Текст книги "Голод богов (1)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

«Не буду говорить ничего Вики-Мэй», – подумал он.

Потом прикинул в уме, как они вернуться, и как эти легионеры будут за кружкой вина рассказывать товарищам: «А Светлый-то и вправду на мечах первый в империи. Прямо с седла одним ударом пешего пополам разделал. От макушки и до задницы, даром, что тот метался, как крыса. Что значит, не бывает? Да я своими глазами видел! Так две половины на землю и упали, чтоб мне подавиться, если вру!..». И далее – в том же духе. «Нет, – решил он, – лучше уж я сам расскажу. Без особых подробностей и острых углов.»

– Светлый, мы тут посовещались… – начал подошедший лейтенант.

– И что? – глухо спросил Румата.

– Ну, похожа, в общем. Со спины вообще почти не отличить. И лет примерно столько же. Только волосы, вроде, светлее. Лицо, правда, поуже и еще нос другой. Ну, подбородок острее. А так – похожа. Особенно, если подкормить – а то худая очень. И парнишка ничего, прыткий такой, чуть не убежал. Наверное, на год старше, чем у легата. Как думаете, сойдет?

– Где они?

– Вон там, – лейтенант махнул рукой, – я решил, что тащить их как-то неудобно. Просто отделил их от остальных гражданских и охрану выставил.

– Правильно решили. Ну, пойдем, посмотрим.

… Она была чудовищно спокойна. Окинув подошедших взглядом огромных серых глаз, тихо сказала:

– Ребенка отпустите. Незачем ему это видеть.

– Стоп, – сказал Румата, – почтенная, вы совершенно не то подумали. Клянусь небом, вас здесь никто не обидит.

– Побойтесь неба, – тихо ответила она, – ваши воины схватили меня и выставили перед вами, как кобылу на базаре. Мне все понятно – и вам все понятно. Я всего лишь прошу отпустить мальчика.

– Вы не поняли, – возразил он, – мои воины не грабят и не насилуют женщин. Посмотрите вокруг и убедитесь… Ну как вам еще объяснить?… Верцонгер!

– Я здесь, Светлый.

– Верцонгер, друг мой, ты видишь, этих людей? – сказал Румата, обводя рукой мелкие группы беженцев, сидящих на земле или беспорядочно перемещающиеся в разные стороны, – они беззащитны и напуганы.

Варварский вождь пожал плечами – ясно, что так.

Румата кивнул и продолжил:

– Если они из твоего племени – что ты делаешь?

– Ваа! Это понятно. Надо привезти им еды и оставить с ними воинов. А дальше женщины сами разберутся. Где жить здесь есть… Хотя такие дома мне совсем не нравятся, но, наверное, у них принято жить в таких…

– Все верно, друг мой, – перебил Румата, – теперь осталась сделать то, что ты сказал.

– А я не обижу Флеаса? – спросил варвар, – ведь это люди его племени?

– Наоборот, он будет тебе благодарен. Ведь он сам сейчас не может этого сделать, а вы с ним друзья.

– Я понял, Светлый, – важно произнес Верцонгер после некоторого раздумья, – сейчас пошлю за другими своими воинами. Зачем оставлять охотников там, где достаточно простых бойцов.

– Разумеется, – согласился Румата, и, повернувшись к молодой женщине, продолжал, – ну, вот теперь обидеть здесь кого-либо будет крайне затруднительно. Если вы хоть немного знаете обычаи северных варваров…

– Этот человек дважды назвал вас Светлым, – перебила она.

– Да. Но вообще-то меня зовут Румата. Дон Румата Эсторский XIV.

– Дон Румата? Не понимаю. Зачем я понадобилась Светлому?

– Уф, – облегченно вздохнул он, – давайте перейдем к сути дела. Там, в ставке, лежит легат четвертого легиона Флеас, тяжело раненный в сражении. Это – замечательный человек и мой друг. С его раной мы справились, но есть еще одно…

– Значит, было сражение? – взволновано спросила она, – и кто…

– Орден разбит, – вмешался лейтенант, – его армия кормит ворон на полях Валдо. Йарбик, трусливая крыса, с приближенными бежал за стены Енгабана. Но, клянусь Значком, мы вытащим его оттуда и растопчем, как ядовитую гадину…

– Орден разбит, – тихо повторила женщина. Ее лицо неуловимо менялась. Черты утратили жесткость, на глазах выступили слезы, – я так мечтала услышать эти слова… Меня зовут Эрн, а это мой сын – Хольк. Что мы должны делать?

«История Киры и Антона повторяется, – с тоской подумал Румата, – просто беличье колесо какое-то… Ладно, отставить сопли, приступить к выполнению боевой задачи».

** 34 **

– Где этот чертов Бромберг? – тихо спросил Клавдий, – что вообще происходит?

– Начинаю с ответа на второй вопрос, – спокойно сказал Слон, отхлебывая кофе, – происходит то, что устраивает Бромберга. Теперь отвечаю на первый вопрос. Пока все его устраивает, ты его не найдешь. Я ведь тебя предупреждал…

– То есть, он просто нас провел?

– Нет. Он нас использовал.

– Для чего? – поинтересовалась Ольга, – чего он добивается?

– Откуда я знаю, – Слон пожал плечами, – зачем-то ему понадобилось форсировать войну. Он ее форсировал нашими руками. Может, он опасался, что КОМКОН вмешается раньше, чем ситуация станет необратимой. И действительно – так бы оно и случилось, если бы мы не пошли у него на поводу. Каммерер появился только сегодня, когда войско Хозяйки уже высадилось в Метрополии, уничтожило весь военный контингент Ордена и стоит под стенами Енгабана. Можете быть уверены – завтра Енгабан падет, а предстоятели и магистры будут в полном составе развешены на городских воротах.

– Ясно, – сказал Клавдий, – в смысле, что ничего не ясно. А Каммерер будет здесь через… пять минут примерно. Он человек пунктуальный… Интересно, он – то сможет найти Бромберга?

– Он-то сможет. Но нам-то что? Сам понимаешь, валить все на Бромберга – глупо и смешно. Будем выглядеть, как циклоп Полифем из «Одиссеи» Гомера. «Коварный Никто хитростью и обманом лишил меня зрения».

– Ну, есть, все же, некоторая разница. Бромберг совсем даже не никто.

– Нету никакой разницы, Клавдий, – вздохнул Слон, – ну посоветовал нам какой-то Бромберг что-то сделать. Плохо посоветовал. Если бы мы были поумнее – мы послали бы его подальше с его советами. А мы – не послали. Вот за это и будем отвечать.

– А как на счет того, что он всю эту ситуацию и подстроил? – спросила Ольга, – ведь Бромберг манипулировал нами. Он же…

Она не успела закончить фразу.

Дверь распахнулась и в зал стремительно вошел Максим Каммерер, великий и ужасный. Вслед за ним появились Август Бадер, Геннадий Комов и Леонид Горбовский – что было уже совсем скверно. Такое количество представителей Мирового Совета, как показывает практика, ни для чего хорошего обычно не собирается.

– Приветствую всех, – жизнерадостно начал Каммерер, – извините, услышал случайно кусочек вашего оживленного спора. Вы… Ольга, если не ошибаюсь… помянули какие-то интриги Бромберга? Что за интриги? Это связано с причиной нашей сегодняшней встречи?

– Еще как, – хмуро ответил Клавдий, – вот найти бы его сейчас и…

– … Засунуть пятками в кипяток, – продолжил Каммерер, – очень действенный метод. Используется в хонтийской контрразведке на Саракше. Вот бы дружище Айзек нам бы рассказал бы…

– Максим, ну что у вас за казарменный юмор, – проворчал Горбовский, обстоятельно устраиваясь за столом, – мы собрались по достаточно серьезному поводу и давайте будем держаться в рамках.

– Тем более, что Бромберга совершенно не обязательно пытать, – добавил Комов, – он сам радостно поведает, как всех облапошил.

– Мне вообще иногда кажется, что он занимается этой альтернативной наукой лишь ради того, чтобы поиздеваться над культурной общественностью, обоими КОМКОНАМИ и Мировым Советом, – заметил Бадер.

– Вы оба не правы, – Горбовский тяжело вздохнул, – Айзек всегда был предан науке, и то, что он понимает науку иначе, чем мы, еще не повод… Знаете, они называют свою науку «А-наукой», а нашу – «Б-наукой». То есть «безальтернативной». Довольно таки пренебрежительно. Но ведь мы первые начали, назвав их науку «альтернативной», также с явным оттенком пренебрежения. В смысле, что у нас – наука, а у них – так, наукообразие. В общем, сколько людей – столько мнений… Извините, коллеги, я отвлекся. Максим, пожалуйста, найдите Бромберга. По-моему, без него нам сегодня никак не обойтись.

– Сию минуту, – сказал Каммерер, что-то нажал на своем коммуникаторе, и посреди зала появился фантом весьма озадаченного Бромберга, – Оп! Привет, Айзек! Рад вас видеть! А вы рады?

– Я? – переспросил тот, – я весьма не рад. Если быть более точным – я возмущен вашими бестактными действиями. Вы перехватываете частный канал, по которому со мной должно было связаться совсем другое лицо. Вы фактически вторгаетесь в мое жилище. Интересно, а если бы я был не одет? Или если бы я был, простите, в сортире? А здесь, как я могу заметить, присутствует дама. Оля, вы же приличная девушка, как вам не стыдно участвовать в таком непристойном спектакле?

– Айзек, приберегите эти изыски для другой кампании, – сказал Бадер и демонстративно зевнул.

– А вы, Август, вообще ничего не понимаете в происходящем. Как, кстати, и Геннадий. Я еще понимаю, что можно обсуждать с Леонидом, но с вами…

– Лично я намерен обсудить с вами прозаический вопрос о похищении человека, – спокойно пояснил Комов, – думаю, на это моей квалификации хватит. Как и на то, чтобы по интерьеру определить ваше нынешнее местонахождение. Вы ведь опять сбежали на Тагору, верно?

– Выбирайте выражения! – огрызнулся Бромберг, – я не сбежал, а приехал на семинар Лабораториума, членом которого являюсь уже двадцать с лишним лет. И придержите свою фантазию.

– Это на счет чего?

– Это на счет вздорных обвинений в похищении человека.

– Вот как? А имя Виктория О'Лири вам ничего не говорит?

– Оно и вам ничего не говорит, – ответил Бромберг, – или вы намерены здесь разбирать тайну личности? Низко же вы пали, если…

– Прекратите, Айзек, – вмешался Каммерер, – вы прекрасно поняли, о ком идет речь. Если вы скажете, кто она такая, то нам не придется перекапывать всю БВИ, сопоставляя антропометрию, биокинетику и сообщения об исчезновении людей. Но если вы будете молчать, то мы это сделаем. И мы найдем ее настоящие данные, даже если придется убить на это год работы. А потом…

– А потом, – вмешался Комов, – мы объявим вам вторичную ссылку на Тагору, только уже не на 500 суток, как в прошлый раз, а на 5000. То, что вы уже там, сильно облегчает задачу. Нам не придется силой запихивать вас в корабль, а потом выпихивать оттуда в пункте назначения.

– Какой пафос, – издевательски произнес Бромберг, – а теперь слушайте меня. Ни черта вы не найдете.

– Это почему? – спросил Каммерер.

– Потому. Вы все-таки не полный кретин, в отличие от некоторых, и можете без лишних подсказок догадаться.

– Ах, вот даже как…

– Именно так, Максим. Я тоже сначала не поверил.

– А я и сейчас не поверил. С какой стати им это делать?

– А нам с какой стати? Если там зачем-то болтаемся мы, то могут зачем-то болтаться и они. У меня никак не получалась цельная картина, пока я не сообразил, что игроков там на одного больше, чем кажется. Вот тогда все встало на свои места. Понимаете?

– Может – да, а может и нет, – сказал Каммерер, и после некоторой паузы, добавил – эту версию мы тоже проверим.

– Алло, Максим, о чем это вы? – спросил Комов.

– Да так, один старый спор… Давайте, все-таки, вернемся к делам института. Здесь не место обсуждать вопросы, связанные с тайной личности.

– Действительно, – вмешался Клавдий, – давайте поговорим об очевидных вещах. Я не знаю, кто забросил на Эвриту эту модернизированную Жанну д'Арк. Допустим, я даже поверю, что не вы, а, например… хм… ваши коллеги. Но модернизированного Жиля де Рэ ей доставили именно вы, Айзек. И обычная вялотекущая крестьянская война тут же превратилась в нашествие Аттилы с непременными Каталунскими полями в финале. На вашей совести четверть миллиона убитых людей, это до вас доходит – или нет?

– Ой, надо же! – Бромберг в притворном ужасе всплеснул руками, – людей! С каких это пор, Клавдий, вы стали считать эвритян людьми? С сегодняшнего дня? Может, даже приказ по институту издали: «в связи с последними научными данными, считать эвритян людьми, которые звучат гордо и созданы для счастья, как птицы для полета?»

– Не паясничайте, Айзек, – строго сказал Горбовский.

– Ему это скажите. Моралист нашелся. «На вашей совести, четверть миллиона». Просто Сенека какой-то, с нравственными письмами к Лицинию. А кто изображал разгневанного божьего ангела? Кто объявил священную антицветочную войну, а Клавдий? Кто сбросил на мирно трахающихся фермеров воздушный десант фанатиков-садистов?

– А не вы ли мне это посоветовали, Айзек? Разве не вы убеждали здесь всех в необходимости такого десанта? И убедили, черт вас возьми.

– Какого – такого? – спросил Бромберг, – я подсказал вам план военной операции. А вы устроили массовое аутодафе. Такого совета я не давал. Это была ваша собственная грандиозная глупость, из-за которой провалилось все дело.

– Но ваши намеки на отношение церкви к празднику тао… Такое решение напрашивалось само собой. Вы прекрасно это понимали и предвидели.

– Ах, мои намеки? Мое предвидение? Понятно. Блаженны нищие духом. В смысле, идиоты, органически не способные предвидеть последствия собственных действий. За их ошибки всегда отвечают другие, да, Клавдий?

– Айзек, я признаю, что я был идиотом, позволив втянуть институт в вашу интригу.

– Ну, значит вы не безнадежны, – неожиданно улыбнувшись, сказал Бромберг, – и, между прочим, все не так уж плохо получилось.

– Что? – изумленно переспросил Бадер, – я не ослышался? Вы сказали «не так уж плохо»?

– Я бы даже сказал, очень неплохо, – уточнил Бромберг, – давайте объективно, без всяких морализаторских сентенций, оценим результат, и вы убедитесь, что я прав.

– Давайте. Это даже интересно.

– Только попрошу меня не перебивать, хотя, уверен, у многих будет такое желание.

– Не будем перебивать, – пообещал Горбовский.

– Вспомним, для чего создавался институт экспериментальной истории, – начал Бромберг, переходя на привычный стиль университетского лектора, – исключительно для того, чтобы найти и реализовать способы ускорения прогресса культур, находящихся на до-машинной стадии развития. В качестве научных полигонов были выбраны Эврита и Саула. Теперь посмотрим, чего удалось достичь в этой области. В отношении Саулы вообще говорить не о чем, поскольку там еще не завершено даже формальное описание местной культуры в принятых исторических терминах. В отношении Эвриты итог двадцатилетней работы можно было до недавнего времени оценить, как близкий к нулю. Все активные операции сводились к спасению локальных культурных центров и отдельных ученых, с работами которых интуитивно связывались некоторые надежды на возрождение. Акцентирую ваше внимание на слове «возрождение». Базисная теория исторических последовательностей, которой руководствовался институт, исходила из того, что культура неизбежно проходит по пути «античность – средневековье – возрождение – просвещение». По этой шкале представительные культуры Эвриты находились на стадии раннего средневековья, примерно образца VII века по земным меркам. Считалось само собой разумеющимся, что им предстоит пройти через средневековье и возрождение, чтобы достигнуть просвещения. Никто не предпринимал попыток вернуть культуру на пару столетий назад и срезать этот бессмысленный крюк длиной 10–15 веков, чтобы перейти из античности непосредственно к просвещению и машинной цивилизации образца земного XIX века. Эта возможность просто не рассматривалась, поскольку базисная теория была основана на постулате: «все гуманоидные культуры развиваются ровно также, как земная». Порочность такого постулата следует, во-первых, из кибернетики, указывающей на непредсказуемость развития сложных социальных систем с запаздывающим управлением. Во-вторых, из феноменологии, указывающей на конкретную реализацию этой неустойчивости в виде исторической «петли» между IV и XVIII веками. В-третьих, из ксенологии, указывающей на отсутствие подобной петли в истории, например, Саракша – что может подтвердить присутствующий здесь Максим Каммерер, который очень хорошо знает эту планету. Максим, вы подтверждаете?

– Да, действительно, – согласился Каммерер, – на Саракше машинная цивилизация выросла непосредственно из эпохи античных империй. Правда, это вылилось в две атомные войны с интервалом около 30 лет. В последней из них я имел возможность участвовать лично и, доложу вам, это выглядело не очень красиво. Точнее, просто отвратительно выглядело.

– А если отбросить лирику? – спросил Бромберг, – на сколько эти войны затормозили прогресс?

– Ну, не знаю. Лет на 100, наверное. Может быть, на 150, хотя вряд ли.

– Благодарю вас, Максим. Итак, описанный мной переход не только теоретически возможен, но и был практически реализован естественным путем по крайней мере, в одной из планетарных культур. Издержки такого перехода были в десять раз меньше по времени, чем та «петля», которая имела место на Земле, или та, которая, вне сомнений, имела бы место на Эврите.

– Имела бы? – переспросил Комов.

– Да. Имела бы, если бы институт не отказался от негодной «базисной теории» в пользу по-настоящему научного метода и не реализовал активную операцию по отсечению уже начавшей развиваться «петли». В результате стрелки исторических часов Эвриты можно смело переводить примерно на тысячу лет вперед.

– При чем тут институт? – хмуро поинтересовался Клавдий.

– Считайте это компенсацией за причиненные вам и вашим сотрудникам неудобства, – спокойно ответил Бромберг, – несколько дней позора не слишком большая цена за триумф.

– Бойтесь данайцев, дары приносящих, – процитировал Слон, – Клавдий, я бы на твоем месте послал этого типа подальше с его предложениями. В свое время мы этого не сделали, но лучше поздно, чем никогда.

Бромберг вздохнул и грустно улыбнулся.

– Уважаемый Теминалунго, я отдал должное вашей проницательности еще в прошлый раз. Вам всего чуть-чуть не хватило аргументов, чтобы блокировать планируемое развитие событий. Но сейчас я играю в открытую. Я честно говорю: и вам, и мне нужно, чтобы авторство эксперимента на Эврите было признано за институтом. Вам – чтобы сохранить лицо. Ведь если события будут представлены общественности в их, так сказать, первозданном виде, то к вам на всю жизнь прилипнет клеймо злобных, жестоких, бездарных и безответственных недоумков. Мне – чтобы в глазах общественности теория исторической неустойчивости исходила от официально признанной науки и была подкреплена ее авторитетом. Дутым, зато большим.

– Что еще за «теория исторической неустойчивости»? – спросил Слон, пропустив мимо ушей довольно грязный выпад в адрес науки.

– Та теория, на которой основан проведенный эксперимент, – пояснил Бромберг, – теория, позволяющая эффективно переводить исторический процесс с одних рельс на другие. Теория, позволяющая соединить методы экспериментальной истории с методами деятельности прогрессоров. Теория, которая может лечь в основу технологии контактов со всеми гуманоидными культурами, которые отстали в своем развитии от землян.

– Теория, которая положит конец автономии Института экспериментальной истории, – добавил Слон, – видишь, Клавдий, он подкатил к нашим воротам еще одного троянского коня.

– Простите, Слон, – вмешался Каммерер, – но последнее уже неактуально.

– Почему?

– Потому, что институт расформировывается, а его тематика переходит в компетенцию КОМКОНА-2, как подпадающая по своему характеру и направлению под все признаки прогрессорства. А я, как директор соответствующего департамента, принимаю последнее предложение Бромберга. Не потому, что оно хорошее, а потому что другие варианты гораздо хуже.

Клавдий повернулся к Горбовскому.

– Это правда, Леонид? Институт упраздняется?

– Понимаешь, мы вынуждены были принять такое решение, – Горбовский беспомощно развел руками, – все эти десанты, спецоперации, меры третьей степени… Общественность еще как-то мирится с тем, что подобными вещами занимается КОМКОН-2 с его отделом ЧП, службой внешней безопасности, прогрессорством, и так далее. Но существование еще одной такой организации, да к тому же под вывеской научного учреждения – это уже слишком. Если после всего, что общественность узнала о событиях на Эврите, мы бы не приняли такого решения, нас бы просто не поняли.

– Ясно, – констатировал Клавдий, вставая со своего места, – короче говоря, вы нас сдали. Что ж, заявление об отставке я пришлю вам по официальному каналу.

Он вышел, хлопнув дверью так, что задрожали тонкие спектралитовые стены.

– Вы-то хоть не уйдете, Слон? – спросил Каммерер.

– С чего бы? – спокойно ответил тот, набивая свою легендарную трубку, – мы с вами достаточно давно и интересно работаем, так что для меня, в общем-то, ситуация не особенно изменилась.

– А вы, Ольга?

– Я в этом плане доверяю нашему мудрому Слонику. Если он остается – значит, и я остаюсь.

– Очень рад, – сказал Каммерер, – если не возражаете, я хотел бы провести уже сегодня рабочее совещание по положению в Метрополии.

– Кажется, вы тут занялись другими делами, – заметил Бромберг, – если так, быть может, я лучше откланяюсь?

– Мы с вами еще не закончили, – холодно заметил Комов.

– Да? А что еще вы намерены со мной делать?

– Узнать имена тех лиц, которые создали лже-Киру.

– Имена? – переспросил Бромберг и рассмеялся, – вы полагаете, что у них есть имена?

– Не надо, Геннадий, – вмешался Каммерер, – здесь действительно не место…

– Ладно, – перебил Комов, – вот что, Айзек, за злостный отказ от сотрудничества с высшей комиссией по расследованию, я объявляю вам 500 дней ссылки там, где вы уже так удачно находитесь. Можете обжаловать мои действия в Мировой Совет. Хотя, я бы на вашем месте подождал с этим. Потому что я намерен получить основания для вашей ссылки еще на 5000 дней, не буду повторять, за что. И тогда у вас будет возможность хорошенько подумать над апелляцией.

– Можете себя не утруждать, – спокойно ответил Бромберг, – я вообще не намерен больше покидать Тагору. У меня, знаете ли, настало время осмысления всего, чего удалось достичь в этой жизни. Поскольку вы не производите впечатления полного идиота, то, когда-нибудь, надеюсь, вы меня поймете. А пока можете записать, что я добровольно отправился в бессрочную ссылку. Вам так будет спокойнее и возни меньше.