Текст книги "Чекист"

Автор книги: Альберт Цессарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Ломая ветки, к Медведеву спешил Витя. Гнаться за неизвестным в темноте, наугад не стоило. Держа оружие наготове, разыскали шкворень, который метнули в них. Выбрались на улицу. Здесь все было мирно. Где-то женские голоса вели протяжную красивую мелодию. Рядом, у калитки, тихо бубнили старички: обсуждали свои хозяйственные дела.

– Вот тебе и коммуна! – перевел дыхание Медведев, разглядывая ржавый шкворень. – Ну что ж, значит, дело всерьез.

Когда они вернулись в дом, где жил Витя, хозяин глянул на порванный воротник Медведева, буркнул:

– Уезжали б вы отсюда! – и, боязливо оглянувшись на окна, покачал головой.

Да, теперь Медведев понял, почему отмалчивались крестьяне, почему не вступали они в коммуну Никифора Лемешко.

* * *

Нечаев оказался кудрявым красивым парнем, весельчаком и песенником. Даже на партийное собрание он пришел с гармошкой через плечо. Весело поздоровался со всеми. Осторожно поставил на пол возле себя гармонь, пригладил черные кудри. Увидев Медведева, сверкнул зубами.

– Привет товарищу чекисту Медведеву!

Не все знали Медведева в лицо, и приветствие вызвало в зале шум. На него стала с любопытством оглядываться.

«Лемешко предупредил, – догадался Медведев. – В открытую играет. Хитер!»

Сам Лемешко на собрание не явился: через Нечаева передал, что болеет.

«Может, нарочно? Дает возможность встретиться с Нечаевым. Значит, уверен в нем... Да, такого голыми руками не возьмешь...»

И Медведев решил тоже идти в открытую. Не таясь, он весь вечер наблюдал за Нечаевым. Обсуждались решения XVII съезда и подготовка к севу. Сперва тот был очень активен, задавал вопросы, выкрикивал с места. Но к концу собрания скис и притих. Неотступный взгляд Медведева, казалось, давил его.

После собрания Медведев подождал у выхода. Нечаев лихо развернул гармонь, наигрывая, пошел к двери, но остановился и, насильно улыбаясь, спросил:

– Ну, чего?..

– Поговорить надо.

Медведев и Нечаев обошли вокруг клуба и остановились у глухой дощатой стены.

– Ну вот ты снова встретился со мной, – тихо сказал Медведев. Он почувствовал, как вздрогнул и замер Нечаев. – Можешь обрадовать своего Лемешко – шкворень-то небось захватил с собой?

Нечаев не ответил. Слышно было, как за стеной, в клубе, еще гудели голоса. Кто-то громко рассмеялся. Кто-то несколько раз ударил по верхней клавише рояля, запел и оборвал, не допев строчки.

– Я не могу понять, почему ты, бедняк, спутался с кулачьем, – сказал Медведев.

Опять молчание.

– Коммуне этой кулацкой конец! И тебе с ними тонуть незачем.

В третий раз наступило долгое-долгое молчание. Уже затихли голоса и шаги вокруг. Уже и огни в окнах стали гаснуть. А Нечаев все стоял, перебирая пальцами немые лады гармони.

– Ну, пойдем спать! – Медведев повернулся к нему спиной, пошел прочь.

– А чего я видал от Советской власти? – вдруг сказал Нечаев.

Медведев остановился.

– Голодуху одну! – продолжал Нечаев. – Ни тебе пожрать. Ни выпить. Ни одежи порядочной. Только мозоли наяривай! А что же я, животная?

– Он, значит, кормил? – поинтересовался Медведев, снова подходя.

– Я с ним как у христа за пазухой жил, если хочется тебе знать! Как же мне с ним не быть?

– И до конца, значит, с ним?

– Нет! – быстро сказал Нечаев. – Нет! Пропадать не хочу! А им пропадать. Это не через тебя, не думай. Люди уж больно лютуют на них. Уж я вижу.

– Спастись хочешь.

– А как же! Кому охота... под пулю...

– Почему ж под пулю? Ну, выселят их, переселят подальше...

– Нет, – уверенно помотал головой Нечаев, – под пулю!

– Ну, если ты говоришь, значит, есть за что.

– Скажи твердо, если я тебе помогать буду, меня не тронут?

– Смотря как помогать будешь... Ты в партию как же... сам придумал?

– Не. То Лемешко распорядился. Он и устроил. И заявление за меня писал. Я ж в коммуне ударник числюсь. Значит, не тронут? Ты мне верь! Не обману. Какой же мне расчет. Видишь, лет мне – двадцать три. А что я в жизни видел? Бабы порядочной и той не было. Так, свои гарпины! Я хочу и пить, и есть, и в одеже человеческой форсить. Я не скотина. Все хочу. В могилу не желаю. Так что ты верь мне!

– Оружие у них есть?

– Есть! – зашептал Нечаев. – Лемешко мне показывал. Склад у них на дальном хуторе, за мельницами.

– Ну вот что, представь мне доказательство, тогда поверю! – сказал Медведев и, решительно повернувшись, пошел к политотделу: он ночевал у Сергачева.

Вспоминал он о Нечаеве с омерзением. Иногда мелькало сомнение: не научил ли его Лемешко, нет ли тут провокации?

Через несколько дней Нечаев ввалился к нему в кабинет и положил на стол ученическую тетрадь.

– Список ихней организации. Чем не доказательство!

– Как же ты его достал?

– А что мне! Сестру Лемешкину прижал. Она до меня, как до меда. Ну, а заснула – я из-под половицы и взял. Знал, где лежит. Только мне туда ворочаться нельзя. Так что вы поскорее их... к ногтю...

Медведев смотрел на Нечаева и думал о том, что вот воспитал Лемешко из него животное, для себя воспитал, а не рассчитал.

– Нет, Нечаев, так жить, как ты мечтаешь, тебе не удастся!

– А как же? – испугался Нечаев.

– Работать будешь! Руками своими работать! – с гневом и горечью заключил Медведев этот разговор.

* * *

При обыске на хуторах были найдены винтовки и гранаты. Очевидно, Лемешко все еще надеялись на интервенцию.

А комплект деревообделочного оборудования все-таки попал по назначению: в настоящую коммуну – коммуну имени Дзержинского № 2. И когда комиссия наробраза приехала, ее усадили на новенькие, свежевыструганные табуретки. Показали сделанные своими руками столы и стулья и даже шкаф, который, правда, не отличался большим изяществом. Но ведь то был первый шкаф.

– Да-а, ничего не поделаешь, – улыбаясь, проговорил председатель комиссии, – коммуна как коммуна... Пусть живет! Ну, а где же организатор? Такой настойчивый. Такой горячий. Ох, сколько он всем нам нервов перепортил!

– Его нет, – грустно сказал председатель совета Стасик. – Товарища Медведева назначили в другой город.

– Какая жалость! Зачем же его туда назначили, мальчик?

– Не знаю... – И вдруг догадался: – Наверно, тоже коммуну организовывать!

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

– Неужели мы должны оставить этот уголок, Митя? Я так привыкла к нему за четыре года!

– Уже четыре года мы женаты! – удивился он. – Летит время...

Они стояли в молодом саду, который посадили своими руками. Августовское солнце сквозило в зелени. Упругие, влажные листочки новых побегов тянулись к ним, слепо толкались в ладони, словно сосунки.

– Уцелеют они, Митя?

Он по-мальчишески щелкнул пальцами, подобрал у крыльца кусок мела и широко написал на двери террасы:

«Ушел на фронт. Прошу сохранить сад».

В этой размашистой надписи он был весь, со своей горячей, доверчивой к людям душой. Она грустно улыбнулась.

– Ничего, Тимоша, не горюй! – ласково сказал он жене. – Начали мы с тобой не очень-то мирно, так уж, видно, и пойдет... А ведь все равно мы с тобой были счастливы! Всем врагам назло! Хоть ты и купила меня по дешевке, за три рубля. – Рассмеялся. Никогда он не забывал пошутить по этому поводу.

– Да, твой «дружок» инспектор тогда постарался... Где-то он теперь?

– А, бог с ним, – отмахнулся он, – приспосабливается где-нибудь!

Тогда, четыре года назад, на короткое время почудилось ему, что и для него наконец пришла пора обыкновенной, оседлой человеческой жизни. Два года он проработал в Харькове, и никаких передвижений пока больше не намечалось. Ему шел сороковой год... Снова перед глазами возникли прозрачные ночи в городском парке, дрожащие лунные блики и густые тени деревьев. Он любил бродить здесь с Таней до рассвета... В первую же встречу, когда увидел маленькую, хрупкую девушку, удивленный взгляд ее синих глаз, он назвал ее Тимошей.

– У меня был дружок в детстве, такой же маленький, Тимоша, – сказал он, – я очень любил его...

А потом выяснилось, что ее инициалы укладываются в первую часть этого имени – ТИМ. И оба очень обрадовались, словно это было так важно.

– Тимофей, – сказал он однажды, – мне дают квартиру. Мы поженимся?

Она посмотрела на него с удивленной улыбкой. И он понял.

– Через несколько дней. Как только вернусь из Киева. Зачем-то в наркомат вызывают.

– Не задерживайся там, – попросила она.

Он там не задержался. В большом, прекрасно обставленном кабинете Медведева принял старый знакомый, бывший инспектор, теперь уже начальник отдела. Он очень постарел за эти годы, под глазами отвисли темные мешки. Длинное лицо стало землистым.

Не вставая, указал Медведеву на стул, произнес усталым голосом:

– Садитесь, товарищ Медведев.

Затем перевернул на столе несколько листков чистой бумаги, сложил перед собой руки и сказал безразлично:

– Вы увольняетесь из системы наркомата. С сегодняшнего числа.

После чрезвычайно долгого молчания, во время которого начальник несколько раз смотрел на часы, Медведев очень спокойно спросил:

– Я хочу знать, за что.

– Не знаю, – пожал плечами начальник.

– Знаете!

– Вероятно... Вероятно, потому, что вы, товарищ Медведев, с вашими методами работы устарели. Нам нужны более твердые люди.

– А вы с вашими методами вполне современны? – едва сдерживаясь, спросил Медведев.

– Очевидно, – холодно сказал начальник и встал.

– Несколько лет назад вы были просто мелким бюрократом и карьеристом. За эти годы я отстал, а вы выросли. Теперь вы стали карьеристом крупного масштаба. Поздравляю.

– Вы поплатитесь за эти слова! – прорвался начальник, покрываясь зелеными пятнами.

Медведев встал.

– Теперь наконец мне понятны причины увольнения. Вы меня знаете. Я слишком глубоко уважаю звание чекиста, чтобы примириться с этим!

– Жаловаться будешь? Бороться? Смотри, пеняй на себя!.. – кричал ему вслед начальник. Но Медведев уже быстро шел по коридору к выходу.

Через несколько дней он уехал из Харькова в Москву. Уговаривал Таню не ездить с ним, подождать, пока все уладится. Но она не хотела отпускать его одного.

Седьмого и восьмого ноября они бродили по Москве среди праздничных толп. А девятого в центре, где-то рядом с Сандуновскими банями, в пыльной комнате бледная девушка поздравила их с законным браком и строго добавила:

– С вас три рубля, гражданин!

– Как, разве за это платят? – растерянно бормотал Медведев, тщетно роясь во всех карманах.

– Надо читать правила, гражданин.

Денег не было. Уже несколько дней скрывал он от Тани, что кончилось все, полученное при расчете.

Три рубля, к счастью, нашлись у нее, и она заплатила.

Вот он и шутил потом при каждом удобном случае:

– Купила меня за трешку!

Медведев доказал свою правоту, получил новое назначение, и вскоре они уехали. А в конце тридцать девятого года с тяжелым заболеванием позвоночника – последствие давнего ушиба – он вышел на пенсию и поселился в Томилино, под Москвой.

Обидно было в сорок три года сделаться пенсионером. Острый период болезни прошел, потянулась хроническая канитель с обострениями и облегчениями. Он уже подумывал о том, чтобы снова вернуться в строй... Война ускорила все сроки.

3 июля Сталин выступил по радио с призывом развернуть всенародную партизанскую войну на оккупированной территории. Несколько дней спустя Медведев пришел в Наркомат госбезопасности и предложил план организации и переброски через линию фронта десантных партизанских отрядов. Он попросил поручить ему командование одним из них.

В комсомольской добровольческой части, сформированной в Москве Народным комиссариатом государственной безопасности, Медведев отобрал тридцать три человека для своего отряда.

Подготовка к отправке в тыл врага заняла немного дней. Отъезд приближался. А тут начались ежедневные жестокие бомбардировки Москвы. И вот пришлось провожать жену на восток... Они вышли в сад проститься.

– Я не уговариваю тебя остаться... – тихо сказала Таня. – Конечно, ты должен воевать. Так что ж сказать тебе, Митя? Чтоб берег себя? Не для этого же ты едешь. Ну, а то, что я каждую секунду, всегда, буду... с тобой, там... Ты это сам... сам знаешь. Вот и выходит, что... нечего сказать...

– Ты все, что нужно, сказала, Тимошенька, все!..

В тот же день Таня уехала.

А отъезд отряда откладывался со дня на день. Задерживали какие-то формальности, которые казались тогда такими ненужными, но которые были неизбежны в организации этого сложного, нового дела.

9 августа Медведев писал жене:

«Хочется скорее на фронт и даже дальше, а меня маринуют. Эта медлительность, ожидание, бесцельное толкание по городу, за городом, пустое времяпровождение тогда, когда можно и нужно было бы уже крушить врага, действуют на нервы».

Многое волновало его перед отъездом. Враг приближался к Москве. Фронт проходил уже по Брянщине. Медведев отправлялся в родные места, в те леса, где прошло его далекое детство. Как-то встретит его родина?

И вот наконец:

«Тимофейчик, любимый! Пишу тебе из Брянска. Это уже последняя весточка. Через полчаса буду проезжать Бежицу. Взгляну на свой родной дом, А потом, часа через четыре, буду уже на месте назначения... Будь здоровенькой. Крепко целую. Д.»

На открытке дата – 27 августа 1941 года.

* * *

Двигались гуськом, быстро, почти бежали. Не верилось, что после стольких неудачных попыток так просто, в солнечный полдень перешли фронт. Казалось, вот-вот вспыхнет рядом трескотня автоматов.

Вокруг было спокойно, тихо. Все глуше становилась сзади артиллерийская канонада. Леса еще не было. Лес начинался западнее, за широким большаком, который Медведев помнил с детства. А здесь от самой реки тянулись луга, покрытые редким кустарником.

Нужно было добраться до леса засветло. Однако шли уже часа полтора, а большака все не было.

– Да ведь я помню, большак где-то совсем рядом! – прошептал Медведев начальнику штаба Староверову. – Ну-ка, сверься.

Колонна остановилась. Староверов развернул карту. По напряженному молчанию, по тому, как все вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что там делает начштаба, Медведев понял: люди нервничают. Он сам был встревожен – оказаться на открытой местности при свете дня было бы гибельно. Но взвинченное, лихорадочное состояние у этих необстрелянных ребят при малейшей опасности могло также привести к беде.

Медведев поднял руку. Отряд мгновенно собрался вокруг него.

– Недалеко отсюда, ниже по реке, – тоном экскурсовода проговорил он, – в шестнадцатом году я караулил на маевке.

– Где? Что? – не понял кто-то.

– Наши рабочие маевку здесь проводили.

Это было так неожиданно, что кто-то даже присвистнул.

– Так вы отсюда родом! – удивился Починихин. – Скажи ты!..

– Ладно, обрадовались. Тихо! – шепотом скомандовал Медведев. Он видел, что ребята успокоились. – Как дела, начштаба?

– Плохо мы рассчитали, товарищ командир. До большака еще километров восемь.

– Ясно, – сказал Медведев, – полтора часа партизанского хода. Вперед! Полный!

И отряд снова двинулся на запад.

Подойдя к дороге, услышали шум моторов. Колонна автомашин мчалась по большаку им наперерез. Что делать? Место открытое – спрятаться негде. До леса не добежать. А фронт рядом! Медведев знал: сейчас все головы повернуты к нему, у всех один вопрос в глазах – как поступит командир? Он оглянулся на своих бойцов. Какими окажутся они? Не подведут?

По существу то было первое настоящее знакомство командира и его бойцов. Решалось будущее отряда.

– Ложись! – скомандовал командир. – Будем атаковать. Рацию назад. Охране не отходить от радиста. Броневик пропустить. Стреляет первым Староверов. – Оглядел цепь. Напрягся от волнения. Только бы не подняли преждевременно стрельбу, только бы выдержали!..

Впереди мчался броневик, за ним два мотоцикла. Блестя черным лаком, неслась большая легковая машина. Замыкал колонну грузовик с солдатами.

Гитлеровцев все видели впервые. Было странно, что они, как на веселой прогулке, поют песни, играют на губных гармошках, смеются.

Вот они уже совсем рядом... Броневик пронесся мимо... Пора!

Староверов прицелился.

Треск автоматов, взрывы гранат, вопли, стоны – все это мгновенно смешалось, слилось в общий гул, словно орудийный выстрел прокатился над лугом. Штабную машину занесло, она повернулась боком, перекрыла дорогу. В нее врезался грузовик. Гитлеровцы выскочили из кузова, попрыгали в канаву. Кто-то из партизан перебежал через дорогу, бросился к ним...

В штабной машине среди убитых оказался генерал.

– Это, наверное, твой, – сказал Медведев Староверову.

– Какая разница, чей... – Староверов смотрел на генерала и с силой произнес: – Гадина!

Партизаны забрали документы, оружие.

– Надо двигаться, начштаба! – напомнил командир. – Броневик скоро вернется.

Отряд быстро перешел дорогу и углубился в лес. Над исковерканными машинами, над разбросанными по дороге телами гитлеровских солдат горело солнце. Луг сверкал росой. Стрекотали, звенели кузнечики.

Первый партизанский день отряда!

Собрались на опушке. Успех окрылил людей. Не потеряли ни одного человека! Ни одного раненого! Подошел комиссар.

– Дмитрий Николаевич, радисту надо помочь, парень выбился из сил.

Медведев поискал глазами радиста. Тот стоял нагруженный рацией, увешанный сумками с батареями.

– Шмаринов! Я же специально прикрепил к тебе двух бойцов – нести батареи.

Радист вытянулся, насколько это было возможно в его положении.

– Так точно, товарищ командир!

– Что ж, ты им не доверяешь?

– Не доверяю, товарищ командир!

– Ну и ну! А свалишься?

– Не свалюсь, товарищ командир!

– Ты, я вижу, упрямец.

– Так он же полярник, – сказал Староверов. И, испугавшись теплоты в своем голосе, сухо добавил: – Дотащит!

«Кажется, ребята что надо! – успокоенно подумал Медведев. – Значит, попартизаним!»

Вокруг был лес, такой с детства знакомый – с соснами и березами, с кленами и орешником, с папоротниками и мхом, остро пахнущий грибами, тенистый, дремучий, полный звериных шорохов и птичьих голосов. А сквозь стволы деревьев дымилась, золотилась широкая пойма Десны; над ней носились чирки, тяжело летели кряквы, на туманных берегах ее бродили надменные цапли и шныряли нежные горлинки.

Оказывается, все это сохранилось в его душе, осталось его первой любовью! Он по-настоящему ощутил себя на родине, дома.

– Приготовиться к движению, – послышался негромкий, хрипловатый голос командира. – Вперед!

* * *

Сразу же после войны один из сотрудников Брянского облисполкома начал собирать материалы о партизанском движении на Брянщине. По рассказам бывших партизан, по документам восстановил он историю создания знаменитого партизанского края с центром в Дятьково. В своей рукописи, хранящейся в Брянском краеведческом музее, он писал:

«В ноябре 1941 года через Дятьковский район проходил партизанский отряд особого назначения под командованием товарища Медведева. Этот отряд сыграл существенную роль в жизни Бытошского отряда. Товарищ Медведев проинструктировал руководство Бытошского отряда по развертыванию партизанской борьбы, он указал путь и методы расширения народного движения, порекомендовал создать группы сопротивления в деревнях и селах, подчинить действия этих групп руководству отряда. После этого были созданы боевые группы в населенных пунктах Немиричи, Будочка, Савчина, Старая Рубча и так далее. Всего было создано пятнадцать групп».

Автор не знал, что он писал о своем земляке.

* * *

Близилась зима сорок первого года. Лес оголился. Листья покрыли все дороги и тропы. По ночам вода в лужицах замерзала. Усталые от похода партизаны спали у костров. Только над рацией склонился неутомимый радист да дневальные подбрасывали хворост в огонь.

Медведев медленно бродил по лагерю – не спалось, которую ночь не спалось! Он думал о множестве людей, чья судьба была теперь связана с судьбой отряда. Думал о последних встречах, которые так взволновали его. Недалеко от родной Бежицы они натолкнулись на группу карателей. Предатель вел их к лагерю местного партизанского отряда. Там, вероятно, не подозревали о нависшей угрозе. Медведев послал связного предупредить. Вернувшись, тот передал ему записку от командира отряда. Под запиской стояла подпись – А. Виноградов. Да, это был товарищ детства, Сашка Виноградов, перед войной уже инженер Бежицкого паровозостроительного завода! Они снова были в одном строю, снова вместе. Будто возвращалась юность!

А на днях в отряд пришел восемнадцатилетний парень, страшно худой, оборванный, – он несколько недель пробирался на восток, к своим. Но фронт все отодвигался, а партизаны ему не встречались. Однажды ночью он зашел на околицу села, где были немцы. У крайней избы стоял часовой. Парень бросился на него сзади. Он никогда не отличался физической силой, а теперь и вовсе ослабел от голода. Но он, безоружный, задушил часового. И дальше на восток пошел с оружием. Часто целыми днями лежал у дороги, подкарауливая врага. Одинокий выстрел раздавался из лесу. Падал мертвый враг. Гитлеровцы занимали оборону, ожидая нападения партизан. А парень уходил дальше, на восток... Наконец он попал к партизанам. Ребята окружили его, стали расспрашивать о родных, близких.

– Сирота я, – отвечал он. – Из детской коммуны Дзержинского, что в Новоград-Волынске.

Услышав это, Медведев подошел ближе. Парень взглянул на него, замер, а потом закричал на весь лес:

– Дмитрий Николаевич! Родимый!..

Это был Стасик – когда-то маленький председатель совета коммуны.

И еще одна встреча – со старой женщиной, соседкой по Брянской улице. Больше месяца шла она через леса, через города и села Брянщины, расспрашивая людей. Старик ее ушел в партизаны и пропал. Где-то под Клетней она наконец нашла группу партизан, у которых находился ее муж.

Ей рассказали, что однажды он отправился в соседнее село за хлебом. Предатель выдал его. Совсем недалеко от села, на лесной просеке, старика расстреляли. Он так и не сказал ни слова... Старуха на коленях исползала эту просеку, руками разгребла горы валежника... Из наспех засыпанной могилы торчала рука. Люди помогли ей перенести труп мужа на кладбище, поставили крест. Теперь она пробиралась домой, в Бежицу.

– Сейчас ему спокойно, – говорила она с облегчением, – сейчас он возле людей...

Родина! Непреходящая боль и гордость наполняли сердце Медведева. И огромная ответственность за судьбы всех этих людей. Вот почему не спалось ему... Отряд выполнил задание. Проведено множество боев. Пущены под откос вражеские эшелоны, взорваны предприятия. Сотни сводок о передвижениях гитлеровских частей переданы в Москву. Оказана помощь населению в развертывании партизанской войны. Крупный немецкий шпион, пробиравшийся с территории Советского Союза в Германию, пойман в городке Жиздра и на самолете отправлен в Москву. Огромный опыт накопил отряд за четыре месяца. И вот получен приказ – двигаться к Москве. Медведев знал: не на отдых, для новых боевых дел. Он готовился к ним.

...Шли на восток в январе, когда лютовала первая военная зима.

От Сухиничей промерзшие, обносившиеся партизаны ехали в теплых вагонах. Все волновались. Как-то встретит Москва?..

Поезд подошел к перрону. И вдруг... мощные звуки оркестра ворвались в вагоны. Возгласы, приветствия, крики «ура». Неужели это их так встречают?

И потом, когда произносились приветственные речи, когда хвалили за прошлое и говорили о будущих боевых задачах, когда о партизанах Медведева «Правда» поместила замечательную статью, – Медведев думал только об одном: как служить Родине дальше?

Через несколько дней после возвращения он представил командованию новый план – ведь война вступила в новую фазу, приближались великие наступательные операции, впереди были тяжелые битвы, – план широкой разведывательной и партизанской борьбы в глубоком тылу врага. Первый отряд, который должен был действовать в самом центре гитлеровской оккупации, под городом Ровно, Медведев просил поручить ему.

Разрешение было получено. Он приступил к организации отряда.

* * *

Так вот что за жизнь была за плечами человека, перед которым я стоял в мае 1942 года!

Широкими мягкими шагами ходил он по комнате, рассказывая о трудностях партизанских будней, о задачах врача в партизанской войне. Чуть запрокинув голову, он будто глядел вдаль, будто различал далеко впереди узкую тропу, уходящую в сизую глубь леса. Порой взгляд его останавливался на мне, тогда теплые, синие глаза ласково смеялись. И я замирал от тревоги: возьмет ли он меня, мальчишку, еще не сделавшего ни одной самостоятельной операции? Поверит ли? Поймет ли? Нет, конечно, не возьмет! Не поверит!

Слегка коснувшись рукой моего плеча, он тихо, доверчиво сказал:

– Что ж, будем воевать вместе. Не робейте. Главное – комсомольский огонек в душе! Приступайте к своим обязанностям, доктор!

И здесь, собственно, оканчивается повествование «Чекист» и начинаются «Записки партизанского врача».

Но это уже другая книга.