Текст книги "Кевларовые парни"

Автор книги: Александр Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

ХАЙ ДИ ДИ

Героической фигурой он стал вовсе не из-за ушей, хотя уши у него были знатные – пергаментно-прозрачные. При попадании на них контрового света они излучали такое сияние, словно были пропитаны флуоресцентной краской. В зависимости от времени суток и освещенности они могли переливаться всеми цветами теплого спектра – от багрово-алых до ядовито-лимонных.

Вот и сейчас на фоне настольной лампы уши горели перед экраном компьютера, как два проблесковых маячка с отказавшим моторчиком.

Войдя в кабинет, Олег искренне полюбовался этими алыми лопухами на голове всеобщего любимца отдела – «отмороженного Хай Ди Ди». В быту, а точнее, в глаза его звали старший оперуполномоченный Дмитрий Веселов.

«Такими не становятся, такими рождаются» – эти слова в полной мере относились именно к Веселову. В каком возрасте он стал считать, не мог сказать никто, но то, что говорить он начал значительно позже, было очевидно. Будь на то его воля, Веселов и человеческую речь перевел бы на язык математики, которую Дима не просто любил – боготворил, как боготворят мать.

Окончив институт криптографии и информатики Высшей школы КГБ, Веселов почти случайно попал в оперативное управление и так же случайно образовался в одном из отделов у Соколова. Повальное стремление создать свою аналитическую службу захватило этот отдел, как и многие другие. Там и свил свое гнездо бывший «бином», как величали в «вышке» слушателей математического факультета. Там и получил свое прозвище. Вообще говоря, правильнее было бы говорить «Эйч Ди Ди», ибо именно так звучит английская аббревиатура, обозначающая компьютерный диск с высокой плотностью записи. Но полуграмотное «Хай Ди Ди» звучит как-то веселее, потому и прижилось.

Поначалу плохо разбираясь в оперативной работе, Веселов по неведомым математическим формулам вышел на весьма простую и объективно точную схему функционирования аналитической службы – «под задачу». Из завалов разрозненных служебных документов он построил некое математическое здание, на этажах и в квартирах которого располагалась соответствующая информация, и найти эту информацию мог каждый «паяльник». «Паяльниками» Дима со школьных времен называл всех, кто не владел способностью по взаимной любви и без насилия овладеть машиной. После нескольких сеансов «одновременной игры» он обучил элементарным принципам общения с компьютером и правилам поиска информации даже тех, у кого была единственная извилина от фуражки. Не говоря о личностях, чья ладонь была шире клавиатуры.

Попытки «гонять балду» пресекались им жесточайшим образом. Застав однажды Адмирала за тетрисом, Хай Ди Ди разволновался так, что стал похож на мурену в брачный период. Пергаментно-прозрачные уши приобрели малиновый оттенок, а волосы изобразили взрыв на макаронной фабрике. Озадаченный Адмирал не стал своим присутствием лишать Хай Ди Ди рассудка. Он ретировался бочком и без слов. Впоследствии игры, выявленные в компьютере, уничтожались как класс, а лица, их туда загрузившие, обходили Хай Ди Ди по большой дуге. Даже случайная встреча злоумышленника с хранителем компьютерной девственности была чревата серьезными моральными издержками.

Особой опасности подвергали свою психику товарищи, обратившиеся к нему за разъяснениями по вопросу работы компьютера. Хай Ди Ди преображался. Его глаза загорались, как два монитора, руки начинали страстно терзать клавиатуру. Он не просто объяснял, что и как, он исполнял ораторию на тему. «Шум дождя… Шаги за сценой…» Было красиво, умно и непонятно. Попытки перевести его в партер успеха не имели. Хай Ди Ди, словно намыленный, выскальзывал, и снова начиналась морока про всякие там «виндоусы» и «нортоны».

«Да нажимать куда и в каком порядке?» – бесновался Дед, терявший терпение, но его агрессия моментально гасла в пене рассуждений «бинома», вроде бы понятных, но почему-то страшно заумных.

Однажды В.И., купивший сыну на день рождения компьютер, пригласил Веселова домой настроить эту игрушку и объяснить малолетнему отпрыску, как с ней общаться. «Лучше бы я этого не делал!» – впоследствии сокрушался В.И. Хай Ди Ди не просто нашел общий язык с его сыном – он стал кумиром. Авторитет отца упал. Провоцируемый «биномом», сын стал компьютерным маньяком, «рэкетиром» и «налетчиком». Он, словно наркоман, требовал денег на приобретение различных примочек для своей машины. Злодей Хай Ди Ди провоцировал В.И. на совершение страшного суда. Но тот никак не мог решить, с кого начать – с Хай Ди Ди, сына или компьютера. Расправа откладывалась на неопределенное время, а семейный бюджет трещал по швам.

Примечательно, что если поначалу Хай Ди Ди воспринимали с иронией, затем с нескрываемой ненавистью (ему всегда не хватало в имеющихся материалах данных для ввода), то со временем чувства потеплели, и Дима Веселов стал неотъемлемой и весьма полезной частью «интерьера». К нему привыкали долго. Он был занудлив в мелочах, педантичен в деталях. Вводя информацию об объекте в машину, он напоминал шпика из фильма «Ленин в 1918 году»: «А уши, уши у него какие?»

Олег поддерживал Веселова, что вызывало плохо скрываемое раздражение окружающих: «Забодали, блин!» Соколов быстро понял, что в лице Хай Ди Ди имеет дело с памятником, который должен охраняться государством как уникальное явление природы, дарованное России.

Работая без выходных, не замечая времени года и суток, оперившийся «бином» создал то, что не удавалось многим. Если в информационном пространстве имелось хоть какое-то упоминание о личности, Хай Ди Ди мог разыскать ее с точностью до группы крови.

Есть он не просил и шуму не создавал. В течение дня, если ему не задавали вопросы про работу с компьютером, Хай Ди Ди издавал легкий шорох, прерываемый негромкими фразами вроде: «…Не нравится… попробуем так… так лучше…» Глоток кофе, укус бутерброда и снова: «…А вот так?.. Лучше… А здесь у нас что?..»

Вторую неделю Хай Ди Ди, одержимый желанием разыскать злополучного Ваху, терзал компьютер. Лично для себя в этом задании он увидел прежде всего возможность доказать, что нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. То бишь, люди, за которыми компьютерное будущее.

Наблюдавшие за Веселовым со стороны были всерьез озабочены последствиями этого научного опыта. За чистотой эксперимента следили горластые уборщицы. Каждое утро они фиксировали наличие Хай Ди Ди перед экраном: «Сидит, соколик». Протокол рекорда не велся в целях конспирации.

Олег поймал себя на мысли, что по оттенку ушей Веселова можно определить степень его мозговой активности. Белые – холодно, розовые – теплее, красные – горячо, багровые – очень горячо!

Сейчас пожар на оттопыренных лопухах переходил в высшую категорию, что, если перевести на язык брандмайоров, означало «тройку».

Отвлекать Хай Ди Ди в момент высшего кипения мысли было опасно для здоровья отвлекающего. Олег замер, как охотник в засаде. «Так, так, так… Проверим еще раз… Ого!.. А здесь? Похоже… Ну, а здесь?.. Стоять, Мурка!.. Переходим сюда… Похоже… Очень… Что по фотографиям? Есть!»

Обессиленное тело повисло пиджаком.

Адмирал ворвался в комнату на крейсерской скорости. Едва не сорванная с петель дверца сейфа вмазалась ручкой в стену, оставив на ней глубокую вмятину.

На пол полетели папки и бумаги, барабанной дробью ударили в паркет рассыпавшиеся патроны.

– Вот! – голос Адмирала звенел медью литавр. – Вот! Ты понял? – Он ткнул в нос удивленного Рыси мутную полароидную фотографию, сделанную на какой-то пьянке. За столом сквозь мутный муар (кассета явно была оставлена Наполеоном на Березине при отступлении) смотрели наглые бритоголовые физиономии.

– Вот! – Адмирал ткнул в одну из них пальцем. – Ты знаешь, кто это?

– По-моему, Ясир Арафат, – прищурился Рысь.

– Это Ваха!

– А-а-а, – разочарованно сник Рысь. – Я думал, Арафат.

Ирония не была услышана. Адмирал сбросил свитер и, оставшись в рубашке, сунул голову в петлю галстука. Пиджак, также брошенный Наполеоном на Березине, завершил формирование туалета. Судя по ритуальному облачению, Адмиралу предстоял путь на Олимп.

– Ну как? – чиркнув резиновой щеткой по волосам, Адмирал оглядел себя в зеркале.

– Во! – Рысь поднял два больших пальца.

– То-то! – выгнув грудь колесом, Адмирал выплыл из кабинета.

– Куда это он? – оторвался от бумаг Зеленый.

– Да так… На прием к королеве Елизавете.

Криминалисты сделали все, что могли. Расплывчатое изображение небритого субъекта приобрело человеческие очертания. Со снимка, больше напоминавшего фоторобот, глядели крупные печальные глаза. Расплющенный нос и ломаные уши не оставляли сомнений в спортивной квалификации фотонатуры. Неожиданно маленький, совершенно не волевой подбородок был покрыт черной щетиной. Раньше это могло свидетельствовать о трауре по случаю смерти родственника. Сегодня небритая рожа была маской для «крутых». Копии снимка ушли в территориальные органы.

Оснований для официального объявления розыска не было, оперативная же проработка была необходима. В ожидании положительного результата Дед стучал копытами. И хотя дел было по горло и без этого «облизьяна», как окрестил его с первого взгляда старый опер, под ложечкой сосало, интуиция подсказывала, что здесь пахнет жареным…

Трижды приходилось выезжать для негласного опознания, но среди таких же краснопиджачных «новых русских» кавказского происхождения Вахи не было.

Накануне Дня чекиста, как в конторе называют двадцатое число месяца (по-луч-ка!), совпадающее с днем образования органов госбезопасности в декабре, Дед пребывал в мрачном настроении. Уже месяц он шел по «зебре» вдоль черной полосы. Радостей не было никаких. Дважды на операциях пришлось применять оружие, и оба раза преступники получили по лишней дырке в теле. Прокуратура со свойственной ей педантичностью бодала бригаду на предмет правомочности применения стволов. В рамках 109 статьи УПК велась доследственная проверка, и спорность ситуации могла дать самый неожиданный результат. То, что оружие было применено правильно, ни у кого из участников операции сомнений не вызывало. Пышные похороны с кавалькадой «мерсов» и центровыми девочками в роли плакальщиц были тому подтверждением.

Хорошо оплаченный адвокат – бывший прокурорский следователь – умело давил на дознавателя. С чекистами у него были счеты морального свойства. В свое время по их материалам этому юристу намекнули на необходимость сменить место работы, и он покинул свой прокуренный кабинет, уйдя, на зависть врагам, на более оплачиваемую службу в коллегию адвокатов. Сытая жизнь, лишенная особых тревог, но требующая юридической изворотливости, не отшибла память. Кинуть чекиста в камеру или хотя бы омрачить ему жизнь, может, и не было особой целью адвоката, но уж делом принципа было точно.

Рядом с ним подчиненные Деда походили на гуппи возле пираньи.

Телефонный аппарат издал легкую трель.

– Сергей, – сквозь помехи московской телесети пробился бас старшего оперуполномоченного МУРа Василия Известкина. – С наступающим! Ты сейчас в морг сможешь подъехать? – без предисловий ошарашил он «ветерана движения».

– Что, там праздновать будем? – пробурчал Дед.

– Ну ты даешь! – загрохотало в трубке. – Один-ноль! – оценил Известкин. – Молодец! – Поржав еще десяток секунд, он перешел на серьезный тон: – Сегодня на Фабричной рванули «Мерседес». Два трупа. Один похож на твоего клиента. Может, глянешь? Документы есть… Ну, это не по телефону…

Дед тоскливо посмотрел на дату. Завтра день ЧК, сегодня уже звенят стаканы. Перспектива вместо дружеского стола глядеть на жмуров была, конечно, необычайно привлекательной, но что-то подсказывало Деду, что фатальное невезение именно сегодня должно завершиться полнейшей чернухой, а уж потом…

– Давай адрес. – Дед потянулся к листку календаря.

– Зачем адрес? Я сейчас сам к тебе заеду. Все-таки у вас завтра праздник. – В трубке послышались короткие гудки.

В теплой машине Дед по достоинству оценил комфорт товарищеского участия.

– Ну, как дела? – Известкин еле рулил, упираясь животом в баранку. Человек необъятных размеров, он с трудом умещался в машине. Раньше Известкин был летчиком. Знающие это приятели шутили, что он был списан в связи с невозможностью брать штурвал на себя – мешало брюхо.

– Дела, дела. Как сажа бела, – пробурчал Дед. – Нормальные дела! ЦК – цыкает, ЧК – чикает. Прокуратура забодала…

– А, ты про это, – засмеялся Известкин. – Прокуратура не Господь. Тот вам за последний выстрел все грехи спишет. Вы ведь какой авторитет завалили!

– Господь спишет… прокуратура пишет… – каламбурил себе под нос Дед. В душе явно намечался перелом. Экспресс-анализ давал неплохие результаты. Приятная компания… теплая, персональная, можно сказать, машина… Завтра праздник… Невиданная получка – деньги целей будут… И даже встреча с группой усопших стала представляться в не таком уж мрачном свете. В конце концов, у них только одна дорога, а у Деда много.

Тема вечности и бренности неожиданно навела на свежую мысль.

– Известкин, ты знаешь, почему у нас праздник двадцатого декабря?

– Ну, почему?

– Это сороковой день после Дня милиции.

– Два-ноль, старик! – заржал Известкин, и под это радостное ржанье машина вкатилась во двор больницы.

Черная полоса кончилась. На каменном столе лежало то, что еще утром имело имя и фамилию. Это был Ваха.

На свежем воздухе Дед затянулся беломориной. Его интуиция подсказывала, что все плохое позади.

Она не подвела. Утром прокуратура признала применение оружия правомочным.

Полученные в процессе предварительной проверки по всем имеющимся картотекам и учетам данные дали некоторую пищу для размышлений. Ваха был, естественно, не «Вахой», а Квилидзе Гурамом Георгиевичем, 1959 года рождения, уроженцем Кутаиси. Практически всю свою жизнь прожил в Москве, за исключением коротких периодов отбывания наказания в местах лишения свободы. Три судимости не определяли его места в иерархической лестнице криминального мира. Дважды попадался на хранении оружия, третья судимость была связана с разбойным нападением. Ни одного срока до конца не отбыл. Предстояло еще выяснить такую невероятную способность покойного Квилидзе возвращаться в этот мир.

Хотя авторитет Вахи в известной среде был не очень высок, имя это знали, и связи у него были весьма обширные. В двух органах на него имелись разработки, но… Отсутствие нормативной базы делало существование организатора многих преступлений безопасным, что бесило оперов и успокаивало самого объекта.

После трех проколов-судимостей Квилидзе на мелочах не горел, да этого и не требовалось. Исполнителей его замыслов было предостаточно. Он одним из первых обратил внимание на возможность безболезненного изъятия приличных сумм из госбанков по фальшивым авизо. Полученные подделки финансовых документов из Чечни были ловко прокручены, в результате чего казна лишилась парочки миллиардов, а состояние Квилидзе пополнилось энной суммой.

Появление первых уголовных дел по фальшивым авизо насторожило Ваху, и он быстро ушел на дно. Работал по мелочам, в лидеры не стремился. Впрочем, изъятый на его квартире фотоархив не подтверждал этого. Среди фотографий с изображением Квилидзе было множество снимков, свидетельствующих о связях объекта с власть предержащими. Приемы, презентации, просмотры… Руководители министерств, народные депутаты, предприниматели и бизнесмены. Что ни снимок, то…

Олег никак не мог свести концы с концами, сформулировать для себя, каким образом увязаны ситуация на Ярославском шоссе, гараж в Мытищах, непонятно откуда взявшийся незарегистрированный «мерс» и упакованный в полированный гроб авторитет. Немаловажным было и то, что во время похорон почившего от руки злодеев Вахи на Ваганьковском собрался бомонд. Трудно сказать, чем руководствовались отдельные популярные личности, входя в весьма сомнительный круг общества. Конечно, можно было предположить, что руководствовались они общечеловеческой моралью, но Олег и его товарищи знали: эта субстанция не распространяется ныне на высший круг общественных деятелей и политиков. Под бортовой компас нравственности и порядочности был давно положен металлический топор. Стрелка в поисках ориентиров металась по круговой шкале, не находя ни севера, ни юга…

С каждым днем набиралось все больше и больше материалов, и Хай Ди Ди, анализируя их, усыхал на глазах.

Фигура Вахи начинала представать во всей своей многоликости.

МИЦКЕВИЧ

«Волга», подкатившая под козырек аэропорта Шереметьево-2, была редкого колера – темно-вишневая. Длинная вереница машин плотно прижалась к узенькому тротуару, идущему вдоль международного аэровокзала столицы. Еще в недавнем прошлом престижный аэропорт Шереметьево в ходе перестройки превратился в заурядный вокзал.

Как всегда, по мнению определенной части патриотов, в этой метаморфозе были виноваты евреи, рванувшие из страны в условиях нового мышления и свободного выезда на землю обетованную. Несмотря на то, что с такой же прытью из страны рванули немцы и «прочие шведы», крайними традиционно оставались семиты. Негры и азиатские транзитные беспаспортные пассажиры в расчет не принимались.

Упитанный лейтенант ГАИ с интересом наблюдал за вишневой незнакомкой с частными номерами. Знак «Стоянка запрещена» создавал неплохие условия для вынесения приговора и приведения его в исполнение. Он уже двинулся навстречу машине, но дверь распахнулась, и солидный джентльмен в сопровождении охранника ступил на грешную землю. Опытный взгляд стража порядка моментально оценил ситуацию как проигрышную: с этой компании ни гроша не получишь. Привычным равнодушным взглядом он скользнул поверх крыши и метнул молнию в сторону притулившегося к тротуару «Москвича». Рука привычно нащупала в кармане ключ на «восемь» – глаз безошибочно определил размер болтика, крепившего номер.

Пассажир «Волги», не обращая внимания на суету водителя и охранника, элегантно распахнул заднюю дверь, выпустив на волю смазливую блондиночку в длинной песцовой шубке.

– Катенька! – Маленький лысый толстячок в обливной дубленке, бросившийся навстречу, чуть не сшиб охранника с ног. – Господи, Катенька! Как я рад! – зачастил лысый, чмокая песцовую даму в обе щеки. – Василь Василич, мое вам почтеньице, – закончив процедуру, обратил он внимание на мужчину. – Ждем, ждем! Пожалуйте в ВИП.

Он так суетился и шуршал перед пассажирами «Волги», что фотоэлементы двери не среагировали на приближение его толстого зада к стеклянным дверям, и те едва не пострадали из-за своей нерасторопности. Шереметьевские двери привыкли к посетителям несуетным и солидным.

Когда-то лучший в стране аэропорт давно потерял свой интуристовский лоск. Привычный полумрак потолочных светильников стал еще более полумрачным. Дефицит светильников в первую очередь сказался на местах общественного пользования. Но, успев взвинтить цены на услуги и стыдливо бормоча о благах для пассажиров, аэропортовское начальство еще не нагуляло свои меркантильные аппетиты и не спешило войти в эру рыночной экономики. А потому лампочек не было, эскалаторы не работали, на скамейках спали бомжи из Вьетнама и жаркой Эфиопии.

Виповский зал мало чем отличался от общего. Народу – не сравнить с эпохой развитого социализма – здесь было не меньше, чем внизу. Сонная буфетчица, навалившись массивным бюстом на стойку, олицетворяла картину Репина «Не ждали» в ее шереметьевском варианте. Японский калькулятор под наманикюренными пальчиками пытался свести вчерашний кредит с утренним дебетом. Красноречивая табличка «Бар закрыт» не оставляла шансов на утренний кофе.

Лысый не стал испытывать судьбу и, плюнув на потраченные бабки за обслуживание, распахнул свой необъятный портфель. На журнальном столике появились бутылка коньяка, бумажные стаканчики. Нежнейшая лососина и дольки лимона дистанционно включили выработку желудочного сока.

– Катенька, Василь Василич, – шелестел лысый, – за ваш полет, за скорый взлет и мягкую посадку!

Бумажный стаканчик вспорхнул над поверхностью стола и, мягко коснувшись сотоварищей, опрокинулся в розовый рот тостующего.

Катенька снисходительно кивнула лысому, соблаговолив пригубить коньяк.

– Мужчина! Что вы здесь позволяете? Здесь не распивочная, а зал официальных делегаций. – Для проформы обозначила свое присутствие буфетчица.

– Ма-а-дам! – расплылся в улыбке лысый. – Нижайше извиняюсь… Товарищей вот провожаю, а без топлива что за полет?

Его глазки часто-часто заморгали, демонстрируя детскую наивность на лице стареющего прохиндея. Улыбка была настолько обезоруживающей, что блондинка весело расхохоталась, а дива за стойкой одарила его не менее обворожительной улыбкой на пяток золотых коронок.

– Меня ругают. – Буфетчица попыталась выйти из неловкого положения.

– Кто может ругать такое очарование? – изумление лысого была настолько правдоподобно, что буфетная дива махнула рукой и уткнулась в свои записи.

– Василь Василич, за наши успехи! – Вторая доза обожгла пищевод лысого. – Значит, как условились, в Мюнхене вас будет встречать Гюнтер. Он уже звонил утром в офис, справлялся о вашем прилете. Я сказал, что все идет по плану. Для вас заказаны номера в отеле «Метрополь». Для Катеньки, уж вы не обессудьте, Василь Василич, апартаменты. Вы помните этот отель – он в центре, недалеко от вокзала.

По московским меркам четырехзвездный «Метрополь» был вполне приличным заведением. Единственный недостаток – близкое соседство с вокзалом и большое скопление турок и арабов в этом районе.

– Машина с водителем и сотовым телефоном на весь период вашего пребывания. Факс в офисе Гюнтера. Программа продумана до мелочей. Встречи, рауты, переговоры. Во вторник Пинакотека – музей современного искусства. Завтра прием у президента компании. Господин Шварбах надеется быть лично, во всяком случае, обещал. Документы по предстоящим переговорам – в вашем кейсе. Все оговоренные детали там учтены. Вчера в правительстве я беседовал с известным вам лицом. Он обещал всестороннюю поддержку, так что можете вести себя вполне свободно. Думаю, что в ближайшие два-три дня все решится. Квоты и лицензии будут выделены. – Толстяк поморщился: лимон был на редкость кислым.

– Я всегда веду себя свободно, – подал голос Василь Василич.

Трескотня раскрасневшегося от коньяка помощника ему уже порядком надоела. Утверждение, что пароходы провожают совсем не так, как поезда, хотя бы частично соответствовало действительности, но к проводам на воздушном флоте это вряд ли относилось. Самолеты провожают так же занудно и скучно. Провожающие уныло переминаются с ноги на ногу, не решаясь покинуть аэропорт до последнего «прости» и традиционного целования перед посадкой. Переговорив обо всем, о чем можно переговорить в последние минуты, они на разные лады повторяют фразы вроде «пишите чаще» или «как прилетишь, позвони». На исходе получаса обе стороны начинают тяготиться взаимным присутствием и, поглядывая на часы, подгоняют время. Особенно тягостными бывают минуты прощания в зале VIP, где пассажир покидает зал ожидания буквально за несколько минут до формального времени отлета.

Сейчас и Василь Василичу, и Катеньке хотелось побыстрее в самолет, где можно погрузиться в то особое состояние, которое всегда сопутствует подобным вылетам. Во времена, когда даже поездка в Монголию рассматривалась как посещение потустороннего мира, казалось, что пересечение условной черты, называемой границей, вводит тебя в новую, неведомую жизнь, лишенную привычной совковой обыденности. В салоне лайнера, как правило, царило приподнятое настроение, обусловленное принятием приличной дозы спиртного, что позволяло скоротать время полета и приготовиться к встрече с райскими кущами. Увы, в порту прилета ждал не апостол Петр, а таможенная и пограничная службы. После встречи с ними все вставало на свои места. Но пока длился полет, а привычная суетная жизнь с ее мелкими и сиюминутными проблемами отдалялась со скоростью реактивного лайнера, можно было расслабиться и дать волю чувствам.

Аэровокзальный инструктаж, который проводил сейчас подвыпивший и чуть закосевший Борис Семенович Энгельсгард, раздражал и коробил. Его ритуальная бессмысленность была очевидна и для улетающих, и для провожавшего. Цели и задачи поездки были отработаны до мелочей. Десятки факсов, множество телеграмм и телефонных переговоров… Фактически перенос двух тел на сотни километров был компенсацией за проделанную работу, и, несмотря на протокольность поездки, во время нее можно будет прилично отдохнуть, принимая заботы и внимание зарубежных хозяев как неотъемлемое должное. Чаще всего навязчивое должное.

Катенька взглянула на свои часики. До отлета оставалось чуть больше сорока минут. Борис Семенович проследил за этим взглядом.

– Скоро, скоро, господа. – Он суетливо стал упаковывать в фольгу оставшиеся от трапезы продукты. – Скоро вы сядете в самолет и ту-у-у, – воспроизвел Энгельсгард гудок паровоза «Феликс Дзержинский». – Через два-три часа вас ждет солнечный Мюнхен, рестораны, магазины. – Он покосился на невозмутимого спутника Кати, что свидетельствовало об определенной степени подпития. В трезвом состоянии обозначать тайну связи шефа и прекрасной начальницы протокольного отдела – на самом деле, конечно, тайну Полишинеля – Борис Семенович не решился бы под угрозой расстрела.

Проводы утомили Энгельсгарда еще раньше. Когда до отлета оставались минуты, Борису Семеновичу стало невмоготу. Ужасно захотелось в туалет. Первый признак крайнего нервного возбуждения.

Словно услышав его мольбы, диспетчер зала объявил о посадке.

В самолете было прохладно. Сбросив шубку, Екатерина Васильевна зябко поежилась. В салоне первого класса, кроме нее со спутником, пока не было никого. За занавеской стюардессы звенели посудой, спеша еще до взлета ублажить состоятельных пассажиров. Войдя первыми, они с Василь Василичем удобно разместились в комфортных, не в пример экономическому классу, креслах. И только сейчас Катя почувствовала, как она устала. Устала от всего. От близких, от работы, хоть и интересной, но невероятно динамичной, требующей огромных душевных и физических затрат. Откинувшись в кресле и прикрыв глаза, она думала о своем спутнике, сделавшем ей такой королевский подарок. Несколько дней в Мюнхене ей представлялись сказкой. Катя много раз бывала в Германии: работая переводчицей, она вывозила в туры различные группы. По никогда еще она не выезжала туда сама по себе, без суетливой толпы туристов, шалеющих от магазинов и изобилия товаров.

Катя понимала, что благодаря именно Василию Васильевичу она перешла в новое состояние. Шеф относился к ней не как к сотруднику, а как к человеку, способному понять его, человеку, с которым можно и посоветоваться, и расслабиться, открыть душу. Кате было безразлично, что по этому поводу говорят за ее спиной. О том, что в фирме заглазно сплетничают, она, конечно, догадывалась. Но суровый нрав руководителя быстро отучил сотрудников обсуждать что-либо «вне программы». Три таких любителя стремительно лишились своих мест.

Василь Василич был и царь, и бог, и воинский начальник. Заведенный им железный порядок не мог быть нарушен никем, и никакие заслуги в прошлом не принимались в расчет. Немногословный и на первый взгляд угрюмый глава фирмы «Рецитал» смог менее чем за полгода создать мобильный рабочий коллектив, где каждый отвечал за себя и за всех вместе.

Большинство сотрудников в прошлом были сослуживцами шефа. Все они прошли серьезную школу военно-промышленного комплекса, а потому умели и работать, и думать, и, что было немаловажным, держать язык за зубами.

Екатерина заметила, что ни в ее присутствии, ни в присутствии других сотрудников особо откровенных разговоров о деятельности фирмы не велось. Не раз, заходя в кабинет шефа без предварительного звонка – эта привилегия была только для нее, хоть Катя ею и не злоупотребляла, – она замечала, что разговор моментально переходил на посторонние темы. Даже она, пользуясь немалым доверием шефа, не знала многого. Наверное, то же можно было сказать и о других сотрудниках. Каждый знал только тот объем информации, который был ему положен для решения его задач. Не больше и не меньше. Объем же информации определял сам шеф.

Для Кати было загадкой, почему единственным доверенным лицом Василь Василича – доверенным на все сто – был провожавший их Борис Энгельсгард. У нее Борис Семенович всегда вызывал некоторую настороженность, словно от него постоянно исходила неведомая опасность.

Со своим нынешним шефом Катя познакомилась во время туристической поездки, в которой Василь Василич был руководителем тургруппы, а Екатерина Савельева, как всегда, переводчицей. Эта работа требовала от них постоянного контакта, что первое время угнетало Катю. В поездках в Германию она всегда старалась держаться особняком, подальше от навязчивых туристов, озабоченных тем, как лучше потратить свою наличность.

В этой поездке случилось то, что впоследствии сблизило руководителя и переводчицу. В одном из городов неожиданно для всех – это было уже в конце поездки – исчез член тургруппы. По прошествии времени выяснилось, что он попросил политического убежища. Но тогда они были взволнованы и озабочены судьбой пропавшего парня из Саратова. Поиском пропавшего русского занялась полиция городка, но никаких концов так и не нашла. Екатерина видела, как переживает случившееся Василь Василич, хотя держался он спокойно и с достоинством. Да и вообще во время поездки он выгодно выделялся из толпы туристов. Женский глаз сразу разглядел в нем настоящего мужчину – сильного, умного, независимого.

Спустя полгода он сам позвонил ей и предложил встретиться на нейтральной территории. Подсознательно Катя была уверена, что это обязательно произойдет, просто не может не произойти.

Они сидели в маленьком ресторане на Пречистенке. Василь Василич был, как всегда, корректен и внимателен. Они пили легкое вино, вспоминали поездку и говорили. Вернее, говорила Катя. Он слушал! Изредка кивал головой, вставлял реплики. Она впервые встретила такого собеседника, которому можно открыть душу.

В этом ресторанчике Василь Василич и предложил Кате перейти к нему на работу – «на службу», как он выразился. Несмотря на то что «служить» кому-либо ей претило, она без колебаний приняла предложение. Отказаться при подобном, почти фантастическом стечении обстоятельств было бы глупо.

Самолет разбежался по полосе и, задрав нос, взмыл над городом…

Темно-вишневая «Волга» вырулила на автостраду.

– На Вспольный, Коля, – произнес Борис Семенович. Планы, связанные с работой, отошли на десятый план. Шеф улетел и не менее трех-пяти часов будет вне связи. Переговоры начнутся не сегодня, а потому услуги Энгельсгарда вряд ли потребуются. Следовательно, можно чуть расслабиться и отдохнуть. В конце концов жизнь не так уж плоха, и даже ранний подъем имеет свои преимущества. День был длинный и непредсказуемый. Тяжелый портфель, набитый представительскими напитками и закусками, весомо расположился рядом. В памяти всплыла сдобная грудь буфетчицы, но ее тут же заслонил неповторимый образ Симы, подарившей немолодому Боре Энгельсгарду не одну минуту счастья. Вот и сегодня – на целый «нонешний денечек» он свободен от мирских забот. Звонить Симе не имело смысла, так как нормальное время побудки для красавицы было после полудня. Сейчас она еще была в объятиях Морфея. Борис Семенович поморщился – бог сна почему-то предстал в его воображении в весьма конкретном образе…