Текст книги "Рабочий день"

Автор книги: Александр Астраханцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

IV

В шесть утра заверещал будильник. Бреус угомонил его, резко встал, крикнул: «Подъем!» – и принялся размахивать руками. В щели окон, завешанных одеялами, пробивались яркие лучи солнца.

Кругом зашевелились. Одни поднимались, зевали, почесывались, натягивали заскорузлые от пота робы и бежали на улицу умываться. Другие закуривали, лежа в постелях, третьи, постанывая, массировали кисти рук. Кое-кто продолжал спать. Бреус, помахивая руками, поднимал лежавших по одному:

– Володя, кончай спать... Толкните там Ефима... Ты, Костя, уже вторую закуриваешь? Леша, ты не забыл, что сегодня дежурный? Жми, занимай очередь в столовой, а то опять москвичи обгонят – не в моих правилах уступать москвичам... Эдик и Миша, сегодня идете с Борисом!

– Куда, Боря? – спросил Эдик, чернявый парень с красивым лицом. Сидя в постели, он рассматривал себя в зеркальце и расстраивался: на верхнем веке вскочил волдырь от укуса мошки, и он не знал, как, во-первых, предстанет в таком виде перед поварихой Катей в столовой, во-вторых, как появится вечером в клубе: у него там намечался легкий флирт со студенточкой, приехавшей домой на каникулы.

Борис докуривал сигарету, лежа в постели, и хотел уже ответить, но Бреус опередил его:

– Во избежание кривотолков, всем знать пока незачем.

Спецзадание отвлекло Эдика от грустных мыслей.

– Миша, вставай! – сказал он.

Миша лежал, закутавшись с головой в простыню, и на зов не откликнулся. Эдик взял с тумбочки попавшуюся под руку отвертку и игриво провел ею по торчащей из-под простыни широкой и грубой Мишиной ступне. Тот лягнулся, уколол пятку об отвертку, взревел, вскочил и кинулся на Эдика, тот перекатился через кровать и бросился по проходу, бормоча извинения.

– Ладно, прекратите! – прикрикнул на них Борис, потушил сигарету о железную спинку и решительно встал. – Давайте быстрее!

Позавтракали они одними из первых. Тесная бревенчатая столовая еще только наполнялась лесорубами-холостяками из общежития и бригадой москвичей. Лесорубы в брезентовых робах говорили громко, как в лесу, широко размахивали руками, москвичи держались тесной кучкой и говорили меж собой междометиями – так общаются люди до того свыкшиеся, что слова им уже не нужны.

А Борис, Эдик и Миша вышли и направились в дизельную.

В дизельной дежурил Генин сменщик, тот, что запорол вчера подшипники. Хмурый, грязный, небритый, он спросил, зачем они пришли, и, получив ответ, завалился спать на верстак, укрывшись рваной телогрейкой. Заснул сном праведника, непричастного к земной суете.

Микутский велел Эдику разобраться с принципиальной схемой нового генератора, а сам с Мишей принялся за вчерашний дизель. Со свежими силами дело шло споро. Уже через час завели его, отрегулировали подачу топлива, масла, водоохлаждения и разбудили моториста, чтоб он включил генератор под нагрузку, а сами, не теряя времени, перешли на новый агрегат.

В два раза мощнее старого, он казался огромной махиной. Эдик разбирал оголенные концы разводок генератора вслепую, без рисованной схемы и приборов, нащупывая принципиальную схему возбуждения, и вид у него был унылый. Микутский с Мишей принялись за двигатель.

Они просматривали комплектность самого двигателя, пусковой системы, раскручивали гайки, снимали крышки и коробки, заглядывали внутрь, ощупывали, измеряли зазоры, длины свободного хода, простукивали, прокручивали, снова накладывали крышки, затягивали болты.

С Мишей было легко работать. Когда-то он был лучшим слесарем в цехе, где начинал мастером в пору послеинститутской молодости Микутский, и мог разобрать и собрать дизель с закрытыми глазами. Но даже в таких, как он, живет исподволь неодолимая тяга к чему-то новому; он презрел свое слесарное искусство и перешел работать испытателем двигателей на заводском стенде. Между делом закончил вечерний институт по курсу «холодная обработка металлов» и только-только перед отъездом сюда защитил диплом. Как-то Микутский спросил его: «Зачем тебе институт? Ведь у тебя золотые руки!» Миша спокойно ответил: «А сам не знаю. Все чему-то учатся – и я давай». Может, он и хитрил. Памятью о тех временах, когда он был хорошим слесарем, у него остался сделанный им самим нож с ножнами – предмет всеобщей зависти. Это действительно был не просто нож, а произведение искусства: законченные, идеальные формы, гравировка по латуни на черенке и ножнах.

Заглянул Бердюгин, пуском запоротого агрегата остался доволен. Пожал руку Микутскому, заговорил доверительным тоном. Спросил, был ли Коля. Отчихвостил его за глаза. Пожаловался: «Скажите, можно с такими кадрами что-нибудь сделать? Но ничего, я их приведу к порядку!» Снова пообещал всяческое содействие, прося обращаться к нему с любыми вопросами, и побежал по своим делам.

У Эдика дело явно не клеилось: шевелился он вяло, часто задумывался и чесал затылок.

– Ну что у тебя? – спросил Микутский.

– Ни схемы, ни приборов, – пробормотал тот. – Что тут сделаешь?

– Ты вот что, – подумав, сказал Микутский. – Пойди и принеси тетрадку и карандаш, и давай сам, по своим соображениям, вычерчивай схему, а Коля тем временем принесет приборы. Он обещал.

– Можно, я схожу в реммастерские? У них, кажется, кое-что есть, я видел.

Микутский разрешил, и Эдик ушел. Миша презрительно сплюнул ему в след, процедил:

– Электрик. Специалист. Действует он мне на нервы. Так бы и врезал ему слегка, чтоб быстрей шевелился. От самой тяжелой работы старается уклониться, ловчит, а вы и не замечаете. Не люблю я таких.

– Нет, у этих генераторов действительно очень сложная система возбуждения, – возразил Микутский.

– Ты думаешь, зачем он в мастерские пошел? Наверняка мужиков поспрашивать – он уж полсела обшарил в поисках соболиных да ондатровых шкурок. И другие тоже, глядя на него, в азарт впадают, – продолжал свое Миша. – А думаешь, на что он свои деньги зарабатывает? Шикарно жить хочет, в рестораны ходить...

– А ты куда свои потратишь? – с легкой насмешечкой спросил Микутский.

– Мне-то есть куда, – не замечая насмешечки, ответил Миша.

– Ну, а все-таки? Если не секрет.

Миша не мог ответить на этот вопрос походя. Он отложил гаечный ключ, сел на цоколь дизеля, размял в толстых пальцах сигаретку и закурил.

– Во-первых, – он поднял к закопченному потолку глаза, отчего его лицо сделалось мечтательным, – одену жену и дочку. Потом золотые колечки куплю – мы давно о колечках мечтали, а когда женились, денег не было. Из мебели кое-что купим – она пишет, уже присмотрела...

– А не боишься, что, пока ты тут вкалываешь, она там – шуры-муры? – прищурив глаз, спросил Микутский.

– Не-ет, тут глухо, – ответил Миша. – Пишет: плачет ночью, скучает.

– Видишь, Миша, ты человек спокойный, положительный, а сделать всех подряд положительными – по-моему, мечта несбыточная, – рассудил Микутский.

– Спокойный-то спокойный, а одному вот так заехал по уху, – берясь снова за гаечный ключ, Миша начал длинную историю про какого-то прохвоста, паскудную рожу которого судьба, может, чуть ли не с пеленок готовила к встрече с несущим справедливость большим и мягким Мишиным кулаком. Под эту историю они крутили болты, обменивались соображениями насчет дизеля. Микутский отвлекался, задумывался, снова вникал.

Пришел Николай, принес амперметр и тестер. Следом за ним вернулся Эдик.

Николай обрадовался тому, что дело идет вовсю.

– Ну вот, давно бы так! – похлопал он по спине Микутского. Он почему-то был уже почти уверен в успехе. – Ладно, ребята, желаю успеха, я пошел. Вечером забегу, – и уехал.

Эдик взялся за дело энергичней. Прозвонил обмотки статора, ротора, возбуждающего устройства, разобрался с выводами фаз, стал вычерчивать общую схему генератора. И опять у него заело.

– Слышь, Боря, подошел он к Микутскому, – обмотки все целые. А со схемой ничего не понятно. Не разбирать же нам его. Прокрутить бы.

– Да понимаю, что прокрутить бы, – с легким раздражением ответил Микутский, – но мы ж не сидим без дела. Закончим – и прокрутим. Но имей в виду – они тоже прокручивали. Где-то, значит, возможна ошибка при сборке генератора. Без знания схемы мы ее не найдем. Думай, работай.

Зашел Гена, веселый, щелкая кедровые орешки.

– Чего не отдыхаешь? – спросил Микутский.

– Да скучно дома. Дом не коза – чего его стеречь? – улыбнулся тот. – Зашел вот.

– Вижу, что зашел. Но нам, Гена, некогда. Извини, но или позже приходи, или уж помогай. – Микутский подумал, что с Гены хватило и вчерашней помощи, и он спокойненько удалится.

– А отчего бы и не помочь? – весело сказал Гена и тут же, в чистой одежде, полез помогать возиться с двигателем.

V

В обед завели двигатель. Завелся он сразу, послушно набрал обороты. Проверить бы стабильность числа оборотов – нечем. Но и на слух понятно, что работает ровно, устойчиво.

– Во молотит! – поднял большой палец улыбающийся Гена.

– В пределах нормы, – скупо сказал Микутский. Им приходилось теперь говорить громко, чтобы слышать друг друга.

Пока двигатель прогревался, собрали с Эдиком из проводов, приборов и нескольких ламп временную цепь для генератора. Подсоединили, пустили двигатель в рабочем режиме, включили генератор. Он глухо загудел; все впились глазами в приборы и лампы; лампы не горели, однако стрелка вольтметра отчаянно заметалась по шкале.

– Выключи! Испортим! – крикнул Эдик.

– Погоди, черт с ним! – остановил его Микутский.

Они смотрели на шкалу, как завороженные минуту, две, пять минут в надежде, что стрелка вот-вот успокоится. Но она продолжала метаться. Микутский то сбавлял обороты, то увеличивал их до предела. Стрелка металась, лампы не горели. Микутский выключил генератор.

– Так с самого начала и было, – сказал Гена. Еще раз проверили цепь. Подсоединили по-другому, вновь запустили генератор, впились глазами в лампы и приборы. Лампы не загорались, стрелка вольтметра не шевелилась. Еще раз по-новому подсоединили – снова нуль. Вернулись к первоначальной схеме.

– Что скажешь, инженер? – спросил Микутский Эдика.

– Н-не знаю, – пожал тот плечами.

– Что значит «не знаю»! Два герца уже есть, где-то рядом должно быть решение. Разбуди-ка свое серое вещество!

– Значит, это... – начал Эдик, как двоечник на уроке. – Основная обмотка и компенсирующая... Непрерывность поля обеспечить...

– Ишь ты, – насмешливо сказал Микутский. – Это мне и школьник скажет... Знаешь что? Проверим-ка выходные данные возбудителя!

Подключили цепь к выводам возбудителя, прокрутили его отдельно от генератора. Напряжение и сила тока соответствовали данным, что выбиты на пластинке, прикрепленной к кожуху возбудителя. Колдовство какое-то! Все на месте, а не работает!

– Ну, что теперь скажешь? – спросил Эдика Микутский.

Тот молчал.

– Вот что, – сказал Микутский, – давай рисовать все возможные схемы генераторов. И по одной отметать.

Сели рисовать. Миша с Генкой болтали в сторонке.

– Ты, Миша, пока сходи пообедай, – сказал Микутский.

Миша с Геной ушли.

– А мы что, не будем обедать? – поинтересовался Эдик немного погодя.

– А мы еще не заработали на обед, – грубо оборвал его Микутский. – Знаешь что? – добавил он со сдерживаемым раздражением, поправив очки. – Возвращайся-ка, наверное, в бригаду. День проходит, а ты еще ни одной завалящей мыслишки не выдал!

Если бы Микутский сказал ему это при запиливании пазов в брусьях или при настилке полов, Эдик бы не обиделся – человек он был по-своему понятливый и незлобивый. Но здесь он обиделся и уперся: он не хотел, чтобы его прогоняли с работы, в которой он специалист, в то время как ее вдруг возьмут и сделают этот Боря – подумаешь, интеллектуала из себя корчит, – и этот размазня Мишка.

– Я что, виноват, если голова быстро не варит? – начал было он оправдываться и тут же двинулся в наступление: – Если твоя лучше, так ты имеешь право меня презирать? Здесь действительно все непонятно. Может, я и кретин, но уж нормальный генератор от ненормального отличу! – обозленный Эдик выражал теперь свои мысли ясней и резче.

– Во-первых, я не настаиваю на своем праве презирать тебя, – начал уже оправдываться Микутский. – А во‑вторых... Глупо, конечно, требовать от человека невозможного, Ладно, извини. Иди обедай.

– А ты?

– Не хочу. Посижу, отдохну немного. Иди.

Микутский, оставшись один, закурил и, дымя сигаретой, сел перед агрегатом. Он пытался домыслить схему, распалить свой мозг в надежде, что придет неожиданная идея. Но ничего неожиданного не приходило – мысли тянулись самые ординарные. И Микутский ощутил страх. Столько времени они потеряют даром, стольким задурили головы! Бердюгин с Колей считают уже, что дело в шляпе. Бреус надеется. Бригада наверняка тоже уже знает и ждет...

Появился Бреус, потный, уработавшийся – денек, видно, у него сегодня тоже нелегкий.

– Ну как? – спросил он.

– Никак, – ответил Микутский.

– Я видел ребят – пошли на обед. Вам уже взяли – иди, тебя ждут.

– Не пойду. Не хочу.

– Не придуривайся.

– Зря мы это затеяли. Не рассчитали сил. Голыми руками эту железяку не возьмешь.

– Сопли распустил? Ох уж эта мне интеллигентская слабонервность!

– Ты что ж, совсем меня психостеником считаешь? – поднял глаза Микутский. – В Калининграде мы однажды запускали агрегат в десять тысяч сил. Примерно вот с этот сарай. Тридцать восемь часов не отходили от него. Но ты знаешь, там легче было – там даже вычислительный центр на нас работал!

– Вот-вот, без вычислительного центра вы нынче – будто без сигарет в кармане! Энтузиасты липовые.

– Ты можешь помолчать? – попросил Микутский. – Я еще не сдался, человечества не опозорил – отпевать меня рано.

– Хорошо. Так до чего вы уже докопались?

Микутский начал рассказывать. Вернулись Миша с Геной и Эдик, принесли Микутскому полную тарелку мясного гуляша. Тут же, сидя на деревянном ящике, Микутский принялся его есть.

– Ну как, ребята, настроение? – бодро спросил Бреус. – Будем продолжать?

– Будем, – ответил Эдик.

– Ладно, иди ты, – сказал Бреусу Микутский. – Что ж там, ребята одни? Мы уж сами.

Бреус ушел.

– Я вот подумал... – сказал Эдик. – Магнитные потоки, возможно, при возбуждении накладываются – попробовать бы сгладить... Резисторы надо.

– Резисторы... – повторил Микутский с набитым ртом. – А где ты их тут найдешь? Я тут тоже кое-что подумал. Нам ведь нужен для возбуждения постоянный ток, верно? Давай выбросим к чертям возбудитель и поставим аккумулятор! Подойдет?

– Слишком просто, – робко ответил Эдик.

– А принципиальные возражения где? В общем, Миша, Гена, найдите Николая – пускай снимает с любой машины!

Миша с Геной ушли. Микутский велел Эдику развернуть лист с предполагаемыми схемами генератора. Эдик показал, где попробовать ставить резисторы.

– Ты уверен, что они – то самое? – Микутский пристально посмотрел на Эдика. Эдик пожал плечами.

– Ладно, – Микутский доел гуляш и отодвинул тарелку. – Езжай на тот берег, в головной поселок, и ищи. Вот тебе четвертная, – он достал и подал Эдику деньги, – ищи у электриков, у радистов, на складах – где угодно, за деньги, за водку, но чтоб достал. Ты, наверно, понял уже, что это – наш экзамен? И даже не в этом дело. Не знаю, как ты, а я считаю, что иногда бывают случаи, когда надо доказать – не кому-то, а себе в первую очередь, – что ты не чурка, не корова со жвачкой, – доказать, что ты инженер, что и нам не чужды проблески, игра ума. Ты понимаешь это, Эдик, а?

– Не такой уж я тупой, – пробурчал Эдик.

– Ладно, принимается за предварительное условие, – миролюбиво сказал Микутский. – Да зайди к ним на электростанцию, посмотри, поговори с мужиками – они иногда больше нас знают, только посмеиваются да помалкивают, пока их не спросишь. Может, у них что похожее было? Может, еще какая мысль осенит? Понял? Ну, давай, Эдик, пока день не кончился!

VI

В восьмом часу вечера Микутский с Мишей ужинали в столовой, теперь уже одними из последних, не считая лесорубов из общежития, которые неторопливо ели, пили красное вино, громко говорили, спорили, размахивали руками и стучали кулаками по столам.

С аккумулятором у Микутского с Мишей так ничего и не получилось: генератор с ним хоть и работал, но напряжение было слабым, а под нагрузкой вообще падало до нуля. Их надо было штук пять, целую гирлянду, а с учетом подзарядки и ремонта – раза в три больше. Целый цех открывать. Однако стало понятно: дело в возбудителе.

Тут, в столовой, и появился Эдик, довольный, торжествующий.

– Вот! – одной рукой он вынимал из кармана детали, в другой держал громоздкий реостат. – Диод достал у радистов, резисторы на складе нашли. Лежит какая-то хреновина, никто не знает, что и зачем. Ну, мы ее c главным механиком – кхх! – рубанул он рукой, – списали и тут же раскурочили. А это, – он потряс реостатом, – пришлось в школе, в физическом кабинете, реквизировать. Тоже история...

Историю, за неимением времени, слушать не стали. Тут же, за столом, принялись обсуждать, как они будут ставить эти детали и что может получиться. Потом пошли в дизельную и до одиннадцати вечера возились, пробуя разные варианты.

Но и из этого ничего не вышло.

Все. Возможности были исчерпаны. Они еще долго сидели, курили. Микутский пытался завязать с Эдиком спор, но говорить уже не было охоты – языки не ворочались. Побрели на ночлег.

Встретили их любопытные глаза и вопросы:

– Ну как, что? – многие, несмотря на позднее время и усталость, не спали – ждали. Однако ответа можно было и не ждать: по лицам пришедших и так было все ясно.

Бреус потребовал объяснений – он сидел за дощатым самодельным столом и что-то писал. Он сдвинул бумаги и пригласил Микутского и Эдика сесть напротив.

– Доставайте схемы и рассказывайте, что и как, – будем вместе думать. А кто у нас сегодня дежурный? Заварите-ка нам чайку покрепче! Так какие варианты вы считаете перспективными?

Микутский снял очки и начал протирать, щуря глаза. Все молчали.

– Ты задаешь вопрос, – ответил он с легким раздражением, посмотрел на свет сквозь стекла и надел очки, – над которым мы как раз бились целый день. Решить его – значит сделать три четверти дела. Это же система со многими входными и выходными данными, и если ты знаком с началами количественного анализа, а ты с ними знаком, то понимаешь, что варианты в такой системе составят число в несколько порядков.

Микутский понимал, что говорит не по существу, но очень уж ему хотелось сбить с Бреуса сухой, начальнический тон.

– Знаешь, Боря, такой разговор относится больше к области эмоций, чем к сути вопроса, – сказал Бреус, но уже мягче – понял, что его тон действительно неуместен. – Я сам могу на любую тему говорить пространно. Так к чему вы пришли?

Микутский начал рассказывать по порядку, что они сделали. Эдик перебивал, поправлял его, когда тот неточно объяснял. Бреус слушал внимательно, переспрашивал, требовал ясности. Но именно ясности в объяснениях не было.

– Нет, ребята, – в конце концов оставил их Бреус, – и мне непонятно, и вам. Давайте от печки. Значит, вы установили, что, если подать на ротор ток, он будет работать? Что значит «много» аккумуляторов? Вы что, на поэтическом вечере? Ну-ка, Эдик, считай, сколько надо?

Эдик принялся считать, рисуя что-то, морща лоб и шепча про себя. Бреус с Микутским продолжали говорить о фазах, обмотках, соединениях, тыкали пальцами в схемы, чертили новые, писали формулы.

– У меня получилось четыре, – поднял голову от бумаги Эдик.

– Прекрасно! – сказал Бреус. – Как паллиатив уже годится! Думаю, найти на первый случай пять аккумуляторов и одного человека в обслугу дирекция сможет. Если им действительно нужна энергия.

– Энергия нужна, но если для них один аккумулятор – проблема! – возразил Микутский, тряся указательным пальцем. – Извините, но я такое пакостное решение никому подсовывать не собираюсь!

– Опять ты со своей дурацкой добросовестностью! – Бреус взялся за голову.

– Надо решать в принципе, а не паллиативами! – в запальчивости крикнул Микутский. – Есть где-то другое решение! Рядом!

– Ну хорошо, хорошо, давай попробуем, – устало сказал Бреус.

И они втроем склонились над столом и начали, рассуждая и споря, чертить схемы, системы координат, кривые, вспоминать формулы, решать уравнения.

Часа через три кончилась вся наличная бумага: тетради, отдельные листы, бланки нарядов, в ход пошли обложки книг. Были нарисованы десятки положений статора, ротора, обмоток возбудителя.

Время от времени выходили на крыльцо покурить. Короткая серая ночь близилась к концу: на северо-востоке брезжило утро; вместе с утром подступало смутное решение вопроса.

– Мне сдается, возбудитель ведет себя так потому, что обмотки у него соединены встречно, – сказал Микутский, затянувшись сигаретой и прищурив глаз.

– И на полуцикле поля накладываются, – добавил Эдик.

– Но почему – встречно? – все щурил и щурил глаз, прикусив губу, забыв про сигарету, Микутский.

– Да может, сборщики в понедельник собирали? – сказал Бреус – к концу ночи он уже хорошо понимал, о чем идет речь. – У меня вон в лаборатории один по понедельникам ручку в руках держать не может.

– Но что же все-таки делать? – спросил Микутский.

– Выпрямлять надо, – сказал Эдик.

– Но ты же выпрямлял? Почему же резисторы не сработали? – спросил Бреус.

– А они не выпрямляют – они только срезают полуволну, – ответил за Эдика Микутский. – Скажи-ка, Эдик, перемотать обмотки в наших условиях можно?

– Сложно. Надо впрессовывать, центровать.

– Выход? Только быстро!

– Сопротивление увеличивать, – отвечал Эдик. Отвечал он теперь серьезно, с достоинством. – Только где его брать? Все уже использовали.

– Только так из него и можно что-нибудь выжимать, – засмеявшись, сказал Бреус Микутскому. – Штурмом и натиском.

– Стоп! Идея! – Микутский, все так же щурясь, тихонько засмеялся. Вспомнил про сигарету и, немного помолчав, затянулся.

– Ну, говори. Чего тянешь? – подстегнул его Бреус.

– Старый генератор пойдет? Быстро, Эдик!

– Ну... если обмотки целые.

– Пошли! Там, за сараем, валяется какой-то!

На улице было тихо и серо – цвета расплылись в предутреннем сумеречном цвете. Ни собачьего лая, ни огня – только возле магазина на столбе горел, ничего не освещая, фонарь.

В дизельной мерно стучали работающие двигатели; Гена, который снова дежурил ночь, доканчивал свою смену на верстачке, подстелив под голову телогрейку, и даже не проснулся – хоть выноси.

Пользуясь досками, трубами и ломами, они втроем кое-как заволокли в сарай старый генератор, весь в зеленых лохмотьях повилики, прозвонили, нашли целую обмотку, подключили в цепь вместе с резисторами. Работали быстро, слаженно, молча. Завели двигатель, прогрели. Гена открыл глаза от постороннего гула, сонно посмотрел на них, подумал, наверное, что они никуда не уходили, и повернулся на другой бок, лицом к стене. Включили генератор. Вольтметр показывал устойчивое напряжение. Включили агрегат в рабочую сеть. Колебания появились, но незначительные.

– Отключи рабочие генераторы! – приказал Микутский Эдику.

Эдик поколебался. Вырубил. Напряжение в сети не падало. Лампы, что горели в дизельной, продолжали гореть так же ярко, чуть-чуть колебался свет, но это – если только всмотреться. Если человек знает, в чем дело.

– Ну вот, а вы говорили! – сказал Бреус, вытирая руки ветошью.

Эдик хихикнул.

Микутский молчал и, сидя, устало смотрел в одну точку – от почти суточного умственного и физического напряжения, от бесконечного курения у него сейчас слегка кружилась голова, тупо стучало в висках, подташнивало. Он ловил себя на том, что в нем нет истинного удовлетворения от победы, что такое с ним в первый раз, что тридцать пять – это, наверное, уже годы; вот Эдик – весел, как козленок, и никакая усталость его не берет. Далеко ему еще до груза лет на плечах.

– Цепь разберем, – скомандовал Бреус. – Эту развалину, – он ткнул ногой ржавый генератор, – оттащим на место, и никому пока – ни звука.

Но тут послышался голос Гены. Оглянулись: сидит на верстачке, свесив ноги, и закуривает папиросу.

– Молодцы, ребята! Бутылка за мной!

Парни смутились, будто воришки. Гена уловил это и успокоил их:

– Я – ни слова! Никому! А что, пускай платят!

– Ладно, – Бреус расслабленно махнул рукой, – давайте просто к стене, чтоб не мешал под ногами, – и они, пыхтя и напрягая вены на лбах и шеях, потащили пятисоткилограммовую махину к стене, удивляясь, как у них хватило сил затащить ее сюда.