Текст книги "Дочь регента. Жорж"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)

В одиннадцать часов гарнизонный оркестр, расположившийся между двумя трибунами, дал сигнал к началу представления; как мы уже сказали, первыми были скачки со свиньей.

Читателю известно это шуточное зрелище, бытующее в деревнях Франции: хвост свиньи смазывают топленым салом, и участники игры пытаются поймать свинью, причем разрешается хватать ее только за хвост. Тот, кто остановит свинью, считается победителем. Так как могут состязаться все желающие, то списка участников не составляли.

Животное привели два негра; это был великолепный кабан на высоких ногах, заранее намазанный жиром и готовый вступить в борьбу. При виде его раздался крик, и негры, индейцы, малайцы, мадагаскарцы, туземцы, ломая барьер, за который до сих пор не смели зайти, ринулись к кабану.

Испуганное суматохой животное бросилось бежать.

Однако были приняты меры, чтобы кабан не смог ускользнуть от преследователей: обе передние ноги бедного животного были привязаны к задним, приблизительно так, как связывают ноги лошадям, чтобы научить их иноходи. В результате кабан мог бежать только весьма умеренной рысью, что вызывало огорчение зрителей.

Ясно, что первые участники игры имеют мало шансов стать победителем; намазанный жиром хвост невозможно удержать в руках, и свинья без труда вырывается от преследователей. Но, по мере того как руки участников стирают жир, животное, чувствуя приближающуюся опасность, начинает хрюкать и даже визжать. Когда весь жир с хвоста оказывается стерт, кабан, хотя и отбивается, но уже тщетно: он достается победителю. В тот день все шло обычным порядком. Кабан сравнительно легко освободился от первых преследователей и, несмотря на связанные ноги, начал обгонять всех. Но вот самые быстрые участники игры, догнав бедное животное, начали хватать его за хвост, не давая ни секунды передышки; кабан отчаянно сопротивлялся, продолжая отдаляться от преследователей.

В конце концов пять или шесть его врагов, запыхавшись и тяжело дыша, начали отставать. По мере того, как число претендентов уменьшалось, шансы тех, кто продолжал борьбу, росли; воодушевленные криками зрителей, они удвоили скорость и силу.

В числе претендентов, тех, кто, казалось, решился довести дело до победного конца, были двое наших добрых знакомых:

Антонио–малаец и китаец Мико–Мико. Оба бежали за кабаном с самого начала, не отставая ни на минуту: много раз хвост ускользал из их рук, но это не обескураживало; они чувствовали, что дело идет на лад, и предпринимали все новые попытки.

Наконец, обогнав всех конкурентов, они остались вдвоем. Вот тогда–то борьба стала по–настоящему захватывающей, и люди начали заключать пари на крупные суммы.

Бега продолжались еще минут десять. Обежав вокруг все Марсово поле, кабан вернулся к исходному пункту, визжа, ворча и наскакивая на своих мучителей; упорное сопротивление не смущало преследователей, которые по очереди хватали кабана за хвост. Наконец Антонио остановил беглеца, и все подумали, что он победил. Однако животное, собрав последние силы, рванулось вперед, и хвост вновь выскользнул из рук малайца;

Мико–Мико, бывший настороже, сейчас же схватил его; удача, которая, казалось, минуту назад была на стороне Антонио, перешла теперь к Мико–Мико. Зрители решили, что он оправдал их надежды. Схватив хвост двумя руками, китаец позволил кабану тащить себя. За ним следовал малаец, готовый сменить китайца; он натер песком руки, чтобы покрепче ухватиться за хвост, в то время как Мико–Мико готов был уже одержать победу. Протащив за собой китайца десять шагов, кабан, словно признав себя побежденным, остановился, но затем вновь ринулся вперед.

Так продолжалось в течение нескольких секунд, как вдруг все увидели, что противников разметало в разные стороны: кабан покатился вперед, Мико–Мико назад. Антонио радостно ринулся к кабану, сопровождаемый криками всех заинтересованных в его победе. Но радость оказалась преждевременной.

Антонио постигло жестокое разочарование. В тот момент, когда он готов был схватить животное за хвост, как того требовали условия игры, у несчастного кабана его не оказалось. Хвост остался в руках Мико–Мико, который, ликуя, предстал со своим трофеем перед публикой.

Случай поистине был непредвиденный; пришлось положиться на совесть судей, которые большинством голосов – трое против двоих – решили, что, поскольку Мико–Мико задержал кабана, даже если животное предпочло остаться без хвоста, он, несомненно, был победителем.

В результате имя Мико–Мико было объявлено, и ему вручили приз. Китаец, уразумев решение судей, тут же схватил свою собственность за задние ноги и повез перед собой, как везут тачку.

Антонио же, ворча, удалился и смешался с толпой, которая, впрочем, оказала ему радушный прием, – ведь толпа всегда великодушно относится к тем, кого постигло несчастье.

В это время среди зрителей, как всегда бывает по окончании зрелища, привлекшего внимание присутствующих, царил сильный шум, но вскоре все успокоились; было объявлено начало бегов в мешках, каждый занял свое место, весьма довольный только что закончившимся первым состязанием и жаждущий увидеть второе.

Дистанция для бега в мешках была установлена в сто пятьдесят шагов и завершилась у трибуны губернатора. По данному сигналу участники – их было пятьдесят – вышли вприпрыжку из хижины, специально для них сооруженной, и построились в ряд.

Пусть читатель не удивляется большому числу участников состязания: призом, назначенным победителю, был роскошный зонтик, а яркий зонтик на Иль–де–Франс всегда был предметом вожделения негров. Почему эта страсть достигла у них такой силы, что стала просто манией, не знаю; да и люди, более ученые, чем я, занимались изучением этого явления, но их труды оказались бесплодными. Мы просто отмечаем этот факт, не доискиваясь его сути. Словом, губернатору дали хороший совет, когда он выбирал приз победителю.

Многие наши читатели хотя бы раз в жизни видели такие скачки: на человека надевают мешок, отверстие которого завязывают на шее так, что руки и ноги оказываются в мешке. Человек не может бежать, ему приходится прыгать.

Это состязание всегда бывает смешным, здесь же зрелище, становилось особенно забавным: зрителей поражали странные головы, торчавшие из мешков, различного цвета лица негров и индейцев, принимавших участие в представлении.

Среди участников были негры – Телемак и Бижу; унаследовав взаимную ненависть своих хозяев, они редко встречались без того, чтобы не обменяться бранью, часто превращавшейся в изрядные потасовки; но на этот раз, когда руки их были скованы, они довольствовались тем, что бросали друг на друга злобные взгляды; к тому же между ними находились четыре их собрата. В момент старта к ним вприпрыжку присоединился новый конкурент – Антонио–малаец.

По сигналу все бросились вперед, как стая кенгуру; прыгая причудливым образом, они толкались, сваливали друг друга с ног, катались по земле, вновь вставали, вновь толкались и падали. Пока не прошли первые шестьдесят шагов, невозможно было предвидеть будущего победителя: двенадцать участников следовали друг за другом на таком близком расстоянии, падения их были так неожиданны и так меняли обстановку, что в одну секунду первые становились последними и последние первыми. Однако среди наиболее умелых, тех, кто все время шел впереди, были Телемак, Бижу и Антонио. За сто шагов от исходной точки они остались втроем, и вся борьба должна была произойти между ними.

По злобным взглядам, которые Бижу и Телемак бросали друг на друга, хитрый Антонио быстро понял их взаимную ненависть и теперь рассчитывал на это не меньше, чем на собственную ловкость. Случайно оказавшись между ними, коварный малаец тут же отполз в сторону.

Как он предполагал, так и случилось: Бижу и Телемак, увидев, что находятся рядом, мгновенно приблизились друг к другу, грозно оглядываясь и скрежеща зубами, как обезьяны, когда они ссорятся из–за ореха, и начали ругаться.. К счастью, находясь в мешке, они не могли перейти от слов к драке. Но легко было заметить, что им очень хотелось побить друг друга. Движимые взаимной ненавистью, они сблизились, их мешки соприкасались, и при каждом прыжке они толкали друг друга, ругались все ожесточеннее и грозились, что, как только освободятся из мешка, встреча их будет более свирепой, чем все предыдущие. В это время Антонио приближался к финишу.

Увидев, что малаец опередил их на пять или шесть шагов, оба негра моментально перестали ругаться и попытались более мощными прыжками, чем прежде, наверстать упущенное. Особенно преуспел Телемак после неожиданного падения Антонио.

Эта случайность оказалась тем более роковой, что все они были шагах в десяти от финиша; Бижу, издав вопль, с отчаянным усилием ринулся к сопернику, но Телемак не позволил себя перегнать: он продолжал прыгать с возрастающей скоростью; теперь каждый мог поклясться, что зонтик принадлежит Телемаку. Однако человек предполагает, а бог располагает. Телемак оступился, зашатался при громких криках толпы и упал, но, падая, движимый ненавистью к Бижу, постарался преградить ему дорогу. Бижу не смог на бегу отойти в сторону, наткнулся на Телемака и, в свою очередь, покатился по пыльной площадке.

У обоих одновременно возникла одна и та же мысль: чем позволить победить сопернику, лучше, чтобы приз получил кто–то третий. Поэтому, к великому удивлению зрителей, оба мешка, вместо того чтобы подняться и продолжать продвижение к цели, едва встав на ноги, бросились колотить друг друга, насколько позволяла им холщовая тюрьма.

Пустив в ход головы на манер бретонцев, они позволили Антонио без помех, спокойно продолжать бег. Они же перекатывались друг через друга и, лишенные возможности пустить в ход ноги и руки, во всю мочь кусались.

Тем временем Антонио, торжествуя, достиг цели и выиграл зонтик, который тут же был ему вручен. Он сразу раскрыл его под рукоплескания публики, в большинстве состоявшей из негров, завидовавших счастливому обладателю этого сокровища.

Бижу и Телемака разняли, потому что они продолжали драться Бижу отделался частью носа, у Телемака же было оторвано ухо.

Настал черед выступления пони; тридцать маленьких лошадок, уроженок Тимора и Пегю, вышли из–за устроенной для них ограды; верхом на них сидели индийские наездники, мадагаскарцы либо малайцы. Их появление было встречено всеобщим оживлением, потому что эти бега больше всего увлекают черное население острова. Действительно, полудикие, почти не укрощенные лошадки в своей необузданности таят много неожиданностей. Поэтому раздались тысячи возгласов, ободряющих загорелых наездников, под которыми летело стадо демонов; чтобы удержать их, требовалась вся сила и ловкость всадников; они мчались во весь опор, не глядя по сторонам, не ожидая сигнала. Но губернатор вовремя распорядился, и сигнал был дан.

Пони ринулись, вернее, взлетели, потому что были больше похожи на стаю птиц, летящих над землей, чем на стадо четвероногих, бегущих, едва касаясь земли. Однако, доскакав до могилы Малартика , они по привычке начали «баловать», как говорят на жаргоне скачек: половина их умчалась в темные леса, унося с собой всадников, несмотря на их усилия удержаться на Марсовом поле.

Настала очередь главных скачек; устроили перерыв на полчаса, стали раздавать программы и заключать пари.

Самым азартным из тех, кто заключал пари, был капитан Ван ден Брок; сойдя со своего корабля, он прошел прямо к Вижье, лучшему ювелиру города, известному своей неподкупной честностью, присущей овернцам, и обменял бриллианты на ассигнации и золотые монеты на сумму около ста тысяч франков.

Ван ден Брок превзошел самых смелых спортсменов и вызвал всеобщее изумление, поставив всю сумму на одну лошадь, имя которой было никому не известно на острове, – ее звали Антрим.

Были записаны четыре лошади:

Реставрация – полковник Дрипер,

Виржини – господин Рондо де Курси,

Джестер – господин Анри де Мальмеди,

Антрим (имя владельца было заменено тремя звездочками).

Самые крупные суммы были поставлены на Джестера и Реставрацию, которые в прошлом году стали победителями.

На этот раз на них рассчитывали еще больше, потому что всадниками были их хозяева – превосходные наездники; что до Виржини, то она участвовала в скачках впервые.

Между тем, вопреки благоразумному совету, который расценивал его поведение как поступок сумасшедшего, капитан Ван ден Брок сделал ставку на Антрима, что возбуждало всеобщее любопытство по отношению к лошади и ее владельцу.

Наступил момент, когда лошади и всадники вышли из–за ограды. Со стороны малабарского лагеря появился и тот, кто вызывал всеобщее любопытство. Его вид не только не рассеял, но еще усилил недоверие публики; он был одет в египетский костюм, вышивка виднелась из–под бурнуса, закрывавшего половину лица; он сидел на лошади по–арабски, то есть с короткими стременами; лошадь была оседлана по–турецки. В то же время с первого взгляда становилось очевидно, что это был великолепный наездник. Когда появился конь, все догадались, что именно эта лошадь записана под именем Антрим; и Антрим, казалось, оправдывал доверие, заранее оказанное ему капитаном Ван ден Броком, – такой это был изящный, легкий конь, под стать своему наезднику.

Никто не узнал ни лошади, ни всадника, но так как запись вел сам губернатор, для которого не могло быть неизвестных всадников, все уважали инкогнито вновь прибывшего; одна только девушка, быть может, угадала, кто был этот всадник, и, краснея, наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть его, – это была Сара.

Участники скачек построились в ряд; как мы уже сказали, их было четверо, потому что репутация Джестера и Реставрации устраняли других возможных конкурентов; каждый думал, что борьба будет происходить только между ними.

Так как предполагался лишь однократный выезд всадников, судьи, чтобы продлить зрителям удовольствие, решили, что все лошади сделают два круга вместо одного; следовательно, каждая лошадь должна была пробежать приблизительно три мили, что давало больше шансов менее знаменитым скакунам.

По сигналу все ринулись вперед, но, как известно, в таких обстоятельствах по началу еще нельзя ничего предсказать. На середине первого круга Виржини, которая, повторяем, участвовала в состязаниях впервые, обогнала всех на тридцать шагов, почти рядом с ней бежал Антрим, а Реставрация и Джестер бежали позади, по–видимому, сдерживаемые наездниками. Там, где местность возвышалась, то есть за две трети круга, Антрим вышел вперед, в то время как Джестер и Реставрация приблизились на десять шагов; это означало, что они могли обогнать его, и зрители, наклонясь вперед, аплодировали, подбадривая всадников; вдруг, случайно или с намерением, Сара уронила свой букет. Незнакомец увидел его и, не замедляя бега коня, с поразительной ловкостью соскользнул под его живот, как это делают арабские наездники, поднял упавший букет, поклонился его прекрасной владелице и продолжал путь, потеряв не более десяти шагов, которые, казалось, он и не пытался наверстать.

Посредине второго круга Реставрация догнала Виржини, за которой следовал Джестер, в то время как Антрим все еще оставался на семь или восемь шагов позади, но так как наездник не торопил его ни хлыстом, ни шпорами, все понимали, что небольшое отставание ничего не значит и что он наверстает потерянное расстояние, когда найдет нужным.

На мостках Реставрация споткнулась о камень и упала вместе с всадником; тот, не вынимая ног из стремени, силился поставить ее на ноги. Разумная лошадь едва привстала, но тут же упала: у нее была сломана нога.

Три остальных соперника продолжали скачку; в тот момент впереди был Джестер, Виржини следовала за ним, а Антрим скакал рядом с Виржини. Но там, где дорога шла в гору, Виржини стала отставать, в то время как Джестер сохранял свое преимущество, а Антрим без всяких усилий начал обгонять его. Теперь он отставал от соперника только на длину корпуса лошади; Анри, чувствуя, что его нагоняют, начал хлестать Джестера. Двадцать пять тысяч зрителей этих поразительных скачек рукоплескали, махали платками, подбадривая соперников. Тогда незнакомец наклонился к гриве Антрима, произнес несколько слов по–арабски, и умный конь, словно поняв, что говорит ему хозяин, удвоил скорость. До финиша оставалось только двадцать пять шагов; они скакали напротив первой трибуны, и Джестер все еще опережал Антрима.

Тут незнакомец, видя, что нельзя терять времени, пришпорил коня и, поднявшись в стременах, отбросив капюшон своего бурнуса, сказал сопернику:

– Мсье Анри де Мальмеди, за два оскорбления, которые вы мне нанесли, я отвечу вам одним, но надеюсь, что оно будет равноценно двум вашим.

И, подняв руку, Жорж – а это был он – ударил Анри хлыстом по лицу.

Потом, пришпорив Антрима, он опередил своего соперника у финиша на две длины корпуса лошади, но, вместо того чтобы остановиться и получить приз, продолжал бег и, посреди всеобщего удивления, исчез в лесах, окружающих могилу Малартика.

Жорж был прав; за две обиды, нанесенные ему де Мальмеди в прошлом, он воздал ему одним публичным оскорблением, которое решало его будущее, потому что было не только вызовом сопернику, но и объявлением войны всем белым.

Итак, неумолимым ходом событий Жорж был поставлен лицом к лицу с укоренившейся системой, для разрушения которой он совершил столь долгий путь. Предстояла решительная борьба с варварским пережитком.

Глава XVIII. ЛАЙЗА

Жорж находился в доме отца в Моке, когда сообщили, что его спрашивает какой–то негр. Сначала он подумал, что принесли письмо от Анри де Мальмеди, и распорядился, чтобы впустили посланца. При первом же взгляде Жорж убедился, что ошибся; у него возникло смутное воспоминание, что он где–то видел этого человека, но при каких обстоятельствах, он не мог вспомнить.

– Вы меня не узнаете? – спросил негр.

– Нет, однако мы где–то с вами встречались.» Не так ли?

– Дважды.

– Где же?

– В первый раз у Черной реки, где вы спасли девушку, а потом…

– Верно, вспоминаю; а где еще?

– А потом, когда вы нам вернули свободу. Мое имя – Лайза, а имя брата – Назим.

– Что же стало с твоим братом?

– Назим, когда был рабом, хотел бежать в Анжуан, вы освободили его, и он отправился к отцу. Благодарю вас.

– Но ты ведь тоже свободен, почему ты не уехал?

– Сейчас расскажу, – улыбаясь ответил негр.

– Слушаю, – сказал Жорж. Эта история заинтересовала его.

– Я сын вождя племени, во мне течет арабская и занзибарская кровь, я не рожден жить в неволе.

Жорж улыбнулся: ему понравился мятежный дух негра; он и сам не желал быть покорным.

Негр продолжал:

– Вождь Керимбо захватил меня в плен во время войны и продал Мальмеди. Я предложил выкуп – двадцать фунтов золотого песка, но слову негра не поверили, и мне отказали.

Некоторое время я убеждал, а потом.., в моей жизни что–то случилось, и я перестал думать об отъезде.

– Мальмеди обращался с тобой по–человечески?

– Не об этом речь. Три года спустя мой брат также попал в плен, и затем, к счастью, был продан тому же плантатору, что и я, но, в отличие от меня, решил бежать. Что произошло потом, вы знаете, ведь вы его спасли. Я любил брата, как своего ребенка, а вас, – продолжал негр, скрестив руки на груди и поклонившись, – я люблю, как отца. Итак, слушайте, что происходит. Здесь живут восемьдесят тысяч негров и мулатов и двадцать тысяч белых.

– Знаю, – сказал Жорж, улыбаясь.

– Из этих восьмидесяти тысяч по крайней мере двадцать тысяч могут сражаться, в то время как среди белых, включая гарнизон англичан, наберется не более четырех тысяч.

– Мне это известно, – ответил Жорж.

– Тогда вы догадываетесь, о чем идет речь? – спросил Лайза.

– Я жду, что ты мне объяснишь.

– Мы твердо решили избавиться от гнета белых. Мы, слава богу, достаточно страдали, настал час расплаты.

– Ну и что? – спросил Жорж.

– Так вот – мы готовы!

– Что же вы медлите, почему не отомстите?

– У нас нет вождя; хотя нам и предлагают двоих, но они для нас не подходят.

– Кто же они?

– Один из них Антонио–малаец.

При этих словах Жорж презрительно, улыбнулся.

– А кто другой?

– Другой – это я.

Жорж посмотрел в лицо этого человека, который мог бы послужить примером скромности для белых; он ведь заявил, что недостоин роли вождя.

– Значит, другой – это ты?

– Да, – ответил негр, – но для такого дела нужен лишь один руководитель.

– Так, так, – возразил Жорж, решив, что Лайза хотел бы стать вождем движения.

– Да, нужен один, достойный вождь.

– Но как найти такого человека?

– Он найден, – сказал Лайза, пристально глядя на молодого мулата, – но согласится ли он?

– Он рискует головой, – заметил Жорж.

– А разве мы ничем не рискуем?

– Но какую гарантию вы ему дадите?

– Мы тоже должны быть в нем уверены; нам нужен вождь, которого преследовали в прошлом и который возглавит борьбу в будущем.

– Какой вы выработали план?

– Завтра, после праздника Ямсе , когда белые, усталые после развлечений и сожжений Гуня, разойдутся по своим домам, ласкары останутся одни на берегу реки Латанье, тогда со всех сторон соберутся африканцы: малайцы, мадагаскарцы, малабарцы, индийцы – все, кто участвует в заговоре, и наконец, изберут вождя. Так вот, ваше согласие – и вы будете вождем.

– Кто же поручил тебе сделать мне такое предложение?

Лайза надменно улыбнулся:

– Никто.

– Тогда это ты сам?

– Да.

– Кто же подсказал тебе такое решение?

– Вы сами.

– Почему я?

– Только с нашей помощью вы сможете достичь своей цели.

– А кто тебе сказал, какую цель я преследую?

– Вы желаете жениться на Розе Черной реки и ненавидите Анри де Мальмеди. Вы хотите обладать одной и отомстить другому! Только мы сможем оказать вам помощь в этом деле, иначе вам не отдадут в жены Сару, вы не сможете наказать вашего врага.

– А откуда ты знаешь, что я люблю Сару?

– Я наблюдал за вами.

– Ты ошибаешься.

Покачав головой, Лайза произнес:

– Глаза иногда ошибаются, но сердце – никогда.

– Может быть, ты мой соперник? – с иронией заметил Жорж.

– Соперником может быть человек, который надеется, что его полюбят, а Роза Черной реки никогда не полюбит Льва Анжуана.

– Значит, ты не ревнуешь?

– Вы спасли ей жизнь, и ее жизнь принадлежит вам, это справедливо; мне не досталось счастья умереть за нее, но тем не менее, поверьте, я сделал все, что следовало сделать для этого.

– Конечно же, – произнес Жорж, – ты мужественный человек, но другие? Могу ли я надеяться на них?

– Я могу отвечать лишь за себя; я преданно буду служить вам.

– Ты первым будешь повиноваться мне?

– При всех обстоятельствах.

– Даже в том, что касается… – Жорж замолк, глядя на Лайзу.

– Даже в том, что касается Розы Черной реки, – произнес негр, поняв, что хотел сказать молодой мулат.

– Но откуда у тебя такая преданность ко мне?

– Олень Анжуана должен был умереть под плетьми палачей, но вы выкупили его. Лев Анжуана был закован цепями, но вы дали ему свободу. Среди зверей лев не только самый сильный, но и самый великодушный, и потому, что он самый сильный и великодушный, – продолжал негр, скрестив руки и гордо подняв голову, – его и назвали Лайза, Лев Анжуана.

– Ладно, – сказал Жорж, протягивая негру руку. – Дай мне день на размышление – А что вам мешает сейчас решиться на это?

– Сегодня я среди толпы смертельно оскорбил Анри де Мальмеди.

– Знаю, я при этом присутствовал.

– Если де Мальмеди будет драться со мной на дуэли, я ничего определенного сказать не могу.

– А если откажется?

– Тогда я в вашем распоряжении. Но он храбр, дважды дрался на дуэли, убил белого человека, он может вновь оскорбить меня, ранее он уже нанес мне оскорбления. Довольно!

– О, тогда вы наш вождь; белый никогда не станет драться на дуэли с мулатом.

Жорж нахмурился, он уже думал об этом, но как же белый может стерпеть позор оскорбления, нанесенного ему мулатом? В этот момент вошел Телемак.

– Господин, – сказал он, – голландский капитан хочет говорить с вами.

– Капитан Ван ден Брок? – спросил Жорж.

– Да.

– Очень хорошо.

Затем, обратившись к Лайзе, он добавил:

– Подожди меня здесь, я скоро вернусь, полагаю, что смогу ответить тебе согласием.

Жорж вышел из комнаты, где остался Лайза, и с распростертыми объятиями направился туда, где его ожидал капитан.

– Значит, ты меня узнал, брат? – спросил капитан.

– Ну, конечно, Жак, – счастлив тебя обнять, особенно сейчас.

– Ты чуть было не лишился этого счастья.

– В чем дело?

– Я должен был бы уже отплыть.

– Почему?

– Губернатор оказался старой морской лисой.

– Как угодно назови его, Жак, волком, тигром, но он – знаменитый капитан Уильям Маррей, в прошлом – капитан «Лейстера».

– «Лейстера»! Как я мог в этом сомневаться! Тогда нам нужно свести старые счеты; я теперь все понял.

– Что же случилось?

– А вот что: после скачек губернатор любезно обратился ко мне, сказав, что у меня прекрасная шхуна. «Могу ли я иметь честь побывать на ней завтра?» – добавил он.

– Он что–то подозревает.

– Да; а я, глупец, не подумав, пригласил его позавтракать на борту, и он согласился.

– Ну и что?

– Придя на шхуну, я заметил, что с горы Открытия подают сигналы в море. Подумав, что сигналы подаются в мою честь, я поднялся на гору и, осмотрев горизонт в зрительную трубу, заметил, что на расстоянии двадцати миль находится корабль, который отвечает на эти сигналы.

– Это был «Лейстер»?

– Несомненно: меня намерены блокировать; а тебе известно, Жорж, что я не такой уж простак; ветер юго–восточный, и судно может войти в Порт–Луи, лавируя вокруг берега.

При этом ему надо часов двенадцать, чтобы достичь острова Бочаров, тем временем я умчусь; а теперь я пришел за тобой.

– За мной? Почему я должен покинуть остров?

– Я тебе еще не все сказал. Так вот. Зачем ты отхлестал красивого юношу? Это было неосмотрительно.

– Разве ты не знаешь, кто он такой?

– Ну как же, ведь я держал с ним пари на тысячу луидоров. Кстати, Антрим чудесный конь, приласкай его за меня.

– Ну хорошо, а ты помнишь, как четырнадцать лет назад, в день сражения, этот самый Анри де Мальмеди?..

Жорж откинул назад волосы и показал брату шрам у себя на лбу.

– Да, верно, – произнес Жак, – черт побери, ты озлоблен против него. Я забыл, что тогда произошло, впрочем, припоминаю: в ответ на его удар шпагой я ударил его кулаком по лицу.

– Да, и я готов был простить нанесенную мне обиду, но когда он вновь оскорбил меня…

– Как же?

– Он отверг предложение, сделанное мною его кузине.

– Ишь чего ты захотел! Отец и сын воспитывали наследницу, как перепелку в клетке, чтобы ощипать ее в свое удовольствие путем выгодного брака. Когда же перепелка стала жирной, приходит браконьер, который хочет взять ее себе. Ну как же так! Разве они могли поступить иначе, как не отказать тебе? К тому же, дорогой мой, ведь мы всего лишь мулаты.

– Я и не был оскорблен отказом, но во время спора он замахнулся на меня тростью.

– Значит, в ответ на оскорбление ты его избил?

– Нет, – ответил Жорж, улыбаясь, – я потребовал дуэли.

– И он отказал; ну что ж, это естественно, ведь мы мулаты. Бывает, мы иногда избиваем белых, но белые не дерутся с нами на дуэли, считают это унижением своего достоинства.

– Тогда я заявил, что заставлю его драться.

– Потому–то ты во время скачек coram populo , как мы выражались в коллеже Наполеона, залепил ему пощечину.

Неплохо было придумано, но все оказалось напрасным.

– Почему?

– Мне известно, что вначале Анри хотел было согласиться на дуэль, но его друзья отказались быть секундантами, и дуэль не могла состояться.

– Тогда пусть ходит побитым, он волен решать сам.

– Да, но тебя ожидает другое.

– Что же?

– Когда Анри настаивал на дуэли, его друзья пообещали ему найти другой способ мести.

– Какой же?

– В ближайший вечер, когда ты будешь в городе, человек десять собираются устроить засаду на пути в Моку и, схватив тебя, избить до полусмерти.

– Подлецы, так они поступают с неграми!

– А кто мы такие, мы – мулаты! Светлые негры, ничто иное.

– Они ему обещали так расправиться со мной?

– Именно.

– Ты убежден?

– Я присутствовал при их сговоре, меня приняли за чистокровного голландца, и потому при мне открыто все обсуждали.

– Ладно, – заявил Жорж, – я решил.

– Ты отправляешься со мной?

– Я остаюсь.

– Послушай, Жорж, последуй совету старого философа: уедем отсюда.

– Невозможно! Получится, что я струсил, а кроме того, ведь я люблю Сару.

– Ты любишь Сару?.. Что это значит: «Я люблю Сару»!

– Это значит, что либо она должна принадлежать мне, либо я погибну.

– Ты делаешь ошибку. Представился счастливый случай, другого не будет. Я отплываю сегодня в час ночи, тайком; поедем вместе, завтра мы уже будем далеко отсюда и посмеемся над белыми господами с острова Маврикия; ну а если мы поймаем кого–нибудь из них, то четверо моих матросов отблагодарят их тем же способом, каким они хотели расправиться с тобой.

– Благодарю, брат. Согласиться не могу!

– Ну что ж, ты настоящий мужчина; не можешь, значит, я отплываю без тебя.

– Да, отправляйся и плыви вблизи от острова, ты увидишь необычайную сцену.

– Что же я увижу? Затмение луны?

– Ты увидишь, как от пролива Декорн до холма Брабант и от Порт–Луи до Маэбура поднимается вулкан, подобный вулкану на острове Бурбон.

– О, это другое дело; ты, видно, затеял что–то пиротехническое, объясни же мне.

– Вот что: через неделю эти белые господа, которые презирают меня, угрожают мне, хотят отхлестать меня, как беглого негра, будут кланяться мне в ноги.

– Небольшое восстание, я понимаю, – сказал Жак, – но это было бы возможно, если б на острове насчитывалось хотя бы две тысячи воинов, подобных моим ста пятидесяти ласкарам. Называю их по привычке ласкарами, хотя среди моих дружков нет ни одного, кто принадлежал бы к этой презренной расе; у меня замечательные бретонцы, храбрые американцы, настоящие голландцы, чистокровные испанцы – лучшие люди, представляющие свою нацию. Но кто с тобой, кто поддержит твое восстание?

– Десять тысяч рабов, которым надоело повиноваться, которые теперь сами хотят командовать.

– Да что ты, негры, я их хорошо знаю, я ими торгую; они легко переносят жару, могут насытиться бананом, выносливы в труде, им присущи многие хорошие черты, я не хочу обесценивать свой товар, но, как тебе сказать, – они плохие солдаты, ведь как раз сегодня на скачках губернатор интересовался моим мнением о неграх. Он мне сказал: «Послушайте, капитан Ван ден Брок, вы много путешествовали, мне представляется, что вы проницательный наблюдатель, как бы вы поступили, если бы были губернатором острова, а на нем произошло бы восстание негров?»

– И что ты ответил?

– Я сказал: «Милорд, я расставил бы сотню открытых бочек с вином на улицах, по которым должны пройти негры, а сам пошел бы спать, оставив ключ в дверях».