Текст книги "Чепель. Славное сердце"

Автор книги: Александр Быков

Глава восьмая. Элипранд приехал

Застолье во дворе у Родомысла продолжалось своим чередом. А тут и песняры пришли. Вершко поднялся на встречу. Усадили за столы, напоили вкусным сбитнем. А песняры, не рассиживаясь, достали инструменты, стали в ряд. Янко и говорит:

– Почтенные старшие и все добрые люди! Мы пришли к вам нарочно подарить песню. Вершислав сделал нам доброе дело, выручил из беды, и мы решили в долгу не остаться.

Торхельд бойко загудел на волынке. Дивак встрепенул бубенчики и колокольчики. Смиргун вступил на гуслях радостно и бодро. Переливами зазвучала невиданная скрыпка Николы. И хор стройных голосов жизнерадостно заиграл всеми красками на местном наречии:

 
Рэ-эчица, рэчица, ты валною грай-грай!
Рэ-эчица, рэчица, хучей паспявай!
 
 
Як пайшоў на ворога Брэн: адзин на сотни —
Заблудиўся вокала, зачапиўся мотней.
Як дарогу Брен найшоў, выйшоў на пагорак
Бачыть: вельми харашо – на ворози ворог!
 
 
Рэ-эчица, рэчица, ты валною грай-грай!
Рэ-эчица, рэчица, хучей паспявай!
 

Бранибор отвёл голову немного в правый бок, отклонился прямой спиной назад, упёрся прямыми руками в колени, и всем видом выражал: «Это что такое?!». Женщины тихонько хихикали, кроме Доброгневы. Та косилась на мужа Бранибора – как бы не обидели любимого супруга, детинушку хоть и богатырскую, а всё равно – ранимую! Дед ухмылялся в бороду. Дети и Святояр раззявили рты, причём Святояр, похоже, больше всех. Вершко с друзьями переглядывались, довольно хитро посмеиваясь.

 
Брэн схапиўся за капьё, як скаженны мчытся.
А тые спалохались – «мусит Перуница!!!»
Як пабегли вороги, Брэн мячом махае —
Як снапы па дзесять штук махам пабивае!
 
 
Рэ-эчица, рэчица, ты валною грай-грай!
Рэ-эчица, рэчица, хучей паспявай!
 
 
А тые апомнились – «дзе же Перуница?! -
Там адзин, адзин зусим над нами глумится!»
Павярнулися назад – мячы, копья, стрэлы,
Але Брэну ўсё не дренна – морэ па калена!
 
 
Рэ-эчица, рэчица, ты пра Брена грай-грай!
Рэ-эчица, рэчица, давай падпевай!
 
 
Брэн паскокаў ў други край – каб часам не забили,
А за им тры тысячы, моцна завапили!
Брэн ускочыў ў рэку, з конем утекають.
А тые ж па берагу – Брэна паджыдають.
 

Бранибор поглядел на отца. Остальные, уже который припев дружно и весело пели вместе с песнярами. Святояр скакал задорно, просто от молодости. Вершко тоже старался – какой случай подцепить немножко такого серьёзного старшего брата.

 
Рэ-эчица, рэчица, ты валною грай-грай!
Рэ-эчица, рэчица, Брена выручай-ай!
 
 
Ў други день памнили тые – мусит утапиўся.
Але Брен пад беражком за корэнь учепиўся!
Выплыу Брэн на трэйти день, голы, прычытае,
Але ж ён с тых пор рэку як Мать почытае.
 
 
Рэ-эчица, рэчица, ты валною грай-грай!
Рэ-эчица, рэчица, хучей паспявай!
 
 
Родная Дерэчица, ты пра Брэна грай-грай!
Родная Дерэчица, чарку наливай!
 

Под конец песни полное застолье взрослых встали из-за столов и пели, пританцовывая. Бранибор немного смущённо улыбался. Родители подошли к Бранибору. Дед поцеловал Бранибора в темя, а матушка прижала богатыря к сердцу. Родня и гости шумно делились впечатлениями – надо же, про деда песня или про Бранибора?

А у деда и ещё не все гости! Во время исполнения песни «Речица» во двор зашли два путника – молодой и старый. Они постояли в сторонке, не мешая пению, слушали и смотрели на всё происходившее. Были одеты по-дорожному, но в западной манере: плащи короткие с капюшонами. На ногах деревянные башмаки с кожаным удобным верхом. В руках котомки, за двором остались привязанные к плетню кони с большими седельными сумками. Молодому человеку на вид было лет шестнадцать-семнадцать, он выглядел крепким и спокойным и имел светлое лицо, обрамлённое золотистыми волосами, собранными на затылке в пучок. Старший, довольно ветхий на вид мужчина, видимо, страдал кашлем – всё время прикладывал ко рту платок, зябко сутулился, несмотря на отличную весеннюю, уже летнюю погоду. Волосы его с обильной проседью были немного растрёпаны, а взгляд растерян.

Дед Буривой, привычный до появления у себя самых разных, в том числе больных людей, не обратил на них особого внимания до самого окончания песни Янки с друзьями. Когда же обернулся к ним, его лицо сначала замерло, затем дед нахмурился и, идя навстречу, спросил:

– Хто вы?

Старший прочистил горло и хотел что-то сказать, вместо этого протянул вперёд к деду руки.

– Чи гэто ты, Меркул?! – спросил дед, узнавая гостя.

– Это я, Борри! Не обнимай меня сильно, я болею – простыл в дороге и никак не приду в себя. Прости, это вместо приветствия, друг мой!

– Как же ты у меня оказался, дружище?! Я уже не надеялся, что увидимся, прошло, наверное, лет двести! – Буривой всё равно крепко обнял Меркула.

– Ну, не двести, но лет сто точно! – Меркул засмеялся и закашлялся вместе. Молодой гость с удивлением смотрел на обоих.

– А гэто кто с тобой… дай я отгадаю! – дед смотрел, глазам не веря, на юношу в дорожном плаще.

– Ты отгадал, Борри, – читая по глазам Буривоя, сказал Меркул. – это их сын!

– Мать честная! Мальчик мой, дай я обниму и тебя! – Буривой заключил в крепкие объятия молодого человека, который, кажется, понимал, что к чему, но стеснялся. – Как же тебя зовут, скажи мне?

– Элипрандо.

– И сколько же тебе лет?

– Исполнилось шестнадцать.

– Будешь настоящий хоробр-богатырь*…

Дед вдохновлено, с блеском в глазах обернулся к толпе своих родных и друзей:

– Люди, побачьте, хто гэто до нас прыехау*! Надея, гэто Элипранд! Моей сестры Олёны сын! Из Милана приехал! Ты помнишь Бонифация? Это их с Олёной сын. И Меркул приехал! Дети мои, познакомьтесь, Элипранд – ваш брат двоюродный. Моей сестры, я вам рассказывал, и Бонифация Миланского удалого боярина сын. А это – Меркул, друг Бонифация и мой друг. Вот какие вы, молодцы, приехали! Пошли к столу, бо у нас свято – Трибожий день!

Новых гостей обступили с приветствиями, рукопожатиями и объятиями, родня заморская приехала – это всегда событие. Повели к столам кормить, поить, распрашивать.

– Как же поживаете вы в городе Милане? – Буривой накормил, напоил Меркула и Элипранда и стал спрашивать. – Как батюшка твой с матушкой, Элипранд, здоровы ли?

– Спасибо за угощение, дядя Буривой! Меня матушка отправила к Вам. Надо передать, что мой папа умер.

– Ой-ё-ёй! Дитя моё! Как же так, он меня моложе лет на пятнадцать!

– В прошлом году это случилось. Вдруг разболелась голова. А на утро не проснулся. – пояснил Меркул. – «Церебральный удар от избытка жара» сказал знакомый наш доктор.

– Какой удар? – переспросил внимательно слушавший рядом Святояр.

– О, простите, не помню, как по-вашему сказать! – замялся Меркул.

– Ну… цебер, голова… Мозговой удар, сынку… – пояснил наш дед-лекарь. – Да-да, «от избытка жара»… Переживал, значит, много. Хороший был человек. Близко к сердцу многое принимал. Да, я помню… Помню как он руки твоей мамы просил у меня. Отца-то у нас уже не было, а я был старший мужчина в семье. На колено встал, руки сложил к груди и говорит с чувством таким сильным: «Борри! – так же как ты (к Меркулу) меня называл – прошу тебя: выдай за меня свою сестру Оленюшку. Мне без неё жизни не будет никакой. Если ты мне откажешь – я умру прямо сейчас перед тобой!» И она тоже тут подбежала, на колени упала рядом: «Буревоюшка, братик, не губи нас, позволь пойти замуж за Бонифация!» – Да, вот мальчик какой славный получился… Прошло семнадцать лет. Давай помянем твоего отца, сегодня день подходящий.

В братину налили медовой браги и пили по кругу по два глотка все мужчины.

– Мама ни о чём не жалеет, и просила передать, что благодарна Вам за всё, дядя Буривой. Она велела передать Вам вот это. – Элипранд снял с пояса большой нож. Добротный нож без изысков с простой деревянной ручкой, что и на охоте и на войне может быть хорошим подспорьем. – Это нож отца, она не хочет, чтобы я его носил, не хочет, чтобы я тоже был военным.

Буривой взял в руки нож. Помолчал. Посмотрел на Меркула. Тот покивал головой.

– Много воевал твой отец?

– Да, много. Этим, в основном, и занимался.

– Трудно не воевать в нашем мире. И воевать не легче… Не годиться оставить без отдарка. Ну-ка, пошли за мной.

Дед увлёк гостей за собой в дом. Подвёл к щиту на стене. Меркул воскликнул:

– Узнаю твой щит! Давно в руки не берёшь?

– Давно, в основном теперь только пыль обтираю… Вот тебе Элипранд мой подарок, он твоей маме больше ножа понравиться. Тут нарисовано как вот эта река спасает вот этого – меня. Вы там с Оленюшкой живёте близко к морю, коло воды, а коло меня тут воды сейчас мало. Так пусть вода хранит вас в случае чего, как меня хранила. Сей щит на стену повесите, как охранный знак. А воевать не ходи. Братья, сёстры родные есть и тебя? Нет? Тем более.

Меркул зацокал языком:

– О, знатный подарок, Элипранд, бери! Большого воина щит, да ещё дяди родного – большая честь!

– Дядя Борри, а как же ты без своего щита?!

– А моя война теперь происходит в другом измерении, сынок! Она теперь больше не разрушительная, а созидательная.

– Как это?

– Подрастёшь – поймёшь, а пока запомни.

– А как же на стене…

– А на стене… У меня есть, что повесить на стене. Ну-ка, пособи, вон оттуда с печки потяни!.. Вот!

Дед принял в руки снятый с печи старый каплевидный щит.

– Этот – моего отца! Давай повесим…

Гвоздь в стене пустым долго не пробыл. В середине каплевидного щита, водружённого на нём, на железной листовине было выбито строгое усатое мужское Солнце.

Тем же утром Милован встал с утра злой, всех дома погонял. Заслышал шум на улице. Вышел на порог – народа немного собралось, но тычут пальцами наверх его крыши и в рукава аж прыскают от смеха. Ступил первый шаг, аккурат, ногой запнулся и ка-ак грохнется мордой вниз, прямо в кучу коровьего навоза! Откуда здесь корова наваляла? И почему порог высокий сделался? Под хохот селян, давясь от ярости, продрал глаза, посмотрел наверх. На крыше, на длинном шесте – высоко, видно далеко развевается стяг-штандарт из простой полотнины, а на нём нарисовано… то место голое, откуда ноги растут. Широ-окое!

Глава девятая. Ятвяги

Думали-думали Любомир со свитой: брать или не брать венецианского шпиона. То ли посмотреть за ним подольше, то ли спытать его пораньше. В свите и Горыныч и дядьки Любомира по матери и другие наставники и пестуны князя с отрочества, и Бранибор, и другие сотники, и Вершислав, и племянник Любомиров взрослый. Решили, что надо поглядеть пока издалёка, куда поедет, что замышляет. А после и брать.

Ради сложного и сомнительного дела поехали за Максимилианом Вершко с друзьями. Впятером. Больше-то куда, чтобы взять одного пусть и самого разудалого шпиона. В Городно его нашли. Понаблюдали – ничего подозрительного. А через пару дней, отпустив вперёд на полпоприща, двинулись за ним из Городно за заход, дальше приглядывать. Максимилиан с двумя слугами едет, важный. А наши скромнее стараются держаться, одеты были, как вольные горожане-торговцы. Оружие – в седельных сумах и у сёдел приторочено.

Впереди – Вершко. За ним Прытко с Кудеяром. За ними Горобей с Брывой.

Через полдня неторопливого пути стали проезжать по самому краю ятвяжские земли, недалёко до реки Бобр. Спина Максимилиана мелькнула и скрылась за дальним поворотом в лес. Как вдруг на дорогу спереди и сзади маленького отряда Вершислава из леса со всех сторон выехали конные ятвяги. Перегородили путь со всех сторон, придерживая готовое оружие, потребовали остановиться. Наперёд выдвинулся, очевидно, воевода. Одет по-простому, жилистый, усы по-варяжски свисают длинные.

– Что за люди? Куда путь держите?

Вершко отвечал за всех:

– Мы горожане мирные, едем по своим делам по добру да по здорову̀ и вам того же желаем.

– А нам сдаётся, что вы разбойнички удалые, по следу рыщете да добычи ищете! – Довольно вызывающе, но хитровато улыбаясь, сказал ятвяжский воевода.

– По что обижаешь, воевода? Мы вам худа не делали!

– А мы тут за тем, чтоб на нашей земле и никому худа не делали. А вы-то вслед идёте за тем одним, что перед вами проехал. Там дале лес по-глуше – в самый раз его догнать да и обобрать, да голову неповинную под куст кинуть! Давно за вами глядим.

– Отчего же мы за кем-то? Мы сами по себе едем!

– Вот и хорошо! Слезайте с коней, пойдём в тенёк, погодим чуток, вы мне свою верительную грамотку покажете.

Друзья переглянулись: делать нечего, не драку же на этом устраивать. Грамотку посмотреть старшине положено дать. В его земле – его право.

Отъехали на опушку. Спешились. Пошли в тенёк. Вершко грамотку подал, что, дескать, торговые люди княжьи. Грамотка красивая: на телячьей коже грамотеем записанная, шнурком красным плетёным перевита, печать Любомирова сургучом оттиснута, края ровненько обрезаны, выделка – чуть не до бела. Сразу видно, уважаемые люди.

Ятвяг-воевода грамотку повертел, развернул, почитал. Неторопливо так, степенно. Нарочито. Тем временем ятвяжские воины шатры разбили. Друзьям на месте уже не стоится. Вершко говорит:

– Всё ли так воевода? Веришь ли нашей грамотке?

– А что же мне ей не верить? Князем Любомиром скреплённая. Это ведь, известно, князь Беловежский! Уважают его слово княжеское, говорят… И грамотке чего бы не поверить… Раз вы вольные люди, вам торопиться некуда, хочу с вами про житьё-бытьё поговорить, уважьте служивого человека!

Друзья опять переглянулись: что-то темнит ятвяг. Чего бы ему запросто торговых людей не пропустить. Мыт не с чего платить, порожняком сами собой проезжают. И что же делать?

Горобей глянул на Вершко и говорит:

– Нам бы господарь-воевода до вечеру на ночлег попасть, да в каком сытном месте, а то по делам-то мы ужо порядком наездились, толком и не поевши.

– Не сильно отощали, – ухмыльнулся ятвяг и кивнул на Брыву. – да и накормим мы вас, мирных торговцев. Свой воинский харч поделим, да косулю мои ребята только-то подстрелили – на всех хватит. Ну! Не обижайте, пошли в шатёр! Я давненько с беловежцами не говаривал. Тем более самого Любомира люди. Торговые…

«Видно, заподозрил что-то» – подумал Вершко, идя со всеми вместе за ятвягом. – «Экий ты прилипчивый!.. потеряем времечко, венецьянец уйдёт неведомо куда…»

– Самого-то как тебя величать, воевода?

– А так просто и зовите: «воевода Струв».

Дошли до шатра. У них приняли коней. Посадили за походный низенький стол. Ятвяг-воевода уселся гордо. На стол поставили мясо холодное, ломтями нарезанное, лепёшки хлебные душистые, огороднину, сыр козий. Налили всем квасу в деревянные походные чаши. Воины ятвяжские костёр разожгли, да косулю над огнём примостили целиком. Струв чего-то вопрошает, посмеивается. Беловежцы отвечают неохотно.

Неуютно Вершиславу. Крутится Прытко, глазами зыркает по сторонам. Брыва нахмуренный. Горобей прищуренный. Кудеяр тоже ятвяжских воинов пересчитывал, полсотни насчитал. Что за сторожевой разъезд у ятвягов такой большой, непонятно.

– Нам, господарь-воевода, некогда говаривать, прости. Надобно за седмицу объехать все торги до города Зверина. Да вернуться князю обещали быстро.

– На торге – купец-молодец, а на дороге лесной – воитель-хранитель. Я вас ребята от беды берегу…

– Что же за беда?

– Да вы сами и беда!

– Что-то не ласков ты, воевода…

– Как же вас обласкать? Вы сами кого хошь обласкаете. Сами вон какие матёрые, мешки оружием набиты: «Мы торговцы» – передразнил ятвяг. Торговцев-то когда видали последний раз? Поди, когда грабили?

Разговор принимал странный и неприятный поворот. Оружие и кони уже у ятвягов, а с другой стороны – угрозы не слышно…

– А как же грамотка княжья – говорил «верю»!

– Грамотка, ребята, не сам князь, её и подделать можно. Но вы-то ребята удалые, сразу видать. Пошто ссориться?…

– … И что же нам теперь делать?

– Вы, ребята, подкрепитесь, ешьте-пейте… подождём… всё и прояснеет. – добродушно так советует воевода Струв.

– Что прояснеет-то?

– Всё, ребята прояснеет! – усмехается ятвяг, как ни в чём не бывало, и капустой квашенной мелкоструганной смачно хрустит.

– И долго ли ждать, воевода?

– Это я, ребята, ещё не знаю… от вас зависит…

– Ты нас никак в плен взял?

– Как можно! Вы люди свободные. Торговые!.. Не за что вас держать.

– Ну тогда спасибо тебе за хлеб за соль! Мы тогда поедем своею дорогой!

– Как же вы ребята поедете без мешков-то своих?

– Так ты нам их верни назад!

– Не могу, ребята! И рад бы, да не могу!

– Так почему же?

– Пока не знаю!

– Ну, как не знаешь-то??

– Вот вы капусточки попробуйте! Отличная получилась, хрустящая. Или вот рёбрышко свиное копчёное. А? Вкуснотища! Хмельного, пробачте*, не держу – служба…

И так мурыжил их пока солнце не село. Накормил, что правда, то правда. Да только от такого гостеприимства кусок не очень-то в горло лезет. И непонятно Вершиславу, что это за холера. Что так привязался этот Струв?!

Так и ночь подошла. Воевода распорядился их спать положить. Вершко с друзьями шепчутся, не знают, что и думать.

Решили за полночь убежать. Вполглаза спали, больше притворялись. Луна светила, как нарочно, – не спрятаться в темноте. Наконец, когда лагерь ятвяжский уже совсем успокоился, Вершко кивнул своим, что пора. Неслышно, ни травинкой не шурша, хоронясь в тени шатров, сами как тени лесные покрались ближе к коням. Прытко с Кудеяром утащили мешки и сумы с оружием из запримеченного шатра. «Что-то гладко черезчур…» – подумал Вершко.

– Уйти собрался… ни благодарствия тебе, ни прощания… – раздался голос с укоризной и сокрушённый вздох за спиной. – Чему только молодых учат!

С мечом наголо из-за шатра вышел воевода Струв.

– Давай только мы с тобой будем биться! – Струв указал на Вершко. – а то если все начнём, разведём тут кровищи… А с чего бы? Верно?!

– А за что будем биться? – сердито спросил Вершко.

– Да просто так! Ты же меч держать умеешь?! Или всё торговцем будешь притворяться?

– И до чего будем биться? – так же сердито продолжал Вершко.

– Известно до чего, до смерти! Чего мелочиться? Да нам ведь с тобой не привыкать! Верно?

– Если я тебя убью – твои кинуться на нас!

– Не-е, зачем… Они ещё порадуются! – некому будет их равнять да строить. По домам спать пойдут.

Шуткует воевода. Вершко и его друзья уже заметили, что все ятвяги тоже здесь! Из лесной тени вышли. На расстоянии по кругу поджидают. А что делать?

– Будь по-твоему! – сказал Вершко. Выхватил свой меч из ножен и уже без всяких сомнений бросился на ятвяга.

И сцепились-закружились, зазвенели, заскрежетали часто скрещенными клинками. За каждым мигом в этой схватке, казалось, последует чья-то погибель. В лунном холодном свете и в отблесках слабого костра блестела сталь. Быстро, быстро пролетели миг за мигом, никто толком и не уследил, как извернулись в жарком бою, что сделали сии воины. Но вдруг замерли оба грудь в грудь.

Вершко левою рукой схватил ятвяга за десницу, сжимавшую меч, у запястья. А лезвие ятвяжское прислонено к шее Вершислава оказалось. И тверда рука у ятвяга, не особо отодвинешь. А правая рука у Вершко тоже меч прижимает к горлу ятвяга, а тот руку Вершкову так же крепко держит своей левой. И как бы в зеркале кривом отражаются, стоят, дрожат от натуги, того и гляди обе головы покатятся по траве. Руки у Вершко и у ятвяга друг с другом перевиты, мечи у них перекрещены, друг другу жизни отнять готовы. «Эх! – подумали Вершковы друзья, – не ушли без крови… Сейчас то без крови никак не разойтись! И помочь никак нельзя!»

И ятвяги сзади с мечами да со стрелами.

Вершко и Струв взглядом друг друга буравят, в ком силы больше не поймут. Ох, как опасно!

Тут Вершко ятвягу и говорит:

– Я тебя убивать не хочу!.. Миром хочу разойтись…

– А чего вдруг? – спрашивает ятвяг.

– Ты мне зла большого не сделал, чтоб убить.

– Значит ты добр?

– Я не зол… да и не за что…

– Так ты, выходит, справедлив? – ятвяг сощурил глаза.

Так и стоят оба с мечами у горла.

– Не дурак просто. – заметив многозначность вопроса, отвечал Вершко.

– Может ты ещё и милосерд? – начал чему-то еле заметно хитро улыбаться ятвяг.

– Может, и милосерд, только не моё это дело – милосердствовать.

– А чиё же это дело? – не унимался, пристал с расспросами ятвяг, а сам-то руки не ослабляет.

– Княжье это дело.

– Выходит, ты не князь?

– Нет.

– А кто?

– … Старшина княжий.

– Вот и прояснело! А ныне, значит, кметь* секретный… И не хочешь в князи?

– Тебе то что?.. Не хочу!

– Смотрю, честен ли ты? Все хо̀чут в князи!

– Чин – по заслугам!.. Кому что да̀дено – не в лѐсе найдено!

– Ишь ты каков! Брав да честен, да никому не известен… А ты врёшь, что не хочешь, тебе и верить нельзя!

– Я не вру!

– Врёшь!

– Нет!

– Теперь не врёшь? Правду баешь?

– Правду!

– Ну, тогда, коли честен, убирай меч первым! Миром разойдёмся…

Вершко, глядя ятвягу в очи, видел, будто ятвяг чему-то внутренне смеётся, но понять не мог чему. Старше он, этот ятвяг. Мудрее. Странные речи. Что у него на уме? Угрозы, вроде, не слышно… А меч к горлу прижат.

– Трусишь? – спрашивает ятвяг.

– Я не трушу.

– Ну и не трусь! – прищурился ятвяг, едва незаметно ухмыльнулся и стал помалу ослаблять свои руки. Вершко осторожно вместе с ним руки убрал. Какое-то очарование нашло на Вершко от этого ятвяга… пока тут, глаза в глаза через мечи глядели. Не враг он… показалось?

Ятвяг плавно высвободил меч, блестя очами, разворачиваясь в пол-оборота. Вершко отступил на два шага. Поглядев друг на друга, воины вложили мечи в ножны. Вершковы друзья даже спины распрямили. Распрямили, да не очень…

За спинами и впереди, и с боков от Вершко и его друзей уже сжался вооружённый круг ятвяжских воинов, обступивших их большим числом. Все они, вели себя настороже, явно ожидая чьего-то приказа.

Еле заметно ухмыляясь, противник Вершислава, оказавшийся в середине круга, приосанился и произнёс внушительно:

– Я – князь Ятвези Гонедской и Бобрецкой – Гурт! А вы, кмети Любомировы, теперь не пленники мои, и не задержанные, а в самом деле мои гости! Пойдём, старшина, – обратился он к Вершко, – ближе к огню, не всё ещё друг другу сказали. Я тебе кое-что важное сообщу, а и ты мне кое-что объясни.

Умеет в гости пригласить князь ятвяжский, ничего не скажешь! Редкий человек откажется…

Сидели у костра все – и беловежцы и все ятвяги в круг. Только дозорные за кругом. Беловежцев ятвяги между собой посадили через три-четыре человека. И знак уважения, и в случае чего ловить сподручней. Вершко – возле Гурта. Говорили до зари. Гурт был доволен и разговорчив. И Вершко совсем проникся к нему симпатией. Сильный и честный человек этот Гурт.

Оказалось, что князя Гурта попросил через посла князь Мстислав Городненский покараулить в пути в ятвяжских землях его вроде бы знакомца знатного венецианца Максимилиана. А то какие-то разбойники за ним, похоже, шастают. А сам-то не выслал с ним охраны! Вот Гурт и думает: почему? А поскольку знает Мстислава, как человека себе на уме, то решил не простой дозор отрядить, а сам разобраться, что за разбойники такие и что за Максимилиан.

– Как вас увидел, так сразу и понял, что никакие не торговцы. А вы же «секретные», молчите, кто такие, – явно поддразнивал Гурт. – но вот через мечи мы быстрее познакомились, а Вершислав?

– Так оно князь. Но рискованно… не серчай, но вдруг бы я тебя убил?

– Значит, ты бы меня не узнал, не было бы и разговора, – запросто ответил Гурт, – хотя, это наврядли. Я в своей земле – первый меч.

– А если бы ты меня убил?

– Тогда бы я тебя не узнал, и жалеть было бы не о чем… Но мы же друг друга не убили! – и сам смеётся, – Выходит, наши судьбы давно в небесных нитях сплетены. Вижу, человек ты сметливый, и кмети твои, видно, из лучших. По глазам вижу… А скажи мне, Вершислав, вот что: хорош ли князь твой Любомир?

– Хорош. Как же иначе? Разум большой, сердце доброе, рука твёрдая. Правду блюдёт. Справедлив. Терпелив. Гневается… сдержанно. Милосерден – это про него точно сказано. В делах успешен. Горжусь, что при нём служу. Беда вот только, что старого князя мы потеряли и его старшего сына, брата Любомирова. Вот уж годовщина минула.

Гурт внимательно поглядел на Вершко, помолчал.

– Славное сердце, – сказал Гурт негромко, как бы про себя подводя итог.

– … Пожалуй, что и так, – согласился Вершко, немного недопоняв, почему Гурт так сказал.

Гурт снова на него поглядел, улыбнулся широко:

– Молод ты ещё старшина! Но, глядя на тебя, я уже начинаю уважать твоего князя… Времена меняются. Пора разрушить вековые споры между нашими народами… Нужен мир и согласие.

– Добрые слова, князь. Рад знакомству с тобой… Жаль только, Максимилиана упустили, придётся искать долго.

– Вот теперь и ты мне расскажи, кто он таков?

– Он, похоже, шпион, вызнаватель. Смотрим, какую беду он ведёт за собой.

– Что же вы его сразу не схватили?

– По правде сказать, мы его сначала не догнали – под ним скакун аравийский! А после решили поглядеть, кто ещё вместе с ним крамолу замышляет.

– Ну, так не переживай! Я своих кметей сразу же за ним отправил проследить. Вместо вас поехали. Вернутся – расскажут.

Утром прискакал гонец из дозора, отправленного за Максимилианом, рассказал, что тот въехал в Ломжу – ляхитский городок. Остановился в гостях у самого̀ пана Войцемежа, наместника Ломжицкого. Ишь какая шишка – всё по князьям, да по их домам! А на дороге, сообщил гонец, – спокойно.

Стали с Гуртом прощаться. И Гурт говорил:

– По нраву ты мне, Вершислав! Ну да к себе не зову, ты своему князю верен. Больше время не теряй! – и сам смеётся. – Всё, что будем знать про этого Максимилиана, будешь знать и ты. А я обещаю к твоему князю Любомиру в гости наведаться, да, коли он не будет против, грамотами о мире обменяться.

И Вершко с друзьями отправились на Ломжу. По дороге посоветовались и придумали, чтобы Кудеяра под видом разбойного атамана на службу к венецианцу сосватать. Долго ли дело было, коротко ли – поверил Максимилиан, или нет, но видел он только одного Кудеяра и взял его с его якобы разбойной ватажкой к себе на поручения, чтобы раз в неделю-две за делами наведывался и всё выполнял.

Возвращались беловежцы и, вроде, не с пустыми руками, а и не очень довольны. Вступили в шпионскую игру.

Проехали по дороге на Белую Вежу и мимо нашей деревеньки Древляны проезжали. Мальчишки местные бежали по-за деревьями вдоль дороги, кричали: «Наши витязи поехали! В саму Белую Вежу!.. Гляди, гляди – это Брыва-богатырь!.. Гляди – подкова у его коня слетела!» Один из них с зоркими глазами выбежал на дорогу позади всадников и подобрал отпавшую с конского копыта подкову. Вот гордости! Всем другим детям тоже охота за неё подержаться.

Брыва спохватился, когда конь заметно захромал. Хорошо, что деревня рядом, отправились к местному кузнецу. Тот вмиг новую подкову прибил – привычное дело.

Когда мальчик добежал уже домой к нему привязалась младшая сестрёнка: покажи да покажи подкову. Ручёнки протягивает, за рубаху хватает, за рукав тормошит.

– Ну дай, ну дай мне!

– Отчепись, Мара! – отдёрнул руку мальчик.

Девочка надула губки, хмурилась-хмурилась и решила всё-таки, что это обидно.

– А-а-а! Мама, он меня Марой обозвал! – побежала к маме, что в огороде стоя босиком сеяла морковку. Прямо с разбега уткнулась лицом матери в подол. – Он меня Марой обозвал!.. А-а-а!.. я не Мара-а!

Мама Любава, улыбнулась немного.

– Не обижай сестрёнку, сынок! Она же маленькая. Дай ей поиграться. Иди, дедушке скажи, чтобы косу наточил. За хлевом лужок выкосим. Коровке травы наносим, а то она слабая совсем, только что отелилась…

Любава в доме хозяйка. Мужа нет уже год. Вместе со старым князем сгинул. Хотя и не воин был, а припасы подвозил. Отец делается ветхий совсем. Работает всё равно, что может – помогает, а многого уже сделать не может. Матушки давно нет. Братья разъехались «искать птицу-счастья». И детей двое. Всё делать надо и женскую работу и мужскую. Хорошо хоть, что силы есть, крепкая спина да умелые руки…