Текст книги "Разлив. Рассказы и очерки. Киносценарии"
Автор книги: Александр Фадеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)
– А если нянька сбежала?
– Тогда сдайте арестованных красногвардейцу, – устало говорит Иванов, – а сами оставайтесь с детьми, пока они не вырастут.
К концу их разговора подошла молодая женщина в тулупе, шапке-ушанке, в варежках. В руках у нее солдатский вещевой мешок. У пояса револьвер. Выражение лица суровое и грустное.
– Варвара? – удивился Иванов, – Я думал, ты уже подъезжаешь к Чите!
– Я вам сказала, я не могу сейчас вернуться в Читу. – говорит Варвара.
– Почему?
– Не могу… Я даю слово выехать сразу, как только ликвидируем юнкеров.
– А за это время в Чите выступит офицерье, казаки, и тысячи рабочих голов полетят! Это тебе понятно? – возмутился Иванов.
– Что мне делать! Что мне делать! – с внезапным отчаянием говорит Варвара, прижав кулаки к вискам. Потом с силой: —Хорошо. Скажите, что я должна делать в Чите?
К перрону с грохотом подходит состав. С паровоза соскакивает рослый военный – молодой человек в солдатской шинели и фуражке. Через плечо полевая сумка. Он смущенно оглядывает толчею на перроне.
В теплушках с визгом отворяются двери, и на перрон сыплются вооруженные солдаты и казаки без погон.
Внутри вокзала. Военный, ища глазами, подходит к разговаривающим через буфетную стойку Иванову и Варваре. У него черные глаза. Мягкий темный пушок оттеняет юношески-нежный овал его смуглого сильного лица.
– Рабочий контроль повсеместно, – раз, – говорит Иванов Варваре. – Банки национализировать, – два. Но прежде всего – разоружить офицерство.
– И головку – арестовать, – вмешивается военный.
– Совершенно верно… – Иванов смотрит на военного: – Лазо?
– Сергей Лазо?! – воскликнула Варвара.
– Да… Прибыл в ваше распоряжение, – говорит военный, краснея.
– Вы как раз вовремя!.. – обрадовался Иванов.
– ― ―
Сильный пулеметный огонь. Стрельба. Взрывы гранат.
Старинная церковь новгородского типа. Юнкера и офицеры с колокольни бьют из пулеметов по белому дому губернатора. Вся стена изрешечена. Видно, как отскакивает штукатурка, окна выбиты.
Иногда в окне белого дома появляется женская рука и зачерпывает горсть снега с наружного ската подоконника.
– Вон, опять, опять!.. – говорит офицер группе юнкеров на колокольне.
Мгновенно по этому месту начинают лихорадочно бить пули. Это повторяется два-три раза.
В последний раз, когда прячется рука, мы переносимся внутрь одной из комнат белого дома. Здесь лазарет. Под стенами, на полу раненые, накрытые шинелями. Изо рта людей идет пар.
Под окном, согнувшись, сидит маленькая смеющаяся старушка. Она только что выдернула руку из-за окна, горсть ее полна снега.
– Никак не поймают! – говорит она, смеясь, молодой женщине.
Старушка быстро подползает к раненому. Тот жадными губами вбирает снег с ее ладони. Пули яростно взбивают снежную пыль над подоконником, впиваются в противоположную стену, и штукатурка сыплется старушке_на плечи.
В другой комнате белого дома отстреливаются мужчины-делегаты. Под одним из окон, прислонившись перевязанной головой к стене, сник белокурый парень крепкого сложения. У пояса его граната.
С площади доносится «ура». Юнкера атакуют белый дом.
– Эх, бомбочку бы! – говорит один из делегатов. Вдруг он видит сникшего под окном парня с повязкой.
– Борисов, Борисов! – осторожно тормошит парня за плечо. – Андрюша! Дай бомбочку…
Борисов открывает глаза, говорит:
– Где Варвара?
– Да проснись ты, какая Варвара! Слышишь, наступают? Давай скорее бомбу!
– Нет, ты промажешь… – С трудом, опираясь о стену, Борисов встает, смотрит искоса в окно и, сорвав с пояса гранату, бросает ее.
Граната взрывается. Часть юнкеров падает, часть убегает.
Борисов медленно сползает по стене на пол.
В комнате-лазарете под окном сидит маленькая старушка и полными ужаса глазами глядит на свою простреленную, окровавленную руку.
– ― ―
Снова внутри вокзала. Два звонка к отходу поезда. Пассажиры, бранясь, давя друг друга, с узлами и чемоданами теснятся у бокового выхода. Слышен голос дежурного: «Поезд на Читу отходит через пять минут!»
К главному выходу стремительно идет Лазо. Его нагоняет Варвара с мешком. Она хватает руку Лазо и прижимает к груди.
– Товарищ Лазо! – говорит она. – Там, в доме губернатора, остался товарищ Борисов, наш забайкалец, шахтер. Это мой друг, лучший мой друг на земле. Если он жив, скажите ему, что я хотела остаться, что я бы жизнь отдала за него, но., вы знаете, сейчас такие дни, все может случиться, скажите ему, что я люблю его, скажите, что я буду любить его вечно… Простите меня…
– Я передам ему все, что вы мне сказали, – говорит Лазо.
– Спасибо… – Варвара обнимает, целует его в глаза. – Прощайте…
– Одну минутку… – Лазо вынимает из полевой сумки блокнот, быстро пишет, потом вырывает листок из блокнота и с застенчивой улыбкой протягивает Варваре – Вот… Если со мной что случится, отправьте эту записку матери моей в Бессарабию, – адрес на обороте. Вот мы и квиты!
– С вами ничего не случится, я это знаю, – с воодушевлением говорит Варвара.
Лазо улыбается.
– Это первое сражение в моей жизни, – говорит он.
Три звонка…
– Я верну вам эту записку, когда вы попадете к нам в Читу, – торопливо говорит Варвара. – Вторая Сретенская, дом машиниста Агеева. Запомните?
– Запомню.
– До свидания, милый Сергей Лазо! – убегает.
– ― ―
На перроне лицом друг к другу стоят две шеренги – шахтеры и солдаты. Перед шеренгами, внутри, словно застыли мелкорослый солдатик и громадный пожилой казак из отряда Лазо.
Лазо идет между шеренг, останавливается возле казака и солдатика:
– Здравствуйте, товарищи!
Солдатская шеренга отвечает дружно, шахтеры – вразброд.
– Отставить! Еще раз… Здравствуйте, товарищи!
– Здрасте! – дружно отвечают шеренги.
– Вправо, на вытянутую руку разомкнись! – командует Лазо.
Шеренги выполняют команду.
– Красноярцы! Шагом… марш! – командует Лазо, обращаясь к шеренге солдат.
Разомкнутая шеренга солдат и казаков идет па него. Она как бы процеживает его сквозь себя и входит в шеренгу шахтеров.
– Стой… Кру-гом! – командует Лазо.
Солдаты выполняют команду. Теперь перед Лазо одна длинная шеренга, в которой перемежаются шахтеры, солдаты, казаки.
– Товарищи! Объявляю первый черемховский отряд Красной гвардии имени товарища Ленина сформированным. Командиром отряда назначаю товарища Савватеера, Фому Игнатьевича – вот… – Кладет руку на плечо стоящего рядом громадного казака. – Помощником командира – товарища?.. – вопросительно смотрит на маленького солдатика.
– Пужный, Григорий Иванович! – тоненько возопил маленький солдатик.
– Товарища Пужного, Григория Ивановича, – доканчивает Лазо. – Вперед, за победу коммунизма! Ура!
– Ура-а!..
Лица солдат и шахтеров, кричащих «ура».
Те же лица солдат и шахтеров в атаке. Они бегут на нас по улице города. Первым набегает Лазо с горящими глазами, с маузером в руке. За ним – могучий Фома Савватеев с винтовкой. Быстро перебирая короткими ногами, мчится Пужный. Катится лавина шахтеров и солдат.
По улице бегут юнкера, преследуемые красногвардейцами. С крыши бьют по юнкерам из пулемета. Юнкера достигают церкви.
Внутри белого дома. Комната-лазарет уже вся устлана ранеными. Молодая женщина лежит убитая. Маленькая старушка, нахохлившись, сидит с перевязанной рукой.
В комнате белого дома, где Борисов. Много убитых. Люди изнурены до крайности. Впалые глада, черные заросшие лица. Скорчившись лежит Андрей Борисов.
Группы юнкеров накапливаются у подъезда белого дома. Бросают в окна гранаты. Прикладами выламывают массивную дверь.
Возле церкви. Рукопашная схватка на паперти между красногвардейцами отряда Лазо и юнкерами.
По комнатам белого дома бегут юнкера.
Защитники белого дома сосредоточились в верхнем этаже. На площадке лестницы, держа ружья наизготовку, стоят и ждут. Юнкера и офицеры бегут вверх по лестнице.
Издалека нарастает, гремит «ура!». Красногвардейцы, во главе с Лазо, заполнив всю площадь, бегут к белому дому.
В вестибюле белого дома под наведенными дулами винтовок стоят юнкера и офицеры с поднятыми руками, – их разоружают.
Лазо в сопровождении делегата заходит в опустевшую уже комнату, где среди трупов лежит Андрей Борисов.
Лазо на коленях наклоняется над Борисовым. Борисов полусидит, прислонившись к стене, и смотрит-на него мутными глазами.
– Вы способны понимать меня? – спрашивает Лазо.
Андрей чуть наклоняет голову.
– У меня к вам поручение. Товарищ Варвара по директиве комитета вынуждена была вернуться в Читу. Она очень боялась за вашу жизнь. Она сказала, что готова была бы отдать свою жизнь за вашу. И я не сомневаюсь, что это так бы и было. Она просила передать вам, что любит вас вечной любовью, и я уверен, что это так и есть…
Глаза Борисова на мгновение проясняются, и лицо приобретает детское выражение.
– До свидания, – говорит Лазо и целует его в губы.
Борисов умирает на его руках.
– ― ―
Японский флаг. Здание японского консульства в Иркутске. То и дело открывается дверь и принимает в себя группы запыхавшихся от бега белых офицеров.
Подбегают, отстреливаясь из револьверов, полковник Якимовский и поручик Георгий Старцев. Дверь открывается перед ними.
Якимовский задерживается на крыльце.
– А может, лучше пулю в лоб? Еще не поздно, – говорит он. – Один шаг, и… вот знамя; под которым нам придется сражаться! Вы понимаете, поручик Старцев?
– Вон, вон они! – кричит Старцев, указывая в сторону преследующих. – Рассуждать некогда, господин полковник!..
Дверь захлопывается за ними.
Набегает лавина красногвардейцев, предводительствуемых Лазо.
Фома Савватеев, сорвав с пояса гранату, замахивается, чтобы пустить ее в окно консульства. Лазо обеими руками с силой останавливает его руку.
– Пусти! Дай душу отвести! – обезумев, кричит Фома Савватеев.
– Сумасшедший!.. – Лазо вырывает у него из рук гранату, кричит, обернувшись к отряду – Не стрелять! Спокойствие, спокойствие, товарищи!
Красногвардейцы теснятся у консульства.
– Кто не велел стрелять?
– Ломай дверь!
– Чего стали там!
– Ломай дверь!
Лазо стоит, подняв руки, загораживая дверь консульства.
– Эх, товарищ Лазо, один бы разочек, и уж на всю жизнь, – укоризненно говорит Пужный.
– На приступ, хлопцы! – вне себя кричит один из красногвардейцев. Он делает движение броситься вперед, но толпа мешает. Он вскидывает винтовку поверх голов.
Стоящие рядом тоже подымают винтовки.
– Остановитесь! Остановитесь! – вдохновенно и грозно кричит Лазо. – Именем Ленина…
Винтовки заколебались, одна за другой опускаются. Лазо, раскрыв руки, наступает на красногвардейцев. Настроение переломилось. Красногвардейцы отходят в переулок.
– ― ―
Здание вокзала – Чита. Подходит товаро-пассажирский поезд с заиндевелыми окнами. Вместе с другими пассажирами из вагона выходит Сергей Лазо с солдатским вещевым мешком за плечами.
Из другого вагона выходит Георгий Старцев в форме студента Томского технологического института.
Одна из центральных улиц Читы. Каменное трехэтажное здание с золотой дощечкой: «Русско-Азиатский банк».
Подходий Георгий Старцев, – видно, что и эта улица и это здание ему хорошо знакомы, – он входит в подъезд.
Небольшой каменный особняк на окраинной улице Читы. Вывеска: «Читинский городской совет рабочих, солдатских и казачьих депутатов».
Подходит Лазо, входит вовнутрь.
Лазо стоит на пороге комнаты. Девушка лет семнадцати, в платочке, печатает на машинке одним пальцем.
– Могу я видеть председателя совета? – спрашивает Лазо.,
– Нет, – сурово отвечает девушка. – Она только что ушла национализировать Русско-Азиатский банк… – Печатает одним пальцем.
– Она? – переспрашивает Лазо. – Кто она?
– Товарищ Агеева.
– Вот как! – говорит Лазо. – Очень хорошо. Я сейчас пойду ей немного помочь, а вы пока разберитесь вот в листовках… – выкладывает из мешка на пол стопки листовок. – Это «Декларация прав трудящихся и эксплуатируемого народа», а это – декрет о расторжении брака.
– Как?! – испуганно воскликнула девушка.
– О расторжении брака. Вы не пугайтесь. Вам, очевидно, это еще не угрожает. До свидания…
– ― ―
У подъезда банка стоят Варвара, рабочий интеллигентного склада и красногвардеец в очень старой, мятой шинели с висящим на одной пуговице хлястиком. У красногвардейца грязная папаха, солдатские ботинки велики ему, обмотки сползают. Он держит на ремне ржавую берданку без затвора. Он мал ростом, белобрыс, ему семнадцать лет.
– Н-да… – глядя на дощечку, с уважением говорит рабочий.
– А что? – спрашивает Варвара.
– Банк!..
– Пойдем, – решительно говорит Варвара.
Они входят.
В кабинете управляющего банком. Отец и сын Старцевы лихорадочно беседуют, разделенные массивным столом. Сын сидит в студенческой шинели.
– Полковник Курода – советник при атамане Семенове, он же представитель банка Мицубиси, – пониженным голосом говорит он. – Условия: переход на иену, смешанное акционерное общество – уголь – золото– лес. Семьдесят пять процентов акций японские, остальные – твои. Кроме того, тебе – портфель министра финансов, мне – хорошее место при штабе владивостокской крепости. Мало?
– Все равно больше не дадут, – подумав, говорит отец.
– Соглашаться?
– Соглашайся…
Стремительно, без стука входит управляющий.
– Пришли! – говорит он в ужасе.
– Кто? – спрашивает Старцев.
– Они!
Пауза. Старик Старцев встает из-за стола и, высоко подняв голову, величественно идет в приемную.
В приемной – Варвара, рабочий. У дверей красногвардеец.
– Вы гражданин Старцев? – спрашивает Варвара.
– Я здесь хозяин, и это я должен спросить вас, кто вы и зачем пожаловали?
Варвара протягивает руку рабочему, который вынимает из-за пазухи и передает ей лист.
– Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, – читает Варвара, – в целях освобождения рабочих, крестьян и всего трудящегося населения от эксплуатации банковским капиталом и в целях образования подлинно служащего интересам народа и беднейших классов единого народного банка, Читинский совет рабочих и казачьих депутатов постановил: отделение Русско-Азиатского банка ликвидировать, передав все его дела и сейфы единому государственному банку РСФСР… – протягивает Старцеву лист. – Потрудитесь сдать дела и ключи – вот товарищу Пономареву.
Старцев не берет постановления, величественно говорит:
– Я не участвовал в создании власти, от имени которой вы принесли эту… эту бумажку. Для меня эта бумажка так же недействительна, как и власть, которая ее издала.
– Тогда мы вынуждены будем осуществить распоряжение совета силой.
– Угроза?
– Конечно.
Старцев оглядывает стоящего у двери с берданкой без затвора маленького красногвардейца, пожимает плечами, говорит:
– Я вынужден подчиниться грубой вооруженной силе. Пажалте… – жестом приглашает в кабинет.
Все идут за ним. У дверей Георгий Старцев задерживает Варвару.
– На минутку…
Она остановилась и вдруг изумленно расширила на него глаза, – она знает его.
В приемной, одни, стоят Варвара и Георгий Старцев.
– Как вы попали сюда? – сухо спрашивает Варвара.
– Приехал навестить отца и вот… – Георгий Старцев насмешливо разводит руками.
Входит Лазо, останавливается в дверях, с удивлением, молча смотрит на них,
– Что вам угодно от меня? – спрашивает Варвара.
Старцев. Ого! Какая у вас появилась в лице гневная складка.
Варвара. Что? Вы с ума сошли!
Старцев. Простите, я просто вспомнил, какой вы были в то лето… Тогда вы были более благосклонны ко мне. Правда, тогда вы были простой конторщицей, а теперь роли переменились: вы – власть, а я – нищий студент…
Он делает униженное выражение и весь изгибается, протянув фуражку, как бы прося милостыни.
Варвара. Разрешите пройти.
Старцев. Варя!
Варвара. Господин Старцев!
Старцев. Хорошо, хорошо (склоняется к ней, говорит тихо). Я не советовал бы вам пускаться в бурные воды политики на утлом большевистском суденышке. На вас скоро обрушится волна такой неимоверной силы… Мне жаль вас.
Варвара. Какая волна? Что вы бредите?
Старцев. Когда эта сила придет, я постараюсь найти вас снова и отблагодарить за все прошлое и… за все настоящее… Передайте привет моему несчастному отцу. Надеюсь, вы пощадите его старость. Оревуар!
В дверях он наталкивается на Лазо, отпрянул:
– Прапорщик Лазо?.. Виноват, та-варищ Лазо! Не ожидал встретить однокашника при таких неважных обстоятельствах. Извиняюсь за прием. Оч-чень, оч-чень извиняюсь, – униженно кланяется. Выбегает.
Варвара бросается к Лазо:
– Вы? Вы?.. Вы видели Борисова?..
НА КЛИЧ ЛАЗО
Издалека возникает. японская заунывная солдатская песенка.
Маньчжурская степь в феврале, кое-где снег, холмы, сухая трава, мороз, солнце. Уходящая вдаль железнодорожная линия.
Движется эшелон. Вереница теплушек. Платформы, нагруженные артиллерией, снарядами. На платформах японские часовые в шубах, мехом наружу. Во главе эшелона, сразу от паровоза, – служебный вагон.
Двери теплушек раскрыты, валит дым.
Внутри теплушек на железных листах разведены костры. Японские солдаты в шубах, мехом наружу, сидят на корточках вокруг костров, протянув руки на огонь. Поют заунывную солдатскую песенку. За их плечами застыли заиндевелые артиллерийские кони.
– ― ―
Станция Маньчжурия. Здание вокзала украшено царскими и японскими флагами. Выстроившись по перрону, стоят семеновские офицерские части.
Группа командного состава во главе с полковником Якимовским. Ждут поезда.
За вокзальным зданием, на площади, построились казачьи конные части. Позади них, – чтобы не бросались в глаза, – наемные китайские солдаты в своем характерном обмундировании, обвитые длинными лентами патронов.
К перрону подходит эшелон. Теплушки наглухо закрыты. Полковник Якимовский и группа командного состава бегут к служебному вагону.
Из вагона выходит полковник Курода, за ним японские офицеры. Оркестр играет японский гимн.
Частая барабанная дробь. С визгом отодвигаются двери теплушек, и японские солдаты, как горох, сыплются из теплушек. Под барабанную дробь они маршируют по полуприкрытой снегом забайкальской степи. Катится артиллерия. Страшная лавина офицерской и казачьей конницы. Она охватила весь горизонт. Вздымая серые тучи снега, смешанного с землей, лавина стремительно движется по степи.
Гремят орудийные выстрелы. Стреляет снятая с передков японская артиллерия.
– ― ―
Большая казачья станица в степи. Переполох. Бегут женщины, обняв грудных детей. Разрывы снарядов в станице. Мечутся неоседланные лошади. Горят избы. Стелется дым.
Во дворе казаков Савватеевых происходит прощание казаков с семьями. Это патриархальная неделенная семья. Ребятишки, жены, сестры. Пока идет прощание, девушки держат под уздцы шестерых, готовых к походу, оседланных коней.
Могучая, сухая, с орлиным лицом старуха – мать. Она сурова, в глазах ее ни слезинки* Глава семьи, мощный старик Савватеев, прощается с ней.
– Прощай, Игнат Васильевич, – говорит она и кланяется в пояс.,
– Прощай, Ульяна Фоминишна, прощай, детка… – Троекратно целуются.
Подходит старший седобородый сын – Фома Савватеев:
– Прощай, мать, – кланяется в пояс.
Она целует его в лоб, он ее– в плечо.
Так проходят по старшинству еще три сына. Несмотря на страшный переполох в станице, разрывы снарядов, они все делают не торопясь.
К Ульяне Фоминишне подходит последним ее внук, сын Фомы – Егорушка.
– Прощай, бабка! – весело говорит он ей, кланяется.
Она обнимает его и гладит по голове, он недоволен, ловко высвобождается из-под ее рук. Тем временем сыновья Игната Васильевича прощаются с женами.
– Прости, если что, Евдокия Федоровна, – говорит Фома и кланяется в пояс.
– Прости, если что, Фома Игнатьевич, – отвечает она.
Игнашка, двенадцатилетний сын Фомы, не отстает от отца, все просится взять и его:
– Возьми, тять, а? Возьми, а? Чо не взять-то, а? Право…
– Сказано, молод еще! Замолчь! – сурово говорит Фома.
Игнашка к деду:
– Дед, возьми, а? Ну чо не взять-то, а? Право?
– А вот этого? – грозится плетыо Игнат Васильевич. – Марш в избу!
У распахнутых ворот на всем скаку осаживает коня молодой казак, кричит:
– Савватеевы! Вы за Семенова аль за советы?
– За советы! – дружно отвечают Савватеевы.
– Уходить пора… Ворог близко.
– По коням, детки!.. – командует Игнат Васильевич и грузно ложится в седло.
«Детки» взлетают на коней.
Лавина семеновцев ворвалась в станицу, мчится по улицам.
Савватеевы съезжают со двора. Женщины и девушки прощально машут платочками. Дворовый пес увязался за Савватеевыми. Сосед – зажиточный старый казак – Седых кричит вслед из-за изгороди:
– А, бежите, совецка зараза? Знает кошка, чье мясо съела? Все одно нё уйдете от нашей петли!
Игнат Васильевич с коня грозится плеткой:
– Ужо вернемся, будет тебе!..
Лавина семеновцев стремительно катится по улицам станицы.
Игнашка с решительным и суровым выражением лица выводит из конюшни неоседланного коня, взлетает на него птицей и мчится вслед за Савватеевыми.
Станица горит. Стелется черный дым. Мчится открытая машина, в которой, закутавшись в шубы, сидят Курода и Якимовский.
Возникает, растет песня:
Трансваль, Трансваль, страна моя,
Ты вся горишь в огне…
Ревут баяны, разливается неизвестный хор.
Под звуки «Трансвааля» мы попадаем в большое село при станции Андриановна, где происходит формирование частей забайкальского фронта. Это вооруженный лагерь. Скопление телег с вооруженными людьми. Тает снег. Близится весна. На улицах варят пищу в котлах. Снуют пестро одетые и разнородно вооруженные люди: рабочие, крестьяне, казаки верхами, матросы, солдаты, буряты на двугорбых верблюдах.
Пути забиты эшелонами. На перроне – только что прибывшая красногвардейская часть. Многие пьяны. Играют гармошки. У одного из пристанционных домиков красногвардеец с красным бантом на папахе пытается вырвать из рук женщины гуся. В одном месте качают, высоко подбрасывая вверх, какого-то студента.
Внутри станционного здания кишат бойцы. За столиком, окруженным красногвардейцами-рабочими, сидит Лазо.
Вбегает студент. Он очень растрепан.
– Кто будет Лазо? Где здесь Лазо? – мечется он.
Ему указывают. Он подбегает к столику:
– Товарищ Лазо! Я только что прибыл с эшелоном буквальных бандитов. Они творят там черт знает что! Прошу вас, прошу вас! – манит рукой.
Лазо на перроне:
– Кто здесь командир?
– Я командир, – развязно говорит один из толпы, выступая вперед. – А ты кто таков?
– Откуда часть?
– Из Верхнеудинска часть. А ты что за спрос?
– Немедленно постройте часть на перроне, – спокойно приказывает Лазо.
– Откуда ты такой выявился?
– Если через пять минут часть не будет построена… – резко говорит Лазо и глядит на часы.
– От привязался! – изумленно и весело говорит командир. Обернувшись, поднял руки, кричит – Эге-гей!.. Становись!..
Часть на перроне перед Лазо в очень расхлябанном строю.
– Приказываю немедленно погрузиться в теплушки, – говорит Лазо. – Отряд отправляется назад в Верхнеудинск. Тому, кто позорит святое звание солдата революции, не место на фронте!
– Сам катись колбасой! Заткнуть ему глотку! Откуда такой выискался? – ропщут в строю.
– Я буду считать до трех, – громко говорит Лазо, – по счету «три» будет открыт пулеметный огонь… Раз…
Все, кроме командира, в панике бросаются по теплушкам.
– Два…
Перрон опустел. Остались Лазо, студент, несколько красногвардейцев-рабочих и командир части.
– Закрыть теплушки! – приказывает Лазо.
Красногвардейцы-рабочие задвигают двери теплушек.
– Подайте эшелону паровоз на Верхнеудинск! – приказывает Лазо коменданту станции.
Снова внутри станционного здания. Лазо за столиком. Неуверенно и смущенно подходит делегация от эшелона во главе с командиром.
– Как? Вы еще не уехали? – спрашивает Лазо.
Командир смущен:
– Бойцы первого Верхнеудинского просят отменить ваш приказ… Бойцы клянутся свято блюсти революционную дисциплину и кровью своей искупить свою вину…
– Бойцы ваши очень хорошие люди, а во всем виноваты вы, – говорит Лазо, – вы лично… Да, да… В головах ваших бойцов много еще темноты, невежества, распущенности, а вы, вместо того чтобы их учить, им потакаете…
Командир сильно мигает, потом, сняв папаху, уткнулся в нее лицом.
– Скажите товарищам-бойцам, что, учитывая их искреннее раскаяние, я приказ отменяю. – Лазо оборачивается к студенту. – А вам как не совестно? Вы ехали несколько суток из Верхнеудинска и не прочли своим товарищам-бойцам ни одной лекции? Вы должны были бы привезти их сюда совершенно другими людьми! – Обращается к командиру – Покормите бойцов и назначьте– первую лекцию – «Что такое советская власть и как ее укрепить»…
– Есть, товарищ Лазо… – отвечает командир.
В дверях вдруг страшная свалка и крик. Лазо подымает голову.
В дверях в перепалке вцепились и застряли Савватеевы и группа шахтеров-черемховцев во главе с их командиром Пужным.
– Мы, черемховцы, тыщу верст киселя хлебали! Нам первым и представляться!
– Чо ты бубнишь, детка, паря-зараза! – ярится старик Савватеев. – Мы, казаки-аргунцы, первые подошли, люди видели! Навались, детки!
– Черемховцы, не сдавай! – вопит Пужный.
Каждая сторона громко кричит, пытается оттеснить другую и протолкнуться в дверь. Дверь трещит, выламывается вместе с косяками. Случайно сталкиваются вместе Фома Савватеев и Пужный.
– Товарищ Савватеев? – изумленно воскликнул Пужный. – Фомушка!
– Товарищ Пужный!
Обнимают друг друга, крепко целуются. Свалка прекратилась. Все поражены.
– В Иркутске вместе юнкеров били, – смущенно и радостно поясняет Фома Савватеев.
К столику Лазо подходят вместе – вся семья Сав-ватеевых во главе со стариком и черемховцы во главе с Пужным. Дворовый пес Савватеевых вьется в ногах.
– Привет славным черемховцам и аргунцам! Привет старым боевым товарищам! – стоя говорит Лазо, здоровается со всеми за руку, обнимает и троекратно целует Пужного и Фому Савватеева. Увидел Игнаш-ку. – Ого! Этот чей же? – берет его за подбородок.
– Наш, Савватеев, аргунец, – важно отвечает Игнат Васильевич.
Игнашка степенно и независимо снимает руку Лазо с подбородка.
– Правильно. Молодец. Никому спуску не давай, – говорит Лазо, протягивает ему руку. Игнашка степенно здоровается.
Лазо говорит, обращаясь ко всей группе:
– Отныне будете вместе, конь о конь, сражаться в славном Аргунском полку! Покажите всем пример братского союза рабочих и казаков! Соберите под славные знамена аргунцев все трудовое казачество. И пусть ваша слава прогремит на весь мир!..
– ― ―
На базарной площади поселка. На двух составленных рядом телегах стоят Савватеевы и Пужный, держащий в руках красное знамя Аргунского полка. Они окружены казаками-аргунцами и черемховскими шахтерами на пляшущих конях.
Фома Савватеев говорит страстно и громко, точно он говорит на все забайкальское казачье войско:
– Казаки! Не медля часа вступайте в славный Аргунский полк, тот полк, что не выронил и не выронит знамя революции!.. Казаки! Мы верим, что вы все, сколько вас есть в Забайкалье, не оставите одних своих братьев аргунцев, а вместе с нами пойдете защищать своей казацкой кровью родную совецкую землю!..
По мере того как он говорит, быстро растет число конных казаков на площади. Вот уже вся площадь полна казаками. Как один, взвились в воздух тысячи клинков.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ
РАЗЛИВ
Повесть написана в 1922–1923 годах, когда А. Фадеев учился в Горной академии. Опубликована в 1924 году в альманахе «Молодогвардейцы».
Спустя тридцать лет А. Фадеев вспоминал: «Добрые руки – тогда это были руки писателей Либединского и Сейфуллиной – извлекли рукопись молодого автора из «потока», в котором она влачилась в течение года. И с той поры и до наших дней я храню особенную благодарность к писателям, творчество которых и прямые критические высказывания о всей моей литературной работе оказали наибольшее влияние на мое развитие как художника, – к Либединскому, Сейфуллиной, Всеволоду Иванову, Леонову, Федину, Шолохову, В. Катаеву». (А. Фадеев, Заметки о литературе, сб. «За тридцать лет», изд-во «Советский писатель», М. 1957, стр. 619–620).
«Разлив» был первым художественным произведением А. Фадеева, появившимся в печати. Писать же он начал очень рано: по свидетельству его сестры Т. А. Фадеевой, одиннадцатилетний Фадеев уже пробовал писать рассказы и повести. Он посещал школьный литературный кружок, сотрудничал в рукописных ученических журналах, помещая в них стихи и рассказы. В архиве писателя сохранилось начало рассказа «К свету» – о крестьянском мальчике-подростке, родные которого не понимали его стремления учиться. Рассказ был написан Фадеевым весной 1918 года.
В конце 1917 – начале 1918 года, учась в седьмом классе Владивостокского коммерческого училища, А. Фадеев сотрудничал в газете «Трибуна молодежи». 12 апреля 1918 года в «Красном знамени» – органе Приморского областного комитета Коммунистической партии – была опубликована статья Фадеева «Интеллигенция и пролетариат». Статья подписана псевдонимом Булыга Курцевич. В это же время Фадеев печатался в газете «Вестник учащихся», издаваемой Центральным комитетом союза учащихся г. Владивостока. Газета «Крестьянин и рабочий», сообщая 29 мая
1918 года о возобновлении выхода «Вестника учащихся», называет фамилии активно сотрудничающей в газете молодежи, в том числе А. Фадеева.
Находясь при штабе объединенных партизанских отрядов Приморья, Фадеев летом 1919 года сотрудничал в газете «Вестник партизана», размножавшейся на гектографе или машинописным способом, а в отряде И. М. Певзнера (куда Фадеев вступил осенью
1919 г.) он и его двоюродный брат Игорь Сибирцев издавали рукописную юмористическую газету.
«Как писатель, своим рождением я обязан этому времени, – отмечал А. Фадеев, вспоминая о годах гражданской войны. – Я познал лучшие стороны наррда, из которого вышел. В течение трех лет вместе с ним я прошел тысячи километров дорог, спал под одной шинелью и ел из одного солдатского котелка.
Я впервые познал, что за люди идут во главе народа.
…Я понял значение партии для судьбы народа и горжусь, что был принят в ее среду» (А. Фадеев, О советской литературе, сб. «За тридцать лет», стр. 459.)
Теме гражданской войны, роли партии в строительстве новой жизни посвящены первые художественные произведения А. Фадеева. В «Разливе» повествуется о жизни дальневосточной деревни в период между Февральской и Октябрьской революциями, воспроизведены характерные особенности классовой борьбы той поры. Большевистская сознательность и организованность побеждают не только в борьбе против классово враждебных сил, но и в борьбе против разбушевацщихся стихий природы. Героями повести Фадеева являются реальные люди – его земляки. Он даже сохранил их подлинные фамилии; Кирилл Неретин с тремя сыновьями, Харитон Кислый, Антон Боровой, Копай и др. – все это или Чугуевские жители, или – обитатели соседних деревень, которых до сих пор помнят местные старожилы; в Чугуевке и сейчас живут родственники и потомки Неретина и Кислого, а Продай-Вода, упоминаемый в повести, действительно был инструктором Приморского областного комитета партии.
