Текст книги "Кевларовые парни"

Автор книги: Александр Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Все это отмечали внимательные глаза Анюты, известной в иных кругах под кличкой Челленджер. В этой непростой атмосфере она невольно стала особо доверенным лицом первой леди. И, как доверенному лицу, ей были переданы стол и компьютер Екатерины Васильевны. Порывшись в его памяти и обнаружив там массу интересного, Анна перекачала «самое-самое» и торжественно вручила Хай Ди Ди.

Среди горы вещдоков, собранных следаками по делу Чифанова, Котелкин обнаружил кое-что интересное и для себя. Главным, конечно, был пистолет, изъятый у убитого охранника Сухого. Это был тот ствол с глушителем, из которого стрелял Нефедов. Таким образом, показания Нефедова полностью подтверждались. Найдя ствол, гильзу можно было не искать. Пуля, изъятая из тела Логинова, не была деформирована и давала возможность для идентификации. Вскоре экспертиза подтвердила это. Но, пожалуй, самым любопытным оказались магнитофонные кассеты с автоответчика. Там, среди записей, чудом сохранился следующий обрывок:

«Это Ваха! Менты накрыли гараж. Надо что-то делать… Я ищу этого еврея… Бориса. У него, я слышал, есть контакты в КГБ… Может…»

Далее запись была затерта дурацкими шутками приятелей Чифанова, тщетно пытавшихся ему дозвониться.

Что имелось в виду под «контактами в КГБ», можно было догадываться. Хотя было очевидным и то, что вся страна так или иначе была повязана контактами с КГБ. Тем не менее возможность расшифровки Фридриха как агента тоже нельзя было исключать. А если это было так, то проще смотрелась и вся ситуация в целом.

Не особенно рассчитывая на внятность возможной беседы, Котелкин все-таки решил поговорить с руководителем фирмы, которого Энгельсгард провожал в аэропорт и который, пожалуй, был последним, кто видел убитого.

Мицкевич прибыл в прокуратуру в точно назначенное время. Отличное пальто и безупречный костюм выдавали вкус человека, умеющего и любящего одеваться. В принципе, для Котелкина было и другое объяснение: человек начал «новую жизнь». Деньги есть – чего не одеться?

Свидетель был спокоен и уравновешен. Он четко отвечал на вопросы, но ничего принципиально нового не вырисовывалось. Все уже было. Были и совпадающие характеристики убитого, и обстоятельства, предшествующие роковому дню.

– Связи в КГБ? – Мицкевич замялся. – Наверное, да. Скорее всего, да. Наша поездка была определена очень четкими сроками. Но еще за день мы не имели паспортов. Екатерина Васильевна тщетно пыталась выколотить их из ОВИРа, однако там говорили, что ответа из Министерства безопасности еще нет. Она обратилась к Борису, который решил проблему за полчаса. По каким каналам он это сделал, мне трудно сказать, но факт остается фактом.

Котелкин попытался коснуться обстоятельств поездки в Германию и тут неожиданно встретил резкое сопротивление: «Это к делу не относится». Следователь обратил внимание на внезапную смену настроения и тона еще секунду назад тактичного и спокойного Мицкевича. Его бледное лицо покрылось красными пятнами, голос стал резким и металлическим.

Действительно, Германия к делу относиться никак не могла, но Котелкин почувствовал, что столь резкая смена настроения и интонации не могут быть немотивированными.

Отметив это для себя, он протянул для подписи протокол допроса свидетеля.

Вернувшись к вечеру в «Рецитал» в мрачном расположении духа, Мицкевич забрал Екатерину Васильевну и уехал на дачу. Оставшись в фирме одна, если не считать охранников, Анна стала разбираться в столе. Когда она уже заканчивала уборку, под нижним ящиком стола, в куче клочков бумаги и пыли она обнаружила листок календаря с до боли известным телефонным номером, начинающимся на 224 и подчеркнутым тройной жирной линией. Это был номер Деда. Рукой Екатерины Васильевны было дописано: «КГБ???!!!»

На листке значилась дата: 17 января. За три дня до смерти Энгельсгарда. Анна полистала календарь на столе. Соответствующая страничка была на месте. Она прошла к столу Фридриха. Столешница была пуста. Анна открыла ящики. В нижнем лежала подставка с перекидным численником. Листка с 17 января не было.

Олег включил настольную лампу. Принесенные Хай Ди Ди распечатки с дискет, которые добыла Анна, требовали внимания и сосредоточенности.

Это были справки, запросы, материалы переписки с государственными органами и отдельными фирмами по вопросам закупки и реализации материалов, ведению внешнеэкономической деятельности, номера лицензий и квот, которые Мицкевич получал удивительно легко и непринужденно. Имелся здесь и весьма любопытный проект договора между фирмами «Рецитал» и «Шварбах».

Но самым примечательным было то, что активность Мицкевича как главы фирмы после поездки в Германию стала расти, а сфера интересов существенно расширилась. Наряду с вывозом отходов, деятельности, обусловленной в уставе фирмы, он гнал на Запад сырье непосредственно с перерабатывающих заводов.

Все чаще среди корреспондентов «Рецитала» стали появляться лица, фигурирующие в списке с дискеты Ивана Федоровича. Примечательно, что после возвращения Мицкевича из Германии в материалах фирмы все чаще стало упоминаться вещество с названием «красная ртуть». Лицензия на его экспортную реализацию была подучена буквально через месяц. Описания вещества носили весьма невнятный характер. Но как бы то ни было, документ существовал.

«Похоже на правду, – ознакомившись со всем ворохом распечатанных бумаг, констатировал Олег. – Фирма ушла под полный контроль криминальных структур». Загадочное письмо из Мюнхена находило полное подтверждение.

Из информации Челленджер становилось очевидным и другое: многие сотрудники «Рецитала», еще вчера преданные Мицкевичу, существенно изменили к нему свое отношение. Причиной этому было и то, что влияние супруги на дела фирмы неизмеримо возросло. С уходом вице-президента, буквально расплевавшегося с Мицкевичем, сотрудники уже всерьез поговаривали, что Екатерину Васильевну прочат на это место. Она получила право подписи финансовых документов – симптом безошибочный.

«Кстати, – подумал Олег, – что могла означать записка, которую нашла Анна?» Ощущалась некая связь между ней и всем происшедшим, но до конца Олег не мог ее уяснить и сформулировать.

Изучение самой госпожи Мицкевич ничего существенного не выявило. Окончила Институт иностранных языков, работала в Интуристе, часто выезжала за границу. Была замужем за офицером Советской Армии, развелась. Как говорится, сведений, порочащих ее, не имеется. Однако последние документы, лежащие на столе Олега, были подготовлены именно ею. То, что вчерашняя заведующая протокольным отделом, никогда не занимавшаяся коммерцией, тем более такого уровня, могла столь тонко разбираться во внешнеэкономической деятельности, верилось с трудом. Хотя почему бы и нет? «Муж и жена – одна сатана!» И тем не менее что-то не складывалось.

Олег набрал номер Адмирала. Как ни странно, тот оказался на месте.

– Чем увлекаешь себя? – спросил Олег.

– Чем может увлекать себя опер длинными зимними вечерами… Дела шью!

– Заходи, попробуем шить вместе.

Адмирал был мрачен. Разбита машина. Лопнули надежды на «откровенные и исчерпывающие ответы Чифанова». Дед лежал в позе планера. Все не в кассу.

– Что-нибудь новое по «Рециталу» есть? – Олег перевернул листы.

– Как сказать…. По Минску есть. По показаниям задержанных, в качестве возможных покупателей радиоактивных материалов в деле фигурируют две конторы. Одна из них… не помню, а вторая, кстати, – наша любимая. Но интересно то, что она упоминалась еще до всех известных событий, а реально стала ощущаться несколько позже.

– Любопытно. Это что получается, на нее уже тогда делалась ставка? Не может быть все настолько продумано… Значит, кто-то был слишком уверен во всей этой ситуации. В частности, человек с этой фирмы. Судя по всему, он был внедрен или завербован значительно раньше…

– Похоже на то. Речь шла об очень большой партии расщепляющихся материалов. Мне сейчас нужен человек из Турции. У него есть весьма занятная для нас информация… Нынче у Кувалды горячие дни. Бизнес в Европе набирает обороты.

– Интересно… Чем торгуем?

– Хреновиной какой-то. Мой человек звонил три дня назад, но по телефону… Кстати, он сообщил, что Шварбах открыл филиал своей фирмы в Пакистане. Все может проясниться дня через три… после его прибытия.

Когда Адмирал ушел, Олег еще раз внимательно перечитал материалы, подчеркивая суммы сделок и сроки их заключения. Очень хотелось переговорить с самим Мицкевичем, но что-то удерживало.

На свою основную службу Анна приходила, как правило, поздно вечером. Вернее, притаскивала ноги. И, копаясь в своих бумагах, все чаще ловила себя на мысли: а что если дама по имени Ольга Владимировна Карпухина не просто курьер?.. Эта мысль не давала ей покоя. Анна доставала из стола листок с адресом, крутила его и так и сяк, продумывая возможные ходы.

За этим занятием ее застал Олег, случайно заглянувший в комнату.

– Ну как, бизнесмен, – улыбнулся он ей, – получается?

– А! – махнула рукой Челленджер. – Ерунда, ничего толком.

– А ты что, хочешь сразу на блюдечке?..

– На блюдечке пока я подаю! – насупилась Анна. – Чай, кофе… какаву…

– Терпи, солдат.

– Терплю… – Анна подала Олегу листок с адресом.

– Что это?

– Адрес курьера из Мюнхена. Я еще тогда адрес по телефону установила. Как вы думаете, может, мне с ней повстречаться?

– О чем говорить будешь?

– О чем?.. О жизни… Честно говоря, не решила.

– Вообще, это было бы интересно. Я не думаю, что она знает содержание письма… – размышлял Олег. – Вряд ли она в курсе всей ситуации, и тем не менее… Подожди, я с вождями посплетничаю…

Олег поднялся к себе и в течение десяти минут проработал с руководством все варианты беседы. Решили не темнить. Дама относила документ на Лубянку, следовательно, понимает, с кем или с чем имела дело. Вполне нормальной представлялась и кандидатура Анны. Молодая, юная. Под дурочку умеет косить…

Положив трубку, Олег набрал номер Гороховой:

– Вперед, мать!

Нанести визит бывшей преподавательнице Анна решила в воскресенье. По данным предварительного изучения, она жила одна в однокомнатной квартире в Кузьминках, рядом с метро. Общение с соседями по площадке было минимальным.

Воскресенье было выбрано неслучайно. По наблюдениям Анны, ставившей эксперименты на своих родителях, пожилые люди в этот день более раскованны и склонны к беседам. Их не пугают дневные звонки, а следовательно, меньше шансов объясняться перед дверью через цепочку.

Продравшись через толпу коммерсантов, заполнивших подземный переход, Анна вырвалась на свежий воздух. Как и предполагалось, дом был в нескольких метрах от выхода из метро. Хрущевская пятиэтажка, куцая и убогая на первый взгляд. Но каким счастьем была она для людей, переехавших в такие пятиэтажки из коммунальных квартир и бараков.

Сколько раз, готовясь к этой встрече, Анна прокручивала план предстоящего разговора. Как издалека она начнет, какую легенду придумает, что скажет, если… И что если… Продумала она, и как выйдет, завершив беседу – перед глазами так и стоял очаровашка Штирлиц, попросивший у Холтофа таблетку от головы. Но чем ближе Анна подходила к дому, тем наивнее казались все домашние заготовки, тем большее смятение охватывало ее. А потому, поднявшись на третий этаж, она без раздумий нажала кнопку. «Назад покойников не носят». Замок щелкнул почти тут же. У двери стояла высокая стройная женщина, удивительно похожая на Анину бабушку. Во внешности, во всей ее стати было то, что заставляет мужчин щелкнуть каблуками, а девушек сделать книксен.

– Здравствуйте… – начала было Анна, но Ольга Владимировна перебила:

– Входите, я вас ждала!

Из квартиры Анна вышла поздним вечером. Голова кружилась и от длительного разговора, и от информации, и от общения с удивительным человеком фантастической, словно из старого романа, судьбы. Если бы Анна не встретилась с ней лично, а просто прочла бы подробную справку, то наверняка поделила бы написанное на десять, сочтя сюжет вымыслом автора.

Больше всего Челленджер порадовало то, что это она, лейтенант безопасности, сама нашла такой источник информации. И пусть Зеленый сдохнет от зависти… Хотя Анна тут же подумала, что с салагами такие темы обсуждать недосуг: много будет знать – скоро состарится.

Ольга Владимировна родилась в Петрограде в шестнадцатом году. Родители умерли рано, оставив девочку на руках у престарелой бабушки. Что им пришлось испытать, можно себе представить. Тем не менее Оля окончила школу, поступила в институт, где познакомилась со своим мужем Иваном Федоровичем. Пожить не удалось – началась война. Иван ушел в армию, воевал на Волховском фронте, где и пропал без вести. Ольга Владимировна показала Анне фотографию. Высокий красавец держал под руку очаровательно стройную и красивую жену. Пропажа без вести в те годы могла существенно изменить судьбу близких.

Сколько к ней сваталось женихов в то тяжелое послевоенное время! Каким счастьем считала бы это другая женщина, оставшаяся без мужа, сколько вдов, старых дев осталось без мужчин… Но она любила. Ах, как она любила! Любила, верила и ждала.

Несколько раз к ней наведывались сотрудники НКВД, а в шестидесятых – КГБ. Беседу начинали издалека, пытаясь получить сведения о муже.

Однажды, случайно услышав передачу «Свободной Европы», она узнала голос Ивана. Сквозь многочисленные помехи и глушилки, откуда-то издалека говорил ее муж. Этот голос нельзя было спутать. «Жив! Господи, жив!» Стали ясны и подозрительные взгляды директрисы школы, и неожиданные визиты офицеров КГБ.

На накопленные для нового пальто деньги она купила редкий по тем временам приемник. Учитель физики из школы, пожилой ухажер и безответный воздыхатель, сделал ей антенну. И Ольга Владимировна стала слушать Ивана. О чем он говорил, ей было все равно. Главное – он жив, главное – можно слышать его голос. Уже в конце семидесятых ее пригласила в кабинет директриса и, начав издалека, коснулась вопросов «бдительности». Дескать, вражеские голоса дурят головы честным советским людям… Сначала Ольга Владимировна не понимала, о чем речь. Какие голоса? Кому дурят? Но директриса перешла на личности, и все стало ясно. Давать обещания не включать приемник Ольга Владимировна не могла, и потому, к обоюдному удовольствию сторон, она написала заявление об уходе из школы. Ушла, чтобы слушать Ивана. В середине восьмидесятых глушилки отключили, но Иван из эфира исчез. Сколько слез было пролито в неведении…

Однажды почтальон принес ей странный конверт. Это было письмо из Красного Креста, в котором Ольгу Владимировну уведомляли, что она разыскивается… Счастье воцарилось в ее душе! Иван помнит!

В конце прошлого года, после многочисленных телефонных переговоров с воскресшим из небытия мужем, она получила приглашение приехать в Германию.

Там они увиделись и провели, наверное, самые счастливые дни в жизни.

О том, что написано в письме Ивана Федоровича, она узнала из самого письма. При расставании в аэропорту Иван поделился, что находится в довольно сложном положении. Рассказал, что работает на неких людей, которые способны на все. А потому он отдал ей письмо, которое необходимо будет отнести на Лубянку, если по возвращении из круиза, в который он уезжает в целях безопасности, от него не будет сведений.

Вскрыв конверт в самолете, она чуть не потеряла сознание.

«Если Вы прочитаете это письмо, значит, меня нет в живых…»

Этого вынести было нельзя! Она ждала сведений от Ивана, но в указанный срок не дождалась. Отнеся письмо на Лубянку, Ольга Владимировна выполнила’ последнюю волю мужа.

Помнит ли она людей, о которых идет речь в письме?

«Конечно. Это была удивительно красивая пара. Мы жили с ними в одном отеле. Я всегда любовалась ими. Как они подходят друг другу! Правда, через два дня мужчина почему-то ходил один, но я не придала этому значения… Куда делась его дама? Накануне я видела ее на третьем этаже. Да, там я жила. Я еще с ней раскланялась. Она была в компании молодого мужчины, который очень галантно вел ее по коридору. Как она выглядела? Как всегда, очаровательно. На ней было дорогое вечернее платье и массивный золотой браслет. Выглядела ли растерянно? Нет. Она была очень уверенна, но как-то сосредоточена. Могу ли нарисовать план? Конечно. Вот мой номер, вот лифт, вот здесь ее ждал мужчина, вот сюда пошли. Нет, она на этом этаже не жила… А почему вы так подробно об этом спрашиваете? Ах, да! Иван писал что-то по поводу загадки с похищением… Но я, естественно, не придавала этому значения, ведь я была не в курсе. И даже прочитав письмо, я не обратила на это внимания. Скажу прямо, на похищение это вряд ли было похоже. Да, конечно, помню! В лифте, который остановился на этаже, было много народа… По-моему, японские туристы… Дама стояла у самой стены, точнее, у зеркала в глубине кабины… нет, ее никто не выталкивал. Я припоминаю, что несколько человек потеснились, а один пассажир даже вышел, чтобы ее выпустить. Нет, кроме нее никто не вышел. Я это хорошо помню. Где они встретились? Метрах в пяти от лифта, вот тут. Я уже говорила, что не придала этому значения, так как через несколько дней увидела ее с ее кавалером. Мне кажется, они были счастливы. Как выглядел встречавший ее мужчина? Средних лет, лысоватый, внешне очень похож… как у нас говорят, на «лицо еврейской национальности»…»

Наутро Анна открыла папку со счетами за телефонные разговоры. Счета за переговоры с Мюнхеном были в соотношении один к трем. Один – с аппарата Мицкевича, три – с аппарата его супруги. Можно допустить, что Мицкевич сам не звонит, а звонят ему. Но тогда та же схема должна быть и у Екатерины Васильевны.

Анна подняла материалы переписки по факсу. Здесь говорить о приоритетах было бессмысленно. Все факсы шли на Мицкевича, но большинство из них, согласно журналу регистрации, поступало на рассмотрение Екатерины.

Особенно заинтересовал Анну мужчина средних лет – «лицо еврейской национальности». Прошерстив список служащих вдоль и поперек, ничего подобного она не нашла.

То, что добыла Челленджер, материальной оценке не поддавалось. Олег внимательно, с цветными фломастерами прочитал ее справку. Грамотно, четко, толково, где надо – с деталями, где не надо – без деталей! Школа!

Он пригласил к себе наиболее толковых ребят и поставил им одно, но весьма важное задание: «Есть некое лицо. Мне нужен ЧЕЛОВЕК. Что, где, когда, почем? Копать до седьмого, а если надо, до десятого колена. Все!»

Адмирал который час болтался в аэропорту Шереметьево-2. Изучив ассортимент киосков, расписание полетов, переговорив все, что можно, с коллегами из контрразведки и пограничниками, работающими в аэропорту; напившись кофе до полуинфарктного состояния, он остановился у огромного табло, систематически выдающего информацию.

Сам он никогда не летал за границу. Да и, честно говоря, не летал вообще: так получилось. А потому Адмирал не представлял, как можно вообще летать по воздуху. Ходить по морю – это было просто и естественно. В конце концов полагают, что жизнь вышла из воды… Но летать. Все, что тяжелее воздуха, летать не должно! Это была его теория. За всю свою бурную жизнь ему так и не удалось хоть раз сесть в самолет. В отпуск на юг он предпочитал отправляться либо машиной, либо поездом. Авиацию же считал с матросских времен рассадником бардака. И объяснял это нарушением закона земного притяжения. «Перегрузки действуют на головку!» – заявлял он во всеуслышание, когда узнавал, что очередной летчик или десантник ушел в большую политику. И, перебирая в ней людей известных, не находил там ни моряков, ни танкистов. Только люди, у которых «вместо сердца пламенный мотор», голосовали и бурлили в партиях, движениях и Верховном Совете. Руцкой, Шапошников, Столяров, Грачев, Дудаев, Лебедь и ряд других подтверждали его наблюдение.

Рейс из Анкары, если верить табло, проходил без нарушений графика. Тем не менее Адмирал волновался. Слишком высокой была ставка на человека, который сейчас сидит в салоне лайнера. Слишком. Когда-то, в доперестроечные годы, он познакомился с неким, как говорит Хай Ди Ди, «паяльником», инженером, работающим на московском радиозаводе. Ничего не значащее проходное знакомство.

Однако через некоторое время этот человек, по имени Роман и со странной фамилией Лоидис, позвонил Адмиралу. Он начал свое дело и неожиданно осознал, что найти помещение, средства и нанять рабочих – это еще не самое главное, чтобы зарабатывать деньги. Оказалось, нужна «крыша», которую ему неожиданно предложили «случайно заглянувшие на огонек» крутые парни с крепкими затылками. Памятуя о знакомстве с человеком из конторы, Роман разыскал Адмирала. Однако заявление, необходимое для начала «представления», писать наотрез отказался. Адмирал развел руками и откланялся. Через два дня Роман позвонил снова и… С тех пор началась их дружба.

Волей обстоятельств через некоторое время Лоидис оказался в достаточно близком кругу крупного криминального авторитета. Стал его советником и одним из доверенных лиц. Удивительная судьба свела честного инженера и «героическую» в известном смысле личность. И эта судьба предоставила возможность Адмиралу также получать кое-какую информацию.

В ситуации вокруг Кувалды и серии заказных убийств Лоидис мог оказаться человеком незаменимым.

Самолет приземлился на десять минут раньше. Пытаясь разглядеть через тонированные стекла у таможенных стоек Романа, Адмирал не заметил, как тот оказался за его спиной. VIP – великая вещь. Он открывает границы и делает человека равным среди великих. Равными среди великих стали те, кто имеет деньги на заказ виповского зала.

– Домой? – Адмирал выруливал на трассу.

– Думаю, нет. Давай в гостиницу «Москва». – Роман что-то внимательно разглядывал через боковое окно в левом зеркале.

– Не волнуйся, чисто! – догадавшись о причине столь пристального взгляда, заметил Адмирал. Слежки видно не было. – Что, укатали сивку крутые горки? – улыбнулся он.

– Укатали!

В гостиницу Лоидис прошел, как он говорил, по «зеленому коридору» – несколько банкнот с портретом президента США не только открыли ему дорогу в престижную гостиницу, но и позволили снять номер в крыле, где проживают народные депутаты. Более того, он снял люкс с видом на Кремль. «Ностальгия, мать ее…»

Оплаченный на месяц вперед номер выходил окнами на бывший музей Ленина.

Бросив чемодан на огромную кровать и ополоснув лицо, Роман заказал обед.

– Ну, ты крут, – наблюдая за приятелем, констатировал Адмирал.

Работая в конторе, последние годы он с какой-то щемящей тоской все больше ощущал, что многие, еще вчера доступные и обыденные радости становятся недостижимыми. Театры, рестораны, поездки… Все требовало денег, которых катастрофически не хватало. Все более сужался круг интересов, все труднее становилось держать себя на плаву… хотя бы перед посторонними людьми. Донашивая костюмы и рубашки, купленные на распродажах, он даже себе не признавался в том, что вот-вот он вместе со своими коллегами выпадет из той категории, которая считалась средним классом.

– Крут, говоришь? – Роман бросил махровое полотенце на кресло. – Не дай Бог такой крутизны…

Официант, вкативший тележку с яствами, прервал разговор. Пока он сервировал стол, Адмирал с Романом наблюдали очередную коммунистическую тусовку около музея. Развевались красные флаги, что-то выкрикивали ораторы, продавались газеты.

– Вот они были крутыми! – кивнул на собравшихся внизу большевиков Роман – Жизнь прожили, войну выиграли, страну восстановили. Наша крутизна – крутизна геростратов. Так и запишут в энциклопедиях: «Поколение людей, уничтоживших великую империю».

– Что это ты в философию ударился? – Адмирал закрыл форточку.

– Без философии человек лишается основы существования. Помнишь, раньше в школе нас заставляли писать сочинения: «В чем ты видишь смысл жизни». Хорошо, черт побери, писали, умно… А что творим?

– Господи, можно подумать, ты не знаешь, что писали-то умно, а жили по тройному стандарту. Для школы, для родителей, для себя… Думали одно, говорили другое, а делали третье.

– И тем не менее, как бы ни был бессовестен этот стандарт, он не позволял многого, что позволено сегодня. Несмотря на внешнюю честность… Циничную честность, от которой воротит.

– Ты в Турции в компартию не вступил? – улыбнулся Адмирал.

– К сожалению, запрещена. Ну что, за встречу?

Приезд Романа не обманул ожиданий. Лоидис знал многое. Многое, хоть и не все. Отдельные моменты он прояснил, на многое помог взглянуть иначе. Но самый главный вывод, который сделал Адмирал, стал ключевым – то, чем последнее время они занимались, не просто серьезно…

Создавалось впечатление, что параллельно ведется несколько разработок – одна в конторе, остальные в криминальной среде. И каждый участник процесса – серьезный противник.

То, что «Рецитал» практически подконтролен мощной криминальной структуре, сомнений быть не могло, об этом впрямую говорил Роман. Ни одного самостоятельного шага Мицкевич сделать не может. И прежде всего потому, что он сам абсолютно не посвящен в стратегический замысел… Многого он не знает и почти не ощущает. Умные люди ведут его по коридору со множеством дверей, открывая по очереди те, куда он должен войти. Подписанный проект с фирмой «Шварбах» оказался блефом. Об этом Мицкевич, судя по всему, не узнает никогда. Решение о выделении земли под комбинат неожиданно было отменено, а следовательно, рухнула надежда на организацию производства. Решение было отменено не без «потусторонних» сил, которые заинтересованы в дальнейшем приручении Мицкевича. Оказавшись ненадежным партнером и стремясь выкрутиться из положения – слишком высокими неустойками грозил срыв контракта, – Мицкевич вынужден был, по договоренности с немцами, внести некоторые коррективы. Толковый Рубин «сумел найти общий язык» с партнерами и решить вопрос в пользу «Рецитала», сохранив и его деловую репутацию, и возможную прибыль.

– Все довольно просто. Некие заинтересованные лица делают через своих людей элементарный ход. Один звонок – и ранее принятое решение о выделении участка для строительства предприятия превращается в бумажку. Выданная лицензия аннулируется, все летит к черту. Условия предстоящей приватизации, ваучеризация, возможные изменения в законодательстве о купле-продаже земли… Тысячи причин, каждая из которых на первый взгляд убедительна. Можно сколько угодно стучаться в кабинеты, обивать пороги и судиться – результат будет тот же… Даже при всей твоей правоте. Кстати, немцы это давно поняли и потому не особенно возмущаются.

– Что ты имеешь в виду?

– Наступит время, и все вернется на круги своя. Ранее принятое решение будет признано законным, а его отмена – незаконной. Но когда это время наступит, единственное, что останется у Мицкевича и чем он сможет расплатиться, – это земля, которая фактически перейдет в безраздельное владение и пользование немцев или их новых партнеров…

– А пока?

– Пока он будет делать то, что ему скажут советники Кувалды через своего полномочного представителя Рубина. Этот хитрый малый чертовски умело ведет дела.

– Что теперь будет делать Мицкевич?

– То, что скажут. Сейчас он должен замаливать долги перед Шварбахом. То есть создавать капитал на Западе за счет реализации под будущий бартер металлов и сырья.

– Но для этого нужны лицензии и квоты.

– Какие проблемы? Те, кто ему выделяет эти самые квоты и лицензии, имеют свой интерес, ведь они также аккумулируют бабки на Западе, имея прибыль с реализации части вывезенных туда материалов.

– И Мицкевич об этом знает?

– Да кто ж ему скажет! Ему открывают нужный кабинетик, его принимает нужный человечек, подписывает бумажку… Он даже не знает, какова теперь реальная стоимость того, что он отправил на Запад. Ему с этого идет только часть средств. Излишки делятся, сам понимаешь, между кем… Более того, таким образом можно получить лицензию на вывоз того, чего в природе не существует…

– Например?

– Например, красной ртути. Кстати, у Мицкевича она уже есть.

– Красная ртуть?

– Лицензия. Ты знаешь, я вспоминаю рассказ своего отца. После взятия Берлина все волокли домой трофеи. Кто что: мебель, машины, мотоциклы, шмотки. А один еврей не стал вязаться с крупным багажом. Он привез домой миллион швейных иголок. Маленький такой чемоданчик. Ему еще в поезде сочувствовали… «Нерасторопный какой!» А он сидит на полке и бабки считает: одна иголка – рубль, две иголки – два рубля… Вот так! И не надо тонны железа за границу тащить.

– А кто открывает эти двери?

– Сэр, вы в каком полку служили? – Роман удивленно поднял бровь. – Кто надо, тот и открывает. Вернее, кому надо…

– Люди Кувалды?

– Не всегда. Дело в том, что и эта сфера поделена на секторы влияния.

– То есть?

– Ну, так называемые криминальные наркоматы. Допустим, Кримнаркомнефть, Кримнаркомтяжмаш… или Кримкомнаробраз… Это я к примеру. Когда не хватает своих сил для реализации проекта по какому-нибудь ведомству, можно обратиться к товарищам по партии.

– Ты что-то несусветное несешь. – Адмирал плеснул коньяку.

– Увы, брат, несусветное. То, что сейчас происходит на нашей родине, все несусветное. И самое главное, если отследить тенденцию, это еще цветочки… Там. – Роман ткнул пальцем в противоположную сторону от Кремля, подразумевая Запад, – уже давно на все происходящее здесь смотрят, как на пожар на воровской малине. Кстати, ты знаешь, чем он отличается от пожара в сумасшедшем доме? Так вот, пожар на воровской малине – это когда люди набивают карманы ворованными драгоценностями и вещами, не думая о том, что через мгновенье им все это будет не нужно: горит крыша и трещат стропила. Но воровской инстинкт подавляет инстинкт самосохранения… – Роман подошел к окну и посмотрел на коммунистический митинг. – Вот выйти сейчас вниз к старым большевикам да рассказать им… Даже они, проклинающие всех и вся, в это не поверят. И борцы за диктатуру отмороженного пролетариата повезут меня в институт Сербского.

– Хорошо, об этом позже…

– Об институте Сербского? – улыбнулся Роман.

– Нет, про наркоматы. Ты что-нибудь об убийстве Энгельсгарда знаешь?

– А что интересует?

– Кто? За что? Что за странная цель убийства?

– Почему странная? Вполне логичная. Материалы, подготовленные для Кувалды, были переданы ему на экспертизу. Об этом узнал Сухой. Более того, он знал, что часть материалов затрагивает и его интересы. Но какие именно и какова пропорция возможного ущерба от вмешательства в его сферу фирмы Кувалды, было тайной. Через Ваху он пытался их перекупить… Однако у Вахи что-то произошло, и он сгорел. Как мне стало известно от наших людей в команде Сухого, еврея заподозрили в связях с вами… И судя по всему, провал Вахи как-то связали с ним. Опасаясь, что повторный интерес может спалить их стратегические задумки, решили вопрос хирургически…