355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альберт Брахфогель » Рыцарь Леопольд фон Ведель » Текст книги (страница 25)
Рыцарь Леопольд фон Ведель
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 22:25

Текст книги "Рыцарь Леопольд фон Ведель"


Автор книги: Альберт Брахфогель



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Нам по пути, сэр. Вы понимаете по-голландски?

– Плохо, милорд. Могу ли я спросить, кто оказывает мне честь сопровождать меня?

– За именем моим дело не постоит, – ответил советник, – как только вы ответите мне на один вопрос.

– Что вам угодно?

– Каким образом случилось, господин Леопольд фон Ведель, – продолжал советник, когда они вышли в парк, – что в Лондоне вы носите на груди портрет Вильгельма Оранского? В Риме и Испании вы носили другой портрет.

К счастью, темнота не позволяла советнику подметить выразившегося на лице Леопольда изумления.

– Я нахожу, что портрет этот мне полезен здесь.

– В этом я нисколько не сомневаюсь. Но другой портрет и клятва ваша вменяли вам в обязанность по прибытии в Лондон явиться в испанское посольство, а не разъезжать по стране. Вам известно, что с некоторыми лицами вы находитесь в обязательных отношениях.

– Разумеется, но только не с вами. Вы знаете мое имя и, как кажется, давно уже наводите справки касательно моих действий, а я не знаю ни вас, ни поступков ваших.

– Никакие увертки не помогут вам, милый господин. Вы изменили известному делу, в таком случае можете быть уверены, что Англия будет вашим гробом. Возможно, в качестве друга Григория XIII вы находите полезным идти своим путем. Но такого условия у нас не было! Пока вы не побываете в испанском посольстве и не заявите о себе вашим лондонским сообщникам, до тех пор жизнь ваша будет висеть на волоске.

– Давать вам отчет в моих действиях я не намерен, так как вы не считаете удобным назвать ваше имя. Как только сочту нужным, я явлюсь в испанское посольство, потому что в данном случае мною управляет некто, более всех заинтересованный в деле.

– Я вас не понимаю.

– Если вы наводили справки о моих действиях, то вам наверное известно, куда я ездил.

– В Шотландию.

– И притом по повелению королевы Елизаветы! Я ехал на Петерборо, отклонился от пути, совершил небольшую экскурсию, поговорил с одной особой и даже передал ей другой портрет.

– Признаюсь, это очень меняет положение дела! Когда надеетесь вы исполнить ваше дело?

– До предстоящей Пасхи, смотря по обстоятельствам.

– Не угодно ли вам дать честное слово, что если я объявлю вам мое имя, то до страстной недели, что бы там ни случилось, вы повремените?

– Ваше имя и доводы ваши!

– Я сэр Уильям Парр, один из государственных прокуроров или юрисконсультов ее величества, а доводы мои состоят в следующем: я ближе всех к королеве, так как несколько раз в неделю я вижу ее и говорю с ней, а вам предстоит приобрести еще доверие Елизаветы, что очень нелегко. Дальше, после того как вы побывали в Петерборо, господа в испанском посольстве отступили на задний план, так как они предназначаются для последнего удара, который должен совпадать с опаснейшим для Елизаветы временем. Мой же час ударит вместе с восстанием на севере.

– Понимаю! Высокая страдалица говорила мне об этом.

– Вероятно. Полагаю, что мы столковались и взаимно держим друг друга в руках. Спокойной ночи, сэр!

С пылающей головой поплелся Леопольд в свою гостиницу. Он не только имел в руках доказательства того, что заговор Бабингтона действительно существовал, но и к своему ужасу убедился, что в непосредственной близости королевы находится ее враг, юрисконсульт доктор Парр! Какой-то внутренний голос говорил, однако, Леопольду, что если он сделал теперь решительный и опасный шаг для полного разоблачения заговора, то Бог даст ему также средства воспрепятствовать преступлению. Ему удалось провести Парра посредством выдумки, будто он, Леопольд состоит агентом Марии Стюарт, ему удалось проникнуть в кровавые замыслы Парра и узнать вероятное время их исполнения, и все зависит теперь от этого! Но каким образом увидеть королеву, если Уолсинхэм опять отказал Леопольду в аудиенции?

На следующий день Леопольд опять стоял перед Уолсинхэмом.

– Я просмотрел ваше донесение, сэр, – сказал статс-секретарь, – и королеве будет доложено обо всех, заслуживающих внимания сведениях.

– Следовательно, королева не прочла лично моего донесения?

– Не думаете ли вы, что правительница большого государства может читать все бумаги, которые нередко пишутся для того только, чтобы написать что-нибудь?

– Вам угодно намекнуть, что мое донесение ни к чему не годно, и что мое путешествие в Шотландию было совершенно бесполезно.

– Говоря откровенно – да!

– И ее величество не примет меня, если бы я даже мог сообщить ей кое-что, достойное внимания, или даже важное относительно Шотландии?

– Это может казаться важным только вам. Ее величество не видит никакого смысла в беседе с вами, и если вам не угодно сообщить мне то, что у вас на душе, то впредь можете смотреть на себя как на человека, находящегося в Англии только ради собственного удовольствия.

– Понимаю, сэр.

Леопольд поклонился и ушел.

Елизавета должна была возвратиться в Лондон, а с ней и ее любимец, сэр Уолтер Роули. На него только и надеялся Леопольд. 17-го ноября, в день Елизаветы, дворянство устраивало турнир, и как Леопольд узнал от лорда Мидльтона и других дворян, с которыми он завел знакомство, что турнир состоится в Гринвиче. Он отправился туда со своим служителем и с одним мавром, по имени Цимри, которого Леопольд купил. Этот сын востока, хорошо говоривший уже по-английски и по-немецки, долго находился в услужении у одного австрийского графа и сопровождал последнего в Лондон. Здесь престарелый граф скоропостижно умер в гостинице «Белый Медведь», и Цимри очутился, таким образом, без господина и без средств к существованию. Часто видя Леопольда, мавр предложил фон Веделю купить его, Цимри, у него же, т. е. у Цимри. Получив деньги за свою достойную особу, Цимри с этой минуты стал рабом Леопольда. Турнир в Гринвиче, фантастический и маскарадный характер предстоящего празднества и обладание Цимри, все это внушило Леопольду план самому явиться на ристалище. Он сообщил о своем намерении лорду Мидльтону, который со своей стороны предложил Леопольду всяческое содействие и отвел его к герольдмейстеру. Фон Ведель представил свою родословную, герб, императорский диплом, вследствие чего ему позволено было явиться на ристалище под своим щитом и в каком угодно костюме.

12-е ноября было торжественным днем для Лондона, приехала Елизавета, и этого было достаточно, чтобы сердца всех забились живее. Лорд-мэр выехал далеко за город со многими сотнями всадников, с целым цехом золотых дел мастеров в бархатных кафтанах и со всеми, у кого только были ноги, потому что не дворянство принимало здесь королеву, а народ. Леопольд тоже находился в толпе, ждавшей королеву. Шествие открывалось придворными служителями, за которыми следовала конная гвардия, придворные кавалеры и двадцать камергеров, и в их числе сэр Уолтер Роули верхом.

В золотой государственной карете, открытой со всех сторон, под красным бархатным балдахином, над которым развевалось четыре султана из перьев, сидела Елизавета, она была в ослепительно белой одежде, и на ее устах играла та приветливая и нежная улыбка, которой она всегда встречала народ, который возвел ее на престол из тюрьмы, гордость и любовь которого Елизавета составляла теперь. Все бросились на колени.

– Да здравствует народ! – вскричала королева.

– Боже, храни Королеву! – загремело ей в ответ, раздался колокольный звон, а с Тауэра загремели орудия. Непосредственно за каретой королевы ехали верхом Роберт Дадли, граф Лестер и лорд Бурлейг, двадцать четыре грандамы, пятьдесят лейб-стрелков с колчанами, луками и круглыми щитами и, наконец, лорд-мэр с олдерменами, цехами и со всем народом.

Роули был последней надеждой Леопольда, написавшего королеве письмо следующего содержания:

«Ваше величество, могущественнейшая и великодушнейшая королева! Как на чужеземца на меня смотрят с недоверием. Не имея возможности приблизиться к Вам, я избираю настоящий путь и заклинаю ваше величество смертью Вильгельма Оранского и страшной опасностью, которой ежечасно подвергается ваша жизнь, не доверяйте Уильяму Парру, доктору права! Он принадлежит к числу наемных убийц Испании или папы. Если бы ваше величество и теперь еще сочли это делом невозможным, то вспомните о моем предостережении, по крайней мере, тогда, когда северные католики снова восстанут. Я готов смертью подтвердить истину моих показаний.

Леопольд фон Ведель».

С письмом этим Леопольд отправился к Уолтеру Роули. Со времени своего прибытия в Англию фон Ведель настолько освоил английский язык, что уже мог обходиться без помощи переводчика, что делалось для него необходимее по мере приближения катастрофы, которая могла закончиться или гибелью Леопольда, или спасением королевы.

– Вот вы и здесь, – закричал ему навстречу сэр Уолтер. – Я так и думал, что вы не замедлите. Какие у вас планы на сегодняшний день? Не хотите ли отправиться со мной ко двору?

– Я не был представлен ко двору, сэр.

– Что за глупости! Я представлю вас.

– Вы слишком добры, милорд, и в свое время я не премину вспомнить о вашем предложении. Но поскольку королева отклонила мою просьбу об аудиенции и не доверяет мне по делу, в котором я могу сослаться на письменное свидетельство Вильгельма Оранского, то позвольте мне, милорд, быть настолько гордым, чтобы обождать, когда ее величеству будет угодно видеть меня. Но у меня есть к вам просьба другого рода.

– Говорите!

– Прошу вас, сэр, вручить письмо это королеве. В нем говорится о деле, лично касающемся ее величества. Если вы любили Вильгельма Оранского, то передайте письмо ее величеству.

– Сегодня же.

– Тем лучше! Заметьте, уничтожит ли его королева, или даст ответ, который может показаться вам странным, но знать который мне было бы очень полезно.

– Вам не угодно открыть мне эту тайну?

– Не смею! Сделать это может одна только королева! Другое дело, не имеющее ничего общего с предыдущим, касается Шотландии. Насколько мне известно, при Дворе существуют две партии, из которых одна желает, чтобы Иаков I наследовал Елизавете, а другая и знать ничего не хочет о Иакове.

– Да и я тоже! Впрочем, я знаю эту историю, сама королева рассказала мне об этом. Предполагать, чтобы Елизавета добровольно возвела на трон своих отцов сына Марии, да это просто дерзость!

– Не можете ли вы с помощью вашего влияния…

– Я слишком недавно пользуюсь благосклонностью королевы, Лестер слишком еще силен, чтобы взвалить еще себе на шею Уолсинхэма, – быстро возразил Роули. – Елизавета – умнейшая женщина, но она допускает при дворе различные партии с тем, чтобы слуги ее следили друг за другом и таким образом обеспечивали ей свободу действий. При всех своих дарованиях королева сознает, что она все-таки женщина, и никому из мужчин не доверяет полностью, опасаясь, чтобы он не подчинил ее своей власти. Тот только может иметь надежду на победу, кто, по-видимому, менее всех требователен. К числу таких хитрецов принадлежит Уолсинхэм, я тоже действую таким образом, а потому было бы чрезвычайно опасно сделать против него ход, который сэр Френсис, наверное, никогда не простит мне.

– Будь я уверен, что письмо в руках королевы, то мне решительно все равно, кто будет царствовать после нее.

– Через два часа она получит письмо. Можно ли увидеться с вами сегодня вечером и провести вместе часок-другой за бутылкой вина?

– «Белый Медведь» – гостиница приличная, не знаю только, достаточно ли она хороша для вас.

– Что за нелепость, друг! Я моряк, и, несмотря на эти перья и кружева, шелк и бархат, я, в сущности, все-таки предпочитаю смоленую куртку.

– В таком случае, окажите мне честь быть моим гостем.

В назначенный час знаменитый мореплаватель явился к Леопольду. Шедший за ним слуга поставил на стол два небольших деревянных ящика и ушел. Роули был серьезен и задумчив.

– Мы одни? – спросил он.

– Совершенно одни.

– Послушайте, что за чертовщина была в письме вашем?

– Разве королева не дала вам прочесть его?

– Нет. Она изорвала его в клочки.

– И разгневалась?

– Ну, нет. Во время чтения она вскрикнула и побледнела, затем медленно изорвала письмо и сказала:

– Лорд Уолтер, этот рыцарь фон Ведель или избранный Богом человек, или величайший в мире плут. Скажите ему, что в надлежащее время я вспомню о докторе, но фон Ведель все-таки не увидит меня!

Затем она опять повеселела, и мы стали беседовать о другом.

– Позвольте, милорд, и нам поговорить о других вещах. Садитесь – и за чашу!

– К этому вину, – улыбнулся Роули, – придется кстати это вест-индийское зелье! – Он открыл один из ящиков. – Прошу вас принять маленький подарок. В Англии это новость.

– Но не для меня, милорд, хотя это и другая трава, и другие трубки.

– Но если не на дальнем западе, то где же вы курили, сэр?

– На берегах Нила, в Каире.

– Черт побери! Да вы такой же любитель приключений, как и я!

Леопольд вынул из стола какую-то странную, блестевшую особенным зеленым отливом, прекрасную вещицу.

– Посмотрите, милорд.

– Прелестно и к тому же очень оригинально!

– Это диадема из царских гробниц в больших пирамидах. Примет ли ее величество эту вещь в подарок во время турнира?

– Еще бы! Да она не была бы женщиной, не была бы Елизаветой Английской! Ого, дружище, каким, однако, курсом вы идете! Должно быть, море вам знакомо!

– Мне знакомо море жизни!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Елизавета и Анна

Преобладающей чертой характера Елизаветы была зависть. Она завидовала как женщина, и как королева и нередко эти два оттенка страсти сливались в одном свирепом чувстве, убийственном для других и отражавшемся на самой Елизавете. Один только порок этот омрачал ее редкий характер и бросал мрачную тень на ее царствование. Как королева, она завидовала Марии Стюарт и ее сыну Иакову, как женщина – настаивала на праве своем, чтобы мужчины, которых она отличала, любили только ее одну, и в глубине души завидовала каждой женщине, которая была тем, чем Елизавета никогда не могла быть – супругою! Однако она допускала некоторые исключения, и бывали случаи, когда Елизавета выказывала исключительное великодушие. Но случаи эти, вообще очень редкие, никогда не применялись к мужчинам, к которым Елизавета чувствовала нежную склонность и которых, по ее мнению, она имела право любить.

После этого странно было бы, если бы Елизавета не заметила египетское ожерелье, которое Анна стала носить, узнав о приезде в Англию Леопольда. Завистливые, восхищенные и вместе с тем любопытные придворные дамы набросились на Анну и наверное постарались бы обратить внимание ее величества на это «чудо», если бы Елизавета сама тотчас же не заметила его. Она стала расспрашивать Анну, и, верная своему слову, последняя сказала, что это подарок одного дорогого и далекого друга.

– Вы его любили и теперь еще любите?

– Безнадежно!

– Он умер?

– Для меня он умер!

– Значит, брильянты на груди вашей – это его слезы! – поцеловав Анну, сказала Елизавета. – Почаще бывайте у нас, милая мисс. Мы понимаем вашу любовь и многое можем рассказать об отжившей и умершей любви!

С этого дня Анна сделалась при дворе «Persona grata», это тем более казалось удивительным, что среди этих леди и графинь древнейших английских фамилий, посол крошечного государства Валентин фон Эйкштедт играл очень незначительную роль. Ожерелье это выдвинуло Эйкштедтов на передний план при том дворе, при котором самая заносчивая родовая спесь всегда уступала место романтизму и обаянию таинственности.

Настал, наконец, день Елизаветы – после Рождества Христова важнейший праздник в Англии описываемой поры. Двор отправился в Уайтхолл и в полдень вступил в длинный зал, выходивший окнами на место, приготовленное под турнир. Посредине зала находился портал, от которого вела на ристалище широкая лестница. В портале стояло под балдахином кресло ее величества и места для ее женской свиты. Придворные чины и министры разместились на покрытой коврами лестнице. Ристалище было окружено высокими эстрадами, верхние места которых занимались дворянством, а нижние – ликующим Лондоном. Так как в день этот убранство улиц, дворцов и самого ристалища имело отношение лишь к Елизавете, то турнир мог быть только развлечением, в котором в честь «красоты и величия» Елизаветы участвовали лица, поклявшиеся «ради любви ее и чести подставлять сердце свое всякому копью». Дело не было, однако, настолько опасно и пламенно, каким оно казалось, но, как развлечение, оно представлялось довольно серьезным, и состязавшиеся могли ждать переломов рук и ног, опасных падений и ушибов. Рыцари, участвовавшие в турнире, имели поверх брони фантастические одежду и костюмы: один изображал короля дикого племени, другой – ирландского вождя Гаргантюа, третий – маврского принца, четвертый – римского императора. Иные явились на ристалище верхом, другие – в странных экипажах или на кораблях, на слонах, чудовищах или невиданных животных.

Турнир прошел как и множество подобного рода празднеств: кое-кто свалился с коня, несколько лошадей переломали себе ноги, а иному так досталось, что нельзя уже было принимать участие в турнире. Но вообще дело обошлось довольно сносно, и все полагали, что победителем останется граф Арундель, недавно помилованный королевой, как сообщник и сын казненного герцога Норфолкского. Уже была половина четвертого, как вдруг герольд поднялся до половины лестницы и обратился к королеве со словами:

– Высокая и великодушная повелительница! Явился еще один рыцарь из чужих земель, следовательно, он не из числа подданных вашего величества! Он предъявил свои права на герб, родословную и дворянское звание, так что нельзя отказать ему в праве явиться на турнир, если только ваше величество не лишит его этой, подобающей рыцарю, чести.

Елизавета встала.

– Если чужеземец – рыцарь и испытан вами, то может он явиться к нам и попросить дозволения сразиться.

Герольд поклонился и поднял жезл.

– Чужеземный, безымянный рыцарь, перед тобою открыто ристалище! Largesse!

Грянули трубы и литавры.

Хотя было это не больше, чем маскарад, но до того похожий на действительность, что легко мог обмануть каждого. Чужеземец сидел на дивном вороном коне, покрытом красной, настоящей восточной попоной. Ноги рыцаря, до чешуйчатой обуви, были покрыты белыми шелковыми шароварами, а верхняя часть тела – широкою красной рубахой без рукавов, так что видны были его мускулистые геркулесовские руки и мощная шея. Вместо пояса на нем была драгоценная индийская зеленая шаль, за спиной у него развевался белый бурнус, голова была покрыта железным шлемом, вокруг которого обвивалась зеленая чалма, украшенная красным пером, в отверстиях шлема сверкали большие глаза. Вместо меча ему служил оружием ятаган. На его круглом щите был изображен в золотом поле черно-красный круг. Рыцарь медленно объехал вокруг ристалища и, преклонив копье, остановился перед Елизаветой.

– О, величие милости и красоты! – начал он. – О ты, Елизавета, озаряющая и оживляющая Англию подобно свету небесному, дозволь также и чужеземцу преломить копье в сей торжественный для тебя день. Не для того приехал я, чтобы моею доблестью поклониться красе твоей, это подобает благородным сынам Севера, а не мне, одинокому сыну Востока. Являюсь я перед твоим престолом истины и любви с тем, чтобы ты изрекла нелицеприятный суд перед лицом всего мира. Имя мне Ахмет, бей Рамлы и Яффы. Как рыцарь и эмир являюсь я в защиту поруганной чести, непризнанной невинности и разбитой жизни одного безымянного странствующего друга, утратившего из-за меня и родину и любовь. Если между благородными дворянами Англии найдется человек, готовый сразиться со мною с тем, чтобы поддерживать право или бесправие, честь или бесчестие моего друга, то прошу тебя, пресветлая королева, дай на то соизволение твое.

– Если ты, – ласково сказала Елизавета, – мужественный эмир, явился в Англию в защиту чести друга твоего и обращаешься к королеве Англии, как к судье в деле любви и верности, то ради столь высокого доверия, да будет тебе дозволено сражаться.

Чужеземец вынул какую-то блестящую странную вещь и прикрепил ее к концу своего копья.

– Не как благодарность за такую милость, но чтобы ты убедилась, что действительно пришел я с востока, позволь, о высокая повелительница, повергнуть к стопам твоим дар благоговения.

Он приподнял копье, подъехал к лестнице, наклонил оружие к Уолтеру Роули и передал ему подарок.

– Недавно я видел эту дивную диадему в руках иноземного благородного христианина, – заметил Роули.

Изумленная Елизавета взяла блестящее украшение.

– Богом клянусь, – вскричала она, – такая драгоценность красуется на груди одной известной нам особы! Милорды, позвольте сразиться Ахмету и пусть один из вас ответит на его вызов! Сэр Уолтер, – прошептала она, – тут кроется какая-то тайна! Назовите чужеземца, преподнесшего мне этот подарок.

– Как только он сразится, я объявлю его имя, ваше величество, – быстро ответил Роули.

Между тем граф Арундель приблизился к чужеземцу.

– Ради милостивой и справедливой королевы Англии я сомневаюсь в праве, невинности и чести вашего друга! Объявите мне ваше настоящее имя! – шепотом прибавил граф.

– Леопольд, рыцарь фон Ведель! – тихонько ответил тот.

– Клянусь золотой медалью Григория, которому вы изменили, – вполголоса сказал Арундель, – вы сами тот бездельник, за которого хотите сразиться! Покрепче же держитесь в седле, имперский рыцарь!

Не ответив ни слова, Леопольд отъехал на западный конец ристалища, а Арундель – на восточный.

Герольд поднял жезл, грянули трубы.

Противники пришпорили коней и съехались посредине арены. Конь восточного рыцаря осел на задние ноги под силой удара, копье его переломилось, Арундель барахтался на земле, а конь его упал в сторону.

– Ахмет, бей Рамлы, выиграл! Хвала победителю! – вскричал герольд.

– Мужественный человек, клянусь нашей королевской честью! Сэр Уолтер, кто он такой?

– Леопольд, рыцарь фон Ведель, ваше величество!

– Германский рыцарь? Теперь мы догадываемся, кто друг его далекого друга! Ни слова об этом! Но все же, я не могу и не хочу принять его. Скажите ему еще раз, что письмо его будет принято к сведению и чтобы он не думал, будто мы не доверяем ему, в приличное время представьте его ко двору. Успокойте его хоть этим.

По окончании турнира Елизавета отправилась по галерее в свои покои. Проходя мимо нарядных дам, она приблизилась к Руфи и Анне фон Эйкштедт. Анна была чрезвычайно бледна.

– Милая госпожа фон Эйкштедт, – обратилась она к первой, – проведите нас с мисс Анной в наши покои. В числе даров наших верных палладинов есть одна вещь, значение которой только вы можете объяснить нам.

Как обычно, прошло немало времени, прежде чем ее величество отпустила кавалеров и дам и удалилась с приближенными своими, чтобы одеться к банкету и балу, которые завершали празднество. Леди Мария, графиня Пемброк, обер-гофмейстерша, знаком указала Анне и Руфи выйти из зала боковым ходом. Одна негритянка – редкость в Лондоне тогдашней эпохи – провела их коридорами к маленькой двери и отворила последнюю – и Анна и Руфь очутились в высокой комнате с одним окном, с позолоченным потолком и с кроватью под бархатным балдахином. Это была спальня Елизаветы.

Вскоре послышались шаги и голоса, отворилась дверь, и в комнату вошла сама Елизавета, заперла двери и медленно приблизилась к смущенной Анне, стала рассматривать ожерелье на ее груди.

– Не знаю, милая мисс, случились ли с вами сегодня столь странные вещи, как с нами. Не желая вмешиваться в дела, которые скрывают от нас, прошу вас настолько быть со мной откровенной, насколько это необходимо для выяснения отношений наших к некоторой личности. Мы очень любим вас и надеемся, что, как женщина в отношении женщины, вы оцените это и будете действовать согласно этому, поэтому будете откровенны.

– Ваше величество, – внезапно покраснев, ответила Анна, – я буду откровенна в отношении Елизаветы, первой девицы Англии.

– Этого только и хотим мы в настоящую минуту! Вы узнали этого… бея Рамлы? Кто он такой?

– Я узнала его по черно-красному кругу на щите. Это – Леопольд фон Ведель.

– Он предложил мне подарок, который, как полагаю, из одного источника с вашим ожерельем. Посмотрите!

И Елизавета показала головной убор, далеко уступавший богатством ожерелью Анны. То был ободок в виде змеи из зеленой бронзы, и на нем находилось двенадцать точно таких же изумрудов, какими украшалось ожерелье Анны.

– Мне известна эта вещь, это корона древней египетской царицы, – вздрогнув, ответила Анна.

– Следовательно, Леопольд – это далекий, умерший для вас друг? Вы некогда любили его и… и Ахмет приехал для того, чтобы копьем добыть себе любовь и честь? Подите сюда, милая, сядьте подле меня и расскажите о ваших и его страданиях! Для нас, для вас и для него – это важнее чем вы думаете!

Во всем облике Елизаветы было столько нежности и вместе с тем болезненной тревоги, что, не в состоянии противиться, Анна рассказала королеве о своей любви и юношеской привязанности Леопольда, о скитальческой жизни Леопольда и, наконец, о письме Ахмета, окончательно порвавшем их связь. Леопольд в отчаянии отправился скитаться по свету, и Анна свиделась с ним только в Англии.

– Из дурно понятой, преувеличенной женской скромности, в порыве негодования вы сделали величайшую глупость, милая Анна, и повергли в несчастье и себя и его! Ах, милая моя, сколько раз я верила любви мужчин и – обманывалась! Можете ли вы знать, в какую бездну повергло его отчаяние?

– О, я догадываюсь, – воскликнула Анна. – Мой брат встретил Леопольда в Аслей-Галле, после аудиенции у сэра Уолсинхэма.

– Прежде чем он отправился в Шотландию?

– Да, фон Ведель сказал брату, что теперь я могу быть спокойна и что если бы я даже снова полюбила его, то он считает себя недостойным меня.

Елизавета встала и стала ходить взад и вперед по комнате.

– Действительно, его положение отчаянное! Он стоит между вечным позором и смертельной опасностью.

– И вам известны этот позор и опасность, ваше величество?

– Молчите, дитя! Известны – и потому именно я молчу! Говорить об этом – значит подвергать его смерти и позору, и не его одного! Уповай на Бога, подобно мне! Господь, возведший меня на престол Англии, в должное время защитит меня, тебя и его! Я и сама блуждаю еще во мраке, но с этой минуты многое стало ясно мне. Скажу, однако, – и глаза Елизаветы сверкнули – что если я ясно увижу перст Божий, то смело пойду по указанному мне пути, хоть бы кровью обагрились ноги мои! Довольно! Забудьте о том, что мы говорили! Возложите мне на голову символ бесконечности, пусть знают, что я почтила его подарок, пусть видят, что твое ожерелье и эта диадема из одного источника!

Анна и Руфь повязали диадему на светлые волосы Елизаветы, затем она отпустила их с приказанием присутствовать на балу. Диадема королевы возбудила живейшее внимание, так как сходство ее с ожерельем Анны тотчас же было подмечено. Каких только ни делали предположений!

Но герою их, Леопольду, от этого было не легче, напротив, его положение стало опаснее, чем когда-либо. Конечно, его появление на турнире, его подарок и тайный разговор Анны и королевы содействовали постепенному уменьшению недоверия Елизаветы, но, с другой стороны, турнир слишком выдвинул вперед Леопольда и таким образом подвергал его усиленному надзору и несомненным преследованиям со стороны папско-стюартских заговорщиков. Благосклонность сэра Уолтера не могла доставить Леопольду большой помощи, так как самому Роули приходилось бороться с могучими противниками. К тому же время становилось все беспокойнее, мрачный и невидимый круг внешних и внутренних врагов все теснее сплачивался вокруг королевы, и следовало выждать удара, который должен был бы разоблачить замыслы врагов, удар смертельный, но от кого – это пока было неизвестно.

Только один раз в году, в Рождественские святки, Елизавета обедала публично, и народ мог видеть тогда королеву во всем торжественном величии ее сана. По этому случаю Елизавета позволила Роули привезти Леопольда в Гринвич. Она обедала одна под бархатным балдахином, в тронном зале, гофдамы обедали за особым столом у дверей, а весь мужской придворный штат стоял вокруг королевы. Министры, придворные сановники, следовательно, Роули и Лестер, прислуживали ей, стоя на коленях, а публика медленно проходила подле королевы. Увидев Леопольда, Роули подошел к Елизавете, стал на колено и назвал по имени фон Веделя.

– Клянусь душою моего отца, – шепотом ответила она, – это образец совершеннейшего и красивейшего мужчины! Дай Бог, чтобы и сердцем он был настолько же хорош!

Она кивнула головою Леопольду и в знак приветствия подняла руку.

– Пусть он не показывается и не бывает вблизи нас, сэр Уолтер, возьмите его к себе в дом, это было бы лучше всего. Вы не можете себе представить, до какой степени важно на какое-то время скрыть его от взоров всех.

Леопольду пришлось повиноваться приказанию Елизаветы, и шлюпка Роули перевезла фон Веделя вместе с его багажом и прислугой во дворец любимца королевы.

1585 год начался печально. В Нидерландах испанцы были всемогущи, гугеноты и Гизы готовились во Франции к беспощадной борьбе, а Филипп II затрачивал миллионы на сооружение флота против Англии. В Уэстморленде и Нортумберленде происходили беспрестанные собрания, в Норфолке господствовало подозрительное движение, даже в самом Лондоне ощущалось смутное инстинктивное предчувствие грядущих бедствий. Вследствие всего этого флот был приведен в боевую готовность, лорд Говард Ноттингем, назначенный адмиралом, отплыл к важным гаваням Англии, а Роули поручено начальствовать над флотилиями Темзы. Городская милиция была наготове, богатая буржуазия сформировала артиллерийские роты в пятьдесят орудий.

20-го февраля Елизавета сидела в своем рабочем кабинете. На сердце у нее было тревожно, душу ее, обыкновенно столь твердую и спокойную, терзали теперь сомнения, и никогда еще не сознавала Елизавета до такой степени, что, несмотря на свой твердый характер, она не больше чем слабая женщина.

Вдруг дверь смежной комнаты отворилась, и вошла негритянка.

– Пришел доктор Парр.

– Парр?! Впусти его, но не отходи от двери… Быть может, ты понадобишься мне.

Вошел Уильям Парр. Он был страшно бледен и торопливо правой рукой пытался высвободить из мантии свою левую руку, в которой находились бумаги.

– Назад!

Елизавета встала, широко раскрытые глаза грозно устремились на доктора.

– Отойдите назад! Знаете ли вы, доктор, что снилось мне в эту ночь? В этой комнате мне пустили кровь, кровь брызнула, а вы с ножом стояли подле меня.

– Господи! – бросаясь на колени, крикнул Парр. – Я погиб!

– Милосердный Боже, это убийца! Помогите!.. Сюда! Стража, схватите изменника!

Негритянка, как кошка, бросилась на Парра, и, минуту спустя, в комнату вбежали телохранители.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю