Текст книги "Голод богов (1)"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
Так. От меня ждут, что я растопчу проектор, как злую гадину. Уже через час пожалею об этом, буду ругать себя последними словами, наконец, позвоню Пашке, попрошу у него и первую и вторую серию… Да, и мне можно будет преспокойно сдать проектор с «подлянкой», потому что я уже напрочь потеряю нюх, да и вообще чувство реальности. К тому же, я наверняка поругаюсь с Кирой… Или с Экс… Нет, к черту Экс. Это – Кира. Все. Точка. Потому, что если это не она, значит, я ради миража закопал в землю двадцать тысяч человек. Нет, опять неправильно. Получается, я ради Киры их закопал… А завтра я ради нее разрушу город. Ад и дьяволы! Что я делаю? Что я вообще здесь делаю, в этом сраном Арканаре? Может, поговорить с ней, все же? Или сначала с Бромбергом? Рассказать ему про кино… Стоп. Успокойся, дурак. Не суетись. Что бы ты сейчас не сделал – это будет глупость. Потому, что в таком состоянии ничего умного сделать невозможно. Так что сиди спокойно, дурак и, главное, ничего не делай, пока не успокоишься… Ну, помогло вроде. Начал успокаиваться.
Теперь, слушай сюда, благородный дон. Я тебя сейчас буду спрашивать, а ты мне будешь отвечать. Понял? Молодец.
Вопрос первый: для чего тебе впихнули это кино?
Ответ: чтобы я сделал нечто.
Вопрос второй: что именно?
Ответ: не знаю, но точно не то, что я собирался делать.
Вопрос третий: что ты собирался делать до того, как посмотрел кино?
Ответ: я собирался сообщить Бромбергу, что со мной вышли на связь. Я собирался проверить посты. Я собирался провести ночь с Кирой. Я собирался обсудить с советом план штурма. Я собирался взять Нард.
Вопрос четвертый: можешь ли ты теперь заставить себя делать ровно то, что собирался?
Ответ: Могу. Все кроме одного. Я не уверен, что смогу провести ночь с Кирой.
Вопрос пятый: почему?
Ответ: Потому, что это – не Кира.
Так, благородный дон. Команды распускать нюни не было. Была команда действовать по заранее разработанному плану. Ишь какой разборчивый: «Кира – не Кира, могу – не могу». Прямо Гамлет «to be or not to be». Начальству виднее, кто тут Кира и с кем to be. Про кино никому не слова. Проектор спалить до состояния золы – мало ли, что там встроено. Вопросы есть? Вопросов нет. Тогда на счет раз – подобрать сопли, на счет два – исполнять приказ.
Ух! Ни фига, как я себя построил! В лучших традициях боевого легиона.
** 10 **
… У вас уставший вид, Антон, – заметил Бромберг, – что-нибудь случилось?
– Гости приходили.
– Кто?
– Павел. Он же – дон Гуг.
– Понятно. Предлагал вернуться в лоно истинной веры в базисную теорию феодализма?
– Нет. Просто посмотрел на меня.
– И все? – удивленно спросил Бромберг.
– Практически. Просил связаться с ним, если что. Передал привет от… общей знакомой.
– Что за привет? От какой знакомой?
– Слушайте, Айс, это очень личное. И это абсолютно не ваше дело.
Доктор Бромберг поморщился.
– Меня не интересует ваша личная жизнь. Просто любой предмет, который вам здесь могут передать, обязательно будет содержать…. Любой. Понимаете?
– Понимаю. Не маленький. Вон он догорает, этот «любой предмет».
Антон кивнул в сторону маленького костерка.
– Я не спрашиваю, что это было, но лучше бы вы вообще не брали его в руки.
– Чтобы на мне побыстрее поставили крест? Нет, черта с два. Пусть думают, что я весь в сомнениях.
– Сомнениях о чем? – насторожился Бромберг.
– О королях и капусте, – буркнул Антон, – если вы заметили, Айс, я тут изображаю Аттилу во главе орды гуннов. Думаете, я всю жизнь об этом мечтал?
– Извините, Антон. Я понимаю, как вам хреново…
– Не понимаете. Но это и не важно. Что со мной собираются делать?
– Пока вопрос не решен, – сказал Бромберг, – и, что существенно, пока не вышел за пределы института.
– Сколько у меня еще есть времени?
Доктор Бромберг покачался в своем любимом кресле. Посмотрел на потолок.
– Думаю, три – четыре дня. И, думаю, с вами попробуют поговорить еще раз. Может, пригласят вашу «общую знакомую». Или будут предлагать какие-то варианты для вас и Киры.
– Понятно. Но если будет планироваться похищение…
– Я буду знать за сутки, – сказал Бромберг.
– За сутки – это хорошо, – мечтательно произнес Антон, – сутки это почти вечность.
– Есть еще одна новость.
– Какая?
– Цоган, арканарский наместник попросил в Ордене подкрепления, – Бромберг помедлил и добавил, – Великий магистр дает ему стотысячную армию. Через семь дней она соберется в Баркане, за два дня погрузится на корабли и выдвинется к Арко. Кроме того, у наместника есть еще около пятнадцати тысяч – гарнизон Арко. Сто пятнадцать тысяч. Такой армии здесь не бывало со времен Вторжения.
– И не будет, – спокойно сказал Антон.
– Почему? – удивился доктор.
– Потому что семь дней да еще два на погрузку и минимум два дня ходу до Арко. Одиннадцать. А я возьму Арко через восемь дней.
…
Оставив Бромберга в полном недоумении, Румата пошел проверять посты. Проверял качественно, с непременной раздачей командной брани, пинков и подзатыльников – ему совсем не понравилось то, с какой легкостью Пашка, или дон Гуг, оказался в расположении войска. Конечно, никакой пост Пашку бы не удержал, но что даже в рожок прогудеть не успели – это непорядок.
Закончил он это дело далеко за полночь – и отправился искать Киру. Искать, впрочем, долго не пришлось. Потому что он услышал ее голос очень издалека. Кира пела. Казалось бы негромко, но очень чисто и звонко. Так, как здесь никогда не пели. А, может, пели, да только очень давно, сотни лет назад – в те времена, в которые были написаны древние манускрипты, так восхищавшие высокоученого доктора Будаха.
Румата пошел, ориентируясь на голос, и вскоре наткнулся на толпу слушателей…. Воины, хвостом вас по голове. Отсыпаться перед штурмом надо, кто не в карауле – а не по холмам шастать и песенки слушать. Ну, да ладно. Не буду ругаться. Очень уж красиво поет Светлая Посланница. Вот и заслушались солдатики. Что ж, фиг с вами, ребята. Слушайте. Только меня пропустите поближе. Пропустили, тихо расступаясь перед ним и тут же смыкаясь за его спиной. Кира сидела у костра. В руках у нее был небольшой инструмент, похожий на далекого предка всех земных гитар, балалаек и банджо. А песня… Песня была похожа на древнюю шотландскую балладу, только слова местные. Из того простонародного наречья, которое является родным языком и для жителей предгорий, и для всех здешних земледельцев по обе стороны границы.
Румата устроился в сторонке и молча слушал… Вот кончилась одна баллада – и началась другая…. Потом третья. Сколько же она их знает?
Знала она их, видимо много – но, похоже, петь уже устала. Положила инструмент на землю, потянулась мягким, грациозным кошачьим движением.
– Ну, все, родные мои. День завтра не простой – пора всем отдохнуть.
Повздыхали ребята и стали расходиться в разные стороны. Остались лишь Кира и Румата.
– Привет, любимая.
– Здравствуй, любимый, – она подошла и положила руки ему на плечи, – ты опять разговаривал с духами?
– Да. И посты проверил. На всякий случай.
– Устал?
– Немного.
– Вестовой был от отца Кабани. Катапульты подойдут еще до полудня.
– Добро, – сказал Румата, – значит, к ночи Нард будет наш.
– Не слишком торопишься? – осторожно спросила она.
– Не слишком. Через девять дней мы должны взять Арко. Потому что через одиннадцать там будет высаживаться орденская армия.
– Большая?
– Сто тысяч.
– Тебе так сказали духи?
Он молча кивнул.
– Сто тысяч – это много, – заметила Кира.
Некоторое время Румата сосредоточенно молчал. Потом, четко разделяя короткие рубленные фразы, произнес:
– Если у нас будут сутки. Хотя бы одни сутки. Я утоплю их в заливе. Всех. Как крыс.
… В эту ночь они просто спали. Два очень сильных, но смертельно уставших человека, каждому из которых нужно было всего – ничего. Выныривая из беспокойного, полного кошмарами, сна, почувствовать теплое дыхание другого и услышать: Спи, любимый, все хорошо. Спи любимая, все хорошо.
Утром подошли огнеметные машины, а вслед за ними – катапульты.
Ровно в полдень они были расставлены на позиции и Румата буднично приказал начать обстрел. Лениво взметнулись длинные «лапы», выбросив бочонки с зажигательной смесью. Через четверть часа последовал второй залп. Третий. Четвертый…
Над городской стеной появились сначала отдельные сизые клубы, а через два часа дым повалил как из огромной печной трубы.
– Скоро попробуют сделать вылазку, – заметил дон Пина.
– Вы так полагаете? – спросил Румата.
– Я уверен. На месте коменданта, я бы попытался внезапно атаковать и разрушить катапульты. Тогда появляется шанс дождаться подкрепления.
– Но шанса на самом деле нет.
– Нет, – согласился Пина, – но комендант этого не знает. Кроме того, как видите, я приказал расположить ландскнехтов так, чтобы их боевые возможности были не столь заметны для не сильно сведущего человека.
Действительно, ландскнехты как будто бы в совершеннейшем беспорядке расположились на травке, являя своим видом полную неготовность отразить какую-либо атаку.
– Надеюсь, дон Пина, вы строго указали командирам, чтобы они не пытались в случае чего преследовать отступающих?
– Только остановить противника. В наступление не переходить. Таков был приказ, – спокойно ответил дон Пина, и спросил – Светлый, вы действительно не намерены штурмовать город?
– Не намерен, – подтвердил Румата, – к вечеру город сдастся и так.
– Или сгорит целиком, – заметил дон Пина, взглядом знатока оценивая густоту поднимающегося над городом столба дыма.
Румата пожал плечами. Ему было решительно все равно взять Нард или просто сжечь. Тем временем, ворота начали медленно открываться, а подъемный мост пополз вниз.
– Вот и вылазка, – сообщил Пина, – я оказался прав … Как внушительно смотрелся кавалерийский полк, на рысях рванувшийся из ворот. Буря и натиск. Впрочем, какой там натиск.
«Эх, парни, не на ту войну вы попали» – подумал Румата.
Проскакав две трети пути и набрав скорость, кавалерийская лава налетела на скрытые в высокой траве «спирали Бруно». Это на Земле они так назывались – а здесь, наверное, их назовут спиралями Кабани… Или спиралями отца Кабани.
Петли колючего железа мгновенно опутывали ноги коней, валя их на землю. Всадники вылетали из седел. А вот заработали огнеметные машины, пристрелянные по линии заграждения.
Кто упал – те уже не поднимутся, а те, кто прорвался, представляли собой жалкое зрелище. Одуревшие от дыма, не успев даже нацелить пики, они выскочили прямо на шахматный строй ландскнехтов – и завертелась карусель сверкающей стали. Теперь уже пики и вовсе бесполезны. Крутятся железнобокие, что твой уж. Мелькают двуручные мечи, с легкостью перерубая ноги боевых скакунов. А упавших всадников добивают и вовсе мимоходом…
Ну вот – все и кончено. Стоят ландскнехты среди еще шевелящегося месива порубленных туш, с ног до головы забрызганные кровью. Отдуваются шумно. Ждут.
Только нечего уже ждать. Чуть больше сотни всадников, все, что осталось от полка, некоторое время бестолково мечутся между завесой дыма и железным строем. Затем, с удивлением обнаружив, что никто не собирается ни добивать, ни преследовать их, осторожно удаляются в сторону ворот.
А по городу, тем временем, продолжают работать катапульты. Привычные к тяжелой монотонной работе крестьяне подкатывают все новые бочки с жидким огнем. Изредка останавливаются и пытаются разглядеть сквозь постепенно рассеивающийся над местом битвы дым, что же там с городом.
Ну, вот. Теперь, вроде, видно. Ух и зрелище. Нард горит весь целиком. Кое-где языки пламени взлетают выше стен. Интересно, – гадают бойцы – там вообще кто-нибудь живой остался, или поджарились все, как поросята на противнях?
Оказывается, остались. Вот снова открываются ворота. Снова вылазка? Нет, скачет один всадник, на пике белый лоскут трепещет.
– Прекратить обстрел, – командует Румата, – я поеду, послушаю, чего хочет предложить нам этот благородный дон.
Встречаются они посреди поля.
Парламентер отчаянно трусит, но виду не показывает. Спрашивает уверенно:
– Я – брат Гок, уполномоченный коменданта. С кем я буду разговаривать?
– Я – дон Румата Эсторский. И ты, любезный, будешь не разговаривать, а слушать меня. Очень внимательно, запоминая каждое слово. Сейчас я собираюсь пообедать. К тому времени, как я отобедаю, на этом поле должны находиться все жители города до единого человека, включая членов магистрата с ключами и печатями. Отдельно должен быть построен весь гарнизон, включая коменданта. Все оружие должно быть сложено на земле. Рядом должно быть сложено все золото из городской казны, из гарнизонной казны и из церковных запасов. Если вы не успеете всего этого сделать, я сотру Нард с лица земли вместе со всеми, кто там находится.
Румата постоял, проводив глазами окончательно перепуганного брата Гока, а затем отправился обедать. Он не сомневался в том, что его ультиматум будет выполнен так быстро, как это только возможно.
И действительно – через какой-то час на поле уже стояла внушительная толпа, а чуть поодаль – около тысячи уцелевших орденских вояк в своих неизменных черных плащах с закрывающими пол-лица капюшонами.
– Так, – сказал Румата, – плащи, башмаки и ремни снять и сложить в кучу.
Дождался пока распоряжение будет выполнено. Жестом подозвал ближайшего из холопских тысячников и распорядился:
– Оружие и золото – в обоз. Этих – разбить по двадцать человек, усадить на землю и приставить надежную охрану. За разговоры – бить по шее, но не насмерть. За попытку встать или бежать – смерть на месте. Коменданта и офицеров – отвести в сторону и связать по одному. Развести костер побольше. Все.
Тысячник поклонился.
– Будет исполнено, Светлый.
Румата кивнул в ответ и направился к небольшой группе членов магистрата, безошибочно выделив их в толпе горожан по сравнительно богатой одежде. Подошел стремительно, так что они отшатнулись.
– Ну, почтенные, отвечайте мне, сильно ли пострадал славный город Нард?
В ответ – тишина.
– Кто старший?
После некоторой заминки вперед выступил дородный дядька с медной цепью на пузе.
– Как звать?
– Вага, – прогудел дядька.
– Знавал я одного Вагу, прозвище Колеса, разбойник был изрядный, – мимоходом заметил Румата, – так что молчишь, почтенный Вага? Язык проглотил?
– Не я это, – испуганно ответил тот, – обознались вы, благородный дон. Сроду я не разбойничал, зерном торгую, и отец мой зерном торговал, всякий подтвердит.
– Я о другом тебя спросил, почтенный Вага. Я спросил, что с городом.
– Так ведь сами видите, благородный дон. Считайте, все сгорело, только стены да печные трубы остались.
Видимо, так и обстояло дело – без преувеличений. Пожар постепенно слабел – просто потому, что в городе не оставалось практически ничего, способного гореть.
Тем временем, подъехала Светлая. Легко соскочив на землю, встала рядом с Руматой. Они молча переглянулись. Еще перед штурмом было договорено: он разбирается с военными, она – с гражданскими.
– Сами виноваты, – твердо сказала Кира, – открыли бы сразу ворота и цело было бы все ваше добро.
– Мы бы и открыли, – проворчал кто-то, – так ведь эти в миг бы нас на стене вниз головами развешали.
– А почему они – вас, а не вы – их?
– Так ведь мы – люди мирные…
Румата вздохнул. Все тот же сон. Стоят, как стадо и ждут, кто придет их стричь в следующий раз. Пришли орденские – ограбили. Сейчас вот пришли Светлые, орденских выгнали, город сожгли, и, опять же ограбили. Вернее, начали грабить, а чем закончат – еще неведомо. Может, по пожарищу пройдут и все, что в погребах уцелело, отберут. Может, женщин изнасилуют, а может вообще всех молодых угонят в рабство. Продадут, к примеру, соанцам, на галеры. А чему удивляться? Так всегда. Что с ними делать? А, пусть Кира решает.
– Слушайте, почтенные, – говорила, тем временем, Светлая, – я обещаю, что наша армия никого не обидит и в городе ничего не тронет. Но если хотите нашей защиты – придется вам принести присягу. Теперь – решайте. Как скажете – так и будет.
Дальнейшее Румата слушать не стал – и так все ясно, да и своих дел у него еще было выше крыши.
** 11 **
Комендант ничего хорошего от встречи с легендарным доном Руматой не ждал. Как не прикидывай, дальнейшая судьба виделась хуже некуда. Или продажа на галеры, или в яму, в расчете на выкуп от Ордена. А, может, просто в яму. Насовсем. Говорят, у этих посланцев дьявола, что прозываются Светлыми, золота больше, чем во всем Енгабане, так зачем им какой-то выкуп? А скорей всего, просто сожгут, да и все дела. Вон какой костер развели – на нем в один прием и коменданта и пятерых его оставшихся офицеров спалить можно.
А простых братьев просто переколют как баранов и съедят… Говорят же, что в войске Хозяйки едят пленных. Вроде, от варваров этому делу научились…
Ну вот и сам дон Румата. Идет, не торопится, травинку жует. Что ему сжечь город? Что ему убить тысячу человек?
Подошел. Глянул равнодушно. Негромко спросил:
– Ваше имя?
– Изыди, нечистый!
Румата вздохнул.
– Я поговорить с вами хочу, а вы дурачитесь.
– Не будь у меня связаны руки, я бы с тобой поговорил!
Мелькнул молниеносно извлеченный из ножен меч. Вжжик. Руки коменданта были свободны, а меч также стремительно вернулся в ножны.
– Теперь – поговорим?
– Голыми руками против мечей? – язвительно отозвался комендант.
– Можно и так, – спокойно сказал Румата, – верните этому человеку его мечи.
Сам же стянул свою перевязь и молча передал стоявшему позади тысячнику.
Комендант жадно схватил мечи. Он не верил своим глазам. Враг просто отдавал себя в его руки. Стоял в трех шагах, спокойный и безоружный. Мало того, еще и улыбался… Другого такого случая не будет! Выпад… Меч пронзил воздух. Теперь враг стоял справа. Как он там оказался? Нет, не уйдешь! Поворот и выпад… Снова в воздух – а враг теперь слева. Еще выпад… еще…
…Комендант колол и рубил воздух. Пот лил с него градом. Стоявшие вокруг воины Хозяйки сопровождали каждый его бессмысленный удар обидным ржанием и улюлюканьем.
«Это действительно демон, – пришла мысль, – я, скудоумный, тщусь поразить демона простой сталью».
Комендант остановился и опустил мечи. В последний раз посмотрел в ясное голубое небо. Прочел про себя короткую молитву. Потом тихо сказал:
– Не глумись надо мной. Не позорь перед войском. Убей – и покончим с этим.
Румата заложил руки за спину и улыбнулся.
– Если бы я хотел убить вас – давно бы убил. Но я просто хочу поговорить. О вашей судьбе и судьбе ваших воинов. Итак, ваше имя?
– Тадаш, – тяжело дыша, отозвался комендант.
– Так вот, почтенный Тадаш, я в некотором затруднении. Просто отпустить вас и ваших людей я не могу. Понимаете почему?
Комендант кивнул. Ясное же дело, кто в здравом уме вот так просто отпустит почти тысячу бойцов противника, пусть и обезоруженных.
– Возиться с пленными у меня нет ни времени, ни желания – продолжал враг, – моя армия готовится к маршу на Арко. Это вы тоже понимаете.
Комендант снова кивнул.
– И что мне остается? – спросил Румата.
Комендант облизнул пересохшие губы. Вопрос-то был простейший. Убить – и все. Он бы поступил именно так. Так что – от него ждут, чтобы он сам огласил смертный приговор себе и своим людям? Ведь бывает и хуже. Выколют глаза, отрубят пальцы на руках – и иди на все четыре стороны.
– Вы куда-то не туда думаете, – заметил Румата, будто прочтя его мысли, – на самом деле я предлагаю вам и вашим воинам службу в моей армии.
– Как!?
– Очень просто. Вы все приносите присягу и я распределяю ваших людей по моим полкам.
Тадаш осмотрелся. Его офицеры, потупившись, глядели себе под ноги. А простые братья оживились, в их глазах читалась мольба и надежда… Вот оно, дьявольское коварство… Ну, нет!
– Мы служим Господу нашему, его церкви и Святому Ордену, а не дьяволу и его посланцам! – отчеканил он. Громко, чтобы все слышали.
Румата стремительно протянул руку и сорвал с шеи Тадаша священный трезубец. Играючи увернулся от запоздалого удара меча и сделал рукой легкое, небрежное движение. Комендант остановился, выронил из рук мечи, а затем рухнул так, будто в его теле разом исчезли все кости.
– Приведите его в чувство, – спокойно распорядился Румата, и пошел между кучками сидящих на земле простых братьев, подбрасывая на ладони священный трезубец, будто какую-нибудь мелкую монетку или случайно подобранный камешек.
– Итак, – медленно говорил он, – попробуем разобраться, что же за предмет у меня в руке. Ведь это, наверное, важно, не так ли?
Он резко остановился и указал пальцем на одного из братьев:
…
– Ты! Встать. Два шага вперед.
Юноша с трудом поднялся на затекших ногах и подошел к Румате.
– Как звать?
– Брат Тиба, благородный дон.
– Так что за предмет у меня в руке, дорогой мой Тиба?
– Это… Это трезубец, которым пригвожден был Господь, слава ему.
– Что, вот этим самым? Посмотри на эту штучку, ей разве что мышь можно пригвоздить. Спрашиваю снова. Что у меня в руке?
Брат Тиба помялся и неуверенно сказал.
– Это есть священный символ, которым… Который мы носим в память о нашем Господе…
– Постой, Тиба, – мягко перебил его Румата, – тебе ведь никак не больше двадцати лет, верно?
– Мне девятнадцать, благородный дон.
– Тогда как ты можешь помнить, что было шестьсот лет назад?
– Я знаю от святых отцов…
– А они откуда знают? Им ведь тоже, наверное, не шестьсот лет.
– Из Книги Каты Праведного, благородный дон.
– Ты читал книгу, написанную самим Катой Праведным?
– Нет, благородный дон. Я ведь и грамоте-то не обучен. Нам из этой Книги читают мирные монахи, а мы – монахи военные, наше дело – за веру сражаться.
– Ладно, посмотрим, что в этой книге написано. Эй! Приведите мне быстро какого-нибудь монаха с книгой…
Некоторое время Румата прохаживался между кучками пленных. Присматривался – что за люди. Оказывается, в основном такие же мальчишки, как этот Тиба. Самым старшим от силы лет 25. Что они в жизни видели? Браги кружку да случайную подружку, как говорят у ландскнехтов. Впрочем, у орденских мальчишек и того, наверное, не было. Они же, помимо всего прочего, еще и монахи…. А вот, кстати, и монаха ведут. Ну, продолжим.
– Скажи, дорогой мой Тиба, ведь Ката Праведный не мог написать ничего дурного, верно?
– Конечно, не мог! – радостно согласился юноша. Наконец-то ему задали вопрос, на который легко было ответить.
– И значит, если там написано что-то дурное, это – не настоящая книга Каты Праведного. Так ведь?
– Ну, понятно, что так, благородный дон!
– Таким образом, мы легко проверим, из той ли книги Каты Праведного вам читают, – заключил Румата, и, повернувшись к монаху, сказал – дай свою книгу, почтенный.
Монах был слишком запуган, чтобы спорить.
Полистав книгу, Румата показал монаху место на одной из страниц и велел:
– Читай.
Монах откашлялся и громко начал:
«Говорит Господь.
Вы должны преследовать их, пока не выбьются из сил.
А тогда – убивайте их, сначала мужчин, потом женщин и детей.
Головы их разбейте камнями, чтобы быть уверенными.
После же скот и вещи можете забрать себе.
Но не раньше, чем убьете всех до единого.
И остерегайтесь пощадить хоть одного – а иначе будете прокляты.
И весь ваш род будет проклят до двенадцатого колена…»
– Пока достаточно, – сказал Румата и обернулся к изумленному Тибе, – что-то странное написано в этой книге. Как ты полагаешь, я сейчас поступлю хорошо, если последую тому, что прочитал монах?
– Благородный дон! Прошу, не делай этого, наверное, в книге неправильно переписана страница.
– Ладно, – согласился Румата, снова отбирая у монаха книгу, – посмотрим еще… Читай отсюда.
«Так сказал Господь: Прокляну
И проклял.
И пришли на них,
И мужчин удавили
И женщинам вспороли животы
И детей сожгли огнем
И дома разорили, а землю засыпали солью
Чтобы не росло там ни плодов, ни злаков…»
– Достаточно, – оборвал монаха Румата, – одного я не понял: разбить головы камнями или удавить. Как ты полагаешь, дорогой Тиба?
– Благородный дон! У этого монаха, наверное, неправильная книга!
– Ты так думаешь? Ну, хорошо. Эй, приведите другого монаха.
Как и следовало ожидать, вторая книга практически от первой не отличалась. Отличался монах. Он был совсем уж испуган, читал заикаясь, а Румата намеренно выбрал в книге еще более радикальную главу. К двум рекомендациям «разбить головы камнями» и «удавить» добавилась третья: «сжечь огнем, начиная от стопы».
– Достаточно, – сказал Румата, – похоже, я не зря приказал разжечь костер. Что скажешь, Тиба?
Некоторое время у юноши слишком сильно тряслась челюсть, чтобы он мог произнести членораздельные звуки, но потом он, все же, справился с собой.
– Благородный дон, вели привести какого-нибудь ученого человека! Не может быть, чтобы такое было написано в настоящей Книге.
– Действительно, это неплохая мысль, дорогой Тиба… Вы здесь, дон Пина? Очень кстати. Вас не затруднит найти высокоученого Синду и попросить, чтобы он подошел сюда?
– С удовольствием, дон Румата. Мне и самому интересно, что же на самом деле с этими странными книгами. Я-то признаться, никогда не задумывался, что в них написано. Надо же, сжигать, начиная от стопы. Чтобы просто сжигали – видел, но чтобы вот так… Я, конечно, не силен в богословии, но думаю, это не очень хорошая рекомендация.
– Почему же?
– Много времени займет, опасаюсь, что до утра не управимся – охотно пояснил капитан ландскнехтов, – на мой взгляд, сжигать такую толпу лучше целиком. Но решать, конечно, вам, Светлый.
– Я учту ваше мнение, – любезно ответил Румата, – но давайте все-таки послушаем, что скажет почтенный Синда.
– О, разумеется. По части огненного снаряда почтенный Синда – непревзойденный мастер.
С этими словами дон Пина отбыл.
Эта реплика породила яростный спор среди конвоиров. Одни утверждали, что алхимик уж точно придумает, как быстро сжечь всех пленных в соответствии с Книгой, другие настаивали на том, что все одно, до утра не управиться.
Наконец, появился Синда. Не очень скоро, но своевременно – среди пленных еще не начались истерические припадки, хотя некоторые явно были уже близки к этому.
– Приветствую вас, благородный дон. Мне сообщили, будто вас заинтересовало происхождение Книги Каты Праведного?
– Да, почтенный Синда. Видите ли, эти два монаха вычитали в книге весьма странные вещи и у нас возник спор о том, действительно ли Ката Праведный это написал. У меня, признаться, есть некоторые сомнения…
– Ваши сомнения всецело справедливы, – сказал Синда.
– Вот как? – удивился Румата, – но я же еще не сказал, в какой именно части книги.
– Это вовсе не важно, благородный дон. Как известно, Ката Праведный никак не участвовал в написании той книги, которой пользуются монахи.
– Вы говорите странные вещи, почтенный Синда. Кто же тогда написал эту книгу и где настоящая книга Каты Праведного?
– Эта книга появилась лишь через двести лет после смерти Каты Праведного, при императоре Дескаде. Император приказал, чтобы монахи составили священную книгу – и, разумеется, это было сделано. Сам же Ката Праведный вообще не писал книг.
Среди слушателей прошел нестройный ропот.
– Вы достоверно это знаете?
– Вполне достоверно, – подтвердил Синда, – как известно, Кате Праведному было откровение. Ему открылось, что святые истины нельзя записывать, потому что они сразу превратятся в ложь и святотатство.
– Не слушайте его! – выкрикнул один из монахов.
Румата медленно повернулся в его сторону.
– Ты, кажется, что-то сказал? Если так – очень зря. Потому что присутствующий здесь дон Пина весьма заинтересовался способом сожжения человека начиная со стоп.
– Я… Я молчал.
–.. И правильно делал… Простите, что перебил вас, почтенный Синда. Так что же говорил Ката Праведный?
– Он говорил всего две вещи, дон Румата. Одна – «будьте справедливыми».
– А вторая?
– Вторая – «будьте милосердными».
– И все? – спросил Румата.
– Все, – подтвердил Синда, – если его просили объяснить, в чем справедливость и в чем милосердие, он отказывался, говоря: «зачем объяснять то, что люди и сами знают».
– И книгу он не писал.
– Не писал, благородный дон.
– А вот это? – Румата протянул Синде знак трезубца.
– А это родовой герб императора Дескада. Он повелел делать его оттиск на всех священных книгах.
– Понятно. И здесь обман… Ладно, слушайте меня, парни. Я даю каждому из вас шанс. Каждый, кто будет хорошо сражаться в войске Хозяйки, после войны получит надел земли и денег, чтобы обустроить хозяйство. Кто проявит трусость или нарушит присягу … помните, этот костер разжечь недолго. Решайте – я никого не неволю.
– Я с вами, благородный дон! – пискнул Тиба, – только я не знаю, как присягать. Ордену-то на трезубце присягали…
Румата размахнулся и швырнул трезубец в костер. Затем воткнул в землю меч и сказал:
– На этом будете присягать. Берись за рукоять и повторяй за мной: я, Тиба, свободный человек и воин…
– Я, Тиба, свободный человек и воин…
– …присягаю на верность Хозяйке и Светлым,
– …присягаю на верность Хозяйке и Светлым,
– …чтобы служить им мечом, копьем или иным оружием,
– …чтобы служить им мечом, копьем или иным оружием,
– …сколько потребуется, пока не наступит мир.
– …сколько потребуется, пока не наступит мир, – закончил Тиба.
– Все, боец. Иди вон к тому командиру ландскнехтов, он тебя определит в полк, накормит и даст оружие. А эту пакость, – Румата небрежно ткнул пальцем в знак трезубца, висевший на груди у юноши, – брось в огонь. В войске Хозяйки такое не носят.
Новоиспеченный боец радостно поклонился Румате и побежал к командиру, на ходу срывая шнурок с трезубцем…
– Благородный дон, мы тоже с вами, – прозвучал нестройный хор из нескольких десятков голосов.
«Ну, пошло дело» – подумал Румата…
