Текст книги "Чепель. Славное сердце"

Автор книги: Александр Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава седьмая. У деда

Всей гурьбой зашли в дом Буривоя. «Батя, я к тебе с гостями! Здравствуй, матушка!» «О, сынок! Брыва, какой ты богатырь, каждый раз не нарадуюсь! А это кто с тобой? Янка? Песенник? Здорово! Торхельд? Тоже? С норвегов – похож, тоже какой богатырь!.. Смиргун? Гусельник? О-о! А это какого племени имя? Серб. Сербы – тоже наши… Матушка моя, к нам, гляди, какие красавцы в гости пожаловали! Давайте, ребята, пособите: стол на середину, на стол соберём… Взвар травяной – очень духмяный* и полезный есть у меня. Вот тут чаши. Каждый себе наливайте. Обязательно надо попробовать. А матушка пирогов с луком и с яйцом настряпала – очень вкусные… Угощайтесь!.. Рассказывайте, гости дорогие, с чем пришли…»

Олесь тоже здесь. Песняры его увидели: «Олесь, здорово, ты и здесь! Как ты здесь оказался? А-а-а, вот оно что!» Дед Буривой пошевелил бровьми: «О, так ты важная птица – тебя уже все знают!»

В доме у деда Буривоя на стене, на хорошем месте висит щит. Большой щит пехотный с проёмом для копья по правому краю. На щите нарисована синяя змея – длинная, завитая в полукольца, а из пасти у неё торчит голова с шеей, руками-плечами, тело до пупа видно – человек.

Янка, пока гостей усаживали за стол, зацепился за щит глазами и всё разглядывал. Сели. Пироги вкусные матушка Вершислава поставила на стол и кисель домашний ягодный из сушёной клюквы и малины. Взвар травяной дедовский в самом деле душистый, приятный, как-то даже проясняющий глаза.

Вершко говорит:

– Батя, песняры вот говорят, надо песню добрую сочинить. Я к тебе и привёл, чтобы подсказал правильную мысль – про что песню.

– Вот как, дал мне старику задачу! А я так быстро и не скажу. А какие песни поёте ребятки?

Янко отвечает:

– Песни пишем, про что видим и слышим. Сочиняем любые: и добрые, и худые, и для войны, и для мира, и для княжьего пира.

– Вот молодец, на ходу сочиняешь!

– А вот, что это у Вас за щит такой на стене?

– О, углядел! Это мой щит. Правда, с тех пор как я его носил, прошло уже лет пятнадцать. Украшает мне стену. И напоминает, каков был молодец моей жене. И детям с внуками.

– А почему такая картина интересная на нём? Нигде больше не видал.

– Интересная картина, да… ну, так это целая старѝна-былѝна.

– Вот-вот, расскажите былину!

– Ага… Гмм… Так это, ребятки, я в молодости был сильно горяч. Так бы и сказать – дурак, но и не дурак, а силы много, девать некуды. И был я тогда в передовом отряде князя Яросвета Городенского. Он дружил с князем Киевским Ярославом Владимировичем, а с Мечиславом Болеславичем ляховитом – не дружил. Ярослава то не зря называют Мудрым. Он умел и на свою сторону привлечь, и дружить, и справедливость соблюсти. А Мечислав, как и отец его, полез немирно везде со своей шляхтой, земли под себя забирать. Так, что нам не раз приходилось сразиться с ляховитами, и быть настороже.

И мы однажды ходили на полночь от Городно. А там в пяти поприщах подошли к Городно ятьвяги. Мы посмотрели сколько, как бы они угрозу для нас не составили. Видим, войско довольно большое – тыщи три! Понимаем, что если двинуться на нас – нам не здобровать. А если дойдут до Городно – то будет целая война. С ятьвягами никаких договоров соблюсти не получалось – то они на нас, то мы на них. И не так, чтоб от вражды, а как бы из-за удали…

И, значит, что же делать?

Было это лето… память моя не пропала ещё… ежели числить от Безгубого* в 2212 лете. Ну или, выходит, в 6534, але ж може* вы по-христиански понимаете, то по-новому – в 1026 лете. Вобщем в молодости моей…

И что, значит, же делать? Старшой Губа был у нас старина-боец и храбрец, но меня, похоже, недолюбливал. И говорит: «вот бы кто отвлёк их от Городно, вот бы их отсель увести, куда подальше…». Мечтает, значит, вслух. Он, скорее всего, знал, что я отзовусь. А я тут как тут – удаль прёть. Говорю: «А взять и напасть на них внезапно, и уйти по Неману». А он говорит: «Кто же за это дело возмётся? Тут не так просто! Смотри как много ятьвягов». А меня только пуще распирает: «Как никто не сможет – я смогу!». Старшой говорит: «Удалец ты, видно, Буревята! Насильно не заставляю, потому как безумие. Но если выполнишь – князю доложу. Иди и останься живым!». А я себе думаю: «Смешно! Живым-то я и так и так останусь. Вот сколько я ятьвягов перебью?». И пошёл-поехал на конике моём, поближе подкрался. Ятьвяги никого не ждали – только что прибыли, ни охраны, ни дозора, думали никто на них не покуситься. Я выскочил из-за подлеска галопом, ору во всю глотку, улюлюкаю, копьём тычу, мечом секу! Первые испугались, побежали, другие, на них глядя, тоже побежали – никто ж не знал, сколько напало. А я тут разошёлся, аки буря!..

Быстро они опомнились, но и я их погонять успел. Убил ли кого не знаю, но шума наделал. И, вижу, в меня уже горстями стрелы полетели. Я – бежать!.. на коне. Они за мной! Но я то со всей силы, а они то ещё и не всё поняли. Но всё равно потом погнались и долго и упорно меня ловили. В общем, я вскочил в реку прямо с конём, и нырял, и плавал, всю одёжу скинул, чтобы легче держаться. Коня утопил. Несколько раз они надо мной проходили, когда я под бережком за корни зацепившись пережидал. Три дня они меня искали, на берега выйти не давали. И спасся я случайно. По воле Перуна, быть может. Неман-река меня не утопил, вынес. На семь поприщ ниже по течению… Как я потом голый одёжу добывал и домой добирался – отдельная история.

Вот это я и нарисовал на щите. Поскольку само геройство сомнительное из-за дурости, но то, что река меня спасла – нарисовал. Охранный знак! А щит, видишь, пехотный, потому как коня-то у меня не стало, и определили меня в пешую дружину. Решил князь, что такого храбреца лучше подержать в узде. Много разговоров было потом про этот случай. Сказал мне лично князь Яросвет: «Удалец! Храбрость отменная, а ума нет. Но жив остался – значит, молодец. Добрым станешь воином, когда научишься терпеливо ждать, взвешивать силы и действовать наверняка. Учись!» – по плечу похлопал. Вот как было. Потом уже я ушёл к князю Годину. Потому как насмехались несправедливо и в боевое дело ходу не давали.

Переглянулись песняры. Янко говорит:

– То есть змея – это река, а человек – это Вы. А почему в пасти, а не, скажем, верхом?

– А это, милый гость Янка, потому, что когда я в ней, в реке плыл, я себя наверху не чувствовал. Я думал: «Поглотит она меня!». Страху натерпелся. Мог Неман сделать со мной, что бы захотел. А он меня спас, наверх вынес…

– Позвольте, почтенный, про этот случай и сочинить песню.

– Ой, хлопцы, может не надо!

– Отчего же не надо?

– Так ведь – глупости тут много!

– Отчего же? Дело тут не в глупости, а больше в кураже, в храбрости и молодечестве. Кто молодой да удалой не рассуждает глупо – не глупо. Может сделать – и делает! А другой не сможет… И змейка симпатичная!

– Мудро молвишь, милый гость Янка… Ну, если только смешную какую-нибудь песню, весёлую.

– Конечно, такую и напишем. История интересная, достойная запечатления!

– А тогда давайте, хлопцы, сделаем вот что: сыны-то они в меня, вот и Вершко – не всегда подумают, а в дело уже влезут. Чтобы им в назидание получилось, сочиняйте, как будто не про меня, а как будто про… Бранибора! Он запомнит! А ещё может и посмеётся, а то прямо несмеян.

– Про Бранибора?

– Бранибор – мой старший сын. Вот Вершиславу – старший брат. Сотник в княжьей дружине. Он придёт завтра. А вы и споёте! А?

– Можем и про Бранибора! – посмеялись песняры.

– А быстро ли вы песню сочините?

– Мне кажется, – немного задумчиво сказал Янка, – Вы уже рассказали нам готовую песню. Мы только слова подправим и на музыку положим…

Сумерки уже становились ночью. Поодаль мимо дедова дома шли бабы с девами в немыслимых нарядах, с огнями на жердях и палках, песнями, хохотом и визгом – нечисть распугивают. Три красивых бабы, одетые в основном только в ленты и бусы тащили орало. А у той, что идёт за оралом и едва ли не в свои волосы одета, на голове большущий венок из полевых цветов – она Ярило. Смеются-веселятся – обережный круг вокруг Деречина творят. Кому-то, конечно, кажется – распутство, но и детей рожают не по спине гладя. А ныне пары ищутся-составляются, в своих намерениях утверждаются, а осенью, смотришь, и свадебки. Близко мужчин не подпускают, прогонят, да ещё и жердью поддадут. А издали – смотри, сколько хочешь, все только рады.

 
Яри-илка, Я-ари-и-илка!
Лѐти, лѐти-и, лѐ-е-ети,
Вѐшней, жарче свѐти
Мне на бело-ом свете!
Яри-илка, Я-ари-и-илка!
Свѐти, свѐти, свѐ-е-ети,
Мой-ово любимово
Нежней, жарче-е встретить!
 

Дед, провожая гостей, наказывал утром всем приходить далее гостить: «И не забудьте с утра босиком по росе пройтись – вся сила нынче будет в росе!»

От звуков старинного обряда, мужчины остановились. У Торхельда богатырская грудь завздымалась чаще. Смиргун стал усы поправлять. Янка говорит: «Аж дух захватывает!». Все хорошо чувствовали – от чего захватывает. Брыва и Вершко переглянулись: «И моя что ли там?», «И моя, наверно, там.», «Пошли караулить!», «Идём!»

 
Яри-илка, Я-ари-и-илка!
Цвѐти, цвѐти, цвѐ-е-ети,
Мой-о-ому угодить
Чтобы были-и дети!
 

Хороводы с песнями дошли до слияния малых речиц. Там парень Вец соединяется с девицей Мухой (совсем маленькой реченькой) и рождается их сын Мухавец. Здесь уже к женскому шествию и мужчины радостно присоединялись. Тут уже можно. Обнимали милых, на бережки садились. При огнях и песнях пускали венки на воду, чтобы жить в любви и согласии, рожать деток и быть счастливыми. И плыли венки далеко по реке. Спокон веку несут, берегут Мухавецкие воды людские надежды.

На следующее утро вся семья деда Буривоя собралась у деда в гостях. В доме близ Деречина. Там са̀мо*, на истоках Мухавецких. Не часто такое выдается. Все сыновья у деда – воины. Большое дело, почётное. Наверно есть и дедова заслуга, что сыны такие удались. Мать, конечно, их кормила-поила, растила, а отец-то наставлял, учил уму-разуму. Не последнюю роль сыграло и то, что Дед Буривой воевал когда-то в дружине отца молодого князя – старого князя Беловежского Година. Верным был дружинником, удостоился благодарностей и пожалованного местечка под дом в середине Полесской земли.

Старший сын – Бранибор – княжий сотник, великая честь и сыну и отцу. Знатный воин. Серьёзный, силач, подкову мнёт как глину. Вся его сотня по воинской выучке – первая. Мать ему говорит: «Ну, хоть улыбнись, сынок, солнце наше старшее», а сын: «Ну что ты, мам, я маленький что ли?». Кто его может заставить улыбнуться, так это младший брат, тот кого хочешь заставит улыбаться.

Средний сын – Вершислав – тоже не промах, старшина охранной полусотни, неизвестно ещё, кто из них князю ближе и дороже. Не то, чтобы сильный сын, но очень цепкий и выносливый. Не то, чтобы каких-то семь пядей во лбу, но быстро сообразительный, схватывает всё на лету. И не то, чтобы какой-то у него воинский талант, по мнению отца, но везуч он, пожалуй, более других. Как бы его рукой не он управляет, а кто-то свыше.

Младший сын – Святояр. Молодой ещё. Но уже в дружине княжьей – сноровкой отличается воинской и радостным характером – такого воина трудно не заметить. Чуть можно и уже Святояр улыбается во все зубы. Так он и родился таким – почти и не плакал, а всё смеялся, гигикал. И в детстве – больно ушибётся – и сквозь слёзы, охает, а всё равно смеётся. Дурачок был бы занятный, если бы не был умный. Святояром так и назвали за весёлый нрав.

Помниться, когда Буривой смотрел на смеющегося младенца, и придумалось подходящее имя. А жена Надея говорит: «Уж больно красивое имя, так князей звали в старину. Не боишься так высоко замахиваться?». А Буривой отвечает: «Может я всю жизнь жил, чтоб так сына назвать. Всё думал, как выразить лучше, что должен быть сын светлым и жизнерадостным. А он мне сам подсказал. Тебе самой нравиться?» «Очень нравиться!». Посмотрел Буривой на жену, как та над младенцем улыбается, какой малыш хороший, аж светится, будто Богоматерь с маленьким Христом, ещё светлее: «Точно, Святояр!»

Как придёт в дом старший сын – так родителям гордость, уверенность и надёжа. Как придёт средний сын – так возникает чувство чудесного понимания, ясности и какого-то озарения. Как придёт домой младший сын – так и весело и радостно на душе.

А тут все сыновья в дом пришли! А старшие с жёнами и детьми. И Дочка Светлана с мужем пришла. Народу полон дом. Счастье! Свято!

Мужчины уже начали господарить во дворе под руководством деда: дровишек наколоть, водицы наносить. Женщины под приглядом матушки завели пироги, начали готовить вкусную домашнюю снедь. Среди них командир Доброгнева – жена старшего сына. У неё характер такой – упорный. Наполовину ятвяжка.

Дед оставил сыновей наедине с дровами, печкой и женщинами. Сам присел у дома на крылечко.

Дети носились гурьбой. Заговорил с одним. Дети постепенно собрались все около деда.

– Деда, а что значит твоё имя Родомысл?

– Значит, что я о Роде мыслю, как ему помочь, как его защитить.

– Деда, а кто такой Род?

– Это самый главный Бог, который нас всех сотворил.

– А меня тятька с мамкой сотворили – вставила крохотная Посвятка, – они мне сами сказали…

– А их-то самих кто сотворил? – всерьёз парировал дед.

– Ихние тятьки и мамки! – нашлись ребятки постарше.

– А ихних тятек и мамок кто сотворил? – снова вопросил дед.

– Ихние тятьки и мамки! – наперебой закричали дети, начиная улыбаться, понимая ход дедовой игры.

– А ихних тятек и мамок кто сотворил? – настаивал дед.

– Ихние тятьки и мамки! Ихние тятьки и мамки! – смеясь и взвизгивая, кричали дети.

Дед смеялся в бороду, подождал пока дети угомоняться.

– А Род сотворил самых первых и тятек и мамок, значит, он всех нас и сотворил.

– Деда, а кто Рода сотворил? – задал вопрос смышлёный мальчик Ярок, сидевший у ног деда, остальные дети застыли в ожидании тайны – у него тоже были тятька и мамка?

– А он, внучок, сам себя сотворил. – сказал дед уважительно.

– Как это, деда, «сам себя»?

– А он сам себе и Отец и Мать и дух Святой.

– Почему дух?

– Он дунул так легонько и вдохнул жизнь в людей.

– А почему святой?

– Потому что Жизнь Свята, значит и дух Святой.

– А если он самый главный, то почему ему помогать надо? – поглядел на деда уже освоившийся худющий мальчик Олесь.

– Так ведь Род свою силу вдохнул в нас, он теперь стал нами, мы, народ, и есть его внуки, нам и помогать надо. В роду ведь все друг другу помогают: он – нам, мы – ему.

– Так он всю силу отдал, а сам как же?..

– Ну не совсем всю отдал, себе тоже оставил. Он сам за нас переживает, там наверху в светлом тереме сидит, где соколы ясные летают. Нам, внукам своим помогает, когда знает. А сила у нас самих немалая, поэтому нам самим надо и думать как лучше и помогать друг другу.

Вот родится у нас новый человек, мальчик или девочка – значит, род укрепился, силы прибавилось, и все наши радуются, и бог на небе радуется.

– Деда, если он стал нами, так мы теперь что ли и есть бог Род? – поднял ясные глаза Ярок.

– Мы, мил внучок, людской род, а бог Род – на небе.

Вершко подошёл к отцу.

– Батя, гляди, какую я нашёл вещицу! – снял с себя через голову и протянул ему небесную подковку, уже с просверленной дырочкой и на толстой нитке. Все дети вытянули шеи. – На днях с неба упала, горячая ещё была.

Дед повертел в руках:

– Чудное дело! Откуда там на небе железо? И как оно оттудова всё не упадёт?? Я слыхал от учёных людей, что есть древние знания и книги, недоступные нам, где говорится, что наша земля не плоская, а огромный шар и летит в пустоте вокруг солнца по вытянутому кругу. Отойдёт подале от солнца у нас холод, зима, подойдёт ближе у нас жара, лето. Повернётся одним боком к Солнцу – для нас день, повернётся другим – для нас ночь. А нам лишь кажется, что Солнце всходит и заходит, а на самом деле это мы разным боком к нему повертаемся… Вот ныне наверно совсем близко подлетели, глянь, что на дворе тво̀рится. Хоть бы об него не стукнуться, об Солнце…

– …И как же мы держимся на круглой земле?

– Тайна природы, сынку, как и многое на белом свете. Разве мы знаем, почему рождаемся и умираем? Почему он не умел говорить, а научился? – кивнул дед на Ярка. – Почему Бран силён, ты удачлив, а Свят весел? Почему солнце ярко, а ночь черна?…

– И я, когда понял, что с неба упала, тоже растерялся. Не знаю, откуда она прилетела, но, думаю, это знак какой-то для меня.

– Знаки, сынок, зависят от человека. Раз ты воин – готовься хорошо к битве, будь внимательнее и осторожнее. Не проглядишь опасность, и всё будет хорошо.

Из рук в руки, через детские руки под двумя десятками удивлённых глаз подковка прошла по кругу обратно к Вершко.

– Батя, ко мне Стрыйдовг подходил.

– Он и ко мне подходил.

– Когда?

– Днесь, перед вами ещё.

– Быстро, однако! Так он же верхом не ездит. – озадачился Вершко.

– Волхв – одно слово. У него свои пути и ходит он по ним не как мы.

– И не важно, что такой старый… И что говорил?

– Говорил, по-тихому тебе скажу, готовиться к войне, лечить многих придётся.

– А откуда он знает про войну? Тоже всё волховством?

– Молод ты ещё сынок… и волхвом быть необязятельно, так понятно. Старого князя и старшего наследника не стало. Князь Любомир один остался молодой. А молодой – значит, неопытный. А каждый чёрный ворон понимает, где лакомый кусок для него. Каждый волк ищет себе добычу. И когти точат, и зубы острят, и время поджидают…

Во двор составили столы и лавки. Сели в круг. У взрослых завязалась беседа о том и о сём. Слова перелетали от одного к другому как прядильная нить на ткацком станке, сопрядая живое полотно общего разговора. От одного потянулась ниточка красная, другой завивает вокруг неё ниточку белую, третий добавляет голубую, кто-то приплетёт шутку пёстренькую, кто-то вставит слово золотое. И всё богаче, всё знатнѐе, всё переливчатее становиться беседа. Всё красочнее словесное полотно. Даже разойдутся потом люди, а сотканное полотно это останется с ними надолго. В памяти все будут сие полотно хранить и тем богатеть, вместо сундуков с тряпками. Хотя, шут с ними, с тряпками, они тоже нужны. Но после понадобиться человеку мудрое слово, зрелое помышление, либо острое слово, как бритва, либо крепкое слово, как булат, тогда заглянет он в несметную кладовую, в сокровищницу своей памяти и извлечёт оттуда ценность, которую ничем не заменить. Найдёт мудрое слово дедово, от которого веет седыми столетьями. Найдёт завет отцов, что силы сбережёт и честь. Найдёт материнское нежное и заботливое, детское трогательное и смешное, братское бодрое, дружеское вдохновляющее, слово любимой женщины, зовущее на подвиги, многое другое вспомнит и станет всем вооружён, ко всему готов, для всего доброго пригоден.

Дети бегали под столами и вокруг родителей, звенели колокольцами, трещётки отбирали друг у друга, смеялись, пищали, наводили шум и гам. А все и рады. Женщины стали выносить на воздух свежую приготовленную страву* простую и сытную.

Вскоре пришли и гости. Брыва с женой и целым выводком детей. Богатырь, ни дать ни взять, он и по числу детей богатырь. Горобей пришёл не один – со старенькой матерью, а жены у него нет (печальная история, не ныне рассказывать). Кудеяр пришёл нарядно одетый, тоже без жены – холостой, завидный он жених. Прытко позже всех: «На немножко забежал – нянькался с семьёй». Круг за столом расширялся, народу всё больше, всё интереснее.

– Батя, вот ты говоришь Христос! – Бранибор навалился на добротный стол локтями.

– Говорю.

– А как Христос до наших старых богов относиться? Нам князь про Христа не говорит. Да нам вроде и так всё понятно: что этот Христос – слабый, распять себя дал. Воину нужна сила, уверенность, сноровка.

– Наши волхвы, сынок, Его встречать ходили, Его Мать поздравляли, дары носили. Потому, что было предсказано издревле у наших же волхвов, что придёт Спаситель, и начнётся эра Милосердия.

– Не особенно видать, что-то вокруг милосердия.

– А это милосердие надо искать в себе. Не кто-то придёт за нас милосердствовать, а самим в себе надо милость взрастить. Христос пример нам подал.

– А Перун как же?

– А кто говорит, что Перун плохой? Он – воинский Бог.

– Ну, вот в Киеве же его идола утопили.

– Ну, то киевляне! Что ты не знаешь киевлян? – буйный же народ! По человеческому рассуждению – можно и старину сохранить и новое, лучшее взять.

– То есть в воинском деле – Перун, а в мирной жизни – Христос?.. Может даже к лекарскому делу твоему больше подходит, «возлюби ближнего», нам-то всех никак не возлюбить…

– А почему нет? У нас много богов: Род, Лада, Жива, Велес, Перун, Святовид – всех не перечислить. Даже Знич – мал бог, да нужен. Как без крады погребальной? – никак. И все боги – одного корня побеги. Бог Родитель неисповедим и неизречим, во многих ликах проявляется. И Христос – один из них – лик святой Любви к ближнему человеку.

Да ведь многими ведунами так и говориться – Он Сын Божий, но ведь не единственный.

– Я вот думаю, как бы нашему Любомиру худо не пришлось, за то, что он следом за Киевом, Полоцком да Новгородом, за многими другими не спешит Христа принимать.

– Княжеские дела, сынок, не разберёшь нашим умом. Но, вроде же, свои – не должны худа сделать.

– Не должны…