Текст книги "Голод богов (1)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Скорее – последнее.

Конечно, у него около трех с половиной тысяч всадников, а ландскнехтов от силы тысячи полторы. Но, во первых, это – ландскнехты, бойцы, каждый из которых стоит двух, а то и трех. А, во-вторых, эти метательные машины…. Так или иначе, быстро прорваться не удастся – а если завяжется длительный бой, то в спину ударят катапульты…

Что остается?

Магистр Боза оценил расстояние до облака пыли, отмечавшем приближение вражеской армии… Да, вот он, единственный шанс: уходить вперед и направо, по полям, вдоль леса. Причем делать это надо немедленно – пока враг еще не подошел достаточно близко, чтобы мог успеть бросить свою кавалерию наперерез. Раненых и тех, кто лишился коней, нам придется оставить – ну, что ж, на то и война. Мы будем молить Господа, чтобы дал им уйти живыми или хотя бы умереть легко. Нам же еще предстоит пробиваться к Ируканской границе полями и проселками, через территорию с враждебным населением…. А теперь – вперед!

…

… Светлая! Они атакуют! – крикнул Йона, указывая на конную лаву, выезжающую из-за частоколов.

– Нет, почтенный Йона, – спокойно возразил дон Тира, – они бегут.

– Бегут вперед? – удивился бывший мельник, хоть и ставший полковником, но еще не освоивший некоторых премудростей военной тактики.

– Они бегут туда, – пояснил дон Тира, рисуя пальцем в воздухе длинную дугу, – я бы тоже так сделал, не дожидаясь, когда мышеловка захлопнется.

– И мы дадим им уйти?

– Не беспокойся, мой добрый Йона, – спокойно сказала Светлая, – их там встретят. А нам надо всего лишь не дать им вернуться… Дон Пага, где вы?

– Здесь, Светлая! – рявкнул вольный капитан, появляясь из завесы колышущейся пыли, будто чертик из коробочки и картинно поднимая на дыбы своего серого жеребца. Покрытый шрамами, вечно улыбающийся, в любой момент готовый броситься в любую драку, лучший наездник среди вольных капитанов Запроливья.

– Возьмите шесть сотен кавалерии, следуйте за ними на почтительном расстоянии и, когда они ввяжутся в бой, ударьте им в спину.

– В бой с кем? – вежливо поинтересовался дон Пага. Сама по себе мысль ударить по многократно превосходящим силам противника, казалось, совершенно его не смущала.

– Сами увидите, – строго сказала Светлая, – и помните, атаковать не раньше, чем они хорошенько завязнут. Ваша легендарная удаль пусть потерпит немного. И еще. Ни один из них не должен уйти живым.

– Будет исполнено! – рявкнул вольный капитан и бросил коня в галоп.

…

… У дона Кси и Араты Горбатого была своя манера воевать и свои приемы. Простые, но действенные. Те, которым можно за считанные часы обучить озлобленных, но ничего не смыслящих в ратном деле крестьян.

Орденская конница неслась по, казалось бы, пустому лугу, когда перед ними из высокой, по пояс рослому человеку, травой, внезапно поднялись неровные ряды угрюмых людей, вооруженных длинными вилами, баграми, рогатинами и косами, наскоро переделанными в пики.

Эти люди шли день и ночь с одной-единственной целью: убивать тех, кто совершил единственное, чего нельзя простить никому – ни человеку, ни даже богу. Тех, кто надругался над самой землей, над всем тем, что родит земля и над всеми бесчисленными поколениями тех, кого кормила земля и кого она принимала в свой срок…

– К бою! – крикнул магистр Боза, вырывая меч из ножен… Успел подумать: «бесполезно, их не меньше двадцати тысяч». А потом думать было уже некогда – началась жестокая сеча.

Первые ряды неумелого крестьянского ополчения пали почти сразу, иссеченные длинными мечами и затоптанные копытами, сами не нанеся противнику ощутимого урона. Но стремительный бег конной лавы замедлился – и этого было достаточно, чтобы она завязла в плотной массе человеческих тел. Тут преимущество обученных орденских кавалеристов было сведено к минимуму. Лишенные подвижности, сражаясь в одиночку против троих – четверых противников, они были обречены. Но эта обреченность придавала им сил – с отчаянием людей, которым совершенно нечего терять, стиснув зубы, они отчаянно рубили направо и налево. Даже сброшенные с коней, они, порой, ухитрялись встать и рубить, рубить, рубить… пока удар в спину багром, рогатиной или просто засапожным ножом не укладывал их на землю вторично и уже окончательно…

Вот конница еще замедлилась… Потом – остановилась, завязнув в месиве живых, мертвых и искалеченных человеческих и конских тел.

И вот тогда, сзади, раздался рев шести сотен глоток:

– Светлые! Светлые! Бей! Руби!

Сильна и искусна была кавалерия дона Паги, даже разбавленная вдвое бойцами из варваров Верцонгера. Здесь каждый умел стрелять с седла из короткого лука и биться верхом, с мечами в обеих руках, управляя конем лишь движениями коленей.

Исход дела был решен и так, но внезапный удар в спину орденской коннице превратил битву в побоище. Позже дон Пага за чаркой вина скажет, что, мол, не меньше тысячи этих горе-вояк от сохи благодаря его ребятам заново родились в этот день – иначе лежать бы им изрубленными на том поле. Как легли в этом страшном бою более восьми тысяч крестьян… Но это все будет потом – а сейчас его кавалеристы рассекали ряды противника и гонялись по полю за теми из вражеских всадников, кто пытался спастись бегством…. Солнце еще не перевалило за полдень, когда все было кончено. Осталось огромное поле, заваленное вперемежку изуродованными человеческими телами и конскими тушами. Где-то стонали и хрипели раненные. Тучи мясных мух слетелись на запах свежей крови. Среди всего этого, маленькими группами устало бродили крестьяне, вытаскивая своих и добивая чужих…

Кто-то из ополченцев, по традиции, заработал полновесную золотую монету, принеся на пригорок, где расположились командиры, отрубленную голову магистра Бозы.

– Может, принести ее Посланнице или Румате? – задумчиво спросил вольный капитан, – что скажете, дон Кси?

– Даже и не знаю, – также задумчиво ответил тот, – Посланнице как-то неудобно, видите, как неряшливо отрублено?

– Да, – согласился дон Пага, переворачивая голову носком сапога – сразу видно, крестьянин рубил. В три удара, и все три – косые. Да еще щека отсечена и один глаз выбит… Может, лучше дону Румате?

– Дону Румате не надо, – вмешался Арата, – он почему-то этого не любит. А тем более, она действительно серьезно испорчена.

– Значит, совсем негодная голова, – заключил вольный капитан и, небрежным пинком ноги, отправил голову магистра Бозы в ирригационную канаву.

** 21 **

… Если бы Румата задержался с высадкой хоть на четверть часа, ему не досталось бы ни одного пленного. Вышедшие из леса ночные охотники дона Кси с расстояния полсотни футов деловито расстреливали последних орденских солдат, сбившихся в кучки и полностью утративших волю к сопротивлению.

При появлении дона Руматы они остановились и нестройным хором прокричали:

– Слава Светлым!

Румата по-имперски отсалютовал мечом и распорядился:

– Старшего – ко мне.

Вскоре явился здоровенный детина, грудь – колесом, борода – лопатой.

– Меня звать Илг-Обжора, – пробасил он, – Вы посылали за мной, Светлый. Я к вашим услугам.

– Почтенный Илг, я намерен приобрести у вас четверых пленных.

– Этих, что ли? Отдам не дорого. Ну, скажем, по четыре золотых.

– Идет, – сказал Румата, – дайте мне этого, этого… и вон тех двоих.

– Сейчас сделаем, – Илг махнул рукой сопровождавшим его парням с алебардами и они немедленно начали отделять выбранных Руматой людей от остальных.

– Я чего подумал, Светлый… Может, возьмете еще одного, вот этого, для ровного счета? Как раз двадцать монет получится. Видите у него нашивка? Это – сотник, может, пригодится.

– Хорошо, беру и сотника тоже, – согласился Румата, отсчитывая монеты.

Стороны остались довольны сделкой, так что «ночные охотники» проводили отплывающую ладью все тем же кличем:

– Слава Светлым!

А потом, не торопясь, расстреляли оставшихся вражеских воинов, рассудив, что этих-то уж точно никто не купит.

…

Переправившись на левый берег, где уже был оборудован вполне сносный лагерь, Румата приступил к допросу пленных. Начал с самого слабого и запуганного. Этот почти ничего не знал. С его слов выходило, что всех солдат напоили каким-то особым питьем, после которого они заснули крепким сном в Баркане, а проснулись уже здесь, у реки K°. Еще трое почти слово в слово повторили его рассказ, добавив, впрочем, некоторые немаловажные подробности.

Как оказалось, великому магистру было откровение свыше: к нему явился ангел и сообщил, что весь Арканар проклят богом за поголовное отпадение от церкви, а также за обращение к языческим демонам и врагу рода человеческого. Ангел повелел собрать армию, которая чудесной силой будет перенесена в Арканар, чтобы покарать дьяволопоклонников, сжечь огнем их капища и пресечь на корню сатанинские ритуалы, оскорбляющие бога.

Далее конклав предстоятелей публично отпустил идущим на священную войну все грехи, как прошлые, так и будущие, в знак чего каждому солдату был вручен серебряный нагрудный трезубец, освященный в благодатных родниках, что близ Питанских болот.

Располагая всей этой информацией, Румата взялся за сотника. Этот оказался крепким орешком и говорить отказывался наотрез. Вернее, он говорил – но его речь сплошь состояла из апелляций к всевышнему и проклятий в адрес Руматы и всех присутствующих. Присутствующим это довольно быстро надоело и они выразили единодушное мнение, что если сотнику как следует прижечь пятки, то он сразу же станет гораздо более пригоден для беседы по существу.

Румата вышел из положения иначе: с помощью отработанного приема психодинамики перевел сотника в состояние транса, после чего тот стал отвечать на вопросы быстро и охотно.

Собственно, он добавил достаточно мало к уже известному, но одна деталь все-таки оказалась существенной – если не для Руматы, то для всех остальных. Как выяснилось, конклав предстоятелей от имени всей церкви особо проклял «нечестивый и блудный обычай поклонения траве тао», а поля, «где оная трава произрастает» объявил «дьявольскими капищами, подлежащими истреблению огнем вместе со всеми мужчинами и женщинами, там пребывающими». Именно этим, по словам сотника, армия и занималась – разумеется, не в ущерб укреплению лагеря и несению караульной службы.

Румата окинул взглядом остальных, слушавших этот рассказ – и прочел в их глазах такую лютую ненависть, какой, наверное, не встречал ни разу в своей жизни.

«Да, – подумал он, – тот, кто в качестве бога, посоветовал великому магистру и предстоятелям поступить подобным образом, подложил им грандиозную свинью. Впрочем, лучше один раз увидеть…»

– Я хочу увидеть все своими глазами, – спокойно сказал он, – ты, сотник, поедешь со мной и покажешь все места, где вы это сделали.

– Я – с тобой, Светлый, – тут же заявил Верцонгер.

К ним тут же пожелали присоединиться командиры «ночных охотников».

Они переправились на другой берег и почти сразу наткнулись на подошедшие основные силы войска Хозяйки. Разумеется, во главе его была Кира с неизменной свитой из холопских полковников.

Узнав, куда собрался Румата, она, не задумываясь, сказала: «поеду с тобой, – и, обращаясь к полковникам, добавила, – вы тоже едете с нами».

Рядом с первым же полем их ждали крестьяне. Вышли всей деревней, включая стариков и маленьких детей, и ждали. Давно ждали. Знали, что Светлые должны придти – и не ошиблись. Они стояли у межи, не осмеливаясь ступить на оскверненную землю. Они просто молча проводили глазами Светлых и их свиты, когда те двинулись осматривать картину случившегося.

… Сама лоза горит с трудом, но если поджечь легкие каркасы из сухих жердей, по которым она вьется, жара оказывается вполне достаточно. Обратившись в горящие угли, они падали, выжигая то, что внизу. А внизу были не только нежные цветы тао. Там были юноши и девушки, пришедшие сюда по древнему обычаю, чтобы на один день и одну ночь слиться друг с другом, слиться с землей, слиться с цветами тао – ростками сердца земли… Конечно, они пытались выбраться из-под горящих каркасов – но их уже ждали. И с размаху пригвождали к земле специально приготовленными длинными хорошо заостренными колами. Немногим посчастливилось умереть сразу, на других же, кто еще подавал признаки жизни, насыпали кучки горящих углей. Эти умирали долго… Некоторые – так долго, что палачам надоело ждать. И тогда развели костры, куда волокли за ноги обожженных, истекающих кровью, но еще живых людей…

Светлые и их свита долго стояли посреди всего этого, не говоря ни слова. Первым нарушил молчание дон Тира:

– Светлый, вы знаете, кто приказал это сделать?

– Великий магистр и конклав предстоятелей, – ответил Румата.

Вольный капитан кивнул головой и спокойно сказал:

– Надо идти войной на Метрополию и убить их всех. Отдавшие такой приказ, не должны жить.

– Я тоже пойду, – буркнул Верцонгер.

– Едем к следующему полю, – распорядилась Кира. Голос ее был жестким, как стук гальки в морском прибое.

Они поехали. Толпа крестьян шла за ними.

На следующем поле было то же самое, будто они сделали круг, и вернулись.

– К следующему, – сказала Кира.

Толпа идущих за ними крестьян выросла вдвое.

– К следующему…

Весть о приходе Светлых непостижимым образом успела облететь все окрестности. С каждой пройденной лигой, все больше и больше людей следовало за ними, подтягиваясь с разных сторон большими и малыми группами.

… Когда они возвращались с четвертого поля, от безликой толпы крестьян отделился крепкий и худощавый старик с морщинистым, как сушеное яблоко лицом.

– Дозвольте сказать вам несколько слов, Светлые, – скрипучим голосом произнес он.

Румата кивнул:

– Говори, добрый человек.

– Вы – Посланники, вы знаете нашу землю с незапамятных времен. Когда люди только пришли в Запроливье из неведомых мест, вместе с ними пришли и вы. Люди в те времена еще не знали земли, а земля не знала их. Вы поставили на первом поле первые крепления для лозы, и лоза выросла, но плодоносить не могла – потому что сердце земли еще дремало. И тогда вы легли на землю в тени лозы и любили друг друга весь день и всю ночь. А когда встало солнце, навстречу ему раскрылись цветы тао. Сердце земли проснулась, а лоза впервые дала плоды. Так было…

Он замолчал ненадолго, чтобы отдышаться, а затем перешел к главному.

– В шести лигах выше по реке, между холмами, есть очень старое поле. Оно маленькое и не очень-то удобное, поэтому его давно забросили. Оно порядком заросло, поэтому его и не нашли… Но там еще осталось лоза и там еще цветет тао. Вы еще можете успеть.

Кира сосредоточенно кивнула головой.

– Сила Светлых велика, – сказал он, – вам не потребуется много времени. Вам надо только напомнить земле о себе и о том, как прекрасна жизнь, чтобы сердце земли забилось сильнее.

Кира снова кивнула и повернулась к Румате.

Он тоже кивнул: ну, понятно, Светлые теперь в каждой бочке затычка.

– Я проведу вас туда, – снова заговорил старик, – мы успеем к закату.

…

Румата напрасно думал, что крестьяне останутся здесь. Ничего подобного – вся толпа двинулась за ними и остановилась лишь на границе того самого заброшенного поля.

«Да, – подумал он, – неприкосновенность частной жизни, похоже, на сегодня отменяется. Впрочем, какая тут частная жизнь, если надо напоминать земле, что жизнь прекрасна и все такое».

Кира же восприняла присутствие множества зрителей, как нечто, само собой разумеющееся. Она задержалась лишь для того, чтобы несколькими непринужденными движениями стряхнуть с себя одежду.

Румате оставалось лишь сделать то же самое. Мечи, однако, он не оставил – взял с собой. Привычка. Как сказал однажды по этому поводу барон Пампа: «благородный дон без одежды – обнаженный, а без оружия – голый». Вот так.

Наверное, это было против правил, но, разумеется, никому из окружающих и в голову не пришло что-либо возразить.

Мнение зрителей по поводу происходящего было предельно ясное: Светлым сейчас лучше знать, что можно делать, а чего – нельзя. Только от них теперь все и зависит.

Взявшись за руки, они двинулись к центру поля, между потемневших, кое-где покосившихся и просевших каркасов, по которым вилась лоза, одичавшая от многих лет без человеческого ухода и присмотра.

В воздухе стоял легкий пряный аромат, от которого слегка кружилась голова, а очертания предметов представлялись разнообразно и причудливо меняющимися, будто вокруг было сплошное, медленно волнующееся и пульсирующее зеркало. Это было частью действия цветов тао. Ростков сердца земли. Вернее, лишь началом их действия.

Дальше реальность расплывалась, дробясь на мелкие шершавые осколки, щекотавшие кожу, а затем снова сцеплялась образуя огромный неведомый мир ярких, стремительно меняющихся красок, линий и поверхностей, идеально-прекрасных в своей четкости и пропорциональности.

Кира покачнулась, затем, не отпуская его руки, грациозно опустилась на землю…

Румата не заметил, в какой момент она оказалась в его объятиях.

Она звонко и радостно рассмеялась – смех разлетелся по всем сторонам света веселыми серебряными колокольчиками.

Она…

Или уже не она, а все женщины, с которыми он когда-либо был счастлив и все женщины, которые когда-либо были счастливы с ним.

Оказывается, ни с одной из них он никогда не расставался – и каждая дарила ему свои, неповторимые ласки.

Он называл ее разными именами – и каждое имя было ее именем, которое, будучи произнесенным, волшебным образом открывало ее новую грань, обещавшую новый водопад радости и счастья….

Она была то робкой и неопытной, то неистовой и страстной, то просто уютной, нежной и удивительно родной…

Но все-таки это была одна женщина, единственная, невероятная, любимая…

Часть III. Знания

Тот, кто знает врага и знает себя, не окажется в опасности и в ста сражениях. Тот, кто не знает врага, но знает себя, будет то побеждать, то проигрывать. Тот, кто не знает ни врага, ни себя, неизбежно будет разбит в каждом сражении.

Если я спрошу: когда противник многочисленный, собранный и собирается наступать, как мы должны ответить на это? Я скажу, сперва захвати то, что он любит, и тогда он будет слушать тебя.

В целом, в битву вступают с правильными частями, а одерживают победу с помощью необычных.

(Сунь Цзы. Искусство войны)

** 22 **

… Наверное, на местных жителей это действовало гораздо дольше – возможно, и в правду целые сутки. А форсированный иммунитет землянина в какой-то момент распознал состояние, как опасное, и за считанные минуты разрушил тот сложный комплекс психотропных веществ, который попал в организм вместе с пыльцой тао.

Гудение в голове стихало. Мир приобретал обычные краски и формы.

Кира приподнялась на локте, посмотрела на Румату удивленными глазами, а затем внятно произнесла:

– Oh, shit! What's a fucken joke?

– Sorry? – переспросил Румата?

– Merde! Что за фигня? Quid est? – сердито пояснила она, – Comprende?

– Hoc Arcanar est, – сказал он, и на всякий случай уточнил – At the Eurita planet.

Некоторое время девушка сосредоточенно рассматривала себя и окружающее, а затем спросила, тщательно выговаривая слова:

– Я нахожусь в Арканаре, на планете Эврита. Здесь тебя зовут Румата Эсторский, но ты – землянин, появившийся здесь, как и я, в нарушение правила о контроле за контактами. Я нахожусь здесь под именем Кира. Мой прототип – местная девушка, с которой ты жил, когда работал здесь официально, в качестве сотрудника Института экспериментальной истории. Два года назад эта девушка погибла при локальном столкновении во время переворота в Арканаре. По моей легенде она воскресла и была инициирована в качестве посланницы хтонической богини, именуемой здесь Хозяйкой. Мы возглавляем армию, успешно ведущую войну против Святого Ордена. Несколько дней назад мы взяли столицу и выиграли морское сражение. Накануне мы разбили каким-то образом прорвавшийся к нам в тыл десятитысячный орденский корпус. И все это – не симулятор, а реальность. Это – так?

– Да, – механически подтвердил Румата.

Она кивнула и продолжила:

– Только что мы участвовали в сексуальном ритуале плодородия и находились под влиянием какого-то растительного галлюциногена, верно?

– Да, – повторил он.

– И этот галлюциноген, видимо, снял у меня inflicted false memory. Похоже на правду?

– Похоже, – согласился он.

Девушка снова кивнула и отчетливо произнесла имя: «Бромберг». К этому имени она немедленно прилепила десятка два самых грязных эпитетов на восьми разных языках, как земных, так и эвритянских.

– А можно про Бромберга подробнее? – спросил Румата.

– Если подробнее – он предложил отыграть в виртуальной реальности один сценарий. Форсированный ренессанс на Эврите, так это называлось. Но вместо обычного симулятора запустил какую-то программу глубокого внушения. Дальше – просыпаюсь в варварской халупе в горах, с наложенной ложной памятью…полностью уверенная, что я – Кира…. Вот и получилось, то что получилось… Ты давно догадался?

– О чем?

– О том, что я – не она.

– Если честно, я с самого начала знал, что так не бывает. Но уж очень хотелось поверить… В то, что иногда возвращаются очень издалека. Ну, ты понимаешь.

Девушка молча кивнула.

– … А потом я увидел тебя и… В общем, не хочу сейчас все объяснять, но по ряду причин, иначе и быть не могло. Это я уже потом понял.

– Значит, я еще даже не все знаю, – задумчиво произнесла она, – значит, все еще гаже. Они копались в твоем прошлом?

На этот раз, молча кивнул Румата.

– Вот, свиньи… И что мы теперь будем делать?

– Не знаю, – ответил он, – я уже слишком глубоко завяз в этом… В этой войне… Во всем… А у тебя еще есть возможность выскочить из этого беличьего колеса.

– То есть, ты будешь воевать дальше, а мне предлагаешь смыться? Я похожа на человека, который так поступает?

– Не очень, – честно признался он.

– Так какого же черта ты мне это предлагаешь! – взорвалась она, – какого черта…

Замолчала на полуслове. Уткнулась лицом в ладони. Ее спина и плечи мелко дрожали, как будто от очень сильного холода.

Румата осторожно обнял ее.

– Понимаешь, мне будет спокойнее, если ты окажешься в безопасности. Где-нибудь на Пандоре. А здесь все-таки война.

– Ты за меня беспокоишься? – холодно спросила девушка, – С чего бы вдруг? Я тебе никто, а кто ты мне… это, я думаю, тебя не касается.

– Ты мне очень даже кто, – возразил он.

– …И поэтому ты хочешь от меня избавиться, – добавила девушка, – я слишком похожа на нее. Я прекрасно тебя понимаю – меня бы это тоже, наверное, раздражало. Но, видишь ли, Посланница Хозяйки – это нечто вроде проходной пешки на здешней шахматной доске. Тебе гораздо труднее будет закончить войну без… Без Светлой.

– Ты похожа на себя. И вообще, дело не в этом. Давай сразу договоримся: здесь есть два человека – ты и я. Никаких призраков, никаких Румат, Кир, Бромбергов и так далее. Речь идет только о нас. Понимаешь, пока ты – здесь мне придется на тебя оглядываться. Я буду бояться, что тебя убьют. И в какой-то момент могу из-за этого совершить серьезные ошибки. Не успеть сделать что-то тактически необходимое. Или наоборот, поторопиться с чем-то. Так тоже бывает. Чем дольше ты здесь находишься, тем меньше шансов выбраться из этой мясорубки живыми. Не только у тебя меньше шансов, но и у меня. Это – понятно?

– Это – понятно, – ответила она, – а почему ты не предлагаешь мне улететь отсюда вместе? Просто нам обоим забить на эту гребаную войну и смыться отсюда?

– А ты согласишься?

– А ты предложишь?

– Ну, а теперь серьезно, – сказал он, – представляешь, что будет если мы смоемся? А двадцать тысяч человек, которые нам доверились? Да что там – гораздо больше. Еще вся эта толпа фермеров, и горожан, и черт знает кого еще. Их же всех заколбасят. Еще почище, чем тех тинэйджеров на полях. Понимаешь? Без нас… Без кого-то из нас… они не продержатся и года. Этот сраный Институт вместе с местной Церковью и Орденом будут травить их, как зверей. Потрошить. Сдирать шкуру. Сжигать заживо. И их затравят навсегда – это останется на столетия для тех, кто останется в живых и для всех их потомков. А мы смоемся. Типа, нас это не касается.

– Классно! – ответила она, – обалдеть какая проникновенная речь! И после всего сказанного ты предлагаешь мне смыться? То есть, я буду валяться на диване, смотреть стерео и пить гинесс, а иногда заглядывать в GIN…в БВИ… чтобы узнать: а как там дела? Наши выигрывают или проигрывают? Типа, как на футболе? А теперь послушай, что я тебе скажу. Я остаюсь здесь, с тобой, и буду доигрывать этот гейм до конца. Я уже взрослая девочка и я так решила. Отговаривать меня бесполезно. Во-первых, потому, что я вообще всегда поступаю так. Во-вторых, меня угораздило полюбить здоровенное толстокожее чудовище, которое сидит рядом со мной!

– То есть…? – переспросил он.

– Это признание в любви такое, – пояснила девушка, – немного дурацкое, конечно. Да, чуть не забыла. Меня зовут Виктория Мэй О'Лири. Для своих – Вики.

– Антон Хлудович Шалов, – машинально ответил Румата, – можно Тони.

Они обменялись церемонным рукопожатием.

– А ты вообще откуда, Вики-Мэй? – спросил он. Так, для поддержки разговора.

– Я вообще из Дублина.

– Понятно.

– Что – понятно?

– В Дублине самые красивые рыжие девушки.

– Это – комплемент, надо полагать?

– Вроде того. А я – из Красноярска.

– У вас там все такие спокойные, как бегемоты? – спросила она.

– Многие.

– Это хорошо. Рядом с таким бегемотом меньше шансов сойти с ума. В общем, это очень кстати, Тони-Хлуд, что ты именно такой. Заражающий своим спокойствием.

– Что, правда?

– Правда-правда. Пойдем. Уже рассвет, а нам еще надо привести в надлежащее состояние фермеров… йоменов… в общем, всю нашу публику. Я тебе по дороге расскажу один старинный ритуал – просто, как для нашего случая придуман.

…

Ритуал был жутковатый даже по местным меркам.

В полной тишине, обнаженные мужчина и женщина медленно подняли мечи к светлеющему небу, потом, также медленно указали остриями на восходящее солнце.

Затем плавно развернулись лицом к лицу и каждый из них коротко провел клинком по левому предплечью другого, а затем последовал взмах рук – и кровь мелкими каплями брызнула на первый ряд зрителей. Те на мгновение отшатнулись, но всего на полшага – потому что сзади стояла плотная толпа.

Несколько тысяч людей заворожено наблюдали за всем происходящим и, кажется, боялись даже дышать.

Но вот действо перешло в новую фазу.

Светлые подняли вверх левые руки, будто в приветствии. И надолго застыли, как бронзовые изваяния.

Кровь растекалась по их коже во все стороны, будто фантастическое живое существо, стремящееся окрасить тела Светлых целиком – от плеч до стоп – в цвета темного пурпура.

Потом, будто по какому-то сигналу оба – мужчина и женщина, – сдвинулись с места, и скользящими, бесшумными шагами двинулись в сторону реки.

Толпа молча двигалась за ними на почтительном расстоянии.

Светлые же, не останавливаясь на берегу, двинулись в воду. Вот они ушли по пояс, по грудь, по шею…. Вот их головы скрылись под водой и над блестящей жидким серебром поверхностью остались только концы лезвий их мечей.

Снова замерла в томительном ожидании толпа.

Сколько прошло времени? Непонятно. Всем казалось, что целая вечность. И тут Светлые двинулись обратно. Неспешно появлялись из воды их тела, покрытые сверкающими каплями. Вот они вышли на берег и протянули вперед левые руки.

По толпе прошел тихий вздох – никаких разрезов не было видно. Только едва заметные розовые полоски, как от недавно заживших царапин.

– Земля и Солнце, Вода и Небо, – громко, на распев произнесла Посланница, – все видят и все помнят. Ваша кровь – их кровь, их обида – ваша обида.

Она выдержала длинную паузу, а затем звонко крикнула:

– Вы знаете тех, с кем нельзя жить под одним небом?

Несколько секунд тишины, а затем гул сотен голосов.

– Да! Да! Да! Да!…

– Громче! – крикнула она, – я хочу слышать каждого!

На этот раз ответом ей был рев толпы:

– ДААААААААААА!!!

Дождалась, пока наступит тишина, Посланница произнесла глубоким, чистым и спокойным голосом.

– Тогда. Идите. Очистите. От. Них. Землю, – Она взмахнула рукой, указывая на стоящих чуть в стороне полковников, – Вот. Ваши. Командиры.