Текст книги "Голод богов (1)"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
** 4 **
… Она сидела на берегу широкой заводи, задумчиво глядя в воду. Парнишка молча указал на нее рукой и бесшумно исчез. Некоторое время Румата стоял молча, затем тихо произнес:
– Кира…
Девушка порывисто обернулась и вскочила на ноги.
– Ты?
– Ты? – эхом отозвался он.
Через мгновение она уже повисла у него на шее.
– Ты!
– Ты жива…
– Я так скучала по тебе…
– Я думал…
– Я знаю…
Ее огромные зеленые глаза были так близко… Румата осторожно коснулся губами ее щеки.
– Боишься, что я исчезну? – весело спросила она и отскочила в сторону, – я так похожа на призрак?
– Только что меня обнимали чьи-то теплые руки, – улыбнувшись, сказал он, – у призраков рук нет. По крайней мере, таких теплых и нежных.
– Да? А вдруг тебе просто показалось? Смотри – я исчезаю!
Она развернулась, пробежала три шага и почти без всплеска нырнула в заводь.
– Черт побери… – выдохнул Румата.
Разум подсказывал ему, что человек, не умеющий хорошо плавать, даже технически не сможет вот так красиво войти в воду. А чувства говорили другое: только что она была здесь – и вот ее нет. Только легкая рябь и яркие блики заката на поверхности заводи. Разум был положен на обе лопатки за пару секунд. Румата моментально освободился от сапог и перевязи с мечами, и с разбега нырнул. Вода была чистой и прозрачной, так что он почти сразу увидел девушку спокойно и уверенно плывущую в полуметре под поверхностью.
«Где она научилась? Она ведь городская. Городские здесь, обычно не умеют плавать. Или почти не умеют. Прошло всего два года. Можно за это время научиться?… И как долго она может под водой?.. Прошла уже минута… Черт! О чем я думаю? Я верю, что это – Кира, или нет?…» Он не успел додумать до конца, когда запас воздуха в легких у девушки кончился… Или ей просто надоело. Так или иначе, она вынырнула – и он вслед за ней.
– А вот и благородный дон Румата! – радостно пискнула она, – какой ты забавный, когда мокрый!
– Ничего забавного, – проворчал он, – ты меня напугала.
– Благородный дон поражен в пятку! – развеселившись, она махнула ладонью по воде, обдав его тучей брызг.
– А вот я сейчас надеру кому-то уши! – сказал он, отфыркиваясь.
– Не дуйся, любимый, – Кира подплыла и положила руки ему на плечи, – я просто так счастлива, что хочется дурачиться. Делать глупости, – Она выпрыгнула из воды почти по пояс и крикнула в темнеющее небо: «Румата! Я люблю тебя».
Потом, отплыв чуть в сторону, тихо сказала:
– Вот видишь. Я совсем глупая девчонка, да?
– Совсем, – подтвердил он, – смотри, не замерзни на берегу.
– Не замерзну. Мой дом в двух шагах отсюда и там есть очаг. Угли еще горячие.
… На счет двух шагов она, конечно, погорячилась. Им пришлось основательно пробежаться до небольшой избы, стоящей почти у самого ручья. Лишь только перейдя на шаг, Кира одним движением развязала пояс и сбросила на ветку дерева свою рубаху. Единственное, что оказалось, было на ней надето. Небрежно откинув щеколду, открыла дверь и жестом пригласила Румату войти.
Внутри было тесновато, но чисто и тепло. На полу лежала широкая охапка циновок, застеленная полотном. В углу тускло светились угли в очаге.
Кира проскользнула мимо него, грациозным движением опустилась на циновки, потянулась и сладко зевнула. Потом откинулась на спину, улеглась заложив левую руку за голову и полусогнув левую ногу. Трудно было не любоваться этим гибким телом – красиво посаженная голова, небольшая грудь совершенной формы, плоский живот и изящная линия бедер.
– Мокрую одежду можешь оставить снаружи, – сообщила она, – здесь не воруют. Никогда и ничего.
Так он и сделал. Вернувшись, положил перевязь с мечами у изголовья.
– Ты все такой же красивый, как я тебя помню, – тихо сказала Кира, когда он лег рядом, – а я? Я такая же? Ты вспоминал обо мне?
Теперь она лежала на боку, подперев щеку ладошкой. Огромные зеленые глаза были полны какой-то грустной иронии.
– Конечно, маленькая, – он обнял ее и прижал к себе, – я… Я не мог себе простить, что тогда…
– Не думай об этом, – попросила она.
– Не буду, – пообещал он.
– Неправда. Будешь. Пока не сделаешь то, о чем думаешь с того момента как увидел меня. Так сделай, не бойся, любимый.
Румата нерешительно протянул руку и провел кончиками пальцев по ее шее. Вот оно, маленькое углубление. След от арбалетного болта, пронзившего горло. Провел рукой чуть ниже – и нашел второе такое же углубление, под левой грудью…
– Прости, – прошептал он.
– За что, милый? За то, что ты любишь именно меня, а не похожую на меня женщину? У тебя ведь были другие женщины за эти годы?
– Были, – сказал он.
– Видишь, а твои глаза и твои руки помнят меня. Ты был с ними, а думал обо мне. Я очень счастливая – если, даже далекая и мертвая для тебя, я была больше любима, чем живые, которых ты ласкал. Разве не так?
Вместо ответа Румата порывисто обнял ее. Он целовал ее губы, шею, грудь, живот… Не было никаких других женщин во всей вселенной – только эта. Горячая, как огонь, страстная, любимая. Их тела сплетались в тусклом свете очага.
– Единственная моя…
– Любимый, мне так хорошо.
– Волшебница…
– Еще, я хочу еще… Да…
– Ты… Только ты…
… Сколько продолжалось это безумие? Сколько длится короткая ночь в пору солнцестояния?
За маленьким окошком начинало светлеть небо.
Они лежали рядом, насытившиеся друг другом – но насытившиеся лишь ненадолго.
«Увезти бы ее с собой, – подумал Румата, – просто взять и увезти, ни о чем не задумываясь и никак это не называя. Бывает так или не бывает, что люди просто вместе и никак это не называют? Просто у меня никогда не было такой женщины о которой хотелось думать именно так. О которой просто не получается думать иначе. Ее невозможно представить себе в каком-то определенном качестве. Только так: это – Кира, женщина, которую я люблю».
– О чем ты думаешь? – спросила она, переворачиваясь на живот и, протянув вперед руки, потянулась изящным кошачьим движением.
– О тебе и обо всем, – ответил он, проводя ладонью по ее спине.
– И что ты обо мне думаешь?
– Просто думаю о тебе.
– Так не бывает. Почему ты не спрашиваешь?
– О чем?
– Помнишь, ту последнюю ночь? Я еще нашла книгу отца Гура. Помнишь? Принц полюбил прекрасную девушку-дикарку из-за гор.
– Помню, – сказал Румата и почувствовал, как сердце проваливается куда-то в пропасть.
– Она думала, что он бог, – спокойно продолжала Кира, – но все равно любила его. А чтобы любить бога, надо быть богиней. Иначе нельзя. Поэтому их разлучили, и она умерла от горя. Я плакала – мне казалось, что это про нас с тобой. А ты сказал, что нас не разлучат.
– Да, – эхом отозвался он.
– А потом, когда я выглянула в окно…
– Не надо!
– Надо, любимый. Я выглянула в окно и почувствовала удары. Один и сразу второй. Мне даже почти не было больно. Только очень холодно и свет стал гаснуть. Я еще помню, ты склонился надо мной. Я хотела в последний раз рассмотреть твое лицо и мне было так обидно… Обидно, что оно так быстро темнеет и расплывается. Вот и все, что я помню.
– А… потом? – через силу спросил Румата.
– Я очнулась в доме. Вроде этого. Была слабость и немного больно двигаться. Я все-таки встала, потому что подумала, что если я уже умерла – то надо понять… как… «там». Или, для меня, уже «здесь»? Я еще удивилась, что очень хочется есть – а ведь мертвым, наверное, не должно хотеться есть… Там стоял широкий стол, а на нем – костяной гребень, пастушья флейта и меч. Не совсем такой, как твои – другой. Короткий, широкий из металла, похожего на медь. Мне стало так интересно, что я взяла меч, чтобы рассмотреть получше. Он так легко лег мне в руку – как будто он был моим…. Всегда… Как будто, он давно привык к моей ладони, а моя ладонь – к его рукояти. Мне стало так радостно, что я крикнула что-то… Будто бы слово на чужом языке… Нет, не на чужом, а на своем – только забытом, почему-то. Вот как было. А потом вошли два пожилых варвара, увидели меч в моей руке…. И поклонились. Как кланяются варвары – чуть-чуть и не отводя глаз от лица того, кому кланяются… Так я стала Посланницей.
– Посланницей Хозяйки? – переспросил Румата.
– Посланницей Хозяйки, – повторила она, – Теперь ты все знаешь.
– Кира, что ты затеяла?
– Не сейчас, – сказала она, переворачиваясь на бок и обнимая его – потом. Сейчас со мной любимый мужчина – и я хочу его. И он меня хочет.
Да, это была правда. Он устал от теснящихся в голове обрывков мыслей. Он просто хотел эту удивительную женщину. Его Киру. Единственную во вселенной. А потом было утро. Уже настоящее утро – с ярким солнцем, заглянувшим в узкое окошко и разбросавшим яркие блики по обнаженным телам двух счастливых людей …
… Он проснулся первым. Кира крепко спала, подложив ладошку под щеку. Как тогда. Вечность назад… Тихо, чтобы не разбудить ее, встал и, подобрав мечи, выскользнул из домика.
Оп!
Рукоятки сами скользнули ему в ладони, ножны отлетели далеко в сторону.
Наверное, он смотрелся очень импозантно – совершенно голый, в идеальной боевой стойке – левая нога чуть впереди, меч слева – выставлен, как смертоносное жало, меч справа – готов отразить боковой удар.
Впрочем, нечего было отражать и некого колоть. В двадцати шагах от домика стояли вполне благожелательно настроенные мужички в количестве трех и одна крепкая молодая женщина (та смотрела на благородного дона с особенным интересом – оно и понятно). Все четверо были вооружены – за левым плечом у каждого торчала крестообразная рукоять варварского меча.
Машинально Румата глянул на перевязи. Ну кто ж так делает? Эх, давненько Румата Эсторский не гонял новобранцев.
– Вот что, вояки, – сказал он, стремительно метнув оба своих меча назад, даже не глядя (он и так знал, что они вонзились в бревенчатую стену ровно, даже не дрогнув) и, не спеша, направляясь к ним – если не хотите остаться без башки, слушайте меня внимательно. Начнем с тебя…. Да не дрожи ты, как банный лист. Что это такое? Я тебе в другой раз объясню. А сейчас запоминай. Вот я тебя просто толкнул. Легонько. Хоп – видишь, перевязь соскользнула. А если в бою? Раз – и нет твоей головы. Понял? Подгоняй снаряжение….
А ты что разулыбалась, красивая? Ну-ка быстро достань меч. Ага. Застрял. Все, отставить. Твои дети, если есть – уже сироты, а если нет – то их уже не будет. А почему – поняла? Вот и умница. Тебе та же команда.
Так, теперь ты. Меч достал. Неплохо… Ну, напади на меня. Да нет, по серьезному. Мы тут не шутки шутим… Оп!.. Ну, вставай, что разлегся? Еще раз… Оп!.. Понял теперь? Будешь стоять, как на ходулях – каждый раз так будет…
Ладно. А ты что ржешь, как хамахарский жеребец? Меч достал… Нападай… Оп!.. Вот так. А ведь это голой рукой. Представь, если налокотником, пусть даже кожаным. Как ляжешь – так тебя и затопчут…
Эй, красивая, сними-ка с ветки штаны, да брось мне. А то ты все не туда смотришь и оттого для воинской науки сплошной ущерб. А ты… Да, вот ты. Пока я штаны одеваю, сбегай, принеси мне дубинку…. Какую-какую. Дубинистую, как твоя умная голова. Бегом! Одна нога – здесь. Другая – обратно же, здесь.
… Когда слегка заспанная Кира вышла из своей избушки, потеха уже шла полным ходом. Да и не потеха вовсе – а нормальное учение. Еще семеро мужичков и две молодки подтянулись – и тоже были привлечены к делу.
Впрочем, увидев Киру, все остановились.
– Доброе утро, Посланница, да хранит тебя Небо.
– Доброе утро, родные мои. Смотрю, вы зря время не теряете.
– Стараемся, Светлая. Воинскую науку усваиваем.
– Вижу, что стараетесь, – Кира надела рубашку, завязала пояс и подошла к ним, – что стараетесь, вижу, а что усваиваете – не вижу.
Без всякого стеснения, она обняла Румату и крепко поцеловала в губы. Потом повернулась к остальным.
– Каким должен быть воин?
– Смелым, Светлая, – вякнул кто-то.
– Сытым! – отрезала Кира, – а вы, родные, разве думаете, что благородный Румата сыт? Думаете, всю ночь пироги лопал?
Раздались тихие смешки. Кому-то с треском дали подзатыльник, кто-то куда-то побежал… Минут через десять у ручья было накрыто полотно, а на нем – всякая снедь, горшочки, ковшики, в общем – все, что надо даже не для завтрака, а для основательного обеда.
Румата с достоинством уселся, можно сказать, во главе стола. Кира пристроилась рядом. Лицо у нее было счастливое, а улыбка – исключительно хитрая.
«А что это я делаю, – подумал Румата, – я ведь обучаю армию. Армию, которая завтра ударит на Арканар. А послезавтра… Вообще, черт его знает, что будет. И чему обучаю? Здесь еще через триста лет не узнают всех этих приемов. Ад и дьяволы! Что со мной?»
Он задумчиво откусил здоровенный кусок хлеба с салом и запил основательным глотком пива.
– А не скажет ли благородный дон, что делать, если, к примеру, супостат с конницей летит, а мы – в чистом поле, и кроме мечей с топорами, да пик – ну ровно ничего.
– Сколько лиг до конницы? – машинально спросил Румата.
– Ну, например, пол-лиги.
– Если пол-лиги, значит проспали вы, ребята, свою смерть. Конницу за три лиги даже баран увидит. А если слепой баран – то услышит. Так что считаем, три лиги. Значит, что самое главное для пехоты, когда ее в чистом поле сходу атакует кавалерия?
Он обвел глазами слушателей.
– Строй держать, – нерешительно пробурчал кто-то.
Кто еще скажет?
– Не обосраться, – предположила одна из женщин.
Все дружно заржали.
– Значит так, – подвел итог Румата, – а теперь замолчали все. Один раз объясняю ….
** 5 **
… Ты всех своих тысячников пригласила к завтраку? – спросил Румата, когда «курсанты» разошлись.
– Не всех, – ответила Кира, как ни в чем не бывало, – двое управляют охранением, одна тысяча – на хозяйственных работах.
– Понятно…
Ничего ему было не понятно. Кроме, пожалуй, одного – с ним играют в игру, правил которой не сообщили. И не хотят сообщать.
– Нам еще надо посетить Верцонгера.
– Кого?
– Верцонгера, – повторила Кира, – это самый уважаемый из вождей варваров. Он пригласил тебя, чтобы отдать долг благодарности. Ведь ты спас его сына.
– Когда?
– Вчера.
– А, этот парнишка…
– Теналдор, третий сын и наследник по их обычаю. Не прийти будет неправильно. Они обидятся.
– Да, пожалуй, – согласился Румата. Он прекрасно знал, какое значение придают варвары долгу благодарности. Не меднокожие варвары юга – а здешние варвары-северяне.
– Ну, пошли? – спросила Кира.
– Пошли…
… Верцонгер оказался примерно одногодком Руматы. Он был худощав, подвижен и, судя по скупым, стремительным и выверенным движениям – очень опасен. Не для Руматы, разумеется. Поскольку для Верцонгера Румата теперь был как брат. Дело было не столько в том, что Румата спас юного Теналдора от смерти, сколько в том, от какой именно смерти. По железному кодексу варваров, если бы наследник вождя был удавлен, это было бы чудовищным, нестерпимым оскорблением их роду. Все племя немедленно должно было бы вторгнуться в пределы Арканара и истребить племя обидчика до последнего человека – либо же погибнуть. С учетом размеров Арканара и размеров племени – именно второе, а не первое.
Таким образом, Румата спас все племя Верцонгера – и благодарность должна была быть соразмерной. Фактически она выразилась в том, что после длительной церемонии с непременным участием всех старших воинов и верховного шамана, благородному дону подарили коня и полный набор лучшего варварского вооружения.
Кроме того, теперь враги Руматы автоматически становились врагами племени.
Впрочем, для Вертцонгера это явно не было неудобством – поскольку он все равно был намерен идти на Арканар вместе с армией Хозяйки, а что может случиться в более отдаленном будущем, Вертцонгер не думал – более отдаленное будущее являлось для него понятием столь же абстрактным, как мифологическая битва богов в конце времен.
Все бы ничего, но и Вертцонгер, и юный Теналдор, и верховный шаман несколько раз по ходу разговора невзначай титуловали Румату не «благородным доном» и не «вождем», а «Светлым», что наводило на всякие тревожные мысли.
Церемонно и многословно распрощавшись с варварским вождем, Румата собирался было побродить и подумать над создавшейся ситуацией – но как бы не так. Кира привела тысячу и одну причину, почему он должен немедленно встретиться с вольными капитанами, а проще говоря – с командирами ландскнехтов.
Пришлось идти – ссориться с Кирой из-за пары часов времени ему совершенно не хотелось.
Вольные капитаны оказались ребятами веселыми и выпить не дураками – этакая местная разновидность ронинов. Они были из тех безземельных донов, что считали ниже своего достоинства служить кому-то одному, а вот продавать свой меч тому, кто сегодня больше платит – очень даже этому достоинству соответствующим. А их мечи и мечи их воинов дорогого стоили – подтверждением чему был недавний рассказ дона Тага, баронета Пампа о сражении у излучины Бычьего ручья.
Румату капитаны знали – хоть лично и не встречались раньше: все-таки один из лучших мечей бывшей империи, и вообще живая легенда. Разумеется, это было поводом для массы расспросов о том – о сем. Не был обойден вниманием и одиночный рейд Руматы на арканарский дворец.
«Ад и дьяволы! – восклицал вольный капитан дон Пина, человек бывалый, – все равно я не понимаю, как вы, благородный дон, сумели прорваться через полусотню арбалетчиков! Как бы вы не владели мечами, вас должны были истыкать болтами, что твоего дикообраза!»
После долгих уговоров, Румате пришлось-таки обнажить мечи и, выйдя перед десятком (хорошо, не полусотней и хорошо хоть не с боевыми болтами) арбалетчиков, показать, что в умелого бойца не так-то легко попасть.
Вольные капитаны орали от восторга.
А рассудительный дон Пина не преминул, все же, подпортить Румате настроение, сказав между делом «Ну, понятное дело, если Светлую стрелой не убить, то уж Светлого и вовсе не достать. Так что, мое мнение, что досточтимому магистру Цогану в скором времени полная амба».
Магистр Цоган, был нынешним орденским наместником Арканара, а намек на свойства Светлых был бы понятен даже знаменитому своей феноменальной тупостью мифическому зверю Пэх.
Далее дону Румате было вежливо предложено провести смотр соединенных войск вольных капитанов – с чем пришлось также вежливо согласиться. Ну, разумеется, ландскнехтов оказалось не каких-то одна – две сотни (как докладывали неудачливому маршалу Дирке), а все шестнадцать. И были они далеко не обнищавшие – а совсем даже наоборот.
По крайней мере, вооружены они были куда лучше какой-нибудь герцогской гвардии, да и выучка была не в пример выше.
Закованный в сталь строй рослых пехотинцев с длинными двуручными мечами, полуростовыми щитами и тяжелыми копьями. Слаженно и почти бесшумно он перестраивался по условным командам – данным голосом, звуком рожка или особым взмахом руки. Походная колонна. Шеренга. Фаланга. Черепаха. Шахматный строй – тот самый, который добил маршальскую конницу. Ежи. Снова фаланга. Походная колонна. Черепаха…
«Завтра прибудут еще четыре сотни дона Тиры и три сотни дона Шаруха, – заметил между делом Пина, – Их тоже учить не надо. А вот местных мужичков хорошо бы еще дней двадцать погонять – да жаль, не успеем до срока. До солнцестояния всего ничего осталось».
– А что с кавалерией? – механически спросил Румата.
– С кавалерией – слабо. Девять сотен конных варваров – сила, конечно, но выучки нет. То ли дело варварская пехота – их хоть сразу в строй ставь. Три сотни легкой кавалерии дона Паги, достойно выглядят – но что такое три сотни? Только рейды по тылам, а, скажем, на прорыв вражеского строя сходу их не бросишь. Так что воевать придется больше пехотой.
– Да, сложно будет, – согласился Румата.
– А когда было легко? – усмехнулся вольный капитан, – ничего, война любит смелых.
На том и распрощались – тем более, время подошло к закату. Бойцам уже жратву подвезли, а потом им на боковую положено. Отсыпаться впрок – потом некогда будет.
– Пошли купаться, – весело предложила Кира, с которой вся приличествующая образу Посланницы серьезность слетела через минуту после окончания «обязательной программы» (как обозвал про себя Румата всю сегодняшнюю игру в солдатики).
Понятно, что купание снова завершилось бегом на перегонки до избушки – и далее еще более бурной ночью, чем предшествующая. Предвидя, что и утро будет таким же, Румата предусмотрительно оставил в избушке штаны – так что появился перед ожидающими продолжения занятий тысячниками в более официальном виде, чем в прошлый раз.
В свое время появилась и Кира, а после плотного завтрака отправились смотреть «холопскую» пехоту.
Да. Это, конечно были не вчерашние ландскнехты. Строй не ровный, перестроение медленное, суетливое, хотя – с чем сравнивать. Про себя Румата прикинул, что и такой уровень для средней местной армии – это почти недостижимый идеал. А если бы такая выучка была у одной из многочисленных бездарно загубленных армий Араты Горбатого – то положил бы он в чистом поле все герцогское войско в первом же бою и стал бы… Черт его знает, кем бы он стал. Скорее всего, трупом – свои бы прикончили в ходе борьбы за трон. А может, при известном везении, стал бы герцогом. Его высочество Арата… Интересно, где он сейчас, после потери своей последней армии во время крестьянской войны против ныне здравствующего отца Цогана, наместника Арканарской области Ордена. Если жив – то вряд ли останется в стороне от новой потехи, только вот жив ли?
За этими мыслями, Румата не забывал гонять волонтеров. Четыре часа гонял – с бедняг уже пот градом, но ни одной жалобы. Через несколько дней – в бой. Так что лучше сейчас потерпеть, чем потом порубят, как туши в мясной лавке. Так что желания учиться у них было хоть отбавляй – каждое замечание на лету ловили, даже на насмешки обидные – и то благодарными взглядами отвечали.
«Все равно, как тут не учи, хорошо, если половина этих ребят живыми домой вернется… – с тоской думал Румата, – на то и война, будь она проклята».
Все. Притомились волонтеры. Достаточно на сегодня. А тут как раз и Кира появилась.
– Поехали к водяной мельнице.
– Зачем?
– Там интересно, – загадочно объявила она, – увидишь.
Действительно, стоило ехать. Увидел. Как увидел вместе алхимика и астролога Синду, врача и математика Будаха, а еще эконома и механика Кабани (отца Кабани – до впадения в ересь) – так чуть с седла не упал. Три лучших ума по эту сторону пролива – и в одной точке. Это явно было не спроста. А они вроде и не удивились – по их логике, похоже, выходило, что благородный дон Румата непременно здесь должен объявиться. Вот он и объявился – порадоваться есть чему, а удивляться вовсе даже нечему.
– Ну, господа ученые, показывайте, каким колдовством тут балуетесь, – пошутил Румата.
– Бесовским, благородный дон, каким же еще, – хихикнул слегка подвыпивший Кабани, – вот сейчас покажем тебе, как оно бывает.
И показали.
Чего только они не показали. Не зря корчмарь из «Золотой подковы» говорил, что мол мастеровые уже машины хитрые строят, чтобы стены бить или снаряды всякие бросать. И машины здесь были, и снаряды всякие. Впрочем, не сами машины больше всего поразили Румату, а то, во что превратилась водяная мельница. От колеса шли приводы, раздувавшие меха и махавшие подобием молота. А сами жернова не муку мололи – а уголь древесный и серу с селитрой, привезенные с гор.
«Неужели они тут до пороха и артиллерии додумались»? – решил было Румата. Задал пару вопросов невзначай – и убедился: нет, не додумались. Додумались до другого. До какой-то смеси, наподобие не то греческого огня, не то напалма. Синда, радуясь, как ребенок, освоивший набор юного химика, показывал: хоть ты водой заливай, хоть сбивай огонь полотном – бесполезно. Все сгорит, что вообще по своей природе хоть чуть-чуть гореть может. Эту смесь в глиняные горшки разливали и целыми возами увозили куда-то.
– А чем метать горшки-то? – спросил Румата.
И чего только ему не показали. И баллисты на натяжных тросах, и катапульты на противовесах, и уже вовсе невиданные машины, где снаряд выбрасывался полосой из гибкой стали. Да, гибкая сталь – это, конечно, тоже Синда придумал. А вот как наводить – то уже Будах.
Впрочем, не то, чтобы уж совсем сам додумался, а как сам честно признался, в особенном древнем геометрическом манускрипте вычитал.
Здесь Румата удивился – откуда же древние такое знали?
Тут Будах, по обыкновению, посетовал, что хоть по нынешним временам и хорошее образование у благородного дона, но все-таки не мешало бы еще дюжину уроков у самого Будаха взять. Потому как нынешние ученые монахи, хоть и преподают науки, а сами мало чего знают.
Дальше разговор пошел уже за чашей молодого вина – что было очень кстати. После пары добрых глотков, высокочтимый доктор стал гораздо менее высокопарен и вообще перешел на нормальный человеческий язык.
– Как рассказывают обычно монахи? – спрашивал Будах, и сам отвечал, – Они говорят, что еще 600 лет назад люди были язычниками, бегали голые, ели друг друга и вообще погрязали в немыслимых грехах, как нынешние дикари в дальнем Запроливье. И лишь когда Господь вышел из Питанских болот, и, претерпев страсти, открыл людям глаза на их нечестивый образ жизни – тогда люди стали строить монастыри, а самые благочестивые – уходить в монахи. Эти-то монахи, с Божьей помощью, придумали письмо и счет, а равно всякие иные полезные науки и ремесла, которыми ныне живут добрые люди – и славят Бога. Так ли вам рассказывали, благородный дон?
Румата вынужден был признать, что да, примерно так ему и рассказывали.
– Такое мнение, – продолжал Будах, – явно невежественное. Вот например, ваш род, благородный дон, насчитывает приблизительно 400 лет.
– 423 года – машинально поправил Румата, – столько прошло тех пор, как император Гафор пожаловал эсторские земли Румате I в свободное владение. Но наш род гораздо древнее.
Что-что, а эсторскую генеалогию Румата знал наизусть.
– Пусть так, – легко согласился Будах, – а было ли во времена Гафора меньше искусств и ремесел?
– Да нет, наверное. Скорее уж больше.
– А при его прадеде – язычнике, Литене Великом, объединившем империю 517 лет назад?
– Тоже, наверное, нет, – сказал Румата, – такие дворцы, как при императоре Литене, нынешние архитекторы вряд ли смогут построить.
– Значит ли это, – продолжал высокочтимый доктор, прикладываясь к своей чаше, – что все искусства и ремесла возникли всего за 80 лет, причем не язычниками, а богобоязненными людьми, каковые во времена Литена находились в униженном состоянии, а порой даже преследовались за свою веру?
– Нет, конечно. Мой двадцать второй предок, Гета, осел в Эсторе при короле Мераде, у которого служил центурионом. Было это 641 год назад. От построенного им дома сохранился только портик, на цоколе которого высечена дата. Построен этот портик с таким искусством, что и поныне украшает лужайку перед эсторским замком.
– Значит, искусства, науки и ремесла придуманы язычниками, – заключил Будах, – а монахи лишь усвоили лишь немногое из тех записей, которые после оных язычников остались. Таким образом, они ничего к знаниям не прибавили, а наоборот, многое сокрыли, а еще больше – утратили по невежеству.
За столом воцарилось молчание. Только что сказанное было больше, чем бунтом. Больше, чем ересью. Больше, чем святотатством. Оно было больше, чем все преступления вместе взятые.
– Мы все – Синда, Кабани, я, – вернулись сюда по приглашению Светлой (тут он отвесил поклон Кире), когда она сказала, что позволит нам взять те древние книги, которые она изымет в монастырях. Невежественные монахи даже не могли прочесть то, что в них написано – они просто прятали книги – сидели на них, как собака на сене, не умея воспользоваться и не желая отдать другим.
Румата залпом допил свою чашу, встал и прошелся взад-вперед. «Эх вы, экспериментальные историки, хвостом вас по голове! Где же ваша теория исторических последовательностей и поступательного развития? Оно же не развитие, а деградация. И мы все это видели – все до одного, кто здесь работал!»
– Мы нашли, – продолжал уже Кабани, – что каждое следующее поколение монахов было невежественнее предыдущего. Я изучал монастырские хозяйственные книги – и видел, что даже знание арифметики приходило во все больший упадок. Нынешнее поколение монахов уже вынуждено считать, рисуя черточки по числу предметов счета…
«А что мы? – спрашивал себя Румата, – Мы, как последние идиоты, тащили здешнее общество вперед, в еще большую деградацию. А надо было… Что? А черт его знает! Думать надо было, а не изрекать благоглупости про неизбежную эпоху мракобесия перед поворотом к светлому будущему. Маленькую такую эпоху – лет 1000 с хвостиком. А мы-то, глаза на выкате, грудь колесом: пройдем 1000 лет за 500, ну, а если честно – то за 700. Слава нам – великим делателям прогресса!»
– Слушайте, отец Кабани, а во что они верили? Язычники, которые все это придумали?
Ответом ему был дружный смех.
– Что? – не понял он.
– Светлый! – продолжая смеяться, выдавил из себя Синда, – это лучшая шутка за последние четверть века! Во что! Ой, помогите, я сейчас лопну!
«Надо поговорить с Бромбергом, – понял Румата, – лучше бы сегодня, или в крайнем случае завтра. Под любым предлогом смыться хотя бы на час и поговорить.»
