Текст книги "Кевларовые парни"

Автор книги: Александр Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

АДМИРАЛ

Лозунг Адмирала «Не имей сто рублей, а имей сто друзей и одну нахальную морду» в очередной раз нашел свое практическое подтверждение.

Нахальная морда была нужна для того, чтобы «через годы, через расстояния» дотянуться до друзей, обитающих в чужом суверенном государстве. Плюнув на политические и иные принципы, Адмирал снял телефонную трубку и позвонил своим приятелям на Украину, с которыми съел не одну собаку на изумительном по своей красоте авианесущем корабле «Минск». Два незабываемых года оставили в памяти вкус и запах морского свежего ветра, радость мужской дружбы, которую не разъединить никакими государственными границами. Два его кореша, бывших матроса, вместе с ним пришли на службу в ЧК. Вместе окончили минскую школу КГБ СССР и вернулись на свои исторические родины. Впоследствии он с завидной регулярностью встречался с друзьями и в Москве, и в Киеве, и в Одессе.

К счастью, до полковника Василия Степановича Бутенко удалось дозвониться сразу. Телефонистка коммутатора оперативной связи попала в точку.

– Полковник Бутенко слушает, – пробулькало в трубке.

– Вообще-то мне бы лучше поговорить со старшим матросом Бутенко, – обрадовался Адмирал. – Но если попался полковник, то можно и с полковником… Адмирал на проводе!

– Мы-ко-ла! – заорал в трубку Бутенко. – Мыкола, здорово!

От восторженных воплей трубка забулькала еще больше. Связь была установлена.

Справедливости ради необходимо отметить, что дружеские отношения Бутенко и Николая Малахова имели еще одну сторону. Именно Васе Бутенко Адмирал был обязан своей кличкой, которая практически заменила ему имя.

Однажды во время вахты Бутенко и Малахова на корабль прибыла довольно представительная партийная делегация. Походив по кораблю и потрогав руками все выступающие детали, делегация по приглашению командования завершила свой визит в кают-компании, где ее приняли… Что и говорить, моряки принимать гостей умели! А вот партайгеноссе «принимать» умели не всегда. И когда они покидали корабль, то настроение их впрямую соответствовало употребленной дозе. Особенно мужественным сам себе казался молоденький секретарь обкома – вчерашний комсомольский лидер. На его голове красовалась подаренная в кают-компании бескозырка. Он шагал по палубе походкой морского волка в шторм и пытался подвигнуть своих товарищей на исполнение патриотической песни «Наверх вы, товарищи, все по местам»… Периодически он окидывал мутным взглядом провожавших офицеров и командовал: «Открыть кингстоны!»

Кингстоны не открывали, и это секретаря очень нервировало. Облобызав у трапа всех кого можно, он неуверенной походкой стал спускаться в катер. Однако, несмотря на тщательную страховку, партийный босс все-таки угрем выскользнул из расставленных рук и оказался в воде.

Бескозырка с надписью «Минск» на ленте поплыла прочь от корабля. Первым среагировал матрос Малахов, который, упав на живот на палубу катера, умудрился схватить секретаря за шкирку.

Оказавшись на палубе, тот так проникся к Малахову, что тут же присвоил ему звание адмирала. Видно, в своем счастливом спасении он увидел знамение, сродни изложенному в книге «Малая земля». Будущий генсек еще долго стоял на палубе отошедшего катера и, прикладывая руку к непокрытой голове, кричал «Слава адмиралу Малахову!». Сопровождающие лица дружно изрыгали троекратное «Ура!».

После этого происшествия матрос Малахов стал Адмиралом.

Повстречав друга в минской школе КГБ. Бутенко иначе его уже не называл.

Адмирал четко и достаточно подробно изложил суть проблемы, которая сводилась к одному: найти списки спецназа расформированной части. В качестве наводки были даны фамилии Логинова и Кузина. Даже в трубке было слышно, как скреб лысину Бутенко: исполнить эту просьбу представлялось весьма сложным делом.

Адмирал же, довольный тем, что Бутенко, несмотря на природную лень, все-таки взялся за решение задачи, вспомнил еще одну пословицу, неоднократно слышанную от того же Бутенко: «Где пройдет хохол, еврею делать нечего».

И она вселила в него оптимизм и веру.

После недели молчания Бутенко подтвердил эту истину. Открыв конверт, Адмирал увидел список офицеров спецназа ВДВ, проходивших службу с Логиновым и Кузиным.

Трое из них были москвичами.

– Вот это уже лучше, – повторил Шаляпин.

– Тем не менее… Я полагаю, что вы хотите воспользоваться репутацией моей фирмы… Мне было бы небезынтересно узнать, собственно, характер каких сделок вам по душе? – Мицкевич потухшими глазами посмотрел на собеседника.

– Ничего криминального. Ни наркотиков, ни оружия, ни антиквариата. Никаких конфликтов с законом. – Федор Иванович повеселел. – Мы надеемся экспортировать из России то, что ей уже не нужно.

– Например?

– Нас интересуют различные редкоземельные элементы, сырье… Самого разного назначения.

– Для этого нужны лицензии…

– А вы на что? – прищурился Шаляпин. – Ваши связи…

– Они не безграничны. И потом, я не люблю давать взятки. – Мицкевич поискал глазами свободное место в пепельнице. – Поменяйте, пожалуйста, – он окликнул кельнера.

Тот быстро взял пепельницу, вытряхнул ее содержимое и, тщательно протерев, вновь поставил на место. Обычно пепельницы менялись, и при иных обстоятельствах Мицкевич обратил бы на это внимание. Но сейчас Василию Васильевичу было не до наблюдений.

– По глазам вижу, что согласны, – попытался резюмировать Шаляпин.

– Ну… Тогда несколько условий.

– Слушаю!

Парень в наушниках напрягся. В кафе какой-то идиот включил музыку, и он стал слышать только обрывки фраз. Магнитофон крутил и крутил свою ленту, записывая многочисленные помехи.

– Первое: сообщить, кто убил Энгельсгарда и водителя. Второе: немедленно доставить Екатерину Васильевну в гостиницу. Третье: я должен встретиться с тем, кто, по вашему мнению, должен войти в состав правления. Четвертое: никаких действий с его стороны без консультаций со мной…

Шаляпин развел руками:

– Я так и знал, что вы разумный человек.

– …Пятое – полная безопасность всех моих сотрудников и членов их семей, не говоря о моей и Екатерины Васильевны.

– Нет проблем! – воскликнул Шаляпин. Сейчас он напоминал не благообразного старичка-пилигрима, а сухую изможденную крысу.

– …Шестое: выполняя ваши… требования, я требую со своей стороны – больше никаких условий.

Шаляпин благосклонно кивнул.

– Вы правильно мыслите. Все, что вами сказано, будет выполнено. Для реализации первого пункта нам потребуется некоторое время. Но уверен, что наши люди обойдутся без Интерпола и… без суда присяжных.

Мицкевич был измочален. Он почувствовал, как медленно погружается в трясину, захваченный липкими щупальцами неизвестного существа. Ему даже показалось, что стало труднее дышать…

– Кстати, вы себя к какой категории относите? – неожиданно поинтересовался Мицкевич.

– Вопрос в лоб… Но я постараюсь ответить. Видите ли… – Шаляпин помедлил. Мицкевич затронул больную струну. – Я человек второй эмиграции.

– Плен?

– Почти… Вы про Вторую Ударную армию слышали?

– Власов?

– В армии было много людей. И хороших, и плохих.

– Вы к каким себя относите?

– Ну, вряд ли кто будет относить себя к плохим. Для вас, наверное, я плох. Сдался в плен, служил в РОА. Остался в Германии. До вашей вонючей перестройки работал журналистом…

– Почему вонючей?

– Потому что из-за нее я лишился работы, как и множество стариков… Русских стариков здесь, в Германии, ненавидевших коммунистов и социалистов.

– Какая связь?

– Прямая. Наш разговор откровенный, и мне скрывать нечего. Я работал на «Свободе»… Знаете, наверное, такую радиостанцию – «Свобода/Свободная Европа»? У вас ее называли «империей лжи».

– «Гнали мутные потоки лжи и клеветы»? – Мицкевич усмехнулся.

– Если угодно. Из-за вашей перестройки нас погнали поганой метлой. Наши места заняли кадровые сотрудники ЦРУ, которые не знают Россию, не знают нравов…

– Господи, неужели даже ЦРУ надоела ваша ложь? – улыбнулся Мицкевич

– Что вы понимаете!.. – старик стал засовывать трубку в карман. – Умные люди нужны всегда. Сегодня я, можно сказать, новый-старый русский… Здесь много эмигрантов, не знающих страны, но имеющих большие деньги…

– Русская мафия?

– …Я нужен им. Меня чтут, меня любят…

Парень в машине скорчил злобную гримасу:

– Разболтался, старый козел!

Шаляпин чуть ли не рыдал от любви к себе. Разговор, на который его направили, отнял много сил, а беседа по душам разбередила и расслабила.

– Да! – он встал.

– Минутку. – Мицкевич решил перехватить инициативу. – Значит, еще два условия. Седьмое: завтра, здесь, в это же время я должен встретиться с вашим человеком… И восьмое: мне больше не хотелось бы встречаться с вами. Увижу – ноги переломаю!

По глазам Мицкевича было видно, что действительно переломает!

Последнее заявление развеселило человека с наушниками:

– Ну, это мы и без тебя сделаем.

Старик резко вскинул голову – стул, неосторожно задетый, упал с громким звуком.

– Честь имею, – мотнул головой Шаляпин.

– Вряд ли! – прищурился Мицкевич, провожая старика взглядом.

– Микрофон забери, старый маразматик, – почти заорал человек в наушниках.

Словно услышав этот вопль, старик вернулся и, вывалив прямо на стол гору окурков, сунул пепельницу в карман.

– Сувенир! – пробурчал он.

Мицкевич с изумлением смотрел вслед удаляющейся согбенной фигуре нового-старого русского. Вот уж про кого не скажешь: «служить бы рад, прислуживаться тошно».

Человек облегченно снял наушники Проследив через тонированное стекло, как сутулая фигура старика скрылась за поворотом, он стукнул в перегородку:

– Поехали.

Через месяц Федор Иванович, купивший себе круиз на полученный гонорар, вышел на ночную палубу океанского лайнера «Сильвия».

В каюту он не вернулся.

КОТЕЛКИН

Мало кто мог усомниться в том, что следователь Петр Иванович Котелкин был человеком основательным. Люди, его знающие, относились к нему по-разному – кто с уважением, кто со скепсисом. Но обвинить его в непоследовательности и отсутствии принципиальности никому даже в голову не приходило. На работе он был педантом до безобразия. Фанерный стол пятидесятых годов, приобретенный прокуратурой в период «дела врачей», старый и обшарпанный, старательный Котелкин восстановил до уровня офисной мебели. Обрывок ковровой дорожки, подобранный в горах строительного мусора, был вычищен им до первозданной свежести. Коллеги иногда покручивали пальцем у виска, но назло всем врагам кабинет Котелкина был недостижимым оазисом уюта и теплоты, если такой термин применим к подобным публичным заведениям. Это был островок делового комфорта среди перманентного ремонта, который начинали все приходящие начальники. Начинали и не заканчивали.

Хрустальной мечтой Котелкина были персональные компьютер и ксерокс. И несмотря на то, что мечта была практически несбыточной – денег в прокуратуре хватало только на зарплату, – сам он успешно заменял и то, и другое. Все у него было разложено по полочкам и папочкам. Однажды Котелкин прочитал, что русская охранка разработала уникальную систему научной организации труда. Каждая категория объектов, агентов и секретных сотрудников, каждая форма учета имела собственный цвет документации. Это позволяло исключительно быстро находить любые материалы. В годы советской власти многое из изобретенного в известном заведении на Гороховой было беззастенчиво приписано достижениям социалистического образа жизни и, соответственно, социалистической организации труда.

Насколько мог, Котелкин воссоздал наиболее удачные принципы. Правда, для этого ему приходилось собирать разноцветные корочки и папочки по всем конторам, с которыми он имел дело. Узнав о его слабости, парни из госбезопасности подарили Котелкину огромное количество различных образцов канцелярского искусства эпохи коммунизма. В тот период были и деньги, и возможности, да и запасы делались на сто лет вперед. Папки с надписями «К заседанию Коллегии КГБ СССР», «На доклад тов. Крючкову В.А.», пакеты с отпечатанным в типографии адресом «ЦК КПСС» источали неповторимый запах времени…

Работоспособность и прилежание сказывались не только на стремительно заполняемых ячейках памяти. (Различного рода информацию правового характера Котелкин мог воспроизвести в полусумеречном состоянии наизусть.) К сожалению, работоспособность сказывалась и на подошвах башмаков, ремонт которых следователь не доверял никому, и на определенном месте брюк. Увы, ремонт этой части гардероба ему был не по зубам, а новые брюки – не по зарплате.

Вот и сейчас, тщательно их вычистив, Котелкин разглядывал на просвет удручающую перспективу: задняя часть не только лоснилась, но и светилась.

Закончив вечерний ритуал подготовки к новому дню, Петр Иванович включил настольную лампу и разложил перед собой кучу бумаг, авторучек и фломастеров. Времени катастрофически не хватало, а работа по делу предстояла огромная. Старенький «Ундервуд», давно списанный и потому никому не нужный, был восстановлен лично умелым Котелкиным и царствовал в середине стола. Никелированные части блестели подновленным хромом, а литеры шрифта были чисты, как только что отлитые. Щепетильный Котелкин буквально достал бухгалтера, требуя, чтобы тот определил сумму остаточной стоимости этого памятника эпохи. Обессиленный в схватке главбух брякнул первую пришедшую на ум сумму: «четырнадцать рублей двадцать семь копеек», – после чего Котелкин внес указанные средства в кассу и, получив в карман приходный ордер, отволок списанную рухлядь домой.

– Ну-с, начнем. – Котелкин хлебнул крепко заваренного чая. Как всегда, он начал с бумаг, в которые так и не успел вникнуть на работе.

Прочитав ответы на запросы, зашив их в дело и вписав в опись, Котелкин перешел к акту патологоанатомической экспертизы тела Логинова. Ознакомившись с состоянием кожных покровов и слизистой, Котелкин перевернул лист.

То, что он увидел, не просто удивило его, а буквально подбросило на стуле. После описания травм, полученных в результате попадания пуль в тело, значилось, что одна пуля из автомата Калашникова пробила шею, разорвала аорту и застряла в позвонке. Вторая, выпущенная из этого же оружия, пробила грудину, печень и застряла в мягких тканях. А третья пуля, извлеченная из тела, была выпущена из другого табельного оружия всех силовых структур – пистолета Макарова.

Такое открытие взбодрило не на шутку. Так вот почему его целый день добивались из анатомички, где проходило вскрытие. На столе под календарем лежала целая гора записок – «Срочно позвонить в морг». Прибыв после рабочего дня к себе в кабинет, Котелкин решил, что срочного в морге уже ничего не бывает. Сейчас он готов был нестись хоть на край света, чтобы своими глазами взглянуть на маленький слиток свинца, упакованный в медную рубашку.

Проклиная себя за нерасторопность, Котелкин стал судорожно перечитывать акт экспертизы. Но ничего нового, кроме наличия язвы, вырезанного аппендикса и прочих подробностей внутренних полостей гражданина Логинова, там не нашел.

Мысли роем заполнили сознание взбодренного следователя.

Второй ствол в корне менял вялотекущий ход событий.

С одной стороны, выстрел мог быть произведен молоденьким практикантом по кличке Зеленый. С другой стороны, вряд ли этот Зеленый сумел бы так быстро выскочить на улицу. Как он утверждает, к моменту его появления на тротуаре Логинов уже лежал на снегу, истекая кровью. А скорее всего, был мертв. В суматохе схватки и оказания помощи раненому оперу Минаеву практикант не мог, а точнее, не смог увидеть посторонних деталей, которые, скорее всего, заметил бы в обычной обстановке.

Котелкин еще раз перелистал акт экспертизы. Пуля из «макарова» вошла в грудь. Следовательно, выстрел был от подъезда. Если практикант отпадает, значит, при появлении Минаева со стороны дверей стрелял еще один человек.

Котелкин нашел в деле нужные снимки. Фотографии места происшествия подтвердили его версию. Справа от подъезда шла вертикальная железобетонная плита, отгораживающая вход в помещение мусоропровода. За этой плитой, безусловно, мог прятаться человек, стоящий «на стреме».

Почему он стрелял в Логинова? Неужели стремился убрать подельника? Почему не обеспечил ему отход? Боялся? Выстрелил случайно?

Все это предстояло выяснять.

Котелкин внимательно перечитал протокол осмотра места происшествия. Если был выстрел – значит, должна быть гильза. Гильзы и упоминания о ней в деле не было. Протоколы допросов свидетелей картины не проясняли. В основном, они касались главного действия. Выбежал – выстрелил, выбежал второй – тоже выстрелил. Первый упал… О третьем участнике упоминаний не было.

Котелкин пододвинул к себе телефон.

Олег еще не ложился спать.

– Олег Николаевич? – Голос следователя нельзя было спутать ни с каким другим. – Вы не спите?

– Если я сплю, вы не получите утвердительного ответа, – улыбнулся Олег.

– Я всегда поражаюсь точности ваших формулировок, – смутился Котелкин.

– Взаимно, Петр Иванович! – Олег понимал двусмысленность расшаркиваний, но побороть свою натуру не мог. Ему было стыдно оттого, что он уже не раз ставил деликатного Котелкина в неловкое положение. – Петр Иванович, давайте без церемоний, по-мужски.

– Спасибо. Я бы не осмелился беспокоить вас в столь позднее время…

«Раннее», – чуть не выпалил Олег: на часах была половина второго.

– …но обстоятельства… Мне хотелось бы посоветоваться. Вы не могли бы послушать, я вам прочитаю акт экспертизы… патологоанатомической.

– Петр Иванович, я весь внимание. Мне как раз хотелось выпить снотворного. Но это…

– Помогает лучше? – у Котелкина явно стало зарождаться чувство юмора.

– Да, я только выключу фильм ужасов, последнее время они меня не успокаивают.

Чтение акта заняло минут десять. Олег почти зрительно представлял цвет и размер печени, покровы, описание слизистой. сросшиеся переломы и характер повреждений. Во всяком случае, все это он видел сам, хотя и невнимательно: его мысли тогда были заняты Рысью, которого отправляли на Пехотную, в то время как сам Минаев просился в «Склиф».

– …А вот теперь самое главное! – Котелкин пытался воспроизвести голос Левитана.

Олег внимательно выслушал информацию о втором стволе.

– Ну? Что вы думаете на этот счет? – Котелкин замер в ожидании резюме.

– То, что мы с вами давно потеряли линию фронта.

– Не понял…

– Я тоже перестаю многое понимать. Но то, что все значительно сложнее, чем мы думали еще вчера, понятно без слов. Но если честно, мне казалось… Видите ли, я уверен, что третий должен быть. Более того… Но это не телефонный разговор.

– Давайте завтра повидаемся, – предложил Котелкин.

– Мой дом – твой дом! Как говорится, будете у нас на Колыме… – засмеялся Олег.

– Хорошо, тогда так: Колыма, Лубянка, двадцать, в одиннадцать часов.

– Кэгэбычно!

Всю ночь «Ундервуд» Котелкина рубил автоматными очередями. К утру усталый, но довольный собой следователь разложил по разноцветным папочкам бумаги и бумажки, тщательно вписал приобщенные документы в опись и, поставив последний завиток подписи, облегченно вздохнул. На сон осталось два часа, зато впереди был свободный рабочий день, который можно посвятить…

К сожалению, для большинства людей, работающих в правоохранительной системе новой эры, понятие «свободный рабочий день» – вещь относительная. Время уходит на многочисленные разъезды на городском транспорте: служебных машин… сказать, что их нет, – ничего не сказать; на ожидание свободной комнаты для допроса в СИЗО. Но и дождавшись ее, можно еще час потерять, пока задержанный или арестованный пообедает и погуляет. Прогулка, прием пищи и баня, как, впрочем, и сон, —дело святое. Но и высвободив час-другой для решения конкретной задачи, можно потерять это время на непредвиденном совещании или заседании, где обсуждаются вроде бы необходимые проблемы, однако пути их решения… Как в том анекдоте: «Легенда меняется. Вы нищий, но задание остается прежним».

Особенно досаждают людям определенного руководящего звена разработка и формулирование концепций, отстаивание их в многочасовых спорах, часто уводящих от самой сути задачи. Имея изумительную по своей глубине концепцию, но не имея под ней нормативной базы, которая от них самих не зависит, профи сатанеют от собственной беспомощности… и отсутствия денег для того, чтобы сказка стала былью. Последнее время бывает как раз обратное: сказка становится пылью.

Проваливаясь в краткий сон, Котелкин молил Господа, чтобы судьба не разрушила его хрупкие планы на следующий день.

Он был молод, а, как известно, надежды юношей питают.

Без пяти одиннадцать, получив в бюро пропусков вкладыш в удостоверение и предъявив его дежурному прапорщику, Котелкин поднимался в лифте. В кабине до головокружения пахло щами из столовой первого этажа. Шахта создавала естественную тягу и разрушала рабочий настрой у пассажиров.

Вместе с Котелкиным поднимались парни из группы «Удар», судя по всему, вернувшиеся с операции. Они были угрюмы и злы.

В кабинете Соколова собрался необходимый кворум. Люди со странными прозвищами сидели как на иголках. У каждого из них было дело, и каждый час, проведенный вне этого дела, накапливал раздражение. Сам Соколов разговаривал по телефону с Рысью.

– Ну как он? – дождавшись, когда трубка будет положена, выпалил Адмирал.

– Как, как… Если так пойдет дальше, то придется забирать… Жив-здоров-бодр. Отвлекает медперсонал от работы. Начнем.

Совещание было деловым. Пока Котелкин добирался до Лубянки, парни уже смотались на место происшествия и восстановили приблизительную картину случившегося. Выбежавший за Логиновым Минаев не мог видеть стоящего за злополучной плитой человека. После выстрела неизвестный, скользнув вдоль дома, совершенно беспрепятственно и незаметно скрылся. Под окнами была дорожка, протоптанная множеством ног.

Гильзы найти не удалось. Во-первых, снег, а во-вторых, не исключено, что преступник ее подобрал.

– Олег, ты помнишь, в прошлом году мы пятаками рыли землю в поисках гильзы, а что оказалось? Стрелявший предусмотрительно надел на пистолет целлофановый пакет, где она и осталась.

– Как же стрелять? – удивился Котелкин, впервые услыхавший о таком способе.

– Как? Сунул пистолет в пакет и стреляй через него… С трех-пяти метров промахнуться сложно… – пояснил Адмирал. – Но вообще-то у этой категории сегодня самое популярное оружие – револьвер. Гильза остается в барабане. Если пуля изуродована, будешь искать ствол до морковкина заговенья. И даже если найдешь, все равно никакая экспертиза не поможет.

– Но ведь там пятаками землю, вернее снег, не рыли, – уточнил диспозицию Котелкин.

– Там копытами топтали, – еще больше уточнил Олег.

– Разберемся. – Следователь сделал пометку в блокноте.

– Что нового по бывшим спецназовцам? – Олег внимательно посмотрел на Адмирала.

– В принципе, все установлены.

– А в частности?

– В частности, картина следующая. Вместе с Логиновым и Кузиным служили Нефедов Михаил Иванович – сейчас работает тренером в детской спортивной школе, Михеев Сергей Петрович – пенсионер… нигде не числится на работе… и Лялин Олег Сергеевич – сотрудник банка. Так… Нефедов Михаил Иванович уже месяц находится вне Москвы на сборах.

– Спортивных?

– Нет. по линии военкомата: переподготовка. Остаются двое. Михеева по месту жительства не обнаружили. По словам соседей, квартиру сдает, а сам живет у какой-то женщины.

– Не установлена? – Олег все внимательно вписывал в свой блокнот.

– Установлена. Мы по ней работаем. Лялин практически все время находился на месте… Банк коммерческий – хрен туда влезешь с нашей ксивой. Во всяком случае, по Лялину мы тоже работаем.

– На месте, – недовольно пробурчал Олег. – Час на месте, два на улице… Сам говоришь, банк коммерческий.

– Шеф, я же сказал, что мы работаем.

– Фотографии сделали?

– С формы номер один в паспортном столе. Так что хотелось бы посвежее.

– А когда они получали паспорта? – уточнил Олег.

– Года полтора назад.

– В этом возрасте внешность кардинально не меняется, – махнул рукой Котелкин. – Ничего страшного. Вы мне их дадите?

– Без вопросов, – Адмирал протянул конверт со снимками.

– Кстати, голос не меняется тоже. – Олег посмотрел на Деда. – Ты решил вопрос о сохранности пленки с разговором неизвестного?

– В лучшем виде. Обещали сохранить.

– Напиши запрос, чтобы отправили пленку нам. Лучше воробей в руке… И попробуйте получить образцы голосов всех трех.

– Надо поработать… – Дед почесал затылок.

– Петр Иванович, а как среагировала жена Кузина на предъявленную ей сводку разговора? – поинтересовался Адмирал.

– Она просто вошла в ступор. Но ничего внятного не пояснила. Сказала, что звонил мужчина. Кто такой, не знает. О чем они договаривались, не знает. Да и вообще ничего не знает.

– А как Кузин среагировал на папку? – спросил Олег.

– Спокойно И даже с интересом. «Так вот она какая…» Но вообще-то он в отчаянии. Не знаю, что на него влияет, однако… Лефортовские стены, что ли, располагают к раздумьям и покаянию. Хотя легенды держится четко. Кстати, он сидит в камере, где содержался Соколов – директор Елисеевского гастронома.

– Ничего себе приметка, – присвистнул Дед. О деле Соколова он знал не понаслышке: еще младшим опером выполнял отдельные поручения следственной бригады.

– Насчет Бутырки вы прорабатывали вопрос? – Олег напомнил о ранее достигнутой договоренности.

– Олег Николаевич, я не думаю, что это надо делать. Сразу возникнет куча проблем. Во-первых, может появиться неконтролируемый канал связи, во-вторых, нет гарантии безопасности, в-третьих, там проблемы с комнатами для допроса. И прочая, и прочая… Пока надо поработать здесь.

– Информация до Кувалды… то есть до Сокирко доведена? – Олег вновь обратился к Адмиралу.

– Доведена. И в самое ушко. Наш источник говорит, это было нечто! – Адмирал даже глаза закатил.

Информация о том, что он якобы причастен к ряду убийств, привела Кувалду в бешенство. О существовании какой-то фирмы «Рецитал», какого-то еврея Энгельс… гарда, или Энгельс… маркса, или как там его… еще недавно он просто не подозревал. Кто пытался повесить на него мокруху и тем самым закрыть въезд в Россию, Олег Иванович Сокирко мог только догадываться. И горе было тем, кто внес сумеречное настроение в праздник души и тела на берегах Турции. С Россией Кувалда связывал большие планы…

Месть должна быть беспощадной! Насмотревшись фильмов про мафию, он уже представлял, как отправит обидчику живую рыбу… Теперь многим не придется ощущать себя в безопасности.

Сообщение о реакции Кувалды было выслушано с интересом, но бурными аплодисментами не прерывалось. Вне зависимости от того, имел Сокирко отношение к убийствам или нет, серьезность его намерений не вызывала сомнений. А эти намерения могли привести к нежелательным последствиям.

Для Котелкина изложенная Адмиралом информация серьезно осложняла жизнь.

Во-первых, появились новые и пока неизвестные фигуранты, которых следовало найти, выявить, собрать доказательства и тем самым определить степень их вины.

Во-вторых, необходимо было дезавуировать содержащиеся в деле обвинения в причастности Кувалды к заказным убийствам. Иными словами, доказать его непричастность, ломая себя через колено. По мнению следователя, обществу было бы спокойнее, если бы Кувалда использовался в качестве рабочей силы на лесной просеке, и тем не менее… «Закон суров, но это закон!» В данном случае закон оказывался суровым не в отношении Кувалды, а в отношении общества, которое становилось пострадавшей стороной.

– По нашим массивам проверили? – Олег перевел разговор на другую тему и посмотрел на Хай Ди Ди. Тот с отсутствующим видом разглядывал что-то за окном.

– Дмитрий Алексеевич!

Хай Ди Ди встрепенулся и удивленно посмотрел на Олега:

– Обязательно. Но я еще не сделал распечатку.

– Что, так много информации?

– Я говорю, в целом. В том числе и по материалам синей папки. Вот, посмотрите предварительный материал.

На столе появилась схема, тщательно выполненная «биномом». Кружочки и квадратики, стрелочки и пунктиры создавали внушительное полотно, тут же охарактеризованное Дедом как «сон буйно помешанного в состоянии полового возбуждения».

Многие клетки еще не были заполнены. Кое-где информация не умещалась в отведенном пространстве, и кривые строчки опоясывали прямоугольники и квадраты. Ряд пунктирных линий уходил в никуда, однако стрелки, венчавшие их, указывали направление «вверх». Там, наверху, тонкими линиями были изображены очертания Дома правительства, Кремля и здания СЭВ.

– Я тщательно проанализировал материалы папки, и вот что получилось. Правда, здесь не хватает многих составляющих. но уже сейчас ясно, что в папке были сосредоточены материалы по серии незаконных сделок с реализацией за рубеж по нелегальным каналам стратегического сырья, материалов, технологий и… мозгов, что ли.

– В каком смысле? – Котелкин любил точность формулировок.

– В прямом. Выезд специалистов оборонных отраслей за границу. То, что называется экспортом мозгов.

– Какие специальности?

– Я уже сказал: оборонщики. В данном случае речь идет о специалистах по ракетным двигателям.

– Куда? – Олег сделал пометку в блокноте.

– Это отдельный разговор. – Хай Ди Ди опустил глаза.

– Выводы?

– Я думаю, что для тщательной проработки нам было бы желательно войти в локальные компьютерные сети других управлений. Прежде всего контрразведки и защиты стратегических объектов, – на голубом глазу бухнул Хай Ди Ди.

– Со свиным рылом в калашный ряд! – усмехнулся Адмирал. – Да кто нас туда пустит?

– В сети, может, и не войдем, но… – Олег вспомнил обязательства Пушкарного. – Поработаем по другой схеме. Пока суть да дело, давайте выудим все, что можно извлечь из наших файлов в отношении трех установленных спецназовцев. А вы, – Олег обратился к Адмиралу, – обработайте их на предмет алиби. Нужна будет техника  – я думаю, прокуратура поддержит. Я правильно говорю, товарищ следователь?

Котелкин кивнул. В такой обстановке ему было приятно работать. Он уже прикидывал, какие поручения дать прикрепленным сотрудникам МУРа, не менее тщательно, но по своей линии отрабатывающим различные версии. Сейчас было ясно одно: Кузин не был посвящен во все детали и потому многого не знает. Именно поэтому организаторам было необходимо ликвидировать Логинова, дабы прервать логическую цепочку, исключить возможность какого-либо расследования.

Теперь Мицкевич мог не спешить. Условия поставлены, и условия приняты. Отступать было некуда. Проводив взглядом Шаляпина, он кивнул кельнеру:

– Виски! Двойной!

Не терпелось вернуться в гостиницу, но Василий Васильевич понимал, что Екатерину быстро доставить не смогут, а потому каждая минута ожидания в номере превратится в часы мучений.

Приближался час ланча, и кафе стало наполняться служивым людом, покинувшим свои рабочие места, чтобы перекусить и переброситься новостями с приятелями. Среди посетителей была самая разномастная публика – много иностранцев. Как странно звучит слово «иностранец» за границей!