Текст книги "Разлив. Рассказы и очерки. Киносценарии"

Автор книги: Александр Фадеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Ленин. Именно! Только с разгромом Врангеля мы сможем приступить к организации социалистического хозяйства. А то ведь курам на смех! Вот, изволите ли видеть (берет со стола бумажку), только что подписал распоряжение о производстве опытов по использованию шишек для топлива…

Фрунзе (удивленно). Каких шишек?

Ленин. Обыкновенных. Сосновых и еловых. (Хохочет.) Нечем топить, батенька! Вы очень и очень утешили меня. Что еще вам нужно?

Фрунзе. Нужна конница. Много конницы и очень срочно.

Ленин нажимает кнопку звонка. Входит секретарь.

Ленин. Запишите, пожалуйста (диктует): «Ворошилову и Буденному. Крайне важно изо всех сил ускорить продвижение Первой Конной армии на Юж-фронт. Прошу принять все меры, не останавливаясь перед героическими. Телеграфируйте, что именно делаете. Ленин». (Обращается к Фрунзе.) Ворошилова помните?

Фрунзе. Лично не доводилось видеть.

Ленин (лукаво). Как? Совсем не знаете?

Фрунзе. Знать-то знаю, да не встречал.

Ленин (еще более лукаво). Ну вот встретитесь.

Фрунзе. Я очень вам благодарен, Владимир Ильич.

Они стоя жмут друг другу руки.

Ленин. Желаю вам скорой победы.

Фрунзе. Благодарю вас, Владимир Ильич.

В приемной в нетерпении, мрачный, ожидает Семенов. Фрунзе выходит необыкновенно возбужденный и жизнерадостный.

Семенов. Ну, что?

Фрунзе. Ильич – это… это… Он умеет такое вложить в душу! Да вы поди знаете это лучше меня.

Семенов (мрачно). Да, уж…

Фрунзе. Ночью же выезжаем. (Секретарю). Прощайте, родная моя.

Секретарь. Всего вам счастливого.

– ― ―

Местечко на юго-западе. Одноэтажный дом. Вывеска: «Больница». Боец водит трех взмыленных коней.

В палате, на больничной койке, лежит обросший бородой человек с забинтованной головой. Глаза блестят от жара. Он тяжело ранен, при смерти.

У койки стоят Ворошилов и Буденный.

Ворошилов. Пришли с тобой проститься, Кузьмич. Срочно выступаем. Сегодня.

Кузьмич. Куда?

Ворошилов. В Крым, на Врангеля.

Буденный. Пока бились мы с панами, нарывала у нас старая болячка в Крыму. Есть приказ Ленина – будем крымскую болячку лечить.

Кузьмич. Приказ Ленина?.. (С трудом говорит.) Остаюсь, значит, я один… как подбитый конь. Обида… Климент Ефремович… Деникина вместе били, панов били… а тут, когда все товарищи мои… Как же мои хлопцы без меня… (Помолчал.) Возьми меня отсюда, Климент Ефремович… в тачанке отлежусь, как под Ростовом… Помнишь?

Пробует приподняться, но лицо искажается от невыносимой боли.

Буденный. Ну что ты, Кузьмич… как дитя малое… Тут у тебя доктора, покой… отлежишься.

Ворошилов. А хлопцы твои т^бя не забудут. Посчитаются с Врангелем за твои раны… Не забудет тебя Конная армия… (Тихо, как бы про себя.) И народ тебя не забудет… (Целует умирающего.) Прощай, Кузьмич. Спасибо тебе за верность рабочему делу, за храбрость, за товарищество…

Умирающий лежит неподвижно, закрыв глаза.

Ворошилов и Буденный тихо выходят.

У входа в больницу. Ворошилов и Буденный идут к коням.

Буденный. Значит, с новым командующим? Ты его знавал? Фрунзе-то?

Ворошилов. Видать не приходилось.

Буденный. Дай бог хорошего командующего на счастье!

Ворошилов. Дай бог!

Вскочили в седла, помчались во весь опор.

– ― ―

Большая железнодорожная станция. Эшелоны на путях, гудки паровозов. Длинный, разукрашенный плакатами на боевые и антирелигиозные темы состав агитпоезда. На вагонах лозунги: «Даешь Врангеля!», «Смерть крымскому разбойнику!».

Вагон-сцена агитпоезда: длинный американский вагон с раздвижными стенками. Занавес поднят. Идет пьеса из времен французской революции. Толпа санкюлотов окружила аристократку. Выкрики: «На гильотину!», «На гильотину!». Аристократка, в дешевых кружевах, дико визжит.

Перрон станции заполнен вооруженными бойцами. Среди красноармейцев группы крестьян с узлами, сундучками, детьми. Мы видим Катерину Голубенко, девушку, которая убегала в степи от врангелевцев. Возле нее красноармеец Матвеенко. Все весело хохочут над визжащей аристократкой.

Матвеенко. Не любит! Немало поизмывались они над нашим братом-шахтером при старом режиме.

Катерина. А сейчас? Врангелевцы чего только с народом не делают! Шомполами бьют, казнят, весь народ разогнали, семьи разлучили… И чего вы смотрите, военные люди! (Вдруг закрывает глаза уголком платка.)

Матвеенко смущен. Рядом злой, изможденный, небритый красноармеец говорит:

– Попробовала бы сама. У него вон – танки, пушки, а у нас ни шила, ни мыла.

Катерина (с яростью.) И пойду! Сама пойду! Тоже вояки у советской власти! Говори, куда идти? Ну?

Рябой красноармеец, несколько смутившись, говорит:

– Нам в Красную Армию баб примать правое не дадено… Вон товарищ командир, – указывает он на приближающегося сквозь толпу начальника агитпоезда Кузнецова, – к нему и обращайся…

Катерина встает Кузнецову навстречу:

– Вы здесь старший будете?

Кузнецов видит перед собой девушку с вещевым мешком за плечами. У нее красивое, сильное лицо.

– А что? – спрашивает он.

– Могу я записаться на фронт?

Он не воспринимает это всерьез и, подмигнув окружающим, говорит:

– А не хочешь ли к нам на агитпоезд? Мы из тебя артистку сделаем.

Она изумлена тем, что ее могли так оскорбить. Вокруг хохочут. Кузнецов идет дальше.

– ― ―

Станционное кирпичное здание, превращенное в штаб группы войск. Доносятся паровозные свистки. Красный флаг над крыльцом. На крыльце дневальный.

Два всадника промчались через железнодорожный переезд и на всем скаку осадили у крыльца лошадей. Один бросает поводья другому, взбегает на крыльцо. Это командир одного из полков группы войск Ястребова. Его зовут Куцыба.

Дневальный перегораживает ему дорогу. Куцыба отпихивает его:

– Пшел!.. Не видишь?

Исчезает за дверью.

В кабинете – командующий группой Ястребов. Ястребов, в ярости, стоит весь ощетинившись. Перед ним Куцыба, смущенный, потный, с заломленной папахой и плетью на кисти, тяжело дышит. Секунду стоят молча.

Ястребов (хрипло). Что? Не томи…

Куцыба. Голубовку сдали.

Ястребов. А!.. Зарезал! Подвел ты меня под петлю!

Вдруг он бросается к окну, всматривается, оборачивается к Куцыбе, яростно машет рукой.

– Иди, иди, ради бога! Вызову, когда надо будет!

Куцыба идет, в дверях разминулся с Семеновым.

Ястребов бросается к Семенову, обеими руками

хватает его за руку.

– Николай Васильевич! Откуда? Беда! Наши оставили Голубовку.

Семенов (спокойно). Голубовку? Значит, прорываются на Юзовку, в Донбасс? Прекрасный подарок новому командующему!

Ястребов. Какому командующему?

Семенов. Товарищу Фрунзе.

Ястребов. Фрунзе?

Семенов. Да, мы только что прибыли, сейчас он будёт здесь. *

Ястребов. Шутить, изволите, Николай Васильевич.

Семенов. А вы что, собственно, волнуетесь? Сила солому ломит. Так и скажите товарищу Фрунзе. Без ничего и никого воевать нельзя. Понимаете?

Ястребов. Не морочьте мне голову!

Семенов. Ага, напугались! Мой вам совет: сделайте вид, будто ничего не случилось. Этот командующий даже ротой не командовал на самом деле. Вся его военная подготовка – стрелял в урядника где-то в Иваново-Вознесенске в девятьсот шестом, что ли, году, да и то – неудачно.

Ястребов стоит с глупым лицом. Семенов, склонившись к нему, быстро говорит:

– Слушайте меня, я только что из Москвы. Сталин болен. Вся полнота власти на фронте в руках у Фрунзе. Есть негласная директива: отстаивать только оборонительные действия, – вести дело к зимней кампании. Понятно?

Ястребов. Чья директива?

Семенов. Такие вещи вслух не говорят… Пользуюсь случаем передать вам личный привет от Льва Давидовича.

Ястребов. Вон что! (Он вдруг весь переменился, в нем – соединение офицерского щегольства с лжепартизанскими манерами.) Скажите Льву Давидовичу, он может до конца положиться на товарища Ястребова!.. (Напыщенно говорит он. И лихо кричит в дверь.) Куцыба!..

– ― ―

Снова агитпоезд, продолжается спектакль.

На путях позади вагона-сцены толпятся актеры, ожидающие выхода. Марат, Дантон, Шарлотта Кордэ, аристократы, ремесленники. Сбоку вагона дверь. Спускается лесенка. В дверях появляется помощник режиссера с тетрадкой и свистящим шепотом вызывает актера: «Федор Петрович, ваш выход!» С той стороны доносятся шумные одобрения зрителей. Неподалеку от актеров, меж путей, стоят составленные в козлы винтовки. Возле них, скучая, сидит на рельсе младший командир.

Через несколько путей от агитпоезда стоит недавно подошедший состав – паровоз с несколькими штабными вагонами. Окна занавешены. Паровоз под всеми парами тяжело посапывает.

Начальник агитпоезда Николай Кузнецов, подходит к толпящейся и переговаривающейся группе артистов. Видит составленные в козла ружья.

– Товарищ Фенин! – говорит он скучающему младшему командиру. – Сколько раз говорено, чтобы оружие товарищей артистов не скучало без дела во время спектакля. Зря дорогое время тратишь. А нуте-ка, давайте, давайте, товарищи!

Актеры разбирают винтовки, ропща становятся в шеренгу. Актеры и актрисы в костюмах с винтовками в руках делают ружейные приемы.

– На пле-чо! – кричит Фенин.

В шеренге вразнобой неумело' берут «на плечо»,

– Отставить, – говорит Кузнецов, – повторить.

– Мария Ивановна, вам выходить! – ужасным шепотом свистит из дверцы вагона помреж.

Шарлотта Кордэ бросает винтовку на землю, бе-жит по лесенке.

– К ноги! – командует Фенин.

Актеры берут «к ноги».

Из штабного вагона, который стоит против упражняющихся актеров, выходят Фрунзе, начальник штаба Южфронта Белоусов и Снетков, состоящий для поручений при Фрунзе. Они видят происходящую сцену. Увлеченные Кузнецов и Фенин не замечают их.

Фрунзе (удивленно.) Что у вас тут такое?

Кузнецов недовольно оглядывается. Вдруг лицо его наполняется выражением изумления и восторга:

– Товарищ Фрунзе! Не признаете меня?!

Фрунзе. Черт те дери! Кузнецов? Коля Кузнецов?

Кузнецов (взяв под козырек). Товарищ Фрунзе, агитпоезд имени товарища Калинина показывает бойцам пьесу «Взятие Бастилии», а я провожу занятия с артистами.

Фрунзе (Снеткову). Узнал?

Снетков. Еще бы не узнать! Ведь я его еще таким помню…

Фрунзе. И где только не встретишь земляков – иванововознесенцев! Вместе вот были под Уфой. (Кузнецову.) Ведь вы были ранены тогда? (Жмет его руку и полуобнимает его.) Скажи, пожалуйста, чего не бывает с людьми! Был командиром, взвода, а стал, кажется, режиссером, а? (Смеется.)

«Аристократка» в шеренге вдруг выступает вперед, говорит с беспредельной решимостью:

– И никакой он не режиссер! Режиссер наш– вот он, – указывает она на Марата. – А он – начальник агитпоезда. Велит всем актерам и актрисам на спектакль брать с собою винтовки, выделывает всякие артикулы. Вот так! – утрируя, показывает она – Ужасно же глупо! Помогите нам, будьте добры, товарищ Фрунзе!..

Фрунзе смотрит на шеренгу актеров, потом на Кузнецова и громко, по-детски, хохочет. Вокруг все смеются.

Кузнецов. Я думаю, товарищ Фрунзе, агитпоезд всегда может попасть во вражеское окружение и актер должен владеть оружием, а не строить над этим смешки…

Фрунзе. Верно… (Обращается к актерам.) У вас что – спектакль? (К Белоусову.) Давайте-ка посмотрим, кстати с народом поговорим. (С улыбкой обращается к актерам.) Товарищи, уверяю вас, товарищ Кузнецов прекрасный человек. Я его видел в очень тяжелых положениях. Но он человек глубоко военный и здесь, на агитпоезде, ему скучно. Мы найдем способ исправить это недоразумение и к его и к вашему удовольствию. Большое вам спасибо, товарищи. До свидания. (Отдает под козырек.)

Актеры радостно прощаются:

– До свидания, товарищ Фрунзе!

– Пожалуйста, посмотрите наш спектакль!

– ― ―

На сцене фронтового театра. Только что кончился акт. Актеры раскланиваются. Ближе к сцене, на перроне, еще хлопают в ладоши, шумят. Но толпа все больше скопляется у того места, где стоит Фрунзе и сопровождающие его.

Фрунзе, Белоусов, Кузнецов, Снетков на перроне, среди красноармейцев и беженцев. Тут же Матвеенко и Катерина.

– Вы здесь будете самый старший? – говорит Катерина, обращаясь к Фрунзе. – Скажите мне правду, берут у вас женщин на войну? Не то я вот просилась у товарища, – указывает на Кузнецова, – а он говорит: иди на агитпоезд, я из тебя артистку сделаю…

Фрунзе (с усмешкой). Вот он какой!

Кузнецов (крайне смущенный.) Я думал, она в шутку. Разве б я позволил обидеть женщину.

Фрунзе. То-то не понял. (К Катерине.) Как вас звать?

– Катерина.

– А по батюшке?

– Тарасовна.

Фрунзе. Откуда вы?

Катерина. С деревни Строгановки. С-под самого Сиваша.

Фрунзе. Ах вот как! “Правду говорят, что через Сиваш нельзя ни перейти, ни переплыть?

Катерина. Когда как… Надо броды знать.

Фрунзе. Значит, можно все-таки?.. Это что ж – все беженцы?

– Беженцы *мы, с-под Джанкоя, – отвечает один.

– А мы с Мелитополя, – поддерживает другой.

– А вы? – спрашивает Фрунзе у татарина в тюбетейке.

– А мы – крымский татар, – говорит тот.

Уже вся толпа на перроне обступила их. Задние лезут на передних: «Фрунзе», «Где Фрунзе?», «Новый командующий», «Да тише вы, дайте послухать», «Фрунзе, Фрунзе»…

Фрунзе (к татарину). Как там барон Врангель поживает?

Старик татарин. Живет-поживает… Все забрал – хлеб, табак, шерсть. Англичанину, французу отдал. Народ совсем голым, бедным стал.

Катерина. Согнал народ с земли, весь народ уходит!

Фрунзе. Неужто весь? Так-таки никто не остался?

Катерина. Как не остались! Остались, старые да малые. Да еще у кого добрые кони, овцы да земли десятин двадцать – сорок, те и остались.

Фрунзе. Как же они Врангеля не боятся?

Катерина. А чего им Врангеля бояться? Ему, такому, ничего не надо, у него все есть.

Татарин. Врангель его не обидит, и он Врангеля не обидит.

Фрунзе. Вот как! Это очень хорошо. На этом Врангель голову сломит. Настоящий крестьянин-труженик никогда его не поддержит…

– А Антанта? – спрашивает уже знакомый нам бородатый злой красноармеец. – Она, брат ты мой…

Фрунзе. Думаю, что и Антанте не совладать с нашей советской властью.

Катерина (с сердцем). С Советской властью! Что Советская власть? И что вы смотрите, военные люди? Лучше уже умереть с винтовкой, чем терпеть эдакий срам!

Фрунзе. Вот видите! И многие так думают, в этом наша сила.

Матвеенко (вмешивается в разговор). Можно к нам ее в часть?

Фрунзе. А вы из какой части?

Матвеенко Мы в Юзовке стоим. Сйм я юзов-ский шахтер.

Фрунзе. Крепко стоите?

Матвеенко. Плохо дело, товарищ Фрунзе. Слух идет, враг пробился на Голубовку, где его и не ждали вовсе.

Фрунзе. Как? (К Белоусову.) Вы знали об этом?

Белоусов. В первый раз слышу…

Злой красноармеец. Ага? Об чем я говорил!

Фрунзе (весь загорелся, с внезапной решимостью). Товарищи!..

На перроне все стихает. Старик татарин, пододвигая к Фрунзе сундук:

– А ты стань на сундучок, видней будет…

Фрунзе. Товарищи красноармейцы… Я передаю

вам братский привет ваших боевых товарищей только что оставленного мной Туркестанского фронта, где красные полки стоят ныне грозной стражей рабочей России, у самого преддверия Индии!.. Наша измученная, изголодавшаяся сермяжная Русь жаждет мира, чтобы скорей взяться за лечение нанесенных войной ран. И вот на пути к миру она встречает крымского разбойника барона Врангеля. Это тот самый Врангель, который продает все богатства страны английским и французским ростовщикам и тем покупает их подлую кровавую помощь! Это тот Врангель, который пробивает дорогу к царскому трону через горы трупов рабочих и крестьян! Товарищи красноармейцы! Не для захвата чужих земель, не для ограбления иноземных народов послала вас, своих детей, трудовая Русь под ружье. Она послала вас защищать и спасти свободу, счастье, жизнь трудового люда, свободу, счастье и жизнь наших детей. Наш удар должен быть стремительным и молниеносным. Смерть Врангелю! Слава бойцам нашей непобедимой армии! Ура!

Призывно поднимает обе руки со сжатыми кулаками.

Тишина взрывается громом приветствий, криками «ура». Красноармейцы вздымают оружие. Лица красноармейцев одухотворены. На лице Матвеенко слезы.

– ― ―

К штабу группы войск Ястребова подходит Фрунзе в сопровождении Белоусова, Кузнецова, Катерины, Снеткова.

Дневальный на крыльце не пускает Фрунзе:

– Пропуск!

Фрунзе. А где его можно получить?

Дневальный. Чего?

Фрунзе. Я спрашиваю, где дают пропуска?

Дневальный. Не велено пропускать и все.

Фрунзе. А если человек по срочному делу? Время военное.

Дневальный. Надо докладывать.

Фрунзе. Кто ж кому будет докладывать?

Дневальный. Стало быть, вы мне.

Фрунзе. Хорошо. А потом?

Дневальный. А потом, стало быть, я пойду доложу начальству.

Фрунзе. Пока вы будете ходить, я войду в штаб, а со мной еще человек двадцать пять, и мы, что захотим, то и сделаем. Как же так?

Дневальный (улыбается). Где же они твои двадцать пять? Выдумают тоже!

Вдруг распахивается дверь, на крыльцо выскочил Ястребов.

– Дурак! – кричит он на дневального, весь налившись кровью. – Пожалуйста, Михаил Васильевич…

Фрунзе быстро взглянул на него, наклонил голову, прошел, за ним остальные.

Они идут через канцелярию. Грязно. На полу окурки, плевки. Фрунзе оглядывает работающих людей.

– Что это у вас здесь? – спрашивает он.

– Канцелярия штаба.

– Можно, чтобы товарищи (указывает на Кузнецова и Катерину) подождали здесь?

Ястребов делает жест: «Какой, может быть разговор?»

Фрунзе, Белоусов, Снетков, Ястребов проходят в пустую комнату, заменявшую приемную Ястребова. Фрунзе останавливается, спрашивает:

– Простите, вы мне не назвали себя.

– Ястребов, Степан Алексеевич.

Фрунзе. Вы очень грубы и несправедливо обругали бойца. А между тем виноват не он, а кто-то другой. Виноват тот, кто неправильно организовал охрану штаба.

Ястребов. Ну-у, Михаил Васильевич! Да у меня ж с этой бражкой…

Фрунзе. Это – во-первых. Во-вторых, я не в гости к вам приехал чаи распивать. Вам нужно было отрапортовать по должности, по всей форме, тем более в присутствии бойца.

Ястребов стоит весь багровый.

Фрунзе. И, наконец, у вас очень грязно в штабе. Надо подметать… Извините… Давайте познакомимся (протягивает Ястребову руку). Что у вас нового?

Ястребов. Да что нового? Положение неважное, а нового ничего нет.

Фрунзе несколько мгновений удивленно и изучающе смотрит на него, все четверо проходят в кабинет.

В кабинете Ястребова. Сидят: Фрунзе, Ястребов, Семенов, Белоусов, Снетков. Фрунзе у стола спокойно и внимательно, точно изучая его, смотрит на стоящего перед ним Куцыбу.

Фрунзе. Расскажите, как вы сдали Голубовку?

Куцыба чуть покосился на Ястребова. Ястребов непроницаем…

Куцыба. Бойцы геройски бились, товарищ командующий… Не сдюжили…

Фрунзе. Почему вы вовремя не попросили подмоги у товарища Ястребова, не сообщили в штаб фронта наконец?

Ястребов (вмешиваясь). Товарищ Фрунзе! Части отступают, сдерживая врага на огромном пространстве. Взаимодействие частей нарушено, связи почти нет.

Фрунзе. Зачем же вы шляетесь по степям без толку, без плана? Подумали ли вы о том, что значит для страны потерять донецкий уголь?

Ястребов (обиженно). Рассуждать легко, а пушек нет, снарядов нет, людям жрать нечего.

Фрунзе. Выходит то, что произошло, было неотвратимо?

Ястребов. Не заслужил товарищ Ястребов такого вашего отношения. В штабах сидючи, легко рассуждать, а бойцы товарища Ястребова в это время кровь проливают.

Фрунзе. И зря проливают, без пользы. (К Семенову.) Как ваше мнение?

Семенов. Подтверждается только то, о чем я вас предупреждал: здесь виноват не Ястребов, а вся эта злосчастная обстановка.

Фрунзе.(к Белоусову). И. вы так думаете?

Белоусов (несколько смущенно). Гм… Все дело в кадрах, товарищ командующий. (Покосился на Ку-цыбу.) Ведь там лучшие французские офицеры, отборные русские офицерские части, а у нас… (Запнулся.)

Фрунзе. А у нас?

Белоусов. Можно судить по результатам, товарищ командующий.

Фрунзе. Так… (Подумал.) Скажите, товарищ Куцыба, есть в вашей части комиссар?

Куцыба. Как я сам из партизан, так что комиссара нет.

Фрунзе (встает, быстро подходит к двери и, приоткрыв ее, кричит). Товарищ Кузнецов.

Те же и Кузнецов.

Фрунзе (Ястребову). Рекомендую вам товарища Кузнецова в качестве комиссара в полк вот к нему. (Указывает на Куцыбу.) Вы согласны? (Спрашивает Кузнецова.)

Кузнецов. В огонь и в воду, Михаил Васильевич.

Фрунзе (Куцыбе). А вы?

Куцыба молчит. В это время отворяется дверь, и робко входит Катерина.

Фрунзе. А, Катерина Тарасовна! (Обращается к остальным.) Девушка очень хочет воевать. Может быть, определим ее тоже в часть к товарищу Куцыбе?

Катерина. Спасибо вам. (Она низко кланяется в пояс.)

Фрунзе (Куцыбе). Враг не должен быть в Юзовке. Вы поняли меня?

Куцыба (хрипло). Понял.

Фрунзе (Кузнецову). Вы поняли меня, товарищ Кузнецов?

Кузнецов. Понял, товарищ командующий.

Фрунзе (обращаясь ко всем). Мы должны осуществить на фронте коренной перелом, товарищи. Завтра, на двадцать четыре часа, назначаю военное совещание в штабе фронта. Прошу всех прибыть. Товарищ Снетков… Немедленно по прямому проводу вызовите товарища Ворошилова в штаб фронта.

– ― ―

Колокольня сельской церкви. На колокольне наблюдатель – Катерина Голубенко. Она в солдатском ватнике, юбке, башмаках с обмотками, возле стоит винтовка.

Некоторое время она смотрит в бинокль, потом, заслышав скрип шагов по лестнице, опускает бинокль, оглядывается.

Появляется Кузнецов. Он угрюм и взволнован.

Кузнецов. Ничего не видать?

Катерина. Нет пока.

Кузнецов садится на ступеньку.

Кузнецов. Душа не на месте. Давно б уже надо выступать, а мы все стоим. Говорит – приказу нет, а дорога на Юзовку свободна. Что, ежели он – подлец? Что я Михаилу Васильевичу скажу? И ни одного коммунара в полку. Тоже – часть!.. А ты гляди, гляди, ты меня не слушай. (Катерина смотрит в бинокль.) Я ведь почему с тобой говорю? Потому, что я тебе верю. Я, может быть, таких вещей рядовому бойцу говорить не должен. Но у меня к тебе вера. Я тебя считаю за полную коммунарку. Я тебе верю…

Катерина (вдруг вскрикивает). Гляди, гляди, что там показалось, на шляху! (Передает бинокль.)

Кузнецов (смотрит и в страшной ярости кричит). Продал, подлец! Это ж беляки! Так я и знал! Мимо нас, прямо на Юзовку… Подлец! Подлец! (Опрометью бросается вниз по лестнице, за ним Катерина.)

– ― ―

Довольно чистая, обжитая хата. Знамя прибито за концы на стене. На знамени надпись: «Первому непобедимому имени товарища Ястребова полку», «Смерть врагам революции!»

На кровати сидит командир полка Куцыба. Он без сапог, в расстегнутой гимнастерке. На скамье, на табуретах сидят батальонные и ротные командиры его полка. Одни из них в матросских бескозырках и богатых шубах, другие в драгунских и пехотных мундирах, без погонов. По тому, как они одеты и как себя держат с командиром полка, видно, что полк с партизанским душком.

Куцыба. Тут, стало быть, сижу я, тут товарищ Ястребов, а тут командующий…

Один из командиров. Кто?

Куцыба. Товарищ Фрунзе. «Вы, говорит, товарищ Куцыба, командир первого непобедимого полка?» – Я, говорю, а сам поглядываю на нашего ясного сокола, на Степочку…

Голос. На кого?

Куцыба. На Ястребова. А он молчит, будто не его это дело. Тут встал я, значит, и говорю: «Вы, говорю, товарищ командующий, хотя и старый военный, в старой армии имели большой чин…»

Распахивается дверь, в хату врывается Кузнецов, за ним Катерина..

Кузнецов. Проспали, товарищ командир! Беляки идут шляхом на Юзовку. Немедля подымай полк!

Все встают. Один Куцыба неподвижен.

– Да не может того быть! По диспозиции-то никак не выходит. Видно, чевой-то вам померещилось, товарищ. комиссар.

Кузнецов. Да как ты можешь… Вон у нее спроси!

Катерина. Истинная правда, товарищ командир. Кавалерия идет шляхом на Юзовку.

Куцыба. Только тихо! Зачем панику разводить. Может, то наша кавалерия…

Кузнецов. Товарищ Куцыба! Не время разговаривать! Немедля подымай людей!

Куцыба. Святой воинский долг – блюсти дис-циплилину. У меня приказа нет, выступать я не могу.

Кузнецов. Ах, ты вот какой? Товарищи командиры! Не слушайте его. Все по своим местам! Я сам поведу полк под свою ответственность…

Куцыба. Замолчь! С каких это пор взял ты моду подбивать бойцов супротив высшего командования?

Кузнецов (яростно). Это ты нарушил приказ высшего командования, приказ товарища Фрунзе. Ты есть для меня предатель, а не командир! Там люди наши погибают. За мной, товарищи! (Бросается к двери.)

Командиры в замешательстве.

Куцыба. Задержать его! Арестовать!

Кузнецова схватывают у дверей. Он вырывается. Ему скручивают руки. Он кричит:

– Подлец! Подлец!

Катерина смотрит на все расширенными от ужаса глазами.

– ― ―

Салон-вагон Фрунзе. Ранний вечер. Закатное солнце бьет в окно. Где-то на путях в эшелоне поют:

Белая армия, черный барон

Снова готовят нам царский трон.

Но от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней…

Фрунзе, по-портняжьи поджав под себя ногу, изучает карту. Изредка он поглаживает свой бобрик. Иногда мурлычет песню, мотив которой доносится, сюда, в салон-вагон.

Входит Снетков:

– Михаил Васильевич, кашки гречневой.

Фрунзе. Что ж, давай кашки.

Они сидят за столом и деревянными ложками уплетают кашу.

Снетков. Плохо дела-то идут?

Фрунзе. Пока – плохо.

Снетков. Эх, помню в Иванове, при проклятом-то капитализме, был ты, Михаил Васильевич, еще совсем молодой и очень ты был беззаботный.

Фрунзе. Разве я уж так стар?

Снетков. Очень ты тогда за одной аптекаршей ударял.

Фрунзе (смеется). Чудак. Мне не аптекарша нужна была, а аптека. Для чисто конспиративных целей.

Снетков. Рассказывай…

Фрунзе (Откладывает ложку, смотрит на Снеткова). Плохие люди есть среди нас, Иван Петрович. Ты замечал?

Снетков. Еще бы не замечать! А ты плохих гони. Ищи хороших.

Фрунзе. Вот что – позови-ка ко мне товарища Белоусова.

Фрунзе один в салон-вагоне. Входит Белоусов. Почтительно, по-военному опустив руки, останавливается в дверях.

Фрунзе. Войдите, Петр Степанович, присаживайтесь.

Белоусов проходит, садится.

Фрунзе. Вам сколько лет, если не секрет?

Белоусов. Пятьдесят один. Я выпуска девятисотого года.

Фрунзе. А по роду оружия?

Белоусов. Пехота. Был подполковником.

Фрунзе. По возрасту вам генералом бы надо быть. А? (Смеется.) Вы в шахматы играете?

Белоусов. С удовольствием… Да… что ж, знаете ли, батюшка мой из военных писарей, трудно было попасть в академию.

Они расставляют фигуры, разговаривают.

Белоусов. Позвольте вас спросить, товарищ командующий…

Фрунзе. Вот что, Петр Степанович, разговариваем мы с вами не в служебном порядке, и я бы чувствовал себя проще, если бы вы называли меня попросту Михаилом Васильевичем.

Белоусов. Хорошо. Я вот что хотел спросить: вы человек без военного образования, насколько я знаю, откуда же, разрешите спросить, ваши военные познания? Где-нибудь вы все-таки обучались?

Фрунзе. Главным образом в тюрьме, Петр Степанович. Особых дел в тюрьме, как известно, нет… Вот и почитывал Клаузевица, Жомини. Не говоря уже об Энгельсе… Не боги горшки обжигают!

Они расставили фигуры, молча играют.

Фрунзе. Петр Степанович! Скажите мне прямо и откровенно, как русский военный человек: во всем ли вы согласны с планами, которые развивает товарищ Семенов и поддерживают близкие к нему люди, в частности товарищ Ястребов?

Белоусов молчит.

Фрунзе. Я жду ответа, Петр Степанович.

Белоусов. По правде говоря, я с ними вовсе не согласен. Это – планы капитуляции.

Фрунзе. А почему же молчали? Получается, будто поддакиваете?.. Нехорошо.

Белоусов. Видите ли… Видите ли, Михаил Васильевич… Кто я? Военспец. В прошлом золотопогонник. А ваши споры – отражение других, более глубоких споров, в которые вы меня не посвящаете, о которых я могу только догадываться. Да и вообще с моим мнением могут не посчитаться.

Фрунзе. Вот видите, как вы нас, большевиков, неправильно понимаете. Клаузевиц был повыше вас чином. Прусский генерал! А с ним мы считаемся, да еще как… Не бойтесь! Никогда ничего не бойтесь, говорите по совести, по правде… Военный человек, Врангеля и Антанты не боитесь, а правду сказать боитесь!..

Белоусов (подумал). Да, возможно, вы правы. И я, рад, что вы мне это сказали.

Фрунзе. Теперь я скажу вам, зачем я вас вызвал. Скажите мне так же откровенно: уверены ли вы, что Ястребов не пустит в Донбасс части генерала Борщевского?

– ― ―

Разрыв снаряда. Еще два разрыва. Из-за дыма вырисовывается покосившаяся, наполовину оторванная вывеска железнодорожной станции Юзовка.

Еще падают снаряды. Взрывается цистерна с нефтью. Между путями и по путям скачут белые всадники.

Рота красноармейцев отстреливается в переулке поселка. Мы видим потемневшее от порохового дыма, крайне усталое, но мужественное лицо Матвеенко. Он яростно отстреливается.

Налетела белая конница. Рубит красноармейцев. Множество всадников соскакивает с коней, хватает красноармейцев. Трое схватили Матвеенко, подмяли его под себя.

Одинокий вагон в тупике. Из вагона волокут лысого, одетого во френч человека благообразной наружности. Он потерял голос от страха, еле слышно хрипит:

– Недоразумение! Клянусь вам, это недоразумение! Господин офицер, клянусь…

Его волокут по путям в здание станции…

Станция. Помещение для пассажиров 1-го и 2-го классов.

Полковник французской службы Дюваль и генерал Борщевсклй за походным погребцом. Непринужденно беседуют среди походной штабной суеты. От отдаленных выстрелов дребезжат стекла.

Борщевский. Вот мы и в Юзовке… Как же вы все-таки представляете себе карту будущей России?

Дюваль. В общих чертах нас устраивает побережье Черного и Азовского морей… в качестве мандатной территории. Затем ваши железные дороги, чтобы обеспечить платежи России по старым и новым долгам. Хлебные области – Украина, Дон, Кубань – реализуют свой урожай с нашей помощью. Наконец, Донецкий бассейн всегда был сферой наших интересов. У англичан есть кое-какие виды в отношении Баку…

Борщевский. Ну, Жорж Альбертович (покрутил головой)… даже я считаю ваши дезидераты несколько преувеличенными.

Дюваль (с нескрываемой иронией). Даже вы?

В это мгновение оглушительно хлопает входная дверь, грубо вталкивают человека во френче – это его вытащили из одинокого вагона, стоявшего в тупике.

Офицеры, которые привели пленника, положили перед Борщевским смятые бумаги.

– Комиссар, ваше превосходительство… Притом из крупных.

Борщевский брезгливо придвигает к себе бумаги, читает:

«Всеукраинский совет народного хозяйства настоящим удостоверяет, что предъявитель сего товарищ Быков, Николай Николаевич, есть действительно уполномоченный Главтопа по Юзовскому району…»

Борщевский (отодвигает бумагу. Повернулся к офицеру). Багажные веревки есть?

Офицер. Найдутся, ваше превосходительство.

– Повесить!

Но в это мгновение Борщевский видит повергающую его в изумление сцену. Полковник Дюваль бережно помогает подняться человеку, упавшему на пол, и произносит с уважением:

– Глазам не верю… Николай Николаевич?

Человек вглядывается в Дюваля и говорит в полном изумлении:

– Мсье Дюваль! Жорж Альбертович?..

Офицеры, которые привели пленника, до крайности удивлены. Еще более удивлен Борщевский.