Текст книги "Чепель. Славное сердце"

Автор книги: Александр Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Через два дня непрерывного камнеметания в башне пробили дыру. На третий день вежа была разрушена, как оборонительное сооружение. Остался каменный идол – верхняя площадка небольшим куском ровной поверхности держалась на великанском осколке стены и нависала над пропастью и горой из обломков. Один наблюдатель из беловежцев всё равно сидел наверху, благо, что залезть туда для бойцов крепости не составляло большого труда.

Бранибор видел, как таяли силы защитников Белой Вежи, понимал, что снова приближается неизбежный, теперь уже решающий штурм, и, что, видимо, крепость не удержать. Надо было спасти княжну с детьми. Надо было отправить к матери Элипранда. И селян, укрывшихся в крепости, и частью тоже пострадавших во время вражеских атак, тоже надо было как-то сберечь.

Единственный понятный выход – для малого отряда вырваться из осаждённой крепости под прикрытием всех оставшихся сил. А с остальными что делать?

Бранибор приказал Вершиславу собрать остатки его охранной полусотни. Набралось двенадцать человек, вместе с Вершиславом. Восновном из его лучшего десятка. Здесь был Горобей и Брыва, Кудеяр и Прытко, Зграбень, Пловда, Кичун, Скайняр, Пересвет, Смолян и уцелевший до сих пор молодой боец Граник. К ним же приставили Святояра, Элипранда, Меркула, эугѐнера Поликарпа, который попросился за все труды отпустить его домой и княгиню Пресветлу с детьми.

Построив отряд вместе с конями, Бранибор осмотрел всех ещё раз. Все наряжены и вооружены по силам и по смыслу. Кони отдохнувшие, копыта обмотаны тряпками. Княгиня, одетая в кожаные доспехи стала похожа на молоденького гридня, собранная стоит, старается. Это хорошо. Княжата привязаны к сёдлам, чтобы не выпали. Молчат, терпят, не плачут и не жалуются. Очень хорошо. Остановился около Элипранда.

– А зачем щит отцовский к седлу приторочен?!

– Так подарок же! – заступился Святояр.

– Щит – он для чего? Правильно – защищать. На спину надо одеть, воины!

Когда перенарядили Элипранда, поменяли ему щит за спиной с маленького лёгкого на щит Буривоя, молодой человек оказался закрыт по самую макушку. И Бранибор продолжил.

– Первая главная задача твоя Вершислав – увезти княгиню нашу с детьми в безопасное место. Сначала в Деречин. Потом – посмотришь, но, не медля. Тут всё ясно, много раз обговорено, но всё равно – осторожно.

Вторая важная задача – молодого бойца Элипранда, нашего брата и гостя, единственного сына у матери, вернуть ей целым и каким? Правильно, невредимым. Действовать будете стремительно, смело и непреодолимо! Ясно? Мы в это время ударим по ним огнём в заходнем направлении, чтобы отвлечь от вас внимание. А вы будете уходить на восход солнца.

Отряд под началом старшины Вершислава обеспечивает прорыв и отход на безопасное расстояние. После чего действует по собственному назначению. Вершислав его знает…

Когда прорвётесь, а у вас никаких других исходов быть не может! Элипранда отправляете домой через Берестье. Его будут сопровождать Меркул, Поликарп и Святояр. Не возражать старшему! Ты больше всех за него и отвечаешь. За брата! Сопровождать до самого города Милана!

– Как до Милана?! Я хочу остаться!!!

– Вершислав, растолкуй младшему, что к чему, а то оплеухой его награжу. Ненароком могу голову снести… А она ему ещё пригодиться.

В Милане пробудешь полгода, посмотришь, как там Элипранд с матушкой Олёной поживают, поможешь, ума наберёшься. А после возвращайся, браток, домой, милости просим. Ждать тебя буду к следующей весне. Смотри, надолго не задерживайся. Это тебе мой приказ. Всё. Не поминайте лихом. В добрый час!

Все обнимались и прощались на всякий случай. Ведь случаи, как известно, бывают всякие…

Вершислав задержался перед Бранибором. Подошёл.

– Брат!

– Что тебе, Вершко?

– Брат… прости…

– Не кручинься, добрый молодец, останутся враги и на твою долю.

– Меня в лесу спасла мать тех детей, что вышли ночью из Древляны. Любавой зовут. Тому мальчику Тверду я показал берлогу у речки, чтобы он мог спастись. У мальчика верный глаз и твёрдая память…

– Понял тебя, брат!

– И я хочу тебе сказать… что бы ты…

– Я поберегусь, если получится, браток.

– Ты мне почти как отец… останься живым… пожалуйста…

Крепко обнялись, будто две горы сошлись, будто два орла ударились крыльями.

– Я постараюсь… и тебе удачи… сделай всё, как надо… Я тобою очень горжусь.

И Вершко, скрепя сердце, пошёл догонять свой сборный отряд особого назначения.

Бранибор смотрел им вслед. Не хмурился, не улыбался, а казалось ему, что наступило самое важное время в его жизни, а до сих пор он к нему только готовился. Вот он сам – сильный и умелый воин, вот его небольшая, но самая крепкая и умелая на свете дружина, вот его любимое место, его крепость Белая Вежа. За стенами – жестокий и многочисленный враг. «Что ещё нужно мужчине, чтобы с радостью и вдохновением выполнить своё предназначение на Земле? – защитить свой народ. Жить осталось, может быть, сутки, но зато как можно их прожить! С полным восторгом! Главное – стереть как можно больше врагов с лица моей Белой земли».

Когда подъехали к воротам, Элипранд сказал Святояру:

– Я очень рад, что ты поедешь со мной. – Внимательно посмотрели друг на друга.

Наступил предрассветный час. Ворота открыли быстро и без лишнего шума. В отворённые Берестейские ворота вылетел маленький конный отряд.

Бранибор махнул рукой. В лагерь крестоносного войска полетели огненные звёзды, перечёркивая и небо, и остатки призрачного покоя. На за̀ходе солнца занимался лесной пожар, которого старались до сих пор избежать, потому что кто в поле, может и отойти, а кто в стенах, будет задыхаться дымом этого пожара. И подумал краем сознания: «А что Гордей?.. бился вместе… если он и враг, то куда он теперь денется… из крепости…»

А отряд Вершислава летел на восход на Деречинскую дорогу. В поднявшемся среди немцев переполохе легко ломали сопротивление немногих дозорных. Пролетели. В щите за спиной Элипранда появилась выбоина от стрелы. У змеи под глазом. В конце отряда Вершко заметил «лишнего» бойца, который скакал с ними и тоже помогал отбиваться от немчуры, придержал коня. А «лишним» оказался оставшийся из сотни Судислава, увязавшийся за ними всё тот же десятник Гордей.

– А ты чего здесь?! – напрягся Вершко в сторону Гордея.

– Бранибор отправил гонцом в Киев! – надменно ответил тот.

– Мне он ничего не говорил.

– Не всё и тебе знать надо!

– Ты чего, Гордей, на дыбки лезешь?!

– Ничего, не переживай, вперёд тебя не вылезу!..

– … Ну давай, дальше говори!

– Ты вон князя куда-то дел, а всё тебе с рук сходит!

– … Гад ты, Гордей!

– Ты сам гад, Чепель!

Вершко подавил бешенство и гнев, а только стиснул зубы. «Сам виноват…». И вспомнилась лесная дорога, удар в спину, забытьё и невыполненный как положено долг. И отвернулся от Гордея.

Вот так и поговорили. И разъехались разными дорогами.

Через час пути остановились. Погони нет. Попрощались с уходящими в Милан. Святояр хмурился не очень долго.

– Ладно, – говорит, – впереди у нас, похоже, длинная дорога с приключениями.

– Это верно, Люций*, по дороге ещё вполне навоюешся! – поддержал его мысль окрепший Меркул.

Вершко подъехал к Прытко:

– Поезжай со Святояром! Поможешь ему в дороге и сам целее будешь…

Прытко испуганно округлил глаза:

– Не, я не могу!..

– Почему это?

– У меня тут жена, дитё… семья… моя земля… Не, я не могу… куда я поеду?!

– Не слушаешь…

– Не-не-не, Вершислав! Смилуйся старшина!.. У меня тут родина!!

Вершко строго посмотрел на Прытко:

– Что же, лучше здесь со мной голову положишь?

– Не пожалею… Это я запросто! – отвечал Прытко серьёзно.

Элипранд обратился к Вершиславу:

– Дядя Вершислав, я очень благодарен, что вы все были со мной. Я буду всё помнить! И вас всех, и крепость, и эту песню про «Речицу»… Не знаю, почему моя мама не хочет, чтобы я был воином. Мне кажеться, что это самое благородное дело на свете!

– Бывает слишком много крови, брат. Бывает, что гибнут друзья, и тебя предают. Бывает, что не хватает сил сделать то, что обязательно надо сделать. Это всё вынимает из тебя сердце, и ты можешь забыть, ради чего ты стал воином. Можешь забыть о благородстве и повернуть свою силу не в ту сторону. Это самое страшное. Вместо благородного воина можно стать отьявленным бандитом. Если не боишься – попробуй, но всегда помни: благородство всегда очень дорого сто̀ит, многих сил, крови, а бывает и жизни… Удачной вам всем дороги!.. Святояр! Держись молодцом, брат! Мы все будем тебя ждать! До встречи, брат, до встречи… До встречи… До встречи…

Глава двадцатая. Подвиг Бранибора

Лесной пожар на фоне последних жарких и вновь засушливых дней растекался зловеще и очень быстро. Пламя полетело по кронам сосен и берёз, создавая над головой у немцев небо, всё в огне, сжигая воздух, спуская на землю удушье. Бранибор, стоя на крепостной стене, одобрял в уме выбор времени нападения – хорошо горит, спалит всё вокруг к ёшкиной мамке. И врагов спалит-задушит очень многих… Деревья жаль… Так и людей своих жаль… Всех жаль…Только нет другого выбора.

В это время на краю леса и поля, на краю ночи и дня стоял древний согбенный старик. Опирался на деревянную клюку левой рукой. Глаза у него и не закрыты, но и не смотрят. Правая рука его протянута от солнца. Стрыйдовг. Он что-то невнятно шепчет пересохшими губами… И ветер дует на запад!

Немцы пока проснулись, всё вокруг них было уже охвачено огнём. В панике многие нашли свою смерть, кидаясь в самое пекло, в самое угарное задымление вместо свободного воздуха.

Э-эх! Не нравилась рыцарям такая война! Вместо молодецких поединков, вместо сметающего удара тяжёлой конницы на просторе, на чистом воздухе, при доброй еде и питье, выспавшись, в полноте сил и радостной романтики, вместо бегущего в панике безмозглого врага, их самих били! Их жарили огнём, душили дымом, травили ядом, резали ночью, когда людям положено спать, их уничтожали как крыс – любыми средствами. Обманывали во всём! Это было неуважительно, не по-рыцарски, это было… обидно.

Магистр громоподобно командовал. Вывел рыцарей и кнехтов перед крепость, на поле, свободное от огня. И, видя, что, чем дольше ждёшь, тем меньше с любой стороны места для отступления, тем жарче и всеохватнее пожар, вариантов почти не оставалось, велел трубить штурм. Одуревшие спросонья, от угара и от неожиданности находники, хватая лестницы, понеслись в атаку.

Через час ожесточённого штурма на стенах и у ворот в дыму и пламени, которые были повсюду, немцы, в конце концов, разбили Северные ворота. Бранибор и оставшаяся часть из бывшей полной сотни уже выстроились встречать хлынувших в крепость. На первую волну кнехтов и рыцарей обрушились заготовленные брёвна. Они были закреплены горой над воротами, и, высвободившись из враз перерубленных верёвок, безобразно калечили нападавших и хоронили их в месиве твёрдых углов и боли. Часть немцев, проскочившая в крепость, которых не коснулся бревенчатый завал, оказались отрезанными от остальных, и под отчаянные собственные крики были истыканы стрелами со всех сторон.

На низкой восточной стене кипел ожесточённый бой. Бранибор с людьми побежал туда. Врезался в атакующих на стене, разметал всех врагов, дружине и ополчению оставалось их только добивать.

Немцы растащили завал из брёвен, трупов и калек у Северных ворот. На вторую их волну высыпалась груда построечных камней, создавая снова завал из человеческой боли и страданий, снова отрезая забежавшим в крепость путь к отступлению. Мимо этой груды проскакивали особо рьяные вояки, грудились с оброняющимися от русов внутри крепости, закрывались щитами, делали стену, черепаху, медленно семеня, отодвигались от вопиющей горы покалеченных сотоварищей.

Когда за эту гору прошло около сотни, и те изготовились к новой атаке, Бранибор по̀днял булаву – с ворот на груду камней и людей полился греческий огонь и смола, полетели щепки, палки и дрова. Возник огромный погребальный костёр, поднявшийся выше ворот, сжигавший и живых врагов, отгородивший опять немцев тех, что снаружи от тех, что внутри. Бранибор бросился первым, его люди – вслед за ним. Беловежцы рубили и теснили врага в огонь.

Это был огненный ад. Для немцев Бранибор был главным демоном смерти. Он забирал жизни и по одной, и по две, и по три, и беспрерывно, и не было силы, которая могла бы его остановить. Тела врагов, казалось, разлетались от его ударов вдребезги. Да и не казалось, иногда разлетались. Демоны поменьше носились здесь и там, кромсая германскую плоть, расплёскивая их кровь, разбрасывая их головы, руки, ноги и кишки, уничтожая, у кого ещё были, иллюзии о богатой добыче и, вообще, о возвращении из этого опрометчивого, дурного противославянского похода.

Для небольшой толпы мирных селян, оцепенело от страха и любопытва зревших битву из руин главной башни Белой Вежи, всё выглядело иначе. Светлые боги во главе с воеводой-батюшкой Бранибором свет Буревоевичем в силе и славе малым числом противостояли концу света. В огне и дыму, за которыми уже не было видно божьего неба, они перемалывали на руду озверелые тёмные рати, что в неисчислимом множестве лезли со всех сторон. Что им тут было нужно?!! Как крылатые небесные воины Бранибор и его дружина летали от одной волны находников к другой, неизменно погашая чёрный пожар нашествия, сбивая его на землю, перекрашивая его в красный цвет… Только то один, то другой светлый бог вдруг оступался, падал на колено, приникал к земле. Некоторые поднимались и даже не раз, но некоторые и не поднимались. И светлых этих своих богов, к сожалению, становилось всё меньше и меньше. И чем их делалось меньше, тем меньше у всех оставалось надежды на жизнь.

Для Бранибора и его дружины это был самый главный бой. Всё другое забылось и перестало существовать. Остальное всё было неважно. Они не думали. Они твёрдо знали. Сейчас они творят будущий мир – своими руками, своими силами, своими характерами, своей кровью, своей жизнью и своей смертью. Мир будет таким, каким они его сейчас сумеют сотворить. Будут в нём царить родное, НАШЕ ДОБРО и справедливость или воцариться чужое, чуждое, уничтожающее нас. Дружинники бились за жизнь, за друзей, за дружину, за светлого князя Любомира Белояра, за доблестного и великого воина-богатыря Бранибора Буривоевича, за свои семьи, родителей, детей, за свои дома, добро, землю, уклад, волю, Родину, честь, за осколок Белой Вежи, что всё ещё стоит за них, за толпу селян, глядевших на них с надеждой. Потому, что надо было биться. Потому что это и есть жизнь воина. Дружинники бросались в бой, переведя дух, сменив оружие, скидывая броню, потому что уже не было сил её нести, ломая, торчащие из себя стрелы и копья, остекая руку вонзившую меч в сердце, потеряв дыхание, слух, зрение, руку, крича друзьям последним выдохом. Шёл восьмой час битвы. Умирали уже даже не от ран, а просто от усталости, изнемогши от усилий, перемучивши все человеческие возможности.

Немцы не имели столько сил.

Могучий Бранибор загораживал им путь. Он стоял в кольчуге с зерцалами, сверкавшими в сполохах огня. В простом шеломе-шишаке. В деснице – шиповатая булава вся красная. Ошуйно – его родной щит, подарённый отцом, весь в красном. Из-под кольчуги – красная (была белая) рубаха. На ногах красные сафьяновые сапоги со щитками. Всё лицо и всё на нём – в размазанной пыли, копоти и саже. Кочегар из пекла… Ничего в нём такого особенного нет… Просто богатырь… ПРОСТО…

«Пора… – подумал богатырь, – самое время…»

Пока дружинники из последних сил продолжали отражать уже более вялые атаки немцев, Бранибор спустился под руины Белой Вежи. Здесь, впереди и позади массивной двери, за которой длинный подземный ход шёл далеко за пределы крепости, сгрудились в ожидании своей участи множество женщин с детьми, раненных мужиков селян, оставшихся в живых после помощи против немцев, и деды здесь были и древние бабули – селяне. И раненые бойцы, к бою непригодные. Бранибор отыскал глазами Тверда:

– Поди сюда, сынок!

Тверд подошёл, глядя Бранибору в глаза. Бранибор присел на корточки, став вровень с хлопчиком:

– Ты помнишь, где гулял с Вершиславом на коне?

– Помню.

– Помнишь, ты увидел выход из подземелья?

– Логовище лесного царя?

– Да.

– Помню.

– Там была еле заметная тропинка. Помнишь, куда она шла?

– Она виляла и шла за речку через дебри.

– Вы тогда с Вершиславом далеко ездили по тропинке?

– До поляны заповедной с родничком.

– Найдёшь эту дорожку?

– Найду.

– Не забоишься, сынок?

– Нет.

– Верно, вижу. Ты поведёшь всех по той тропинке до заповедной поляны. Пожар за речку не перекинулся и немцев в той стороне уже быть не может… Слушайте, люди! Пойдёте за этим хлопчиком – он знает дорогу, он вас выведет.

– Бранибор, батюшка, нешто мы сами за хлопчика дорогу не найдём? Почитай весь лес исходили.

– Мы в то место сами ходили по особым случаям, а вас близко не пускали, чтобы меньше глаз вокруг тайного места. Сами можете и не найти. А этот хлопчик сам из Древляны вышел ночью, у него глаз молодой, память твёрдая и он знает дорогу.

Старшие закивали, взяли Тверда за плечи.

– Сестричку его берегите. Как её зовут?.. да, Литаньку… это женщины Любавы из Древлян дети. Не поминайте лихом, люди добрые. – поклонился в пояс, а люди ему в ответ:

– Перун тебе в помощь, воевода-батюшка!

К раненому бойцу, что здесь караулил, наклонился Бранибор:

– Приготовь всё, как я сказал!

– Есть!

И всем сказал:

– Всё, пошли!

А сам развернулся и пошёл кверху, на свет.

Солнце поднималось в зенит, но виднелось сквозь дым, как зимой сквозь тучи, очень слабо.

Стрелы были все выбраны и сломаны. Конному рыцарю непросто попасть в крепость. И пешие заробели. Рядом с Бранибором оставалось около полсотни своей измотанной дружины, что стояли, только опираясь на оружие и около десятка крепких из берестейской в таком же виде. Дышать давно уже было нечем. Окрест, куда ни посмотри, лежало друг на друге человеческое племя, изувеченное войной. Не только вся одежда, руки и лица, а и вся белая земля вокруг стала красной и чёрной.

Бранибор поднял щит, все бойцы повставали и пошли в руины, которые щерились как острым зубом, высоченным осколком Вежи. Бранибор отходил, ступая назад, боком, оглядываясь, медленно. В крепость стали проникать немцы, которых тоже осталось немного, сотен пять. Около пяти с лишним тысяч их трупов покрывали горами и малыми горками и тонким слоем пространство вокруг и внутри крепости. Повинуясь не разуму, не воле, а какому-то инстинкту немцы надвигались на руины. Какие-то прятки?

Бранибор залез на высокие камни, саженях в трёх от земли. Рядом с ним горела какая-то головня, как факел. Здесь везде горели факелы… Все свои скрылись под обломки Вежи.

Несколько рыцарей протиснулись с конями. Кони еле держались на ногах и падали. Кто-то из рыцарей, может, и меньше участвовал в битве, но, перегревшись рядом с огнём, надышавшись копоти и дыма, все выглядели одинаково убито и ползли как морёные мухи.

Магистр Олаф тоже пробирался внутрь укреплений. Он мнил себе раньше, что захватит эту крепость, что она попадёт в его руки и станет его собственной. Что отсюда он двинет дальше свою власть под прикрытием веры христианской.

Крепость была – вот она. Но она и сейчас была не его. Грозный дух её защитников витал здесь по-прежнему. И крепость, правда, находилась в развалинах. Сгорели все частоколы на каменных стенах, помосты, козырьки, галереи, переходы, мостики, заслоны из брёвен на брешах в каменной стене. Внутри чернели остовы зданий и обломки камнемётов. «Как много у них было горючей смеси… Этого я, пожалуй, не ожидал… Какие огромные потери. Надо будет как-то оправдаться перед епископом…» Колоссальный зуб башни, обглоданный многочисленными сильнейшими ударами, всё-таки гордо стоял в грудах обломков посредине крепости. Конь магистра не хотел и не мог дальше идти – почти сплошь трупы.

Самый горделивый из оставшихся рыцарь в накидке цвета грязи поверх одной кольчуги с отброшенной брамицей, с обнажённым мечом, с мощными желваками на лице, горбоносый и с круглыми изумлённо-наглыми глазами приблизился к грудам обломков Вежи, поднял меч в направлении Бранибора:

– Сдавайся, рус богатырь! Ты проиграл! Твоего войска больше нет… Магистр окажет тебе честь, как храбрецу. Возьмёт тебя на службу. Даст тебе земли, коней, деревню под налоги… – новый поворот брани подходили оценить всё больше немцев, обступая могучего руса, одиноко стоявшего высоко на камнях.

– А у тебя всё это есть?! – спросил Бранибор.

– У меня всё есть! Даже больше!

– А у меня есть ещё такое, чего нет у тебя!

– Чего же это?!

– Много такого, чего нет у тебя!

– Приведи пример!

– Например, совесть!

– Какая ерунда… у меня есть совесть… не вижу в этом примере смысла.

– Я не шёл в твою землю, а тебя сюда никто не звал. Значит, у тебя нет совести.

– Не согласен… это вопрос доблести… Но, давай, скажи дальше, удиви меня!

– У меня есть эта Победа!

– Ха! Это не твоя победа, а наша!

– Нет, я перебил чуть не шесть тысяч ваших войск, а сам имел всего восемь сот! И только сотню настоящей дружины. Это НАША ПОБЕДА! Великая Перемо̀га!

– …! – рыцарь зло посмотрел на Бранибора красными от дыма глазами.

Бранибор продолжал:

– Ещё моя земля намного сильнее твоей!

– Это почему ещё?! – скрипел зубами красноглазый рыцарь.

– Потому что мой князь Любомир никогда не позвал бы ваших на службу, свои хороши! А твой меня готов позвать – сам сказал, а я не пойду!

– Ты, очевидно, глупец! Конечно, твой князь просто не может никого нанять, потому, что как пёс сидит в польской яме! Ха-ха-ха!

– И я умнее тебя! Потому, что ты сейчас сказал мне то, что я хотел узнать, а я тебя даже не спрашивал!

– …!! – до рыцаря медленно доходил смысл…

А Бранибор как-то даже нарочито громко заорал, смеясь:

– Князь жив!!!

«Чему радуется этот дикарь?» – подумал магистр.

– Убрать его, быстро!

Несколько стрелков выпустили стрелы. Ударило в грудь Бранибора. Позарапало. Он закрылся щитом:

– Любомир жив!!!

– Он смеётся над вами, убейте его!

Рыцари и кнехты полезли к Бранибору. Их вокруг стояло уже с сотню. Бранибор поднял горящую головню.

– Прощай твердыня! Это был наш с тобой главный бой…

Запал из руки Бранибора плавно, медленно и как бы нехотя полетел вниз, в ращелину, которая была хорошо видна одному Бранибору. Враги до Бранибора добраться не успели.

Взрыв поднял землю и глыбы камня, как порыв ветра поднимает пушинки тополя с травы. Очень мощный взрыв большого порохового запаса крепости. Камни разлетелись, сметая всё вокруг. Люди не в счёт, люди были врагами, свои все успели спрятаться и уйти… Магистр Олаф был оглушён. Ещё более полусотни наёмников нашли себе здесь могилу, ещё столько же валялись ни живы, ни мертвы вокруг огромной воронки. Великий каменный зуб крепости пал.

Часа два оставшиеся в живых немцы приходили в себя, сидя здесь же в дне без солнца, в чёрном дыму, в месиве крови и гари, в фантастическом аду, который они утворили вместе с русами. Не находя в себе ни сил, ни смысла. Прискакали разведчики и сообщили, что сюда движеться, заходя с востока через нетронутый лес, войско ятвяжского князя Гурта, около двух тысяч. Лесной пожар бушевал уже поодаль. Немцы подняли часть своих раненых и ушли. Часть безнадёжных закололи мизерикордиями* и прочими, по-ихнему, удивительно милосердными способами. Крепость, вроде, взяли, но она как-то не лежала в их руках. Выскользнула сразу. А вокруг уже и жилья подходящего нет. Сами же всё разорили. Пошли обходным путём на Ломжу. Вёл их назад всё тот же Берг, который снова сумел выжить.

В пятом часу пополудни ятвяжский князь Гурт со значительным отборным войском подъехал к месту битвы. Смотреть на это спокойно было нельзя. Мужество защитников впечатлило ятвягов. Воины без приказа становились на колени и прислоняли своё оружие к этой земле. Гурт объехал всё и восстановил в уме ход событий. Он видел, что его соседи бились достойнейшим образом, что их врага здесь нет, а значит, беловежцы победили, пусть и заплатив жизнями лучших воинов.

Начал дуть всё сильнее и сильнее ветер. Гурт смотрел в небо. Набежали тучи, свинцовой завесой понеслись над спалённой землёй, над чёрными зацепляющими небо когтями обгорелых деревьев. Грянул гром раскатисто с многими перестуками и тресками. Темень нависла над полем битвы. «Жестокая будет гроза… одобряет их подвиг… пришёл Перун Сам добить нечистую силу, что позарилась на Белую Вежу. – Подумал князь. – Слава доблести и твёрдости князя Любомира и его ближней дружины. Перун заберёт их души к себе… А нам можно уйти… Погибшим дорога на небо, а живым следует укрыться».

Молния, ветвистая, как плакучая ива, с дробным длинным треском оплела полнеба ослепительными лозами, высвечивая верхи руин и леса белым светом. И через миг, собрав, наверное, всю небесную мощь, вонзилась пламенным столбом в Северные ворота крепости, порвав мироздание сверху донизу, оглушив всё живое.

Ливень упал сплошной стеной.

Князь Гурт даже не вздрогнул. «Снова чья-то святая душа бъётся на Последнем Рубеже… Великий воин должно быть…»

Едва успев спрятать княгиню с детьми, Вершислав с друзьями поспешил вернуться к Белой Веже. Успел к рассвету.

Омытая ливнем земля и погибшие на ней, сейчас вселяли в душу уже меньше ненависти и жажды кровавой мести, как если бы видеть сразу, как было вчера, а больше одну только печаль. Кровь ушла вместе с дождём. В белую землю.

Селяне ходили по горелым развалинам, складывая трупы, собирая оружие, причитая. Они рассказали, что пока селяне в подземном ходе сидели, тоже задыхаясь дымом, несколько слабых задохнулось. Что селян с женщинами и детьми вывел по подземному ходу в безопасное место маленький хлопчик Твердятко из Древляны. Что Бранибор спрятал остатки дружины, в длинном подземном ходе из крепости. А сам-от батюшка наш хранилец подорвал и ворогов много и сам, плачьте люди, сгинул!.. Передай, Вершислав, ой ты еси Буривоевич вашему с братцем твоим честны̀м батюшке с матушкой земной поклон за такого сына-ратоборца. Все у них в долгу. Далее поведали, что за двумя тяжёлыми крепкими дверями, отделявшими их от крепости, во время сильного взрыва всех, кто был в подземном ходе, кто ещё не успел выйти наружу немного оглушило и присыпало, но ничего, обошлось. Что после дождя, который лил как из ведра почти всю ночь и чуть их всех не залил, все замёрзли, но Бог дал снова день и тепло. Что надо закопать черную силу побитую, чтобы не было болезней. Что надо с честью проводить, на огненную краду возложить погибших светлых наших богатырей-спасителей. Чтобы сразу им на небо… А живые – вот они там – спят сыночки. И хлопчик Твердятко коло их.

Вершко и его люди присоединились к работе селян. Бранибора не нашли. Нашли только его щит, даренный отцом. Щит был цел. На крепкой стальной листовине, на удивительном, как морские волны сером узоре закалки, под множеством вмятин и отметин был выгравирован с замечательным искусством старый дедовский знак – строгое усатое мужское Ярило-Солнце.

Живое Солнце-Сварожич поднималось над руинами Белой Вежи. Вороны, что слетались, грая, со всех краёв вершить свой пир над останками людей, были прогоняемы от павших защитников крепости. Дубы, сосны и ели, на удивление не все обгорелые, обступившие поле человеческой беды, хранили тысячелетнее своё молчание, только горестно качая ветвями. Тяжкий для живого человека дух смерти пронизывал травы и землю, воду и воздух. По мере того, как солнце начинало пригревать, душная дымка всё заметнее становилась над землёй, и пребывание в этом месте становилось всё тягостнее. Но Вершко и его друзья делали свою горестную работу.

Когда вдруг Прытко поднял голову, у него вырвалось: «А-х! Глядите, люди!» Все посмотрели наверх и остановились.

Над крепостью, над полем битвы, упираясь краями в лес с обеих сторон и круто возвышаясь надо всем, невероятными яркими цветами сияла радуга! Все стояли, сначала не имея слов. И глядели, глядели на Сварожий свет, на души, уходящие в небо.

– Слава руси!

– Слава Богам и Предкам наша!

– Слава!!

Киевский наместник Силантий, подоспевший со свитой бояр и с войском в пять сотен ополчения только к похоронам, смотрел на Вершислава, почти как на врага. Старшина княжей стражи не уберёг князя, а сам живой!.. Что с ним делать? Хотя все показания, быстро, но дотошно расспрошенных беловежских дружинников говорили, что Вершислав храбрый и справный воин и смышлёный начальник и подвигов совершил немало, и свой воинский долг выполнял, не жалея живота, наместник верить ему не хотел. «А князь-то где?! Где семья князя?» «Брат родной здесь погиб, слава ему и почёт, а ты где был в это время?!» Говорить про семью князя отказывается, ссылается на последнюю волю князя. Что Любомира следует искать в Ломже, наместник тоже думать не мог: «У князя Изяслава Ярославовича с Войцемежем мир! Да с королём польским – мир! Понимаешь, что говоришь?! Послов пошлём, а войско не пошлём! Что тут непонятного?!»

– Пойдёшь ко мне в дружину простым дружинником? – Изогнув бровь и глядя исподлобья, спрашивал наместник.

– Не могу, боярин…

– Почему это?

– Я присягал своему князю, и никто меня от этой присяги не освобождал.

– А где князь твой? Десятый раз спрашиваю!

– Думаю, в Ломже, если немцы его не порешили или не увезли. Выручать надо князя. Да побыстрей. – говорил сдавленно и настойчиво Вершко, глядя себе под ноги. Не слушает его Силантий, кто он этому Силантию?.. Как докажешь «этому», что ВЫРУЧАТЬ НАДО.

– Всё одно и тож, дай за рыбу грош… Брать тебя под стражу мне совесть не позволяет, и вина твоя никакая не доказана. – Хмуро и неприветливо сказал наместник Вершиславу. – Но и оправдать тебя тоже не могу… Для простого дружинника ты слишком важный, а начальствовать тебя поставить – тебе веры нет… Прямо скажу – лучше бы ты голову сложил, воин!

Так что, Вершислав… Чепель, ты теперь вольная птица. Иди на все четыре стороны̀… Понял, куда идти?!

– Благодарствую, не дурак…

– Хы-ых, «не дурак»… – как-то тягостно кряхтел Силантий. – Но, ежели что натворишь неуместное, смотри-и, вина в пропаже князя Любомира и его семьи ТЕБЕ припомниться! Всё. Иди!

Вершислав сказался друзьям и уехал домой. Обдумать, что делать ему теперь.

Вечером того же дня он сидел у отца с матерью, с женой и детьми. Доброгнева с Браниборовыми детьми здесь же была, не ревела по-бабьи, строго сидела. Ятвяжская кровь, упрямая. Горевали.

Вдруг, стук в дверь. Заходит Горобей.

– А что у тебя, Горобей, под глазом? Сегодня с утра не было.

– Это у меня печать об уходе со службы.

– Как так?!

– Я, чтобы не усложнять объяснений, что да как, да почему, поругался с новым сотником. Ну а чтобы, значит, он не сильно обижался, дал ему себя ударить.