значит, все-таки убьете? Повесите или как?

– Нет, нет, не волнуйся. Через несколько дней поймешь, с людьми какого ранга и каких возможностей задумал в жмурки играть. Алену не ищи. Иди. Прощай.

Лешка полез из машины, все так же полагая, что ему сейчас прострелят затылок.

– Нет! Подожди! – Это и прозвучало, как выстрел.

Он развернулся и посмотрел ей в лицо.

Красивая, лощеная женщина смотрела на него звериными глазами.

– Мне велено предложить тебе и третий выход из положения.

– Какой еще третий выход? – проворчал Лешка.

– Первый, будем считать, твоя смерть. Второй – молчание. А третий – хочешь быть вместе с нами?

– Это как? – Лешка глянул подозрительно.

– Займешь в известной степени положение Остапа Мосла и даже повыше, поскольку ты поумней. Поначалу, задания твои, понятно, будут из системы «на подхвате». Но с перспективой. А планы твои останутся неизменными, они нас устраивают. Вступишь в КПСС, в училище пойдешь учиться, в конце концов соблазнишь Алену и женишься на ней, и будешь потихоньку подниматься к звездам… Это не пустой треп Топоркова, а практика, в которой он слабак. Тебя не Топорков будет поддерживать, а реальные могучие силы.

– А какая плата за этот третий выход? – Лешка спросил не скрывая насмешки.

– Правильный вопрос. И ответ ты на него знаешь. Кроме тебя нам никто пока не нужен, так что дружочек твой Журавлев тоже не должен будет ничего знать об этом. Вообще ничего о тебе никто не должен знать. А он в первую очередь.

– Так вы его убьете, что ли? – усмехнулся Лешка.

– Зачем мы? Это сделаешь ты сам. В серьезные дела вступают за крупный взнос, сам должен понимать. Чтоб тебе верили и доверяли.

Лешка помолчал, подбирая слова. Потом – подобрал.

– Пошла ты в самое темное место самого черного негра. Договорились?

– Оʼкей, – засмеялась она и тронула машину.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПРОХИНДЕЙ У ВЛАСТИ, А Я – В ТЮРЬМЕ

– …Вот такая история знакомства с Топорковым, – закончил Лешка. – Через два дня на полк неожиданно пришла разнарядка командировать в Афганистан нескольких специалистов. И мы с Журавлевым даже не удивились, что попали в эту группу, намек Натальи Васильевны я осознал вполне. Хотя кому мы были в Афганистане нужны? Срок нашей службы истекал, пробыли мы там всего три с небольшим месяца, однако хлебнуть всего пришлось под завязку.

Машина продолжала катиться по пустой ночной дороге, и рассвет еще не занимался.

Иванов помолчал, потом спросил с интересом:

– А в Афгане с вами никаких странностей не случалось?

– Нет… В общем, нет. Правда, пару раз как-то странно в нас с Журавлевым «духи» стреляли. Вроде бы с нашей стороны, с тыла. Но ведь там много чего было странного и совершенно необъяснимого.

– Выводы? – усмехнулся Иванов. – Вы пытались за эти годы разобраться, что с вами случилось?

– А зачем? – поморщился Лешка.

– Всякое начало может иметь продолжение. Или самим не было интересно?

– Как вам сказать… Мы решили, что полной информации, чтобы разобраться в деле, у нас нет. Мы были всего лишь солдаты срочной службы, а судьбу нашу, как оказалось, за несколько часов решили генералы! Раз – и в Афганистан! И генералы не простые, а очень влиятельные. Загнали нас подальше, чтоб мы ничего узнать больше не могли, а там, может, и под пулю попали бы. Вы ж понимаете, какая на нас махина наехала?

– Настолько понимаю, что удивляюсь, почему вы живы оба остались.

– Я вообще-то знаю почему… В футбол я в тот матч хорошо сыграл. Диянов, думаю, меня защитил. Ведь Мосол возил Диянова. Можно допустить, что Диянов был участником какой-то преступной игры. И за тот победный матч он и не позволил меня, а значит, и Журавлева, уничтожить.

– Еще что думаешь? Давай только живей – скоро приедем, а нам нужна ясность.

– Ладно, говорить, так до конца. Я думаю, что какие-то люди торговали оружием. На юг ли, на Кавказ ли его продавали, или еще куда дальше. Какое оружие – не знаю. А Мосол это знал. Или узнал. Отсюда у него и деньги появились. А потом испугался, запаниковал, его подпоили, записку под диктовку заставили написать и чикнули.

– Стройная схема, – кивнул Иванов. – И очень близка к истине.

– Так вы об этом знаете? – удивился Лешка.

– Кое-что знаю. А тебе – и сейчас знать не надо. Все с той же целью – сохранения своего здоровья в благополучном виде.

Лешка заволновался:

– Мы потом еще вот какую цепочку строили. Жена Диянова была больной и старой, так что наш замполит вполне мог амуры крутить с Натальей Васильевной. И, вполне возможно, они входили в какую-то армейскую мафию. И если уж они тогда начали продавать оружие на сторону…

– Сегодня не это главное, – остановил его Иванов. – Сегодня главное в другом. Ты скажи, как, на твой взгляд, Топорков входил в эту, как ты говоришь, мафию армейскую?

– Нет, – твердо ответил Лешка. – Нет. Ни за что. Он и со мной был искренним. Я же видел, как он хотел, чтобы я его зятем стал! Он мне всю дорогу жизни начертал и помощь обещал. Нет. Он к этому делу касательства не имел.

– А что ж он сегодня к путчистам примкнул? Собирается на Белый дом вертолеты послать! Как объяснишь?

– А вот рваться к власти – это да! Это его стихия! Он Горбачева и тогда ненавидел! И сейчас рад, что президента на Форосе арестовали. Это – его жизнь и его цели! А от того дела он был в стороне, в этом я убежден.

– Ага… И неужели ты этой Алене не написал, не позвонил? После службы?

Лешка заколебался:

– Из Афганистана написал, но вы же знаете, как там с почтой было. Ни ответа, ни привета. А потом, когда ночью в меня выстрелили, откуда некому было стрелять, кроме своих, я уж больше таких глупостей не делал. После афганских дел Алену и вовсе забыл. И в офицерское училище решил не идти. Я из армии вернулся к пустому месту. Ни в институт не хотел идти, никуда.

– Подожди, – засмеялся Иванов. – Так лейтенант ты сейчас – липовый?!

– Конечно. Скорее всего такой же, как вы «Иванов». Не идет вам эта фамилия, товарищ подполковник, да и реагируете вы на нее плохо.

– Ты прав. Но об этом не будем. Звание тебе утвердим, если живы будем. А для дела, для ориентировки ты должен знать, что в адъютантах у Топоркова на сегодняшний день числится некто капитан Охлопьев, его зять. Все ясно?

– Та-ак! Ай да, Витя! Интересно будет увидеться!

– Может, и интересно, а может, вовсе и нет. – Иванов перегнулся к водителю. – По-моему, подъезжаем?

– Да, сейчас правый поворот, и там до вертолетного городка около восьми километров.

Оживление соскользнуло с лица Иванова, он нахмурился и сказал тоном приказа:

– Сделаем так, лейтенант. Мы оба с тобой – эмиссары, облеченные доверием законной власти Президента России. Но путчистам, сам понимаешь, на это наплевать. К тому же, пока мы едем, мало ли что около Белого дома случилось…

– Штурм отбит, – сказал водитель. – Я слежу за радио.

Иванов заметно повеселел:

– Это козырь в нашу ползу! Это уже можно играть!

– Не увлекайтесь, – мрачно заметил водитель. – Положение там очень нестабильное. Главное, от президента страны, с Фороса, никаких сведений нет. Но вроде бы он еще жив.

– Нет, дорогой, – спокойно возразил Иванов. – Президент СССР жив уже только номинально. Чем бы это ни кончилось для всех, для него, как для политика – это уже полный конец. Какой ты, к черту, президент, если ближайшее твое окружение, твои ставленники подняли мятеж?

– Может, и так, – уныло согласился водитель. – Подъезжаем.

Впереди, в белесом предрассветном тумане, засветились огни, а потом Лешка увидел привычный забор обычного воинского городка с редкими прожекторами около контрольно-пропускного пункта.

– В ворота не въезжай. Будешь ждать нас рядом. Аресту сопротивляйся, если что, – слегка охрипшим голосом отдавал приказания водителю Иванов. – Жди нас до… Скажем, часа три. Если не выйдем или не будет сообщений – уноси ноги, ты свое дело сделал.

– Буду ждать до упора, – спокойно возразил водитель и остановил машину.

Иванов вытащил из портфеля две нарукавные повязки красно-сине-белой расцветки (еще не очень привычные цвета российского флага) и заколебался.

– Ну что, Алексей, наденем, или получится слишком напористо?

– Я бы надел, – ответил Лешка. – Сразу будет видно, кого представляем.

– Да будет так. Ты, я гляжу, не из трусливых…

Они надели повязки и вышли из машины.

Дежурный солдат у КПП смотрел на них вопросительно, но без настороженности.

– Дежурного по части, – жестко и небрежно бросил Иванов.

Из дверей дежурки вышел капитан средних лет, небритый и откровенно ко всему равнодушный.

– Дежурный по соединению вертолетной группы спецназначения капитан Никифоров.

– Подполковник Иванов. Из Москвы. Нам необходимо к командиру.

– У нас их двое, – подавил откровенную усмешку капитан. – К какому желаете? А впрочем, они в одном кабинете сидят. Сержант вас проводит.

– Каково состояние вашей группы? – тихо спросил Иванов. – В политическом смысле?

– Неустойчивый нейтралитет.

– В какую сторону неустойчивый?

– Да на все четыре стороны! Надоели нам гонцы из Москвы – третий за ночь! Сержант, проводи!

Они миновали вертушку КПП и оказались в городке, на краю плаца. По левой стороне тянулись трехэтажные казармы, и окна в них не светились. Где-то дальше, в ленивых волнах тумана, угадывались вертолеты – все было сонным, ко всему равнодушным, словно на расстоянии часа полета не происходили события, переворачивающие судьбы нации.

– А кто еще из Москвы приезжал, сержант? – нервно спросил Иванов.

– А я почем знаю? Делегация ветеранов каких-то или еще кто.

– Черт знает что, – процедил сквозь зубы Иванов.

В штабе на первом этаже была такая же сонная тишина, как и во всем городке. Даже часового у дверей штаба не было, но вполне возможно, что ему здесь быть не положено.

На втором этаже наблюдалось некоторое оживление. Во всяком случае, навстречу пробежал молоденький лейтенант с чайником в руках.

– Сюда, – указал сержант на дверь, толкнул ее и пошел назад.

В просторной комнате сидело с дюжину офицеров, курили, были вялы и скучны, и если бы на столах стояли бутылки да стаканы, то можно было бы все это принять за третий день пьянки, когда все, даже водка и бабы, надоело. Но ни бутылок, ни стаканов не было.

Однако повязки на руках Иванова и Лешки офицеров заинтересовали.

– Эге! Это что – новая форма одежды? – спросил молодой капитан, но Иванов вопрос проигнорировал и сказал сухо:

– Где командир?

– Дальше по анфиладе, – равнодушно махнул рукой капитан.

Лешка вдруг понял, что приехали они сюда со своей высокой миссией совершенно напрасно. Отдельная спецгруппа вертолетчиков решительно не собиралась участвовать в каких бы то ни было боевых действиях. Не тот был настрой, не та общая атмосфера, когда люди ждут решающего приказа. Эти не ждали ничего и, хуже того, вряд ли подчинились бы любому приказу. Здесь тоже был потерян темп мятежа, его стремительный победный ритм.

Лешка заметил, что это же почувствовал и Иванов. В его шагах появилось больше твердости, а в движениях – уверенности.

Он решительно распахнул следующую дверь, и из-за стола в приемной поднялся тот, кого Лешка и ожидал увидеть, – бывший лейтенант, а ныне капитан Виктор Охлопьев.

Он смотрел на Иванова, не замечая Лешки, а Иванов четко проговорил:

– Мы представители президента. И требуем немедленной встречи с командиром соединения.

Но оказалось, что за эти годы Охлопьев вовсе не поглупел, а быть может, даже поумнел.

Он бросил косой взгляд на повязки и спросил ровно:

– Простите, какого президента вы представители?

– Российской Федерации, – четко проговорил Иванов.

– Я доложу, – ответил Охлопьев и в этот момент мельком глянул на Лешку, задержал взгляд, сосредоточился и – узнал. Узнал сразу, и гамма чувств от удивления, смущения до настороженной подозрительности промелькнула по его все еще округленному по-мальчишески лицу.

Следом за тем он произнес служебным тоном:

– Ваши документы, товарищи офицеры.

И тут Лешка с ужасом вспомнил, что в кармане у него, кроме собственного воинского билета, лежит еще документ на имя Хавло Михаила Федоровича и, что самое паскудное, Лешка забыл, в каком кармане какой документ лежит! Но, собственно говоря, какое это имело значение, если Охлопьев знал его прекрасно и безо всяких документов.

Иванов подал все свои удостоверения и бумаги и попытался выручить Лешку:

– Лейтенант меня сопровождает.

– Документы! – не обратив на его слова внимания, протянул руку Охлопьев.

Лешка подал ему тот военный билет, который оказался в нагрудном кармане. Попытался улыбнуться, перехватить взгляд Охлопьева, но тот улыбки не принял.

С документами в руках Охлопьев исчез за высокими дверьми.

Иванов непринужденно сел на диван – с каждой секундой он чувствовал себя все уверенней.

– Пожалуй, мне крышка с моей ксивой, – сказал негромко Лешка.

– Ты что, американский шпион? – насмешливо спросил Иванов, и Лешка понял, что тут же на месте продан. Его судьба подполковника совершенно не волновала – документы Иванова к этому визиту были подготовлены так, как надо. Но подполковник неожиданно весело подмигнул, и Лешка сообразил, что совершенно не прав – главное сейчас сработать Иванову, и Лешке не след подрывать его атаку. А там, когда выйдет главное, то не пропадет и он, Лешка. Он тоже подмигнул в ответ, и они обменялись понимающими улыбками. Пока все шло по первому классу.