Текст книги "Чепель. Славное сердце"

Автор книги: Александр Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава пятая. Крепость

Старшего брата Святояра и Вершислава зовут Бранибор. Он у князя на хорошем счету. Среди сотников – первый. Поговаривают, что когда воевода Горыныч пойдёт от дел на покой, самое место на посту воеводы Бранибору. Сотнику тридцать пять лет, в самом расцвете сил и воинского характера. А сил и характера Бранибору не занимать.

Мало кто соперничает с ним в борьбе. Ну, понятно, Брыва-богатырь. Бывало, сойдуться тягаться тяжеловесы – земля гудит от каждого шага, будто зубры месят землю ногами. Соберётся вся дружина посмотреть такое дело. Кричат все, голосуют. Кто сильнее?! Бить нельзя, головой нельзя, ногами нельзя, ломать нельзя, в пах нельзя, за волосы нельзя, лицо-глаза-уши трогать нельзя, только руками обниматься и стараться уронить на землю. Это в бою всё можно, а тут же все свои. Чего калечиться понапрасну? Битый час* тягаются! Земля мокрая от пота сделается под ними. Пыхтят, стараются, устанут. Ничья. Усмехаются друг другу, обещают в следующий раз точно бросить. «Вот я тебя малёшки тогда-то не достал», «Малёшки» не считается, это я тебя почти скрутил», «Не скрутил – не считается!». И смеются. Дружина гомонит радостная.

Горобей про них говорит: «Брукѝ!», «Брукѝ, як брэвукѝ». Слова всем непонятные и понятные одновременно, и смешные. Бруки – это, вроде, такие здоровенные и неуклюжие. Тем более, у обоих имена начинаются на «Бр». А брэвуки – совсем уже будто брёвна-брусья-деревья. Они ему говорят: «Иди сюды, за̀раз тебя оббрэвучим!», а он от них потихоньку, смеша всех, утекает: «Я лёгкая птица, не вашего веса, высокого полёта!..».

Горыныч скажет: «Зубры наши! Твердь земли!»

Князь скажет: «Пока такая дружина, никому нас не одолеть!»

Святояр, ясное дело, болеет за брата. А Вершко болеет за Брыву, но потом, конечно с братом посмеётся, «Если б я за тебя кричал, ты бы одолел, так же не интересно!»

Когда дело касается обучения молодых, Бранибор руководит ученьем. Пока воин не станет закалённым, как сталь, и умелым, как готовый дружинник, Бранибор с него «не слезет». Конечно, по одному не учит, учит двадцатками, полсотнями и сотнями. В помощь Бранибору опытные стрелки и мечники, рукопашники и метальщики, следопыты и лазутчики, строители боевых машин и оборонительных сооружений. Все такие люди есть в дружине и в господарстве князя Любомира.

Спрашивают Бранибора:

– Ну как молодёжь?

Он отвечает:

– Пищать!

– Так ты бы их немножко пожалел!

– Это я их жалею.

– Дал бы им передыху!

– Сейчас они у меня как раз передыхивают вон там на песочном бережку у озера. Друг дружку носят. Бегом. По колено в воде.

– Отпустил бы ребят до мамкиной юбки на денёк!

– У них теперь палатка – мамка. Поспал, как народился.

– Ну, до девок!

– У них теперь сыра земля вместо девок. Упал – и блаженствуй.

– Ну, погулять!

– Завтра погуляем. По здоровому лесу. По свежему целебному воздуху. Семь поприщ бегом в полной зброе.

– Они у тебя, Бранибор, как кони тягловые, надо бы хоть о чём-то и подумать, о чём-нибудь высоком к примеру.

– Это верно… Но думать о высоком мало, высокое достигать нужно!.. Верёвки приготовлены. На башню полезут послезавтра, на самую Белую Вежу, наперегонки, аки мухи по стене взовьются, аки соколы воспарят!

– Так в них от непосильного труда, лиха беда, что-нибудь низменное проснётся.

– Самое низменное – это дышат через жопку… камышовую. Под водой сидя. Полдня. И чтобы волну не поднять. После этого всё остальное низменное начисто забывается. Будет и это.

– Ну, ты Бран, суров, замучаешь ребят!

– Я то суров, а битва смертельна! Кто там победит? Кто живой останется? Вот мои ребятки там и победят и в живых остануться, или я – хе…й учитель!

– Так ты бы дал ребятам, что-нибудь другое ещё освоить в жизни, а то они больше ничего и не видят и сил ни на что другое не имеют. А в жизни много чего может пригодиться!

– Боец – он воспитывается для боя. Это его жизнь. Все свои силы воин должен потратить на победу. Всё остальное – не в счёт! Не сумеет победить и выжить в бою – все другие знания ему будут уже ни к чему.

– Ну как с тобой спорить?!

– А ты не спорь, ты на ус мотай!.. запоминай… а лучше записывай или узелки завязывай! – и вроде даже шутит, но серьёзно, не улыбнётся даже ни разу.

Никто Бранибора насчёт ратной учёбы не переубедит.

Желающих немало попасть на казённые сытные харчи. Но слабые такого учения браниборского не выдерживают. А зачем слабые в княжеской дружине?

Те, кто месяц хотя бы выдержал в обучении у Бранибора, на случай войны или похода годятся провизию подвозить, кашу варить. Кто три месяца выдержал – на случай войны могут быть взяты в ополчение. Кто полгода выдержал – возле дружины первая помощь, оружие носить-подавать, обоз охранять, даже гонцом послать. А кто выдержал год, а таких немого, один, редко когда, два десятка – Бранибор построит всех рядочком, к каждому подойдёт, по плечу хлопнет, и скажет: «Теперь ты наш, друже! Молодший, но свой, проверенный. Теперь на тебя есть надёжа, что в тяжкую годину не согнёшься и не подведёшь». Каждому по-разному говорит, кому, что надо, всех же знает доподлинно.

И всем вместе тоже скажет: «Каждый из вас понял цену пота и крови. Все сдружились, потому что в испытаниях дружба проверяется и крепнет. Посему мы – дружина. Все заедино. Каждый друг за друга горой. И все горой за сильнейшего и главнейшего. А главнейший и сильнейший у нас, середина наша, сердце горы – князь Любомир свет Годинович. Ежели в чём-то немногом в боевом искусстве он и не первый, то в понимании и смысле первее его нет. На войне и в походе наилучшее понимание, светлая голова всем жизнь и силы сберегает, победу приближает. Потому князя мы бережём больше своей жизни. После князя главнейший – воевода Лютобор Земятович. И его мы бережём также, более себя. Потеря любого из нас – большая потеря для всех. Но без любого из нас дружина всё равно будет знать, что делать. За кого отомстить, кого воевать или что правильно предпринять. А без князя, без воеводы дружине – как телу без головы… дрыгаться может, а толку нет».

После всего этого новым дружинникам дадут помыться, побриться, причесаться, начистить на себе все бляхи мельчайшим песочком до солнечного блеска. И дадут времени поспать. Потом научат, как приличие на присяге соблюсти: как стать, как повернуться, как оружие принять из рук князя, как знамя поцеловать: «Не хапай в кулак, будто Машку за ляшку, а бе-ережно бери за край, как матушку родную за руку!». Затем ведут к присяге. Дружину торжественно построят. Отрокам скажут напутствие. И каждый из них перед лицом всей дружины поцелует княжескую хоругвь, поклянётся служить не щадя живота своего, если того потребует княжеская служба. После этого ребятам нет отступной дороги – «ни предать, ни обмануть, ни с пути свернуть». Кем ты будешь, не сдержав своих слов?! Но, как говорят, в семье не без урода…

Присяга как раз на заврашний день готовиться. Святой день Трибожий*. По всему великому нашему народу от Лабы до Волги от Северных до Южных морей в этот день заранее набранных юнцов отдадут в воинское ученье, а кто выдюжил год испытаний, посвятят в воинов. В полдень, когда трижды светлое Солнце поднимется в зенит, яростно зазвенит колокол-набат. Загудят побудными, призывными голосами боевые трубы. Все застынут в торжественном строю со знамёнами. Солнечная Белая Сила! И так тысячи лет! Гордись, Потомок!

Ну, а пока за сегодня ещё много дел надо переделать.

Белая Вежа – небольшая хорошая крепость. Каменная башня тринадцати саженей высотой! Высоченная. Поперёк – круглая, девяти саженей. Широченная. Построена из белого речного камня на извести с яичным белком. Вечная, кажется. Светлого цвета, почти белая. Строили всем миром пять лет, давно, при молодом тогда ещё князе Године Рекуновиче. И уже тридцать один год она стоит грозным стражем всей окрестной земли. Возвышается над верхушками многих деревьев. И вся земля стала прозываться по ней «Беловежская». Стоит вежа посреди дремучих и местами непролазных вековых лесов, и леса прослыли «Беловежская пуща». Сокрытая от многих глаз, крепость и городок вокруг неё – передовой заслон русов перед ляхами и перед ятвягами, стоит посередь важных дорог. Пограничье. Помежевье. Конечно, и западнее и севернее есть небольшие заставы, но, в случае чего, они серьёзного сопротивления оказать не могут, могут только зажечь тревожные огни. Суровая правда.

Бывали набеги. Одинадцать лет назад ляхи подступали небольшою силой сотни в две, когда Годин с юными сыновьями и с дружиной ходили помогать Городненскому Витеню Яросветовичу против ятвягов. Тогда воевода Лютобор с полусотней отражал находников. Но, говорят, не столько тогда сражались, сколько лаялись-бранились. Наши – сидя в башне, а ляхи – с приличного расстояния, чтобы стрелами не попа̀ли. Лютобор их тогда стращал греческим огнем всех спалить, ежели пограбят поселение. Мол, тут у него лежит этого греческого огня сто бочек и перевес* есть для метания. «По хорошему пока говорю – пойдите восвояси. Никого не трогайте, и я вас не трону! Только попробуйте тронуть кого, всех спалю огнем!!!» Ляхи поверили или нет, никто не знает. Может, и поверили, с греческим огнём знакомиться на своей шкуре не захотели, а может, скорого возвращения князя с войском остереглись. Но постояли-постояли и ушли, почти никого так и не тронув. Огня греческого тогда запасено не было. А воеводу Лютобора стали потихоньку, но не со зла, конечно, а скорее полюбовно, называть Горыныч. Это же надо придумать – огня нет, а он всех собирается спалить! Откуда только и браться будет этот огонь? Поди, из себя из пасти изрыгнёт, аки Змей Горыныч! Или ещё каким местом? Долго смеялись потом.

Приходили ятвяги много раз, но большой беды не чинили. Видят крепость и на рожон не лезут – пущи нехоженой вокруг – охоться, сколько пожелаешь.

Нападали угры три раза. Отбивались тяжело. Половцы приходили один раз, невесть откуда прикатили, зубы обломали и туда же укатили. Викинги ни разу не совались – и далековато, и не ихнее это дело крепости брать. Они норовят лёгкую добычу взять да побыстрее.

Теперь вокруг башни проходит круговая стена, охватывая управу городскую с площадью, княжеский дом, дома воеводы, сотников, торговый дом, тюремный погреб, дружинные конюшни, склады и амбары, две криницы и прочие нужные постройки. Стена каменная с двумя воротами с решётками, в десять углов, на углах небольшие башенки. Но невысокая стена – где в три, в две с половиной, а где и вообще в две сажени. И не очень мощная – толщиной в три пятых, у ворот и на углах в две трети сажени. Подпорки позади стены и помосты деревянные. И наверху деревянными кольями нарощено ещё на одну-полторы сажени.

Вся крепость на небольшом холме, который ещё и специально насыпали. Перед стеной ров саженной глубины. Во рве вода наполовину – сама просочилась. Стройка каждый день продолжается. Заступы копают, землицу кидают. Пилы шумят, топоры стучат. Брёвна пилят-рубят. Груда строительных камней внутри крепости внушительная. Каждый день две-три новых повозки сюда привозят, и каждый день отсюда две-три повозки в стену вкладывают, утолщают, возвышают. Камней-то больших вокруг немного, гор нет, везде собирают камни. Но как стена прибывает почти не заметно. Она же длинная – пять тысяч шагов!

И Бранибор вместе с другими сотниками вслед за князем и воеводой Лютобором каждый день ходят, смотрят, где и насколько стена прибыла, какое окошечко сделали, какую бойницу, прочны ли помосты, хороши ли навесы. На стену лезут, рассуждают, как лучше в случае беды обороняться, хорошо ли видно с башенок, кусты-деревья порубить, что повырастали за год, за которыми не просматривается местность вокруг. Хорошо ли устроены места для огня, места для смолы, места для метательных камней, места для греческого огня! Теперь стараниями Горыныча греческого огня этого – хоть отбавляй. И есть машина-орудие «перевес», которым можно этот огонь в горшках швырять за стену далеко в неприятеля. Большущее орудие, чудно̀е. А огонь греческий, конечно, не из Греции, секретов своих никто не раскрывает. Это тутэшние, свои умельцы долго голову ломали, секретный рецепт составить старались, думали. И додумались! Ингредиенты составные довозили по морю Русскому да по Бугу из Тьмуторакани. Серу, селитру… ещё кой чего. В Берестье с реки перенимали секретно. Правда, сама эта чёрная мазута на воздухе просто так не загорается, по сравнению с настоящим греческим огнём. Это даже хорошо, сгорела бы ненароком. Но ежели поджечь, займается знатно! Некоторые говорили, что надо бы эту мазуту называть по-своему по-особому «беловежским огнём», но другие сказали: «Немного чести. Чтобы что-то доброе было, а так – людей смалить, можно и не задаваться!» – и своим рассуждением перевесили. «Греческий огонь» – пусть и остаётся «греческий».

Намечают воеводы, рисуют на досочке, где надо будет устроить в дальнейшем башни. Какие на башнях лучше орудия поставить. В погреба спускаются считают припасы: сколько можно в осаде продержаться. Сколько воды в глиняных бочках-великанах в землю вкопанных. Родничок бьёт ли, в каменной рубахе заточён, да как незаметно в лес вытекает. Сколько зверины-солонины в холодных складах. Сколько зерна-овса-ячменя-гречи-ржи-пшеницы в сухих закромах. Сколько другого прочего лежит да не портится. А среди прочего – около десяти средней величины дубовых бочёнков. Остановяться. Порох! Постоят. Попыхтят. Хорошо ли, что купили? Должно быть хорошо. А может зря деньги выкинули на ветер? На ладонь опять чёрно-серый порошок из бочёнка насыплют, понюхают, на язык попробуют. Плюнут. Бранибор говорит: «Надо-надо! Баню-то как мы подорвали на испытание!» Горыныч: «Очень хорошо подлетела! Ха-ха! Чтоб наши вороги так подлетали, туды их в печень!» Все тут над этим воспоминанием погыгычут – у мужчин свои игрушки.

Греческий эугѐнер* среди прочих работников имеется. Он строил крепости в Болгарии, в Сербии, в Чехии. Редкий талант. Показывает, как стену лучше укрепить, как камни правильно положить, и очень ладно получается. Сколько-то немало, наверное, князь ему за работу платит. Зовут Поликарпиус, по-нашему – Поликарп. А к нему наш приставлен учиться Волотята, Деречинского зодчего сын. И сам зодчий здесь же, только наезжает – поживёт недельку, поглядит, князю всё расскажет, что понимает, и обратно домой. А Волотята почти безотрывно за эугенером ходит.

Вот и сегодня с утра пораньше, с утренней зарёй вставши, обошли начальники крепостные устроения, твердокаменные укрепления. Через пару часов начнут настраивать торжество завтрашнее. А пока князь Любомир пошёл в конюшни. Горыныч остался с эугенером Поликарпом говорить. Другие сотники – каждый по своим делам. А Бранибор спустился с помостов вместе с Волотятой смотреть, как лучше подстраховать, закрепить подземный ход наружу от крепости. Давно было с князем задумано, но то рук не хватало, то времени. Ход уже достроенный, но крепёж слабоват, каждую весну вода протаивает, просачивается, и земля проседает, осыпается вовнутрь. Места всё равно везде низинные, хоть и на бугре, а может быть сыровато. Надо посмотреть, что лучше сделать.

Тут в Северные ворота заезжает Святояр с друзьями. Ехали всю ночь по Волковысской дороге. Привал устраивали, как раз к утру добрались. И прямиком к брату-сотнику. Соскочил с коня и бегом, стрункой вытянулся перед братом. Так и так, говорит, были в Городно, всё посмотрели, всё записали. Друзья Святояра смирно стояли позади, сочувствуя Святояру. Бранибор хоть и брат ему, а ничего не пропустит, облегчения, поблажки не даст, скорее, нагрузит даже больше, чем других.

– А почему с утра? – спрашивает Бранибор.

– … подрался. – Святояр кусал губу, винился.

– С кем?

– С немцем.

– Где ты его взял?

– На ярмарке.

– Там всем раздают или только тебе повезло?

– … я не хотел… Он первый начал!

– Ну, молодец – цел, смотрю.

– Так он, похоже, рыцарь!

– Ну, и ты, выходит, не лыком шит.

– Так он не один был!

– Всех, что ли побил?!

– Я побил одного, самого здоровенного, его кликали Гюнтер.

– Убил, что ли?

– Почему сразу «убил»?

– Я не знаю, может постепенно, может, душил его долго руками!

– Почему? Не знаю! Я его плашмя ударил, шлем помял…

– Ты же говоришь «кликали», значит, больше уже и не кличут!

– Да нет!

– Ну а как?

– Он на меня на ярмарке наехал, обозвал нас всех свиня̀ми*, а я ему врезал – он упал. И я назначил время и место поединка!

– То есть вот так встал над ним лежачим, и говоришь ему: «встретимся с тобой, там-то и тогда-то, рожа ты поганая»?

Святояр расстроенно помотал головой.

– Рожа поганая… ну, не в том дело!.. потом я его сразил в честном поединке, забрал его коня по уговору. Коня продал за полконя серебром, потому, что во время схватки повредил его. За рыцарем этим Гюнтером на поле приехали ещё десять человек. Все рыцари – по выправке и по манере видно. Гюнтер был в полном доспехе, полностью оружный, на коне и то бронь была, её забрали.

– А коня-то зачем обидел?.. Вёл бы сюда, мы б его поправили, подлечили. Нас бы возил. Хороший был конь?

– Так мы торопились сказать, что немцы в Городно! Одних рыцарей больше десятка!.. Да, хороший был конь, тебе как раз подошёл бы, вороной, вот такенный, здоровенный, крупастый…

– На что намекаешь?

– …!

– Да-а-а! Вот бы и коня привёл! Жаль!.. Все трое молодцы! Оба свободны, отдыхайте два часа. Записи бери, и пошли пока со мной, браток, по-порядочку всё рассказывай.

Разницы между братьями тринадцать лет.

Это шёл уже третий день, как Горобей, Кудеяр и Прытко отправились выслеживать сбежавшего чернявого царьгородца.

Первую ночь шли не спеша, силу набирали. Кудеяр, аки рысь, ночью всё видит, идёт мягко и уверенно. Горобей – воин, привычный до всего, но идёт за Кудеяром. Следопыт – он и есть следопыт, хочешь след не потерять – слушайся. Прытко идёт рядом с Горобеем за всем внимательно смотрит, хотя, не понимает, почему Кудияр туда повернул или там присел. Ночевали под утро и утром, в самый птичий базар. Горобей и Кудеяр по очереди спали, а молодому сказали спать дольше: «Спи, ты нам резвый ишшо пригодишься». Головы накрывали плащами, чтобы гомону меньше слышать и как бы ночь, человеку же спать положено ночью.

Всё утро опять шли за Кудеяром, нашли стоянку чернявого – вся трава помята, переобувался, что ли? Дальше шли-шли, Прытко три раза спросил: «а где след?» На что Кудеяр, довольно улыбаясь, показывал ему то помятые травинки, то веточки переплетённые, то мох придавленный, но как-то это всё Прытка не впечатляло. Пока, наконец, перед тем, как снова выходить на дорогу, он увидел конских каштановых яблок целую кучу. И обрадовано, показывая друзьям на них пальцем, говорил: «Точно-точно, здесь прошёл!». А эти двое лыбятся друг другу. Горобей говорит: «Вот так, парень, с нами поживёшь – даже гавну конскому начнёшь радоваться».

Вышли на дорогу. Кудеяр поколдовал что-то над дорожной пылью и показал на север. Уже и Городно не далёко. Оставили на себе только простую одёжу и ножи. Сняли колчуги, шлемы и оружие, всё позаворачивали в плащи, приторочили к сёдлам. Всколошматили волосы, на которых всегда остаётся ободок от шелома. Причесались, отряхнулись. Просто охотники.

Поехали в Городно. Ближе к городу народ уже вовсю трудиться. Дровосеки вытаскивают из леса и грузят на длинные дроги звонкую зимнюю просушенную древесину. Девицы засмеялись им приветливо – уже веников свежих берёзовых и дубовых нарвали, идут вдоль дороги все в листочках, ручками видным хлопцам машут. Детвора, за грибами рано, а ягодки-землянички в светлых рощах собирают под присмотром ребят постарше. На окраине плотники срубы ладят, топорики тинькают, пилы жужжат. Из кузницы доноситься весёлый звон железа. Оратаи в поле с плугами-сохами за конями ходят. А буслы красноклювые длинноногие за оратаями лягушек подбирают, а чёрные грачи за буслами – червяков. Жуки толстые носятся роями, бабочки разноцветные порхают, как воздушные цветы, шмели-пчёлы нектар из земных цветочков добывают. Ласточки высоко в небе – опять дождя не будет… Мирное доброе время. У каждого своя нужная работа. Лепота!

Нашли на городнянской окраине постоялый дворик попроще. Оставили там вещи и коней и пошли искать чернявого. Ходили порознь, искали долго. Ну, и неудивительно, нашёл Кудеяр: увидел двух коней – жеребца аравийского вороного и, рядом, серую кобылку ту самую, которые стояли у коновязи во дворе одного небедного дома. Конюх их холил. Стало быть, собрался чернявый снова в путь-дорогу. Как быть? Остальные неизвестно где, договорились в центре города около Управы городской сойтись в полдень. Остался наблюдать издалека, чтобы никого не обеспокоить.

Ближе к полудню легко сбегал к Управе, и быстрым шагом все вернулись обратно. В поле видимости дома пошёл один Горобей. Руки засунул за тряпяной пояс, рубаха заправлена неровно, ворот расстёгнут, усы торчат в разные стороны, голову в шею втянул, губу отвесил – вылитый местный городской придурок, будто только что проснулся, да с перепоя и забыл, где он, и кто он. Кудеяр и Прытко так и киснут за углом, глядя на такое. Ведь Горобей всегда волосок к волоску, особенно усы. Горобей пошёл к дому – кони на месте. Давай стучать кулаками! «Открывай жена – твой муж пришёл, на пороге стоит! С кем ты там родная от меня укрылась? Все патлы белые твои вырву, холера! Только попадись мне… Открывай! Муж пришёл!..» – пьянчужным таким, хриплым голосом.

С той стороны кто-то стал его увещевать, а пьяница бранится! Через какое-то время калитка в воротах открылась и вышел искомый чернявый удалец. Видно решил услужить хозяину дома. Ничего не скажешь – внушительного он вида. Долго он с пьянчугой не разговаривал, схватил его за шиворот и откинул от ворот, чуть в пыль не уронил. Пообещал побить, если сунется ещё. Горобей постоял, тупо вращая глазами, глядел на дом, на ворота, на улицу, ломал дурака очень убедительно. И уплёлся, наконец, совсем в другой край, не где друзья ждали. Вскоре пришёл с другой стороны причёсанный, заправленный как положено. И ходил кругом не даром, вернулся с пирогами, крынкой молока в руках и большим пустым мешком через плечо. «Тут, – говорит, – ярмарка недалеко, надо подкрепиться! А то этот ворюга отдыхает, а мы бедолаги, что – рыжие что ли?!» и подмиргнул Прытку.

Пообедали вот так за углом.

– А что-то вас сюды занесло, братья по оружию? – за спиной оказался десятник Гордей. Стоит, посмеивается. Друзья переглянулись – как не услышали, не заметили?

– Ты, Гордей, от своих дел давай не отвлекайся! И ту̀пай* тише, а то нам птицу важную спугнёшь. Сам-то чего тут? – сузил глаза Горобей.

– Я-то по делу – на ярмарке топоры разведать.

– Во-во гляди топоры, милок! Вон там ярмарка…

– Ещё и Михася молодого с двоими посылали. У них свои дела. Не видали?

– Гордей, мы вора ловим, не шуми… – думал, что подействует, сказал Кудеяр.

– А чего тогда на улице топчетесь? Пошли, заведу до хорошей вдовушки, там пересидите, квасом напоит, аль чего покрепче… за так!

– За так только блохи скачут… Не дури голову, ну!.. – цыкнул уже Горобей. – Только сюдой не ходи! Тудой ходи!

– Да, ладно… на таком сурьёзе… – Гордей, посмеиваясь, удалился в сторону ярмарки.

Ждали-ждали, дождалѝсь. Вышел чернявый один, одет хорошо без коней, огляделся. Пошёл тоже в сторону ярмарки. Горобей объяснил, что будут делать.

Чернявый подходил уже к торговой площади, к шумному рыночному веселью, вокруг люди снуют туда-сюда. И вдруг во мгновение ока у него с пояса срезали кошель, часть денег посыпалась на землю, а вор, быстро сверкая грязными пятками, побежал с кошелём в сторону от базара. Чернявый – за ним во всю мочь – столько денег! Бегает быстро босоногий юнец-воришка, а воин в силах да без доспеха – вообще стрелой летит. Воришка в проулочек завернул, чернявый за ним, ещё немного и…

Тресь – в лоб дубинкой! И чернявый распластался в пыли, как будто тут всегда и лежал мирно и тихо. Горобей довольно поплевал на ладони: «У-у, супостат, меня старого как ты таскал за шкварник!» Размотал с дубинки тряпочку – на лбу только шишка вскочит, а тряпочка ещё пригодиться. Кудеяр быстро скрутил руки-ноги пленённого, и кляп покрепче запихал: «Отлично, есть с чем возвращаться!» «А-а-а, плохо быть вором!» – пожаловался Прытко, прыгая на одной ноге – другую занозил, пока летал босиком. «И не говори… зато сколько почёту, гляди сейчас на руках его понесём!»

Сходили за жердью – как его иначе нести, быка большого. Повесили как охотничью добычу на жерди, в мешке и пошли. Что-то мычит, и народ немного странно поглядывает. Но это уже были мелочи.

Затем Кудеяр сходил, обзавёлся модной одёжкой на деньги из кошеля чернявого. Умылся, приоделся, вышел к друзьям показаться, похвалиться, куражно подбоченясь. Рубаха слегка зеленоватая, шёлковая, вышитая тёмно-зелёным узором, подпоясана тёмно-зелёным же кушаком с яркими медными бляхами. Кафтан с плечиками лёгкий узорчатый светлый, почти белый с тонким красным подкладом, степенной длины – до уровня колен. Притален кафтан в самый раз, полы сзади разрезные, узорами обшитые. Узоры на кафтане жёлтые как будто золотистые. Рукава от локтя разрезные, на скрепочках, в прорехи видна красивая рубаха. Воротник высоковатый стоечкой, тоже весь вышитый. Разговорчиков на кафтане ровно семь штук, бисером обмётанные. Штаны тёмно-синие в еле заметную продольную полосочку. Шапка лёгкая с синим верхом с собольей опушечкой. Сапожки тонкие летние красные с каблучком, с загнутым носочком, голенище фигурное, сзади на полпяди разрезное, по голенищу снаружи тоже узор пущен. Жарковато слегка, но важно. Арапы – те в жару вообще кутаются до пят. Да и вся вышивка-отделка на одёже не ради одной красы, а ради добротности и долговечности, чтобы меньше истиралось-оббивалось.

Усы с бородой у Кудеяра аккуратно расчёсаны, глаза тёмные, умные – ну точно какой-то купец-удалец, а то и вообще королевич. Прытко рот разинул: «Вот это да!» А Горобей руками сделал вширь: «Ай-я-яй, какой красавец, и коло нас затёрси! Вокруг тебя можно хороводы водить и любоваться, как вокруг нарядной берёзки! А то всё зброя, да на брюхе ползи, да по лесу шастай! Гляди, не упачкайся теперь!» А Кудияру приятно, посмеивается сдержанно.

Пошёл Кудеяр всё в тот же дом: «Меня господин послал, велел коней привести и вещи забрать! Ему надо срочно уехать и незаметно» – сказал серьёзно, твёрдо, но тихо, посмотрел много знающими глазами, и ему поверили. А Горобей в это время обзавёлся телегой – груз тяжёлый, коней надобно пожалеть, и самим можно в телеге спать по-очереди.

Выехали из города в ближайший лесок. Достали у пленника кляп, но мешок с головы не снимали, и Горобей страшным неузнаваемым голосом спрашивает, с выбрыком неместным деревенским выговаривает:

– Ты-ть, твою мать…! Хто такой говори! Есть мне резон тя в живых оставляти? А то-ть я голову с тя-ть сниму-у!

– А сам ты кто удалец? Зачем меня поймал? – не упал духом чернявый царьгородец.

– Я-ть вольный стрелок с больших и малых дорог, хто попалси, тот и виноват! Ха-ха, лупити тябе хоботом! – озорно поглядывая на друзей, вошёл в кураж Горобей. – Говори, хто таков, пока я слушать горазд!..

– Разбойник что-ли, удалой?

– Я-м те дамте «разбойник»! Язык-тоть у тебе длинён, могу подкоротить! – будто бы обижаясь, посуровел Горобей.

– Ну, ладно, а чего ты хочешь, скажи, может, я исполню за мою свободу.

– От ты-ть соображай давай. Чаво надо-ть, сам знаешь, золото давай – так и быть – отпущу.

– Как же я тебе золото дам, когда связанный?

– А! Дурачка ищешь, нават*! Имя своё говори и у кого золото спрашивать, а получу золото – отпущу тя целого и даже невредимого.

– А как знать, что не обманешь?

– А-ха-ха! Ха-ха-ха! – развеселился Горобей-разбойник, Кудеяр и Прытко переглянулись с Горобеем, тот им подмигивает, ощутимо пнул чернявого ногой в бок. – А никак! Торговаться вздумал?! Могу сразу голову чирик – и в лесок под берёзку-ть. Всё золото своё сохранишь…!

Кудеяр и Прытко тоже загоготали грубыми голосами и тоже давай ногами чернявого попинывать.

– Ладно-ладно! – кричит тот из-под мешка, – будет тебе золото.

– Так-то-ть лучше! Откедова таков ты-ть взялси, и как звать?

– Я из вольного города Венеция, зовут Максимилиан, знатного рода Ипполитов отпрыск. По делу приехал к местному князю Мстиславу Витеневичу Городненскому, у свояков остановился. Князь меня искать будет, если долго не приду… а я могу за себя выкуп дать, а могу на службу вас всех взять и щедро платить за нужные мне дела.

Горобей сделал круглые глаза, друзья переглянулись.

– Брешет, собака, обманет! – пискнул не своим голосом Прытко.

– Ты-ть не заговаривайся! К кому за деньгами итить для начала говори!

– А ты видал из какого я дома выходил?

– … Ну-ть, видал.

– Вот там меня назови, скажи денег дать десять золотых!

– … Дёшево, эта, ценишь свою-ть венецьянскую, знатную шкуру!

– … Ладно, двадцать золотых! На службу ко мне пойдёшь?

– Итить его, ишь князь в мешке выискался! Молчи пока… Смотри, ежли обманул – голову твою положим под берёзку-ть!

Отойдя в сторонку, друзья потихоньку поговорили. Мол, довольно важная птица попалась. Хотя, охраной подрабатывать может, если что – не придерёшься. Взять его в охапку, да на княжье подворье отвезти – можно нажить неприятности ненужные с князем Мстиславом. Горобей покачал головой:

– Похоже, Кудрявушка, твой день в параде ходить и девок господарских соблазнять. Только шибко не балуй – надо поторапливаться к завтрему, на Присягу успеть – святое дело.