Текст книги "Грузинские народные новеллы"

Автор книги: Александр Глонти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Термин «коса» – плешивый (безбородый, лысый), думается, вошел в грузинский народный эпос недавно, скорее всего из арабской языковой стихии. Арабский термин мог проникнуть в грузинский язык двумя путями: непосредственно или посредством персидского или турецкого языков. Оба пути достаточно вероятны, так как слово распространено в персидском, турецком, во всех языках турецкой группы, в армянском языке. По нашему предположению, термин проник в грузинский язык непосредственно, устным путем, в эпоху начала распространения мотивов цикла «Тысячи и одной ночи».

Плешивый лгун, как персонаж, встречается в эпосе многих народов Востока (арабском, персидском, турецком, азербайджанском, армянском, казахском, киргизском).

В персидском эпосе плешивец олицетворяет ленивого, пронырливого, лживого человека. Плешивые лгуны обманывают как друг друга, так и честных людей. Примером может служить персидское народное фабльо «Два плешивых лгуна»{40}40
  Персидские народные сказки. Подбор, перевод, примечания и вступительная статья А. А. Ромасковича, М.-Л., 1934, стр. 273-287.


[Закрыть].

В турецком народном эпосе наибольшую популярность приобрело фабльо «О девяти плешивых лгунах»{41}41
  Турецкие народные сказки, под ред. Н. К. Дмитриева, Л., 1939, стр. 486-492.


[Закрыть]. Жили девять братьев-землепашцев, у самого богатого было двадцать пар быков, у самого бедного – одна, но бедный получал такой же урожай, как и богатые. Богатые сговорились и хитростью вынудили бедняка заколоть быка. Бедняк взял бычью шкуру и понес в город. Случайно завладел несметным богатством, а дружкам сказал: за каждый волосок быка взял золотой. Плешивцы обманулись, зарезали своих быков, да никакого золота не получили. Тогда они связали бедняка, сунули в мешок и решили бросить в колодец. Плешивец-бедняк ухитрился вылезти из мешка, а на свое место посадил пастуха и завладел его стадом. Плешивцы утопили в колодце пастуха. На другой день разнесся слух: плешивец-бедняк вывел из колодца стадо овец. Богатые плешивцы попрыгали в колодец и утонули. По другому турецкому варианту, плешивец поставил своему работнику условие: работай, да не сердись, осердишься – убью. Работник изловчился и перехитрил плешивца, а все его богатство развеял. Эти же мотивы лежат в основе прекрасного армянского народного фабльо «Три безбородых плута и Яро». Три плута выторговали у Яро корову за цену теленка. Яро отомстил им: обыкновенного осла продал за мечущего золото, обыкновенного зайца – за богатого повара, а простой нож – за волшебный ножик{42}42
  Армянские сказки, М.-Л., 1933, стр. 101-109.


[Закрыть].

В фольклоре восточных народов плешивец во всех случаях злой обманщик. По одному из киргизских фабльо, Алдаркосе в пути застигла ночь, и он остановился в близкой ему семье. Приняли его хорошо, но еду дали простую, а мясо спрятали. Ночью хитрый Алдаркосе украл мясо и убежал из дома. Дорогой обманул пастухов и завладел их стадами{43}43
  Киргизские народные сказки, Фрунзе, 1944, стр. 35-45.


[Закрыть]. По другому киргизскому фабльо, советник хана Кенжебай сказал Алдаркосе: если не сумеешь меня обмануть, расскажу о твоем проступке хану! Алдаркосе не растерялся и отвечал: я забыл дома орудия лжи, одолжи мне своего коня, и я привезу их. Сел на коня и был таков! Так же одурачил он и богача Кочпасбая, которому за пять овец продал волка, выдав его за упавшего с неба ягненка. По казахскому варианту фабльо, Алдаркосе ходил в изорванной шубе, но делал вид, будто совсем не чувствует холода; холод, мол, входит в дыры и выходит из них, а тепло остается! Он так убедил в этом богатого путника, что тот дал ему за его лохмотья новую дорогую шубу. Богач не скоро понял, как облапошил его Алдаркосе{44}44
  Казахские народные сказки, М.-Л., 1933, стр. 101-109.


[Закрыть]. Но Алдаркосе не всегда достигает желаемого успеха. По одному из киргизских фабльо, он поплатился за зло, причиненное своему работнику.

Мотив лгуна из восточного фольклора распространился и в западный. Отдельные его эксцерпты зафиксированы Клоустоном в английских фацециях XVI в., и анонимно его знает немецкий, французский, чешский, польский, русский народный эпос и эпос других народов (Братья Гримм, Болте-Поливка). В русских сказках функцию плешивого лгуна нередко исполняет солдат. В варианте, опубликованном А. Афанасьевым, отмечено: солдат одурачил на рынке крестьянина, купив у него быка за цену козла.

Варианты фабльо в разное время опубликованы в сборниках М. Азадовского, Д. Зеленина, Н. Ончукова, Д. Садовникова, Б. и Ю. Соколовых, А. Смирнова, И. Худякова{45}45
  М. К. Азадовский. Сказки Верхнеленского края, I, Иркутск, 1924, стр. 22; Д. К. Зеленин. Великорусские сказки Пермской губ., Птрг., 1914, стр. 21; его же: Великорусские сказки Вятской губ., Птрг., 1915, стр. 115; Н. Е. Ончуков. Северные сказки, СПб., 1918, стр. 131, 269; Д. Н. Садовников. Сказки и предания Самарского края, СПб., 1884, стр. 32; Б. и Ю. Соколовы. Сказки и песни Белозерского края, М., 1915, стр. 46; А. И. Смирнов. Сборник великорусских сказок, «Архив Русск. геогр. общ.», I и II, Птрг., 1917, стр. 315; И. А. Худяков. Великорусские сказки, I, М., 1860, стр. 30.


[Закрыть].

В индийском сказочном эпосе роль лгуна исполняет фальшивомонетчик. Широко распространено и популярно остроумное фабльо на языке хинди «Монах и четыре фальшивомонетчика», в котором рассказ о том, как монах купил козла и тащил его на спине. Четыре фальшивомонетчика сговорились выманить у него козла. Первый пошел навстречу монаху и попенял ему: что это ты собаку таскаешь на спине? Другой повторил: такой святой и носит на спине собаку! Монах стал сомневаться: может, и вправду вместо козла ему подсунули собаку! Спустил козла со спины и повел рядом с собой за веревку. Третий спросил его: на охоту идете, отче, с собакой? Четвертый поинтересовался, почем собака куплена. Монах опешил, бросил козла фальшимонетчикам, а сам побежал к торговцам{46}46
  Индийские сказки, М., 1955, стр. 96-97.


[Закрыть]. В индийском эпосе зафиксировано несколько вариантов этого фабльо. Один из них вошел в «Килилу и Даману». Содержание его сводится к следующему: один человек купил овцу. За ним пошли воры. Один спросил: эй, почтеннейший, откуда ведешь собаку? Другой: видно, на охоту собрался? Третий: почем купил собаку? Путник засомневался, оставил овцу, а сам побежал назад к продавцам{47}47
  «Килила и Дамана», под ред. Ал. Барамидзе и П. Ингороква, Тб., 1949. стр. 318-319.


[Закрыть].

В туркменском народном эпосе роль плешивого лгуна исполняет Гумалак-бай{48}48
  Туркменские сказки, Ашхабад, 1948, стр. 185-189.


[Закрыть], в чеченском – Цазик{49}49
  Сборник сведений о кавказских горцах, V, стр. 42.


[Закрыть], в якутском – обманщик{50}50
  Якутский фольклор, тексты и переводы А. Попова, М., 1936, стр. 175-177.


[Закрыть], в удмуртском – обманщик{51}51
  Удмуртские народные сказки, Ижевск, 1948, стр. 153-157.


[Закрыть], в монгольском – Ментеши{52}52
  Очерки с.-з. Монголии, IV, стр. 236; Г. Н. Потанин, Восточные мотивы в средневековом эпосе, М., 1889, стр. 489.


[Закрыть], в венгерском – лгунишка Петр{53}53
  Венгерские народные сказки, М., 1953, стр. 177-184.


[Закрыть], в грузинском, кроме плешивца, старик (А. Глонти. Новеллы), в абхазском – шкуродер{54}54
  Абхазские сказки, Тб., 1956, стр. 148-152 (на груз. яз.).


[Закрыть], в осетинском – лгун{55}55
  Осетинские сказки и легенды под ред. А. Глонти, 1957, стр. 168.


[Закрыть] и т. д., двойников которых мы находим в турецком, туркменском, узбекском, осетинском, французском, немецком и др. народном эпосе.

Плешивый лгун и его двойники – земные, реальные люди. В их образах обобщены такие черты, как зло и хитрость. Практика реальной жизни породила этот образ в фольклоре почти всех народов. Но у каждого народа облик его приобретает своеобразные черты. Мы не располагаем сведениями, которые позволяли бы предполагать заимствование. По функции и формам поведения плешивый лгун, с первого взгляда, напоминает бродячий персонаж, но это лишь на первый взгляд, и даже сходство терминов не означает тождества персонажа грузинского и других восточных народов. Сравнительное изучение материалов убеждает в том, что лгун из грузинских народных фабльо не точная копия персонажей подобного же типа из фольклора других народов. У них разные характеры и лишь одна общая черта – все они безбороды и лживы. Образ лгуна почти везде местного происхождения и носит самобытные, колоритные черты. Даже в действиях, где, казалось бы, мог проявиться заимствованный мотив, они все же сохраняют свой национальный облик. Лживость – зло, которое в быту разных народов проявляется по-разному. Распространение слова «коса» в языках и фольклоре восточных народов можно сравнить с распространением слова «хулиган» на западе. Хулиган – фамилия английского офицера, прослывшего в XIX в. действиями, которые в настоящее время называют хулиганскими. Но разве это значит, что до XIX в. подобных явлений не было? Безусловно, зло это существовало и до XIX в., существует и сейчас. Оно сопутствует классовому обществу. Термин получил широкое распространение потому, что обобщал реальные явления, характерные для жизни всех народов. Поскольку зло не локализуется в одном месте, носители его не могут носить одинаковый характер. Таковы же причины распространения слова «коса».

Само по себе олицетворяемое словом «коса» зло в Грузии, безусловно, существовало и до проникновения в грузинский язык этого слова. Зло это возникло в грузинских племенах, очевидно, тотчас же после того, как сложилось частнособственническое общество, и особенно широкое распространение приобрело в пору, когда уже сложились антагонистические классы. Феодальная иерархия предоставила злу особенно благодатную почву, а капиталистические отношения использовали его как один из испытанных способов угнетения трудящихся. Изучение генезиса лжи, как зла, дает возможность сделать аналогичный вывод и на материале жизни других народов. Поэтому грузинские народные фабльо цикла плешивого лгуна так же самобытны и колоритны, как самобытны и колоритны они в устном творчестве других восточных народов.

В эпосе некоторых древних народов Востока образ лгуна облечен в мифологические одеяния и носит менее реалистический характер.

В монгольском эпосе, например, лгун выглядит несколько демоничным. Там он носит имя Балин-Сенге и имеет двойников в лице калмыцкого Балин-Сенге, тангутского Аку-Ртомба, бурятского Молонте-лгунишки{56}56
  Г. Н. Потанин. Восточные мотивы в средневековом эпосе, М., 1899, стр. 467-469.


[Закрыть]. Эти персонажи монгольско-тибетского эпоса, в отличие от грузинского плешивого лгуна, носят мифическо-религиозный характер, в то время как в грузинском фольклоре они земные, реальные люди. Балин-Сенге достигает успеха лишь путем лжи. Он побеждает даже божество ада. Но сам он ни волшебник, ни обладатель божественной силы, он обыкновенный лжец. Это наводит нас на мысль о том, что облечение обыкновенного лгуна-человека в мифические одежды, должно быть, – вторичное, позднее явление. Изначально персонаж, вероятно, везде был реальным лицом.

В волшебных сказках, как известно, роль хитрецов-лгунишек обычно исполняют животные. В грузинском народном эпосе с большой, художественной силой разработан аллегорический образ хитрой лисы. В турецком и монгольском эпосе ее функцию исполняют летучая мышь и сова{57}57
  Г. Н. Потанин. Восточные мотивы в средневековом эпосе, М„ 1899, стр. 476-479.


[Закрыть]. В русском и вообще славянском эпосе в роли хитреца-обманщика выступают, кроме лисы, вор Климка, младший брат Сенька, солдат и др.{58}58
  И. Н. Жданов. К литературной истории русской былевой поэзии. Изв. Киевского университета, № 3, 1881, стр. 84, № 4.


[Закрыть].

Как мы убедились, тема плешивого лгуна в грузинском народном творчестве распространена очень широко. Грузинские фабльо этого сюжетного цикла представляют собой непосредственное отражение местной реальной жизни и являются самобытными произведениями. Заимствованными можно считать такие детали, как потопление пастуха, присвоение стада (или табуна), и мотив двух зайцев (или шакалов), широко распространенные в эпосе как восточных, так и западных народов. Бродячие мотивы в грузинском народном творчестве тоже приобретают самобытный, колоритный оттенок. Образ лгуна возник в грузинском фольклоре в период создания частнособственнического общества и приобрел разновидности в феодальный период. Тема лжи и пронырливости имеет интернациональное распространение. У отдельных народов она разработана очень оригинально, и фабльо, реализующее ее, носят самобытную форму и содержание.

35. Иваника и Симоника (стр. 107) – «Иваника да Симоника». Сказитель Еквтимэ Долидзе, село Тхинвали Махарадзевского района, 23. VII. 1936 г. (Гл., Новеллы, стр. 177-182).

36. Дочь крестьянина (стр. 111) – «Глехис кали». Сказитель Фида Квицинадзе, с. Бершуети Горийского р-на, 21. I. 1940 г. (Гл., Новеллы, стр. 188).

37. Жена крестьянина (стр. 114) – «Глехис цоли». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 18. I. 1938 г. (Гл., Новеллы, стр. 167). А-А, 880.

38. Царь и царевич (стр. 118) – «Хельмципе да миси швили». Сказитель Малакиа Бибинейшвили, село Тобахча Чохатаурского района, 22. VII. 1935 г. (Гл., Гурийский фольклор, стр. 186 187).

39. Про трех работников (стр. 120) – «Сами моджамагире». Сказитель Фида Квицинадзе, село Бершуети Горийского района, 29.1 1940 г. (Гл., Новеллы, стр. 273-275).

40. Про старика (стр. 123) – «Берикаци». Сказитель Како Хинтибидзе, село Цителмта Махараздевского района, 8. VIII. 1936 г. (Гл., Гурийский фольклор, стр. 243-245).

41. Вдова и купец (стр. 126) – «Квриви кали да вачари». Сказитель Фида Квицинадзе, село Бершуети Горийского района, 2. 2. 1940 г. (Гл., Новеллы, стр. 303-304). Вариант: «Вдова и черт» (журн. «Акакис кребули», № 1, 1899, стр. 39-40).

42. Богач и бедняк (стр. 127) – «Мдидари да гариби». Сказительница Бабине Думбадзе, село Цителмта Махарадзевского района, 10. VIII. 1936 г. (Гл., Гурийский фольклор, стр. 228-229).

43. Хозяин и работник (стр. 129) – «Батони да моджамагире». Сказитель Дмитрий Кипшидзе, село Брети Карельского района, 16. XII, 1939 г. (Гл., Новеллы, стр. 205-206).

44. Лодочник и ученый мудрец (стр. 130) – «Мецниери да менаве». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 10.1. 1938 г., (Гл., Новеллы, стр. 187-188).

45. Купец и мужик (стр. 131) – «Глехи да вачари». Сказитель Давид Нозадзе, село Али Хашурского района, 23. VII. 1948 г. (Гл. Новеллы, стр. 148-131). Варианты: «Хитрый мужик» (Русские народные сказки, М., 1952, стр. 143-445), «Як мужик попа дурив» (Укр. нар. казки, К., 1954, стр. 277-279). А-А, 1540.

46. Сын мельника и три плешивых лгуна (стр. 134) – «Мецисквилис важишвили да сами коса». Сказитель Василий Хрикули, село Цирколи Ленингорского района, 10. VII. 1952 г. (Гл., Новеллы, стр. 266-269).

47. Злая старуха (стр. 137) – «Ави дедакаци». Сказитель Вано Какашвили, село Урбниси Карельского района, 23. X. 1949 г (Гл., Новеллы, стр. 195-197).

48. Три слова (стр. 139) – «Сами ситква». Сказитель Дмитрий Гелашвили, село Мцхетиджвари Хашурского района, 31. VII. 1948 г. (Гл., Новеллы, стр. 174-176).

49. Бубенщик (стр. 142) – «Медаире» (журн. «Акакис кребули» («Сборник акакия»), XII, 1898, стр. 56-59; (Гл., Новеллы, стр. 305-308). А-А, 1361, 1537.

Неверная жена, изменница – персонаж многих оригинальных грузинских народных фабльо. Она то обманывает мужа, то завладевает всем его имуществом, а самого выдворяет вон. Неверная жена как персонаж встречается не только в новеллах, но и в волшебных сказках. Неверная жена может быть у господина и у князя, у купца и торговца, чиновника и охотника, крестьянина и ремесленника.

Из фабльо цикла неверной жены в первую очередь следует отметить записанного в Картли «Бубенщика». Женщина спровадила мужа и развлекалась с полюбовником. Раз ночью постучался к ним бубенщик и попросил пустить переночевать. Женщина впустила гостя и постелила ему за дверью. Неожиданно явился муж женщины. Она посадила полюбовника в кувшин, спрятала его подарки, а сама встретила мужа. Муж разбудил бубенщика и позвал к столу. У бубенщика была сорока. Он прижал ее, и она застрекотала. Хозяин спросил: что это она говорит? А бубенщик отвечает: там припрятаны курица, индейка да вино, доставайте и ешьте! Принесли они все и съели. Сорока опять застрекотала. Что это она? – спрашивает хозяин. Налейте, говорит, в большой кувшин кипятка и выкупайте меня. Посадили сороку в кувшин и залили кипятком. И сорока сварилась, и полюбовник. На другой день женщина дала бубенщику сто червонцев, чтобы похоронил ошпаренного («Акакис кребули», XII, 1898, стр. 56-59).

В еще более темных красках показан сатирический образ неверной жены в остроумном фабльо «Разряжусь по-кахетински», записанном в с. Чалатке в 1899 г. А. Мерквиладзе. Муж решил съездить в Кахети и нарядиться там по-кахетински. Жене только того и нужно было. Позвала она к себе попов. Сперва явился один, потом второй, а там и третий. Женщина спрятала попов на чердаке, а сама встретила мужа, нарядившегося по-кахетински. Муж вдруг увидел попов, выглядывавших с чердака, подумал, что это черти, выстрелил с перепугу из ружья и прикончил всех троих. Утром женщина попросила солдата похоронить попов и посулила пять рублей. Солдат побросал попов в реку. Пошел назад, видит – поп едет на лошади. Подхватил и его, и тоже в реку. Женщина все видела, да поделать ничего не могла. Отдала солдату пять рублей (Арх. фолк. отд № 468).

В грузинском фольклоре встречаются и другие разновидности мотива неверной жены. Жена притворяется больной, посылает мужа за лекарством, а сама развлекается с полюбовником. Жена притворяется больной, говорит мужу: принесешь мне снега среди лета – исцелюсь, нет – умру. Муж отправляется раздобывать снег. Путник учит его уму-разуму, и он прогоняет изменницу-жену{59}59
  Т. Разикашвили. Грузинские народные сказки, Тб., 1909, стр. 62.


[Закрыть].

Многие из этих мотивов, естественно, питаются непосредственно из народных источников и являются отражением реальной жизни, но значительная часть все же родилась на литературной почве. Широкое отражение в литературе мотив получил в эпоху средних веков. Проник он и в апокрифическую литературу, однако наиболее ярко проявился в жанре басни. Изменница, неверная жена появилась не только в фацециях и фабльо, но и проникла в солидные художественные произведения. Достаточно вспомнить живое воплощение ее в образе Фатьмы в гениальной поэме Шота Руставели.

Далеко уходит мотив неверной жены и в письменной литературе. Восходит он к индийскому сборнику «Панчатантра», сохранившему много сюжетов с участием неверной жены. Один из них – «Обманутый тележник» – таков: у тележника была красавица жена по имени Камадамино («пленительница бога любви»). Она изменяла мужу. Муж заподозрил ее и однажды сказал, что уезжает на несколько дней. Жена проводила мужа и позвала полюбовника. Муж пробыл целый день в лесу, а вечером вернулся, прокрался в дом и спрятался под ложем, раздумывая, обоих ли убить или одну жену. Женщина, подходя к ложу, ударилась ногой о голову мужа, почуяла неладное и сердито сказала полюбовнику: не прикасайся ко мне, я верная жена своего мужа. Когда изумленный полюбовник спросил, для чего ж она его звала, женщина лукаво ответила ему: сегодня я ходила молиться в храм богини Чандики, услышала ее голос и попросила сто лет жизни для мужа. Богиня сказала: если сегодня уложишь в его постель другого, смерть не коснется его и он проживет еще сто лет. Так вот, пусть исполнится пророчество богини! – и обняла полюбовника. Муж извинился перед женой и стал ее верным слугой{60}60
  «Панчатантра», перевод с санскрита и примечания А. Я. Сыркина, М„ 1958, стр. 227-228.


[Закрыть].

Параллели новеллы из «Панчатантры» имеются и в индийских сказках. Прекрасный образец их, например, – индийское народное фабльо «Купец и его жена». Некий купец уехал торговать и отсутствовал шесть лет. Его красавица жена завела себе полюбовника. Купец решил испытать ее. Сговорился с одной старухой, что если она устроит ему встречу с какой-нибудь женщиной, он даст ей двадцать червонцев, а старухе – десять. Старуха искала-искала, никого не нашла во всей деревне. Наконец пришла к жене купца, и та согласилась пойти. Жена узнала своего мужа, подняла крик, собрала народ, вот, говорит, муж вернулся, да где остановился. А я столько лет хранила ему верность. Народ обвинил мужа{61}61
  Индийские сказки, М., 1955, стр. 140-141.


[Закрыть].

В «Панчатантре» имеется и другой вариант цикла неверной жены. У одного из брахманов была неверная жена. Полюбовнику пекла сладкие лепешки, а мужа держала впроголодь. Однажды муж спросил жену, куда она таскает лепешки. Жена ответила лукаво: в храм, в жертву богине. Муж, чтоб проверить, отправился в храм и спрятался в нем. Жена спросила сила богиню: что мне нужно сделать для того, чтобы мой муж ослеп? Муж, изменив голос, отвечал ей: корми его сладкими лепешками! Жена так и сделала. Однажды муж вскрикнул: ах, ослеп я, ничего не вижу! Жена обрадовалась и позвала полюбовника. Брахман избил его до полусмерти, а жене отрезал нос и выгнал из дому{62}62
  «Панчатантра», там же, стр. 239-240.


[Закрыть].

Этот сюжет с небольшими изменениями проник в удмуртскую народную новеллу «Охотник и его жена»{63}63
  Удмуртские народные сказки, Ижевск, 1948, стр. 143-144.


[Закрыть].

Образ коварной жены-изменницы впервые нашел отражение именно в древнейшем индийском шедевре «Панчатантра» и оттуда проник в устное творчество европейских и азиатских народов. От «Панчатантры» идет и мотив изменницы жены и вора, столь популярный в нашей новеллистической литературе. В «Панчатантре» зафиксирована такая редакция мотива: у старика купца была молодая жена, которая не любила его. Однажды они лежали по обыкновению спиной друг к другу, как вдруг в дом проник вор. Жена испугалась и прижалась к старику мужу. Купец обрадовался и сказал вору: уноси, что хочешь, я сегодня счастлив. Вор отвечал ему: если жена опять не захочет обнимать тебя, я приду снова.

Сюжеты «Панчатантры», как известно, устным путем и через переводы распространились в Персию, а затем и в Европу. Исследователи фольклорных сюжетов считали, что мотив неверной жены распространился в Европе и Азии именно через «Панчатантру».

В совершенно оригинальном виде предстает этот мотив в древнеегипетском эпосе. Почти трагически звучит новелла «О двух братьях». Два брата пахали землю. Старший послал младшего к своей жене за семенами. Невестка расчесывала волосы и даже не поглядела на деверя. Парень взял мешок и собрался идти назад. Тут невестка повернулась, остановила его и сказала: куда ты спешишь, брось мешок, отдохни час со мной. Деверь удивился и не остался. Сердитый ушел он, но брату ничего не сказал. Вечером хитрая женщина расцарапала лицо и тело и пожаловалась мужу, что будто деверь хотел часок отдохнуть с ней и она из-за этого убьет себя. Старший брат стал точить нож, чтоб расправиться с младшим{64}64
  Сказки и повести Древнего Египта, М., 1956, стр. 73-78.


[Закрыть].

Древность этого сюжета не вызывает сомнений.

Сюжеты неверной жены с литературной редакцией зафиксированы и в «Килиле и Дамане», в основу которой легли новеллы «Панчатантры».

Мотив неверной жены можно отнести к получившим интернациональное распространение. Он известен во всем мире. М. Азадовским и Н. Андреевым перечислено более 180 вариантов, записанных в ряде стран Европы, России, Сибири, Северной Америке, на острове Родосе, в Германии, Дании, Франции. Известный исследователь сюжета В. Андерсон считает, что его французские варианты сложились не ранее XV века.

Как мы видим, мотив неверной жены распространен во всем мире. Фабльо этого цикла – различного происхождения. Все они насыщены бытовым содержанием и реалистически рисуют события и явления. В творчестве многих народов фабльо этого цикла отличаются натуралистичностью.

Книжное происхождение значительной части их не вызывает сомнений. Об этом свидетельствует и то, что они очень широко представлены в «Панчатантре», «Декамероне» Боккаччо и в образцах басенного жанра.

50. Мужик и три ученых мудреца (стр. 146) – «Сами мецниери да глехи». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 11.1. 1938 г. (Гл., Новеллы, стр. 186-187).

51. Завет змеиного царя (стр. 148) – «Гвелта хелмципис андердзи». Сказитель Давид Нозадзе, село Али Хашурского района, 23.VII. 1948 г. (Гл., Новеллы, стр. 202-204).

52. Змея и мужик (стр. 150) – «Гвели да глехи». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 12.1. 1938 г. (Гл., Новеллы, стр. 197-199).

53. Человек и змея (стр. 152) – «Гвели да каци». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 12.1. 1938 г. (Гл., Новеллы, стр. 199-202).

54. Муж и жена (стр. 155) – «Цол-кмари». Сказитель Кола Дзеркорашвили, село Цирколи Лениногорского района, 10.VII. 1952 г. (Гл., Новеллы, стр. 154-155).

55. Господь-бог и Христос (стр. 156) – «Гмерти да Кристе». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района. 15.XII. 1937 г. (Гл., Новеллы, стр. 191-192).

56. Про мужа с женой (стр. 158) – «Цол-кмрис амбази». Записано Т. Разикашвили (Т. Разикашвили. Грузинские народные сказки, I, Тб., 1951, стр. 84-86; Гл., Новеллы, стр. 152-154).

57. Мужик-тертый калач и разиня поп (стр. 160) – «Гамокекили берикаци да кекечи мгвдели». Сказитель Нестор Чхаидзе, село Чибати Ланчхутского района, 30.VII. 1935 г. (Гл., Гурийский фольклор, I, стр. 162-167). Перевод новеллы («Про жадного попа и ловкого старика») Н. Долидзе впервые был опубликован в 1937 г. (Грузинские сказки, перевод Н. Долидзе, под ред. М. Чиковани, Тб., 1939, стр. 322-331; также: Грузинские народные сказки (Сто сказок), перевод Н. Долидзе, под ред. проф. М. Я. Чиковани, Тб., 1954, стр. 155-161; Тб., 1971, стр. 117-121). Второй перевод (М. Бирюковой) см. Грузинские народные новеллы, составление, предисловие и примечания А. А. Глонти, Тб., 1970, стр. 153-158. А-А, 1520.

58. Поп и дьякон (стр. 167) – «Мгвдели да диакони». Сказитель Барнаб Талаквадзе, село Гвабрати Махарадзевского района, 21.VII. 1936 г. (Гл., Новеллы, стр. 245-247).

59. Поп и бедный мужик (стр. 170) – «Мгвдели да гариби глехи». Сказитель Симон Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 15.1. 1938 г. (Гл., Новеллы, стр. 344-345).

60. Дьякон – безбородый обманщик (стр. 172) – «Косаткуила диакони». Записано в селе Акети Ланчхутского района А. А. Глонти, 5.VII. 1935 г. (Гл., Гурийский фольклор, стр. 189-192).

61. Этакий и Хуже Этакого (стр. 177) – «Амисанаи да амисвареси». Сказительница Фати Глонти, село Двабзу Махарадзевского района, 18.VIII. 1933 г. (Гл., Гурийский фольклор, стр. 149-151). А-А, 1138.

62. Поп и красавица попадья (стр. 180) – «Мгвдели да ламази поподиа». Сказитель Симон Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 19.XII. 1937 г. (А. А. Глонти. Картлийские сказки и легенды, Тб., 1948, стр. 221-224). Вариант: «Царевич и златокузнец». (Народные песни и сказки, собранные Г. Натадзе, Тб., 1950, ст. 149-153).