Текст книги "Разлив. Рассказы и очерки. Киносценарии"
Автор книги: Александр Фадеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Дюваль (Борщевскому). Знакомьтесь – Николай Николаевич Быков – председатель правления смешанного русско-французского общества донецких рудников «Прювиданс». Я сам являюсь председателем французской части правления.
Борщевский (Быкову). Однако этот мандат… вы у «них» служите?
Быков. Защитный цвет, господин генерал. По бумагам– я советский служащий, инженер Быков, командированный Главтопом в Донбасс. Я сам выбрал это место (повернулся к Дювалю)… и, как видите, не случайно. Мы встретились.
Дюваль. И мы выбирали направление удара именно сюда. В Донецкий бассейн. И, как видите, не случайно мы встретились.
– ― ―
В салон-вагоне Фрунзе. Сумерки.
Фрунзе и Белоусов стоят друг против друга.
Белоусов. Я немедленно свяжусь с Юзовкой и выясню положение настолько точно, насколько могу.
Фрунзе. Благодарю вас. (Жмет ему руку.) Уверен, что мы с вами сработаемся. Ведь так, Петр Степанович?
Белоусов (взволнованно). Так, Михаил Васильевич. И… верьте мне… (уходит).
Фрунзе некоторое время ходит, напевая «Белая армия, черный барон». Хлопнула дверь. Чуть качнулся вагон. Чьи-то голоса доносятся с конца коридора. Слышны шаги. У входа в салон появляется Ворошилов.
– Можно? – спрашивает он.
Фрунзе вглядывается в Ворошилова и вдруг срывается с места:
– Володя!
– Арсений! – изумленно и радостно воскликнул Ворошилов.
Они обнялись, поцеловались и, откинувшись, снова посмотрели друг на друга.
Фрунзе. Подумать только, четырнадцать лет! С самого стокгольмского съезда!
Ворошилов. Да, да. Помнишь эту гостиницу дешевую и этот шнапс или шнель-клопс, или черт его знает, как его там звали, и как мы проговорили всю ночь о России, и эту речь Ильича на другой день? – И вдруг – вот здесь, в такое время… Да ты как сюда попал?
Фрунзе. Да, да! Вот уж никак не ожидал! Вот они как повернулись, дела в России-матушке!
Ворошилов. Чудесно! Да ты как сюда попал?
Фрунзе. Как! Назначили.
Ворошилов. Великолепно. Ты мне в аккурат и объяснишь, где я могу сейчас Фрунзе найти.
Фрунзе. Зачем он тебе?
Ворошилов. Да я по его вызову. Бросил армию и прилетел сюда сломя голову на паровозе.
Фрунзе. Позволь, позволь, – ты, случайно, не Ворошилов?
Ворошилов. Он самый!
Фрунзе. Так это я тебя и вызывал. (Хохочет.) Понимаю теперь, почему Ильич так лукаво улыбался, когда я сказал, что никогда не видел тебя!
Ворошилов. Значит, я попал правильно.
Оба смеются, обнимают друг друга.
Фрунзе. А здесь, брат, кое-кто встретил меня в штыки. Полный заговор.
Ворошилов. Знаем мы эти троцкистские штучки. Сталкивались с ними в Царицыне и при деникинском наступлении. Сталин ломал их железной рукой. «С врагами надо поступать по-вражески», – говаривал он.
Фрунзе. И у нас рука не дрогнет.
Ворошилов. А ежели тебе интересно знать, насколько ты можешь довериться Первой Конной армии и ее командованию, то я могу сказать: какие бы трудности и опасности ни были, можешь рассчитывать на нас до последнего нашего издыхания…
Фрунзе. Я не могу тебе сказать, с каким удовольствием я смотрю на тебя, слушаю тебя!.. Нам только покончить с Врангелем! А тогда можно будет все силы отдать на то, чтобы народ наш, измученный и чудесный наш народ, впервые по-настоящему ощутил все значение Октябрьской победы, впервые начал жить по-человечески.
Ворошилов. Да, народ у нас необыкновенный! Возьми нашего рабочего, мужика! Они, брат ты мой, что хочешь вытянут, а до правды дойдут. Слышишь, как поют?
Тихо доносится:
Белая армия, черный барон
Снова готовят нам царский трон.
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней…
Вбегает Белоусов, он вне себя:
– Товарищ командующий! Товарищ командующий! Юзовка пала!
– ― ―
Темный железнодорожный пакгауз.
На каменном полу сидят, лежат пленные красноармейцы. Неясный свет, должно быть от железнодорожного фонаря, брезжит в щели. Видно задумчивое, грустное лицо Матвеенко. Чей-то неуверенный негромкий голос как бы про себя пробует запеть песню. Эту песню сейчас поет вся советская Русь:
Белая армия, черный барон…
Движение среди пленных. Оглянулись на поющего. И вот к одинокому негромкому голосу присоединился другой, третий:
…Снова готовят нам царский трон…
Еще мгновение, и, поддержанная десятками голосов, песня крепнет. Она звучит вызовом, в ее словах люди обретают силу:
…Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней…
Со скрежетом откатилась железная дверь. В щели показывается офицер в кубанке. В вытянутой руке – маузер. Почти не целясь, он несколько раз стреляет в темноту, по направлению пленных. Стоны. Песня оборвалась. Мертвая тишина.
– ― ―
Снова в салон-вагоне Фрунзе. Ночь. Накурено. Фрунзе, Ворошилов, Буденный, Семенов, Белоусов, Ястребов, другие чины штаба и политуправления.
Все возбуждены, устали, все стоят.
Ястребов. Я сказал от сердца. Я свой долг знаю, я его выполню. Но я с планом этим не согласен. Он нам ужасное поражение несет. Ужасное!
Ворошилов. Эка заладил: ужасное да ужасное! В детстве тебя, что ли, так запугали?
Семенов. Нет, это вы боитесь посмотреть правде в глаза!
Фрунзе (гневно). Вот именно – правде в глаза. У нас есть революционная армия, закаленная в гражданской войне, разгромившая Колчака, Юденича, Деникина. Повести части в решительное наступление – вот та правда, которой надо смотреть прямо в глаза… Я спрашиваю в последний раз (к Ястребову), вы против?
Ястребов. Ястребов сказал свое слово.
Фрунзе. Значит – против.
Буденный. Нас, кто с Первой Конной, можете не спрашивать. Мы все «за».
Ворошилов. Правильно!
Начальник политуправления. Работники политуправления тоже «за».
Фрунзе (к Белоусову). Вы?
Белоусов. Единственно верный план. И он вполне выполним, если…
Фрунзе. Если?
Белоусов. Если все будут выполнять его по совести.
Фрунзе (Семенову). Вы?
Семенов. Как уполномоченный Главкома, не могу принять на себя ответственность за действия, которые считаю безрассудными.
Фрунзе (властно положил на стол свою плотную ладонь). Ответственность возьмут на себя те, на кого она возложена рабоче-крестьянской властью. План считаю утвержденным. Приказываю Первой Конной завтра в пять часов утра переправиться на левый берег Днепра в районе Каховки, опрокинуть противника и выйти к нему в тыл у станции Федоровка, отрезав противника от перешейка. Группе войск Ястребова выбить противника из Юзовки и, сковывая корпус Кутасова, двигаться на соединение с частями Первой Конной у станции Федоровка…
Семенов. Безумие! Как это части, только что в панике оставившие Юзовку, возьмут ее обратно?!
Фрунзе. А вот увидите!
– ― ―
Полк Куцыбы – в степной балке. Пасмурно. Мокрая трава. Пулеметчики лежат у пулеметов. Цепь стрелков по краю балки.
В глубине балки в окружении командиров сидит Куцыба, играет плетью. Перед ним разоруженный Кузнецов под конвоем двух ухарского вида бойцов конной разведки, с плетьми, с красными бантами на папахах. Поодаль угрюмо стоит кучка бойцов, среди них Катерина.
Кузнецов. Что, добился своего? Продал товарищей?
Куцыба. Видать, забыл ты воинский долг, бывший наш товарищ Кузнецов. Вот ужо предстанешь скоро перед судом революционного трибунала.
Кузнецов. Я революционного трибунала не боюсь. Он найдет правду.
Куцыба. Придется тебе искать правду на небе, у самого господа бога…
Некоторые из командиров смеются, другие неловко отводят глаза в землю.
Катерина во главе бойцов подходит к Куцыбе:
– Скажите, товарищ командир, за что держите под арестом товарища Кузнецова? Бойцы интересуются.
Куцыба некоторое время смотрит на нее, потом подмигивает одному из командиров своей группы:
– Убери бабу…
Командир разнузданного вида подходит к Катерине и хочет взять ее. Молодой белесый красноармеец вырывается из группы, истерически кричит:
– Не смей трогать женщину!
В это время в балке появляются верхами Фрунзе, Ястребов и Снетков в сопровождении ординарцев.
Куцыба. Смирно!
По-фельдфебельски взяв под козырек, идет к Ястребову с рапортом. Ястребов яростно мигает в сторону Фрунзе.
– Командующему! Командующему!..
Куцыба (подскакивает к Фрунзе). Товарищ командующий, непобедимый имени товарища Ястребова полк…
Фрунзе. В рабоче-крестьянской Красной Армии такого полка не числится. Опустите руку. (Вдруг замечает арестованного Кузнецова.) Это что такое?
Куцыба. Арестован за то, что сманивал бойцов уйти с фронта и нарушил приказ высшего командования о наступлении.
Кузнецов. Лжешь, бандит! (Порывается к нему.)
Катерина (бросается к Фрунзе). Товарищ командующий! То все неправда. Как белые на Юзовку шли, товарищ Кузнецов велел в бой идти, а вот товарищ командир его за то заарестовал. Все наши бойцы очень недовольные.
Куцыба. Лжешь, сука! Весь полк знает, что ты с ним живешь!
Красноармейцы в толпе:
– Неправда, неправда!
Фрунзе. Товарищ Куцыба, объясните, на каком основании вы не выполнили приказа об обороне Юзовки?
Куцыба покосился на Ястребова. Ястребов непроницаем.
Фрунзе. За неисполнение приказа командования смещаю вас с должности и предаю суду революционного трибунала.
Куцыба (бойцам и командирам). Слыхали, братцы? Куцыбу на тот свет, в Могилевскую. А на его место золотопогонника поставят. Вот как губят революцию, братцы!
Командиры и удалые, ухарского вида хлопцы, телохранители Куцыбы, поднимают крик:
– Не согласны! Не дадим Куцыбу! Не старый режим!
Фрунзе некоторое время молча смотрит на них, повернулся к Ястребову:
– Товарищ Ястребов, распорядитесь арестовать и обезоружить Куцыбу и освободить товарища Кузнецова.
Ястребов спешивается, с непроницаемым лицом медленно подходит к Куцыбе и протягивает руку за маузером.
– Ах вот как! – ощетинившись, кричит Куцыба. – Продал товарища?
Ястребов (страшно). Молчать! Разложился, подлец! (Срывает с него маузер.) Взять его!
Куцыбу арестовывают.
Фрунзе (Кузнецову). Как же так случилось, что вы не выполнили приказ командования? А я на вас надеялся…
Кузнецов молча– склоняет голову. Катерина сочувственно смотрит на него.
Фрунзе. Вы должны искупить этот позор своей доблестью. Назначаю вас командиром полка. Вы должны выбить противника из Юзовки, не медля ни часа. Я и товарищ Ястребов пойдем вместе с вами… (Спешивается.)
Слышен голос Кузнецова:
– По местам! Командиры, ко мне!
Балка пришла в движение, играет горнист.
Из балки подымаются одна за другой цепи. Шагает Кузнецов, бежит Катерина. Слышен удар артиллерийского выстрела. Крики «ура».
– ― ―
Юзовка. Ветер. Дождь. На грязной, в лужах, площади, возле хмурой церквенки, выстроены пленные красноармейцы.
Прямо перед ними поставлены два пулемета. Офицеры-пулеметчики курят и угрюмо поглядывают на пленных. В шеренге пленных стоят командиры. Возле них Матвеенко. Он очень озяб, ежится.
Из дома священника возле церкви выходит генерал Кутасов и несколько штабных.
Кутасов остановился перед шеренгой пленных. Говорит с ненавистью и скукой:
– Ну, ваньки… Кто тут у вас коммунисты?
Молчание. Неподвижный строй пленных.
Кутасов. Коммунисты и комиссары, три шага вперед! Шагом-арш!
Никто не пошевелился.
Кутасов оглянулся и шагнул в сторону, открывая дула пулеметов, направленных на пленных. Дула зашевелились, обводят, нащупывая всю шеренгу.
Пулеметчики ждут команды Кутасова.
Командир-коммунист окинул взглядом строй пленных, посмотрел на пулеметчиков, готовых открыть огонь и скосить всех, шагнул вперед и стал перед строем. Еще четверо вышли и стали с ним рядом. Матвеенко чуть помедлил и тоже вышел из строя и стал впереди.
Кутасов глядит на обреченных долгим, ненавидящим взором.
И вдруг, точно эхо, раздается где-то в стороне гулкий раскат артиллерийского выстрела. Кутасов насторожился. Переглянулись штабные, прислушались пулеметчики. Насторожились пленные. В это мгновение разрывается снаряд, попавший в церковь.
Ломается строй пленных. Видно просиявшее лицо Матвеенко. Один за другим разрываются на площади снаряды. Смятение. Белые бегут. Слышен близкий рокот пулеметов. Крики «ура». Кутасов бежит к автомобилю.
Радостные крики пленных. Перестрелка на площади. Все застилается дымом.
– ― ―
В садике у дома попа, где только что находился штаб Кутасова, происходит заседание полковой комячейки. На скамейках у столика сидят бойцы и командиры. Иные стоят. Среди бойцов и командиров – Фрунзе и Кузнецов.
– Как он скомандовал: «Коммунисты и комиссары вперед», – говорит секретарь ячейки, обращаясь к Фрунзе, – мы все вышли, глядим – и Матвеенко с нами…
Фрунзе. А нельзя ли его позвать?
Кто-то встал и отправился за Матвеенко.
Те же и Матвеенко.
Фрунзе. Что побудило вас? Ведь если бы вот товарищ Кузнецов с полком (указывает на Кузнецова) не подоспел на помощь, вы погибли бы вместе вот со всеми этими товарищами, а могли бы остаться живым.
Матвеенко (немного смущаясь). Да ведь как сказать… Коммунисты, говорит, вперед… мне вроде уже и совестно было остаться.
Фрунзе. А вы не считаете, что вам следовало бы вступить в партию?
Матвеенко (смущенно). Рекомендаций нет, товарищ командующий… Я ведь в полку человек новый.
Фрунзе. А вот товарищ секретарь ячейки вас охотно отрекомендует.
Матвеенко. Правда? Спасибо вам обоим… Верьте – отдам жизнь (от волнения не находит слов)… за партию, за Ленина…
В это время из-за кустов выходит Катерина.
– Извинить мене, братья-товарищи, что вышла без спросу… А я себе так решила: коли возьмут товарища Матвеенко, попрошусь и я у партию… Чи возьмете вы меня, чи ни?..
Фрунзе. Видали вы такую? (Смеется.) Как ваше мнение, товарищ Кузнецов?
Кузнецов. Могу поручиться головой, что Катерина Голубенко – верный наш товарищ, полная коммунистка.
Фрунзе. А вторую рекомендацию опять, выходит же, давать? (Смеется.) Вот она откуда идет погибель Врангелю! Вот чего не учли господа английские и французские империалисты!..
– ― ―
Севастополь. Воскресенье. Колокольный перезвон. В соборе армии и флота служат молебен о даровании победы христолюбивому воинству. У алтаря – Врангель, генералитет, сановники, иностранцы из военных миссий, среди них даже японский генерал. Дальше по чинам обер-офицеры, армейцы и моряки, чиновники в вицмундирах, штатские в сюртуках. Еще дальше – серый люд, дворники, полиция.
Бархатный баритон протодиакона: «Благослови, владыко…»
Поп. Благословенно царство отца и сына и святого духа, ныне и присно и во веки веков…
Хор. Ааа-минь!
Умильное выражение на лице японца.
– Весьма люблю церковное пение.
Перешептываются два отставных старичка генерала:
– Двадцатое пришло, а пенсии не платят, ваше превосходительство.
– Шут ли в пенсии… Французская булка – пятьсот рублей.
Генеральша другой генеральше:
– Запретили выпекать пирожные…
– Ну, это уж слишком!
«…Благословен грядый во имя господне…» – разносится под куполом.
Полковник французской службы Дюваль негромко господину в сюртуке со знаком горного инженера – в нем можно узнать горнопромышленника Быкова:
– Моя последняя цена – семьдесят тысяч за акцию.
Быков. Николаевскими?
Дюваль. Врангелевскими.
Быков. Вы еще деникинскими предложите.
Дюваль. Неблагодарный. Не будь меня, болтались бы вы на веревке в Юзовке…
«Спаси, господи, люди твоя…» – гудит хор.
Дама своему спутнику, по облику литератору:
– С кем это Тамарочка, Аркадий Тимофеевич?
– Была со мной, а теперь с поваром французской миссии.
Протодиакон. Паки, паки миром господу помолимся…
Первый спекулянт. Вексель сроком три месяца, место платежа Москва, верхние торговые ряды…
Второй спекулянт. Беру турецкие лиры, даю итальянские… Курс – сорок четыре…
Первый спекулянт. Кошмар! А моя комиссия? Цыпленок тоже хочет жить…
Протодиакон. Спаси, господи, люди твоя…
«И благослови достояние твое», – подхватывает хор.
Гудят голоса певчих: «Победы благоверному правителю нашему болярину Петру на супротивные даруя и твое сохраняя крестом твоим жительство…»
Все взоры обращаются в сторону Врангеля.
– ― ―
На паперти собора. Нищие – безногий инвалид, безносая старуха, странники.
– Подайте Христа ради… Подайте убогому… Не оставьте…
В промежутках – перебранка:
– Колокольчик деникинский дал, холера проклятая…
– Давай меняться на керенку…
– Чего захотела, шкура безносая!.. Подайте Христа ради… Не оставьте…
И вдруг автомобиль весь в грязи прорывает цепь охранников. Из автомобиля выпрыгнул генерал Борщевский. Оттолкнув караульного, быстро входит в собор.
В соборе чинно идет служба. Почти расталкивая. людей, Борщевский пробирается к Врангелю. На него глядят с изумлением, но узнают и дают дорогу. Борщевский стал рядом с Врангелем. Чуть наклонившись, Врангель слушает прерывистый шепот Борщевского:
– …Дело буквально в минутах… – шепчет Борщевский.
– На нас смотрят… Тише… – беззвучно говорит Врангель.
Заглушая их шепот, гремит многолетие:
«…христолюбивому воинству, болярину Петру и дому его подаждь, господи, на враги же победу и одоление».
Врангель истово крестится.
– ― ―
..Штаб «Вооруженных сил юга России». Кабинет главнокомандующего. Врангель, генерал Молле, сэр Роберт Лесли. Борщевский, задыхаясь от волнения:
– Отступаем, с трудом сдерживая напор Первой Конной..: После боя под Отрадной все изменилось… Если подойдут части Ястребова к Федоровке, корпус Кутасова будет окружен и отрезан от перешейков. Дело решается буквально часами…
Врангель молчит. Молчат иностранцы. Борщевский с удивлением глядит то на них, то на Врангеля. И тогда Врангель с волнением встает и почти кричит, обращаясь к сэру Лесли и Молле:
– Я просил у вас два корпуса! Только два корпуса, ваши превосходительства… Не доводите вы до конца, господа! Ведь идет большая игра, по крайней мере для вас! Ведь ставка в этой игре – Россия, со всеми богатствами, с недрами, хлебом, лесом… игра стоит свеч… и два корпуса!
Молле (встает с места и говорит в раздражении). Мы вам дали все – артиллерию, танки, бронепоезда, аэропланы, великолепное снаряжение. Франция признала вас… Наши инженеры укрепили Перекопский перешеек и сделали его неприступным.
Сэр Роберт Лесли. Мы отдали приказание нашей эскадре идти в Карт-Казацкий залив. Наши крейсеры будут стрелять по наступающим.
Врангель (Борщевскому). Возвращайтесь в штаб. Докладывайте о положении через четверть часа. (В страшном волнении.) Неужели отрежут Кутасова?
– ― ―
Высокий курган в степи. Штаб Первой Конной. Батарея. Спешенный эскадрон по охране штаба. Кони с коневодами. Очень пасмурно и туманно. Доносится отдаленный гул артиллерии.
На кургане – Фрунзе, Белоусов, Семенов, Снетков с выражением напряженного ожидания склонились у полевого телефона.
Фрунзе смотрит в бинокль, недовольно опускает его.
– Решительно ничего не видать, – говорит он, обращаясь к Белоусову. – Ну как, связались?
Пищит полевой телефон.
– Штаб Первой Конной, – отвечает телефонист. – Кого? Есть начштаба фронта.
Белоусов (со сдержанным волнением берет трубку). Да… Да… Отступают на Федоровку? (Лицо его принимает озабоченное выражение.) Командующий просит к телефону товарища Ворошилова или Буденного… Что?.. Товарищ Ворошилов выехал в штаб?
Положил трубку, идет к Фрунзе и Семенову.
Белоусов. Товарищ командующий! Я старый солдат, но в эти минуты, когда завершается задуманный вами грандиозный маневр пяти армий, маневр, от которого зависит судьба Крыма, я не могу скрыть волнения… Простите, может быть, неуместно с моей стороны или неправильно именно в эти минуты…
Фрунзе. Говорите проще. Вы в чем-то сомневаетесь?
Белоусов. Товарищ командующий! Разбитые остатки корпуса генерала Борщевского, теснимые Первой Конной, отступают на Федоровку, вместо того чтобы бежать на юг, как это согласовалось бы со здравым смыслом. Это значит – либо они совсем потеряли голову и сами идут в петлю к Ястребову, либо…
Замолчал, склонив голову.
– Товарищ Ворошилов! – внезапно кричит Снетков.
Все обращают взоры в сторону показавшейся из тумана группы всадников во главе с Ворошиловым.
Группа всадников достигла кургана. Ворошилов спрыгнул с коня. Он в грязи, вспотел, на лице его следы боя, глаза гневно горят. Он стоит перед Фрунзе, Семеновым и Белоусовым и, не в силах сдержать себя, яростно говорит Семенову:
– Слушайте, вы! Ваш ставленник и выученик Ястребов – предатель и подлец.
Семенов. Как вы смеете?
Ворошилов. Да, предатель и подлец!
Семенов. Я требую…
Ворошилов. Мы выведем– всех вас на чистую воду! (Обращаясь к Фрунзе.) Товарищ Фрунзе! Предатель Ястребов, вопреки всем его донесениям, не занял Федоровки. На Федоровку вышел корпус генерала Кутасова и, соединившись с преследуемыми нами остатками корпуса Борщевского, прорвался на юг. Мы преследуем их по пятам, но (яростно махнув рукой)… ищи ветра в поле…
Семенов. Я предсказывал это с самого начала. я…
Фрунзе (сжав кулаки, не в силах сдержать себя, надвигается на Семенова). Вы… Вы…
Семенов с внезапным ужасом в глазах отступает от надвигающегося на него Фрунзе.
– ― ―
Ночь. Рассвет. Укрепления белых на перешейке. Бронепоезд. На крыше бронепоезда, на железнодорожном полотне стоят офицеры и солдаты. Издали отдаленный грохот канонады.
Шепот в толпе офицеров:
– Идут…
Движение среди встречающих. Все подались вперед.
Показались офицерские части корпуса Кутасова, Люди изнурены, в поту и грязи. Ведут раненых.
Впереди остатков своих войск едет Кутасов. Он с трудом сходит с коня, почти падая на руки встречающих его. Его встречают оглушительным «ура», несут на руках как триумфатора.
Навстречу его войскам бегут офицеры и солдаты. Обнимаются, целуются.
Кутасов (крестится). Слава богу Калитка захлопнута.
– ― ―
На рассвете Красная Армия, передовые ее части, вплотную подошли к укреплениям Крымского полуострова.
На том месте, где была когда-то деревня, теперь остались только четырехугольники из камня известняка. Брошенные двуколки, неразорвавшиеся снаряды, пустые окопы. Передовая часть, во главе с Кузнецовым, держа ружье на изготовку, стремительно приближается к оставленному белыми окопу. Передышка на несколько минут. Бойцы ждут, чтобы подтянулись отставшие.
Молодой боец спрашивает у Кузнецова:
– А где же он, тот самый Крым, товарищ командир?
Кузнецов указывает рукой вдаль. Но там все та же степь и земля, изуродованная снарядами и колесами обозов.
– И далеко до того Крыма?
– Да верст десять будет, – отвечает Кузнецов.
Кузнецов берет острый камешек и грубо рисует на земле подобие Крымского полуострова. Затем объясняет окружающим его бойцам:
– Крым – полуостров, и ведут туда три дороги.
Одна прямо перед нами – на Перекоп, другая через залив – болото Сиваш, а третья через Чонгарский мост.
Молодой красноармеец. Три дороги, как в сказке. И лежит на тех дорогах крымский Соловей-разбойник. Направо пойдешь – смерть найдешь… Налево пойдешь, чего найдешь?
Другой голос. Сколько их гнали, а тут каких-нибудь десять верст… Чего же стоим?
Подходят отставшие, накапливаются бойцы, их больше и больше. Играет труба.
– Атака, – говорит Кузнецов, подтягивая ремни.
Сомкнутая колонна устремляется вперед. Она идет бесшумно, почти бежит. Кузнецову трудно удержать этих людей. Чувствуется, что здесь конец всех бедствий.
Все ближе и ближе, в бледном свете утра рисуется паутина проволоки и за ней силуэт: волнистый гребень Турецкого вала – неприступная, непреодолимая преграда. Чем ближе, тем она кажется страшнее.
– Ура! – вспыхивает в атакующей колонне.
Бойцы бегут из последних сил, и вдруг паутина
проволоки и самый гребень вала как бы осветилися пламенем. Вихрь раскаленного металла сметает колонну. Живые и мертвые падают на землю. Цепи полегли, скошенные огнем. Несколько уцелевших бойцов отползают назад.
Кузнецов поднимает голову, хриплым голосом командует:
– Полк, ко мне!
Но только кучка бойцов поднимается с земли. Молодой боец произносит еле слышно и с нескрываемым изумлением:
– Так вот он какой, Перекоп….
Непреодолимая преграда возвышается далеко впереди в предрассветном сумраке…
– ― ―
В это мгновение кавалерийская часть на всем скаку приближается к берегу Сиваша. Тот, кто не сдержал коня, очутился в топком и вязком болоте. Ноги коней вязнут, всадники сдерживают их, но сзади их теснят другие. В туманном рассвете вспыхивают прожекторы, ослепляя всадников и коней. Падают снаряды. Точно ряд гейзеров из воды и грязи скрывает поворачивающих назад коней и всадников.
У Чонгара атакующая цепь осторожно подвигается к железнодорожному мосту. Его отчетливый силуэт рисуется на светлеющем предутреннем небе…
Глухой удар, от которого сотрясается земля. Видно, как разрушаются и падают с высоты фермы железнодорожного моста. Дым рассеялся, и от кружевного узора железнодорожного моста, в самом его центре, остается только спутанный клубок согнутых и перевитых стальных балок.
Мощное дальнобойное орудие бронепоезда «Генерал Корнилов» стреляет по наступающим.
Офицер-артиллерист говорит другому:
– Калитка захлопнута!
– ― ―
Севастополь. Развеваются флаги на судах интервентов. На рейде французский и английский дредноуты – флагманские суда. Медленно поворачиваются огромные пушки, двигаются, точно ощупывая город и горизонт.
Судоремонтные мастерские. Грозный шум толпы. Оцепление. Стражники, офицерские роты, конница, рабочие, плачущие женщины. Их утешают, им сочувствуют. Крупный полицейский чин пытается убрать из толпы женщин, по толпа грозно смыкается. Начинается свалка. Офицерская рота берет ружье на изготовку, но в этот момент большой автомобиль с флажком на радиаторе врезается в толпу, между офицерской ротой и рабочими. В автомобиле – Врангель. Он поднимается на сиденье и стоит во весь рост над толпой. Простирая руку, Врангель восклицает:
– Здравствуйте, русские люди!
Тишина. Тоном уверенного в себе, избалованного оратора, Врангель говорит:
– Мне доложили, что рабочие порта бросили работу в тот грозный час, когда решается судьба отечества. Я приехал поговорить с вами как русский'человек с русскими людьми.
Выдержав паузу, Врангель восклицает:
– За что мы боремся?! За то, чтобы рабочий люд имел кров, хлеб и работу! Мы боремся за то, чтобы истинная свобода и право царили бы на святой Руси…
Тяжелое, гнетущее молчание. Его прорезает надорванный голос плачущей женщины:
– Отдайте мужа! Мужа отдайте, проклятые!
Врангель смущен. Он поднимает руку, но вперед выступает пожилой рабочий:
– Вы, ваше сиятельство, говорите: хочу, чтобы рабочий имел хлеб и «ров. Вот и поехали в Джанкой наши рабочие представители. А что вы сделали с ними?
Надрывающий душу плач женщины.
Пожилой рабочий. Не видим мы никакой свободы и права. Петли да шомпола видим.
Врангель. Не со своего голоса поешь! Знаю, о, чем думаешь…
Пожилой рабочий. Думаю, где бы хлебца раздобыть да как детей прокормить.
Врангель. Неправда! Ты думаешь – «вот придут красные, они вам покажут». (Истерически.) Не придут! Перекопа им не взять! Перекоп неприступен! Крым, Арарат России, стоит твердо и непоколебимо! Советую приняться за работу. Не упорствуйте. А то хуже будет. Прощайте!
Опустился на сиденье. Завыла сирена автомобиля. Автомобиль двигается вперед среди медленно расступающейся толпы.
Как только автомобиль уехал, стражники бросаются на пожилого рабочего, пробуют отделить его от толпы. Рабочие заступаются за него. Свалка. Зловеще и грозно рычит толпа.
– ― ―
Берег Сиваша. Словно громадная серая скатерть, раскинулось дно Сивашского залива. Грязь. Камыш. На солнце блестят наполненные водой глубокие ямы– «окна». Разрушенные артиллерийской стрельбой хаты деревни Строгановка. С того берега редко постреливают.
Разрушенная хата. Под прикрытием сохранившейся глиняной стены Тарас Голубенко копается в развалинах. Морозно. Ветрено.
Через деревню, прихрамывая, идет Фрунзе, сопровождаемый ’Небольшой группой военных. Увидел Голубенко, подошел.
Голубенко. Здравствуйте.
Фрунзе. Здравствуйте. Что это вы гут?..
Голубенко. Да вот была здесь моя хата…
Фрунзе. Не много осталось от вашей хаты. (Разрыв снаряда.) Как же вы не боитесь?
Голубенко. Так и вы не боитесь. Мы, старые солдаты, пуль, ядер не боимся. Я еще на турка ходил, вас на свете еще не было.
Фрунзе. Где же это вы били турка?
Голубенко. А под Систовым. Мы сквозь Дунай шли.
Фрунзе (заинтересовался). Через Дунай… И трудно было?
В это время с той стороны Сиваша заметили группу военных у хаты и открыли по ней стрельбу шрапнелью.
Фрунзе садится у стены. Садится и Голубенко.
Фрунзе. Так, через Дунай… А через Сиваш можно перейти?
Голубенко. Это как сказать… Войти-товойдешь, а выйдешь ли… Сейчас вода ушла, и то вязко. А подует с востока, и вовсе ходу не будет. А вам зачем надо?
Фрунзе. Будто не понимаешь. Старый солдат… Врангель-то перешеек укрепил, трудно Турецкий вал в лоб брать.
Голубенко. Трудно… (подумав) да можно ему в тыл, за вал зайти. Пойдем-ка…
Оба выходят к Сивашу…
Голубенко (Фрунзе). Вот погляди – там будет полуостров, называется Литовский. Вот, если на него выйти, можно сзади Турецкого вала зайти.
Фрунзе. И я так думал. Ильич из Москвы пишет: проверьте, изучены ли переходы вброд через Сиваш…
Над ними начинаются разрывы шрапнели. Они спокойно ложатся у стены на землю и лежа продолжают разговор.
Голубенко. Брод есть. Да здесь мало кто знает… Молодые разбежались, а я старый… (Раздумывает.) Разве дочка моя, она бедовая. Вдвоем и пойдем. Только возьми в расчет, полуостров они тоже укрепили.
Фрунзе. Да ведь взять можно.
Голубенко. Можно-то можно. Да ведь знаешь, у них за Перекопом еще позиция есть – Юшунь-озеро называется… И ей тоже в тыл выйти можно…
Фрунзе. Да что вы?.. А как именно?
Голубенко смеется и подмигивает: «Будто не знаешь?»
Фрунзе тоже смеется. Они прекрасно понимают друг друТа.
Фрунзе. Нет моста на Чонгаре. Взорван…
Голубенко. А понтоны навести, как у нас на Дунае было… И прямо на Джанкой? Ясно?
Фрунзе. Ясно. Я думаю, без Сиваша Перекопа не взять.
Голубенко. Верно.
Фрунзе. А не боязно вам через Сиваш идти?
Голубенко. Мы сорок второго Курского стрелкового полка. Пуль, ядер не боимся.
Страшный разрыв шрапнели. Она проносится с визгом мимо Фрунзе и старика. Они снова прижались к земле. Подползает Снетков. Укоризненно:
– Михаил Васильевич…
Голубенко (лукаво подмигивает в его сторонуД Не любит…
– ― ―
Разбитое снарядами, полусожженное здание – все, что осталось от почтового отделения в селе Чаплынка. В одной из сохранившихся комнат на стене – большая карта-трехверстка. Возле карты, на табуретах, на ящиках, сидят Ворошилов, Буденный, Семенов, Белоусов, Кузнецов и командиры дивизий. В комнате холод. Снетков разжигает огонь в железной печке. У печки сидит Фрунзе.
Фрунзе. Снетков, Ястребова сюда.
Снетков открывает дверь в соседнюю комнату, и на пороге появляется Ястребов. Он бледен и взволнован, но старается скрыть волнение.
Начинает повышенным тоном:
– Протестую против формы приказа явиться. Мне было сказано, что вы приказали доставить меня во что бы то ни стало. Прежде всего я принадлежу к высшему составу, я не арестован…
Фрунзе (перебивая его). Вопрос о вашем аресте будет решен в зависимости от ваших объяснений. Почему опоздало соединение, которым вы командуете?
