Текст книги "Кевларовые парни"

Автор книги: Александр Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

2

Выполнив необходимые формальности, изрядно попотев на коврах с разными рисунками, вдоволь наслушавшись слов соболезнования от товарищей по работе. Олег наведался в кадры.

Старый седой полковник, тертый калач в кадровых вопросах, долго не рассусоливал. Вкратце обрисовав перспективу, вытекающую «из текущего момента», взял быка за рога и предложил Олегу отсидеться в аналитическом подразделении. Том самом, про которое горько шутили аналогичные погорельцы – ходить в разведку с клеем и ножницами. Ход был в целом очевидный и естественный. Однако подобная перспектива удручала. Попасть в толпу людей, ожидающих автобуса из Ясенево по окончании рабочего дня, радости было мало. А потому, недолго поразмышляв над предложением, которое можно было предугадать с высокой точностью, не приезжая в «Лес», как называли комплекс зданий ПГУ, Олег попросил листок бумаги. Его просьба, а точнее рапорт, была не менее лаконична. «Прошу перевести меня в любое подразделение КГБ СССР». На лице кадровика эмоций не читалось, отчего в груди Соколова защемило из-за чувства какой-то брошенности…

– Рассмотрим! – рапорт лег в большую синюю папку с золотым тиснением «На доклад».

Кадровик был немолод и на своем веку повидал всяких. Встречались и такие. Гордые, строптивые, нетерпеливые… Таким торопыгам в разведке было особенно трудно. Как, впрочем, трудно было и с ними. Зато все ясно и понятно. Как были понятны и они. Таких уговаривать бессмысленно.

– А пока, сынок, я тебе советую взять отпуск и отдохнуть где-нибудь в «Семеновском», в имении графьев Орловых. Бывал там?

За всю свою недлинную жизнь Олегу не приходилось отдыхать в санатории. В госпиталях бывал, а вот в санатории…

Словно угадав его мысль, кадровик добавил: «Там хорошо! А вернешься, будет еще лучше. С путевкой я помогу».

От этого сочувствия и от какой-то саднящей безысходности – санатории ассоциировались исключительно с пенсионным возрастом – стало еще тошнее.

В этот вечер он второй раз за свою жизнь изменил правилу – не заливать горе водкой. Залил – надрался в стельку.

Кадровик свое обещание выполнил. Построенный в конце семидесятых санаторий КГБ СССР «Семеновское» был в известном смысле санаторием образцовым. Особый шарм ему, безусловно, придавало соседство с дальней дачей Сталина, но самым пикантным было то, что его построили на территории усадьбы фаворитов Екатерины – графов Орловых. И эти единство и борьба противоположностей давали некоторую пищу для комментариев отдыхающих, если требовалось объяснить дорогу: «Ну, это рядом с дачей Сталина. Помнишь? Да, дальней». Или: «Ты что, не знаешь, это же в усадьбе Орловых. Лихие мужики были!»

За время советской власти от всего благолепия усадьбы остались, пожалуй, только львы на расколотых чугунных воротах да восстановленная усыпальница без гранитных плит на захоронениях. И тем не менее… Руководство санатория проявило огромную изыскательскую прыть и, тщательно прошерстив архивы и библиотеки, собрало-таки материал по бывшей усадьбе. Отдыхающие чекисты могли воочию увидеть на снимках и репродукциях, какое наследие было принесено в жертву неизвестно чему и неизвестно зачем. Эта наглядная агитация была своеобразной формой психотерапии: смотрите и запоминайте, что получается, когда одним «льзя», а другим «низзя». Справедливости ради следует заметить, что к моменту постройки комплекса прибывающие уже имели устойчивый иммунитет против всяких разрушений. И тем не менее штатный экскурсовод «Семеновского» очаровательная Светлана считала своим долгом еженедельно проводить сеансы безжалостной терапии.

– Здесь, – рука указывала на разбитый фундамент, – стояло… Оно поражало своим убранством и точной архитектурной стройностью… А здесь…

Увы, и здесь, и здесь, и еще там – всюду были руины. Руководство КГБ вложило не один миллион, чтобы хоть как-то возродить этот райский уголок. Но прошлого не вернешь, даже за большие деньги.

Массажи, процедуры и душ «шарко» вместе с восходящим душем действовали на Олега благотворно. Он стал крепко спать, и впервые после длительного перерыва в нем возродилась страсть к чтению. Особый интерес он проявил к тому жанру, который раньше на дух не принимал, – к детективам. И вольно или невольно, все чаще примерял описанное к своей будущей деятельности, о которой пока имел смутное представление. В одном Олег был убежден абсолютно точно: сегодня он готов к любой, пусть самой черной, самой неблагодарной работе. Подниматься – так с колен, и без чужой помощи.

Подниматься с колен пришлось за три дня до отъезда из санатория. Подниматься в буквальном смысле. Выйдя за ворота санаторного комплекса, Олег стал свидетелем дикой бессмысленной пьяной драки. Дрались четверо. Точнее, трое били одного. Этот один стоял мощно, словно зубр из Приокско-террасного заповедника. Его удары достигали цели, но озверевшие от крови мужики продолжали наседать. Вмешиваться в пьяную драку – дело неблагодарное. Наблюдавшие ее зеваки активности не проявляли. И вроде бы, уставшие от бессмысленной потасовки, сами участники не знали, как завершить начатое… Неожиданно обороняющийся поскользнулся и неуклюже упал на землю. Ситуация кардинально изменилась. В ход пошли ноги.

Это было не по правилам. Хотя какие правила в таких побоищах? Дворовая драка жестока по форме и подла по существу. Удары ниже пояса не исключение, а норма. И тем не менее такого избиения Олег не принимал по определению. Увидев, как сапогами бьют по лицу, по почкам и печени, даже он, принципиально державшийся в стороне от подобных инцидентов, рванул на помощь. Два резких удара, и двое нападавших уже корчатся в партере. Третий, подцепив с земли бутылку, резко стукнул ею об угол киоска, обнажив стеклянные клыки отбитого горлышка.

– Ну, сынок, ты погорячился. – Олег был готов за это оторвать руки.

И он бы их оторвал… Но дворовая драка всегда изобилует неожиданностями, в том числе и опасными. Оправившийся от побоев амбал, шатаясь, поднялся с земли, оглядел диспозицию и неожиданно, прикинув пьяными, чуть сотрясенными мозгами, что «наших бьют», вмазал… Олегу в висок. Несколько миллиметров ниже – и играл бы оркестр Московской комендатуры известный марш Шопена. Но кулак прошел скользя. Олег, почти теряя сознание, все-таки удержался на ногах.

Обстановка изменилась с точностью «до наоборот», и теперь четверо били одного. Бывшие противники навалились на чужака. Олег пропускал удар за ударом. В ближнем бою он был не силен. Закрываясь локтями и коленями, он старался увеличить дистанцию. Но подвернулась нога, и он рухнул на колени. Было бы совсем плохо, если бы…

Из ворот санатория выезжали «Жигули». Водитель увидел расклад, бросил машину, не заглушив мотора, и рванул на помощь. Бойцом он оказался не слабым, а растяжка у него была просто отличная. Одного из мужиков он достал ногой по затылку, второго – по печени. Численный перевес мгновенно улетучился. Мужики бежали с позором.

– Ты как? – Человек поправил очки в тонкой золотой оправе. – Сам дойдешь?

– Спасибо, нормально. – Хотя нормальным можно было считать только то, что кости остались целы. Глаз явно заплывал, а свитер был залит кровью.

– Ну, держись! – Мужчина вернулся к машине и, мигнув габаритными огнями, отправился в Москву. Олегу тогда, разумеется, и в голову не могло прийти, что эта первая совместная мелкая уличная драка – только начало драки большой и долгой.

Через несколько дней после возвращения в Москву в квартире Олега раздался звонок. Подвыпивший сосед, заглянув в дверь, торжественно провозгласил:

– К телефону, сэр!

Звонил кадровик столичного управления КГБ. Встречу для беседы о новом назначении он определил на следующий день. Сотрудники КГБ знали, как просто заблудиться новичку в длинных, кривоколенных коридорах Дома Два – иначе говоря, в комплексе зданий на улице Дзержинского. Поначалу новенькие, приходящие на службу, долго осваивали географию Лубянского комплекса.

Но Московское управление нельзя были спутать ни с одним специфическим зданием. Изящный голубенький особняк, приватизированный Московской чрезвычайной комиссией еще в восемнадцатом году, был строением уникальным. В девятнадцатом веке он принадлежал генерал-губернатору столицы графу Ростопчину. По преданию, в нем останавливался наполеоновский дивизионный генерал Лористон – кстати, бывший посол Франции в России, – направлявшийся на переговоры к Кутузову. Об этом молодые чекисты узнавали, едва переступив порог Управления.

Пока были средства, солидная организация с должным почтением относилась к своему пристанищу. Дважды в год облупленная лепнина на стенах обновлялась традиционными красками – белой и голубой. Штукатурились стены, ремонтировались крыши. С каждым годом средств на эти ремонты становилось все меньше и выкраивать их приходилось с большим трудом, но традиция соблюдалась.

Внутри самого особняка со стен бывших анфилад на все происходящее томными взглядами взирали нимфы и менады. Крылатые голозадые амурчики метали свои отравленные любовью стрелы в каждого проходящего по коридору. От присутствия на стенах мифических персонажей ситуация на некоторых докладах, совещаниях и партийных собраниях выглядела комичной. Как заявил однажды руководитель Управления: «В своем кабинете я чувствую себя экспонатом».

За кованой оградой внутри небольшого двора, подпирая колоннаду, извивалось уникальное растение. Таких канатных деревьев в столице было всего два. Неизвестно откуда завезенное и неизвестно когда посаженное, оно было старым и неказистым.

В начале семидесятых завхоз Управления пытался внести свою лепту в парковое искусство, вознамерившись украсить внутреннюю территорию голубыми елями – по тогдашней партийной моде. Диссонировавшую своим непрезентабельным видом «корягу» он решил спилить. И спилил бы, если бы не одно происшествие.

Когда пила коснулась священной коры, за чугунной оградой раздался истошный вопль. На счастье для дерева и на беду для завхоза мимо проходил человек, работавший в Ботаническом саду. Увидев вандализм в начальной стадии, он буквально осатанел. Этот ботаник метался за оградой, как мадам Грицацуева в Доме народов. Вызванная милиция доставила его в отделение, где он написал заявление. Заявление было изъято находившимся во время допроса дежурным офицером, который и доложил его по команде. Начальник Управления – человек государственный – принял меры.

С тех пор на дерево не посягал никто. За ним тщательно ухаживали, ставили подпорки, а перед революционными праздниками покрывали шершавый ствол белой известью.

Еще одной особенностью особняка были часы. Под страхом небывало суровой кары для завхоза со стороны педантичного начальника Управления они показывали самое точное время в столице.

О примечательных уголках этого здания можно было бы рассказывать долго. Но не упомянуть одного принципиального обстоятельства, решившего судьбу здания в пользу МЧК, просто нельзя. Этим обстоятельством было наличие в графском особняке… сейфов. Именно сейфы стали могучим фактором, предопределившим передачу здания первой советской спецслужбе.

С восемнадцатого года стены особняка видели многое – и в первую очередь слезы и страдания. Во дворе, в бывшей хозяйственной постройке, располагалась внутренняя тюрьма, через которую в годы репрессий прошло множество людей. Здесь же, в маленькой каморке, заседала «тройка», выносившая приговоры вольнодумцам и диверсантам. Отсюда отправляли осужденных к месту их казни и вечного приюта в поселок Бутово и на спецдачу на территории совхоза «Коммунарка».

Время больших строек и феноменальных скачков требовало нового материала. Социализм набирал обороты, загоняя железной рукой жителей нашей страны в светлое будущее. Под его колесами и между его шестеренок, вращаемых политиками того времени, гибло все больше людей. Процесс приобрел перманентный характер. Чем больше уничтожалось диверсантов, изменников и предателей Родины, тем больше требовалось людей, чтобы вращать эти колеса. В тридцатые роковые годы Управление НКВД существенно разрослось.

В одной книге Олег читал, что весь штат столичной чрезвычайки был чуть более тридцати человек. Но больше всего поразило Олега то, что во всей дореволюционной России жандармских офицеров, работавших в охранных отделениях, было не более двухсот. И принимали туда потомственных дворян, отслуживших в гвардейских частях армии или флота не менее пяти лет. Это была не просто элита – это были сливки общества. Сведения о них пофамильно публиковались в специально издаваемом открытом справочнике. И каждый гражданин был вправе ознакомиться, кто есть кто.

Не прошло и двадцати лет, как помещений, отведенных в восемнадцатом году для тридцати двух сотрудников первой МЧК, стало не хватать. Вопросы подобного рода в годы всесоюзной любви к собственным «органам» тогда решались элементарно, благо строитель был дармовой и ответственный… Позади особняка (уже на Малой Лубянке) выросло новое, фешенебельное по тем временам здание. Закрытый на этой улице костел Святого Людовика также был приватизирован НКВД. Как говорил Бендер: «Почем опиум для народа?»

Фактически в те годы в этом районе сложился целый мегаполис советских спецслужб, окна которого освещали улицы до самого утра. Строительство подобных сооружений по всему СССР носило не менее ударный характер, чем рытье канала Москва-Волга. Большой Дом в Ленинграде со всеми коммуникациями и инфраструктурой был построен за одиннадцать месяцев. Курировал этот архитектурно-инженерный процесс лично Сергей Киров, который и был инициатором строительства. Через месяц после сдачи здания в эксплуатацию Кирова не стало.

Внутри столичного Управления ничего необычного не было. Контора как контора: стандартные стулья, столы и сейфы, стандартные папки «дел», настольные лампы и телефоны. Даже цвет стен был Олегу знаком до боли: серо-желтый, то есть никакой. В «загранке» завхозы все таким колером красят – сговор у них, что ли, или это стиль как выражение вкуса некоего всеохватного административного интеллекта?

Дым столбом. Пепельницы щетинятся окурками. На тумбочке бьется в выкипающем стакане кипятильник. Человек в рубашке с закатанными рукавами говорит по одному телефону, к другому уху прижимает трубку второго; третья трубка лежит на столе. Разгар трудового дня.

Сквозняк, рванув в комнату вслед за Олегом, вздымает на столе бумаги. Артистически изогнувшись, человек у телефонов прихлопывает их бюстом Дзержинского. Движение отработано до механического совершенства. Человек, сидящий за столом, – в очках. Тонкая золотая оправа. Да это же брат по крови, участник драки в «Семеновском».

– Да… Да… Так… Пишу. Сиреневый бульвар. Дом семь. Квартира двенадцать. Понял. – Кладет трубку на аппарат. – Понял. – В трубку, прижатую к другому уху. – Слушаю. – Это в третью, но там уже гудки.

– Валерий Иванович? Я Соколов…

– О-о, Штирлиц! Наконец-то! Ну ничего. – «Ничего» относится к фингалу под правым глазом. – Во! – Он поднимает большой палец.

– Красив, как Аполлон!

Пронзительно вопит телефон прямой связи – «инфарктник».

– Слушаю, Лев Николаевич… Пока данных нет… Работают. Я говорю – работают. Я еще раз говорю – работают. Да. Конечно. Как скажете. Я не хамлю. Нет, не хамлю, Лев Николаевич. Можете наказывать, можете даже уволить, но ничего не изменится… Кстати, в шотландской армии существует поверье… Да, в шотландской. Если в полку умирает козел, полк расформировывают… Вы не так поняли. Я не вас имел в виду. Это вы меня собирались уволить. Что? Комиссия? Ну, так пусть комиссия.

Не скучный мужик. Служба, значит, будет полна веселых неожиданностей.

Первая из них не заставила ждать.

– Шеф, ну ты скажи! – с порога возмущается Николай по кличке «Адмирал» – она же его многолетний позывной в эфире. – Как пятница, так заявитель. Или Бога тоже коррупционеры купили?.. Я внятно донес? – это уже в коридор.

Среди собравшихся домой оперов начинается движение. «Шум дождя, шаги за сценой». Кто-то ставит на подзарядку аккумуляторы, кто-то молча берет сумку и бежит за сухомяткой в сороковой «Гастроном».

– Нет, ну это надо? В приемной сидит клиент. Руководитель товарищества с ограниченной ответственностью… Придумали же такое – почему не просто безответственное товарищество?!.. Руководитель товарищества «Топаз» Семен Григорьевич Сванидзе. Вчера трое лиц кавказской нацио… короче… смуглых завалились к нему в фирму – требуют пятьдесят штук. Ну, естественно, с угрозами… Сожжем, убьем. Дикие! Сегодня в семь назначили «стрелку», но уже с деньгами. Времени в обрез, придется все делать экспромтом…

Понятие экспромт, как всегда, предполагало довольно тщательную подготовку. И можно было быть уверенным, что она уже шла на полных парах.

– «Стрелку» где назначили? – Валерий Иванович, он же за глаза В.И., нервно заерзал. На календаре пятница, уже вторая половина дня, если все сложится, то санкцию на избрание меры пресечения следует получить в течение сорока восьми часов. За это время нужно и материалы закрепить, и показания снять… Не успеешь – пожалте на ковер. С такими заявлениями в конце недели – сплошной геморрой. Выходные на ветер!

– Без четверти семь позвонят, скажут.

– А есть что нести? Или опять наши доставать? – от мысли о том, что за деньгами придется обращаться в свою бухгалтерию, у В.И. началась изжога.

– Есть. Уже собрал «узелок». Посмотрел на бабки, жалко стало, к нам пришел. Милиции, говорит, не доверяю.

Вопрос денег в данный момент носил принципиальный характер. Три дня назад при проведении захвата двух рэкетиров, к чему, к сожалению, приходилось в последнее время привыкать (раньше это не входило ни в функции, ни в задачи органов КГБ), была утрачена кругленькая сумма. Установленная техника в последний момент отказала. То ли свет отключили, то ли еще что, но бандиты, благополучно получив деньги с надписью «Вымогательство» – эта надпись, нанесенная специальным раствором, проявлялась в ультрафиолетовых лучах, – неожиданно скрылись.

Ночная мгла растворила рэкетиров, словно их и не было. Растворила она и деньги, полученные в кассе для проведения операции. Бухгалтерия неукоснительно требовала возвращения выделенной суммы. Обращаться за новой порцией денег было самоубийством. Позорный, тщательно скрываемый от общественности прокол, став предметом народного достояния, мог ударить не только по самолюбию: тринадцатой зарплаты вряд ли хватило бы на покрытие ущерба, не говоря о том, что репутация службы В.И. оказалась бы подмоченной. Надежда на возвращение денег, конечно, была. Несколько бригад оперов во главе с виновником торжества – Дедом – «чистили» возможные адреса, где теоретически могли оказаться меченые деньги, но пока безуспешно.

– Что за фирма? – В.И. мотнул головой, отгоняя неприятные воспоминания.

– Да Бог его знает. Их теперь – как прыщей. Деньги делает из воздуха. Посредничество. Некогда выяснять. – Это «некогда» объяснялось просто: пятница, конец дня, завтра на даче должны собраться гости. Поэтому Адмирал «гнал лошадей». – Вот он к нам и пришел – знает, что нам развинчивать его фокусы недосуг. Петровка бы именно с этого и начала: откуда дровишки…

– Может, он уже?.. – В.И. что-то писал в свой блокнот.

– А я знаю? Может, и так. Уж сколько раз одного мерзавца от других защищали…

– Как условимся? – В.И. тоже «гнал лошадей», но по другой причине: ему хотелось поговорить с новичком. Адмирал стоял, как статуя Командора, толкуя о своем.

– Медведь погнал на базу – заправиться. Ребята с клиентом работают. Прийти пришел, а заявление писать не хочет. Дескать, защитите, но без официального обращения. Совсем оборзели – как в частную лавочку являются. Не напишет – пусть идет в баню… Мы ждем с бригадой у себя. Пока «терпила» будет кропать заявление в приемной, мы его проинструктируем. В смысле, когда раздастся звонок – пусть начинает ставить условия, тянуть время: денег нет, то, се… Судя по всему, те ребята крутые, а значит, в конечном итоге придется принимать их условия. Но это и неплохо… До завтра откладывать – лучше не заводиться. По субботам еще шпану гонять… Конечно, в понедельник было бы лучше. Все-таки рабочие дни для таких дел предпочтительнее. Но, в конце концов, не наша головная боль – санкцию в порядке сто двадцать второй выбивать. Словом, пока решили так – звонок плюс час. За это время мы должны выставиться…

Все, что здесь говорилось, было для Олега китайской грамотой, несмотря на юридическую подготовку в объеме Высшей школы КГБ. Он неплохо знал восемнадцать статей УК РСФСР, отнесенных к компетенции КГБ, но кодекс имел еще кучу занимательных квалификаций преступлений. Олег чувствовал, как природный азарт, дремавший последнее время в укромных уголках сознания, начинает захватывать его, пробуждая рефлексы, выработанные в десантуре и закрепленные в разведке.

– Технику проверили? – Это был самый больной вопрос последнего времени.

– Проверят. – Адмирал взорвался. – Сколько на этом говне работать будем? Задачи ставят, а оснащение – как в средневековье.

В.И. внимательно разглядывал Олега. «По глазам вижу – свой!»

– Ну что, готов к боевому крещению?

– Я уже крещеный.

– Хорошо, что не басурман. – В.И. улыбнулся. – Тогда, крещеный, давай против нехристей и повоюем. – Адмирал, возьмешь товарища в команду. Пока. Кстати, господин Штирлиц, ты знаешь, что такое комиссия?

– То есть?

– Комиссия – это группа некомпетентных людей, назначенных другими некомпетентными людьми для выполнения никому не нужной работы. Согласен?

– В принципе.

– Никогда не поступайся принципами, по которым у нас не должно быть разногласий. Адмирал, это я по твою душу. Сейчас руководство звонило. Готовится Коллегия КГБ, твой отдел будет проверять комиссия. Прибывает в понедельник. Так что не осрамись сегодня. Свободен. Товарищ к тебе зайдет после краткой дружеской беседы.

Адмирал скрылся так же стремительно, как и влетел. «Ну и темп здесь у них», – подумал Олег. Он с трудом разобрался в скороговорке Адмирала – в течение минуты с небольшим тот и доложил обстановку, и высказал предложения, и фактически получил санкцию на проведение острого мероприятия. Автопилот.

В.И. потер руки.

– Куда попал, спустившись из своих райских кущ, знаешь? – Он плеснул в стакан чаю. – Будешь?

– Знаю… И буду.

– И я знаю, кто сюда попал. Дело твое читал, справки навел. А потому, полагаю, сработаемся. Ты, главное, в голову не бери. Жизнь – она штука сложная, без маркшейдера пройти трудно.

– Тем более начать новую.

– Само собой… Кстати, твоя первая жизнь – «Каскад»? – Палец уперся в грудь Олега.

– «Каскад».

– Кабул?

– Кандагар.

– Высшая школа?

– Плюс дипакадемия.

– Пиршество гемоглобина. Да и с физической подготовкой неплохо. Сам видел. А кирпич сломать слабо? Вот этот? – на подоконнике под цветком красуется редкий экземпляр. На боку цифры – «1905».

– Когда-то ломал. – Олег принимает тон. В.И. явно раскручивает какой-то тест, условия которого пока непонятны.

– А головой? – В.И. подмигнул, как сообщнику.

– Головой думать надо, – улыбнулся Олег. Чай был обжигающий.

– Ценишь. Это приятно. Только – смотря какой. Некоторыми кирпичи ломать в самый раз. – В.И. кивает на «инфарктник», который опять сыплет нетерпеливую трель.

– Видал? Твое счастье, что кампанию борьбы с экономическим саботажем не застал… А то поколол бы и кирпичи за милую душу. – В.И. снял трубку: – Слушаю вас, Лев Николаевич…

Поняв, что аудиенция временно окончена, Олег пошел искать кабинет Адмирала. В.И. оценивающе смотрел вслед: вроде годится…

Рация на столе хрипела, как удавленник.

– Адмирал, ответь Медведю. – Треск, свист, шуршанье. Слова пробиваются, как из загробного мира. Волна затухает, словно накатившись на гальку.

– На связи Медведь. На базе нет бензина. Ждут привоза.

Адмирал схватил станцию.

– У, мать твою! – Это в сторону. А в рацию: – Медведь, я Адмирал, делай что хочешь, но чтобы через двадцать минут с полным баком на Лубянке!

– Два нуля, два нуля. – Рация умолкает.

Медведь и без ценного указания знал, что сочувствия от этих начальников ждать не приходится. Адмирал почти дословно услышал его невнятную брань, выданную мимо микрофона. И про него самого, и про всех остальных, про руководителей больших и малых, про Горбачева. И про перестройку…

Но, отдавая Медведю приказ быть на Лубянке через двадцать минут, Адмирал был уверен, что машина будет именно через двадцать, а не через двадцать пять и не через тридцать. И будет с полным баком.

– Жди неприятностей, – констатирует Адмирал. – Сейчас Медведь или введет чрезвычайное положение на базе, или сольет бензин из машины начальника, если ему так не дадут. Медведя знаешь?

– Нет. – Олег пожал плечами.

– Узнаешь. – Качнул головой Адмирал.

Ровно через двадцать минут появился Медведь. На медведя он мало походил, скорее – на вепря. Злой и сопящий, он кивнул Олегу, как старому знакомому, и плюхнулся в чудом сохранившееся кресло тридцатых годов. Медведь с трудом сдерживал свои эмоции, чтобы не выплеснуть их на первого встречного. Желающих попасть под его траки было мало, а потому не задействованные в процессе коллеги предусмотрительно разбежались. Адмирал всячески демонстрировал свою приязнь, почти заискивающе улыбаясь.

Медведь был маленьким лысым брюнетом с хитрыми смешливыми глазами. Для друзей он был преданным и надежным, как Саид. Для недругов – хуже боярина Ромодановского. Для начальства… Завидев Медведя, руководство обходило его по большой дуге: никто не знал, что еще ему требуется для его машины. От появления Медведя в кабинетах управленцев начинались сквозняки, а у их обладателей – аллергия.

Машину он подал к месту и в срок.

…Ночь течет, как река странного названия. Река дробится на рукава улиц и переулков, затоны тупичков и дворов. Раньше, когда не экономили на уличном освещении, было легко. В ночном городе была своя логика, свой непреходящий шарм. Нынешняя Москва похожа на джунгли. На дне рукавов и проток в скудном свете, струящемся неизвестно откуда, тусклыми голышами смутнеют спины машин. Машин стало больше. Город из-за них сделался похож на дикую автостоянку, где каждый паркуется как пожелает.

Впереди, под единственным убогим фонарем, – человек с кейсом. Стоит, будто ждет, чтобы его зафиксировали.

Отходит в тень, снова возвращается под фонарь, словно пьяный, который потерял часы и ищет их в наиболее светлом месте.

Время словно остановилось. Это ожидание каждый использует по-своему: кто дремлет, притулившись к стеклу, кто меланхолично вращает ручку приемника, пытаясь найти ту единственную волну…

Почти точно в условленное время из ближнего двора, бесшумная, как пантера, выкатывается «девятка». Догоняет полуночника, тормозит. Опускается боковое стекло. Начинается разговор. Его хорошо слышно в «Жигулях», стоящих поодаль: прыгающая стрелка индикатора показывает приличное качество записи. Адмирал знаком показывает Олегу: должен быть всплеск, установлен слишком высокий уровень записи. Откинув сиденья, они почти лежат – невидимые и неслышимые. Бандиты появились – значит все в порядке. Обычно они проверяют ситуацию, пытаются выявить засаду. Несколько раз проезжали какие-то машины. То ли наблюдение, то ли проверка, хрен разберешь. Олег прикинул диспозицию. Вроде чисто. Даже его опытный взгляд пэгэушника не увидел ничего на первый взгляд подозрительного. Судя по всему, бандиты тоже ничего не заметили. Стрелка индикатора магнитофона рванула в красную зону.

«Ну, все в порядке?» – Голос в наушниках был хриплый, с чуть заметным акцентом.

«Что вы имеете в виду?»

«Что хочу, то и имею. А ты не помнишь?» – Тембр становится угрожающим.

«Не знаю, о чем вы». – «Терпила» косит под дурачка, доводя рэкетиров до белого каления.

«Ой, ты слышишь меня? – Значит, в машине минимум двое. – Он не знает! Или мы сегодня не договаривались? Ты меня уже утомил. Поэтому мы сейчас разворачиваемся и, как обещали, едем в твою шарагу. В гости. А пока включаю счетчик. Пятьдесят штук – раз».

«Вы не посмеете этого сделать». – «Терпила» явно трусит.

«Бабки давай!»

Человек приподнимает кейс. Рука из окна «девятки» тянется навстречу. Замки кейса вдруг раскрываются.

– Атака! – кричит Адмирал в микрофон и, вскочив, как ванька-встанька, выбрасывается из «Жигулей», словно из десантного люка…

Рука – кожаный рукав, белая манжета – высовывается из «девятки» и поднимает с земли сверток. Молниеносный захват.

Через капоты машин летят черные тени. Вспыхивает софит видеокамеры. Сверкает «вспышка» на фотоаппарате. С хрустом разваливаются на стороны дверцы «девятки». Троих пассажиров раскладывают на капоте лицом вниз. Четвертый, еще не сообразивший, что произошло, спеленут натуго, несколько рук держат его запястья, не давая сбросить «куклу». Крики «Стоять!», звяканье оружия, топот. Олег впервые в такой ситуации, его снова захватывает азарт – давно забытое чувство.

Олег давит на газ доверенной ему оперативной машины. «Подниматься, так с колен». Подлетает к группе захвата. И вдруг в зеркале заднего вида замечает еще одну мгновенную тень.

– Адмирал, еще один! – не заглушив мотора, толкает дверь.

Мчится по улице, перепрыгивает через газоны и лавки, урны и штакетник. «Только бы не поломать ноги!» Но расстояние между ним и тенью не становится меньше. Там, впереди, профессионал. Бежит быстро, почти неслышно. Но мы тоже умеем ориентироваться на звук. Господи, какие катакомбы еще сохранились в Москве!

Тишина. Запахи. Москва детства и юности, что с тобой стало? Кто превратил тебя в город бомжей и кошек? Кажется, этот тип скользнул сюда. Луч мощного импортного фонаря, прихваченного машинально (мастерство не пропьешь!), высвечивает печальные прелести подъезда. Пусто. Растворился, как дым. Ни шороха, ни шелеста. Олег протискивается к окну, выглядывает на улицу. Там слышен топот ног, мелькает узкий, как нож, луч фонаря.

– Стоять, применяю оружие! – Голос Медведя.

– Стою. – Олег улыбается, тяжело дыша. Значит, не он один когтил по черным дворам. Теперь можно расслабиться.

– Применяю. – В голосе Медведя слышится облегчение. – Где клиент?

– Вроде здесь… – Олег явно растерян. Невидимый внизу Медведь вострит ухо, которое, словно локатор, прощупывает тишину подъезда. Что-то учуяв, перемахивая через ступени, бежит наверх.

– Это какой этаж?

– Второй. – Олег пытается просчитать ситуацию.

– Трущобы чертовы! Ну? Ясно, что… что ничего не ясно. Давай соображать. – Фонарь выхватывает номера квартир, войлок, торчащий из распоротой ледериновой обивки, ободранную стену с наскальной живописью.

Еще выше, на площадке, – слабый свет выкрашенной в красный свет двадцативаттной (чтобы не вывернули) лампы. В багровом сумраке видна пухлая дерматиновая дверь в узорах из шляпок обойных гвоздей. Дверь щелкает – вальяжно, будто спросонок. Насвистывая, вниз спускается парень. Вид безмятежный. Вертит на пальце ключи от машины. С удивлением смотрит на двоих в спортивных куртках, с оружием.