Текст книги "Рабочий день"

Автор книги: Александр Астраханцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Ну что, – сказал Правоторов устало, – я, наверное, за трактором пойду?

Зайцев ничего не ответил – сел, подставив лицо солнцу, и сразу задремал. Правоторов повернулся и пошел. Он шел не оглядываясь и думал о том, от чего сейчаc зависела их судьба: есть ли на месте трактора, на ходу ли они, найдет ли он колхозное начальство.

А вокруг Правоторова светилась, журчала, звенела с каждой кочки весна. Яркий свет резал глаза, и, когда он их закрывал, в них продолжал маячить раскаленный добела солнечный диск. Правоторов натягивал кепку поглубже, чтобы защититься от солнца, но оно било снизу, отразившись в тысячах луж на лоснящейся поверхности чернозема, сверкало из каждой борозды и копытного следа, налитого доверху водой. Когда сапоги разбухли и, казалось, по щиколотку наполнились грязью, Правоторов пошел напрямик, через пахоту, обходя колки, заросшие черемухой. Черемуха стояла по колено в желтой, как чай, воде.

Он шел на прорезь в черной пихтовой полосе за полем – в том месте пихтовую чащу пересекала дорога. В прорези виднелся бугор с рассыпанными по нему домами Магульского.

* * *

В просторной избе кроме лавок вдоль стен стоял письменный стол, за которым, зябко сутулясь, сидела одетая в пальто женщина, записывала что-то в толстый замусоленный журнал, а около нее стоял сам заведующий фермой – тот, кто сейчас нужен был Правоторову.

Фамилия заведующего была Корякин – Правоторов встречался с ним мимоходом два раза, поэтому на всякий случай представился: прораб со стройки, везет цемент, нужен трактор вытащить машину.

– Цемент – это хорошо. Трактор, говоришь, надо? – красное и широкое лицо Корякина улыбнулось неизвестно чему, а зеленые глаза вприщур посмотрели на Правоторова.

– Да, надо трактор, – сухо ответил Правоторов.

Корякин был почти на голову выше Правоторова, широк в груди, одет в куцую телогрейку и руки держал в карманах. Не торопясь достал пачку папирос и стал закуривать. Правоторов с тоской подумал, что, наверное, настанет вечер, прежде чем он дождется от этого гиганта следующего слова. И тут он заметил, что правая рука у Корякина изуродована, с единственным большим пальцем, потому он так медленно закуривал.

– Что ж, можно и трактор, – сказал Корякин. – Как зовут-то?

– Меня, что ли? – не понял Правоторов. – Правоторов Сергей Иванович.

– Иваныч, значит? – кивнул Корякин. – Ишь ты! Ведь, поди, в деревне родился?

– В деревне, – согласился Правоторов.

– Иваны вот уже перевелись, а Иванычи еще остались, – покивал своей мысли Корякин. – Ну что ж, Иваныч, пошли за трактором, – он положил здоровую руку на его плечо и легонько повернул к двери.

По улице шли не торопясь, под самыми окошками изб, обходя сторонкой грязь. За окошками, успевал заметить Правоторов, по-весеннему пышно цвели герани и фуксии, громоздились ящики с рассадой. Завалинки курились теплым паром. Где-то далеко стучали железом о железо.

– Давно мы вашего начальства здесь не видели. Вот осенью, помнится, были – мяса просили, – сказал Корякин. – Я думал, они приедут.

– До вас сейчас не доберешься – видите, что кругом творится? Это вы жаловались в райком? – спросил Правоторов.

– Как не жаловаться – совсем шевелиться перестаете. У вас на все причины. Ребят-то немного, а и тех на подсосе держите. Трактор лесу привезти – дай, пилораму напилить досок – дай, людей пособить – дай. Где ж терпение на вас брать?

– Да и вы тоже хороши: цементу вам дай, известки одолжи без отдачи, печи сложить помоги. А что людей мало, так у нас основная стройка – там.

– А мы, значит, не основная? – покачал головой Корякин. – Хорошие вы ребята, что ты, что твой начальник, неохота с вами ссориться, но что делать? Не понимаете вы многого, ребята. Так и передай твоему начальнику – мира не будет.

Спустившись под гору и отворив жидкие скрипучие ворота, они вошли за плетеную изгородь, за которой стояли два трактора. Угрюмый чернявый тракторист собирал на деревянном верстаке масляный фильтр из картонок. Корякин объяснил ему, кивнул головой за речку, что надо тащить из грязи машину. Тракторист поворчал, попрепирался с бригадиром, с неохотой отложил свою работу и полез в трактор. Правоторов собрался вслед за ним, но Корякин удержал его:

– Они сами с усами. Пойдем лучше со мной, посмотрим хозяйство, твое и мое.

Правоторов подчинился. Они двинулись в гору, и, когда поднялись, Корякин потянул его влево, к старому свинарнику. Правоторов оглянулся: трактор, стрекоча гусеницами, ходко бежал через пихтач за речкой – и пошел за сутуловатой спиной начальника. Через ворота они вошли на широкий двор, обнесенный глухим забором. Двор разделяли легкие жердяные изгороди, а по бокам двора стояли два низких сарая, сложенных из горбыля и крытых соломой. Утопая в грязи, они прошли двор и, с трудом отворив низкую дверь, наклонившись, вошли в один из сараев. В сарае было полутемно и стоял смрад. Правоторов задохнулся, и первым его желанием было желание выбежать отсюда. Но Корякин посматривал на него, и Правоторов сдержался. Понизу будто клубился серый дым – это двигались свиньи. Они рылись в сыром навозе, терлись о черные деревянные столбы, толкали одна другую, кусались, взвизгивали, хрюкали. В теплом густом тяжелом воздухе слышалась возня свиных тел, хрюканье и визги. Рослый лохматый хряк, утробно хрюкая, старался задрать голову.

Правоторов осмотрелся: черные изгрызенные стены кое-где просвечивали; под соломенной крышей жили воробьи. Заметил в глазах начальника едва заметную усмешечку и приготовился слушать. Но начальник молчал.

Правоторов хорошо знал проект не существующей еще свинофермы, даже не свинофермы, а целой фабрики с длинными узкими корпусами. В его рабочей тетради были аккуратно вычерчены эскизы объектов, на которых он работал. Эскизы были вычерчены цветными карандашами, со всеми размерами: план здания, площадка с коммуникациями, разрезы, расстановка оборудования. Был там и эскиз фермы, такой же аккуратный и красивый, как другие. Правоторов легко представил себе эту будущую ферму – с чистыми побеленными потолками, с белым ярким светом ртутных ламп, тугим движением воздуха в вентиляционных системах, легким скрежетом транспортеров в бетонных лотках; в кормокухне – кафельная плитка, желто-красные котлы, никелированные трубки, шкалы, стекло... Котлы сейчас лежали в сугробе за стройплощадкой, привезенные и сваленные, и снег заносил их сантиметр за сантиметром всю зиму. Никель, проглядывающий сковозь упаковку, стал на снегу тусклым. Правоторов говорил Корякину, чтоб убрали котлы куда-нибудь под навес, ведь до монтажа еще далеко...

– Вот так и живем, – сказал Корякин, пока стояли в свинарнике. Потом они прошли, чавкая сапогами, через свинарник в кормокухню. Здесь было полутемно, пахло дымом, вареной картошкой и распаренными отрубями; почти все помещение занимали водогрейный котел и чаны, вмазанные в печь из неотесанного камня. Мужик в шапке растапливал печь.

– Где Настасья? – спросил у него начальник.

– Оне все в маточнике, – ответил тот, не поднимая головы.

Соседний сарай оказался чище; в небольших загородках на деревянном полу, застланном соломой, лежали, закрыв глаза, свиньи, как огромные мучные кули, и, ткнувшись носами в их брюхо, плотно один к другому жались розовые поросята. Около одной такой Корякин остановился, приглашая Правоторова полюбоваться.

– Сегодняшние, – кивнул он.

В кормокухне маточника сидели четыре женщины в серых халатах, повязанные платками. Одна из них, небольшого роста, – она и оказалась Настасьей – рассказала Корякину новость: околел недельный поросенок от Певуньи. Женщины с интересом поглядывали на Правоторова. Он тоже успел мельком рассмотреть их. Настасье и еще одной было лет по тридцать; третья старуха с сухими руками в жилах; четвертая – еще девчонка, рослая, выше их всех, с крепкими икрами, обтянутыми резиновыми сапожками.

– Это я, девки, вам прораба со стройки привел – технологию показывать, – сказал Корякин.

– А-а, мы сейчас с ним поговорим, – бойко сказала Настасья, повернувшись к Правоторову. На чистой коже ее лица, уже сильно тронутого загаром, лежали легкие морщинки, но губы были свежими и чистыми, а глаза – ясными. Правоторов смутился под ее взглядом.

– Смотри-ка, покраснел! – сказала вторая тридцатилетняя.

Все женщины, кроме старухи, рассмеялись.

– А ничо, симпатичный прораб, – сказала Настасья. Женщины снова рассмеялись. – Вот нам бы только свинарник скорей построил, так был бы совсем молодец.

– Пустила бы такого на квартиру? – спросил начальник.

– А чего ж? Поди, не подрались бы, – улыбнулась Настасья.

– Давай, прораб, живи у нас, строй свинарник; она у нас девушка бедовая, до сих пор себе мужа найти не может. Глядишь, дело пойдет.

– Пусть он лучше скажет, когда свинарник построит, – ворчливо сказала старуха – она одна оставалась серьезной.

– Слышь, Иваныч? – подтолкнул Правоторова локтем Корякин.

– Построим, – с достоинством сказал Правоторов.

– Когда построите – вот что интересно? – спросил Корякин.

– Это не от одного меня зависит, – нахмурился Правоторов.

– Заставить вас всех, начальников, дерьмо из-под свиней на своем горбу таскать, так небось было бы уже построено, – продолжала старуха. – А то все ходите вокруг него, как эти...

Правоторов посмотрел на нее с тоской.

– Чо так смотришь, будто рупь даришь? – сказала старуха. – Неправда, что ли? Завезли сюда энтих жеребцов. Борются. Все приемы уже изучили. Набесются этак-то, упадут – и лежат, и лежат. И мороз их не берет. Какая уж тут работа?

Женщины засмеялись и заговорили между собой негромко, а старуха продолжала:

– А то еще Тонька-продавщица сказывала: пять колод карт за зиму истрепали, шесту вчера покупать приходили.

– Так, может, они не в рабочее время? – уныло возразил Правоторов.

– Како не в рабочее! – не унималась старуха. – Только если рабочий день по шесть часов, тогда я молчу. Дак коммунизма у нас пока еще нету. Не слыхала я что-то.

– Ладно, Сергевна, хватит гудеть, человек и так все понял, – заметил Корякин. Лицо у него было довольное.

А старуха не унималась:

– Говорят, в новом-то свинарнике кнопки будут. Дожить бы, на те кнопки подавить, – старуха в первый раз засмеялась.

– Ну да, надавишь кнопку – и спина мокрая, – сказала Настасья.

– Ничего, Сергевна, доживем и до кнопок, – заметил Корякин.

– Конечное дело, доживем, – сказала старуха. – Я раньше вас умирать не собираюсь. – И опять все засмеялись.

Она еще что-то продолжала говорить, но Правоторов с Корякиным уже выходили через боковую дверь на улицу.

Правоторов зажмурился от яркого света. Корякин остановил его за рукав.

– Ладно, я больше время отнимать у тебя не буду. Но вот видишь, как живем? Нам тоже техника нужна, не меньше, чем прочим. Новый свинарник – не просто бабья блажь. Почему я с тобой говорю? Ты ведь прораб – не пешка. Ну, давай, строй, приходи по любому вопросу, помогу, чем могу, – он протянул руку, и Правоторов обжегся от прикосновения к теплой мягкой культе. Корякин же, ничего не замечая, тряхнул руку Правоторова, крепко уцепив ее большим пальцем.

* * *

Свиноферма строилась по другую сторону бугра, в низине, по дну которой еле пробивался между кочек ручей, и проехать к ферме можно было или через бугор, или низом, вокруг него.

Правоторов увидел их с бугра всех сразу, – они растянулись цепочкой поперек склона перед фермой и работали ломами и лопатами. Кирпичные стены фермы за две недели поднялись на четверть метра, а стройплощадка залита водой. Сердце прораба защемило – он ждал этого и в то же время надеялся: авось пронесет. Прошлой весной, когда их управлению передали начатые работы – объект, как сирота, передавался из рук в руки, – фундаменты были затоплены талой водой. Летом надо было сделать проектную подсыпку грунта вокруг здания, но до самой осени он не мог добиться экскаватора и машин: то авралы, то уборочная. А теперь еще месяц псу под хвост, и неизвестно, сколько убытков. Эти мысли пролетели в его голове, пока он спускался. Парни заметили его, выпрямились. Он подошел и поздоровался.

– С цементом, Сергей Иванович? – пожимая прорабу руку, спросил бригадир Миша, длинный худой парень с лошадиным лицом и малиновыми угрями на щеках.

– Да, сейчас подойдет.

– А я вот решил нагорную канаву очистить, а то совсем заливает. Нашли же место, где ферму ставить.

– Канаву – правильно. Но у тебя же оставалось пять тонн цемента.

– Подмок, Сергей Иванович.

– Пропал? – угрюмо спросил Правоторов.

– Зачем пропал! Мы его на бетон перекрутили и в полы уложили. С тонну, правда, пропало – глыба так и лежит, показать могу.

– Проспали все-таки? Что же мне ее теперь показывать?

– А что, мы виноваты, если оно сразу началось? Хорошо, Корякин лошадь дал, успели бетономешалку и остатки перевезти в сухой угол и полы сделать, – гудел бригадир простуженным басом.

– Ладно, потом договорим. Ну как, ребята, работа, жизнь?

– Ничего, – ответило сразу несколько голосов.

Правоторов обвел всех взглядом. Трое из бригады были взрослые, остальные – народ молодой, безусый, недавно из училища.

– Говорят, вы тут весело живете. Как на курорте.

– Как на курорте, – подтвердил парнишка, который стоял напротив Правоторова, – грязи принимаем. – И все засмеялись – видимо, эта шутка была здесь в ходу.

– Я смотрю, грязи вам на пользу. Порозовели, поздоровели.

– Долго нас здесь мариновать будут? – спросил все тот же, что шутил насчет грязей. – Обещали только до весны...

– А чем вам тут плохо?

– Да скучно, мочи нет. Не привыкли мы к деревне. Надоело.

– Ну, это не самая большая беда. Надо, ребята, поработать – пока не закончим, пока поросята здесь не захрюкают.

Ребята слушали и молчали, и молчание это, Правоторов понимал, не было знаком согласия. Он думал о том, как продержать их до лета – новую, кадровую бригаду никто сюда везти сейчас не разрешит.

* * *

Трактор подтягивал машину к самому въезду. Зайцев высунулся из кабины, крикнул Правоторову:

– Надо просить трактор на обратный путь! Не пройдем!

– Хорошо! Не теряй времени, разворачивайся! – махнул ему рукой прораб. – Ладно, ребята, работайте, не буду мешать. Пойдем, Миша!

Шофер отцепил трос, развернул машину, попятил задом сквозь ворота в корпус, к ларю. Прораб с бригадиром подошли, Правоторов написал записку, вырвал листок из записной книжки, отдал Зайцеву и пошел с бригадиром по стройке.

В переходе, соединяющем два корпуса, будущем пищеблоке фермы, давно стоящем под крышей, Правоторов заметил перемены: навешены грубо сколоченные двери, запах дыма, жилья. Он заглянул в одно из помещений: внутри было кое-как оштукатурено и побелено, расставлены кровати, временные деревянные полы, большая железная печь посередине.

– Что это такое? – спросил Правоторов.

– Потеплело, решили ближе к объекту перебраться.

– Что-то ты мне голову морочишь.

Бригадир переминался с ноги на ногу.

– Да ну их. Разговоры всякие, сплетни, все про нас знают. А тут мы сами себе хозяева.

– А обедаете где?

Бригадир провел в следующее помещение, оборудованное под столовую и одновременно под красный уголок: большая плита, дощатый, грубо сколоченный стол, на столе шашки, домино; в углу, на другом столике, покрытом красным кумачом, небольшой дешевый телевизор.

– А телевизор откуда?

– Вы меня, Сергей Иванович, допрашиваете, будто я цемент загнал и телевизор купил, – Михаил широко улыбнулся. – Корякин телевизор дал. Он у них в конторе для модели стоял.

Они сели за стол, друг против друга. Правоторов посмотрел на бригадира испытующе; бригадир выдержал взгляд. Правоторову нравился этот парень. Молодой еще – год, как из армии, а успел уж бригадиром стать. Есть в нем самостоятельность, хозяйственность, ревнивое отношение к своему авторитету – не отнимешь. Нагорную канаву вот почистил, и цемент выработал, и обосновался здесь в недостроенном помещении, вполне капитально, с умом. Хитрость в нем есть, и ум, и образование – техникум строительный за душой, а вот поди ж ты, не хочет мастером. От мастера и до прораба недалеко. А не хочет. От похвалы не растает. От «проработок» только набычивается, но переносит с достоинством. Какой-то к нему индивидуальный подход нужен. Но Правоторову не до индивидуальных подходов. – Что мне с вами делать! Цемент подмочили, кирпичную кладку не довели, – начал он.

– Да не подмочили мы! – загудел бригадир, с терпением принимая «наведение шороха». – Почти сутки без перекуров работали, спросите хоть у кого! Вместо кирпичной кладки – бетонные полы и вот – штукатурка!

– Колхозники на вас жалуются. Ребята бузят на площадке, играют.

– Слушайте больше! – пробурчал бригадир.

– Неправда, что ли? Пойдем вместе спросим.

– Ну, может, и правы немного. Среди ребят шпана есть – я ж вам говорил.

– Что, слабей шпаны оказался? Бригадиру не пристало жаловаться на такие вещи; ты ж у себя в бригаде – хозяин. Тебе как бригадиру власть дана и нами, и бригадой – действуй.

– Да устал уже. Надоело, Сергей Иванович. Многим ребята недовольны.

– Чем именно?

– Скучно, настроения всякие... Перед армией, говорят, погулять надо, а тут что? Есть клубишко, да и то... Кино старое крутят, еще осенью в городе смотрели. Танцы – раз в месяц по заказу. В столовой – одна картошка с мясом. Хорошо, Корякин вошел в положение – собрали мы тут собрание, его пригласили. После этого он в райком звонил, сам кое-что сделал... Так вот и живем. Пить не даю. На кого прикрикнешь, кого шуганешь... А разве это нормально? Что, мне больше всех надо?

– Да-а... Ну завел ты песню, – долго посмотрел на него Правоторов. – Ты что ж думаешь, бригадир – это только почет и уважение и бригадирские в кармане? Думал, в бригадиры – что в дамки попасть, дальше само пойдет? Думал, что начальству легче? Нет, Миша, ошибаешься. Помнишь, о чем мы с тобой говорили, когда вы сюда уезжали? Я думал, ты крепче окажешься. Трудно тебе стало – с двенадцатью пацанами справиться не можешь? Где же твое бригадирское самолюбие? Где твой авторитет? Давай поговорим с бригадой...

– Да что говорить... В общем, понял я. Вам ехать надо, пока светло.

– Не-ет, давай говорить!

Они посидели еще немного, обговорили дела и пошли в бригаду.

Миша собрал ребят.

– Я хотел с вами немного потолковать, – начал Правоторов. – Вы уже пожили здесь, лучше меня все видите и знаете. Скажите, только честно: надо помочь деревне построиться?

– Надо, – ответило несколько нестройных голосов.

Ребята стояли вокруг, опершись на лопаты и ломы, щурясь на солнце. Чтобы видеть их всех, Правоторову приходилось оглядываться, и он старался отодвинуться – он привык разговаривать с людьми, видя их перед собой. Так легче.

– Конечно же надо, – подтвердил Правоторов, кивая головой. – Почему здесь должно быть грязно и скучно? Что ж, здесь чужие, что ли, живут? Они ж ваши братья – не в десятом, так в двадцатом колене! – Правоторов старался говорить просто и ярко, ловя первые попавшиеся слова, мешая серьезное со смешным. – А теперь, скажите, – продолжал он, – кто же может приехать сюда помочь? Пожилые – те, кто уже наработался как следует, отдал для дела довольно сил и здоровья, заработал на этом радикулит, или хронический бронхит, или язву, те, у кого есть дети или внуки; или молодые – те, кто всегда впереди, там, где трудно? Скажите, ребята, только не думая о себе, только честно, – кто?

Правоторов видел в глазах ребят, устремленных на него с вниманием, и недоверие, и насмешку, но все-таки вдохновением своим он увлекал их, заставлял их думать, как он, и они нестройно, недружно, не все, но говорили:

– Да, молодые!

– Ну так что же вы тогда? – говорил Правоторов, веселея. – Неужели вы такого пустяка, как свиноферма, не одолеете? Потерпите до лета, поработайте, а там лучше дело пойдет!..

Он говорил взволнованно, особенно не задумываясь, очень упрощая все, понимая, что ребята действительно заброшены и не особенно-то заинтересованы материально, у них нет сносных условий и много еще чего, не говоря уж о механизации, снабжении и прочем, – и все-таки высказал все то, чем он мог пересилить этих ребят во главе с бригадиром.

* * *

Было около пяти вечера. Солнце медленно катилось к западу.

– Ну что, все? – спросил Зайцев.

Машина была уже привязана тросом к трактору.

Правоторов кивнул, и Зайцев посигналил трактористу. Машину дернуло, и они тронулись.

– Есть хочешь? – спросил Зайцев.

– Ох ты, пообедать-то забыли! – стукнул себя по лбу Правоторов. – А у меня крутится в голове: что-то еще надо сделать – а вспомнить не могу!

– Да я в магазин съездил, взял. – Зайцев достал из ящика колбасу, хлеб, завернутые в бумагу, и бутылку газировки. – Сам-то я уже! – похлопал он себя по животу.

– Молодец, Дима. Сколько с меня?

– А-а, копейки, – махнул рукой Зайцев.

Зайцев подруливал, тормозил, когда машину раскатывало под уклон, включал сцепление, когда надо было помочь трактору. Правоторов жевал, отпивал воду, равнодушно глядел на дорогу и думал о том, все ли сделал, что надо.

Миновали место, где засели в последний раз.

Когда подъезжали к Дрокину, солнце опустилось на дальние вершины холмов, растекалось жидким светящимся металлом и начало остывать. Засветились первые окна в деревне и первые звезды в небе. Миновали место, где засели в Дрокине. Тракторист остановил их на перекрестке у большака.

– Ну, была не была. – Зайцев поплевал на ладони и ухватился за баранку. Машина взревела и пошла вперед.

Стало быстро темнеть, похолодало. Воздух в низинах наполнился фиолетовым сумеречным туманом. Мелькание темных размытых теней вдоль дороги притупляло внимание. Правоторов смотрел на убегающую под колеса серую дорогу и молчал. В висках у него отчетливо стучал пульс, от долгого сидения в кабине разболелась голова. И в то же время он обдумывал варианты распределения людей, машин, кранов по объектам, предстоящий разговор с начальником управления, списки бригад... Это была уже привычка: каждый день, кончая работу, он должен был думать о дне завтрашнем, а заодно и о послезавтрашнем, и слегка заглянуть на недельку вперед. И никак от этого не избавиться. Сейчас он думал о свиноферме. То об этой, чернеющей пустыми провалами окон, то о новенькой, обнесенной изгородью, поблескивающей окнами, с белыми поясками по красному кирпичу. Надо еще одну бригаду – откуда снимать? Мастера надо. Из Михаила прекрасный мастер, но ведь не пойдет: бригадиром спокойней и денежней, а физической работы он не боится. Через год-два он был бы прорабом. Как ему объяснить, что прорабское дело – важней, нужней, интересней? Впрочем, их всех работа повязала одной веревочкой...

– Что задумался, Сергей Иванович? – спросил, как издалека, Зайцев.

– Да так... О делах... – ответил Правоторов.

– Зачем о делах думать? Дело сделано – думай о веселом. Я, когда еду, о своем Вовке думаю. Парень – гвоздь. Говорит: вырасту – тоже шофером буду, а ты, говорит, меня уже сейчас начинай учить. Ругаемся из-за него с Катюхой, она мне говорит: не балуй его так, испортишь...

– Да, ссоры в семьях нынче – из-за воспитания.

– Да нет, она меня понимает.

– Любишь жену?

– Катьку-то? А чего ж ее не любить? Она у меня баба – во! – Зайцев поднял большой палец правой руки.

– Так уж и не ругаетесь никогда?

– Ну как же – метелимся иногда.

– Как это?

– Да так... Приду пьяный – шумит. Я тоже сдуру начинаю. Потом каюсь. Обязательно. Не‑ет, Катька у меня хорошая.

– А шоферить любишь?

– Хэ, сказанул... – мотнул головой Зайцев. – Самое милое дело. Каждый камешек на дороге тебя знает. Как же не любить-то. А ты к чему это?

– А я вот не знаю – люблю ли стройку?

– Чего прибедняешься? Я сам ее люблю – тоже вроде как и строитель немножко. Приятно, знаешь, что здание стоит на века и что твой труд в нем тоже положен. У‑веко‑вечен, хэ!

Дороге, казалось, не будет конца. Однообразный гул двигателя и тряска утомляли и располагали к дремоте, глаза уставали смотреть на маячащий впереди кусок дороги, освещенный фарами. Правоторов упорно боролся с дремотой, мысли в его сознании теперь всплывали разрозненными кусками, и он никак не мог собрать их в стройную цель. Потом он уснул, покачиваясь на сиденье и держась рукой за скобу, а во сне – все дороги, дороги, дороги, пересечения дорог, развилки, вода, нестерпимо сверкающая под солнцем, снова дороги.

– Сергей Иванович!

– Ч-черт, задремал немного, – пробормотал Правоторов и встрепенулся. Зайцев тормошил его за плечо.

– Тебе здесь выходить, Сергей Иванович.

Машина стояла на асфальте под фонарем. В темноте, промытой ветром, ярко сияли городские огни.

– Спасибо, Дима. Счастливо доехать. – Правоторов открыл дверцу.

– Сергей Иванович, проставь мне, пожалуйста, в путевом листе время до утра. Я еще к теще успею слетать.

– Ты что, тронулся? – посмотрел на него Правоторов. – Поезжай в гараж, иди домой и забудь про тещу.

– Да тут недалеко, два часа езды, дорога хорошая.

– Брось ты, Дима, от греха подальше. Навернешься ненароком где-нибудь.

– Сергей Иванович! Ну уважь, теща ждет, успею!

– Не могу, Дима.

– Ну, заест Катька совсем, – загоревал Дима. – Я ж не пить, не гулять – Коляню помянуть. А ведь я тебя уважил, Сергей Иванович, черта бы кто поехал! Нет уж, Сергей Иванович, давай будем выручать друг дружку – так меж людей заведено...

Правоторов кусал губы, глянул на часы – около девяти.

– Ладно, давай лист! Только смотри, Дима, осторожней, я тебя прошу.

Правоторов взял лист, продлил в нем время работы и расписался. Пожал руку Зайцеву и вылез из кабины.

МАЗ обдал Правоторова копотью и тронулся с места. Правоторов же, не глядя по сторонам, засунув руки в карманы куртки, пошел домой.

Рабочий день кончился.