Текст книги "Фаберже 1 (СИ)"

Автор книги: Алекс Хай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Ушаков криво усмехнулся:

– Владельцем является некий Фома Киняев. Сто процентов подставное лицо.

– Пробивал?

– Разумеется, – он полистал блокнот. – Киняев Фома Семёнович, сорок два года, зарегистрирован как индивидуальный предприниматель в Вологодской губернии. Официально занимается фермерским хозяйством, живёт в деревне Починки, население триста человек.

– И такой вот сельский труженик переводит двадцать тысяч рублей столичному ювелиру, – протянул я. – Очень правдоподобно.

– Именно, – кивнул Денис. – Я пытался залезть глубже, но это уже не моя вотчина, а «экономистов». Дальше уже они должны копать. Но сам понимаешь – ни черта они не найдут.

– Не найдут, – кивнул я. – Но факт остаётся фактом: Пилин наверняка действовал не сам.

Я откинулся на спинку стула, размышляя. Ситуация становилась всё интереснее – и опаснее. Дядю Костю и его людей я отмёл сразу – не полезут они в такое дело. Им важно оставаться в тени.

– Денис, нам нужно найти тех, кто это заказал, – сказал я наконец. – Если это была целенаправленная диверсия, то она преследовала конкретную цель. Обесценить бизнес Фаберже и выкупить его почти даром. В нашей сфере покупают не само производство. Станки, печи, инструменты, большинство мастеров – это всё можно приобрести новое. Покупают секреты компании, наработанные годами технологии, клиентскую базу. Но самое главное – покупают историю и имя. Имя в нашем деле значит всё.

– И кто-то захотел забрать это имя, так думаешь?

– Ага, – подтвердил я. – Скандал с императорскими артефактами обрушил нашу стоимость на рынке. Мы лишились лицензии, статуса поставщика двора… Долги наросли как снежный ком. Дальше – банкротство, распродажа активов. И тут появляется щедрый покупатель, готовый приобрести права на имя Фаберже за бесценок.

Ушаков вздохнул и с сожалением заглянул в пустую чашку.

– Что ж, похоже на то, Саш…

– Вопрос, кто может позволить себе вести подобную игру?

Глава 19

Зал суда встретил нас торжественной тишиной. Высокие потолки с лепниной, портреты государей на стенах, массивная кафедра судьи. Всё должно было внушать трепет перед законом и справедливостью.

Работало ли это на практике – вопрос спорный. Но выглядело внушительно.

Мы с отцом и Леной заняли места в боковом ряду. Справа от нас устроился наш адвокат – Пётр Александрович Данилевский, мужчина лет пятидесяти с седыми висками и проницательным взглядом. Дорогой костюм, выверенные манеры, взгляд хищника… Не законник – акула.

– Волнуетесь? – тихо спросил он у Василия Фридриховича.

– Разумеется, – так же тихо ответил отец. – Сегодня решится судьба нашей репутации.

В зале было полно народу. Журналисты в задних рядах – дело Фаберже стало достаточно громким, чтобы привлечь внимание прессы. Коллеги-артефакторы, ювелиры, несколько незнакомых лиц – видимо, студенты юридического факультета или просто любопытствующие. Денис Ушаков сидел в третьем ряду, при полном параде, в форме Департамента. Он поймал мой взгляд и едва заметно кивнул.

Но все взгляды были прикованы к скамье подсудимых, где сидел Пилин.

Я его едва узнал. Осунувшееся лицо, потухший взгляд, сутулые плечи. Костюм висел на нём мешком – видимо, баланда впрок не пошла.

Рядом с Пилиным сидел его адвокат – парень лет двадцати пяти. Судя по дешёвому костюму и равнодушному виду, предоставило его государство. Пилин решил вовсе не бороться.

– Прошу всех встать! Суд идёт! – объявил секретарь.

Мы поднялись. В зал вошёл судья в мантии – полный мужчина лет шестидесяти с окладистой седой бородой и суровым выражением лица.

Он уселся в кресло, обвёл зал тяжёлым взглядом.

– Прошу садиться. Заседание объявляется открытым. Пилин Николай Павлович обвиняется в совершении преступлений, предусмотренных статьями о краже магических материалов, намеренной порче артефактов высшего порядка и незаконном обороте артефактов.

Первая часть прошла довольно скучно – по очереди вызывали Пилина, отца, Лену и других свидетелей.

Журналисты тщательно фиксировали каждое выступление, но для меня в этих показаниях не было ничего нового. Бывший закрепщик придерживался изначальной версии и сводил всё к тому, что воровал самоцветы у Фаберже, чтобы использовать их для изготовления незарегистрированных артефактов.

Врал. Я это видел по каждому напряжённому мускулу его тела, по тому, как он избегал смотреть людям в глаза и дёргался. Прокурор, видимо, тоже это понимал, но вытащить из него больше ничего не смог.

Судья делал пометки. Журналисты строчили. Я смотрел на Пилина и думал: кто же тебя так напугал, что ты готов даже сесть до конца жизни, лишь бы не называть имён?

Адвокат Пилина понимал, что наказания не избежать, и решил сменить тактику:

– Уважаемый суд, – обратился он, – я хотел бы обратить ваше внимание на несколько смягчающих обстоятельств. Мой подзащитный полностью признал свою вину, чистосердечно раскаялся и активно содействовал следствию. Именно его показания позволили восстановить справедливость и реабилитировать семью Фаберже…

– Это учтено, – кивнул судья.

– Кроме того, – продолжал адвокат, набирая уверенность, – хочу отметить, что семья Фаберже, хоть и понесла убытки, но не разорилась окончательно. Они продолжают вести дела. То есть ущерб, хоть и значительный, не является катастрофическим…

Данилевский поднялся с места:

– Протестую! У моего клиента была конфискована дача в Левашово в счёт компенсации ущерба, причинённого Двору Его Императорского Величества, поскольку именно мой клиент отвечал за результат перед государем. Моему клиенту пришлось залезть в грабительские кредиты, чтобы выполнить обязательства перед другими заказчиками. А скандал, лишение статуса поставщика императорского двора и отзыв лицензии причинили репутации моего клиента катастрофический ущерб!

– Протест принят, – согласился судья.

– Также прошу учесть, что у моего подзащитного есть семья, – адвокат Пилина явно пытался надавить на жалость. – Жена и двое детей, один из которых несовершеннолетний. Они ничего не знали и не виноваты в действиях моего подзащитного, но пострадают от сурового приговора…

– Семья Фаберже тоже пострадала, – сухо заметил прокурор. – Причём именно из-за преступных действий вашего подзащитного. На иждивении господина Фаберже находится тяжело больная супруга, которой требуется дорогостоящее лечение.

Защитник Пилина сник, но сделал последнюю попытку:

– Учитывая все смягчающие обстоятельства, прошу суд назначить минимально возможное наказание. Мой подзащитный раскаивается, готов искупить вину и по возможности возместить ущерб…

Судья постучал молотком:

– Суд выслушал показания потерпевшего и свидетелей. Слово предоставляется прокурору для обвинительной речи.

Прокурор поднялся.

– Уважаемый суд, – начал он, обводя взглядом присутствующих, – перед нами дело о преступлении, которое выходит далеко за рамки обычной кражи или мошенничества. Обвиняемый Пилин не просто украл самоцветы и подменил камни в артефактах. Он совершил государственную измену.

Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.

– Артефакты предназначались для флигель-адъютантов Его Императорского Величества. Эти люди находятся в непосредственной близости к государю. Им были переданы артефакты с дефектными камнями, которые вышли из строя в критический момент. Пилин знал об этом и не остановился!

По залу пробежал ропот. Журналисты заскрипели ручками. Пилин сидел бледный, как полотно.

– Кроме того, – продолжал прокурор, – преступление подсудимого нанесло колоссальный ущерб репутации рода Фаберже. Семья, которая полтора столетия служила императорскому двору, создавала мировые шедевры ювелирного искусства, была оклеветана и унижена. Василий Фридрихович Фаберже, маг восьмого ранга, грандмастер-артефактор, лишён лицензии и статуса поставщика императорского двора. Его имя, заработанное поколениями честного труда, было опорочено.

Отец сидел прямо, глядя перед собой. Только сжатые челюсти выдавали напряжение.

– Финансовые потери семьи Фаберже составили сотни тысяч рублей, – перечислял прокурор. – Разорванные контракты, распродажа имущества, заложенный бизнес. Моральный же ущерб невозможно измерить деньгами.

Он обернулся к Пилину:

– Учитывая все эти обстоятельства, прокуратура требует назначить подсудимому максимально возможное наказание. Пожизненную ссылку на каторжные работы, лишение права заниматься артефакторской деятельностью, конфискацию всего имущества в пользу потерпевших и короны!

Это ещё хорошо, что смертную казнь отменили пятьдесят лет назад – иначе прокурор запросил бы именно её. Раньше за госизмену сразу приговаривали к виселице. Причём вешали представителей всех сословий, а аристократов сперва публично и унизительно лишали дворянства.

Прокурор сел. Адвокат Пилина медленно поднялся. Видно было, что парень понимает – дело проиграно, но должен хотя бы попытаться.

– Уважаемый суд, – начал он неуверенно, – я не отрицаю тяжести преступления моего подзащитного. Но прошу учесть смягчающие обстоятельства и надеюсь на снисхождение.

Попытка была слабой, и все это понимали. Судья кивнул:

– Суд удаляется на совещание для вынесения решения.

Он поднялся, и мы тоже встали. Судья вышел через боковую дверь, и в зале сразу поднялся гул разговоров.

– Давайте подождём в коридоре, – предложил Данилевский. – Совещание может затянуться.

Мы вышли из зала. Коридор был широким, с высокими окнами и мраморным полом. На скамейках вдоль стен сидели другие ожидающие.

Отец прислонился к подоконнику, глядя в окно. Лена нервно теребила ремешок сумки. Я стоял рядом, сунув руки в карманы.

– Как думаете, сколько дадут? – тихо спросила Лена.

– Пока не ясно, – ответил Данилевский. – Дело слишком громкое, отягчающих обстоятельств масса, смягчающих – минимум. Плюс прокурор настаивал на государственной измене. Судья норовистый, но не захочет разгневать государя…

Отец покачал головой:

– Жалко, конечно, что всё так вышло. Пилин был хорошим мастером. Но… сам виноват.

Мы ждали около часа. Лена присела на скамью, я сходил к автомату и принёс всем по кофе. Данилевский что-то читал в своём планшете. Отец так и стоял у окна с бумажным стаканчиком, погружённый в свои мысли.

Наконец, дверь зала открылась, и секретарь объявил:

– Суд возвращается! Прошу всех занять свои места!

Мы вернулись в зал. Сердце билось чуть быстрее обычного – как ни крути, а приговор всегда момент волнительный. Даже когда ты не на скамье подсудимых.

– Прошу садиться, – сказал судья и открыл папку с приговором. – Именем Его Императорского Величества, суд вынес следующий приговор…

Зал замер. Даже журналисты перестали щёлкать камерами.

– Пилин Николай Павлович признаётся виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями о краже магических материалов, подлоге артефактов высшего порядка и незаконном обороте артефактов. Суд установил, что подсудимый действовал умышленно, нанёс значительный материальный и моральный ущерб потерпевшим, а также умышленно создал угрозу безопасности императорской свиты.

Судья перевернул страницу:

– Учитывая тяжесть преступления, наличие множественных отягчающих обстоятельств, а также принимая во внимание смягчающие обстоятельства в виде признания вины и содействия следствию, суд приговаривает Пилина Николая Павловича к двадцати пяти годам каторжных работ без права возвращения в Петербург по окончании срока.

Пилин побледнел ещё сильнее и совсем сник.

– Кроме того, – продолжал судья, – подсудимый приговаривается к пожизненному лишению лицензии артефактора без возможности восстановления. Профессиональное имущество подсудимого подлежит конфискации в пользу государства с последующей передачей активов потерпевшим сторонам в качестве компенсации морального и материального ущерба.

Я почувствовал, как Лена сжала мою руку.

– Суд признаёт Василия Фридриховича Фаберже потерпевшей стороной, – торжественно объявил судья. – Постановляет полностью реабилитировать Василия Фридриховича Фаберже, восстановить его в статусе грандмастера. Департаменту контроля оборота артефактов предписывается восстановить лицензию Василия Фридриховича Фаберже на создание артефактов высшего порядка.

Зал взорвался. Журналисты бросились кто куда – за комментариями, интервью, удачными ракурсами для фотографий. Пилин сидел, уронив голову на руки. Его адвокат что-то говорил ему, но тот, казалось, не слышал.

Двадцать пять лет. Каторга – наверняка, по иронии, на добыче самоцветов. Пожизненный запрет на профессию. Конфискация профессионального имущества.

Но его семью хотя бы не лишили крыши над головой. Не думаю, что его жена и дети знали, чем именно он занимался.

Жёстко. Но справедливо.

Лена всхлипнула и уткнулась мне в плечо. Я обнял сестру – она плакала, но это были слёзы облегчения, а не горя.

– Всё, Лен, – тихо сказал я. – Всё кончилось. Мы выиграли.

Василий подошёл и обнял нас обоих. Я видел, как блестели его глаза – сейчас ему с трудом удавалось держать себя в руках.

– Спасибо вам, – тихо сказал он. – Без вас я бы не справился.

Данилевский пожал нам руки:

– Поздравляю. Полная победа по всем пунктам. Редко такое бывает. Ну а то, что пожизненную ссылку заменили на двадцать пять лет… Оттуда всё равно редко возвращаются.

* * *

Вечером дом преобразился. Праздничный стол ломился от угощений – впервые за многие месяцы мы позволили себе пошиковать.

Марья Ивановна с помощницами постарались на славу. В центре стола красовался запечённый гусь с яблоками, рядом – расстегаи с красной рыбой, холодец из поросёнка, заливная рыба. На отдельном подносе – пирожки с капустой, мясом и яблоками.

Из напитков – игристое, морсы и бутылка хорошего французского коньяка, припасённая Василием Фридриховичем ещё с прошлого года.

Лидия Павловна сидела в своём кресле, закутанная в праздничную шаль. Выглядела она уставшей – переживала за нас весь день, – но глаза светились счастьем.

– Не верится, что всё позади, – сказала она, когда мы рассаживались. – Словно страшный сон закончился.

– Ещё не всё, – осторожно заметил отец. – Впереди восстановление лицензии, презентация, погашение долгов…

– Васенька, – строго прервала его жена, – хоть сегодня давайте не будем о делах. Сегодня мы просто счастливы, что справедливость восторжествовала. Первая победа одержана, так отпразднуем её как настоящий триумф!

Отец улыбнулся и кивнул:

– Ты права, дорогая. Сегодня – праздник.

Звонок в дверь прервал наши приготовления. Через минуту в гостиную вошёл Денис Ушаков с внушительной подарочной корзиной в руках.

– Добрый вечер, господа! – объявил он торжественно. – Надеюсь, я не опоздал к столу?

– Денис Андреевич! – Василий поднялся ему навстречу. – Проходите, проходите! Мы как раз собирались начинать…

Ушаков водрузил корзину на стол:

– Позволил себе прихватить кое-что из магазина Елисеевых. Икра зернистая, балык осетровый, сыры французские, конфеты… В общем, по мелочи.

– Это ты называешь мелочью? – усмехнулась Лена, заглядывая в корзину. – Тут королевские закуски!

– Ерунда, – отмахнулся Денис. – Праздник ведь. Такое дело сделали! Да и матушка моя велела передать поздравления и что-нибудь вкусное. Сама она, увы, приехать не смогла – застряла в Москве у сестры. Но шлёт горячий привет.

Мы усадили Ушакова за стол. Василий разлил игристое по бокалам.

– Что ж, – отец поднялся, – за справедливость. За то, что правда всё-таки победила. За нашу семью, которая выдержала испытание. И за друзей, которые не оставили нас в трудную минуту.

Последние слова он произнёс, глядя на Ушакова.

– За справедливость! – подхватили мы хором.

Бокалы звякнули. Праздник начался.

– Денис, – сказал отец, – вас я хочу поблагодарить отдельно. Без вашей помощи мы бы не справились так быстро. Может, вообще не справились бы.

Ушаков замахал руками:

– Да что вы, Василий Фридрихович! Я же просто делал свою работу…

– Нет, – твёрдо сказал отец. – Вы сделали больше, чем требовала служба. Вы поверили нам, когда все отвернулись. Помогли пробиться через бюрократию. Ускорили расследование. Мы у вас в долгу.

– Хорошо, хорошо, – сдался Ушаков, явно смущённый. – Будете должны этот ваш волшебный браслет для матушки. Со скидкой. Договорились?

– Никакими скидками мы тебя унижать не будем, – улыбнулся я. – Подарок от дома Фаберже. За помощь другу.

Мы снова подняли бокалы. Атмосфера становилась всё более тёплой и непринуждённой. Напряжение последних месяцев понемногу отпускало.

– Кстати, – сказала Лена, справившись с икрой, – а как быстро восстановят лицензию отца?

– Департамент обещал в течение семи рабочих дней, – ответил Ушаков. – Это формальность, наверняка оформят быстрее. Так что на следующей неделе Василий Фридрихович снова сможет легально работать с артефактами высшего порядка.

– А статус поставщика императорского двора? – спросил я. – Есть шанс, что нам вернут его по решению суда?

– Это вряд ли, – признал Денис. – Статус могут вернуть, если решит сам император. А он… Да кто ж Его императорское Величество знает… Но если и вернут, то с испытательным периодом. Будете на особом контроле. Каждый заказ для двора будет проходить тройную проверку.

– Не проблема, – заверил отец. – Мы всегда работали честно.

Денис улыбнулся.

– Вот и отлично. А компенсация от Пилина частично покроет ваши убытки. Магазин, оборудование, остатки материалов – половина уйдёт государству, поскольку Пилин совершил госизмену, а половина вам, как пострадавшим.

Неплохо. Магазин Пилина можно было либо продать, либо использовать как дополнительную торговую точку или мастерскую. Оборудование и материалы тоже пригодятся для расширения производства.

– А как дела с новым проектом? – спросил Ушаков. – Когда вы уже явите миру свою инновацию?

– Через три недели, – ответил я. – Как раз к тому времени успеем накопить достаточный запас и подготовим рекламную кампанию.

– Кстати, – вспомнила Лена, – завтра Самойлова приезжает к нам в мастерскую. Хочет снять процесс создания браслета для своего блога. Контент…

– А я как раз собираюсь начать работу над её эксклюзивным браслетом, – добавил Василий. – Как только верну лицензию, займусь им лично. Из самоцветов высшего порядка. Пусть у неё будет действительно уникальная вещь.

– Правильно, – одобрил я. – Чем лучше её браслет, тем больше волнений вокруг всей коллекции. Аристократы не захотят ходить с одинаковыми вещами, каждый захочет индивидуальный. Так что нам придётся разделить производство на два направления – массовое и эксклюзивное.

– Ну, как раз с эксклюзивным у нас проблем не будет, – усмехнулся Василий. – Именно им мы и прославились ещё со времён твоего прапрадеда…

Мы продолжали есть и разговаривать. Постепенно беседа перетекла на более лёгкие темы – новости из жизни города, последние сплетни, забавные случаи из практики Ушакова в Департаменте.

Лидия Павловна рассказывала истории из молодости, когда только начинала работать дизайнером в доме Фаберже. Отец вспоминал курьёзы из ученических лет, когда сам был подмастерьем. Лена делилась байками от поставщиков.

Атмосфера была тёплой, почти идиллической. Если не знать всего, что семья пережила за последние месяцы, можно было подумать, что это обычный семейный ужин благополучной семьи.

Но я знал правду. Знал, что где-то там, в тени, остался человек с деньгами и связями. Человек, который уже попытался нас уничтожить. И наверняка попытается снова.

Пилин наказан. Справедливо. Но тот, кто надоумил его это сделать, остался на свободе.

– Саша, ты о чём так задумался? – окликнула меня Лена.

Я улыбнулся:

– Да так, о делах. Думаю, как лучше организовать производство после презентации. Если спрос будет таким, как мы ожидаем, придётся срочно расширяться.

– Вот об этом сегодня не надо, – строго сказала Лидия Павловна. – Сегодня праздник. Дела подождут до завтра.

– Слушаюсь, матушка, – улыбнулся я и поднял бокал. – Тогда ещё один тост. За близких. За то, что мы вместе. И за то, что впереди нас ждёт только хорошее.

– За близких! – подхватили остальные.

Разговоры возобновились, смех зазвенел громче. Праздник был в самом разгаре.

Лакей бесшумно вошёл в гостиную с подносом в руках.

– Александр Васильевич, – тихо сказал он, подойдя ко мне, – это для вас. Курьер только что доставил. Сказал – срочно и лично.

На подносе лежал конверт. Плотная дорогая бумага, без обратного адреса, печати и опознавательных знаков. Только моё имя, выведенное каллиграфическим почерком.

Все разговоры в гостиной продолжались – никто не обращал внимания на эту мелочь.

– Саш, что это у тебя? – спросила Лена.

– Сейчас узнаем.