Текст книги "6:0 в пользу жизни"

Автор книги: Александр Осиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Вам известно, – продолжила Александра Михайловна, – в бюллетени для голосования на годовом общем собрании акционеров внесено два кандидата, но Руслан Гаджиевич уверен, что избран будет именно он. Расклад акций на сегодняшний день таков, что если Руслан соберет на заводе доверенности от акционеров, то он может быть избран генеральным директором. В последние дни Руслан совершенно обнаглел, он заключил договор с чужим охранным предприятием, которое теперь охраняет лично его, а мы ничего не можем сделать, чтобы удалить посторонних людей с территории предприятия, – Александра Михайловна выразительно посмотрела на Михалыча, тот хотел ответить, но она движением руки остановила его и продолжила, – На заводе ждут собрания и надеются, что будет избран другой генеральный директор.

Михалыч не очень хорошо знал юридические тонкости предстоящего собрания. Для него, человека в общем-то служивого, основное значение имело лишь то, что Александра Михайловна знала, что сейчас надо делать, а Михалыч, если он верил своему руководителю (командиру, начальнику), то всегда был готов исполнить его приказ.

Александра Михайловна говорила о том, что Руслан намерен уволить ее команду с завода, чтобы не допустить их участия в собрании, и, даже если они обратятся потом в суд, им месяцами и годами придется ждать судебного решения.

– Ну, и какой же выход? – спросил один из присутствующих, тот самый, который уступил Михалычу свой стул.

– У нас есть выход, – сказала Александра Михайловна, – я уверена, что мы вправе так поступить. Все дело в том, что Руслана Гаджиевича в июне прошлого года избирал совет директоров, а не общее собрание акционеров. В прошлом мае мы приняли устав, в котором было записано, что генерального избирает совет директоров, но устав, как вы знаете, нам так и не зарегистрировали и избрание генерального директора осталось за собранием. Мы, конечно, не предполагали, что с Русланом все так получится, но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

До Михалыча дошло, что Александра решила снять Руслана с должности и снять его немедленно, не выходя с завода. Это решение, избавляющее всех от вязкой и напряженной атмосферы противостояния, как летняя гроза сменяет духоту жаркого дня на свежесть только что прошедшего ливня, сразу показалось Михалычу единственно верным. Но что за этим последует, что предпримет противник? Михалыч задумался и, уйдя в свои мысли, не заметил, как вслух произнес:

– Если вечеринка не удалась, то надо менять не мебель, а девочек.

Вокруг Михалыча раздался сдержанный смех. Он заметил свою оплошность:

– Извините, Александра Михайловна, – сказал он смущенно, – я не хотел…

– Ничего, ничего, я привыкла, – прервала она Михалыча и продолжила с легкой улыбкой на губах, – меня часто называют “свой парень”. Короче, – произнесла Александра Михайловна уже другим тоном, – мы подготовили решение совета директоров, в котором сказано, что совет директоров, назначивший год назад Руслана Гаджиевича генеральным директором, вправе его и отстранить, поскольку он как бы исполнял должность генерального директора все это время. Всем понятно о чем я говорю?

Александра Михайловна обвела взглядом присутствующих. Все молчали, но каждый молчал по-своему. Для “мозгового центра” команды председателя сказанные ею слова были итогом их совместной работы, а те, на кого, подобно Михалычу, возлагалась миссия реализовать намеченный план, молчали, обдумывая последствия принятого решения и поставленную перед ними задачу.

– Когда состоится заседание совета директоров? – первым задал свой вопрос Михалыч.

– Завтра в семь утра.

– Почему так рано?

– Руслан может приехать к девяти, необходимо его опередить.

– А соберется ли совет директоров? – спросил один из присутствующих.

– Мы известили всех пятерых членов совета, даже если двое не придут, то три члена совета сейчас здесь, поэтому кворум и решение совета нам обеспечены.

Сказанное Александрой Михайловной и тон, каким она изложила принятое решение, не вызывали ни малейшего сомнения в правоте ее позиции. Однако задача, которая вдруг свалилась на Михалыча, была необычайно сложной: надо было не пропускать на завод отстраненного советом директоров генерального директора, нейтрализовать постороннюю охрану, которая продолжала оставаться на территории предприятия, и не допустить силового захвата завода.

Когда закончилось совещание, Михалыч быстро прошел по всем постам, предупредил бойцов и пообещал приехать к шести часам утра, после чего поторопился к своей “шестерке”.

По его настоянию Александра Михайловна согласилась не выезжать с территории завода без его сопровождения. Она стояла около машины, окруженная участниками прошедшего совещания, неподалеку от машины курил Витя, водитель Александры Михайловны.

Михалыч подошел к Вите, тот пожал протянутую руку и сказал:

– Лучше с утра опохмелиться, чем с вечера перебрать.

– Что, – что? – не понял Михалыч.

– Шутка такая. Завтра к семи приезжаем.

– Я в курсе. Ты за мной следи, когда выедешь с завода. Я сзади у вас буду, но не на хвосте, а так, чтобы проследить, ежели что. Перед поворотом во двор пропусти меня вперед, я двор осмотрю и в подъезд зайду первым. И не гони, у меня все-таки “жигуль”, а не форд, – сказал Михалыч и направился к своей машине.

Наутро он к шести часам утра уже был на заводе.

Ночь прошла спокойно, как и предполагалось, противник еще не знал о принятых решениях.

Своему директору Михалыч пока ничего не сообщал, так как считал, что именно он отвечает за объект и шефу доложит, когда событие состоится.

Примерно через час после прибытия Александры Михайловны на завод за ним прибежал самый молодой боец из состава караула и Михалыч поспешил на пятый этаж.

– Вот, Николай Михайлович, бумаги для вас: выписка из протокола совета директоров и копия приказа исполняющего обязанности генерального директора, – сказала Александра Михайловна, протягивая ему два листка бумаги с напечатанным на них текстом.

Михалыч взглянул на приказ, напечатанный на бланке завода. Под текстом приказа стояла аккуратная подпись Александры Михайловны.

– Ну вот, совсем другое дело, – радостно сказал Михалыч, так-то лучше….

– Вы же знаете, что все это не ради кресла, а ради самого завода. Мы не вправе бросить наше дело и сдаться, – сказала она, – Нам люди доверяют, и мы обязаны это доверие оправдать. Поверьте, что это не просто красивые слова.

Часы показывали уже половину десятого. Михалыч стоял на территории завода у поста, расположенного у служебных ворот. Все ждали появления бывшего генерального директора. Михалыч грыз травинку и рассеянно слушал рассказ дежурившего “на воротах” охранника, тоже из бывших “ментов”, который, радуясь наличию нового слушателя, рассказывал Михалычу о своей теще:

– Представляете, у нее тридцать восемь вязаных варежек, и все на одну руку. Я ее спрашиваю, а почему, мол, вторую-то варежку не связать? Так она мне говорит, что ее, видишь ли, узоры интересуют, поэтому она одну свяжет, а вторую ей уже не интересно. Знать бы еще заранее, что и дочь такая же, в мамашу уродилась.

Рассказ был прерван сигналом подъехавшего к закрытым воротам автомобиля. В щель между двумя половинками ворот было видно, что приехала служебная “Волга” с Русланом Гаджиевичем.

Михалыч, как когда-то перед выходом на ковер, внутренне собрался и вышел с территории завода через проходную, расположенную у ворот. Он остановился в трех шагах перед дверью, за ним сзади встал охранник, только что жаловавшийся ему на причуды своей тещи.

Руслан Гаджиевич, не понимая, что случилось, в состоянии крайнего раздражения выскочил из машины,

– Что, черт возьми, здесь происходит, – закричал он, размахивая руками. Его южный акцент всегда становился заметнее, когда Руслан нервничал. – Почему… не открываете ворот?

– У нас есть приказ, – стараясь ничем не выдавать своего волнения, спокойно сказал Михалыч. Сказав это, он не пошевельнулся и оставался стоять, немного расставив ноги и держа руки в карманах куртки.

– Какой, на хрен, приказ? – заорал Руслан Гаджиевич и сделал два шага по направлению к Михалычу.

Михалыч достал из внутреннего кармана куртки сложенный пополам лист бумаги и протянул его бывшему директору. Тот взял лист, раскрыл его и прочитал:

“Настоящим объявляю о том, что с сегодняшнего дня на основании решения совета директоров приступаю к исполнению обязанностей генерального директора общества…”.

Прочитанное оказало на Руслана Гаджиевича магическое воздействие. Он замер на полуслове, глядя на лист бумаги с напечатанным на нем текстом, не понимая еще, что же произошло. В его планы, которые он выстраивал и шаг за шагом претворял все последние месяцы ничего подобного не входило.

Но прошло несколько секунд, как от растерянности бывшего генерального директора не осталось и следа.

– Здесь никто не имеет права отдавать приказы, кроме меня, понял, сука!

Руслан приблизился вплотную к Михалычу, размахнулся и хотел было ударить его кулаком в лицо, но Михалыч увернулся и рука нападающего прошла мимо. Михалыч не стал перехватывать его руку, хотя навыки самбиста ему позволяли сделать это без особого труда. Он продолжал стоять, держа руки в карманах куртки. Только голову наклонил немного вперед и продолжал внимательно следить за действиями противника.

Руслан еще больше возбудился, выкрикивая непонятные Михалычу слова, он рванулся к машине, правая дверь которой оставалась открытой, выхватил из “бардачка” автомобиля охотничий нож, нажал на кнопку, нож со щелчком открылся, и Руслан кинулся с раскрытым ножом на Михалыча.

Водитель Руслана Гаджиевича, до сих пор сидевший за рулем, выскочил из машины, но вмешаться в происходящее не успел: Руслан кинулся с ножом на Михалыча, норовя ударить его в живот. Михалыч отреагировал мгновенно: перехватил руку с ножом, крутанул ее, нож выпал, и Михалыч тут же отпустил руку нападающего, но доводя болевой прием до конца. Руслан попробовал ударить Михалыча левой рукой, но тот опять уклонился, и удар не достиг цели.

Руслан Гаджиевич стоял перед Михалычем и тяжело дышал. На нем по-прежнему был дорогой черный костюм, двубортный пиджак был застегнут на все пуговицы, но ярко-красный галстук сбился набок, блестевшие туфли покрылись пылью, а черные блестящие волосы Руслана растрепались и сам он потерял тот лоск, который он сам считал самой важной составляющей своего имиджа.

Михалыч сунул руки в карманы куртки и опять стоял в прежней позе, слегка наклонив голову. В его облике ничего не изменилось. Охранник, который все это время находился сзади, так и не сдвинулся с места.

– Ну погоди, я еще с тобой разберусь, тебя зароют, понял? – выдавил сквозь зубы Руслан, после чего поднял с земли нож, сложил и сунул его в карман, повернулся и сел в машину, сильно хлопнув дверью.

“Волга” развернулась и выехала на проспект. Михалыч возвратился на территорию завода.

Только перед обедом, определив перечень мер по усилению охраны завода и предупреждению проникновения в служебные помещения, в охраняемые зоны и на территорию объекта посторонних лиц, Михалыч поехал в свой офис доложить обстановку.

В здании бывшего оборонного НИИ охранное предприятие, в котором работал Михалыч, занимало три маленьких рабочих комнаты и четвертую – оружейную. От остальных помещений бизнес-центра их комнаты были отделены массивной железной дверью.

Директор охранного предприятия Геннадий Петрович сидел в своей семиметровой комнатенке и заполнял журнал проверок состояния оружия и боеприпасов.

– Ты почему пистолет не сдаешь? – кивком ответив на приветствие Михалыча, тут же задал он ему свой вопрос.

– Я на объекте был.

– Что там стряслось?

– Руслана сняли.

– Как сняли, – Геннадий Петрович прекратил писать в журнале и поднял голову, – ведь собрание только через две недели?

– Сегодня утром сняли решением совета директоров.

– Я что-то не понимаю, его ведь на собрании должны были переизбрать?

– Понимаешь, у них там что-то с уставом не прошло в прошлом году и назначение Руслана тогда было вроде как не по уставу, поэтому совет директоров решил, что его можно снять, – попробовал объяснить Михалыч.

– Это все Александра Михайловна придумала?

– Конечно, она. Понимаешь, дело явно шло к тому, что Руслан в любой момент Александру и всех ее людей не пустит на завод, собрание проведет сам и, собрав с работников доверенности, проголосует за себя. Поэтому нельзя было допустить, чтобы он один оставался на заводе. В общем – кто останется на заводе, тот и получит нужный результат на собрании.

– Послушай, Коля, ты что, не понимаешь, что у нас – свой бизнес, а у Александры – свой. Мы – охранное предприятие и в разборки между собственниками встревать не должны. Так недолго и без лицензии остаться. Какого черта ты стал на ее сторону, а если Руслан завтра все отыграет: в суде, без суда – какая разница? Мы объект охраняем, понимаешь, а не устраиваем революции.

– Знаешь, Гена, если победит Руслан, то все равно он охрану поменяет, или ты думаешь, что он откажется от тех, кто сейчас торчит у его кабинета?

– Да заводом, в конце концов, можно было бы пожертвовать, а что ты будешь делать, если мы без лицензии останемся, кому ты будешь нужен в твои пятьдесят два? – Геннадий Петрович с силой хлопнул журналом по столу.

– Ты обо мне не беспокойся. Ты скажи лучше, вот если сменилось руководство на предприятии, то чьи распоряжения мы должны выполнять: прежнего или нового руководителя? Или обоих сразу? Или ни того, ни другого? – Михалыч в свою очередь тоже “завелся”.

– А ты сразу был готов Руслана убирать своими руками. Ты что, судья? Или юрист, по крайней мере? Или у тебя акций этих куча? Тебе надо было "линять" с завода, оставить караул на проверку пропусков и ни во что не встревать.

– Если ты считаешь, что я не прав, я готов уволиться, но Александре я верю, как себе, – последние свои слова Михалыч уже не говорил, а кричал.

– Ладно, Коля, что сделано, то сделано. Ты пойми, что с меня ведь тоже спросят, – медленно проговорил Геннадий Петрович, глядя в окно, – Ты оружие сдаешь, или как?

– Сперва “или как”, потом оружие, – попытался пошутить Михалыч, но его шутка явно осталась не понятой, и он сказал, – до утра мне придется оставаться на заводе, но если хочешь, я распишусь за получение сегодняшним числом.

– Ладно, поезжай, но на рожон не лезь.

Михалыч протянул руку Геннадию Петровичу, тот ее пожал, и они расстались.

Михалыч вернулся на завод и опять до вечера был на его территории. Ему нравилась эта часть работы, которую он называл “повышение обороноспособности объекта”. К вечеру, набегавшись за день и пересмотрев график дежурств, в результате чего количество его людей, постоянно присутствующих на заводе, увеличилось с шести до восьми человек, согласовав с Александрой Михайловной дополнительную оплату за дополнительных людей, Михалыч заехал домой. Наскоро перекусив и взяв с собой термос с чаем и бутерброды, Михалыч к одиннадцати вечера опять был на заводе. Михалычу так казалось спокойнее и надежнее, тем более что представитель “альтернативной охраны” также оставался на заводе. Все это очень не нравилось Михалычу. Не нравилось потому, что такое положение не могло продолжаться бесконечно.

Утром он встречал Александру Михайловну у входа в административный корпус, во внутреннем дворе завода. Доложив, что все в порядке, Михалыч сказал, что поедет домой поспать, после чего вечером приедет опять на завод, чтобы проверить посты и сопровождать Александру Михайловну до дома.

Она поблагодарила Михалыча, после чего он повернулся к водителю Вите, который стоял в двух шагах от них и курил.

– Лучше переесть, чем недоспать, – сказал Михалыч, подходя к нему.

– Что? – переспросил Витя.

– Шутка такая, – сказал Михалыч и хлопнул ладонью Витю по спине так, что тот от неожиданности чуть не выронил сигарету.

– Тебе хорошо, Михалыч, сейчас придешь домой, примешь рюмку, – сказал Витя мечтательно.

– Ты же знаешь, что я не пью, – возразил ему Михалыч, – так что не расстраивайся.

В последующие дни недели ничего особенного не произошло. На третьи сутки после отстранения Руслана Геннадию Петровичу позвонили из управления и предупредили, что применение силы по отношению к сотрудникам другого охранного предприятия грозит лишением лицензии, и Михалычу пришлось допустить смену сотрудника “чужой охраны”, который продолжал находиться на своем посту.

Через неделю вторник начался с того, что Михалычу позвонил его старый сослуживец, который сейчас работал в службе безопасности банка и сказал, что вчера в казино “Наполеон” слышали, как Руслан говорил кому-то, что завтра – послезавтра он уже будет на заводе.

Михалыч был уверен за свой “рубеж обороны”, поэтому, когда Александра Михайловна, которой он немедленно доложил полученную информацию, его успокоила, что со стороны судебных и правоохранительных органов никаких действий ждать не следует, что все ждут собрания, то и Михалыч успокоился, решив, что Руслан выпил лишнего и просто трепался перед своими земляками.

Однако, когда вечером Геннадий Петрович позвонил и потребовал от Михалыча сдать оружие, с которым он не расставался уже неделю, то это несколько насторожило и обеспокоило Михалыча. Никогда раньше Геннадий Петрович не пытался непосредственно руководить его действиями на объекте. А тут вдруг сподобился. С чего бы это? Да еще спросил, где он будет сегодня ночью. Михалыч собирался ночевать дома, но после этого разговора решил, что останется на заводе.

Александре Михайловне он про разговор с директором не рассказал, но сказал, что остается затем, чтобы она не волновалась по поводу сказанного Русланом в казино. Александра улыбнулась, поблагодарила Михалыча, после чего он ее, по обыкновению, проводил до дома и вернулся на завод, предварительно заскочив домой на часок.

Около двух часов ночи, когда Михалыч еще сидел в фойе перед телевизором, но уже собирался устроиться тут же на диванчике подремать, к центральному входу подъехал легковой автомобиль.

Михалыча как будто что-то кольнуло.

– Началось, – подумал он и машинально пощупал пистолет в кобуре под курткой.

Он и еще два охранника открыли ключом запертую дверь и вышли на ступени главного входя.

Подъехавший автомобиль был “девяткой” Геннадия Петровича, а сам он, не запирая машины, уже поднимался по ступеням.

– Ты что здесь делаешь? – почти одновременно спросили друг у друга Михалыч и его директор, остановившись друг против друга.

Первым отозвался Михалыч, – Ты что, караул приехал проверять?

– Я приехал снять караул, – ответил Геннадий Петрович и почему-то посмотрел на часы.

Михалыч тоже посмотрел на часы. Часы показывали без десяти минут два.

– Дима, – обратился Геннадий Петрович к молодому охраннику, – сбегай на второй пост, позови людей с вещами сюда. Где еще наши стоят, на этаже есть кто-нибудь?

Охранник, которого назвали Димой, недоуменно поглядел на Михалыча и с места не сдвинулся.

– Гена, объясни, что происходит? – задал свой вопрос Михалыч

– Дима, ты что, команды не слышал? – снова обратился Геннадий Петрович к охраннику, не отвечая на вопрос Михалыча.

Тот стал задом пятиться к двери, надеясь, что команду все-таки отменят.

– Гена, объясни, что произошло? – повторил Михалыч свой вопрос.

– Послушай, надо мной тоже есть люди, понял? Покруче, чем мы с тобой. Они все решают за нас. Не нравится – можешь быть свободен. Они договорились с другой стороной, и я выполняю их приказ.

– Геннадий Петрович, – Михалыч понял, что сейчас должно произойти нечто непоправимое, – я официально говорю, что у нас есть договор и мы обязаны его выполнять!

– Да плевать всем на твой договор и на тебя всем плевать, и на меня. Я тебе говорил, что не надо было встревать в эту разборку. Лучше помоги людей собрать, сейчас сюда другие должны приехать.

– Кто должен приехать, кто? – закричал Михалыч, непроизвольно ощупывая пистолет под мышкой, – кто? Эта вонючка Руслан Гаджиевич?

– Коля, отдай мне пистолет, – протянул руку Геннадий Петрович, – отдай пожалуйста, и иди отдыхать, ты переутомился за эту неделю.

– А пошел ты, – Михалыч махнул рукой, повернулся и пошел в фойе к телефону. В тот момент ему показалось, что если он позвонит Александре Михайловне, то та придумает какой-нибудь выход из ситуации, из которой Михалыч выхода не видел.

Он дошел до телефона, но правая рука его замерла, не закончив набора номера. “Ну, а что может сделать Александра”, – с болью подумал Михалыч, и в этот момент на его плечо опустилась рука Геннадия Петровича.

– Коля, не дури, сдай оружие и иди домой, – повторил тот.

– Нет, я останусь здесь, дождусь Руслана и пристрелю его, – со злобой ответил Михалыч.

Геннадий Петрович заметно побледнел.

Михалыч смотрел на него, не мигая. Геннадий Петрович взгляда не отвел. Михалыч отвернулся первым.

– Забирай, – вынул и швырнул он свой пистолет на стойку, перед телефонным аппаратом, – можешь еще задницу вылизать Руслану и этому, хозяину твоему. Будь здоров, не кашляй.

Михалыч отвернулся от Геннадия Петровича и пошел к выходу. Больше всего ему сейчас не хотелось встречаться с Русланом, который, как думалось Михалычу, должен был подъехать с минуты на минуту.

На улице было тепло, но не так жарко, как днем.

На углу светилась вывеска магазинчика, работающего 24 часа в сутки, куда Михалыч и направился.

Появление очередного покупателя в магазине было событием ординарным, как и тот набор продуктов, который был им куплен: бутылка водки, пакет томатного сока и мясная нарезка в вакуумной упаковке.

Скамейка нашлась во дворе девятиэтажного дома, в ста метрах от магазинчика.

Михалыч пил теплую водку, запивал таким же теплым соком, но не чувствовал вкуса ни того, ни другого.

Ему казалось, что внутри у него растет звенящая пустота, которую не заполнить ни водкой, ни слезами.

2003, 2011 годы.

Похороны

Похороны

– Я хочу попросить вас, учитывая ваш огромный опыт и умение решать самые сложные вопросы, организовать VIP похороны известного человека и сделать так, чтобы это печальное событие надолго осталось в памяти жителей нашего города, – сказав это, Владимир Степанович отхлебнул ароматного кофе, внимательно посмотрел на собеседника, после чего поставил на блюдце свою чашечку кофе.

Эдуард Савельевич Пайкин, до этого момента благодушно внимающий собеседнику, был настолько поражен словами Владимира Степановича, что свою чашку кофе тут же поставил на блюдце, не сделав из нее ни одного глотка.

– Но я не понимаю, почему вы пришли с этим предложением именно ко мне, – всплеснул Эдуард Савельевич освободившимися руками, – мы никогда не занимались такими мероприятиями. Мы – это всемирно известный продюсерский центр, мы организуем концерты, гастроли мировых знаменитостей, в прошлом году мы организовали…

– Я все это знаю, – перебил собеседника Владимир Степанович, – именно поэтому я к вам и пришел. Меня устраивает ваш уровень, меня устраивает ваш размах и, самое главное, меня устраивает то, что вы, насколько мне известно, еще ни разу не отказывались от своих амбициозных планов.

Пайкин удовлетворенно хмыкнул.

– Однако мы не занимаемся похоронами, – возмущение Эдуарда Савельевича явно шло на убыль, уступая место любопытству. Его гость, Владимир Степанович Хорьков был человеком известным, с деньгами и глупостей от него ждать не приходились. Как бы отвечая на невысказанные собеседником возражения, Владимир Степанович, вновь пригубив свой кофе, продолжил:

– Я не прошу вас взять на себя ту часть работы, которую профессионально смогут сделать и сделают специально обученные люди. Катафалк, отпевание, погребение, памятник и все такое прочее сделают без вас. Я же на вас рассчитываю совершенно в другом деле.

– В каком же? – Эдуард Савельевич решил вернуться к остывающему кофе и, наконец-то, отхлебнул из маленькой фарфоровой чашечки, на которой поблескивал золотом вензель, составленный из первых букв названия продюсерского центра, президентом которого он был уже шесть лет.

– Я прошу взять на себя медийную часть прощания с усопшим. Мне бы хотелось, чтобы несколько ведущих газет дали публикации о том, кем был покойный для нашего города, на двух-трех каналах телевидения должны пройти соответствующие сюжеты…

– Но, уважаемый Владимир Степанович, это тоже не наш уровень. Такую услугу вам с удовольствием окажет десяток пиар-агентств, – вновь всплеснул руками Пайкин, но Хорьков его решительно перебил:

– Самое главное, уважаемый Эдуард Савельевич, для меня вовсе не публикации в газетах и не репортажи на телевидении. Самое главное это то, что на гражданской панихиде и при отпевании покойного должны присутствовать депутаты городского парламента и члены правительства города достаточно высокого уровня, в общем, конкретный список я готов согласовать с вами. Эти люди должны выступить с речами о том, что именно покойный сделал для нашего города и для страны. Именно это в глазах наших сограждан должно по-настоящему возвысить образ усопшего.

Владимир Степанович замолчал и задумчиво посмотрел в бесконечную голубизну весеннего неба через огромное трехметровое окно, обрамленное тяжелыми парчовыми шторами. Там, в легкой голубой дымке, среди легких белых облаков, казалось, плыл маленький золотой кораблик.

Эдуарду Савельевичу почудилось, что в глазах Хорькова набухают слезы и он, подавив в себе желание возражать своему гостю, после небольшой паузы спросил:

– Простите, а кто умер? Я никаких таких печальных новостей не слышал.

– А никто не умер, – спокойно ответил Хорьков, – Пока еще не умер.

Пайкин, опять же стараясь быть максимально деликатным, вновь спросил:

– Вы в скором времени ожидаете это печальное событие?

– Нет, – ответил ему Хорьков, – в скором времени не ожидаю, хотя, как вы понимаете, нас всех это ждет. Кого раньше, кого позже…

– Да, вы правы, – согласился Пайкин, – все там будем. Но о ком же, все-таки, идет речь?

– Да обо мне идет речь, – как бы даже раздраженно признался Владимир Степанович, – я пришел к вам заказать свои собственные похороны.

От удивления Эдуард Савельевич моментально выпрыгнул из своего кресла. Будучи ввергнутым в крайнюю степень удивления и, обладая холерическим темпераментом, он начал бегать по кабинету, пересекая по диагонали огромный бордовый ковер, оберегавший наборный паркет от случайных повреждений.

В отличие от хозяина кабинета, Владимир Степанович сохранял полное спокойствие и с любопытством рассматривал необычную обстановку кабинета президента всемирно известного продюсерского центра. Четырехметровые стены двадцатиметровой комнаты были затянуты красным шелком с золотым рисунком, потолок кабинета был украшен лепкой, выполненной итальянскими мастерами пару сотен лет назад. Стол хозяина кабинета тоже производил впечатление музейного экспоната. С изогнутыми ножками, украшенными бронзовыми львами, он был совершенно пуст, если не считать опустошенной Эдуардом Савельевичем чашечки из-под кофе.

– У вас здесь прямо как в музее, – спокойно сказал Хорьков.

Пайкин остановился и, обведя взором свой кабинет, сказал:

– А это и есть музей. Здесь ничего не разрешают менять, вот – даже журнальный столик мы поставили без разрешения арендодателя, – и Пайкин кивнул в угол, где одиноко стоял стеклянный столик со странно выглядящим среди пышного дворцового великолепия, ноутбуком хозяина кабинета.

– Зато место – престижнее некуда.

– Да, место престижное, – согласился Эдуард Савельевич и, подойдя к окну, стал что-то старательно высматривать внизу. – Престижное, а что толку? Милиции вокруг полно, а машину два раза с этого места угоняли, как будто кто-то за ней специально охотится.

– Машина тоже престижная? – поинтересовался Хорьков.

– «Лексус», четыреста семидесятый.

– Достойная машина.

– Даже номер специальный взял, чтобы заметнее была, спутниковую систему слежения поставил, нет – все равно угнали.

– Нашли потом?

– Куда там! Страховку выплатили, потом другую машину купил. Стоит, вроде бы, на месте, – сказал Пайкин, отходя от окна. И, с опаской возвращаясь к теме, поднявшей его из массивного кресла, он наконец-то спросил Хорькова:

– Если это печальное событие, я имею в виду, – здесь Пайкин слегка запнулся, – похороны, произойдет только в неопределенном и, наверняка, весьма далеком будущем, почему же вы решили озаботиться этой проблемой именно сейчас?

– Понимаете, – с готовностью ответил ему Хорьков, – я привык все решать сам и с нужными людьми привык договариваться без посредников. На, так называемых, наследников я рассчитывать не могу, похоже, что они кроме фамилии от меня ничего не получат. Партнеры по бизнесу мне кажутся гораздо надежнее, ведь если ты человек порядочный, то и условия сделки выполнишь. Правда у нас в стране до сих пор модно «кидать» партнеров, но из того, что мне о вас говорили, я сделал вывод, что свои обязательства вы стараетесь выполнять. Поэтому я пришел заключить сделку. И еще я знаю, что вы умеете договариваться с нужными людьми.

– Да, вы правы, – удовлетворенно кивнул Пайкин, – я никогда никого не обманываю и свои обязательства стараюсь выполнять, хотя это бывает порой очень нелегко.

– Вот и хорошо! – Хорьков хлопнул ладонью по столу, – на честное отношение к моему предложению я и рассчитывал, ведь проверить исполнение нашей договоренности, как вы понимаете, я уже не смогу. Но, – тут Хорьков сделал паузу, – мне будут нужны гарантии. Не потому, что вы меня сможете обмануть в будущем, – тут Владимир Степанович поднял руку, предупреждая попытку Пайкина ему возражать, – мне нужны лишь гарантии того, что столь необычный заказ под силу ваше замечательной компании. Короче, – Хорьков вновь повелительным жестом руки остановил Эдуарда Савельевича, – я хочу сейчас передать вам некоторую сумму денег, в том числе заплатить за ваши хлопоты, а основная сумма будет лежать в банке и дожидаться того скорбного часа, когда Господь сочтет, что пришло время потратить эти деньги по их назначению.

– А если Господь сочтет, что мой уход из этого мира должен произойти раньше вашего?

– Если, дорогой Эдуард Савельевич, вам Господь отмерил меньше моего, во что, с учетом вашего возраста верится с трудом, у меня, как вы понимаете, будет еще возможность определиться с исполнителем моего заказа.

– Ну а деньги официальных «плакальщиков» вы тоже оставите в банке?

– Не совсем так. Все-таки вы должны подтвердить, что с «плакальщиками», как верно их обозвали, вам удалось договориться. Поэтому я готов дать необходимую сумму для вознаграждения нужных людей, а уж будут они или нет оказывать мне, так сказать, посмертные услуги зависит не от нашей с вами воли, а от Него.

И Владимир Степанович показал пальцем вверх, на струящуюся хрусталем из лепного потолочного плафона огромную музейную люстру.