Текст книги "Чепель. Славное сердце"

Автор книги: Александр Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава тринадцатая. Беда

Налетели серые балахоны. Метали ножи и стрелы. Мечами и топорами торили дорогу к чужому добру. Чертили черты кровью. Резали резы по живому. Слагали слова смерти из голов. Отнимали то, что не давали. Кричали тем, кто не слышит. Хотели то, что не можно. Ни зверю, ни гаду, ни человеку.

И некому было поднять меч на меч. Некому было поставить щит. Некому было потушить огонь. Некому было загореться пламенем мести и стать сталью обороны. Смрад поднялся как туча. Страх поднялся как гора. Давя и сметая.

Отряд около сотни хорошо вооружённых и зброённых военных творил бесчинство в большом селе Древляны. Силы были не просто не равны, а позорны для нападавших, если бы они думали о воинской чести. Это не ради славы, и не ради чести, быть может, ради добычи… Ради какого рожна, простым разумением не ответить. А себе они, может быть, думали и так, что расчищают дорогу на Белую Вежу, чтобы позже пройти по пустому месту не увиденными.

Во главе нападавших пеших кнехтов-наёмников, на дорогом гнедом жеребце возвышался крепкий отлично защищённый и вооружённый рыцарь. С твёрдой складкой губ, с волевым, выставленным вперёд подбородком презрительно и хладнокровно смотрел он на избиение жителей Древляны. Обращались к нему «господин Берг». Это был тот самый, старший по возрасту рыцарь, что старался замирить Святояра в Городно.

К дому Любавы быстрым шагом деловитого грабителя подходил кнехт в кольчуге с головы до колен. Старый дедунь Тверд вышел из сеней с топором ему навстречу. Жаль, что нет уже той силы и сноровки, что в молодости. Изготовился как воин, только стар он и сух, как ясень под окном.

Взмах! – удивился кнехт, отпрянул. Любава не вскрикнула, побежала к детям, что играли за хлевом, а сейчас присели в страхе.

Другой взмах! – и снова не удержал кнехт меча, но отступил, не ждал отпора от ветхого. Оглянулась Любава, подбегая к детям.

Третий взмах… Силён и быстр кнехт… Погиб дедунь – последний защитник.

Не веря себе, холодея, Любава прижала к себе детские головы, закрывая вид на хату.

– Беги, сыночек, береги сестричку! Беги на Белую Вежу, люди тебя подберут!.. Беги, сыночек вдоль дороги, на дорогу не выходи, сюда не возвращайся! Мама тебя любит! А я за дедушкой пошла… – улыбнулась Любава, крепко поцеловала сына в лоб, в глаза, отстранила сильно и нежно и подтолкнула прочь.

Сын ей, конечно, поверил и побежал в сторону от дедовой хаты, за хлев, за высокую берёзу, за кусты малины, по дорожке в лес. «Хучей* Литанька, хучей ножками». И Литанька ножками как могла быстро перебирала, и от испуга не поняла ещё, надо ли ей плакать.

А у Любавы в глазах погасла и нежность, и печаль, и страха не стало, почернели глаза. Протянула руку под стреху…

Набегавший сзади на мягкую златовласую бабу кнехт думал сейчас её заломать, потешиться славянкой, вдруг остановился столбом. Баба эта резко повернулась и протянула к нему руку – кнехт почему-то не мог ни сказать, ни ахнуть – перхнул кровью, понимая последнее, что красивая эта баба уже выдёргивает из его шеи серп, а её чёрные глаза занимают ему весь свет…

А Любава, когда кнехт упал и перестал застить небо, увидела как вдоль улицы бежит, хромаючи и постанывая, Тулька – соседская молодая совсем девица с другого конца улицы, голая, вывалянная в пыли, судорожно прижимая к себе обрывки рубахи. А за ней на расстоянии, гогоча, потешаясь, не торопясь её догнать, – трое кнехтов.

– Туля!!! Сюда!! Беги до меня!.. – закричала, не помня себя, Любава.

– А-а-а… а-а-а-а! – Туля завернула во двор, мимо дедова дома, мимо лежащего в крови деда, вскрикнула ещё раз увидев его. Кнехты загоготали ещё веселее, увидели ещё одну – золотоволосую. А Любава подумала только тогда: «А что же я делать буду??!», огляделась, выбежала вперёд, схватила за руку девицу и потащила за собой в хлев, притворила увесистую, чтобы корова не выбодала, дверь.

Кнехты добежали. Увидали своего мёртвого, разозлились, побили в закрытую дверь, пробовали сломать – не вышло. Лаяли, как псы, перед мясом, что не достать. Двое подставили руки, подкинули третьего на дерново-соломенную крышу. Тот, как хорь, её разгрёб, выломал поперечину, прыгнул внутрь, приземлился хищно, справно, с мечом наголо перед дрожащей добычей. И замер! Из его собственной выи сзади кпереди, да изо рта, со стуком выбивши зуб и разодравши губу, выторкнулись вилы… с кровью… И упал, соскальзывая с вил, у ног дрожащей девушки. Любава подняла чёрные глаза на Тулю. Снаружи ещё кричали недолго. Поняли в чём дело. Подпёрли двери, чтоб не выйти, обкидали соломой и подпалили хлев. Хорошо загорелось, как везде ныне горело по жаре. Кнехты постояли немного, полаяли ещё и пошли дальше по своим грабительским делам.

Любава, вдыхая спускающийся дым, схватила заступ и стала разгребать ход под стену наружу, который выкопали дети ради игры, чтоб взрослые не видели, а она их наругала и обратно засыпала наскоро.

Тулька дрожала, потерянно глядя на кнехта, на его меч, лежащий у её ног, на мычащую в дальнем углу корову, на сосущего вымя телёнка, на потрескивающие жерди, скользящий дым, на летящий из под стены песок, на мокрую от слёз и пота Любаву, как она рвёт жилы, махая заступом, и, иногда только, сдавленный крик вырывается у неё из груди…

Жара сегодня пошла на убыль. Но до сумерек было ещё далеко. Мальчик бежал вдоль небольшой лесной дорожки, подгоняя сестричку, пока та упала и заплакала. Плакала не сильно, а скулила тонко дрожащим голосочком. Мальчик схватил худенькую девочку на закорки и побежал дальше. Выдохся через версту. Спрятались в кустах. Лежали клубочком на земле. Девочка дрожала, уткнувшись братику в грудь, а братик, обхватывая её руками, и сам дрожал от страха.

Проскакала пара находников на конях – видно, закончили свои дела в деревне, осматривали дороги.

Стемнело. Мальчик знал дорогу на Белую Вежу. Они не раз ездили туда с отцом. Но ехать на телеге – одно, а пешком – Белая Вежа здорово далеко. Идти по лесу вдоль дороги уже плохо получалось, всё время приходилось спотыкаться. Дети пошли по дорожке.

Взялся дуть, откуда ни возьмись, ветер. Он крепчал, порывами останавливал с поднятой для шага ногой, отбрасывал назад. Одинокие капли дождя тяжёлые почти как медяки, прилетали из неизвестной высоты. Тучи скрадывали почти всякий свет. После жары сначала было долгожданно и приятно, но вскоре сделалось совсем зябко. Видно было плохо, но глаза привыкают, всё-таки видно. Надо было идти дальше, и сделать с этим ничего было нельзя. Постепенно стемнело совсем, и только неясные отблески на небе позади детей обозначали, что где-то не очень далеко могли бы быть люди. Отблески и громы отдалённой грозы провожали детей в пути.

Волк бесшумно шёл параллельно детям. Он отслеживал спереди и сзади – никого больше нет, ни старших, ни сильных, ни соперников. Это удача. Это его удача… Смутное ощущение, что человеческие дети – не его добыча? – с какой стати! Чужая глупость – не повод для сомнений. Есть только один закон. Выживает сильный, умный и удачливый. Он может есть, что захочет, когда захочет и сколько захочет.

Он опытный охотник, стая здесь не нужна. Стая сейчас пошла на оленей. Они будут долго, методично отжимать глупую косулю, пугать, хитрить, получат по зубам, как ведётся, рогами и копытами ловкого вожака-оленя и его друзей. Какому-то лопоухому волчецу, возможно, даже вспорют брюхо. Волк оскалился усмешкой.

А в человечьей стае сейчас идёт резня. Пришли чужаки за своей добычей. Они сильны, обвешаны железом, в их руках громадные железные зубы. Он слышит запах свежей крови. А перед ним – холодеют от страха человечьи глупые «косули» – вот они, отбились от стада.

Его собственное время глупости и слабости прошло ещё в щенячестве, когда папаша-волк чуть не сожрал его мимоходом. Он забился в кролячью нору – это его Удача, она была уже тогда. Когда его шерсть поменялась на взрослую, его дружок по щенячьим играм, попытался поспорить с ним за драного зайца. Ну и что, что он зацепил этого зайца – это был всего лишь случай, для дружка – это был дурацкий случай. Всегда первым был он сам, а не этот придурок. Один рывок за шею решил все недоразумения. Вкус его крови не отличался от вкуса крови того зайца. Не верь никому и не бойся никого. Волк оскалился презрительно и высокомерно.

Теперь он ловок, силён, азартен. И это ещё надолго. Он знает здесь все пути. Он не вмешивается в дела кабанов и медведей, он не пересекается с рысью, его не интересуют птицы и всякая мелочь. Это его лес. Он пусть не король, но граф – точно. Волк гордо щёлкнул зубами.

Он легко обогнал детей и стал поперёк дороги. Это его добыча. Но он благороден – он предупредил, что имеет все виды. А добыча может защищаться. Он даёт ей шанс… развлечь его.

Мальчик, увидев перед собой волка, оцепенело схватил сестрёнку.

Страшно. Волк загородил дорогу… И не убежишь. Волк наброситься… тогда надо схватить и держать его за язык, пока свои не прибегут. А кто прибежит… Надо взять палку и дать волку по зубам… Не видно палки. И у волка такой вид… что палкой ему не дать, а руку он сгрызёт как соломинку… Волк – зубами щёлк.

– Волчёк, не ешь нас, – сказала вдруг жалобно маленькая сестричка.

Волк показал все зубы – он насмехался и, гипнотизируя добычу неотрывным взглядом, ступил ей навстречу.

Зубр, великий как гора, вышел из другой стороны лесной стены. Живой громадой, обдав детей мощью и теплом, он двинулся наперерез Волку.

Волк отпрянул, дрогнул, он не мог поверить в такую перемену. Как он его не учуял?! Ветер дул в спину, с другой стороны! И этот дразнящий запах крови! Только что ему была обеспечена законная добыча и сытая ночь. Крутанулся на месте – тягаться с Зубром нет смысла, но где же справедливость! Может он отступиться? Ведь это его, Волка, добыча! А Зубр вообще такое не ест! Шерсть встала дыбом. Он оскалился всеми зубами – только подойди, я порву тебе глотку…

Зубр остановился между детьми и волком. Между ужасом и алчностью. Между беззащитностью и насилием.

– Нет, этого сегодня не будет, – Зубр посмотрел Волку в глаза.

– Будет, таков порядок вещей! – упёрся глазами Волк.

– Сегодня и так уже слишком много крови!

– Это моя добыча!

– Их старшие спасали моих детей – я возвращаю долг!

– Ты лезешь в мои дела – это не по законам Леса!

– В Лесу у каждого свои законы!

– Отдай мою добычу!

– Прочь с дороги, хищный выродок!

– Ты не остановишь меня! Я отомщу! Я окровавлю свои зубы об твоих внуков!!!

– …

Со скоростью, которую страшно представить в такой громаде, Зубр бросился вперёд.

Волк был умён, он ожидал броска. Волк был ловок, он отпрыгнул, но всё равно – УДАР!

От удара лбом волка отнесло на три сажени. А Зубр летел на него, потерявшего опору под ногами – сравнять с землёй…

Другой бы пропал точно, но этот исхитрился, извернулся ужом между рогов, разбрасывая ноги нелепо, но очень быстро, обдирая морду об кусты, кору, траву, он убежал из поля зрения. И там завыл жутко, залаял обиду, закликал беду, заклялся отомстить…

«Да нет – он был готов, он успел подпрыгнуть – удар не получился смертельным, он сразу унёсся как ветер на безопасные сотни шагов. Но какая подлость! Какая бессмысленная тварь этот Зубр! Он не признаёт моих прав, моих законных прав… какая боль в боку!»

Лесной исполин и дети невольно слушали – много злобы у врага!

Зубр ответил мощным раскатистым рёвом на весь лес: «Умри!»

Лес замер. Лес знал – так и будет… только когда. Когда одной злобной тварью станет меньше?…

Зубр посмотрел на детей. Спокойно и несильно, чтобы не напугать, кивнул мальчику на дорогу и фыркнул, убедившись по взгляду, что тот понимает, двинулся по дороге впереди детей.

Вершислав стоит наверху башни. С западной стороны из-зи леса поднимается дым. Дым растёт, закрывает уже полнеба. Птицы стали падать в траву – одна… три… много птиц, лежат в траве, серыми грудками, некоторые бьют крыльями, но умирают. Вершко думает: «Зачем же птицам гибнуть? Они ни в чём не виноваты!». Понимает птиц и бросает в небо – они летят, но всех не поднять – слишком много. И скачет на запад по полю, по лесу – где дым, там и огонь. Видит – пожар. Горит река. Рыбы выбрасываются на берег, дышат, широко раскрывая рты, и замирают. «Но ведь вода не может гореть! И рыбам зачем гибнуть? Рыбы ни в чём не виноваты!» Сбивает огонь с реки и бросает рыб в воду и те плывут, но слишком много рыб на берегу.

Отец кричит ему с той стороны огня: «Вершко, уходи от огня! У этого огня есть глаза – если он тебя увидит, тогда спалит!» «Отче! – кричит Вершко – а как же ты там? Как тебя спасти?» «А меня не надо спасать, сынок, я уже спасён. Ты ОЛЕНЯ спаси!» Смотрит Вершко – поодаль на том берегу лежит благородный олень со связанными ногами, гордую голову с красивыми рогами поднимает, но не может освободиться. А огонь со всех сторон всё ближе к нему подступает. Вершко берётся за лук, берётся за меч – не то! И думает: «Как же я ему помогу – сам сгорю. А ведь он тоже не виноват!» Брыва говорит ему: «Днём виднее будет, а сейчас его не спасти!». «Так ведь до дня он сгорит!» – отвечает Вершко. Горобей говорит: «Судьбу не переменишь, надо покоряться неизбежному». Видит, что Кудеяр и Прытко уже бросились спасать оленя. Кудеяр кричит: «Я вижу путь!» Прытко кричит: «Я помогу!» и Вершко за ними побежал… и проснулся. Заходит его будить ночной дозорный…

Небо над полуночным заходом полыхало дальней зарницей. Вроде тускло, но недобро. И полночная стража всё же решила сообщить об этом Вершиславу. Он со стражниками и с напросившимся Прытком вышел на верхнюю площадку Белой Вежи. Облаков на небе скудно, отблески совсем слабые. Дул полднёво-заходний ветер, отгоняя всякие возможные предположения. Вершко всматривался вдаль, на верхушки древнего леса, и тоже, не знание, а смутное чувство утраты и тревоги поселилось где-то в сердце.

– Направление – над Соколкой.

– До Соколки далеко…

– Что у нас ещё там?

– Лесные Выселки?.. должны быть ближе, но правее.

– Древляны… как раз…

– Горят.

– Горят… сильно тогда черещур – долго ведь уже.

– А с вечера не горело?

– Так марево такое знойное и ветер был в ту сторону, а после – дальняя гроза была в той стороне, не разобрать… – с досадой пожимал плечами дозорный.

– Думаешь набег?

– Может Святояр догада?ся?

– Про немчуру?

– Да.

– … Похоже, что догадался. – сквозь зубы удалось сказать Вершко.

– Ах ты, ёшкин карачун, значится, набег! Шо робить будемо, раз так?

– Надо ехать, смотреть.

– Прямо сейчас поедем?

Вершко поглядел на вопрошавшего Прытка:

– На два часа позже, чтобы с восходом солнца подъехать, а то не разглядим ничего.

Через два часа отряд беловежцев выехал в Северные ворота крепости.

Вперёд поскакали княжеские стражники, вся полусотня с Вершиславом во главе. И далее они шли на стрелище впереди.

Князь возгавлял отборную сотню Бранибора. По правую руку от князя – Бранибор. За князем дюжий знамённый десятник держал знамя князя – «белое с червоным», на белом полотнище – красный щит, а на щите Белая Вежа, знак твёрдости и верности князя Любомира и его ближней дружины. Рядом с этим знамённым – ещё один со знаменем поменьше – сотенным. Следом – знамённый десяток. Сотня Судислава осталась держать крепость.

Ещё через полтора часа лёгкой рыси в перемену с шагом отряд Вершислава встречал предрассветный сумрак на лесной дороге. Кудияр показал рукой на дорогу впереди и изобразил всеми пятью пальцами, как будто кто-то многоногий идёт. Вершко поднял руку чуть выше плеча и так застыл. Отряд встал на дороге и затих. Ждали, поглядывая на старшину. Вершко ждал.

Из стены леса, прорисовываясь сквозь сумрак, как призрачное видение, на дорогу вышел громадный зубр и тоже остановился. Это был лесной великан, какими гордиться пуща. Он видел людей, но не боялся – ему ли бояться. Вслед за ним из сумрака проявилась маленькая фигурка мальчугана, который, пошатываясь, видимо, спал на ходу. Он остановился рядом с зубром. Немая сцена развивалась неспешно, казалось, при полном взаимопонимании происходящего всеми участниками и наблюдателями.

Зубр-великан стал на колено, а затем лёг. Мальчик, потянувшись на цыпочках, снял со спины зубра нечто маленькое и мягкое на руки. Маленькую девочку. Приспособил её стоять своими ногами. Зубр медленно поднялся. Повернул огромную голову к мальчику, оказавшись глазами напротив его лица. Несколько мгновений мальчик стоял, затем прильнул лбом к носу зубра. Вершислав и его отряд, замерев, превратились в зрение. Зубр неуловимо подтолкнул мальчика идти и легонько фыркнул. Мальчик развернулся и, ведя полусонную сестричку за руку, пошёл к отряду. Зубр медленно повернул голову прямо. Вершко мягко спустился из седла и открыто, но медленно, стараясь не шуметь, пошёл навстречу. Мальчик и Вершко дошли друг до друга. Вершко взял девочку на руки, и посмотрел на зубра. Два воина встретились взглядом. Зубр увидел, что всё сделано правильно, медленно развернулся и неспешно растворился в лесном предрассветном сумраке. А Вершко почудилось, будто зубр сказал ему беззвучно: «Теперь ты за них в ответе!..»

Тихонько, не нарушая гармонии происходящего, подъехал весь отряд.

– Ты из Древляны сбежал? – спросил Вершко мальчика.

– Да – ответил тот, в полузабытьи.

– Как тебя зовут?

– Тверд. – сказал мальчик и стал падать, теряясь во сне. Его бережно подхватили сильные руки. Мужчины подняли его в седло и повторяли: «Тверд… в самом деле Тверд!.. Подкову, гляди, в руке всё равно держит. Какая-то важная ему эта подкова… Может из дома… Может отцова…»

Выждали немного, давая зубру уйти не тревожась, и поехали дальше в сторону Древляны. Весь отряд медленно. Один боец с детьми был отправлен в Белую Вежу, а Кудеяр с Прытком – скрытно вперёд.

– Ты видел, какой великан? – восторженно говорил Брыва. – Редко такого быка увидишь.

– Это не бык. – Сказал Горобей.

– Ну, зубр.

– Это не зубр.

– От как! А кто же это, по-твоему?

– А часто ты видал когда-нибудь, чтобы зубры вот такие здоровенные носили детей на загривке?

– Ну, это верно, редкий случай…

– А я думаю – единственный.

– Ты опять меня переумничал!

– Мало того, я думаю, это сам Велес к нам выходил.

– … Что тебе скажешь?

– Ничего не говори! Велес спас мальчишку с сестрой. Значит, этот мальчик особенный, богами отмеченный, для чего-то важного предназначенный…

– А девочка?

– Девочка… тоже…

– Умник ты, я знаю! Это значит, что Древляны вороги пожгли, а он с сестрой спасся…

– Кому – сила, кому – ум! Это значит, что нам с тобой работки не убавиться.

Когда въехали в Древляны одни во̀роны хозяйничали в деревне. Чернопёрые, спугнутые дружиной, с недовольным криком-граем поднялись на крыло, застили небо и ранний небесный свет. Дружинники искали живых. Среди погорелых домов и разорённых дворов нашли несколько маленьких детей, спрятанных родителями в разные закутки, забившуюся в погребе за бочки молодую девушку, что не смогла говорить, онемела. Нашли израненного мужчину, которого налётчики посчитали уже добитым. Разлепив глаза от смертельного мрака и увидев своих, мужчина прошептал: «Были немцы… волки-рыцари…» и закрыл глаза уже навсегда. Любомир отрядил ещё двух бойцов искать телеги, собирать скотину, и всех выживших везти в Белую Вежу.

Нашли бабулю древнюю, слепую. Та стояла на краю деревни и кляла слабым голосом находников. Из незрячих глаз текли слёзы. Поняв, что явился Любомир с дружиной, подняла костлявые руки, навзрыд трескучим слабым голосом взмолила: «Сыночки, сыночки! Догоните лиходе-ев! Покара-а-айте! Чтобы не было им места на белом свете!»

Глава четырнадцатая. Погоня

Стражники Вершислава рассыпались и осмотрели все ближайшие окрестности. Оценив разорение, следы и выслушав знатоков, Любомир решил, что от начала нападения прошло полсуток, а ушли налётчики часов шесть назад, не торопясь, но не спя, в ночь. Что полон* они взяли больше ста человек и мужчин и женщин. Что самих налётчиков около сотни пеших и несколько всадников.

– За кого они нас принимают? – грозно сверкнул очами Любомир перед стоящим кругом своих сотников и десятников. – Рассчитывают пешком, да с полоном уйти от дружины?! Если только основная их сила поджидает нас в засаде… Приманка?.. Вершислав – разведку вперёд! Бранибор – изготовиться к нападению в любой миг. Ухо держать востро! Мы их догоним и всех положим! Полон отобьём! Начальники – к войску! Выступаем.

Это всё заняло четверть часа.

Маленькое войско двинулось по следу.

По следам целой толпы народа идти было легко, трудно было предвидеть замысел врага. Поэтому Вершислав разделил свою полсотню, идущую впереди на пять частей по десять бойцов.

Первая десятка пошла скорой рысью по самому широкому следу, который шёл на солнечный заход в глубину леса, вторая и третья – на сто саженей правее и левее, четвёртая и пятая– на двести саженей правее и левее первой.

Вершко ехал и рассуждал так: впереди речушка небольшая делает поворот влево на юг, к Нареву. Преследователь выходит на берег, идёт по следу, поворачивает налево, а солнце как раз на полдне и слепит ему глаза, потому как это, по хитрости затаившихся им выгодно, засада может ждать там. Если засада сидит слева от реки в подлеске, можно и не увидеть, это значит пропустить важный первый момент нападения, и биться будет неудобно, отступая в реку.

Сам Вершко со своими друзьями был в четвёртой десятке, которая, как ему казалось, быстрее всего должна была обнаружить засаду. Но, так рассуждая, прикинув, где место предполагаемой им засады, Вершислав быстро вернулся к Любомиру и доложил о своём соображении.

Любомир ответил:

– А если неправ? Будем ждать разведку – потеряем время.

– Пусть сотня идёт, как шла, а я своих перестрою и напрямик туда, проверю, если найду засаду и нечаянно вступлю в бой – пущу две стрелы со свистком одну за другой.

– Что за свисток?! – изумился Любомир.

– Вот. Недавно сделали, переняли у половцев. Не успел показать. – Вершко подул в наконечник хитрой стрелы, получился натуральный и довольно сильный свист!

– Ну, Вершислав, ты меня снова удивляешь! – усмехнулся Любомир. – Давай, действуй!

Догнав своих товарищей, Вершко объяснил, что делать, перестроились. Растянувшись по лесу очень жидкой цепью полусотня наблюдала друг друга – кто, где, что увидел. Ехали при этом довольно быстро. Через часа два, намного раньше, чем ожидал враг, увидели почти в том самом месте, где и думал Вершко. Посмотрели. Свистеть не стали. По цепи передали – крайний ускакал остановить движение князя. Полсотню Вершислав потихоньку вывел назад и вернулся к Любомиру.

– Нашли, князь, немцы! Хорошо вооружённые.

– Много их?

– Больше, чем мы думали. Сотни три с пиками. Ждут нас, похоже, попозже. Полона с ними нет. Эти нас ждут, а полон, видимо увели дальше.

– Три сотни в лесу с пиками – это намного хуже… и, значит, ещё не все, по крайней мере, ещё те, что полон увели. Что думаешь Бранибор?

– Если они сидят в лесу с пиками, значит, рассчитывают напасть на конный отряд, у которого нет дороги к отходу. Значит, впереди ещё крупные силы. Эти нас пропустят и закроют отход, те прижмут, и всё – котёл. Значит тут дело не в самом налёте на деревню, а охотятся прямо на нас, князь.

– Что правильно сделать?

– Предлагаю разбить сначала эти три сотни, а там видно будет.

– И как мы это устроим?

Бранибор подумал недолго и изложил:

– Вершислав со своими будет изображать основной отряд, идущий по следу. И вдруг, проходя мимо них, он увидит засаду и начнёт в них стрелять. Те ввяжутся в бой и попрут на него с пиками – у них же пики и они немцы, будут следовать плану в голове своего начальства. Тем более их намного больше. Мы будем ждать в этом же лесу и даже на той же стороне, только немного поглубже, куда они должны погнать Вершислава. Вершислав потянется по дороге, а затем резко перейдёт реку в брод и окажется сам на берегу, а немцы, идущие за ним, на открытом месте и в воде. Немцы откроют нам свой тыл. Мы будем действовать очень быстро и крайне жестоко. Непреодолимо. И всё. Ту немецкую часть, которая нас ждёт дальше по дороге, мы должны опередить.

– Что же, осталось привести это в хорошее исполнение. Командуй, Бранибор! – немного подумав, бодро сказал князь.

Приготовления заняли меньше часа. Быстрым и скрытным броском отборная сотня обошла засаду через её тыл.

Вершислав в княжеском червонном плаще со своей полусотней ехал быстрым шагом по следу, оставленному множеством ног по небольшой дороге вдоль левого берега невеликой речицы. Солнце начинало нехорошо светить ему слева и прямо в глаза. Брыва рядом справа скалил зубы. Горобей рядом слева мотал головой. Кудеяр с Прытком аж светились от радости. Что им дался этот княжеский плащ? Остальные тоже ведут себя как дети, как будто играться едут!

И некому было поднять меч на меч. Некому было поставить щит. Некому было потушить огонь. Некому было загореться пламенем мести и стать сталью обороны. Смрад поднялся как туча. Страх поднялся как гора. Давя и сметая.

Напротив густого подлеска слева отряд начал удивлённо изображать, что следы показывают что-то странное, носом землю ковырять, ругаться. Не отряд, а ватажка актёров. Прошли за тихо сидящих немцев. Кудеяр носом повёл по воздуху, как будто он из того балагана с песнярами, и стал тыкать пальцем в кусты. Ну, роль такая досталась! Вершислав дал команду и первый выстрелил в кусты. Кусты затрещали от бьющих стрел. А те в кустах сначала терпели и молчали, их же не видно должно быть, рано показываться. Пока, кого-то совсем хорошо пришпилило, и он заорал. После чего послышалась отчаянно смелая команда «At-tak!!!» и на дорогу посыпались кнехты с пиками, сразу, как было задумано, строясь против конного удара и отсекая путь к спасению.

Отряд Вершислава со всех сил поливал кнехтов стрелами, которых каждому навешали по три колчана, отступая по дороге в нужную немцам сторону. Стрельба дала некоторые плоды: тридцать-сорок кнехтов уже валялись или корчились, раненные в руки-ноги, кто куда на дороге и в кустах. Это всё продолжалось совсем недолго – простая лучина и наполовину не сгорела бы, а по насыщенности дела показалось долго. Наши всё стреляли и стреляли, а немцы всё большим числом выбегали из леса и строились многочисленной стеною и страшно наставляли пики. Немцы, построившись, наконец, бросились на русов с пиками наперевес.

Охранная полусотня поскакала прочь, не вступая в рукопашный бой, и имея небольшой отрыв, резко взяла вправо, прямо в реку, быстро переходя её вброд. Кнехты бросились ловить уходящих, получали стрелы в лицо, теряли строй. Когда одна сотня кнехтов развернулась от остальных, и побежали перекрыть реку сзади от Вершислава, показав свой тыл лесу, из леса без криков и лишнего шума выскочила сотня Бранибора, чего немцы никак не ждали и даже не оборачивались в запале ловли «князя русов» в червонном плаще. Бойня – подходящее слово для того, что сделала отборная сотня с немцами. Лавиной во главе с Любомиром и Бранибором, сметающей пики и головы, она прошла вдоль и поперёк реки. Охранная полусотня довершала дело стрельбой с близкого расстояния.

Но, пока дело было сделано, вокруг «князя» в червонном плаще образовалось особо кровавое месиво. Все кнехты кинулись именно на него. И Вершко попал в самый переплёт. Сразу несколько пик ударили в него.

Брыва ревел огромным туром-быком, рассекая кого-то пополам исполинским мечом, давя и глуша по трое, кого богатырским конём, кого могучей десницей.

Горобей правил конём одними коленями, как истинный центавр-китоврас, сверкал сталью двух клинков. Как мельница богов, отправляющая души непрерывным потоком прямиком в ад.

Кудеяр спешился и по колено в воде, ныряя между пик и мечей, как ваятель из кошмарного сна вурдалака, отсекал всё лишнее мечом и подправлял ножом.

Прытко успевал закрыться и ударить, и этого довольно.

А Вершко крутанулся вместе с конём, отклонил две, срубил одну пику, а сразу две пропороли его буланого коня. И, вырываясь из стремян, ища себе место, где нет смертельного железа, Вершко уже в себе плакал, что и этого коня не уберёг: «Что же это за судьба такая!!!» Снаружи кнехты увидели искажённое, но и освещённое яростью лицо, как выплеск крови, червонный плащ, сверкающий круг, описанный явно дорогим мечом, и даже отпрянули: «Князь!!! Простым наскоком не возьмёшь!»

Предводитель засады и два сотника из трёх – рыцари были здесь. Но Вершко был очень зол и гневен. На вероломных ляхов, на грабителей немцев, на нерасторопного себя, на потерю коня, на дурацкий маскарад. И в этом напоре ярости нападающие кнехты и рыцари показались ему жалкой кучкой недостойных негодяев. Он сам напал на них всех! Без щита. С одним мечом и в червонном плаще.

Немцы кричали, тыкали в него пиками, крюками, старались достать мечами, шестопёрами, клевцами, мешались друг другу. А он орал: «По-ор-рву-у-у!!! Мра-а-а-азь!!! За деревню!!!» – и крушил направо и налево, и вперёд, и назад, и по кругу, и с вывертом, и с наскоком, и с приседом, и по солнцу, и месяцем, и соколом, и вороном, и рысью, и пардусом, и бером, и росомахой*, и по-всякому раскидывал их, как щенят многовесных. Оружие часто вылетало из рук одуревших немцев, или даже разлеталось на куски. И кто-то из них всё падал в реку под ногами и больше не поднимался. А он всё крушил и крушил весь мокрый, потный, в брызгах воды, политый чужой кровью…

Старый вояка с выпирающим подбороком, стоявший во главе немцев, тот самый Берг и кричал, и приказывал, и подбадривал, и взывал к христианскому богу, борясь против Вершислава. И увидел, наконец, что нет на того пересилка, что попасть под кровавый меч бешенного руса может стать и его участью. Увидел, что вся битва проиграна, а другие русы ещё бо̀льшим числом мчаться страшной конной лавиной сюда, своим на подмогу. И, как грамотный стратег, решил, что только глупцы сопротивляются при явно проигрышном соотношении сил. Развернул коня и дал шпоры…

Река стала вся красной. Такой красной, что было видно рыбу под ногами. Много рыбы, в том числе передавленной. Битва закончилась полным уничтожением наёмников засадного отряда, за малым исключением. Солнце было как раз на вершине, сверкало отблесками на красной реке.

Русы потеряли пятерых! И Вершислав – буланого коня. А над рекой поднялось марево водяной пыли, и в ней засветилась короткая, яркая радуга. Славяне, задирая головы вверх, поснимали шеломы: «Прощайте, братцы! Слава Богам и Предкам нашим!» – думали о погибших товарищах.

– Ты, Вершислав, истинный БОЯРИН*! – говорил смеясь, подъехавший князь. – Яростен в бою как сам Перун! Оглянись, скольких ты один перемесил! Удивляешь меня всю жизнь!

– Да, браточек, этого я про тебя не знал! Снимаю шелом перед тобой. – Сказал Бранибор-багатырь и даже приклонился брату мокрой от пота головой.