Текст книги "Кевларовые парни"

Автор книги: Александр Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Мицкевич взглянул на часы. С момента ухода парламентера прошло чуть более получаса. Пора идти.

Холл отеля был пуст. Мицкевич взял ключ от номера, увенчанный массивной грушей: дабы постояльцы не уносили его с собой. Почти машинально он зацепил взглядом ячейку номера «414» – апартаментов Екатерины: ключа там не было. «Держат слово, сволочи».

Сердце стало набирать обороты. То ли виски, то ли волнение поднимало пульс. В голове звенела пустота…

Дверь апартаментов была приоткрыта. Мицкевич чуть тронул ее и сразу увидел в зеркале прихожей брошенное на спинку стула платье Екатерины. Она была в номере.

Все шло по плану: На следующий день Мицкевич снова явился в кафе. Там же, за третьим столиком слева, он встретился с человеком от Шаляпина. После всего рассказанного Екатериной, после того ужаса, который она пережила, ему хотелось голыми руками удавить любого, кто хоть как-то связан с этой командой, но в ушах стояла мольба: «Сделай все, что они хотят! Я боюсь их!»

Однако вместо низколобого гориллы с огромными кулаками и бритым затылком на встречу пришел вполне цивильный респектабельный человек. Представившись Ефимом Александровичем Рубиным, он коротко рассказал о себе. Родился на Украине, учился в Москве – окончил Плехановский институт, работал в системе снабжения. Из СССР выехал в восемьдесят шестом. Жил в Израиле, переехал в США. Окончил Кембриджский университет в Бостоне, затем выехал в Европу.

– Как же вы, человек образованный, могли связаться с полууголовной швалью? – удивился Мицкевич.

– Я не знаю, кого вы называете полууголовной швалью, но те люди, которых я представляю, вряд ли тянут на подобную характеристику. Мне не хотелось бы комментировать все, что произошло, скажу одно: я к этому не имею никакого отношения…

– Заявочки, скажу я вам! – искренне возмутился Мицкевич. – Ваши люди убивают моего сотрудника, похищают женщину, шантажируют… Более того, требуют, чтобы я принял… ввел вас в правление фирмы… И вы ни при чем!

– Господин Мицкевич! Во-первых, я не знаю, о каком убийстве вы говорите. Во-вторых, давайте оставим за скобками похищение… В-третьих, говорю вам откровенно: мое участие в делах вашей фирмы пойдет только всем на пользу…

– Господи! Опять всем! Кому всем? – рассвирепел Мицкевич.

– Вам, в первую очередь… Фирме «Рецитал» – во вторую…

– Почему вы отделяете меня от фирмы?

– Помните из школьной программы – «Человеку жизнь дается один раз, и прожить ее надо…»? В отличие от романтика революции я поставил бы здесь точку. Да, прожить ее надо! У каждого своя собственная жизнь, данная только ему… И не надо оглядываться на мнения других людей, на чужие идеалы…

– У вас что, все склонны к философии? – поморщился Мицкевич. – Я вчера одному такому философу…

– Мы знаем, – перебил Рубин. – Что касается философии, то это качество присуще всем выходцам из России. Только они ищут смысл жизни, путаясь в маршрутах и целях… А в конце, как у Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины…»

– Вы желаете стать моим путеводным компасом во тьме долины? – усмехнулся Мицкевич, – Спасибо от сироты заблудшей…

– Я полагаю, наша встреча сегодня – не попытка организации дискуссионного клуба, – перебил Рубин. – Давайте ближе к делу. – Его взгляд стал колючим и жестким.

И снова в ушах Мицкевича зазвучал голос: «Сделай все, что они хотят! Я боюсь их!»

– Ну, к делу так к делу…

На экране весело бежали цифирки и черточки. Умная машина слушала и переводила на язык математики человеческий язык, а точнее голос. Сейчас группа специалистов корпела над записями разговоров нескольких человек, пытаясь идентифицировать голос неизвестного с голосами установленными и потому известными.

Дед вышел покурить, но его позвали в комнату.

– Скорее всего, вот этот! Во всяком случае, очень многие параметры совпадают. – Человек в белом халате развернул длинную простыню табуляграммы.

Дед поморщился – он не любил вникать в то, что ему было не нужно. Он безоговорочно верил специалистам, а потому полностью полагался на их знания и интуицию. На табуляграмме стоял код из трех букв «НМИ», что означало Нефедов Михаил Иванович.

– Вы это можете точно сказать? – спросил Дед.

– Процентов на восемьдесят пять. Желательно бы иметь запись почище…

Дед скорчил недовольную гримасу. Желательно бы и телефонную связь иметь получше. Разглядывая зубчатые линии на ленте, он мучительно соображал, как могло случиться, что один и тот же человек в одно и то же время мог быть в двух разных и весьма отдаленных друг от друга местах. Полное алиби Нефедова, тренера детской спортивной школы, исключало его участие в преступлении. Однако оставалось место для допущения, что он был в курсе или каким-либо иным образом имел отношение ко всему случившемуся.

Итак, некоторый козырь все-таки в руках имелся. А это начало цепочки, которую надо пройти до конца. Важно было пройти ее максимально незаметно, дабы сохранить и этого, пока свидетеля, в живых.

– Когда будет заключение специалиста?

– Можете прийти завтра с реестром, и мы вам отдадим. – Человек в халате потерял интерес к собеседнику и уставился на экран компьютера. – Да, пожалуй, приходите завтра…

По иллюминатору ползли прозрачные капли влаги. Шереметьевский терминал смутно угадывался в сумрачном тумане. И эта влага, и эта незимняя дрызга словно бы сквозь невидимые щели лайнера проникли в салон. Самолет медленно рулил за желтым юрким автобусом с мерцающей надписью «Следуйте за мной». Только сейчас Катерина поняла, как она устала. Накопившееся за эти дни напряжение требовало выхода. Но она подавляла в себе естественное желание по-бабьи разреветься. Мицкевич гладил ее руку, словно боясь, что она снова растает и испарится, как тогда в отеле.

На душе было гадко и тревожно.

После теплого, хоть и пыльного, кабинета на улице было как-то особенно неуютно. Нет ничего более противного, чем зимний дождь, превращающий еще недавно белый снег в разбухшую тающую массу. Она сочится бурыми ручьями грязной воды, стекает по тротуарам на проезжую часть, струится к водостокам, образует огромные труднопроходимые лужи.

Котелкин поднял воротник и шагнул из-под навеса. Путь предстоял не длинный, но неудобный.

Будучи уверен в заведомом отказе, он не рискнул попросить машину до Лефортовского изолятора и сейчас прорабатывал в голове маршрут от Лубянки до Энергетической улицы.

Правда, надо было еще добраться до Лубянки, но это осуществлялось на автопилоте: Котелкин так часто мотался туда, что мог попасть в известное здание с закрытыми глазами. Глянув мимоходом на собственноручно отремонтированный накануне башмак, он вспомнил Гоголя: доедет ли этот ботинок до Лубянки? Делал сам – значит, доедет. Швы, прочно схваченные нейлоновыми нитками, вселяли уверенность.

Автопилот не подвел. Всю дорогу Котелкин продумывал варианты допроса Кузина, во время которого он предполагал поговорить и о Нефедове. Однако форму вопросов еще предстояло уточнить. На Лубянке он надеялся получить более предметные сведения об этой личности. Котелкин не заметил, как ноги внесли его в массивное железобетонное здание с выпученными окнами, которое без преувеличения можно было отнести к памятникам архитектуры восьмидесятых. Такого количества аляповатых административных зданий не строилось даже во времена Сталина. Железобетонные уродины возвышались и в центре и на окраинах. Все они имели претензию на фундаментальность, доведенную до абсурда. Здания администраций и партийных обкомов во многих городах можно было определить без вывесок и флагов. По ним, как по значкам корейских коммунистов с изображением Ким Ир Сена, можно было судить об уровне лиц, там пребывающих. Судить о близости к самой верхушке власти.

Построенная в исторической части города железобетонная громадина людям посвященным говорила многое. Только человек, очень приближенный к влиятельным особам, мог в короткие сроки создать это изваяние. Но ошибался тот, кто считал, будто основой влияния была личная привязанность. Начальник, в восьмидесятые годы возглавлявший Управление, был профессионалом самой высокой пробы. Этим, и только этим определялось его влияние в верхах. По замыслу строителей и заказчика, само здание должно было быть раза в два выше, но… даже авторитета прежнего начальника УКГБ СССР по городу Москве и Московской области генерала Алидина все-таки не хватило.

Бдительные архитекторы, надзирающие за этажностью – дабы в непосредственной близости от Кремля ничто не возвышалось над историческим памятником, – срубили проект чуть не наполовину. А потому сданное к Олимпиаде здание Управления было неудобным и куцым. Проблемы размещения всех сотрудников оно не решило, так как непосредственно рабочих кабинетов было немного, при этом часть из них смотрела окнами во внутренний двор и потому страдала от отсутствия света. Кабинеты, выходящие на Лубянку, были шумными, как была шумной эта еще недавно тихая улица, ныне рычащая сотнями автомобильных моторов.

…У лифта, как застоявшийся конь, топтался Зеленый. Руки практиканта были заняты пакетами с бутербродами, а челюсти что-то усиленно перемалывали, словно окружающие его люди так и норовили выхватить и сожрать его добычу.

– У-у-у! – промычал он Котелкину, что, естественно, должно было означать приветствие. После событий в квартире Энгельсгарда Зеленый словно оперился, превратившись из гадкого утенка если не в белого лебедя, то в подрастающего индюшонка – это точно.

С трудом проглотив сухомятку, Лева доверительно шепнул Котелкину:

– Нефедов исчез!

И тут же, осознав реальность физического превращения в евнуха – Дед не терпел коридорных трепачей, – жалобно проскулил:

– Только я вам этого не говорил!

Не дождавшись подтверждения ответа, Зеленый шмыгнул в распахнувшиеся двери.

В кабинете была тишина, будто на столе лежал покойник. Дед мрачно курил, роняя пепел мимо пепельницы. Адмирал с флегматичным видом точил обломок карандаша, доводя его до тонкости швейной иглы. Олега за столом не было.

Парни молча кивнули, предложили присесть. В этом заведении слово «садитесь» не употреблялось со времен ЧК.

Соколов влетел со скоростью трамвая на вираже.

– Быстро. – В руке его был листок. – Сиреневый бульвар, шестнадцать, корпус два, квартира семьдесят четыре. О, как ты кстати! – Увидев Котелкина, Олег всплеснул руками. – Понимаешь, вчера вечером Нефедов исчез. Ночью все кошки серые… Короче, наружка его потеряла. Всю ночь кочевряжились, и только сейчас он попал под технику… Звонил жене Кузина.

– Заметил наблюдение? – Котелкин соображал, какова его роль в ситуации.

– Да кто его знает. На «Тургеневской» сидел в вагоне, читал книгу. Радио объявляет: «Следующая станция “Колхозная”», – он книгу захлопнул и в двери. Наши не успели… Вот и думай! То ли зачитался, то ли… Что сидите?! – заорал Олег на бойцов. – Объяснять надо? Чтобы все в лучшем виде. Живого и здорового… Лично! Товарищу Котелкину! – И, снизив тон, добавил: – Петру Ивановичу!

Нефедов оказался невысоким и неказистым на первый взгляд парнем. О нем можно было сказать – худой, но это была не худоба, а та самая сухощавость, которая свидетельствует о двужильности, какой-то особой живучести и выносливости. Сначала дернулся, пытался сопротивляться, но, узнав, кто его берет, сник и добровольно протянул кисти.

В машине был спокоен. Адмиралу даже показалось, что он удовлетворен таким ходом событий. В приемной Нефедов повеселел. Убедившись, что он и вправду попал в госбезопасность, попросил закурить.

Как ни странно, но показания Нефедова поражали своей логичностью и доказательностью. Он действительно звонил жене Кузина и предлагал довести до него информацию придерживаться легенды. Свои имя и фамилию он этой женщине не назвал, потому что они ей ничего не сказали бы: ведь с Кузиным они служили хотя и вместе, но в разных батальонах, и только земляческие отношения как-то формально их объединяли…

Для Котелкина становилось ясно, что ранее существовавшая версия начинает рушиться, как карточный домик, и тем не менее что-то не давало ему покоя. Какой-то навязчивый и нудный комар зудел в ухе «не верь, не верь, не верь», отвлекая и не давая сосредоточиться на главном. Длинный допрос утомил всех. Дед откровенно зевал, отчаявшись услышать что-то новое. Котелкин подбрасывал в топку беседы сигареты и, как человек некурящий, стоически терпел и дым и смрад их переработки.

– Квилидзе Гурам, Гурам Георгиевич, – чуть слышно пробурчал себе под нос Дед и вдруг неожиданно для всех заорал прямо в лицо Нефедову: – Зачем Ваху убил, сука?!

От резкого пронзительного вскрика Котелкин подскочил, как ошпаренный. Эффект был настолько силен, что все присутствовавшие в комнате оцепенели.

Но больше всех ошалел от перемены темпа Нефедов. Его глаза стали похожи на десертные блюдца, а лицо приобрело цвет кукурузы молочно-восковой спелости.

– Колись, сука, зачем Ваху замочил! – Дед в упор смотрел на Нефедова. Овосковевший Нефедов не мог вымолвить ни слова. Фразы булькали в горле, как в трубке телефонного аппарата ВЧ, не умея оформиться во что-то членораздельное.

– Это не я… Я не виноват! – Подсознание Нефедова вошло в режим самосохранения. – Мне приказали!

– Зачем Ваху замочил? – орал Дед, все больше входя в роль. – Колись, сука!

Магнитофон мотал и мотал, как заклинание, на пленку: «Я не виноват! Меня заставили».

Почему Дед вспомнил про Ваху, он объяснить не мог. Зато четко, со свойственной физику логикой, это явление растолковал Пушкарный: Дед постоянно держал в подкорке почти неуловимую связь между убийствами Вахи, Энгельсгарда и Логинова… Связь призрачную, воспринимаемую подсознанием профессионала.

Все начало вставать на свои места. Есть киллер, взорвавший Ваху. Есть человек, пустивший пулю в коченеющее тело Логинова. В связи с тем, что все три пули были выпущены практически одновременно, сейчас трудно определить ту, что послужила причиной смерти. А потому Котелкин получил достаточно широкий люфт, использование которого давало очевидное преимущество.

Кто и зачем убил Энгельсгарда? На этот вопрос еще предстояло ответить. Связка ключей уже погромыхивала в руках следствия, но важно было выяснить, какой из них подходит к скважине разгадки.

И вот здесь возникали проблемы. Каждый документ из синей папки был уникален. Связь между ними существовала, но ее следовало отыскать в горе обманчивых схожестей, ложных аналогий и пустых ассоциаций. В основании этого Монблана и копошился за своим компьютером Хай Ди Ди.

В «Рецитале» все было по-прежнему, только пустовал стол Бориса Семеновича. Мицкевич рассказал своим замам о поездке, обсудил с ними вопросы реализации подписанного проекта.

В принципе, все были в курсе, более того, в последние дни пребывания Мицкевича в Мюнхене замы четко держали руку на пульсе и крайне недоумевали, почему шеф ни разу не позвонил, не поинтересовался ситуацией в фирме. Кто-то отнес это на счет романтического настроения, кто-то увидел в таинственном молчании некий знак…

Трагедия, которую пережили сотрудники фирмы, наложила на всех весьма мрачный отпечаток. Когда о подобных случаях узнавали из газет, это редко трогало душевные струны. Никто не пытался примерить стороннее происшествие на себя, а потому, посудачив по поводу очередного убийства банкира или коммерсанта, все расходились по своим делам. Но вот беда пришла и в этот дом. Погиб человек если не близкий, то вполне осязаемый и знакомый. Погиб трагически, при неизвестных и весьма загадочных обстоятельствах. И каждый из людей, его знавших, содрогнулся.

Особенно переживал Мицкевич. Обстоятельства, наложившиеся на трагедию, обстоятельства, более уместные в дешевом детективе, создавали какой-то психоделический эффект. Проходя по комнатам, здороваясь с коллегами, встречая их недоуменные взгляды, автоматически отвечая на вопросы, Мицкевич постоянно ловил себя на мысли, что все случившееся ему привиделось. Отодвигаясь на периферию сознания, недавние события обретали нереальные, расплывчатые очертания.

Однако осунувшееся лицо Екатерины, ее отрешенность, какая-то внутренняя сосредоточенность напрочь отметали все иллюзии.

В течение недели Мицкевич решил все формальности: у него хватило авторитета и авторитарности, чтобы выполнить поставленные в Мюнхене условия.

Еще через несколько дней пришел факс от Рубина: «Наше обязательство будет реализовано в течение недели».

Мицкевич в очередной раз содрогнулся: эти люди могут все!

Обстоятельства смерти Вахи выяснились довольно быстро.

Арестованный и помещенный в то же Лефортово Нефедов, словно чего-то опасаясь, буквально завалил Котелкина подробностями. Он четко изложил все, что знал, и все, что делал.

Единственное, чего он не хотел касаться, – это личности того, кто заплатил ему деньги.

Объяснял примитивно: после увольнения из спецназа долго не мог устроиться на работу. Помог случай – некой фирме, расположенной в Капотне, требовался водитель. Впоследствии оказалось, что фирма полукриминальная. Устроился. Возил крутого и влиятельного в известной сфере человека по имени Максим.

Два месяца назад, крепко выпив, не справился с управлением и вмазался в две другие иномарки. Два автомобиля восстановлению не подлежали. Была разборка. Довольно крутая. Владельцы, также люди крутые, поставили на «счетчик». Сумма долга стала расти с каждым днем.

Однажды у ипподрома случайно встретил Логинова, бывшего сослуживца. Тот самозабвенно и отчаянно делал ставки и, что самое поразительное, выигрывал. На эти деньги выпили, закусили, повспоминали минувшие годы. Естественно, Нефедов поплакался в жилетку, рассказал о своих проблемах. Тот обещал помочь. Через два дня Логинов позвонил и предложил пообщаться. Опять выпили, закусили, и тогда… Логинов четко и внятно изложил свое предложение. Есть человек – надо убрать. Гонорара хватит и на то, чтобы рассчитаться, и «на молочишко». Делать было нечего, хотя возможность оказаться в канаве с простреленной башкой была вполне реальной. Однако с риском Нефедов «дружил» еще по прошлой профессии, а потому, чуть посомневавшись и прокляв свою беспутную судьбу, согласился без каких-либо особых условий. «Пусть будет как будет!» – решил рискнуть. Тем более что Логинов человек свой.

Кто, что – Логинов не стал объяснять. Дал адрес, фотографию, номер машины. Нефедов лично провел разведку, прикинул, просчитал, изучил обстановку… Обратил внимание, что клиент крутой, часто ездит с охраной. Машина на импортной сигнализации: лезть под капот дело рисковое. Стрелять тоже. Решил использовать свои знания подрывника. Достать сегодня взрывчатку – раз плюнуть. Но, потолкавшись на рынке, Нефедов понял, что еще до решения основной задачи может оказаться в камере. Все оказалось не так просто, чувствовалось, что по рынку работает милиция. И работает плотно. Позвонил Логинову. Тот посмеялся, но вопрос решил. Достал и взрывчатку, и детонатор. С пластитом, который ему передали, Нефедов работал в спецназе, считал его самым надежным и современным ВВ. Взрывной механизм придумал сам.

Все гениальное – просто, все простое – гениально. Этому простому и гениальному учили в армии. (Характеристика на Нефедова была отменная. Особенно подчеркивались его склонность к самосовершенствованию и углубленность в самоподготовку.) Закрепив под крылом взрывное устройство, он протянул от чеки тонкую проволоку, в середине которой повесил грузик. Работы три минуты – эффект потрясающий. Машина, трогаясь, могла доехать только до ближайшей выбоины в асфальте… Толчок, груз дергает чеку… Привет апостолу Петру!

О том, кого он отправил на небеса, узнал из газет. Особенно испугало то, что Квилидзе был признанным авторитетом. Это не давало покоя. Через несколько дней получил в камере хранения на Курском вокзале гонорар. С Логиновым по этому поводу не встречались из соображений безопасности. Рассчитался с долгами, но жизнь стала ужасной. Больше всего боялся, что друзья Вахи выйдут на след. На этой почве всерьез разругался с Логиновым, едва не дошло до мордобоя.

Через неделю раздался звонок от неизвестного. Незнакомый голос напомнил о происшествии на Фабричной улице и предложил встретиться.

Отказ от встречи был равносилен смерти. Молодой парень невзрачной внешности поведал о том, что его друг и товарищ господин Логинов стал опасен. А потому… Но при этом необходимо изъять у него папку, которую тот должен вынести из квартиры по следующему адресу… Сроки – жесткие, гонорар двойной. Оружие чистое… С глушителем. Дадут за полчаса до акции.

Примерное место заказчики выбрали заранее. Нефедов прошел мимо дома, провел рекогносцировку и определил себе диспозицию. Главное, на что рассчитывал, – получить деньги и исчезнуть.

Зачем звонил жене Кузина? Этого потребовал заказчик. Надо было передать, чтобы тот держался легенды, тогда его шансы высоки. Какая легенда? Не знаю.

Надо ли было убирать Кузина? Так вопрос не ставился.

Заказ был только на Логинова. Деньги получил сполна. Оружие вернул там же, за углом ждала машина. Номер не видел, он был весь в грязи. Марка? Да, «Волга», такси.

– Деньги вы изъяли при обыске на моей квартире. Да, десять тысяч баксов! Где гильза? А Бог ее знает! Там не до гильзы было… Логинов вылетел из подъезда и сразу стал палить… Я слышу, что АКС рубит от двери. Кто оттуда стрелял, я не видел. Уже потом подумал, что второй киллер работает… Я потому только раз и стрельнул. Увидел, что попал, и ноги. Логинов-то уже…

Рука Котелкина устала писать, и только неутомимый магнитофон «Электроника» крутил и крутил свои бобины.

– Больше всего я боялся, что и меня так.

– Потому и сдался сразу? – Котелкин потряс кистями.

– Еще как! Когда ксивы МБ увидел, на душе легче стало. Я ведь уже с ней, с душой, попрощался. Хорошо, думаю, что не ЭТИ!

– А что же сразу раскололся? – Котелкина этот вопрос занимал уже второй день.

– Да когда этот усатый заорал: «Колись, сука!», – меня аж в пот бросило. Ну, думаю, ЭТИ! Ведь за мной дня три ходили. Ваши, небось? Я только вечером от них и оторвался, на Суворовском через проходной подъезд.

– Сколько ходили? – уточнил Адмирал.

– Три дня! – Нефедов удивленно поднял бровь.

– Наши ходили только два, – констатировал Адмирал. – А три дня ходили, судя по всему, ЭТИ!

Пепел сигареты упал на цементный пол.

– Так что, если ты ничего не путаешь, именно наши тебя и спасли. А теперь давай сначала! – Адмирал вышел на арену.

– И все-таки меня не покидает странное ощущение, что все эти события связаны между собой. – Соколов буквально утонул в старом кожаном кресле кабинета Пушкарного. – Убийство Вахи, Фридриха, странная ситуация с этими киллерами…

– Кстати, ты знаешь анекдот про киллеров? Стоят два киллера в подъезде, ждут клиента. Один другому говорит: «Что-то долго его нет. Уж не случилось ли чего? Я так волнуюсь».

Пушкарный засыпал в чайник чая.

– Очень смешно, – усмехнулся Олег. – Не отвлекай!

– Крути кино дальше, – разрешил Пушкарный.

– Кручу. Итак, у Горюнова похищают пистолет. Проводится операция, в ходе которой в гараже, где стояла машина Вахи и откуда был изъят кейс с оружием и документами Горюнова, обнаруживаются контейнеры с радиоактивными материалами. Кстати, вы выяснили, откуда это чудо? – Олег вопросительно посмотрел на товарища.

– Ты же просил не отвлекать. Вот и не отвлекайся. О чудесах позже. А ты крути кино.

– Ладно. Через несколько дней Ваха погибает от руки злодея по фамилии Нефедов, а еще через несколько дней убивают Энгельсгарда, который накануне утверждал, что Ваху видел недавно. Более того, подчеркивал, что это не телефонный разговор. Идет охота за папкой с документами, по мнению преступников, представляющей интерес. Что за интерес, мы пока так и не знаем. Как не знаем и тех, кого они интересуют…

– Ну, это относительно, – ухмыльнулся Пушкарный. – Дальше.

– Дальше разборка между киллерами. И все с радостью оказываются в Лефортово. Нефедов дает показания, которые вскрывают механизм покушений, но не дают основного ответа. За что? И кто? Кузин бурчит в стиле старой пластинки. Или легенда железная, или так все и было.

– Скорее всего, так и было! Кстати, на нем кровь есть?

– Бог его знает. По этим делам нет. В Энгельсгарда стрелял Логинов, в Рысь тоже… Ваху грохнул Нефедов.

– Ну, блин! Чем вы там в губернии занимаетесь! Убийства какие-то, киллеры… – Пушкарный стал заводиться. – Милиции, что ли, нет? Вообще, все, что ты сейчас рассказывал, это иллюстрация присказки «в огороде бузина, а в Киеве дядька».

– Ну что ты за человек! Агента же убили! – Олег не понял столь странной реакции.

– Да так-то оно так! И надо сказать, что вы много сделали для этого… Но, понимаешь, я все чаще ловлю себя на мысли, что наш паровоз давно слетел с рельсов и сейчас колотит колесами по шпалам. И никак не можем опять встать на рельсы. В данном случае я не о конкретном факте, а в целом о ситуации. Ты прости меня, но… Контрразведка занимается организованной преступностью! Да наше ли это дело?

– Ну, опять завел! – Олег искренне разозлился. – Слетели с рельсов?! Да у нас вся страна с рельсов слетела. Эту тему мы с тобой третий год жуем. И выхода нет. Занимались и будем заниматься. Что ты на меня наезжаешь? Тоже мне, контрразведчик сраный. Если бы твоего человека грохнули?

– Между прочим, награжден Почетным знаком…

– Почетным! А по нечетным? Знаю, что Почетным, потому к тебе и пришел. – Олег сбавил тон. – Давай шурши мозгами!

– Шуршу! – Пушкарный улыбнулся. – Поехали дальше…

– То-то! Итак, цепочка: Ваха – Фридрих – папка…

– А если так: Ваха – папка – Фридрих – две смерти – поиск папки? И еще, как его… Кувалда.

– Пусть так. Кстати, Кувалда отпадает. Хоть в этой рыгаловке он бывал часто, но в компании Логинова его не видели. Более того, он просто взбесился, когда узнал, что на него повесили заказное убийство.

– Жди разборки!

– Сейчас важно узнать, с кем эта разборка может произойти! Правда, у парней из РУОПа есть варианты.

– А у вас?

– Да наше ли это дело? Ведь сам говорил… – Олег с трудом выкарабкался из кресла.

– Мы все должны знать, но работать только в рамках своей компетенции, – нравоучительно поднял палец Пушкарный.

– Правильно мыслишь, – одобрил Олег. – Значит, дальше. Допросы сослуживцев Фридриха ничего не дают, но… Есть какое-то странное совпадение. Шеф Фридриха вернулся из Германии. Все отмечают, что уехал одним человеком, а приехал другим.

– Из Германии?

– Да.

– Ну и что? – Пушкарный взглянул на фотографию. – Вон Ельцин два раза облетел вокруг статуи Свободы и стал в два раза свободней. Заграница, брат.

– Да тут другое. Поездка вроде бы заранее подготовленная, но результаты… Кстати, кое-что и по линии нашей папочки есть. Гляди.

Олег развернул простыню Хай Ди Ди.

– Это что, план битвы при Ватерлоо? – Пушкарный надел очки. – Кто это у тебя такой Пикассо?

– Есть один талант.

Пушкарный внимательно вглядывался в клеточки и кружочки, пальцем водил по пунктирным линиям. По сосредоточенности, с которой он елозил по схеме, Олег угадывал, как медленно, но азартно загорается Пушкарный.

– Да! – ободрительно отозвался он. – Класс! Так что там про шефа-то?

Свое обязательство перед Олегом старый товарищ Пушкарный выполнил сполна. Высоко оценив художества Хай Ди Ди, он быстро бисерным почерком вписал в свободные клеточки свою информацию. Олег позавидовал, как четко и уверенно Пушкарный находил связи между деталями, на первый взгляд несущественными, как логично уточнял суть и желаемые результаты запланированных махинаций. И все чаще его пунктирные черточки вели к обозначениям Кремля и Белого Дома.

Когда все вроде было закончено, Пушкарный несколькими штрихами набросал еще три здания.

– Ну вот теперь финиш! А?

– Интересно… – настало время удивляться Олегу. – А это что?

– Это? – Пушкарный первый раз за вечер затянулся сигаретой. – Это. брат, БНД – немецкая разведка. Это БФФ – немецкая контрразведка. А это… ЦРУ!

На схеме, вместившей в себя полученные материалы, агентурные данные и компьютерную информацию, вырисовывалась довольно крупная афера, связанная с экспортом из России стратегического сырья, материалов и технологий. Какой-то умный и вполне квалифицированный специалист сумел, используя различного рода подставные фирмы, продажных чиновников и несовершенство нормативной базы, создать очень логичный механизм незаконного товарно-денежного оборота.

– А про разведки ты не загнул? – Олег с сомнением разглядывал три домика с треугольными крышами и трубами. У домика ЦРУ почему-то не было окна, а из трубы БНД шел дым.

– Более чем нет.

В том, что Нефедов знал если не заказчика, то посредника, ни Адмирал, ни Котелкин не сомневались. Однако и Нефедов, и Кузин упорно молчали, всеми способами стараясь уйти от разговоров на эту тему. На вопрос в лоб отвечали отрицательно, отводя глаза в сторону. Это нервировало, и Адмирал, благосклонно допущенный присутствовать на допросах, все чаще порывался заехать то одному, то другому в ухо. Котелкин же делал вид, что не обращает внимания на явную ложь, и продолжал кропать свои протоколы, выносить постановления о проведении экспертиз и успокаивать нетерпеливого чекиста: «Сэр, еще не вечер!»

После очередного допроса Кузина Котелкин неожиданно подвел итог:

– Сдается мне, с вами все ясно. Судя по тем материалам, что мы собрали, ваша вина может рассматриваться как соучастие… Если так, то обвинение по сто второй статье мы можем снять. Считайте, вам повезло… И вы, скорее всего, будете переведены в Бутырку.

Это сообщение буквально парализовало Кузина. Лицо его сделалось настолько бледным, что под тонкой кожей стали угадываться синенькие жилки кровеносных сосудов.

– Что это вы так разволновались? – Котелкин изумленно посмотрел на подследственного. – Рады, небось? А?

Радости в глазах Кузина не читалось. Напротив, здоровенный амбал стал медленно валиться на пол с привинченной к полу табуретки.

Через час Кузин, проглатывая слова, говорил и говорил, словно его могли перебить. Речитативом проскакивала скороговорка: «Меня убьют, не переводите в Бутырку, я боюсь». Ни Котелкину, ни Адмиралу так и не удалось понять, что крылось за этими словами. То ли стереотип Бутырки обладал магическим воздействием, то ли действительно были основания…

Суть показаний сводилась к следующему. Застрелив Энгельсгарда и водителя, Кузин и Логинов не рискнули лезть в машину за документами, которые объект довольно часто возил с собой, – с эстакады съезжало несколько машин: «делегация какая-то, что ли…» Во всяком случае, в колонне угадывались машины сопровождения. Поэтому, бросив все, киллеры скрылись с места преступления.

Как утверждал Логинов, заказчик был взбешен. Подельники оказались заложниками: если не добудут папку, то… Через несколько дней Логинову позвонил бывший сослуживец Нефедов и предложил встретиться. Кузин долго отнекивался. Все мысли его и Логинова были сосредоточены совсем на другом. Однако Нефедов настаивал и, потеряв терпение, сказал фразу, от которой у Кузина мурашки побежали по телу: «Между прочим, я еще не видел бронированных людей. Особенно среди тех, кто ищет чужие клады». Кузин тут же пригласил Нефедова к себе домой.