Текст книги "Дочь регента. Жорж"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Такая смелость считалась в колониях неслыханной, беспримерной дерзостью и, по мнению отца, должна была навлечь на того, в чьем сердце она зажглась, земную кару и гнев небес.

А Жак прекрасно понимал, что Жорж может любить белую женщину, хотя он сам решительно предпочитал негритянок. Он был настроен достаточно демократично, чтобы понимать и уважать вкусы другого. К тому же он считал, что Жорж красавец, богач, во всем превосходящий других мужчин, может претендовать на руку белой женщины, будь то хоть Алина, царица Голконды !

Не долго думая он изложил Жоржу свой план действий, который очень упрощал дело: в случае отказа господина де Мальмеди Жак предлагал похитить Сару и отвезти в какое–нибудь место на земле, где Жорж мог бы присоединиться к ней. Жорж поблагодарил брата за предложение, но, так как он сам наметил другой план, отказался.

На следующий день обитатели Моки сошлись чуть ли не на рассвете; им нужно было сообщить друг другу много такого, что не успели сказать накануне. Около одиннадцати часов Жаку захотелось увидеть места, где проходило его детство, и он предложил отцу и брату совершить прогулку и поделиться воспоминаниями. Старик Мюнье согласился, но Жорж, как мы знаем, ожидал новостей из города, потому ему пришлось отпустить их вдвоем и остаться в доме, где он назначил свидание Мико–Мико.

Полчаса спустя появился посланник Жоржа, он нес свой длинный бамбуковый шест с двумя корзинами, как обычно, когда занимался торговлей в городе; предусмотрительный продавец полагал, что, возможно, по дороге ему встретится какой–нибудь любитель китайских изделий. Несмотря на свое с таким трудом приобретенное самообладание, Жорж открыл дверь с сердечным волнением; ведь китаец встречался с Сарой и должен был рассказать об этой встрече.

Как и следовало ожидать, все прошло как нельзя более удачно. Мико–Мико воспользовался привилегией свободно входить в дом господина де Мальмеди. Бижу, который видел, как его хозяйка покупала у китайца веер, провел его прямо к Саре.

Увидев Мико–Мико, Сара была потрясена, она подумала о Жорже; девушка поспешила принять китайца, сожалея лишь о том, что принуждена объясняться с ним только знаками. Мико–Мико вытащил из кармана карточку, на которой Жорж своей рукой написал цены различных товаров.

Мико–Мико надеялся, что товары эти понравятся Саре. Он подал карточку девушке, повернув той стороной, где было написано имя Жоржа.

Сара невольно покраснела и быстро перевернула карточку. Она поняла, что Жорж, не имея возможности ее увидеть, воспользовался способом напомнить о себе. Не торгуясь, она купила все вещицы, цена которых была обозначена на карточке, и так как продавец не просил вернуть ему карточку, оставила ее у себя.

Когда Мико–Мико выходил от Сары, его остановил Анри.

Он позвал китайца к себе, чтобы посмотреть его товар. Анри ничего не купил, но дал понять Мико–Мико, что вскоре собирается жениться на кузине и что ему понадобятся самые прелестные безделушки, какие только сможет достать китаец.

Этот визит позволил Мико–Мико тщательно рассмотреть дом. А так как среди шишек, украшавших голый череп Мико–Мико, больше всех выделялась шишка памяти, он прекрасно запомнил внутреннее расположение дома господина де Мальмеди.

Во время рассказа Мико–Мико Жорж часто улыбался, но каждый раз выражение его лица менялось. В первый раз он улыбнулся, когда его посланник сказал, что Сара оставила себе карточку; затем – когда тот сообщил, что Анри женится на кузине, и, наконец, когда сказал, что в павильон можно попасть через окно, выходящее на террасу.

Жорж положил перед Мико–Мико карандаш и бумагу; пока торговец чертил план дома, он взял перо и принялся писать письмо.

Письмо и план дома были закончены одновременно.

Жорж встал и прошел в спальню, откуда принес восхитительную шкатулку работы Буля, достойную принадлежать мадам де Помпадур. Он положил в нее только что написанное письмо, запер на ключ и передал шкатулку и ключ Мико–Мико, сопроводив эти действия наставлениями, после чего Мико–Мико опять получил монету за новое поручение, которое должен был выполнить. Приведя свой бамбуковый шест в равновесие на плече, китаец отправился в город с той же скоростью, с какой пришел оттуда.

Прибыв в Порт–Луи, он направился к дому господина де Мальмеди, куда теперь благодаря заказу Анри мог входить беспрепятственно. Он вошел в дом тем более уверенно, что, проходя через порт, видел там господ де Мальмеди, отца и сына: они смотрели на корабли, стоявшие на якоре, капитаны которых, опасаясь сильных порывов ветра, велели закрепить суда двойными швартовами. Итак, Мико–Мико вошел в дом, не боясь, что кто–нибудь помешает осуществить его намерение. Бижу, который утром видел Мико–Мико, совещавшегося с молодым хозяином и с той, кого Бижу уже считал молодой хозяйкой, вновь повел китайца к Саре, которая, по своему обыкновению, находилась в павильоне.

Как и предвидел Жорж, из новых предметов, предложенных торговцем взору юной креолки, внимание ее привлекла прелестная шкатулка. Сара взяла ее, осмотрела со всех сторон, полюбовавшись внешним видом, захотела посмотреть, как выглядит шкатулка внутри, и спросила ключ, чтобы открыть ее; тогда Мико–Мико, пошарив в карманах, знаками показал, что ключа у него нет, быть может, он забыл его дома и сейчас пойдет за ним, и вышел, оставив шкатулку Саре.

Десять минут спустя, когда девушка с любопытством вертела в руках чудесный ларец, появился Бижу и подал ей ключ, который прислал Мико–Мико.

Бижу вышел из комнаты, чтобы закрыть ставни в доме, – приближался ураган.

Жорж все это предвидел и рассчитал.

Важно, чтобы Сара была одна в тот момент, когда найдет его послание. Оно не должно быть запечатано, чтобы Сара не смогла вернуть письмо, не прочитав.

Секунду Сара колебалась, но, поняв, от кого письмо, движимая глубоким чувством, которым было исполнено ее сердце, не смогла побороть желание узнать, что пишет Жорж; взволнованная, зардевшаяся, она взяла записку и прочла:

«Сара!

Нет надобности говорить вам, что я люблю вас, вы это знаете; мечтой моей жизни была такая подруга, как вы. В жизни бывают исключительные обстоятельства и напряженные моменты, когда все общественные условности исчезают перед настоятельной необходимостью.

Сара, вы любите меня?

Подумайте, какой будет ваша жизнь с Анри! Представьте себе, какой она будет со мной.

С ним – уважение общества.

Со мной – позор ложных суждений.

Но, повторяю, я люблю вас больше, чем кто–либо другой, и всегда буду любить.

Мне известно, что господин де Мальмеди спешит стать вашим мужем, поэтому нельзя терять времени. Вы свободны. С открытым сердцем выбирайте между мной и Анри.

Ответ ваш будет для меня святыней, словно повеление моей матери. Сегодня в десять часов вечера буду в павильоне.

Жорж».

Сара с испугом осмотрелась вокруг. Ей казалось, что она сейчас увидит Жоржа.

В этот момент дверь отворилась, и вместо Жоржа появился Анри; она спрятала письмо на груди.

Как мы уже видели, Анри обычно не очень деликатно вел себя по отношению к кузине. На этот раз он выбрал самый неблагоприятный момент, когда она была всецело поглощена мыслями о другом.

– Простите меня, милая Сара, – сказал Анри, – я пришел, не предупредив, но при наших отношениях, при том, что через две недели мы станем мужем и женой, надеюсь, что моя дерзость оправданна. Я пришел сказать вам: если в саду есть цветы, которыми вы дорожите, лучше внести их в дом.

– Почему? – спросила Сара.

– Разве вы не видите, что приближается ураган и для цветов, как и для людей, лучше оставаться дома?

– О боже! – вскричала Сара, думая о Жорже. – Значит, следует опасаться.

– Нам, у которых прочный дом, опасаться нечего, – ответил Анри, – но беднякам, живущим в хижинах, или тем, кто окажется на дороге.., признаться, я не хотел бы быть на их месте.

– Вы думаете, будет ураган, Анри?

– Черт возьми! Конечно, думаю. Разве вы не слышите?

– Чего?

– Как стонут кипарисы в саду…

– Да, они стонут, а это признак бури?

– И посмотрите на небо, оно все в тучах… Так вот, повторяю, Сара, если у вас есть цветы, которые надо внести в дом, не теряйте времени; а я спрячу наших собак.

В самом деле, темнота наступала с необыкновенной быстротой, небо покрывалось зловещими черными тучами, время от времени налетали порывы ветра, сотрясавшие дом, затем наступало затишье, но это было похоже на агонию задыхающейся природы. Сара посмотрела в окно и увидела, что манговые деревья дрожат, словно предчувствуя борьбу, которая начинается между ветром, землей и небом, а китайская сирень печально склоняет свои гроздья к земле. При виде этого девушку охватил ужас; она сложила руки и прошептала:

– Боже мой! Господи! Спаси его.

В этот момент Сара услышала голос дяди, который звал ее. Она открыла дверь.

– Сара, дитя мое, – сказал господин де Мальмеди, – идите сюда, в павильоне небезопасно.

– Иду, дядя, – сказала девушка, запирая дверь и унося с собой ключ, она боялась, что кто–нибудь войдет в ее отсутствие. Но, вместо того чтобы присоединиться к Анри и его отцу, Сара вернулась, в спальню. Минуту спустя господин де Мальмеди пришел посмотреть, что она там делает: она стояла на коленях перед распятием у подножия кровати.

– Что же вы делаете здесь, вместо того чтобы пить чай с нами?

– Дядя, – сказала Сара, – я молюсь за путешественников.

– О господи! – сказал господин де Мальмеди. – Я уверен, что на всем острове не найдется безумца, который пустится в путь в подобную погоду.

– Дай–то бог, дядюшка, – сказала Сара.

И продолжала молиться.

Сомнений не было: бедствие, которое предчувствовал Жак своим верным чутьем моряка, вот–вот должно было разразиться; один из ужасных ураганов, гроза колоний, надвигался на Иль–де–Франс.

Как мы уже сказали, ночь наступала с устрашающей быстротой, но молнии сверкали так часто и ярко, что темноту почти вытеснил голубоватый мертвенный свет, придававший всем предметам тусклый оттенок исчезнувших миров, в которые Байрон заставил проникнуть Каина в сопровождении сатаны.

Короткие промежутки, когда молнии позволяли мраку воцариться над землей, были заполнены тяжелым грохотом грома, который зарождался за горами, скатывался по склонам, поднимался над городом и исчезал далеко за горизонтом. Мощные порывы ветра следовали за молнией, возникавшей в разных местах, и проносились, сгибая, как тонкие ивы, самые мощные деревья, которые затем выпрямлялись, боязливо и медленно, жаловались и стонали под новыми, еще более сильными порывами.

В центре острова, в особенности в районе Мока и па равнинах, свирепствовал ураган, словно радуясь своей разбушевавшейся стихии. Потому Пьер Мюнье был вдвойне напуган, узнав, что Жак уехал, а Жорж готов уехать, но осознал свое. бессилие. Сжимаясь от воя ветра, бледнея от раскатов грома и вздрагивая при каждой вспышке молнии, бедный отец и не пытался удержать Жоржа подле себя. А Жорж, казалось, становился все смелее по мере того, как приближалась опасность: в отличие от отца он поднимал голову при звуках грома, улыбался при вспышках молнии. Он, который уже успел испытать все человеческие страсти, казалось, подобно Дон Жуану, с нетерпением ждал теперь случая сразиться с самим богом.

Поэтому, когда настал час отъезда, Жорж с присущей ему решимостью подошел к отцу, протянул ему руку и, слов, но не понимая, почему дрожит рука старика, вышел уверенным шагом и со спокойным лицом, как будто не случилось ничего особенного. У дверей ему встретился Али, который с ленивым восточным послушанием держал за уздечку оседланного Антрима. Словно почувствовав свист самума или рев камзена, сын пустынь с ржанием уперся, но, услышав знакомый голос хозяина, успокоился, косясь в сторону Жоржа диким глазом и раздувая ноздри. Жорж погладил его и сказал несколько слов по–арабски; затем с легкостью превосходного наездника вскочил в седло без помощи стремян.

В тот же миг Али отпустил поводья, и Антрим поскакал с быстротою молнии, так, что Жорж не заметил отца, который, желая как можно позже расстаться с любимым сыном, приоткрыл дверь и следил за ним глазами до тех пор, пока Жорж не исчез в конце аллеи, ведущей к дому.

Он ехал не менее часа, перескакивая через стволы поваленных деревьев, ручьи, превратившиеся в потоки, выкорчеванные из земли и катящиеся по склонам гор камни. Вскоре он увидел море, взволнованное, зеленоватое, пенящееся, грохочущее, грозно ударяющее о берег, словно его уже не сдерживали руки бога.

Жорж приблизился к подножию горы Сигналов, объехал ее, пересек мост, ведущий в город, свернул направо, на улицу Кот д'Ор, пересек укрепления и по улице Рамп спустился в парк Компании. Потом, поднявшись в гору по пустынному городу, среди обломков поваленных труб, обрушенных стен, летящей черепицы, он продолжал путь по Театральной улице и, резко повернув направо, выехал на улицу Правительства. Углубившись в тупик улицы, Жорж соскочил с коня, отодвинул барьер, отделявший тупик от переулка подле дома господина де Мальмеди, закрыл за собой калитку, бросил уздечку на шею Антрима. Пройдя по крышам и спрыгнув на землю, он очутился на террасе, куда выходили окна павильона.

В это время Сара была в своей комнате; она слушала рев ветра, осеняя себя крестным знамением при каждой вспышке молнии, беспрерывно молилась, сначала призывая бурю, в надежде, что буря не позволит Жоржу выехать из дома; потом тихонько шептала, что, если такой человек, как Жорж, обещает что–либо, он исполнит обещание, пусть даже мир обрушится на него. Тогда она взывала к богу, чтобы он успокоил ветер и потушил молнии; ей представлялось, что Жорж раздавлен деревом, разбился о скалу, катится по дну потока. Внезапно поняв, какую власть ее спаситель уже имеет над ней, она почувствовала, что сопротивляться этому влечению бесполезно, никакое сопротивление не властно над любовью, уже родившейся и такой могущественной, что бедное сердце может только биться и стонать, признавая себя побежденным.

По мере того как шло время, волнение Сары усиливалось. Устремив взгляд на часы, она следила за движением стрелки, и голос сердца говорил ей, что с каждой минутой Жорж приближается. Часы показывали девять, половину десятого, без четверти десять; буря не успокаивалась, а становилась все более грозной. Дом содрогался до основания, каждую секунду казалось, что ветер снесет его с фундамента. Время от времени, сквозь стоны кипарисов и крики негров, хижины которых менее прочные, чем дома белых, рушились под порывами урагана, как от дуновения ребенка его картонный замок.

Среди всех разнообразных звуков этого шума разрушения Саре показалось, что она слышит ржание лошади.

Она вдруг встала; решение было принято. Человек, который, пренебрегая опасностью, когда самые храбрые дрожали в своих домах, приехал к ней, миновав выкорчеванные леса, мощные потоки, зияющие пропасти – лишь для того, чтобы сказать: «Я люблю вас, Сара, а вы, вы любите меня?» – этот человек достоин ее. Это сделал Жорж, который спас ей жизнь, а теперь рисковал ради нее своей жизнью; она принадлежит ему. Это не было просто решение, которое она добровольно принимала; то была рука провидения, которому она не могла противиться: предопределение свыше – она лишь подчинялась року.

С решительностью, обретаемой в крайних обстоятельствах, Сара вышла из комнаты, дошла до конца коридора, спустилась по маленькой лестнице, которая, казалось, шаталась под ее ногами, очутилась в углу квадратного двора, пошла вперед, опираясь о стену павильона, чтобы не быть опрокинутой ветром, и подошла к двери. В тот момент, когда она взяла в руки ключ, сверкнула молния, и при ее свете Сара смогла увидеть согнутые манговые деревья, растрепанные кусты сирени, сломанные цветы: она ясно представила себе, что происходит в природе. И вновь подумала, что, может быть, напрасно ждет.

Жорж не приедет, не потому что побоится, а потому что погибнет в пути: при этой мысли все затуманилось в ее голове, и Сара быстро вошла в павильон.

– Благодарю вас, Сара, – произнес голос, потрясший ее до глубины души, – благодарю вас! О, я не ошибся: вы меня любите, Сара, о, будьте же благословенны.

И она почувствовала, как чья–то рука берет ее руку, чье–то сердце бьется возле ее сердца, чье–то дыхание смешивается с ее дыханием. Дрожь пробежала по ее телу: задыхаясь, она склонилась, как цветок на стебле, упав на плечо Жоржа, и могла только прошептать:

– Жорж! Жорж! Пожалейте меня!

Жорж услышал этот призыв слабости к силе, целомудрия девушки к честности возлюбленного; может быть, раньше он не думал об этом, но сейчас вдруг почувствовал, что с этого часа Сара принадлежит ему, что все, что он получит от невинной девушки, будет отнято у супруга; дрожа от любви, от желания, от счастья, он подвел ее ближе к окну, чтобы увидеть при блеске молнии, и, склонившись к юной креолке, воскликнул:

– Сара, вы моя! Сара, не правда ли, моя на всю жизнь?

– О да, да! На всю жизнь, – прошептала девушка.

– Ничто не разлучит нас, никогда! Только смерть!

– Только смерть!

– Вы клянетесь в этом Сара?

– Клянусь моей матерью, Жорж!

– Хорошо! – сказал молодой человек, дрожа от счастья и гордости. – С этой минуты вы моя жена, Сара, и горе тому, кто попытается отнять вас у меня!

С этими словами Жорж обнял девушку и, боясь, что не сдержит себя, бросился в соседнюю комнату и исчез.

В этот момент раздался такой оглушительный удар грома, что Сара упала на колени. Почти сразу же дверь павильона открылась, и вошли де Мальмеди и Анри.

Глава XVI. СВАТОВСТВО

Ночью ураган стих, но только на следующее утро можно было увидеть причиненные им разрушения.

Часть кораблей, находившихся в порту, получила значительные повреждения, остальные были снесены ураганом с места стоянки и при этом разбиты. У большинства судов были сломаны мачты, палубы опустошены так, что стали похожи на понтоны. Два судна вместе с якорями были выброшены на остров Бочаров; один корабль потонул в порту с грузом, его не удалось спасти.

На самом острове разрушений было не меньше. Многие дома в Порт–Луи серьезно пострадали от ужасной катастрофы. Унесло крыши со строений, крытых дранкой, шифером, черепицей, железом, сохранились только здания с плоскими крышами и террасами, построенными по индийскому образцу.

К утру улицы были усеяны обломками, многие здания держались на фундаментах только благодаря подпоркам. Трибуны, приготовленные на Марсовом поле для предстоящих бегов, были опрокинуты. Две пушки крупного калибра, стоявшие поблизости от Большой реки, сдвинуло ветром, и утром все увидели, что жерла их направлены в противоположную сторону.

Три дня тому назад в жизни Сары произошла разительная перемена. Впервые увидев Жоржа, она уже тогда запомнила его образ, фигуру, голос; после того она не раз с невольным вздохом думала о своем обручении с Анри, на которое уже давно молчаливо согласилась. Могла ли она подозревать, что в жизни ее возникнут обстоятельства, при которых этот брак станет невозможным! Однако уже со дня обеда у губернатора она почувствовала, что выйти замуж за кузена значило обречь себя на несчастную жизнь. Наконец, как мы видели, настал момент, когда это чувство превратилось в убеждение, и Сара торжественно обещала Жоржу принадлежать ему и никому Другому. Читатель согласится, что в таких обстоятельствах шестнадцатилетней девушке было о чем подумать естественно, что праздники и удовольствия, которые до сих пор она считала важнейшими событиями в жизни, стали казаться ей не такими уж важными.

Вот уже пять дней господа де Мальмеди находились в тревоге; когда Саре было запрещено танцевать с Жоржем, она решительно отказалась танцевать с кем бы то ни было и покинула бал, хотя обычно уходила последней: она не желала отвечать, когда кузен и дядя заговорили о свадьбе, – все это вызывало недоумение, потому они решили заранее подготовить предстоящую свадьбу, а затем оповестить Сару. За последнее время заботы, обуревавшие каждого, породили холодную замкнутость и натянутые отношения между обитателями дома Мальмеди. Они встречались обычно за обедом, затем в пять часов, во время чаепития, и в десять – за ужином.

Три дня тому назад Сара получила разрешение завтракать у себя. Это позволяло избегать нескольких минут неприятного общения, однако оставались еще встречи, от которых можно было уклониться только под предлогом болезни, но такой предлог не мог повторяться дважды, поэтому Сара покорилась необходимости и появлялась в привычные часы.

Через день после драмы на реке, около пяти часов, она сидела у окна в большой гостиной и вышивала, что позволяло ей сосредоточиться, в то время как мисс Анриет приготовляла чай с прилежанием, на какое способны только английские дамы при столь важном занятии, а господа де Мальмеди, сидя подле камина, разговаривали вполголоса. Вдруг дверь отворилась, и Бижу объявил, что пришли лорд Уильям Маррей и мсье Жорж Мюнье.

Легко понять, что каждый из присутствующих принял это сообщение по–своему. Господа де Мальмеди, думая, что они ослышались, заставили повторить произнесенные имена. Сара, покраснев, опустила глаза на свою работу, а мисс Анриет, которая только что открыла кран, чтобы налить кипяток в чайник, была так поражена, что, глядя по очереди на господ де Мальмеди, Сару и Бижу, не заметила, что кипяток уже наполнил чайник и течет на стол.

Бижу, улыбаясь, вновь произнес имена пришедших.

Господин де Мальмеди и его сын с удивлением посмотрели друг на друга, потом, чувствуя, что надо на что–то решиться, де Мальмеди сказал:

– Просите их войти.

Лорд Маррей и Жорж вошли.

Оба были в черных фраках, что подчеркивало значимость визита. Господин де Мальмеди сделал несколько шагов навстречу гостям, в то время как Сара, покраснев, встала и, склонившись в реверансе, вновь села, вернее, упала на стул, а мисс Анриет, заметив, что она натворила, быстро закрыла кран.

Бижу, повинуясь жесту хозяина, придвинул два кресла, но Жорж поклонился, знаком показав, что будет стоять.

– Мсье, – сказал губернатор, обращаясь к де Мальмеди, – Жорж Мюнье попросил меня сопровождать его и поддержать просьбу, с которой он хочет к вам обратиться. Так как я искренне желал бы, чтобы его просьба была исполнена, я решил не отказывать ему, тем более что это предоставляет мне честь видеть вас.

«Губернатор поклонился, отец и сын ответили на поклон.

– Мы так обязаны мсье Жоржу Мюнье, – сказал де Мальмеди, – что будем счастливы оказать ему любую услугу.

– Если вы хотите, – ответил Жорж, – намекнуть на то, что я имел счастье спасти мадемуазель от угрожавшей ей опасности, то позвольте сказать, что это я должен благодарить бога, который привел меня туда, чтобы я сделал то, что каждый сделал бы на моем месте. К тому же, – улыбаясь, добавил Жорж, – вы сейчас увидите, что мое поведение в этом случае было не вполне бескорыстно.

– Простите, мсье, я вас не понимаю, – сказал Анри.

– Будьте спокойны, – продолжал Жорж, – вы поймете, сейчас я все объясню.

– Мы слушаем.

– Дядя, мне уйти? – спросила Сара.

– Если бы я смел надеяться, – сказал Жорж, поклонившись ей, – что мое желание может иметь значение, мадемуазель, я, напротив, умолял бы вас остаться.

Сара осталась. Наступило молчание, господин де Мальмеди сделал знак, что он ждет.

– Мсье, – сказал Жорж совершенно спокойным голосом, – вы меня знаете, вы знаете мою семью, знаете мое состояние. Сейчас оно составляет два миллиона. Простите, что вхожу в эти подробности.

– Однако же, – возразил Анри, – признаюсь, я не понимаю, почему все это может интересовать нас…

– Честно говоря, сказанное мною вас не касается, – продолжал Жорж, сохраняя спокойствие, в то время как Анри нервничал. – Я обращаюсь к вашему отцу.

– Позвольте вам заметить, я не понимаю, зачем и отцу эти признания.

– Сейчас поймете, – холодно возразил Жорж. И, пристально глядя на господина де Мальмеди, продолжал:

– Я пришел просить у вас руки мадемуазель Сары.

– Для кого? – спросил господин де Мальмеди.

– Для себя, мсье, – ответил Жорж.

– Для вас! – воскликнул Анри, обращаясь к мулату.

Сара побледнела.

– Для вас? – спросил господин де Мальмеди.

– Для меня, мсье, – с поклоном повторил Жорж.

– Но вы прекрасно знаете, – воскликнул Мальмеди, – что моя племянница предназначена моему сыну.

– Но кем, мсье? – в свою очередь спросил Жорж.

– Кем? Черт возьми! Мною, – сказал де Мальмеди.

– Но позвольте заметить, – продолжал Жорж, – ведь мадемуазель Сара не дочь ваша, а только племянница, она не обязана повиноваться вам.

– Мсье, спор этот представляется более чем странным.

– Простите меня, я люблю мадемуазель Сару и думаю, что смогу сделать ее счастливой! Я

действую сообразно совести и по велению сердца.

– Но кузина не любит вас! – вскричал Анри.

– Вы ошибаетесь, мадемуазель Сара позволила мне сказать вам, что любит меня.

– Она! – вскричал де Мальмеди. – Это немыслимо!

– Вы заблуждаетесь, дядя, – сказала Сара, – мсье говорит чистую правду.

– Как вы смеете, кузина?! – воскликнул Анри, бросившись к Саре.

Жорж рванулся к ним, но губернатор удержал его.

– Я смею повторить, – сказала Сара, обращаясь к кузену, – то, в чем я признавалась мсье Жоржу. Я принадлежу ему. Он спас мне жизнь.

И с этими словами она протянула руку Жоржу.

– Нет, этому не бывать! – вскричал Анри и пригрозил мулату тростью. Уильям Маррей старался успокоить Анри.

Жорж с презрением взглянул на Анри, подошел к Саре и проводил ее до двери. Мисс Анриет последовала за ней, и они обе вышли.

Жорж вернулся.

– Вы больше не сомневаетесь в том, как ко мне относится Сара, мсье? Я осмелюсь просить вас благословить наш брак. Я жду ответа.

– Ответа, мсье! – воскликнул господин де Мальмеди. – Вы нагло домогаетесь ответа! На что вы надеетесь?

– Я хотел бы знать, как вы относитесь к моему предложению.

– Надеюсь, вы не ожидаете ничего, кроме отказа! Ваше предложение отвергнуто, – воскликнул Анри.

– Я обращаюсь к вашему отцу, а не к вам, пусть он ответит мне, а с вами мы поговорим позднее.

– Так вот, – заявил Мальмеди, – решительный отказ!

– Хорошо, – заметил Жорж, – так я и думал, но из приличия я обратился к вам.

Жорж произнес эти слова спокойно, словно ничего существенного не произошло, вслед за тем он повернулся к Анри:

– Теперь, мсье, поговорим с вами. Я напомню вам. Однажды вы ударили меня саблей. – Жорж, откинув волосы, показал шрам на лбу. – Теперь вы позволили себе угрожать мне тростью.

– Ну и что? – сказал Анри.

– Я настаиваю на дуэли за нанесенные оскорбления. Вы храбры, я это знаю, и надеюсь, что вы, как подобает мужчине, ответите на мой вызов.

– Вы признаете, что я не трус, но ваше мнение мне безразлично, – усмехаясь, ответил Анри, – так я отвечу на ваш вызов.

– Каков же будет ваш ответ?

– Ваше требование бессмысленно. Я не собираюсь драться с мулатом.

Жорж побледнел от негодования.

– Это окончательное решение?

– Да, – ответил Анри.

– Чудесно, – продолжал Жорж. – Теперь я знаю, что мне остается делать.

И, поклонившись господам де Мальмеди, он вышел вместе с губернатором.

– Я вам предсказывал подобного рода исход, – сказал лорд Маррей, когда они вышли за дверь.

– Я тоже это предполагал, милорд, но я прибыл на остров, полагаясь на судьбу. Испытаю же ее до конца. Я буду решительно отстаивать равные права для всех жителей острова. Либо я погибну в этой борьбе, либо искореню позорный предрассудок.

Жорж раскланялся с губернатором и направился в сторону парка Кампании. Лорд Маррей следил за ним, потом, когда Жорж исчезла углом улицы Рамп, он, покачав головой, произнес:

– Вот человек, который идет прямо к своей гибели, а жаль, это благородное сердце!

Глава XVII. СКАЧКИ

На следующий день должны были состояться скачки.

Обычные бега проходили на Иль–де–Франс с большой пышностью; эти же, задуманные в честь праздника, а главное, предложенные губернатором, должны были превзойти все, что обитатели острова видели доныне.

Местом, где предстояло состояться празднику, было Марсово поле; всю площадь, кроме небольшой части, отведенной для бегов, заполнили зрители, так как ожидались не только выступления наездников. Спортивному состязанию должны были предшествовать другие, шутливые игры, особенно привлекательные для островитян, потому что все они могли в них участвовать. В начале праздника были бега со свиньей, бега в мешках и скачки на пони. Победителям состязаний полагался приз, учрежденный губернатором. Победителю скачек на пони предназначалось великолепное ружье работы Ментона, победителю бега в мешках – роскошный зонтик, победитель же бега со свиньей вместо приза получал в собственность саму свинью.

Призом главных скачек была изумительная серебряная чаша, ценная не столько материалом, из которого была изготовлена, сколько работой превосходного мастера.

Как мы уже сказали, на рассвете места, оставленные для публики, были заполнены зрителями, но высший свет начал собираться только к десяти часам. Как в Лондоне и Париже, словом, повсюду, где бывают бега, места на трибуне предназначались для знатных персон. Самые красивые женщины Порт–Луи прибыли на праздник в своих экипажах. Те, кому были отведены для этого специальные места, сидели в своих колясках, выстроившись в ряд подле губернаторской ложи; ряд трибун был предоставлен городским торговцам и ремесленникам. Прискакавшие на конях молодые люди должны были присоединиться к участникам скачек. Тут же любители, члены жокей–клуба Иль–де–Франс, разгуливали по траве и заключали пари, веселясь с чисто креольской непринужденностью.

В половине одиннадцатого, казалось, весь Порт–Луи собрался на Марсовом поле. Среди самых элегантных женщин в роскошных колясках выделялись мадемуазель Куде и мадемуазель Сипри де Жерсиньи. Сипри де Жерсиньи была также одной из красивейших женщин на Иль–де–Франс. Ее роскошные черные волосы служили предметом разговоров даже в парижских салонах. Привлекали к себе внимание шесть барышень Дреон, белокурых, свежих, грациозных; они обычно выезжали в экипаже все вместе, и их не называли иначе как букет роз.

Трибуна губернатора в тот день предстала перед зрителями, подобная букету роз барышень Дреон. Тот, кто никогда не посещал колонии, особенно же кто не был на Иль–де–Франс, не может представить себе шарма и грации креольских женщин с бархатными глазами и черными как смоль волосами, среди которых, подобно северным цветам, выделяются бледные дочери Англии. Для многих молодых людей букеты юных девушек, по всей вероятности, были бы более ценными призами, чем чаши Одио, ружья Ментона и зонтики Вердье, которые щедрый губернатор готовился вручить победителям.

В первом ряду трибуны лорда Уильяма между господином де Мальмеди и мисс Анриет сидела Сара; Анри же расхаживал по полю, пытаясь выведать, кто поставил не на его лошадь; нужно сказать, однако, что таких было немного, ведь он слыл отличным наездником, и скакун его считался самым быстрым на острове.