Текст книги "Дочь регента. Жорж"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

Жорж до крови закусил губу.

– Итак, вновь прошу тебя, брат, пойдем со мной, это самое разумное решение.

– В третий раз повторяю: не могу.

– Этим все сказано; прощай, Жорж, но послушай меня: не доверяй неграм.

– Значит, ты отплываешь сегодня?

– Да, черт возьми, я не гордый и сумел бы улизнуть; если «Лейстер» пожелает сыграть со мной в кегли в открытом море, он увидит, откажусь ли я, но в порту, под огнем форта – благодарю за любезность. Итак, в последний раз: ты отказываешься?

– Отказываюсь.

– Прощай!

– Прощай!

Молодые люди обнялись в последний раз, Жак направился к отцу, который, ничего не подозревая, спал крепким сном, Жорж вошел в комнату, где его ждал Лайза.

– Ну как? – спросил негр.

– Вот что, – ответил Жорж, – скажи повстанцам, что у них есть вождь.

Негр скрестил руки на груди и, не спросив ничего более, низко поклонился и вышел.

Глава XIX. ЯМСЕ

Как мы уже поведали, скачки были лишь основным представлением второго дня празднества, и, так как они завершились в три часа пополудни, пестрая толпа, расположившаяся на возвышенности, направилась к Зеленой равнине, в то время как элегантные дамы и господа, присутствовавшие на состязании, в экипажах и верхом возвратились домой, с тем чтобы после обеда вновь приехать посмотреть гимнастические упражнения ласкаров, своеобразные танцы, борьбу, сопровождаемую нестройным пением и негритянской музыкой.

То и дело раздавались громкие возгласы негров, предлагавших бананы, тростниковый сахар, простоквашу.

Это представление продолжалось до шести часов вечера, затем началось малое шествие, названное так в отличие от большого шествия следующего дня.

Негры и люди с цветной кожей по природе своей любопытны и всегда рады потолкаться без дела. Они оставались здесь до конца гулянья; затем разошлись в разные стороны, одна группа направилась к Малабарскому лагерю и углубилась в лес, другая пошла вверх по реке.

В это время послышался легкий шум, и показались два негра, ползком направлявшиеся к берегу реки; один полз со стороны батареи Дюма, другой – от Длинной горы. Приблизившись с двух сторон к потоку, они поднялись и обменялись знаками – один три раза хлопнул в ладоши, другой трижды свистнул.

Тогда из чащи леса и укрепленных сооружений, из–за скал, возвышающихся над потоком, из–за манговых деревьев, склоняющихся с берега к морю, вышло множество негров и индийцев, о присутствии которых в этой местности никто не подозревал.

Индийцы разместились вокруг одного из своих предводителей, то был человек с оливковым цветом кожи, говорил он на малайском диалекте.

Негры расположились вокруг другого вождя, тоже негра, он говорил то на мадагаскарском, то на мозамбикском наречии. Один из вождей прохаживался среди собравшихся, громко болтал, декламировал, строил гримасы – то был типичный образец тщеславного человека, низкопробного интригана; звали его Антонио–малаец.

Другой вождь, спокойный, сдержанный, молчаливый, не размахивал руками, не заискивал ни перед кем, но все же привлекал к себе внимание. То был человек могучей силы и разумных поступков – Лайза, Лев Анжуана.

Они–то и являлись руководителями восстания, а окружавшие их десять тысяч метисов были их сподвижниками, единомышленниками.

Антонио заговорил первым:

– Существовал некогда остров, управляемый обезьянами и населенный слонами, львами, тиграми, пантерами и змеями.

Управляемых было в десять раз больше, чем правителей, но правители обладали талантом, павианьей хитростью, позволявшей разобщить обитателей леса, так что слоны ненавидели львов, тигры – пантер, змеи – всех остальных зверей. И получилось так, что, когда слоны поднимали хобот, обезьяны заставляли набрасываться на них змей, пантер, тигров, львов, и, как бы сильны ни были слоны, дело кончалось их поражением. Если поднимали рев львы, обезьяны направляли на них слонов, змей, тигров, так что и львы, какими бы ни были храбрыми, всегда оказывались на цепи. Если оскаливали пасть тигры, обезьяны натравливали на них слонов, львов, змей, пантер, и тигры, как бы они ни были сильны, всегда попадали в клетку. Если бунтовали пантеры, то обезьяны принуждали других зверей укротить пантер, несмотря на всю их ловкость. Наконец, если шипели змеи, обезьянам удавалось усмирить их тем же способом. Хитроумные правители сотни раз, под сурдинку, применяя свою тактику, душили восстания.

Так продолжалось долго, очень долго. Но однажды змея, более смышленая, чем другие звери, стала раздумывать: она знала четыре правила арифметики – ни больше ни меньше, чем любой кассир, и подсчитала, что число обезьян по отношению к другим зверям составляет один к восьми.

Собрав слонов, львов, тигров, пантер и змей на какой–то праздник, змея спросила у них:

«Сколько вас?»

Звери подсчитали и ответили:

«Нас восемьдесят тысяч».

«Правильно, – сказала змея, – теперь подсчитайте ваших укротителей и скажите, сколько их».

Звери подсчитали обезьян и, объявили:

«Их восемь тысяч».

«Так вы же дураки, – сказала змея, – если не уничтожили обезьян, ведь вас восемь против одной».

Звери объединились, уничтожили обезьян и стали хозяевами острова. Лучшие фрукты предназначались теперь им, лучшие поля, дома, обезьяны же стали их рабами, а самок обезьян они сделали своими наложницами… Вам понятно? – спросил Антонио.

Раздались громкие крики, возгласы «ура» и «браво», Антонио своей басней произвел не меньшее впечатление, нежели консул Менений речью, произнесенной много веков назад.

Лайза терпеливо ждал, пока все угомонятся, затем жестом, призывающим к тишине, произнес простые слова:

– Был остров, где рабы решили сбросить иго рабства; они объединились, подняли восстание и стали свободными. Ранее остров этот назывался Сан–Доминго, ныне он называется Таити, последуем их примеру, и мы будем свободными!

Вновь раздались крики «ура» и «браво», хотя, надо признаться, эта речь была слишком простой и не вызвала того энтузиазма, которым сопровождалась речь Антонио. Он это заметил, и в нем укрепилась надежда на успех в будущем.

Антонио подал знак, что хочет говорить, и все замолчали.

– Верно, Лайза говорит правду; я слышал, что за Африкой, куда заходит солнце, есть большой остров, где все негры – короли. Но и на моем острове, и на острове Лайзы был один избранный всеми вождь, только один.

– Справедливо, – сказал Лайза. – Антонио прав, разделение власти расслабляет народ, я согласен с ним, должен быть один вождь.

– А кто будет вождем? – спросил Антонио.

– Пусть решают те, кто здесь собрался, – ответил Лайза.

– Человеком, достойным стать нашим вождем, – сказал Антонио, – будет тот, кто сможет на хитрость ответить хитростью, силе противопоставить силу, смелости – смелость.

– Согласен, – заметил Лайза.

– Нашим вождем, – продолжал Антонио, – достоин быть лишь тот человек, который жил среди белых и черных, кровно связан с теми и другими; который, будучи свободным, пожертвует свободой, человек, имеющий хижину и поле, и рискующий потерять их. Только такой может стать нашим вождем.

– Согласен, – молвил Лайза.

– Я знаю лишь одного, который нам подходит.

– И я знаю, – заявил Лайза.

– Ты предлагаешь себя? – спросил Антонио.

– Нет, – ответил Лайза.

– Ты согласен, что вождем должен быть я?

– Нет, и не ты.

– Кто же тогда, – закричал Антонио, – кто же, где он?

– Да, кто же он? Пусть появится, – закричали в один голос негры и индийцы.

Лайза три раза ударил в ладоши, послышался топот лошади, и при первых лучах рождающегося дня все увидели появившегося из леса всадника, который на скаку въехал в толпу людей и резко остановил коня.

Лайза торжественно протянул руку в сторону прибывшего всадника и, обратившись к толпе негров, сказал:

– Вот ваш вождь.

– Жорж Мюнье! – воскликнули все десять тысяч повстанцев.

– Жорж Мюнье, – провозгласил Лайза. – Вы требовали вождя, который смог бы противопоставить хитрость хитрости, силу силе, смелость смелости, вот он! Вы потребовали вождя, который ранее жил с белыми и черными, человека смешанной крови, готового пожертвовать свободой, – и он перед вами! Где вы найдете другого? Он единственный.

Антонио был потрясен; взоры всех присутствующих обратились к Жоржу, послышались громкие одобрительные возгласы.

Жорж знал людей, с которыми был кровно связан, он понимал, что ему надо было прежде всего произвести впечатление своим внешним видом, поэтому на нем был роскошный, вышитый золотом бурнус, под бурнусом надет был кафтан, полученный от Ибрагима–паши, на нем блестели кресты Почетного легиона и Карла III. Его конь Антрим, покрытый великолепной красной попоной, подрагивал под своим всадником.

– Но кто нам за него поручится? – воскликнул Антонио.

– Я, – сказал Лайза.

– Жил ли он среди нас, знает ли, чего мы хотим, знает ли наши нужды?

– Нет, он не жил среди нас, он рос среди белых, изучал их науки. Да, он хорошо знает наши нужды и наши желания, ведь у нас одно желание – свобода.

– Пусть тогда он начнет с того, что освободит триста своих рабов.

– Уже сделано, с сегодняшнего утра они свободны, – заявил Жорж.

– Да, да, это правда, мы свободны, Жорж освободил нас, – раздались громкие голоса в толпе.

– Но он дружит с белыми, – произнес Антонио.

– Я заявляю всем вам, – ответил Жорж, – что вчера я порвал с ними навсегда.

– Но он любит белую девушку, – возразил Антонио.

– И это еще одна победа для нас, цветных, – ведь белая девушка любит меня.

– Но если ее предложат Жоржу в жены, – воскликнул Антонио, – он нас продаст и помирится с белыми.

– Если мне предложат ее в жены, я отвергну это предложение: я желаю, чтобы она сама избрала меня в мужья, помощь белых мне не нужна.

Антонио хотел было еще что–то сказать, но в этот момент раздался возглас: «Да здравствует наш вождь Жорж!

Да здравствует наш вождь!», – и малаец умолк.

Жорж обратился к толпе:

– Друзья мои, наступает день и час, когда мы расстанемся. В четверг будет праздник, вы не работаете и сможете явиться сюда в восемь вечера, я буду здесь, возглавлю вашу колонну, и мы направимся в город.

– Да, да, согласны, – закричала в один голос толпа.

– Еще условимся: если среди нас окажется предатель, и если предательство будет доказано – каждый из нас может безотлагательно предать его смерти любым способом. Согласны так поступить с предателем? Я первый принимаю такое решение.

– Да, да, – в один голос воскликнула толпа, – если окажется предатель – смерть ему. Смерть предателю!

– Так, хорошо, а теперь скажите, сколько вас?

– Нас десять тысяч, – сказал Лайза.

– Триста моих единомышленников должны выдать каждому из вас по четыре пиастра, к четвергу вы все обязаны приобрести какое–нибудь оружие. До встречи в четверг.

Жорж попрощался и исчез так же быстро, как и появился.

Сразу же триста негров открыли мешки с золотом и начали раздавать обещанные деньги.

Этот царственный дар обошелся Жоржу Мюнье в двести тысяч франков. Но что значила эта сумма для богатого человека, который готов был пожертвовать всем состоянием во имя сокровенной мечты, которой издавна был увлечен. Наконец эта мечта должна осуществиться.

Перчатка брошена.

Глава XX. СВИДАНИЕ

Жорж возвратился домой гораздо более спокойным, чем можно было ожидать. Он был одним из тех людей, которых убивает бездеятельность и возвышает борьба. На случай непредвиденного нападения он приготовил оружие, чтобы, если потребуется, отступить в Большие леса, которые не раз обошел еще ребенком. Таинственность леса и необъятность моря с детства привили ему романтическую мечтательность.

И все же тем, на кого пала вся тяжесть непредвиденных событий, был его отец. В течение прошедших четырнадцати лет сокровенным желанием его было вновь увидеть своих детей; наконец желание его исполнилось. Он увидел их обоих, однако с тех пор жизнь его стала беспокойной; один из сыновей – капитан невольничьего судна, вынужден был беспрестанно бороться со стихией и с принятыми законами, другой – заговорщик – восстал против расовых предрассудков и сильных мира сего. Оба вступили в борьбу против самых могучих противников, оба подвергаются опасности, в то время как он, скованный привычкой к спокойному повиновению, вынужден молча наблюдать, как оба они приближаются к пропасти, будучи не в силах удержать их, и утешает себя лишь тем, что беспрестанно повторяет: «По крайней мере я убежден в одном – я умру вместе с ними».

В самое ближайшее время должна была решиться судьба Жоржа; через два дня произойдет событие, которое определит его место в истории: либо он станет вторым Туссен–Лувертюром , либо новым Петионом . В эти дни Жорж жалел только о том, что не может поговорить с Сарой, ведь было бы неосторожным пойти в город и искать там своего постоянного гонца Мико–Мико. Но вместе с тем Жорж был убежден, что девушка верит в него так же, как он верит в нее.

Оставив окно полуоткрытым, повесив пистолеты у изголовья и положив саблю под подушку, Жорж уснул богатырским сном. Пьер Мюнье, вооружив пять нефов, в которых он был уверен, и оставив их сторожить свой дом, сам стал на пост, охранявший дорогу в Моку. Так он оградил Жоржа от опасности быть захваченным врасплох.

Ночь прошла спокойно.

Нужно сказать, что среди заговорщиков существует закон: строго соблюдать тайну. Эти бедные люди еще не столь цивилизованны, чтобы считать, сколько можно заработать на измене. Следующая ночь прошла, как и предшествовавшая, и Жорж был убежден, что его не предали. Всего лишь несколько часов оставалось до начала осуществления его замысла.

К девяти часам утра явился Лайза, Жорж провел его в свою комнату. Ничего не изменилось в обусловленном плане восстания, преданность Жоржу, вызванная его великодушием, возрастала. В десять часов десять тысяч вооруженных повстанцев должны были собраться на берегах реки Латанье; заговорщики должны были приступить к действию.

В то время как Жорж расспрашивал Лайзу о расположении отрядов и обсуждал с ним реальные возможности успеха их рискованного предприятия, он издали увидел своего друга Мико–Мико, который, держа на плече корзины на бамбуковой палке, приближался к дому. Этот визит был как нельзя более кстати: со дня скачек Жорж даже мельком не видел Сару.

Как ни владел собой молодой мулат, он все же открыл окно и подал знак Мико–Мико поскорее войти в дом. Лайза хотел удалиться, но Жорж задержал его, потому что должен был еще что–то ему сказать.

Как и предвидел Жорж, Мико–Мико явился в Моку не по собственному желанию: войдя, он вручил записку от Сары.

Вот что в ней содержалось; «Дорогой друг, приходите сегодня к двум часам пополудни к лорду Уильяму Маррею, вы узнаете новость, о которой я не могу сообщить ни слова, настолько я счастлива. Посетив его, зайдите ко мне, буду ждать в нашем павильоне. Ваша Сара»..

Жорж дважды перечитал записку, но ничего не понял о двух предстоящих свиданиях. Какую новость мог сообщить ему губернатор, которая осчастливила Сару, и как мог Жорж, выйдя от лорда Маррея, средь бела дня, в присутствии многих, появиться у де Мальмеди?

Один лишь Мико–Мико мог бы объяснить ему все; и Жорж стал расспрашивать китайца, но тот ничего не знал.

Сара послала за ним Бижу, китаец последовал за негром и встретился в павильоне с девушкой, она передала ему письмо Жоржу и дала золотую монету; больше он ничего не знал.

В это время послышался стук копыт, прибыл курьер от губернатора, он вошел в комнату Жоржа и вручил ему письмо от лорда Маррея, в котором говорилось: «Мой дорогой спутник по путешествию! Все это время, что мы не виделись, я был занят устройством ваших дел; мне представляется, что они идут успешно. Будьте любезны прийти ко мне сегодня в два часа. Надеюсь сообщить вам приятные новости. Ваш лорд У. Маррей».

По содержанию оба письма были сходны; поэтому, как ни опасно было появиться в городе при сложившейся ситуации и как ни был Жорж осмотрителен, он все же с присущей ему гордостью счел, что отказаться от свиданий было бы проявлением трусости. Поэтому он обратился к курьеру с просьбой приветствовать лорда и сообщить, что прибудет в назначенный час.

Курьер удалился, а Жорж сел за стол и написал Саре:

«Да будет благословенно ваше письмо! Это первое письмо, которое я получил от вас, и хотя оно очень короткое, вы сказали все то, что я хотел знать, вы меня не забыли, вы любите меня, вы преданы мне, как и я вам.

Я пойду к лорду Маррею в указанный вами час. Будете ли вы там? Об этом вы умолчали. Увы! Радостные для меня новости могут исходить только из ваших уст, так как единственное счастье для меня в этом мире – стать вашим мужем. До сих пор я делал для этого все, что мог. Будьте же верны мне, Сара, как буду верен вам я. Каким бы близким ни казалось счастье, я очень боюсь, что, прежде чем обрести его, нам придется пережить мучительные испытания. И все же я убежден: никто на свете не может противостоять нашей непоколебимой воле, нашей глубокой и преданной любви. Ваш Жорж».

Он вручил письмо Мико–Мико, который, подхватив свой бамбуковый шест с корзинами, отправился в Порт–Луи.

Жорж остался вдвоем с Лайзой. Лайза слышал и понял все, что здесь происходило.

– Вы идете в город? – спросил он Жоржа.

– Да, – ответил тот.

– Это неосторожно.

– Да, я знаю, но я должен идти, я был бы трусом, если бы не пошел.

– Согласен, идите, но если в десять часов вас не будет на реке Латанье?..

– Значит, я арестован или мертв, тогда явитесь все в город освободить меня либо отомстить.

– Хорошо, – произнес Лайза, – положитесь на меня.

И два человека, понимавшие друг друга с первого слова; с одного движения руки, расстались, ничего более не пообещав и не посоветовав друг другу.

В десять утра от отца пришел слуга пригласить Жоржа к завтраку.

В столовой он вел себя так, как будто ничего не случилось. Пьер Мюнье, посмотрев на него с отеческой заботой, увидел, что сын выглядит спокойным; приветствуя отца, он улыбался, как обычно.

– Да благословит тебя господь, дорогое дитя! Видя, что тебе несут одно письмо за другим, я боялся, что ты получишь плохие известия, но твой вид успокаивает меня; значит, мои опасения не оправдались.

– Вы правы, дорогой отец, – ответил Жорж, – все идет хорошо, восстание назначается сегодня вечером, а посланцы принесли мне два письма: одно от губернатора, который назначил мне свидание сегодня, другое от Сары, она признается, что любит меня.

Пьер Мюнье был поражен. Впервые он услышал от Жоржа о готовившемся восстании рабов и о его дружбе с губернатором; Пьер что–то слышал об этом раньше и был поражен до глубины души, что его любимый Жорж вступил на этот путь.

Он произнес несколько слов, но Жорж остановил его.

– Отец, – воскликнул он с улыбкой, – вспомните тот день, когда вы проявили чудеса храбрости, после того как освободили добровольцев, захватили знамя. Знамя это забрал у вас Мальмеди, тогда вы предстали перед врагом – мужественный, благородный; впрочем, таким вы всегда будете встречать любую опасность. Тогда я поклялся, что настанет день, когда отношения между людьми будут дружественными; день этот наступает, я не нарушу данной мною клятвы. Бог рассудит спор между рабами и господами, между слабыми и сильными, между мучениками и палачами, вот и все! Такова жизнь!

В то время как Пьер Мюнье, чувствуя, словно на него навалилась вся тяжесть мира, не решился возражать пылким словам сына и сидел, удрученный и подавленный, Жорж приказал Али оседлать коня. Закончив завтрак и с грустью взглянув на отца, он направился к выходу.

Старик бросился к сыну. Жорж обнял и расцеловал отца.

– Сын мой! Сын мой! – воскликнул Пьер Мюнье.

– Отец! У вас будет спокойная и благородная старость, или я лягу в кровавую могилу. Прощайте.

Жорж выбежал из комнаты, старик же с глубоким стоном опустился в кресло.

Глава XXI. ПРЕДЛОЖЕНИЕ ОТВЕРГНУТО

В двух лье от дома отца Жорж увидел Мико–Мико, идущего из Порт–Луи, он остановил лошадь, подозвал китайца и тихим голосом сказал ему несколько слов. Мико–Мико, поняв, что от него хотят, удалился.

У подножия горы Открытия Жоржу встретилось множество горожан. Внимательно всмотревшись в лица, он пришел к убеждению, что им ничего не известно о восстании, которое должно было начаться вечером. Жорж продолжал путь, прошел лагерь негров и прибыл в город.

В городе было спокойно. Все, казалось, занимались своими делами. Не ощущалось никакой напряженности. Суда плавно покачивались в укрытии порта. Набережная была заполнена гуляющими. Прибывшее из Калькутты американское судно стало на якорь против Свинцовой собаки.

Однако же появление Жоржа произвело заметное впечатление; очевидно, это было связано с происшествием на скачках, с тем, что мулат нанес неслыханное оскорбление белому человеку.

Находившиеся здесь люди, увидев молодого мулата, перестали говорить о делах и, перешептываясь, стали наблюдать за ним, удивляясь, что он осмелился вновь появиться в городе. Но Жорж, казалось, не придал этому значения; он с таким презрением посмотрел на окружающих, что те мгновенно смолкли.

К тому же две чеканные рукоятки пистолетов торчали у него из–за пояса.

Особое внимание обратил Жорж на солдат и офицеров, которых увидел на дороге. Они производили впечатление скучающих людей, перенесенных с одного континента на другой, приговоренных к изгнанию за тридевять земель. Если бы эти солдаты и офицеры знали, какое занятие готовит им Жорж на ночь, они наверняка были бы если не более оживленными, то, во всяким случае, более озабоченными!

Все в городе внушало спокойствие.

В таком состоянии духа Жорж подъехал к дому губернатора, бросил уздечку коня на руки Али и приказал тому не отлучаться. Затем он пересек двор, поднялся на крыльцо и оказался в приемной губернатора.

Слугам заранее был отдан приказ: как только появится Жорж Мюнье, доложить о его приходе. Слуга открыл дверь салона и доложил о прибывшем.

Жорж вошел; в салоне были лорд Маррей, господин де Мальмеди и Сара. Она устремила взгляд на молодого человека и была удивлена, увидев, что лицо Жоржа выражало скорее озабоченность, нежели радость; он нахмурился, брови его сошлись, горькая улыбка мелькнула на губах.

Сара при его появлении быстро встала, но, почувствовав, что ноги ее подгибаются, медленно опустилась в кресло.

Господин де Мальмеди удовольствовался едва заметным поклоном; лорд Уильям Маррей направился к Жоржу, протягивая руку.

– Мой юный друг, – заговорил он, – я счастлив сообщить вам новость, которая, надеюсь, будет осуществлением вашей мечты. Господин де Мальмеди, горя желанием положить конец розни между расами и кастами, которая вот уже два века порождает несчастье не только на нашем острове, но и во всех колониях, – так вот, мсье де Мальмеди дает согласие на ваш брак с его племянницей Сарой де Мальмеди.

Сара, покраснев, украдкой взглянула на молодого человека, но Жорж только поклонился, не обмолвившись ни словом. Господин де Мальмеди и лорд Маррей посмотрели на него с удивлением.

– Дорогой мсье де Мальмеди, – произнес Маррей, улыбаясь, – я вижу, наш недоверчивый друг не верит моим словам; скажите же ему вы, что согласны принять его предложение и что вы хотели бы, чтобы вражда между вашими семьями была навсегда забыта.

– Разумеется, мсье, – весьма неохотно произнес де Мальмеди, – господин губернатор сказал сущую правду о моем отношении к вам. Если вы сохранили неприятные воспоминания о прошлом, о событиях при захвате Порт–Луи, забудьте их; мой сын поступит так же, я обещаю это от его имени. О вашем союзе с моей племянницей господин губернатор уже сказал, я даю согласие на этот брак, слово за вами, если сегодня вы не откажетесь…

– О, Жорж! – воскликнула Сара, увлеченная мгновенным порывом.

– Не спешите осуждать меня, дорогая Сара, – произнес молодой человек, – поверьте, мое решение продиктовано настоятельной необходимостью. Сара, клянусь перед богом и людьми, после вечера в павильоне, после встречи на балу, после того, как я впервые увидел вас, Сара, вы моя жена, никакая женщина, кроме вас, не будет носить имя человека, которого вы так великодушно не отвергли, хотя это имя и – унижено расовым предрассудком, я скажу лишь, что требуются некоторые формальности и время.

Жорж обратился к губернатору.

– Благодарю вас, – продолжал он, – благодарю. Тем, что сейчас происходит, я обязан вашему великодушию и дружескому расположению. Но с того момента, когда мсье де Мальмеди отказал мне в руке своей племянницы, а мсье Анри вновь оскорбил меня, я считал долгом отомстить за отказ и за нанесенное мне оскорбление, предав обидчика публичному позору; тем самым я решительно порвал с белыми, и отныне сближение между нами невозможно. Я не знаю, что руководит поступками мсье де Мальмеди, каковы его намерения; может быть, в чем–то он может пойти мне навстречу, однако я не могу и не хочу идти навстречу ему.

Если мадемуазель Сара любит меня, она свободна, она изберет мужа по своему разумению, сама распорядится своим состоянием. Если она снизойдет до моего положения, то этим еще более возвысится в моих глазах.

– О, мсье Жорж, – воскликнула Сара, – вы хорошо знаете…

– Да, я знаю, что вы благородная девушка с любящим сердцем и чистой душой. Я знаю, вы будете со мной, вопреки всем предрассудкам и преградам. Я знаю, что должен только ждать, и вы придете ко мне, потому что вы приносите жертву, вы уже решили великодушно принести ее. Что касается вас, мсье де Мальмеди, и вашего сына Анри, отвергнувшего мой вызов, понадеявшись на то, что его друзья отхлещут меня кнутом, то знайте, что между нами будет вечная борьба; смертельная ненависть наша найдет выход лишь в кровавом поединке или в моем глубочайшем презрении; пусть же ваш сын выбирает.

– Господин губернатор, – возразил де Мальмеди с достоинством, какого трудно было от него ожидать. – Вы видите, я сделал все, что от меня зависело; пожертвовал гордостью, забыл нанесенные мне оскорбления, но, не нарушая приличий, я не могу еще чем–либо поступиться и буду ожидать объявленную мсье Жоржем войну. Мы будем ждать нападения и будем защищаться. Отныне мадемуазель, как объявил мсье, вы свободны и вольны распоряжаться своим сердцем и состоянием.

Выбирайте же: оставаться с ним или уйти со мной.

– Мой долг следовать за вами, – обращаясь к дяде, сказала Сара. – Прощайте, Жорж; я ничего не поняла из того, что вы говорили; несомненно, вы сказали то, что должны были сказать.

С исполненным достоинства реверансом, обращенным к губернатору, Сара удалилась с господином де Мальмеди.

Лорд Уильям Маррей проводил их до двери, вышел с ними и некоторое время спустя возвратился.

Его проницательный взгляд подметил решимость Жоржа и непоколебимую уверенность в себе. Мгновение оба молчали, отлично понимая друг друга.

– Итак, – произнес губернатор, – вы отвергли предложение.

– Я счел своим долгом так поступить, милорд.

– Простите, не подумайте, что я допрашиваю вас; но не могу ли я узнать, какие побуждения продиктовали ваш отказ?

– Чувство собственного достоинства.

– Это единственная причина?

– Если есть другая, то, господин губернатор, разрешите о ней не говорить.

– Послушайте, Жорж, – сказал губернатор в порыве непринужденности, которая вовсе не была свойственна его холодной натуре, – послушайте. С того момента, как я встретил вас на борту «Лейстера», с тех пор, как я смог оценить ваши высокие душевные качества, во мне живет желание поручить вам важную миссию – объединить враждующие касты острова. Я проникся вашими убеждениями, вы раскрыли передо мной тайну своей любви, и я согласился исполнить вашу просьбу – быть посредником в ваших делах. За это, Жорж, – продолжал лорд Маррей, кивком ответив на поклон Жоржа, – за это, дорогой мой друг, вы мне ничего не должны; вы искренне приняли мои добрые пожелания, помогли составить план примирения враждующих групп, уточнили мои политические проекты. Я сопровождал вас, когда вы направились к мсье де Мальмеди, я старался поддержать вашу просьбу своим присутствием, авторитетом, значением своего имени.

– Я знаю, милорд, и благодарю вас. Однако вы сами убедились, что ни авторитет вашего столь уважаемого имени, ни ваше присутствие, как бы оно ни было для меня лестно, не смогли предотвратить полученный мной отказ.

– Мне было столь же тяжело, как вам, Жорж, я восхищался вашей сдержанностью, ваше хладнокровие подсказало мне, что вы готовили грозное возмездие. Это возмездие свершилось на глазах у всех, в день скачек, и тогда я понял, что, по всей вероятности, следует отказаться от проекта примирения враждующих слоев населения острова.

– Тогда, прощаясь, я предупредил вас об этом.

– Да, я помню, но послушайте: я не признал себя побежденным; вчера, придя в дом к мсье де Мальмеди, я обратился с настоятельной просьбой, почти злоупотребляя влиянием, связанным с моим положением, и добился от отца согласия предать забвению былую неприязнь к вашему отцу, а от Анри – забыть вновь возникшую ненависть к вам; и я добился согласия их обоих на то, чтобы мадемуазель де Мальмеди стала вашей супругой.

– Сара вольна поступить, как пожелает, милорд, – живо прервал его Жорж, – и, чтобы стать моей женой, благодарение богу, она не нуждается в чьем–либо согласии.

– Да, это так, – продолжал губернатор, – но согласитесь, есть разница, похитите ли вы девушку из дома воспитателя, или получите ее руку с согласия семьи. Поразмыслите над тем, что вам диктует ваша гордость, мсье Мюнье, и вы поймете: я сделал все возможное, чтобы полностью удовлетворить ее, добился успеха, какого вы и сами не ожидали.

– Это верно, – ответил Жорж, – к несчастью, слишком поздно пришло это согласие.

– Но почему же, почему слишком поздно?

– Избавьте меня от ответа на этот вопрос, милорд. Это моя тайна.

– Ваша тайна, бедный мой юноша, ну хорошо же; хотите, я раскрою эту тайну, которую вы от меня скрываете?

Жорж посмотрел на губернатора с недоверчивой улыбкой.

– Ваша тайна! – продолжал губернатор. – Вы думаете, что тайна надолго сохранится, если она доверена десяти тысячам людей?

Жорж продолжал смотреть на губернатора, теперь уже без улыбки.

– Послушайте меня, – сказал губернатор, – вы хотите погубить себя, а я хочу спасти вас. Я пришел в дом де Мальмеди, уединился с ним и сказал: «Вы не оценили Жоржа Мюнье, грубо оттолкнули, вынудили его открыто порвать всякие отношения с вами, вы совершили ошибку, так как Жорж Мюнье – выдающаяся личность, человек с чувствительным сердцем и благородной душой. Такой человек способен на многое, и доказательством служит то, что ныне жизнь наша в его руках; он руководитель массового заговора. Завтра в десять часов вечера Жорж Мюнье направится в Порт–Луи во главе десяти тысяч негров, – я говорил с ним об этом вчера. Мы располагаем гарнизоном всего в тысячу восемьсот человек, и если у меня не возникнет план спасения, какие порой рождаются у здравомыслящих людей, пройдет день, и Мюнье, которого вы презираете как потомка рабов, быть может, станет нашим властелином и не пожелает иметь вас в числе своих рабов. Так вот, мсье, вы можете предотвратить эту беду, – сказал я ему, – можете спасти колонию. Забудьте прошлое, согласитесь на брак вашей племянницы с Жоржем, в чем вы ранее ему отказали; если он выразит согласие – ведь роли переменились и соотношение сил тоже может измениться, – этим вы сможете спасти не только собственную жизнь, свободу, состояние, но и жизнь, свободу и состояние всех нас». Вот что я ему сказал. И тогда он согласился на мою мольбу, на мою настоятельную просьбу и повеление. Но случилось именно то, что я предвидел: вы слишком далеко зашли, приняв на себя обязательства, которые не можете теперь нарушить.