Текст книги "Три стороны моря"

Автор книги: Александр Борянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Рамзес задумался.

– Твой план мне пока непонятен.

– Я объясню, – сказал Ба. – Чуть позже.

Нашли колха.

Колх был избитый временем, вступивший в него, во время, лет шестьдесят назад, раньше Рамзеса. Он говорил по-хеттски, и на эгейском наречии народов моря, и на промежуточном диалекте, который использовали в Велуссе; иногда он заговаривался по-колхски, а на языке Кемт объяснялся получше некоторых сынов Черной Земли.

Получше, чем Мес-Су, например.

Ба-Кхенну-ф стал учиться у колха диалекту Велуссы. Пожилой раб готов был рассказать ему все о царе Приаме, о Хеттусе, о своей Колхиде, упорно молчал лишь о том, как он сам попал сначала на невольничий рынок, а затем на берега Хапи.

Царь Приам, по слухам, был невероятно богат и с каждым рассветом все богаче.

Хеттуса, без сомнений, была невероятно грозна и с каждым закатом все сильней и страшнее.

Колхида гордилась стадами дивных тонкорунных овец, а виноградниками такими, что самое дорогое вино из западного оазиса, коим потчевал колха щедрый Ба, раб пил с неодобрительной гримасой.

И Колхида, и Велусса зависели от хеттов. Колхи были их прямыми данниками, частью империи, хотя имели собственного царя. Велусса в империю не входила, но только потому, что хеттам так казалось удобней. Ради свободы Приам присылал больше всех даров. И ничего не просил.

Ба запоминал слова, проникал мыслью в чужой торговый город. Ба уже знал, что не обойтись без торговой миссии. Второй раз ему придется изображать из себя купца. Одни азиаты когда-то поверили. Что опасней? Нет, все же опасней было тогда, прежде.

Довольно скоро Ба пытался разговаривать с колхом по-хеттски, с легкой примесью эгейских выражений.

Время, то, в которое вляпались Великий Дом и северный раб-колх, это время шло. И безымянная девушка любила Ба, и Ба еще был молод, и он наслаждался ею.

За молчанием колха о собственной судьбе прятались новые знания. Ба не раз спрашивал его, даже приказывал, бесстыдно пользуясь своим правом. Раб мрачнел. Странно, рабы в Кемт, как правило, охотно разворачивали свое прошлое, был бы слушатель. Все они словно доказывали, что попали в рабство случайно, что судьба ошиблась…

Колх не скоро подался на уговоры. Для этого Ба пришлось пообещать взять его с собой в северное плавание.

– Ты же хочешь увидеть родину? – спросил как-то Ба.

И услышал:

– Нет.

Слово было твердым и жестким.

Раб не хотел домой!

– Ладно, я скажу тебе… Это будет проверкой. Все ли ты сумеешь понять…

И на чужом языке, на диковинной хеттско-эгейской смеси, колх медленно, монотонно передал свою историю.

Он пользовался уважением там, в краю тонкорунных овец. Он принадлежал царю. Это не было рабством, как здесь, просто все колхи принадлежат царю, это так естественно. Да, значит, царь уважал его… У царя была дочь, а кому можно доверить воспитание дочери, как не уважаемому человеку? Вот Ба кому бы доверил воспитание своей любимой дочери? Никому. Странный ответ. А царь колхов, мудрейший царь, доверил воспитание дочери уважаемому человеку. И он не подвел. Он учил ее… вот как Ба учит чужим словам, так ее он учил словам правильным. Он учил ее стричь овец лучше других, ведь царская дочь должна стричь овец лучше всех. Он многому ее учил. Она была способна, но… может быть, излишне решительна.

Колхида – прекрасный край, и прекрасная, размеренная и в то же время страстная была жизнь, пока не ворвались в нее эти люди… Дикари. Сами-то они считали дикарями мудрых колхов. Разбойники! Морские воры! Колхи отважны, но не дружат с морем. А эти с морем в сговоре.

«Иа-дзон!» – колх с отвращением скрежетнул имя бандита с ударением на последнем слоге.

Они пристали к берегу как гости.

«Я тоже пристану к чужому берегу как гость», – подумал Ба.

Они пристали как гости и принимали их гостеприимно, потому что колхи гостеприимный народ. «Не в обиду вам, айгюпты, но колхи гостеприимный народ», – с хеттским придыханием выговорил раб. Если Ба верно его понял.

Однако гостеприимство не понадобилось. Едва ступив на землю, не отведав предложенных яств, пришельцы напали на колхов, коварно победили их не в бою, а в тупой драке, после чего началось! Тонкошерстных овец, гордость Колхиды, они всех, что нашли, загнали на свои корабли, племенных барашков прирезали и зажарили на вертелах, не разбирая, а царскую дочь утащил в плен сам Иа! Дзон! Хвост шакала!

Конечно, воспитатель ее за ней последовал. Добровольно. Его не хотели брать. Его сталкивали в воду. Он умолял, его оставили.

Лишь далеко от берега, на другой день он догадался… вернее, увидел… юная девушка, послушная ученица… надо уметь произносить правду – она тоже ступила на палубу добровольно. Она кошкой побежала за главным разбойником, за его отвратительными длинными волосами, колхи темные, а у него волосы были на беду светлые. Они валялись на шкурах барашков… на гордости Колхиды… Вдвоем!

Потом стая кораблей-хищников приплыла в логово, к каменистым скудным берегам. Кроме олив, там ничего не растет. Натешившись, шакалий хвост бросил бедную девушку. Он же привез награбленное, и ему подыскали отвратительную, такую же светлую, как он, девку. Дочь местного разбойника.

Колхи гордый народ! Бедняжка… Дикаря раздражали ее усики над верхней губой, для колхов это привычно, а его раздражали. Девочка резалась, пытаясь их сбривать. Ничего не помогало. Еще она растолстела. Она ведь успела родить ему близнецов…

Он выгнал ее, попросту вышвырнул, как старый кувшин с продырявленным днищем. Ей нечего было есть. Вернуться к отцу… Как? Толстой, брошенной? Через год? Да если и возвращаться, каким образом, у нее ничего не было.

«И она продала меня, – сказал раб. – В рабство».

Потом колх слышал, будто бедная девочка отомстила обидчику. Она не сумела убить его. Зато она отравила ту девку, что буйный Дзон себе выбрал. На золото, которое ей дали за слугу, она купила яду. Еще говорили, будто она отравила своих детей. Или зарезала.

«Но я не верю в такую жестокость! – сказал колх. – Зарезать… Скорее она их тихо отравила».

И он несколько раз повторил: «На золото, которое ей дали за меня. На золото за меня. На то самое золото».

– Она могла поступить еще хуже, – сказал Ба.

– Как? – вздрогнул колх.

– Если б одного ребенка она отравила. А другого оставила жить.

– Почему?

– Раз уж убивать близнецов… То вместе.

Глаза Ба были совершенно прозрачны.

– Хотя и месть этим вашим разбойникам тогда могла бы вырасти страшная.

Торговая Велусса, конечно, подходила идеально. Колхида никуда не годилась. Хетты не станут втягиваться в войну из-за дремучей Колхиды. Но втянуть в длительный, нудный, изматывающий, отбирающий силы конфликт надо не столько хеттов, у которых под брюхом теперь имеются слуги Атона, заслон… Втянуть в войну надо тех разбойников, морских колесничих. Они будут почище гиксосов, уже ясно.

Да все уже ясно, почти все.

По словам колха, у царя Приама много детей. Это хорошо. Они ведь должны интересоваться женщинами, молодые, полные сил сыновья.

Один из них даже гостил у Рамзеса. Жаль, Ба-Кхенну-ф его не застал.

– Ты кто?

– Дан.

– Это что еще за народ?

– Великий народ данов, – отвечал пленник.

– И как же ты очутился у нас, часть великого народа? – с иронией спросил Ба.

– Наш корабль выбросило на берег.

– Удачно, – произнес Ба.

Дан глянул на него с ненавистью. Ненависть он не скрывал.

– Страшные вы люди. Вернее, я хотел сказать – бесстрашные. По морям плаваете… Ну, рассказывай, кто твой вождь, из какого ты дома?

– Я из дома Атридесов. Это сильнейший дом.

– Видишь ли, по поручению жрецов бога Тота, это бог знания и мудрости, я должен собрать сведения о твоей стране для храма. Мы собираем сведения обо всех странах. А потом я приведу жрицу, и она станет хранительницей языка вашей страны в нашей священной земле.

Морской человек был агрессивен и подозрителен. Природный воин, любитель убивать. От колха он отличался категорически, и дело было не в возрасте. Наказывать, ломать таких бесполезно, особенно если хочешь чему-то научиться. Дан запросто мог обучить не тем словам… Поэтому Ба решил успокоить его, даже слегка польстить.

– Обитатели всех земель считают себя сильнейшими и отважнейшими. Бог Тот сообщает, что мы, жители долины Хапи, мудрейшие и древнейшие. Отважнейшими он называет вас, людей северных берегов Зеленого моря. Но сильнейшими себя именуют представители других домов вашей страны. А ты говоришь, что дом… Атри-Дес…

– Дом Атридесов признан главным. Это доказано вот чем!

И раб выразительно сжал кулак.

– Я не могу объявить перед лицом бога Тота дом Атри-Дес главным, пока не узнаю больше. Если ты обманываешь меня и это откроется, если выяснится, что я ошибся, поверив тебе, – меня казнят. – Ба посмотрел в глаза дану. – И это будет справедливо.

– Я говорю правду! – высокомерно заявил раб. – Дом Атридесов подчинил себе Спарту, наследие Тиндарея. Слушай!

В большой Ахайе много земель, и потому много домов власти, и над каждым возвышается достойный басилевс. Отважных не счесть. И сильных не счесть.

«Плохо со счетом в большой Ахайе», – подумал Ба.

Но Микены удачней всех расположены, имеют каменную стену, за которой надежно спрятано золото, и, главное, обильны мужами. Особенно басилевсы Микен Атридесы усилились, выступив на стороне Тиндарея, басилевса Спарты, в его ссоре с Тезесом.

Тезес был дерзок. Ох, дерзок был Тезес, он собрал племена в новое поселение, посвятил его одной Афине, молился лишь ей… Он добил Крит…

– Крит? – спросил Ба.

…Он добил остров народа Кефтиу, ограбил дворец самого Миноса, подкараулив момент, когда Минос умер… Он столько всего натворил! Больше, конечно, в молодости, но и на склоне лет, подружившись с неприкаянным Пирифоем, знаменитый уже Тезес украл у Тиндарея совсем юную дочь. У Тиндарея было две дочери, и потерять половину своих дочерей – это удар для отца! Зачем Тезес это сделал, непонятно, тем более что Елену, украденную дочь басилевса, он разыграл с Пирифоем на костях.

– На чьих костях? – спросил Ба.

На игральных костях, но вот Тезесу они принадлежали или Пирифою… Видимо, Тезесу, раз он выиграл. Кости такое дело… Атридесы заставили поверить всю Ахайю, что воспользоваться добычей Тезес не успел или не сумел, однако правда в том, что брать Елену в жены потом долго не хотели. Хотя вернул ее Тиндарей очень скоро, так как Тезес, не довезя девчонку к себе, еще по дороге бросился в новый грабеж, что-то для них сложилось нехорошо, Пирифой погиб… В общем, Елену вернули, и женились на ней да на ее сестре Клитемнестре братья Атридесы, старший и младший. А уж разыгрывали они сестер на костях или нет, или краденная однажды Елена досталась младшему просто как младшему, неизвестно. Басилевс Тиндарей был доволен, Атридесы же двойным браком обеспечили присоединение соседних тиндареевых земель к Микенам.

Вообще в большой Ахайе очень много заливов, долин, островов. Но после установления неразрывных уз Микен со Спартой все они объединены боевым союзом, кругом, и в центре круга – первый среди равных старший Атридес. Он остался править в Микенах, а его младший брат отправился в Спарту…

И долго рассказывал увлеченный дан о битвах, морских нападениях, собственной удали, о других басилевсах.

Она ждала его. В тихом покое дворца, вдали от морских разбойников, в безопасности, выкупленная у Нетчефа, не потревоженная песками Палестины.

Ба целовал ей ноги, овладевал ею, грубо держа за волосы, он обводил пальцем контур плеча и не уставал любоваться точностью ее тела. Она была красивей пирамид и гораздо полезней для мира живых.

Он заставлял ее пить вино прямо из кувшина и смотрел, как красные капли падали на грудь.

Потом Ба сказал:

– Я нашел тебе имя.

Любил ли он ее?

Да!!!

Но зачем тогда…

Выходя утром под солнечные лучи, он чувствовал прикосновения. Остатки куста, сгоревшего во внутреннем дворике несколько лет назад, конечно, давно исчезли. На том же месте вырос новый, свежий куст. Ба вспоминал Эхнатона и произносил тихо: «Ничего не хотеть и ничего не делать для себя». И в следующий миг чувствовал счастье.

Он не мог ответить, зачем ему эта немыслимая затея. Он видел в этом прелесть. Не соблазн, нет. Подсказанное свыше совершенство, ради которого стоит существовать.

И ведь никто не оценит…

Оценят! Есть единственный зритель здесь, на восточном берегу, – Рамзес Второй. И, возможно, кто-то наблюдает с той стороны.

Время шло.

Ба-Кхенну-ф уже составлял фразы, то ли хеттские, то ли какие еще; он не слишком заботился о диалекте, на котором колх учил его разговаривать, так как надеялся подправить выговор в Велуссе. Пока надо понимать чужую речь и отвечать на нее.

Иначе дело обстояло с девушкой. Она должна была заговорить на чистом языке данов, более того – как подданная именно Тиндарея и Атридесов.

Ба ждал встречи дана и девушки с некоторым опасением. Эта встреча целиком зависела от него, он сам ее оттягивал. Как отзовется на красоту воинственный, почти дикий человек? Что, если у них отсутствует чувство прекрасного? И насколько похожи люди Атридесов на людей Велуссы? И насколько близки люди Велуссы к хеттам?

Дан побледнел. Дан сначала не отрывал взгляд, а потом, опустив глаза, старался не смотреть на нее.

Ба радовался. Ба не ошибся.

Но все-таки спросил:

– Что ты думаешь об этой женщине, пленник?

Дан проговорил невнятно:

– Ее кожа темней, чем у наших женщин.

– Ее кожа темней, чем у большинства женщин Кемт, – сказал Ба. – Но это же красиво, пленник, не правда ли?

Позже раб пытался взять девушку силой, наверняка зная, что поплатится жизнью. Ба предвидел такой поступок, за ними следили. Раба избили, но не чересчур. Еще позже дан пытался сбежать, уговорив девушку. Напал на стражу… Он еще не научил ее всем словам, поэтому раба снова избили в меру.

У людей Атридесов было чувство прекрасного.

– План вот какой, – сказал Ба.

Теперь он, а не Рамзес, выводил деревяшкой по земле контуры окружающих стран, а сад Великого Дома молчал, хоронил в себе тайны.

– Направо от моря земля хеттов, и тут, в верхнем левом ее углу – одинокая Велусса. Велусса хочет быть как Кефтиу. Налево от моря… – Ба усеял полуостров множеством точек. – …Налево они, племена этих людей. Их как будто немного. Но они беспокойны.

– Это я знаю, – напомнил Рамзес.

– В последнее время племена объединились в боевой союз. Племя, расположенное вот здесь, возглавило его. По-моему, это первенство пока непрочно. Но может укрепиться, и тогда у них будет настоящая воля вместо хаоса.

– Дальше, советник.

– Их беспокойство следует направить сюда, – и деревяшка Ба воткнулась в угол, где находилась Велусса.

Перед ним на мгновенье возник силуэт девушки: как она стоит на коленях и с восхитительным ожиданием смотрит на него исподлобья.

Но он справился с искушением и продолжил:

– Царство хеттов и союз племен надо связать долгой, утомительной войной. Вражда между людьми возникает из-за трех вещей: власть, золото или женщина. Они не станут ссориться из-за власти. Хетты не претендуют на главенство среди народов моря, а племя Атри-Дес едва возвысилось над остальными племенами. Если же они начнут искать войны ради золота, то тоже не пойдут друг на друга. Лучшая цель похода за золотом – Черная Земля, о Великий Дом. Как только поиск добычи овладеет их умами, они объединятся и вместе обрушатся на нас.

Ба сделал паузу, но Рамзес ничего не сказал.

– Значит, война должна разгореться из-за женщины.

Рамзес молчал. Он явно не желал помогать Ба вопросами.

– Я думаю, что хетты не отдадут Велуссу, потому что Приам присылает в столицу слишком щедрые дары. Он покупает свою свободу. Но у Приама много детей. И половина – молодые сыновья. Я отправлюсь туда, в его город. Моя задача – сделать так, чтобы царский сын украл женщину у вождя племени Атри-Дес. Подобный случай уже был, эту женщину уже похищали в ранней юности. О том знает все Зеленое море. Тогда племена встали на ее защиту и вернули отцу. Теперь кто-то из сыновей Приама, я еще не могу назвать имя, нарушит закон гостеприимства, соблазнит жену в доме хозяина. Это будет непрощаемое оскорбление.

Ба чуть подумал.

– Главная сложность: хетты заставят Приама отдать женщину. Начнутся переговоры, Велусса заплатит огромный выкуп… Все захотят избежать войны. Поэтому женщина, которую привезет в свой город сын Приама, должна быть не той женщиной, которая исчезнет, а лучше сбежит из дома вождя. Я выбрал лучшую из рабынь Кемт. Нет, о Великий Дом, – Ба склонил голову, – лучшую девушку Кемт, прекраснейшую. Я сам схожу с ума. В ней спрятана огромная сила. Дети Велуссы не смогут ей противиться. К началу времени посева она будет говорить на языке народов моря, с интонациями нужного нам племени. Сын Приама, которому я покажу ее, будет убежден, что перед ним жена басилевса. Я затею с ним дружбу. Я помогу ему. Я сам привезу ее на его корабль. Он будет считать это дерзким и опасным поступком. И он забудет все на свете из-за нее.

Рамзес по-прежнему молчал.

– Я дал ей имя. Оно в точности совпадает с именем жены одного из вождей племени Атри-Дес. Она верит только мне. А потом будет поздно. Начнется война.

Ба подготовил эффектные ответы на все вопросы Великого, но вопросов не было.

– Вождь племени тоже должен поверить, что сын Приама украл его жену, а не рабыню. На переговорах он увидит рабыню. Приам поддастся нажиму и согласится вернуть рабыню. Это будет новым оскорблением для союза племен. А те, в Велуссе, станут клясться, что у них нет никакой другой женщины. Вожди сочтут себя обманутыми. Им в голову не придет, что все затеял кто-то третий, неизвестный, посторонний. Я очень постараюсь, чтобы настоящая жена басилевса, уезжая с любовником по собственной воле, оставила какую-нибудь весть… Чтобы он не сомневался в ее добровольном бегстве.

– Но кто украдет жену басилевса? – наконец спросил Рамзес.

– Ее украду я, – сказал Ба. – Больше некому.

Парус – как знак неизвестности.

– Ты веришь мне?

– Да.

– Только мне?

– Да.

– Ты видела стены храмов Кемт? Мое имя забудется, а твое напишут на стенах. Может быть, не на этих, на других стенах. Напишут рядом с именем Рамзеса Великого… Но напишут и отдельно. Какие-то стены падут, какие-то будут стоять. Поняла?

– Нет, – ответила девушка.

Он обнял ее. Берег Кемт сливался с горизонтом.

– Значит, не надо.

* * *

Прошел год. Ба сильно недооценил море.

Оказывается, морские люди отличались не тем, что умели его как-то обуздывать, а своей решимостью. Отправляясь в поход, они готовы были отдать годы жизни штормам, голым островам и ожиданию ветра. Вдали от берега корабль приобретал душу, превращался в существо с диким норовом. Вдали от берега бог морей, о котором рассказывали и колх, и дан, казался могущественнее всех богов Кемт, вместе взятых. Ни один Себек не жил бы в такой пучине.

Тайная миссия Ба-Кхенну-фа не позволяла обратиться за помощью к опытным корабельщикам. В былые времена на море Великий Дом Кемт пользовался услугами Кефтиу. Но сейчас на Кефтиу хозяйничали эти, с севера. С ними нечего было и думать договариваться. Пронырливым финикийцам Ба тоже не доверял.

В результате четыре корабля Кемт провели две сотни дней на нелюдимом островке, вытащенные на песок. Два из них были заполнены воинами – чтобы не бояться разбойников – один выглядел как купеческое судно. Еще один изображал корабль приамова сына. Этот образ, впрочем, предстояло доработать.

На острове Ба ждал моря совершенно гладкого, безопасного, но с южным ветерком. Для неумелых мореходов годилось только идеальное плавание. Ждать пришлось долго. Припасы заканчивались, два корабля с охраной Ба вынужден был отпустить с северо-восточным ветром.

Но ведь на острове они были вместе. И вместе рассчитывали скудную пищу. Любитель дорогих вин и изысканных яств, Ба-Кхенну-ф не жалел об однообразных днях и ночах посреди чужого моря.

– В этом море есть что-то ужасное. Правда?

– Нет, неправда. В этом мире нет ничего ужасного.

– Для чего ты хочешь отдать меня кому-то? Нам вдвоем так хорошо…

– Говори на их языке. Я же просил тебя, забудь о том, что Кемт вообще существует. Говори только на языке данов. Ты женщина из племени данов.

– Здесь нет ни одного дана. На всем острове…

– К счастью!

– Иди ко мне. Ночью мне без тебя холодно.

– Да, моя хорошая.

– Я замерзну там без тебя. Я боюсь.

– В этом мире нет ничего страшного.

– Все страшное за пределами этого мира?

Ба уже гладил ее бедра, он почти начал тот согревающий ночи танец. Но ее вопрос заставил его отпрянуть и задуматься.

И редкое, ценное, чего с ним давно не случалось, голос брата из глубины сердца прозвучал: «Пора!»

– Почему ты молчишь? Почему остановился?

– Пора! – повторил Ба.

И голос брата добавил: «Я горжусь тобой…»

– За пределами мира меня ждут, – ответил Ба-Кхенну-ф девушке. – Так что, я думаю, там тоже не должно быть ничего страшного.

Когда правая нога первой ступила на причал, Ба сказал себе: «Вот я здесь!» Причал был видавший виды, две доски не так давно заменили – они смотрелись свежее прочих.

На холме притаился обтянутый стеной город. Стена как будто невысока. Или это с берега кажется?

Купец шел к городу, поднимался по склону, и чудилось, что город втянул голову в плечи, сжался при его приближении.

Город, ты обречен! Прости…

После голодного острова хотелось есть. Город манил запахами, дымок поднимался в небо не напрасно. Троя-Велусса просила пощады, проникая в ноздри.

Сейчас он отдаст золото и сделает то, о чем мечталось. Съест зажаренное на вертеле мясо и запьет вином. И попросит еще кусок. И так три или четыре раза.

Радостное возбуждение расправляло ему плечи.

И он найдет человека, который нужен. Выберет из кучи царских детей, как рыбак выбирает лучшую рыбу.

А что потом делает с бьющейся рыбой рыбак?

– Тебе не надо никуда больше плыть, подвергать себя опасностям, – сказал Приам, хозяин-отец Трои. – Все товары, которые ты можешь захотеть, есть в нашем городе. И все, что ты хочешь продать, мы можем купить. Так что тебе не надо подвергать себя опасностям. Тебе не надо никуда плыть…

Две полные луны округлились, зарумянились, потом побледнели и отощали; к этому времени Ба-Кхенну-ф знал наизусть улочки Велуссы, и Ба-Кхенну-ф был близок к отчаянию. Он подозрительно надолго задержался на берегу, упуская сезон мореплавания. Чтобы оправдать задержку, он делал вид, будто влюблен в Лаодику, одну из дочерей Приама, общепризнанную красавицу. Он видел ее раза четыре, Лаодика ему совершенно не нравилась. Ба представлял ее рядом со своей девушкой, темнокожей надеждой, неизвестной пока никому легендой…

Девушка принадлежала ему, он прятал ее на корабле и возвращался к ней каждый вечер. Это было счастье.

Он продал Приаму весь товар, купил очень дорогое железо, хеттскую диковинку, выяснил количество торговых кораблей, положение хеттов, научился называть Велуссу только Троей, заговорил совсем как троянец, но не нашел того наивного, доверчивого и не придумал, как же ему сотворить дело, в котором он клялся Рамзесу. Это было несчастье.

Все казалось так просто во дворце… После слуг Атона все казалось легко. А здесь не хватало везения. Он все-таки был чужеземцем. С ним общались, его угощали, причем угощали так, что впору задуматься о здоровье. В долине Хапи Ба тратил золото, чтобы есть и пить утонченно, с расстановкой и вкусом, однако так много и непрерывно, как в Трое, он не ел и не пил никогда.

Но его не слушали, ему почти не приходилось говорить. Переворачивая вертел, поливая мясо вином, – никаких рабов, собственноручно – Гектор, например, и не догадывался, что означает мечтать. И зачем это, когда может подгореть бычок.

Если они не начнут фантазировать, если во всей Трое не найдется ни одного мечтателя, то войны не будет. Так размышлял наедине с собой, в перерывах между трапезами, Ба-Кхенну-ф.

Вечером шестидесятого дня пребывания Ба наблюдал, как Гектор выполняет воинские упражнения. Ба невольно сравнивал его с Мес-Су. Эти двое вместе могли бы завоевать небольшую страну. Но в поединке…

– Что ты делаешь?

Ба повернулся. Перед ним стояла невысокая девушка.

– Переживаю закат, – ответил он.

– Ты издалека?

– С того света.

– О! Значит, ты видел Аида?

– Как тебя.

– Врешь! – она рассмеялась. – Тот, кто так близко познакомится с Аидом, не выйдет назад к солнцу.

– Я вышел.

Она задумалась.

– Ты, наверное, ни разу не обернулся.

– Почему?

– Если бы ты обернулся, то окаменел. И остался бы стоять камнем в подземном царстве.

Ба удивился.

– Красивый получился бы камень, – сказала девушка, – похожий на моего брата.

Гектор выкрикнул: «Хэк!!!» – и попытался метнуть свое невообразимое копье.

– А кто твой брат?

– Мой брат – самый красивый человек на земле. А другой мой брат – самый сильный человек.

– Надо же, – произнес Ба, – а я знаю, кто самая красивая на земле женщина.

– Кто?

– Она живет далеко.

Его собеседница закрыла глаза.

– Скажи, а она очень красивая? Красивей Лаодики?

– Намного. Несравнимо.

Сказав это, Ба чуть не проглотил язык. Слова сами вылетели, их вытолкнула правда. Но он же вроде как влюблен в Лаодику?

Впрочем, эта девушка ничего не заметила.

– Лаодика – моя сестра, – сказала она.

На следующий день странная девушка снова подошла к Ба. Он пил вино, доставленное из Колхиды, и, как потом признался себе, ждал ее. Нет, он не мог знать, что она придет, но изворотливый ум хватался за соломинку.

Где здесь соломинка? Неважно, изворотливый ум разглядел.

– Тебе надо отрастить бороду.

– Зачем?

– Будешь героем, а не купцом.

Для сестры Лаодики она вела себя нескромно. Лаодика – дочь Приама; будучи царской дочерью, подходить к незнакомцу и начинать такие разговоры…

– Послушай, чужеземец, а где живет та девушка?

– Какая? – Ба понял, о чем она, но решил переспросить.

– Которую Афродита выбрала самой красивой?

– На другом конце моря.

– А как ее зовут, что сказали тебе боги?

Ба назвал имя.

– Там, наверное, люди-уроды, и лишь один прекрасный цветок вырос среди них. И жадные руки хотят сорвать цветок. Ты даже не догадываешься, как любят дикие сорняки, степные колючки оплетать и душить нежные растения.

Ба насторожился. Она сумасшедшая? Или что? Кто она? Не спугнуть бы. Какое-то нечеловеческое чутье подсказало ему, и он произнес наиболее правильные, как позже оказалось – идеальные слова.

– Расскажи мне что-нибудь, – произнес Ба-Кхенну-ф.

Три богини приходят к каждому. Да-да, ко всем без исключения. Точнее, ко всем без исключения из тех, кто достоин. Вот так. Но это вовсе нередкий случай.

Афродита. Афина. Гера.

Три богини предлагают себя.

А что ты выбрал в юности, вспомни, вспоминай, это было, просто стерлось из памяти, они постарались, чтобы никто не запомнил.

Любовь. Удача. Постоянство.

Или иначе —

Красота. Сила. Власть.

Или по-другому —

Страсть. Победа. Спокойствие.

Обозначить эти триады вернее, чем назвав богинь по именам, невозможно: возникают путаница и споры.

Так вот, лучшая девушка, чужеземец, должна принадлежать тому, кто выбрал Афродиту. И не только выбрал… Тому, кто отказался от двух других.

Ты выбрал Афродиту? Ты отказался от двух других?

Я покажу тебе такого человека. Это удивительный человек.

Он отдал ей яблоко. То самое, из-за которого все началось. Ты не знаешь этой истории? Это удивительная история. Ноу тебя вряд ли хватит вина в кувшине, чтобы ее выслушать.

– Подожди! Так как имя этого твоего брата?

– Его имя напоминает… – прошептала она, закрыв глаза. – Нет, ничего не напоминает. Он все равно сейчас в Хеттусе.

– В столице хеттов?

– Да. Отец отослал его с дарами. Потому ты и не познакомился с ним. Тебе не повезло, ты его не увидел.

– И ты говоришь, он любит путешествовать?

– Парис уходит в лес и бродит с утра до вечера между деревьями. Он думает о далеких странах. Иногда сам, иногда со своим дружком, сыном Анхиза.

– А кто такой Анхиз?

– Человек. Его все уважают.

– Наверное, брат царя Приама?

– У моего отца нет братьев. Их всех убил… ну, этот… Геракл!

– А кто такой Геракл?

– О! Ты ничего не знаешь, чужеземец! Я тебе расскажу о нем завтра. Завтра… Но и ты расскажи мне правду о дальних краях.

Пришло и умчалось завтра, еще завтра и еще тридцать раз завтра. Ба-Кхенну-ф наслушался, как до сих пор здесь наедался, – по-троянски, через удовольствие до изнеможения. Теперь настал черед заткнуть уши и действовать.

Время вообще прекратило течь степенно, как раньше, как Хапи, – и принялось набегать страшными волнами. Жизнь воспринималась вспышками, дрожала неверным факельным светом.

Вот он познакомился с Парисом. Вот они вместе смотрят в зеркало водоема. В самом деле, если снять ему бороду…

Ба и не убеждал его ни в чем, и не рассказывал ничего. Ба-Кхенну-ф лишь отвечал на вопросы. А вопросы у троянца давно созрели. Он не был способен торговать. И его не прельщала война.

Что ж, усмешка судьбы!

Вот они садятся на корабль Париса…

А ведь Ба уже не верил, что найдет такого в торговом, жадном до золота городе.

Вот они садятся на корабль!

И плывут.

Приблизившись, его план приобрел вещественность. Царского сына можно было пощупать. Спарта уже не казалась точкой, понятием: до Микен, до Ахайи было столько-то дней пути. И теперь собственный план виделся Ба-Кхенну-фу невообразимо сложным, запутанным… Почти невыполнимым.

Ба находился на корабле Париса, а его «купеческий» корабль плыл следом. «Я сумею наградить тебя, – сказал приамов сын, – если ты сумеешь помочь мне». Третий корабль, долженствующий изображать как раз корабль Париса по давней, ныне устаревшей задумке Ба, остался на заброшенном островке.

Ба смотрел на Париса и старался проникнуться к нему чувством, подобным братскому. Ведь он собирается отдать ему… Слово «зачем» Ба попытался забыть.

Тем не менее.

По одну сторону лежала она, соблазнительно покорная. И ждала его. Она всегда ждала его. А по другую сторону – Рамзес, долина реки, Черная Земля… По другую сторону будущее, которое можно изменить, а можно бросить, не меняя, пусть себе тянется так, словно Ба нет на свете, они пройдут, не встретившись, – это будущее и Ба-Кхенну-ф… Хотя нет, оно все равно оторвет ему голову, когда-нибудь, скоро или позднее, что бы он ни решил.

Итак, было две Елены. Темнокожая, восхитительная, не черная девушка Нубии, а так, в самый раз, точно как надо, нежный оттенок. И очень уж ей надоело сидеть в шатре, который он установил ближе к корме своего корабля, вон корабль виден, спешит за ними, ветер натягивает парус. Ба строго-настрого запретил выходить из шатра, что бы ни случилось, что бы она ни услышала, что бы ей кто ни сказал – кроме него, ее повелителя.

И вторая Елена, неизвестная. Эту Ба исподволь начинал ненавидеть. Он представлял себе неопрятную безмозглую дикарку. Из-за которой должен отдать свою девушку.

Но он же сам так придумал!

А где бы он взял иначе двести тридцать шесть дебенов серебра, чтобы выкупить ее?