Текст книги "Три стороны моря"
Автор книги: Александр Борянский
Жанр:
Эпическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Александр Борянский
Три стороны моря
ГЕРОЙ ЧУЖОГО ВРЕМЕНИ
(ХIII век до н. э.)
Вы хотите театра?
Что ж…
Будет вам театр.
Сейчас, сейчас выйдет хор, он поднимется по мраморным ступеням и едва разместится на тысяче ста восьмидесяти шести кораблях; корифей воззовет к Музе, да не один корифей, а множество… или вы говорите, корифей должен быть один? Нет! Не всегда.
Сейчас…
Это будет, но чуть позже. А то, что есть под волшебным небом, о! – вы знаете, что ждет впереди, но как дышалось под волшебным небом тогда, когда ничего того, о чем вы знаете, не было, – нельзя понять, немыслимо представить. Больше никогда не въедался в легкие острый дым от костра – так сладко. Больше нигде в мире не спалось – так самозабвенно. И уже после не происходило ничего, о чем бы вспоминалось с замиранием – так ласково-загадочно.
Сейчас… Вот-вот…
Или вы хотите сделать ставку? Словно до сих пор неизвестно, кто победил. Кто остался жить, а кто умер на зависть потомкам.
Будет вам игра. Но настоящая! Чет справа, нечет слева от Эгейского моря.
А может, вы возжелали войны? Не подлой, грязной, корыстной твари, навязчивой знакомой, отрывающей ноги и врущей в глаза.
Другой.
Где мышцы поют от близости врага. Где кровь честна, а оттого нет греха отпускать ее на волю. Где вождь потому и вождь, что идет на смерть первым. Где страсти отступают перед доблестью, где битва, как праздник, день и час утвержденной справедливости.
Будет вам… Такой войны от сотворения вечности не случалось.
Или вы ищете жизни? Чтобы жизнь во всей неуловимости сошла со страниц и принесла запахи, страхи, вожделения – все свои инструменты – меч с зазубриной, счастье с горчинкой.
Это дерзость…
Что?! Неужели вам мало? Мало и этого?! Но что же тогда?
Вы хотите любви, и власти, и силы, причем обязательно одновременно?
Ха!..
И жизнь вы не мыслите без смерти, вы желаете наблюдать их в обнимку? Каждый день?!
Ха-ха…
В придачу необходимо знание, точное, предвещающее. Зачем?
И вы намерены основать будущее? И защитить прошлое?
И – я не ошибся – все сразу?
Что ж…
Смех двенадцати богов будет вам ответом.
Пролог
Хор вышел раньше героев. Извините!
Они еще дикие люди, они не знакомы с основами классического искусства. Как же они счастливы!
Я, Приам, царь Трои и Илиона, клянусь сделать все для счастья моих детей, воспитать их достойными великого и славного будущего нашего города! Я клянусь не допустить междоусобиц, отразить новых варваров, я обещаю, что бродяга с палицей,[1]1
Бродяга с палицей – Геракл, разрушивший Трою задолго до Троянской войны и убивший всех детей Лаомедонта, оставив в живых одного лишь Приама.
[Закрыть] если он снова явится, восстав из мертвых, отправится обратно в Аид. Теперь у меня есть Гектор!
Я, Тиндарей, басилевс[2]2
Басилевс – вождь, царь, военачальник.
[Закрыть] Спарты, клянусь сделать все для счастья моих детей. Я верю, что мои девочки, Елена и Клитемнестра, принесут мир и уют озлобившимся данайцам. Я обещаю, кто бы ни были их мужья, они найдут в моих девочках радость и покой. Я верю, небесная красота Елены способна остановить рознь.
Я, Лаэрт,[3]3
Лаэрт – отец Одиссея.
[Закрыть] клянусь сделать все, чтобы моему сыну не пришлось быть изгнанником. Я обещаю, что мой сын не покинет Итаку дольше, чем на месяц, потому что ему ничто не будет угрожать дома.
Я, Тиресий,[4]4
Тиресий – прославленный прорицатель, умерший до Троянской войны, в связи с чем ее описал не он, а другой слепой пророк.
[Закрыть] слепой прорицатель, клянусь запечатлеть словом и сохранить в памяти то великое, что грядет. Боги обещали мне срок жизни в семь раз длиннее обычного, и я постараюсь дождаться. Я не спущусь в Аид раньше…
Я, Эрида,[5]5
Эрида – богиня, подбросившая яблоко с надписью «Прекраснейшей!», впоследствии известное как яблоко раздора.
[Закрыть] богиня раздора, клянусь отомстить! За все, за то, что я есть! Они не позвали меня на свадьбу бессмертной и смертного, они решили попробовать обойтись без вражды. Но как боги и люди могут понять друг друга без сеющей раздор? Клянусь, они познают у меня добро и зло!
Где яблоко? Яблоко на сцену. Красота погубит их мир.
Итак, все готово.
О деда Кадма юные потомки! Зачем сидите здесь у алтарей…[6]6
Первая строчка трагедии Софокла «Царь Эдип».
[Закрыть]
Нет, не годится.
Здесь блещут Нила девственные волны…[7]7
Первая строчка трагедии Еврипида «Елена».
[Закрыть]
Опять не то.
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…[8]8
Первая строчка поэмы Гомера «Илиада».
[Закрыть]
Рано.
Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который…[9]9
Первая строка поэмы Гомера «Одиссея».
[Закрыть]
Тем более.
Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои…[10]10
Первая строчка поэмы Вергилия «Энеида».
[Закрыть]
Совсем, совсем не годится.
Я, Кассандра, дочь Приама, клянусь всегда говорить правду.
Я, Гектор, сын Приама, клянусь стоять до конца.
Вот так!
Здравствуйте, те, которые были лучше нас. Мы вглядываемся, вслушиваемся, внимаем.
Кажется, Парис что-то нашел.
Египет не спал.
Черная Земля, Та-Кемт, Великий Дом Фараонов – и все с большой буквы.
Был редкий период, когда он даже не дремал, как обычно. И ведь больше десятка веков уже тогда смотрели с этих пирамид.
Человек-олицетворение сидел там, где его никто не мог видеть, в глубине дворца, вдали от резкого недвусмысленного солнца. Почти и не человек даже. С ним наедине мерцал отраженным светом повелителя единственный приближенный.
– Вот что, – сказал Рамзес, по порядку Второй, но по смыслу-то, по значению только Первый.[11]11
Рамзес II Великий, фараон XIX династии, правил с 1290 по 1224 г. до н. э.
[Закрыть] – Вот что: эти, укравшие наших богов, они что думают делать?
– О Великий Дом! Не ведают и пороги Нила, что думают прирожденные рабы…
– Пороги Нила не ведают. Те, о ком я спрашиваю, живут у другого края неба. Зато жрец обязан знать все.
– О властитель! Ты бог, а мы лишь ищущие знания.
– Если бы я был бог, жизнь-здоровье-сила, здесь бы ловили священных себеков[12]12
Себек – бог в образе крокодила.
[Закрыть] хетты. Бог справедлив, он бы ни за что не спас вас, трусов, при Кадеше![13]13
Кадеш – место великой битвы египтян с хеттами.
[Закрыть] А я спас, жизнь-здоровье-сила! Потому что пожалел безумных, жизнь-здоровье-сила. Вы же все боитесь моря, как каменоломен, эхнатон тебе в мумию, и ты боишься, едва ли не больше других. А люди-звери рождаются в воде.
– Они рыбы? – с изумлением спросил приближенный.
Только с этим хитрецом главный бог Черной Земли позволял себе превращаться в человека. За годы долгого правления Рамзес сотворил все, что мог, и не в силах обитателя земли любого цвета было сотворить более. Ему оставалось поучать, а стоящий перед ним представлял собой лучший объект для поучений: изучил достаточно, выводов не извлекал.
– К сожалению, они люди. Люди моря. Люди холода. Люди железа.
Жрец изобразил страх.
– Я уйду по пути Осириса, кто тогда отгонит их в угол Зеленого моря? – грустно продолжил фараон. – Кто отразит? Отразить удар должны хетты. Союзники, жизнь-здоровье-сила… Люди-звери начнут с Велуссы. Это передовая крепость.
Жрец активно закивал.
– Велусса не должна пасть. Хотя ее населяют тоже звери.
– И среди них нет ни одного себека?
– Среди них нет ни одного себека, – подтвердил фараон. – Надо обязать хеттов. Хетты после Кадеша стали беспечны.
– О да, какая правда в твоих словах, Великий Дом!
– Как же они ее называют по-своему? – губа фараона презрительно дрогнула, и, не вспомнив имени «Троя», он опять с чувством выругался: – Жизнь-здоровье-сила!
Справа от Эгейского моря маленький мальчик Парис пробовал пальцем тетиву. Это ощущение доставляло ему первозданное детское удовольствие. Слева от Эгейского моря итакийцы ходили смотреть на чудо-ребенка: сынишка Лаэрта пронизывал стрелой уже три кольца.
На одном берегу Эгейского моря Гектор, старший сын Приама, по сто раз поднимал правой рукою взрослеющих братьев. Когда ему исполнилось одиннадцать, он пробил тяжеленным копьем борт финикийского судна. Потом, правда, отроку было стыдно. На другом берегу Эгейского моря Аякс мерял размер бицепса специальной ленточкой. Когда ему исполнилось одиннадцать, он свалил быка, предварительно обломав ему левый рог.
К востоку от Эгейского моря некрасивая девочка Кассандра внимательно смотрела на малыша Энея. К западу от Эгейского моря молодой подающий надежды Атрид рассуждал сам с собой, может ли быть хоть что-то доброе из Фтии холмистой.[14]14
Фтия холмистая – гомеровское словосочетание, родина Ахиллеса.
[Закрыть]
И ежедневно солнце оставляло восточный берег и приходило на западный.
Эписодий первый:
Египет
– Тринадцать дверей ведут в усыпальницу. Они похожи, как мы с тобой. Не отличишь. И только одна настоящая.
– Одна из тринадцати? Или тринадцать фальшивых, а настоящая – четырнадцатая?
– Я не знаю.
– И что за фальшивыми дверями? Нагромождение камней? Пустота? Или ловушки?
– Он не сказал.
– Он не сказал… Сколько ты отдал за этот папирус?
– Какая разница! У нас достаточно серебра и золота.
– Да. Потому ты легко отдаешь их за ерунду.
– Ну и что? Ты жалеешь… это?
– Нет! Мне не жаль ни золота, ни серебра.
– Папирус не ерунда! Он проводник. Неужели тебе не интересно, Ба? Неужели ты всю жизнь хочешь спускаться в одно и то же, постоянно одно и то же место?
– Там нас постоянно ждут серебро и золото.
– Рано или поздно он умрет. Ведь отец недаром построил ему гробницу.
– Тогда мы станем ходить к нему мертвому.
– А ты не боишься Сетха,[16]16
Сетх – бог смерти и разрушения, вечный противник бога возрождения Осириса.
[Закрыть] брат?
– Мы с тобой не такие люди, брат, которые боятся Сетха. Мы с тобой не такие люди, брат, которые боятся.
– Ты всегда был смел. Почему же ты отказываешься попытать счастья в другом месте?
– Я не отказываюсь. Хоть это и безумие. Отец оставил для нас клад, мы способны пройти туда с повязками на глазах. Искать другой клад по лживым папирусам, покупая их за золото – безумие. Но я не отказываюсь попытать счастья. Вот только это – то, что ты держишь в руках, – это подделка. Четырнадцатая фальшивая дверь. Мы не вернемся, и спросить с продавца будет некому.
– Я купил эту карту у жреца.
– Я не верю жрецам. Из всего мира я верю лишь красивым женщинам, когда они называют цену.
– А я верю себе. И солнцу, когда оно встает над горизонтом. Я верю, что настанет миг и солнце зайдет.
– Ты мудрей меня, Аб.
– Нет. Мы одинаковы.
С юга на север течет река, не знающая сожалений. Есть только три вида времени: время разлива, время посева и время жатвы. Будущего и прошлого нет. Если вдуматься, нет и настоящего – река течет в вечности. Посреди вечности живут люди. На восток от реки одна вечность, на запад другая, окончательная. Берег еще живых и берег удалившихся на покой.
Некоторым это кажется очень скучным. Таких мало. Таких почти совсем нет – как будущего, прошлого и настоящего. А те, что редко-редко являются, похожи на чудо.
– Ты по-прежнему считаешь это сооружение гробницей?
– Так говорил отец.
– Ты забыл. Отец говорил: и сложит туда он все свое лучшее. Отец говорил: комната та для жизни после смерти.
– Что же я забыл? Для жизни после смерти.
– А я думаю, он имел в виду свою смерть. И нашу с тобой жизнь.
– Отец?
– Не отводи глаза, Ба. Смотри на меня. Я думаю, место, куда мы ходим, есть место для хранения сокровищ Великого Дома. И только. А место, откуда он намерен отправиться в ладье Ра,[17]17
Ладья Ра – мистическая ладья бога Солнца, в которой умерший отправлялся в путешествие по загробному миру.
[Закрыть] спрятано там, на юге, в Абту[18]18
Абту – греческое название Абидос, священный город Осириса.
[Закрыть] или еще дальше. Дай мне слово, брат.
– Что?
– Дай мне слово. Мы ничего не знаем. Ты видел усыпальницу хотя бы хранителя печати? Чем она должна отличаться от сокровищницы? Даже с чужих слов мы не знаем, потому что боимся спрашивать…
– Я не боюсь!
– Я помню, ты ничего не боишься. Но ты не спрашиваешь! Мы не были в Абту, почему? Все тайны заканчиваются камнем, который я да ты умеем вытащить из стены. Дай мне слово, что теперь мы возьмем золото и поплывем на юг.
– Когда?
– Завтра же. С восходом. Ты откладываешь путь на юг, тебе интересней бронзовые ножи, и женщины, и вино, но мы поплывем как можно скорей…
– Когда вся дельта захлебывается дурным пивом, радоваться вкусу вина так естественно…
– Я хочу увидеть Абту. И у меня есть мечта. Я хочу проникнуть… Слушай, брат: я хочу проникнуть в пирамиду Хуфу![19]19
Хуфу – пирамида Хеопса, фараона IV династии, самая высокая
[Закрыть]
– Что-о?! Рваные папирусы опьянили тебя сильнее, чем меня – вина. Нет уж, лучше давай поплывем с восходом в Абту.
– Говорят, в лице сфинкса можно угадать, сколько осталось дней человеку. Надо взглянуть – и если дней много, идти без боязни. А если дней мало… или не осталось совсем – чего боятся? Тогда идти тем более.
– Мы с тобой вместе слушали рассказы о ловушках Хуфу. Сфинкс – первая! Нет уж… Кстати, говорят, нубийки… что-то о них говорят забавное, завлекательное. Но Абту – это не Нубия, да?
– Нет. Нубия еще южнее, еще выше по течению. Идем, пора.
– Пора!
– Все-таки это не гробница. Кто бы строил погребальную комнату стена к стене со своим дворцом? На одном и том же берегу! Или, ты думаешь, этот мог?
Есть две дороги: вниз по реке и вверх по реке. Других дорог нет. Здесь незачем было изобретать колесо. Это даже кощунственно: волочить по земле божественный диск Ра. И первое же племя, ворвавшееся в дельту на колесницах, несмотря на безнадежную свою дикость, на незнание сокрытых имен богов, сумело урвать кусочек священной долины и уснуло счастливое на страницах истории в обнимку с названием «гиксосы».
Они, видимо, громко кричали, гоня напуганных лошадей в атаку.
Но местное солнце не терпит полутонов. Ты либо жив, либо мертв. Либо на восточном берегу, либо на западном. Ищущие прохлады становятся добычей крокодила, иначе – себека.
– Уже достаточно темно?
– Да. Вполне.
– Кому идти первым?
– Неважно.
– Я думаю, мне. В прошлый раз шел ты. И в позапрошлый ты. А я шел первым только в самом начале.
– В самом начале было опасней всего.
– Сегодня пойду я. Я и ты – мы одно целое. А если опять пойдешь ты, появится слишком большое отличие.
– Хорошо.
– Как бьется твое сердце, Ба? Не дрожит ли твоя тень? Не подведет ли тебя твой ка?[20]20
Ка – двойник, имеющийся у каждого человека, мистическое понятие древних египтян.
[Закрыть]
– Мой ка – это ты.
– Жрецы утверждают, что у каждого из нас собственный ка.
– Я не верю жрецам.
– Я помню. Ты еще не устал повторять: «я не верю жрецам, я не верю жрецам»?
– К делу.
– Жрецы бывают разные и разных богов. Кое-кому стоит верить.
– К делу!
– Вот он!
– Камешек, камешек, что бы мы без тебя делали?
– Тихо…
ТИШИНА.
– …Сколько прошло времени?
– Не больше, чем следует. Все, я внутри. Давай…
– Я всегда удивляюсь, как отец не просто устроил этот камень, но и рассчитал угол, где нас никто никогда не способен увидеть.
– Отец был геометром. Его научили жрецы.
– Я внутри, рядом с тобой.
– Все, не двигайся. И говори шепотом.
Что можно купить за золото в долине реки? Что можно купить за золото там, где еще не чеканят монету и привыкли охотиться за вечностью?
Меньше, чем за серебро. Серебро реже встречается на узкой полоске от порогов до дельты, и ценится оно дороже.
Но что можно вообще купить от порогов до дельты?
Обряд погребения! Самый безупречный, самый надежный. Это еще вроде бы не скоро? Как сказать. Смотря с чем сравнивать. В действительности это всегда рядом. И это единственное, что по-настоящему нужно человеку.
А что еще? Работа на полях – изнурительная, каждодневная, под беспощадным солнцем – золото позволит ее избежать. Золото подарит тоскливое безделье в тени. Продажные женщины утомят, к вину привыкнешь, и для разнообразия, как последнему черпальщику, захочется пива… Власть, почести? Не-ет, Кемт не та страна, где власть приобретается за одни только деньги.
Да и с погребальным обрядом… Если ты не властитель, если ты один или твои родственники слабы, вместо чистой мирры, вместо кассии и прочих благовоний в чрево тебе вольют сок редьки, вместо лент из виссона тело обернут банановыми листьями, вместо урн-канонов внутренности просушат на солнце, и все это за те же двести дебенов [21]21
1 тонна соответствует примерно 9000 египетских дебенов. Такое количество золота Рамзес II привез из своего нубийского похода.
[Закрыть] серебра, которые ты всю жизнь складывал, собирал, дабы хоть в загробный мир войти имеющим власть.
– Опять мы не взяли светильню!
– И хорошо. С огнем ты чуть не поджег его ткани. Я помню расположение всех предметов.
– Опять мать удивится, откуда у нас ладан…
– Шаг вперед, шаг влево. Надеюсь, ты не собираешься заворачиваться в пурпурный виссон? Он нам в Абту ни к чему.
– Давай, давай… Пусти меня вперед.
– Что ты там будешь делать? Ты же не запоминаешь расположение предметов.
– Давай, давай…
ЗВУК.
– Что это? Что это было? Аб!
– Это…
– Что?! Я не вижу! Аб!!
– Не надо… Орать…
– Да что же там такое?!
– Мне… Перебило… Ноги…
– Как?! Что мне делать?!!
– Не двигайся.
– Брат!!!
– Ни шагу!
– Брат…
– Ни шагу…
– Хорошо.
– Послушай…
– Да. Я слушаю. Я слушаю тебя.
– Ты готов сделать для меня…
– Все!!!
– Дай мне слово. Помнишь, совсем недавно я просил – дай мне слово.
– Клянусь…
– Моей вечной жизнью.
– Если я нарушу слово, пусть будет то, что ты говоришь. Ты же знаешь меня, Аб.
– Я лишусь места у трона Осириса.
– Если я, Ба-Кхенну-ф, нарушу данное тебе, Аб-Кхен-ну-ф, мое слово, то да лишусь я места у трона Осириса.
– Не «я», а «ты».
– Что?
– Не ты, а я. Быстрее. Я теряю сознание.
– Если я, Ба-Кхенну-ф, нарушу данное тебе, Аб-Кхен-ну-ф, мое слово, то да лишишься ты места у трона Осириса. Так?
– Ты ведь не забыл свой бронзовый нож вместе со светом?
– Нет! Нет… Вот он.
– Ты отрежешь мне голову.
– Нет!!!
– Ты обещал.
– Не-е-е-ет!!!
– Ты поклялся. Я приказываю.
– Брат мой… Брат мой… Брат мой… Брат мой…
– Ты ведь ничего не боялся.
– Брат мой…
– Я умру в муках. Тебя найдут с восходом. Ты хочешь так?
– Брат мой…
– Мы слишком похожи. Не отличишь.
– Ты – это я!
– Прощай. Я люблю тебя. Прощай.
– Я иду…
– Ни шагу!
– Здесь еще капканы…
– Ты попался?!!!
– Нет. Вот я. Брат мой!..
– Протяни руку, возьми золото.
– Я взял.
– Не плачь. Я – это ты. Золото для будущего.
– Аб!!!
– Все. Я теряю сознание…
– Брат! Брат… скоро ты увидишь Сетха… Скажи: я не боюсь его! Я не боюсь его!!! Я НЕ БОЮСЬ ТЕБЯ, СЕТХ!!!
* * *
Небо, тело богини Нут, обрушилось на голову похитителя богатств Ба-Кхенну-фа, брата нашедшего кару преступника Аб-Кхенну-фа.
Впервые в жизни наглец Ба-Кхенну-ф был один. Его стихийная храбрость подверглась небывалому прежде испытанию: он почувствовал ответственность. Наверное, никто больше на берегах реки не чувствовал ответственность человека так внезапно, так остро и больно. Было сердце – и был бесстрастный простор, по которому катался вовсе не ласковый диск Ра, хлещущий людей зноем. Простор наполнял сердце ужасом. Горсти золота, те, что он набросал кое-как в глиняный горшок, ни от чего не спасали, ничего не гарантировали.
На берегах реки издавна затвердили и выучили: не допуская лишнего, дождись смерти, а там магический текст о восхождении к свету, мастер-бальзамировщик да боги все сделают за тебя. Ба-Кхенну-ф не доверял бальзамировщикам, не любил жрецов и ни разу не разговаривал лично с кем-либо из богов. Зато их было двое, и они с детства прикрывали друг друга от страшного оскала безбожного космоса.
Теперь он остался один и один кусал пальцы в тесной коробке дома из необожженной глины.
Но был ли он один такой на весь Кемт? Или близко ли, далеко ли, но ближе, чем звезды, терзался жизнью в Черной Земле еще кто-то? Кто-то, своими руками создающий себе бессмертие.
Рамзес Второй вошел в сокровищницу с двумя ближайшими охранниками. Ближайшие ненавидели друг друга; он подобрал их по этому принципу и воспитал в них это чувство.
Печати целы – так? Все верно. Факелы осветили неожиданное.
Он сам спроектировал хранилище для сокровищ, он придумал выстроить его глухим квадратом: стена к стене с дворцом, стена к стене со своей тронной комнатой. Он хотел, чтобы под боком и под личным контролем находилась спящая движущая сила Кемт – серебро, золото, сосчитанные и подписанные, в мерных сосудах. И прочие ценности. И вот факелы осветили обезглавленный труп в его наиболее потаенных и важных владениях.
Печати целы – так. Все верно.
Поначалу, когда год назад Великий Дом обнаружил недостачу в сосуде под номером шестьдесят восемь, он подумал о подделке печатей. Подделка должна была быть точнейшей, невероятной, он проверил всех приближенных, за входом следили три пары глаз. Минуло время разлива, настало время посева – и недостача сразу в двух сосудах бросила вызов. Властитель Черной Земли предположил подкоп. Однако под полом не нашлось даже следов разрыхления, не то что каких-то ходов. Лишь после третьей недостачи Рамзес Второй (но по смыслу-то, по значению только Первый) вспомнил охоту на кабана: ею давным-давно, до хеттов, до Кадеша, до величия он развлекался с отцом, Великим Домом по имени Сети.[22]22
Сети – фараон XIX династии, отец Рамзеса II.
[Закрыть] Тогда он приказал изготовить десять капканов.
Рамзес Второй правил страной Кемт уже тридцать пять лет. Он казался себе старым и подходящим к концу. Он не знал, что впереди почти столько же. Он не мог угадать, что переживаемое сейчас – середина. Его рука, как в лучшие годы, не дрожала, а в лучшие годы он сам выступал в роли собственного военачальника. Встречаясь взглядом со своими громадными статуями, хозяин долины реки не чувствовал гордости – он ощущал грусть. Любимая, по-настоящему любимая жена восседала в лодке Ра, управляла в загробном Туате, в прекрасном Аментете.[23]23
Туат, Аментет – названия различных областей загробного мира.
[Закрыть] В тяжелые минуты Рамзес готов был призвать в помощь само имя Нефертари, но тяжелых минут не было, вернее, он чересчур себя ценил для того, чтобы признавать существование тяжелых минут.
Грусть объяснялась одиночеством величия.
Красно-белая корона верхней и нижней земель, символы власти, посох и кнут, змея в трех пальцах надо лбом – только им доверялся Рамзес, только они разделяли с ним ответственность, колоссальную ответственность: действие – ответ; шевеление кистью – ответ; дрогнули ресницы – и полторы тысячи нубийцев казнены у Элефантины.[24]24
Элефантина – южная граница Древнего Египта, ныне город Асуан.
[Закрыть] Он и был этой землей, этой страной. До него многие распределяли: почести – себе; телодвижения, от коих трясется империя, – подчиненным. Но это не величие, это всего лишь прижизненная лесть. И раб может сидеть с деревянной спиной, крепко ухватясь за посох и кнут. Раб не может отвечать за разлив Хапи,[25]25
Хапи – река Нил, древнеегипетское название.
[Закрыть] повелевать ветрами, усмирять дерзких и распоряжаться всем, что послало небо.
Небо, тело богини Нут, уже тридцать пять лет опиралось на плечи Рамзеса Второго Великого.
– Значит, их было двое.
И все изображения его, как назло, выглядят молодо и самоуверенно, властитель ушел вперед, а они впечатались в камень и сохранили черты расцвета. В них нет его нынешней мудрости, зато осталось благоволение богов.
– Повесить тело вора на столбе!
Он хотел добавить: «Вниз головой», но спохватился.
– Глаз не спускать. И кто в толпе станет вора оплакивать…
Он не закончил. Выучка приближенных позволяла мысли очевидные (и не очень) бросать на полпути.
И одиночество его было неполным. Братья не выстроили себе дома, этакого под знать, с выкрашенными колоннами, с бассейном для отдохновения тела в удушающую жару. Потому он валялся на крыше хижины, убогой, как у всех, и в ногах у него притаился глиняный горшок, наполненный золотом.
Солнце придавило землю, на крыше сделалось нестерпимо.
Они бы плыли сейчас вверх по реке, слева их приветствовали бы сады, справа – желтая пустыня. В ногах у него вместо глиняного горшка возлежала бы новая девушка, возможно, сирийка; брат изучал бы очередной обрывок папируса да поглядывал бы, усмехаясь, в его сторону. А сирийка (или нубийка) не могла бы понять, кто из них, одинаковых, был с ней рано утром, страстно и быстро, а кто позже, размеренно и неспешно, а кто будет вечером, и не поверила бы, узнав, что это все один, а другой с самого утра уткнулся в ряд жреческих значков.
Он сел, пнул ногой ненавистный горшок. Золото посыпалось…
Чистый песок, ослепительный, и этот песок убил вчера половину его существа.
И одиночество его было неполным… Вместе с солнцем явились звуки: кричал осел, переругивались соседи, внизу он слышал шаги матери. Именно Аб настоял не строить большой дом, не привлекать внимание. Богатство избавляет от усталости, не надо надрываться – отлично, первое преимущество на пути к богам. Абту, Секхем…[26]26
Секхем – греческое название Латополь, ныне Гиза, место, где находятся три великие пирамиды и сфинкс.
[Закрыть] У него были далекие планы, откуда, ведь они одинаковы?
Ба-Кхенну-ф сжал зубы и беззвучно заплакал: он понял, что теперь они очень, очень различны. Один жив, другой мертв.
Дурея от солнца, но не спускаясь вниз, не уходя с крыши, он накрыл золото куском ткани – редкой и тонкой, на которой серебряными нитями была искусно вышита выпрыгивающая из воды рыба. Глаз рыбы смотрел лукаво. Ткань была пропитана кровью. Может, поэтому казалось, что глаз рыбы глядит издевательски, словно хочет выдать его воинам из дворца. Не стоило оставлять рядом с собой ткань, в которую он завернул и унес голову; но во-первых, золото само по себе выдаст, а во-вторых, он не желал расставаться с этой кровью. Не найдут его воины. В городе Великого Дома столько похожих бедных домов, он скоро будет плыть в Абту, куда стремился брат…
Так или иначе, он обязан рассказать матери.
Но это немыслимо!
Куда мог еще отправиться Аб, если не к свету, по дороге мертвых? Уплыть, куда угодно, в Хет-Ка-Птах, в Анну,[27]27
Хет-Ка-Птах – греческое название Мемфис, город бога Пта, дал греческое название всей стране Кемт (Хет-Ка-Птах = Хикупта = Айгюптос = Египет); Анну – греческое название Гелиополь, город бога Солнца Ра.
[Закрыть] в Нубию. Нет, они всегда и везде передвигались вместе, только вдвоем. Вот почему сейчас так трудно думать: он привык думать вслух и тут же получать ответ. Брата мог утащить крокодил во время вечерних купаний, это считается почетным, и если бы тело нашли, то жрецы бога Себека погребли бы его отдельно и с особыми почестями.
Она все равно все узнает.
Ба-Кхенну-ф заметил, что подсознательно дожидается, когда шаги удалятся, когда мать уйдет на рынок, к реке… Он представил, что бы сделал на его месте Аб-Кхенну-ф.
Тогда он спустился и, глядя стеклянным взором перед собой, изложил события последней ночи.
Обезглавленное тело висело на столбе, и внимательные стражи наблюдали выражение лица всякого, кто проходил мимо. Двух женщин уже остановили и повели дознаваться, где они живут и как себя чувствуют их родственники.
Пыль, белое солнце, белые стены, смотреть на белую стену ослепительно, плакать нельзя, слезы мешаются с потом и пыль прилипает к коже.
И непрерывно хочется пить!
Мать его относилась к нормальному, то есть подавляющему большинству жителей долины реки. Эти люди не то чтобы даже верили, а, как им казалось, точно знали: Анубис[28]28
Анубис – бог с головой шакала, проводник в загробном мире.
[Закрыть] поведет умершего… вернее, поведет ка умершего, дух-двойник… Сетх будет чинить препятствия, клацать пастью, подсылать демона Апепа… и Семь ворот выхода, и Десять пилонов входа ка может пройти лишь с помощью жреческих заклинаний, дабы предстать перед Осирисом… и сердце умершего будет взвешено в зале суда на весах Маат, и оно обязательно должно быть легче пера Маат, легче одного страусиного перышка, тогда в прекрасный Аментет вступит не просто какая-то там душа, а уже светящаяся оболочка Кху…
Были, правда, еще рабы, которые могли верить иначе, но кого интересует, во что верят рабы?
Не так страшно для матери было узнать, что сын ее умер. В конце концов по-другому не придешь в зал Осириса, и ежели краткая жизнь на восточном берегу – подготовка к вечности на западном, то раньше ли, позже… Страшнее всего на свете было матери увидеть тело сына БЕЗ ГОЛОВЫ (при том, что целый раздел заклинаний посвящен тому, как не потерять голову), висящим на столбе для поругания, лишенным погребальных обрядов, пусть самых дешевых, с соком редьки… Лишенным вечности!
И она сказала:
– Если ты, сын мой, не освободишь тело брата своего от пут, если не вернешь его для восхождения к свету, если оставишь демону-змею Апепу… Я пойду и расскажу о тебе начальнику стражи.
Для воссоединения головы с телом необходимо тело. Это бесспорно. На то, чтобы добыть тело, есть ночь и некоторое количество несчитанного золота. Это тоже правда. И стражами на ночь поставлены бородатые азиаты, от макушки до мизинцев на ногах преданные своему предводителю, который так же неподкупно предан Великому Дому.
Ба зажмурил глаза. Он ожидал, что ему представится казнь на следующий день и собственное тело на соседнем столбе. Но вместо этого брат Аб подмигнул из Туата, знакомо усмехнулся и сказал: «Ба, послушай, у тебя-то голова на месте!»
И сразу караван отправился из оазиса в шести часах пути от города Рамзеса. Хотя караван – большое слово, долгое и обстоятельное. Из оазиса лучших виноградников выступили четыре осла, навьюченные мехами. Они должны были войти в город под утро, когда диск еще не прогнал темноту, но демоны ночи уже боятся. Они должны были пройти через те самые ворота и мимо столба с висящим телом вора.
По дороге караван (ценность вина, чрезвычайно дорогого в этой стране, даже четырех жалких ослов позволяет назвать караваном) остановился возле странного места. Три лачуги, а за ними сад с диковинными цветами. Здесь жили торговцы травой забвения, и травой ликования, и травой сна, и травой мужской силы. Хозяина ослов встретили как знакомого. Но что выбрал он на сей раз – неизвестно.
Должность чати (или верховного визиря) была практически бесконтрольна при слабых правителях и мучительно сложна при Рамзесе Втором.
– За несколько раз (мы не знаем сколько) они унесли тысячу сто тридцать шесть дебенов золота и четыреста пятьдесят четыре дебена серебра, два отреза виссона да еще ладан… И пять камней… Впрочем, не лучших. Лазурит да сердолик. О чем это говорит?
– Об их дерзости, о могущественный!
– Это говорит о том, что они обходились без света. Золото рассыпано, камни первые попавшиеся. Я понял это давно, потому и выбрал капканы. И это говорит о том, что воры были уверены в будущем. В том, что им удастся проникнуть еще и еще.
– Почему, Великий Дом?
– Всего лишь полторы тысячи дебенов.[29]29
Сегодняшняя стоимость такого количества золота – около 1,3 млн долларов.
[Закрыть] Это немного. Этого недостаточно до конца жизни.
Посреди ночи послышались звуки. Приближающееся шуршание и шаги.
– О! – бородатый азиат поднял палец.
Из темноты выдвинулось пятно света. Страж разочарованно выдохнул. То всего лишь купец с факелом вел за собой ослов с грузом. Торговец, очевидно, намеревался добраться до города утром, но получилось чуть быстрее.
Четыре навьюченных осла один за другим проходили мимо столба, и стражники мрачно провожали их скучными ночными взорами.
– Пять ослов тащатся, – сказал кто-то с привычным оскорбительным вызовом, никогда не находящим ответа.
Торговец обернулся. Страж гикнул – ослы дернулись.
– А-ах! – отчаянно крикнул торговец и бросился к третьему в шествии ослу.
Пятно света переместилось, стражи увидели, что меха развязались и на землю льется подозрительная жидкость. Слугам Великого Дома хватило мига, чтобы очутиться рядом.
– О! Друг! Да ты везешь вино! Во дворец?
– Нет. Проклятье!..
– А куда?
– Просто богатому человеку. Проклятье! Проклятье!..
Торговец причитал, стараясь перехватить меха веревкой и вновь обуздать их. Стражи наперебой принялись помогать в борьбе с мехами, отчего те совсем распоясались. Вино проливалось, свет от факела плясал.
– Друг, угости нас.
– Это же не пиво, это очень дорогое вино.
– Ты считаешь, мы недостойны хорошего вина?
Купец все-таки совладал с мехами и теперь крепко завязывал отверстия.
– А что ты здесь делаешь ночью, ответь-ка? Может быть, ты под видом торговца решил пробраться и украсть тело этого преступника?
– Я там ничего не вижу.
– А ты подойди, посмотри. Знаешь, кто это висит? Знаешь, зачем он висит?
– Отпустите вы меня ради священной триады этого города! – взмолился и без того расстроенный торговец.
– О, по выражению лица твоего я вижу, что ты сочувствуешь преступнику.
– Я и так потерял всю прибыль из-за того, что эта дрянь развязалась!
– Теперь я убежден, он прокрался, чтобы снять злодея со стены!
