Текст книги "6:0 в пользу жизни"

Автор книги: Александр Осиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– А как вы намереваетесь узнать, с кем именно я договорился? – продолжал допытываться Пайкин.

– Я понимаю, что расписок в этом случае никто никогда не даст, – ответил Хорьков, – Но мне будет достаточно, если в случае положительного ответа кандидата в «плакальщики» мне в качестве доказательства будет представлена запись вашего разговора. Надеюсь, подходящий диктофон для такого случая у вас есть?

– Найдется, – задумчиво ответил Эдуард Савельевич.

– Я никак не возьму в толк… – сказал Николай Валентинович, поднося к своей трубке дорогую блестящую зажигалку, и принимаясь раскуривать трубку. Раскурив трубку, он выпустил в потолок струю ароматного дыма, и продолжил:

– Что ты от меня сейчас хочешь? Клиент, как я понимаю, жив, здоров и помирать не собирается. Ты же мне предлагаешь деньги за то, что я не делал, не делаю и, может быть, делать никогда не буду. Обычно все бывает наоборот: я соглашаюсь что-то сделать, а потом меня пытаются кинуть и не заплатить. Или я все же чего-то не понял?

Николай Варганов, депутат городского парламента, положил трубку на край массивной пепельницы и испытующе поглядел на Пайкина, сидящего в кожаном кресле по другую сторону небольшого столика.

Кабинет Варганова был уставлен дорогой, но стандартной мебелью и был похож на тысячи таких же кабинетов по всей стране, но за окном депутатского кабинета высилась громада собора, золотой купол которого, возвышаясь над земной суетой, казалось, принадлежал уже другому миру.

– Нет, Коля, ты понимаешь все правильно, – ответил Пайкин, – Ты сейчас можешь взять деньги только за то, что в случае смерти Владимира Степановича Хорькова ты обещаешь придти на его гражданскую панихиду, произнести речь о заслугах покойного, а потом подержать свечку около его гроба, пока будет идти отпевание.

– А если я к тому времени уйду из депутатов, или стану депутатом Государственной Думы и буду крайне занят в столице или, например, заболею, тьфу-тьфу, конечно?

– Если ты физически не сможешь сделать то, о чем мы сейчас договариваемся, то ты ничем покойному, тьфу ты, черт, Хорькову, – поправился Пайкин, – не будешь обязан. Если же сможешь, то придешь и получишь оставшуюся часть вознаграждения.

– А сегодняшние деньги мне не придется возвращать?

– Деньги тебе не придется возвращать ни в каком случае. Деньги эти твои навечно.

– Деньги навечно, это ты хорошо сказал, – ухмыльнулся Варганов, убирая пухлый конверт во внутренний карман пиджака.

– Давайте мы лучше с вами здесь переговорим, – сказал Иван Алексеевич, открывая дверь в небольшой зал, центральную часть которого занимал большой овальный стол. – Тема мне показалась деликатной, поэтому нам лучше и спокойнее здесь пообщаться, – продолжил он, сев на одно из кресел, стоявших около стола и предложив Эдуарду Савельевичу сделать то же самое. – Так объясните мне, пожалуйста, еще раз, чего вы от меня хотите?

– Я прошу вас выступить на гражданской панихиде и сказать несколько слов об усопшем: Хорькове Владимире Степановиче.

– Так разве он умер?

– Нет, не умер. Он жив и, может быть, еще нас с вами переживет, – ответил Пайкин.

– То есть, выступать на панихиде мне пока не надо?

– Пока не надо.

– Но вы хотите, чтобы я сейчас взял на себя это обязательство? – немного задумчиво спросил Иван Алексеевич и посмотрел в окно, где над крышами близлежащих домов в весеннем небе сверкал золотом шпиль дворца, в котором некогда с согласия любимого внука великой императрицы был убит ее нелюбимый сын.

– Именно так. Я хочу, чтобы вы взяли на себя это обязательство.

Иван Алексеевич взял из стопки, лежащей на краю стола, маленький квадратный листок бумаги и написал на нем два числа.

– Вот это, – он показал карандашом на верхнее число, – сейчас. А это, – Иван Алексеевич показал на второе число, – потом. Да, и еще… – он поставил над числами значок «евро», после чего вопросительно посмотрел на Пайкина.

– Можно я подумаю, – сказал Эдуард Савельевич и протянул руку за листком.

– Подумайте – ответил Иван Алексеевич, но листок не отдал, а, изорвав его в мелкие клочки, выбросил в урну.

Проделав эти манипуляции, Иван Алексеевич добавил:

– Думаю, что из членов правительства города моего уровня вы вряд ли кого-нибудь найдете, кто бы заинтересовался этим предложением. Так что мои условия – это вполне по-божески, да и то только потому, что я не первый день вас знаю.

– Поскольку я тоже не первый день вас знаю, будем считать, что договорились.

Ну и добро, – одобрительно кивнул Иван Алексеевич.

– Эдик, я не пойду об этом разговаривать с товарищем генералом. Да и тебе не советую, – полковник Белов закурил сигарету и посмотрел в окно.

Только что прошел весенний дождь и свежий балтийский ветер гнал по небу белые барашки облаков. Белов повернулся к Пайкину и пояснил:

– Я по определению не могу с ним такие разговоры вести, субординация не позволяет, – продолжил Белов свою мысль.

– Так, может быть, мне самому с ним эту тему перетереть?

– Ты, конечно, можешь с ним сам пообщаться, я даже могу поспособствовать вашей встрече, но не думаю, что товарищ генерал хотя бы сделает вид, что он тебя понял.

– Почему, – не понял Пайкин своего собеседника.

– А потому, что обыскивать он тебя перед встречей не станет, а уверенность в том, что ты все это пишешь и будешь писать на диктофон есть и у меня, и у товарища генерала.

Эдуард Савельевич заерзал на стуле и, как ему показалось, незаметно, левым предплечьем потрогал диктофон во внутреннем кармане пиджака.

Белов опытным взглядом заметил движение руки Пайкина и усмехнулся.

– А зачем мне записывать наши разговоры, – попробовал выкрутиться Эдуард Савельевич.

– Это же элементарно, дорогой Ватсон Савельевич, – добродушно изрек Белов, – твой Хорьков ведь за передаваемое им бабло с тебя отчет попросит. Расписок ты не берешь, да и кто их тебе даст? Вот и остается единственное – писать разговоры, а потом передавать записи клиенту в качестве доказательств.

– Ну, предположим, что твоя бредовая мысль имеет право на существование, предположим, – с нажимом на последнее слово засуетился Пайкин, – а что же Хорьков будет делать с этой информацией?

– Так шантажировать же! – удивился Белов непонятливости своего собеседника. – Я тут кое-какую информацию посмотрел по твоему Хорькову. Похоже, что у него могут быть крупные неприятности.

– В смысле?

– А ему светит уголовное дело по сто пятьдесят девятой статье, по мошенничеству в особо крупном размере, совершенной группой лиц по предварительному сговору. Срока по четвертой части статьи большие и я думаю, что Хорьков все это затеял не ради своего будущего погребения, а ради своей сегодняшней свободы. И собирает он компромат на людей, от которых его будущая свобода может зависеть. А наш товарищ генерал по этим правилам играть не станет. Ты бы лучше ментовского генерала поискал для этой цели.

Обескураженный Пайкин затряс головой:

– Клиент согласовал со мной план действий, а ментовку велел из перечня исключить.

– Чего так?

– Пошутил, что родители милиционером его пугали в детстве, с тех пор он не любит людей в этой форме.

– И ты поверил этой детской сказочке, – вновь усмехнулся Белов.

– Поверил, почему-то, – сознался Пайкин.

– Ну, что я тебе скажу, дорогой мой любитель сказок. Вляпался ты в дерьмо и как тебе выбраться из него я, честно говоря, не знаю. Впрочем, ты особенно не переживай. Дача взятки тебе не светит, поскольку взятку дают за совершение действий либо отказ от их совершения, в твоем же случае нет ни действий, ни, тем более, отказа. Ну, потаскают тебя по кабинетам, поговорят душевно. Возьми себе хорошего адвоката и не бери в голову. Пусть твой Хорьков суетится – это его тема.

Заместитель начальника управления внутренних дел вышел из-за своего стола и протянул руку Хорькову:

– Здравствуйте, Владимир Степанович, – приветливо сказал генерал, предлагая своему гостю стул напротив окна. – Прежде всего, позвольте вручить вам этот документ, – и генерал положил перед Хорьковым два листка, на первом из которых было крупно напечатано «постановление». – Это постановление о прекращении производства по делу, которое вас весьма беспокоило последние полгода, – пояснил генерал и, не дожидаясь пока Хорьков прочитает постановление, продолжил, – Наши следователи не усматривают в содеянном состава преступления, поэтому позвольте мне вас поздравить и пожелать больше не попадать в поле зрения правоохранительных органов.

– Спасибо, это была хорошая новость, радостно сказал Хорьков, по-хозяйски переложив документ на свой край стола, – А что вы скажете о результатах нашей операции «похороны»?

– Ну да, операция «похороны», – усмехнулся генерал, – Руководство довольно результатами. Кое-что было ожидаемым, а кое-что для нас стало новостью.

– Я никогда не думал, что получу удовольствие от этого лицедейства, – сказал Хорьков, – Когда я говорил, что на моих похоронах непременно должен быть вице-губератор, то сам поверил, что для меня это крайне необходимо.

– А как забегал Пайкин после получения денег, – хохотнул генерал, – у кого только не был! В общем, как мы и рассчитывали, нам удалось выяснить его основные связи, но, самое главное, с его помощью удалось замазать тех людей, которых мы давно подозревали в мздоимстве. Правда, подозревали давно, а информацию получили только сейчас.

Да, – поддержал генерала Владимир Степанович, – Вам же теперь официально разрешены провокации, как способ получения информации.

– Знаете, – возразил генерал, – у нас говорят, что провокация – это неудачный оперативный эксперимент, а оперативные эксперименты нам никто не запрещал, надо только уметь их проводить и не прокалываться. Поэтому с вашей помощью мы замазали некоторых людей, которых надо было прихватить именно сейчас и сделать это требовалось без лишнего шума и огласки.

– Вы об этом уже говорили, – напомнил Хорьков хозяину кабинета.

Тот кивнул, но не торопился продолжать рассказ, как бы размышляя, стоит ли посвящать своего гостя в детали операции. За окном громыхнуло и генерал обернулся, чтобы посмотреть на небо, быстро затягиваемое грозовыми тучами, и на их фоне бело-голубые купола знаменитого собора, выглядели особенно выразительно.

Генерал прервал молчание, выразительно посмотрел на Хорькова и сказал:

– Теперь самое главное. Не ждите, уважаемый бывший подозреваемый, от нас громких арестов, а от журналистов разоблачительных статей. Новой московской команде требуются на местах новые люди, вот мы без лишнего шума и огласки стараемся расчистить площадку. Не будет в этой истории никакой публичности, лишние люди будут уходить тихо, может быть, даже с повышением. Поэтому я вас еще раз прошу сохранить в тайне все произошедшее и играть до конца, – тут генерал улыбнулся и постучал костяшками пальцев по столу, – тьфу-тьфу-тьфу, конечно, роль человека, обеспокоенного организацией своих будущих похорон.

Хорьков толкнул массивную дверь здания главного управления внутренних дел и вышел на гранитные ступени величественного здания. Перед ним медленной автомобильною рекою, отмеченной редкими вкраплениями трамваев, тёк проспект, поднимаясь к широкому мосту над величественной рекою. После прошедшей грозы вновь сияло солнце, деревья в скверике весело шелестели молодой листвою.

Хорьков улыбнулся и подставил лицо солнечным лучам. У Владимира Степановича на душе было тепло и радостно.

Примерно в пятидесяти метрах от Хорькова другой человек, стоя у своей машины, разговаривал с кем-то по мобильному телефону.

Хорьков не знал этого человека, не слышал, о чем тот говорит, иначе от его радостного настроения не осталось бы никакого следа. Разговор по телефону неизвестного Хорькову мужчины шел именно о нём, о Хорькове, а последняя фраза, произнесенная этим человеком, несла в себе отнюдь не скрытую угрозу для Владимира Степановича.

Без всякой тени иронии, абсолютно серьезно, мужчина сказал своему невидимому собеседнику:

– Мочить надо этого урода, тем более он уже и похороны свои оплатил.

Слова, не услышанные Хорьковым, были подхвачены порывом ветра, который смешал их с другими звуками большого города и бросил эту смесь на середину реки, прямо напротив величественного и торжественного здания знаменитой тюрьмы, и здесь собранные ветром слова и звуки окончательно растворились в весеннем воздухе.

Иерусалим, 2008 год.

Ничего особенного

Ничего особенного

Расин коротко постучал в дверь генерального директора и, не дожидаясь ответа, вошёл.

Александр Рыбак, директор консалтинговой фирмы, поднял голову от бумаг на своём столе и, с недовольным выражением лица, сказал Расину:

– Ну, ты как всегда. Сколько раз тебе говорить, что если куда-то надо, то предупреди? В самый неподходящий момент тебя нет на месте. Ты где пропадаешь с утра?

Расин сел к столу директора и сказал:

– Тебе правду сказать или придумать что-нибудь поприличней?

– Дима, мы ведь с тобой договаривались, когда подписывали трудовой договор, ты согласился с моими условиями. Ведь есть, в конце концов, трудовая дисциплина, ты же юрист, сам учишь других.

– Саша, если я тебя не устраиваю, давай расстанемся. Не будем друг друга мучить: ты не будешь спрашивать, где я был с восьми до одиннадцати, а я не буду к тебе приставать по поводу зарплаты.

Рыбак замолчал.

– У тебя сегодня был новый клиент? – спросил Расин после паузы.

– Да. Мы с ним два часа проговорили, завтра он опять придет к часу дня, – оживился Рыбак.

– Я полагаю, что за два часа он нам сто долларов уже должен?

– Он нам больше будет должен.

– Чего он хочет?

– Он хочет поставить своего дружка генеральным директором.

– А старый генеральный директор не хочет, чтобы его кто-то заменил? – спросил Расин.

– Я знаю, что ты предпочитаешь читать бумажки. Возьми эту папку, Белкин все подобрал по уму.

– Фамилия твоего сегодняшнего гостя Белкин?

– Гостя Белкин, он заместитель генерального. А держатель контрольного пакета акций и председатель совета директоров фамилия Догадов. Генерального директора фамилия Андреев. Через месяц ему будет семьдесят лет, и он собирается уйти на покой, но наших клиентов беспокоит, что эти обещания не будут выполнены.

– И что в этом страшного? – спросил Расин, – Ведь живут же они все вместе при генеральном директоре Андрееве. Если не захочет сам уйти – пусть соберут внеочередное собрание и изберут нового генерального. Неужели до собрания акционеров они не могут дожить?

– Белкин говорит, что не могут. По его словам в последнее время Андреев стал подписывать странные бумаги, они боятся, что он намеревается обанкротить завод, или, по крайней мере, продать некоторые активы. Я тебе говорю, что в папке есть любопытные документы. Прочитай!

– Ладно, я прочитаю, – сказал Расин, вставая, – Значит завтра в час?

– Я тебя очень прошу – не опаздывай.

– Ты тоже не опаздывай, – ответил ему Расин, выходя из кабинета.

Генеральный директор завода Анатолий Степанович Андреев в своём кабинете был один. Он стоял возле раскрытого шкафа, на полке шкафа посередине стояла початая бутылка дагестанского коньяка.

Андреев успел налить из бутылки треть стакана коньяка и собрался его выпить, когда в его кабинет без стука вошёл его заместитель – Догадов Петр Иванович.

Увидев Догадова, Андреев не смутился, но закрыл дверь шкафа, а Догадов сделал вид, что ничего не заметил.

– Добрый день Анатолий Степанович, – поздоровался Догадов.

– Здравствуй, Петя, – буркнул Андреев, направляясь к своему столу.

Догадов сел первым, а Андреев долго опускал в кресло своё громоздкое тело.

– Вот хочу у вас спросить насчет списка гостей на празднование вашего юбилея, – сказал Догадов, кладя на стол бумагу, – Мы как раз сейчас планируем бюджет на следующий месяц, надо учесть юбилейные расходы, Анатолий Степанович.

– Я еще об этом не думал, у нас есть время, – сказал Андреев так, будто эта тема его не интересовала.

– Я считаю, что времени откладывать у нас нет, – продолжал настаивать Догадов, – Все-таки юбилей, гостей много будет, готовиться надо с учетом вашего положения, заслуг, в общем, проводить надо как полагается.

– Куда проводить? – спросил Андреев и усмехнулся.

Догадов как будто не понял, куда клонит директор.

– Вы же собирались написать заявление и уйти, как говориться, на заслуженный отдых? – сказал он.

– Когда это я такое говорил? – спросил Андреев.

– Анатолий Степанович! Вы это говорили неоднократно и не только при мне, – возбуждаясь, ответил Догадов.

– Это когда выпивали по случаю двадцать третьего февраля?

– Вы уж точно выпивали. Пару бутылок коньяка приняли на грудь…

– Ну вот, сам говоришь, что я был пьян. А с пьяного – какой спрос? – добродушно сказал Андреев, откидываясь на спинку кресла.

Догадов стал ещё больше заводиться.

– Анатолий Степанович, – сказал он, повышая голос, – Вы неоднократно это говорили и в трезвом виде, хотя это бывает редко, и в пьяном. Вы меня-то за дурака то не держите.

– А ты на меня не кричи, – Андреев тоже стал говорить громче, – Ишь, выискался, крикун. Много вас крикунов тут побывало, где они все? А я директорствую уже двадцать лет, и не ты меня снимать будешь.

– Именно, что я! Вы, наверное, забыли у кого контрольный пакет акций в кармане, кто здесь хозяин? Вас никогда хозяин на работу не принимал и от должности не освобождал, вот вы и уверились, что сами хозяин своей судьбы. Я хозяин! Когда захочу, тогда и уволю!

На Андреева запальчивость Петра Ивановича никакого влияния не оказала. Он спокойным голосом продолжил:

– А ты, Петя, забыл, как акции покупал? И кому ты обязан за свой контрольный пакет? Может напомнить? Или сам вспомнишь?

Внезапно дверь распахнулась и в директорский кабинет ворвалась жена Андреева – Галина Васильевна., а следом за ней влетела секретарь Светочка.

Галина Васильева, переводя сбившееся дыхание, сказала, показывая на Светочку:

– Она меня к тебе не пускала. С каких это пор я не вправе зайти к мужу в кабинет? Это ты, – Галина Васильевна повернулась в сторону Догадова, – распорядился, чтобы меня не пускали?

– Галина Васильевна, – твердым голосом отвечал Догадов, – у нас с генеральным директором частный разговор, который вашего отдела кадров не касается. Не могли бы вы дать нам возможность его продолжить? Выйдите, пожалуйста, из кабинета, – и Догадов укоризненно посмотрел на Свету.

Секретарь развела руками, показывая, что ничего не смогла сделать и вышла, прикрыв за собою дверь.

– Это, Петр Иванович, не ваш кабинет, – продолжила Галина Васильевна свою атаку, – И, я надеюсь, что он не будет вашим. Я слышала, о чем вы тут говорили и не надо делать вид, что меня это не касается. Все, что касается Анатолия Степановича, касается и меня. Муж и жена – одна сатана.

Андреев усмехнулся, посмотрев на Догадова.

Петр Иванович, решив, что спор лучше прекратить, повернулся и вышел из кабинета директора, громко хлопнув дверью.

Разозлённый Догадов направился к Белкину..

– Представляешь, этот старый хрен Андреев мне сейчас цирк устроил, – начал он с порога, – Я ему «ах, Анатолий Степанович, как нам лучше отметить ваш юбилей и проводить вас на пенсию?», а он мне – «я ничего не помню, был пьян, обещаний никому никаких не давал». А тут еще Галина ворвалась, чуть Светку не убила, когда та ее не пускала. Ты вчера был в консалтинговой фирме?

– Был.

Белкин закрыл текст на экране компьютера и повернулся к Догадову, ожидая новых вопросов.

– Они нам смогут помочь? – спросил Догадов.

– Я думаю, что смогут. Первое, что сказал их руководитель – это то, что протокол можно написать и использовать его, пока другая сторона бегает по судам. А через месяц надо будет провести нормальное собрание акционеров, где у нас большинство голосов.

– Это же незаконно, за такое в тюрьму можно сесть, – с сомнением сказал Догадов.

– Ну, в этом нет ничего особенного, – ответил Белкин и, заметив недоумение Догадова, уточнил – Я не про тюрьму, конечно. Все так делают, а в тюрьму еще никого не посадили. И чего ты, собственно беспокоишься, нам всего-то месяц продержаться надо, а затем у нас будет нормальный протокол нормального собрания. Ты у нас председатель совета директоров?

– Я.

– Секретарь совета директоров – я. Так?

– Так.

– Значит, на протоколе никаких других подписей не надо ставить?

Догадов сказал ему, раздражаясь:

– Да я это уже понял. Но здесь надо все очень точно сделать, чтобы свести риск нежелательных последствий к минимуму. Ты с этими юристами о чем договорился?

– Мы договорились, что они посмотрят документы и сегодня в час дня встретимся опять. Ты тоже хочешь поехать?

– Придется. До них далеко ехать?

– Минут десять.

– Я еду с тобой. Через час зайди за мной, водителя брать не будем, я к тебе в машину сяду.

К началу совещания Расин опоздал, поэтому Белкину пришлось ещё раз повторить рассказ об акциях Догадова и о том, что Андреев пьяница, бабник, предприятием не занимается, приворовывает потихоньку, а его жена ведет себя как хозяйка, пытаясь всем давать указания. Со слов Догадова выходило, что всё будет плохо, если Андреева не убрать.

Рыбак молчал, слушая рассказ Белкина, а Догадов присматривался к Расину, которого директор консалтинговой фирмы представил им как своего лучшего специалиста.

– Если я правильно понял, вы хотите снять законно избранного директора, не дожидаясь собрания акционеров, – спросил Расин, выслушав рассказ.

– Да, поскольку на собрании у нас в любом случае будет большинство голосов, – ответил ему Белкин.

– И давно у вас большинство голосов?

– Месяц, или немного меньше, – сказал Белкин и, повернувшись к Догадову, спросил его, – Когда мы этот четырехпроцентный пакет приобрели?

Догадов не ответил Белкину, а спросил, глядя на Расина:

– Насколько я понимаю, собственник акционерного общества сам вправе решать, кто будет этим обществом управлять?

– Конечно вправе, но только по закону, – ответил Расин, – А по закону существует определенная процедура, называемая собранием, которое, кстати, нельзя собрать быстрее, чем за 20 дней. А все остальное – незаконно, оспоримо и пахнет произволом.

– Нам нельзя ждать столько времени, – возразил Белкин, – Андреева надо снимать немедленно, иначе завтра он нас уволит, и на завод мы больше не попадем.

– Но у вас в любом случае останутся ваши акции, – заметил Расин.

– Дима, ты сам учишь других, что иметь акции – это далеко еще не все, что, имея акции, вполне можно оказаться за воротами, а потом долго бегать вокруг, чтобы тебя пустили обратно, – вмешался в разговор Рыбак, – Пойми, в том, чтобы выкинуть с завода дурака и пьяницу, ничего особенного нет.

– Учу, но не хочу плодить беспредел. Я готов помочь провести собрание, но не хочу заниматься фальсификацией документов и потом доказывать в суде то, чего на самом деле не было.

– А не кажется тебе, что по принципу талиона противоборствующая сторона вправе огрести себе не меньше неприятностей, чем те, которые она приготовила своему противнику? – возразил Рыбак.

– Принцип талиона определяет ответственность за уголовные преступления по принципу «око за око, зуб за зуб». Нельзя, чтобы преступник был наказан таким образом, когда его противнику разрешается совершить новое преступление, – запальчиво ответил ему Расин, – Я не согласен доставлять неприятности противнику, если, при этом, мои действия являются незаконными и наказуемыми.

– Даже за деньги? – спросил Рыбак.

Расин помолчал и задал свой вопрос:

– А за какие деньги?

– Мне нравится ваш здоровый цинизм, – усмехнулся Догадов, – Как раз перед вашим приходом мы в принципе обговорили цену.

Рыбак взял калькулятор, несколько раз быстро ударил пальцем по клавишам и показал результат Расину со словами:

– Твоя доля.

– Хорошо, я согласен, – ответил Расин после небольшой паузы, – Только давайте договоримся, что меня в этой истории не будет видно. По возможности, я не хочу высовываться.

– Я вас понимаю, – сказал Догадов, – Я тоже не сторонник резких решений, если можно договориться. Давайте попробуем еще раз воздействовать на Андреева. Я хочу просить Дмитрия Сергеевича принять участие в заседании совета директоров.

– Я согласен, – ответил Расин, – Вы объясните ему, что на совет директоров пригласили юриста, чтобы он вам помог. При посторонних Андреев не будет «ваньку валять», а я буду действовать в зависимости от обстановки.

– В присутствии постороннего человека Андреев воздержится от шуточек типа «был пьян, не помню», – заметил Белкин.

– Он что, много пьет? – спросил Расин.

– Он регулярно пьет, но не в этом дело, – ответил Белкин, – Он чаще прикидывается, что пьян, если ему это нужно.

– Давайте завтра соберемся в два, – подвел итог Догадов, – а на пятнадцать назначим совет директоров. Решение принимать надо в любом случае, что с согласия Андреева, что без.

Расин, выйдя из кабинета Рыбака, возвратился в свою комнату, где находились столы ещё двух сотрудников.

Один из них, Виталий Зеликман, услышав, как Расин вошёл в комнату, поднял голову от компьютера и спросил:

– Что у вас там за клиент образовался?

– Понимаешь, директору одного завода на днях будет семьдесят лет, а он голову всем морочит: то собирался на пенсию, то теперь вроде как передумал, а у нашего клиента контрольный пакет акций и его такое положение не устраивает.

– Если контрольный пакет есть, так пусть этим пакетом на собрании и голосует, – справедливо заметил Зеликман.

– Он проголосует, но только через месяц, а снять директора хотят уже сейчас, иначе последствия могут быть непредсказуемые. Например, Андреев может всю эту оппозицию уволить, продать имущество, подвести завод под банкротство …

– Как ты сказал, его фамилия?

– Андреев. Анатолий Степанович Андреев.

Зеликман громко хмыкнул и спросил Расина:

– Ты знаешь фамилию моей Светы?

– Королева.

– Это по первому мужу она Королева. А девичья фамилия у нее Андреева. Андреева Светлана Анатольевна.

– Она что, дочь Анатолия Степановича? – удивился Расин.

– Вот именно, а Андреев мой тесть. Как это я сразу не сообразил, что речь о Степаныче идет?

– И что ты про него можешь сказать?

– Хитрый мужик, – ответил Зеликман, – и умный. Любит прикидываться простаком, особенно, когда Галина Васильевна на него наезжает. Галина Васильевна, его нынешняя жена, младше мужа на семнадцать лет, правда, они женаты уже лет пятнадцать. Но шумная тетка, сил нет, хотя Степаныча она, видимо, устраивает. Правда он ей не перечит только тогда, когда ему выгодно. Это такой преферансист! Он все считает и память у него – дай Бог нам с тобой такую иметь! Ты говоришь, что эти ребята его кинуть хотят?

– Андреев что, не понимает, в какую задницу он вляпался? – вместо ответа спросил Расин.

– Думаю, что он все понимает, а вот они его недооценивают.

– Но я только и слышу про него, что он пьяница и бабник, – возразил Расин.

– Выпить он любит, но никогда не бывает пьян. Анатолий Степанович великолепно разбирается в коньяках и лишнего никогда не выпьет, – ответил Зеликман и, после небольшой паузы, добавил, – Вот, что я хочу тебе посоветовать: Поговори лично от себя с Анатолием Степановичем но тогда, когда всё у вас закончится.

– Зачем? – не понял приятеля Расин.

– Поговори. Может быть, ты старика успокоишь: дашь ему совет, что делать, а что не делать в этой обстановке. А, может быть, он тебе что-нибудь интересное расскажет. С ним интересно говорить.

– Ты просишь, чтобы я с ним встретился?

– Да, прошу, – повторил Зеликман, – Когда закончится то, в чем ты участвуешь?

– К понедельнику, если все будет по плану.

– Ну вот, как закончится, так и позвони. Запиши его домашний телефон.

Андреев, стоя в своём кабинете у раскрытого шкафа, налил четверть стакана коньяка и собирался отправить всю порцию алкоголя в рот, но в кабинет почти без стука вошла секретарь Светочка.

Андреев поморщился, поставил стакан в шкаф и закрыл дверцу, а Светочка сделала вид, что ничего не заметила.

– Анатолий Степанович, вас просят в кабинет Петра Ивановича на заседание совета директоров, – сказала она.

– Что это вдруг за совет директоров? – возмутился Андреев, – В пятницу, в три часа дня? Никого заранее не предупредили, повестки не прислали.

– Я не знаю, Анатолий Степанович, почему вас никто не предупредил заранее, но все уже собрались.

– И что, Чудновский тоже пришел? – буркнул недовольный Андреев.

– За ним Петр Иванович машину посылал.

– Скажите на милость, какой предупредительный Петр Иванович! – сказал недовольно Андреев и, кивком головы приглашая Светочку выйти из его кабинета, добавил, – Хорошо, я сейчас буду.

Светочка вышла.

Андреев вновь открыл шкаф, вздохнул, глядя на коньяк, но пить не стал, а только накрыл стакан с коньяком блюдцем, на котором исходили соком и ароматом тонко нарезанные ломтики лимона.

В кабинете Догадова было многолюдно. Помимо самого Петра Ивановича Догадова и Игоря Николаевича Белкина, в кабинете находились другие члены совета директоров: начальник производства Алла Николаевна Страхова, недавний главный бухгалтер, а ныне пенсионер, Михаил Борисович Чудновский.

Андреев, войдя, кивком головы поздоровался с присутствующими и сел на оставленный для него свободный стул.

В углу кабинета сидел незнакомый большинству присутствующих Дмитрий Сергеевич Расин.

– Здравствуйте, Анатолий Степанович, – вскочил со своего места Чудновский.

Андреев молча пожал ему руку.

– Вот, Анатолий Степанович, ваш экземпляр проекта повестки дня годового собрания акционеров, – деловито сказал Догадов, протягивая Андрееву листок бумаги с напечатанным на нем текстом.

Андреев достал очки из нагрудного кармана пиджака и стал читать.

В кабинете стояла напряженная тишина. Только Чудновский, не подозревавший ни о чем, продолжал улыбаться и крутить головой по сторонам, но, сообразив, что происходит что-то важное, тоже надел очки и стал читать проект повестки дня. Все остальные члены совета смотрели на Андреева.

Андреев, закончив чтение, поднял голову и спросил так, как будто об этом было написано в прочитанном им документе:

– Может быть, вы познакомите меня новым участником нашего заседания?

Догадов от такого неожиданного предложения немного растерялся:

– Извините, Анатолий Степанович, что не представил сразу. Дмитрий Сергеевич юрист, мы его пригласили, поскольку вопрос стоит о проведении собрания акционеров, а сейчас, как вы, может быть, знаете, есть ряд новых требований к порядку проведения собрания.

– Замечательно. Вот пусть юрист нам скажет: можно ли избирать нового генерального директора, не прекратив полномочий прежнего директора? – сказал Андреев.

– Можно, если истек срок полномочий прежнего директора, – ответил Расин.

– А если у прежнего директора до истечения срока еще два года впереди? – продолжал допытываться Андреев.

Догадов решил взять инициативу в свои руки: