355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альберт Брахфогель » Рыцарь Леопольд фон Ведель » Текст книги (страница 12)
Рыцарь Леопольд фон Ведель
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 22:25

Текст книги "Рыцарь Леопольд фон Ведель"


Автор книги: Альберт Брахфогель



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

По окончании похода армию распустили, не позаботясь заплатить офицерам и солдатам заслуженное ими жалование. Ведель очутился в затруднении, у него не было средств вернуться на родину.

Он предчувствовал, что его приятельница воспользуется первым случаем, чтобы предложить ему свою помощь, хотя она и не объявляла этого.

При коротком знакомстве с нею Леопольд знал, что еврейка располагала большими средствами. Стесненное положение рыцаря дошло до того, что он с трудом мог достать под расписку две клячи с седлами и немного денег взаймы.

Последнюю ночь злополучные товарищи Юмниц и Леопольд провели в бедной деревушке, переполненной шумною толпою военных. Юмниц, давно уже выздоровевший, спал с новыми клячами и Гарапоном, лошадью Сары, в конюшне, чтобы их не украли. Сара и Леопольд остались такими образом одни, чего до сих пор не случалось.

Прежде чем оба легли отдохнуть, Сара, взяв робко руку Леопольда, произнесла:

– Господин рыцарь!

– Не называй меня рыцарем, девушка, – возразил он с досадой. – Это рыцарство я охотно продал бы тебе сейчас же за нищенское жалование, которое начальник остался мне должен!

– Я понимаю, господин фон Ведель, вашу горечь. Но разве вы не можете занять у меня столько денег, сколько…

– Нет, Сара, нет! Благодарю тебя, но сделать этого я не могу. Ты была бы несправедлива, если бы думала, что я не ценю это новое доказательство твоей дружбы. Я не хочу тебя обидеть, но не могу…

– Вы не желаете принять деньги покойников – я понимаю!

– От этих-то денег я отказываюсь! Суеверие ли это или другое чувство, не дозволяющее мне прикоснуться к этому металлу, я не знаю. Знаю только, что не могу и не смею этого сделать. Деньги эти, если пойдут впрок кому-нибудь, то только тебе и твоим единоверцам. К тому же я теперь и не очень нуждаюсь, у меня есть лошади и довольно денег на дорогу.

Сара опустила голову, чтобы скрыть свое волнение.

– Я говорю тебе откровенно и серьёзно, девушка, поверь мне, твое участие мне очень дорого. Всякую другую услугу принял бы я от тебя с удовольствием, но деньги от покойников я принять не могу. Ты мне не веришь?

Она грустно покачала головой. Леопольд вынул из кармана бумагу.

– Я обещал тебе убежище, коль скоро ты захочешь приехать ко мне. Вот охранительное письмо, которое будет тебе пропуском в Померании. Приедешь ли ты днем, или ночью, теперь или через несколько лет, это письмо всегда обеспечит тебе хороший прием в моей земле.

Говоря это, он подал ей бумагу.

– Так вы не забыли об этом? – воскликнула она, обрадованная, потом развернула грамоту и прочла: «Я, Леопольд фон Ведель, владетель Кремцова, Колбетца и Реплина, выдаю эту охранную грамоту испанке Саре Иоханаан из Сарагоссы в том, чтобы везде в моих владениях принимали ее как дорогую гостью и оказывали ей всяческие почести, а в случае, если она захочет, позволили ей поселиться в любом из этих поместий.

Всех родственников, друзей и дворян Померании, моих соотечественников, прошу оказывать означенной Саре доброту и терпимость, ибо она это вполне заслужила, выказав себя истинным другом в нужде и спасши меня от смерти, подвергая опасности собственную жизнь.

Написал собственноручно в Венгрии двадцатого ноября 1565 г. Леопольд фон Ведель из Кремцова, имперский рыцарь».

Она хотела поцеловать его руку, но он не позволил и, заключив ее в свои объятия, поцеловал нежно в уста.

– Расстанемся же перед Богом, который так чудесно свел нас. Где ни будешь ты, пусть утешит тебя мысль, что ты имеешь во мне признательного друга и что есть на земле место, где ты, когда захочешь, можешь поселиться, стараясь забыть тяжелые испытания судьбы. Прощай, Сара.

– Прощайте, – прошептала она, бледнея, и тихо отошла к своему ложу. Она очень хорошо поняла его. Сегодняшнее прощание должно было показать ей, что с завтрашнего дня он не желает иметь возле себя ее и хочет возвратиться на родину один. С его стороны это было понятно. Сара не хотела своим присутствием поставить его в неловкое положение, но ей было больно, что он сам дал ей это понять. Через несколько минут Леопольд уже спал крепким сном. Около полуночи поднялась Сара с постели. Она не сомкнула глаз ни на минуту. Тихо собралась она в путь, придав себе теми же средствами свой обычный вид отвратительной старухи. Затем, скрыв на себе свои пожитки, Сара опустилась на колени перед постелью Леопольда и помолилась о счастии единственного человека, которого она любила и который принял участие в ее жалкой судьбе. Кончив молитву, она поднялась как тень и тихонько поцеловала его. Леопольд улыбнулся во сне.

– Ему снится родина! Любимая девушка! – прошептала Сара, и слеза скатилась с ее глаз. Неслышными шагами вышла она из комнаты и пробралась в конюшню, где спал Юмниц. Пошептавшись с Гарапоном, она отвязала его и вышла. Лошадь последовала за ней. Пройдя несколько дворов, она села на нее, свистнула вполголоса, и лошадь унесла ее вдаль.

Леопольд и Юмниц очень удивились, не увидев утром еврейки.

Первый, однако, почувствовал облегчение, что она избрала этот путь, освобождавший обоих от вторичного, тягостного прощания.

Мысли Леопольда стремились к родине, он старался забыть известный эпизод, который мог причинить беспокойство владельцу Кремцова, поэтому он взял с Юмница слово, что он дома никогда не будет рассказывать о Федерганзенах и Десдихаде до тех пор, пока не приедет Сара или он сам не расскажет о своей жизни в Венгрии то, что найдет нужным. Леопольд взял с Юмница подобное обещание, будучи уверен, что еврейка вследствие своего беспокойного характера и привычки вести бродячую жизнь не скоро воспользуется его охранной грамотой и приедет к нему разве под старость или в случае, коли совсем обеднеет.

Возвращение на родину нашего героя и его слуги сопровождалось такими трудностями, что Леопольд не раз был близок к раскаянию, что отказался от помощи, которую Сара предлагала ему. Клячи были прескверные, и они подвигались очень тихо, так что когда достигли Нижней Силезии, все деньги их были истрачены.

Во Франкфурте-на-Одере, не имея чем оплатить трактирный счет, они вынуждены были оставить в залог латы, а из кюстринской гостиницы они убежали ночью без платежа. Таким образом, когда Леопольд двадцать четвертого декабря увидел, наконец, фронтон кремцовского замка, он с удивлением обнаружил некоторое сходство его с Федерганзенами.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Прекрасная испанка

После обеда, в день Рождества Христова 1565 г., когда начало уже смеркаться, Леопольд фон Ведель и слуга его остановились на знакомой Ветерейхской высоте и взглянули оттуда на Кремцов. Здесь Буссо часто сиживал тайно с Сидонией, там, дальше, в еловой засеке, выказывали они друг другу свою грешную любовь. Тут же передал он Леопольду свои последние распоряжения и свое проклятие. Во время войны, само собою разумеется, Леопольд не мог получать известий ни с родины, ни от своего брата, находившегося в Венгрии, равно как и сам не посылал о себе вестей. Что-то ожидало его теперь дома?

– Вот мы и добрались, Николас! – воскликнул он весело. – Через полчаса мы могли бы уже сидеть в нашем милом старом зале. Но в таком виде нам нельзя туда явиться. Я слишком оборван, чтобы показаться теперь на глаза матери, и не хотел бы также прямо вломиться к ней в дом, не узнав наперед, что делается в Кремцове. Тебе, Юмниц, надо отправиться на разведку. Итак, слезай с лошади, проберись, как знаешь, в дом и скажи смотрителю, отцу твоему, чтобы он устроил так, чтоб нам можно было, когда стемнеет, войти; тогда я у него переоденусь. Но пусть он до того молчит. Остальное увидим после. Спроси также, возвратился ли Буссо, приехали ли гости на праздник, как здоровье моей матери и вообще, что случилось у нас за последнее время? Помни также твое обещание удерживать свой язык!

– Я слишком хорошо знаю, скольким я вам обязан, господин рыцарь, чтобы сделать что-либо, что могло бы причинить вам беспокойство.

С этим словами Николас слез с лошади и помог слезть своему барину, который от сильного холода и продолжительной езды совсем окоченел, потом он привязал обеих лошадей к старому дубу и удалился по направлению к Кремцову.

Настроение, в котором герой наш совершил в суровую зимнюю пору путешествие от Дуная до смиренной Ины в Померании, вследствие трудности пути было далеко не веселое теперь же, когда он взглянул с высоты на жилище своих предков, сердце его радостно забилось.

Относительно своей отвергнутой любви он теперь уже думал несколько иначе и не согласился бы так легко, даже при лучших условиях, взять на себя иго, которое принудило бы его вести однообразную жизнь сельского дворянина.

Идти снова на войну за императора ему и в голову не приходило, но он хотел, если Буссо возвратился или когда он возвратится, отправиться путешествовать, познакомиться со светом и окунуться в гущу событий с головой. О Буссо он теперь судил тоже иначе и, по всей вероятности, не так, как его остальные родственники. Хотя сам он до сих пор не сделался вассалом амура, все-таки он смотрел теперь по-другому на любовь Буссо к Сидонии.

О Саре он почти не думал, если же порой и вспоминал о ней, то как о несчастной девушке, заслужившей его сожаление и благодарность, даже дружеское участие с его стороны. Но видеть ее он вовсе не желал, хотя, если бы она явилась, он отлично бы принял ее и тотчас исполнил бы свое обещание.

– Обдумал ли Леопольд все это еще в дороге, или нет, все равно, но таковы были его чувства.

Теперь, конечно, видя у своих ног Кремцов, он был, главным образом, занят мыслями о свидании и о том, какое радостное волнение вызовет его возвращение в кругу родных. Ночь была дивная. Снег покрывал белой пеленой землю и кровли домов Кремцова. Темное небо было усеяно звездами, а выплывшая из-за деревьев луна довершала таинственную прелесть зимнего ландшафта. Когда же, среди ночной тишины, раздался праздничный благовест, благородные трепетные чувства наполнили сердце Леопольда. «Счастлив я, – подумал он, – что могу возвратиться к своему очагу, между тем как сотни моих товарищей, вместе с добрым Харстенсом, спят в Венгрии непробудным сном, а бедная Сара вынуждена одиноко скитаться по белу свету».

Леопольд стал пристальнее смотреть на дорогу и вскоре увидел, к своему величайшему удовольствию, Николаса, идущего к нему скорыми шагами. Еще несколько минут – и он очутился возле рыцаря.

– Что, мать моя здорова?

– Слава Богу, но они находятся в сильном беспокойствии по поводу вашей милости; брат ваш тоже еще не возвратился. Отец говорил мне, что матушка ваша изволит очень печалиться.

– Так пойдем же скорее. Ведь меня никто не заметит Николас?

– Будьте покойны, все устроено. Никто не будет знать о вашем приезде до той самой минуты, когда вы станете возле елки с вашей матушкой. Зебалд, обозный начальник будет ждать вас у реплинских ворот, потому что отец занят в господском доме. Около двенадцати часов приехал господин Гассо со своим семейством.

– Со всем семейством? С невесткой и родителями жены?

– Что вы, господин, помилуйте. С ним только супруга и его дети. Много времени пройдет прежде, чем кто-нибудь из семейства канцлера окажется в Кремцове.

– Вот как! Отчего же это? Впрочем, сядем прежде на лошадей, ты еще успеешь рассказать о них. Торопиться нечего.

Они отвязали лошадей, сели и начали спокойно спускаться с высоты.

– Что, нет ничего нового в Кремцове, кроме этого?

– Итальянский монах, тот доктор, который женился на Лизе, умер. Она теперь со своей маленькой дочерью опять живет у родителей.

– Ну, теперь ты можешь к ней посвататься, Николас.

– Я? Как же думать мне об этом при моем жаловании…

– Гм! Это еще вопрос, любишь ли ты ее по-прежнему. Ха-ха! Что же ты хотел рассказать о семействе Эйкштедтов?

– Несчастье лишь увеличило их гордость. Барон Валентин и сыновья его очень учены, но в хозяйстве понятия не имеют. С имением их, Ротен-Клемпеновом, совсем плохо. А все-таки он не согласился на предложение вашей матушки отпустить ему его долг в шестнадцать тысяч гульденов, и в ответ на ее письмо велел ей передать через отца, что не в ее власти освободить его от долга, который он сам принял на себя. Но еще прежде, чем отец мой получил этот дерзкий ответ, он слышал, как барышня в сердцах сказала своему батюшке – отец-то стоял в сенях, а дверь в ее комнаты была только притворена, – но вы рассердитесь, я лучше не буду рассказывать!

– Я рассержусь от того, что она говорит! Ты не в своем уме, Николас.

– В сильном гневе она воскликнула, что не покажется вам на глаза прежде, нежели не будут заплачены деньги, за которые она была продана вам десять лет тому назад!

– Вот как! Тщеславная дура! Если это от меня зависит, много воды утечет прежде, чем удастся ей увидеть меня. Однако прибавим шагу, чтобы нам поскорее доехать до дома!

Не прошло и четверти часа, как они уже остановились у ворот и Зебалд, обозный начальник, повел их тайно в квартиру смотрителя, где рыцарь немного приоделся. Нельзя сказать, чтобы герой наш горевал, узнав о бестактном поступке своей прежней любимой, но удар, нанесенный его самолюбию, был довольно силен, чтобы разорвать последние нити привязанности к Анне. Теперь он мог быть спокоен, что ни мать его, ни Гассо, ни Гертруда не возвратятся к своему прежнему плану относительно его брака, и с улыбкой пожал плечами, вспомнив напрасное опасение дочери канцлера. Леопольд закончил свой туалет в комнате смотрителя.

Старинный зал был убран по-прежнему. Люстра и канделябры были зажжены, посредине стоял громадный стол, уже накрытый. Вокруг обеденного стола, оставляя пространство для свободного прохода, стояли столы, накрытые скатертями; на них были расставлены восковые свечи и разложены подарки. Главные ворота были еще заперты, у садовой калитки стояла елка с ангелом, возле нее были поставлены ясли с младенцем, матерью и Иосифом Толстый весельчак Бартель вырезал их и ярко раскрасил чтобы доставить удовольствие детям Он же производил теперь, вместе с хозяйкою Кремцова, обход всего замка, прежде чем был дан знак ко входу.

– Так хорошо. Бартель! Пусть зазвонят, и тогда впустите всех! Ах, нет, не всех! Двоих все-таки недостает!

В то время как она остановилась, опустив голову, Бартель поднялся по лестнице. В эту минуту дверь за елкой тихо отворилась, смотритель сошел в сад, держа в руке кожаный сверток, и остановился за елкой, развесистые и толстые сучья которой опускались так низко, что совершенно закрывали и его, и Леопольда, который, съежившись, стоял за ним. Госпожа Иоанна очень переменилась за этот год. Ее высокая фигура несколько сгорбилась, в ее темные волосы закралась седина, забота, грусть и горечь оставили свой отпечаток на ее лице.

Раздался колокол, возвещавший начало праздника. Бартель между тем отворил внутренние двери зала; вошли Гассо с Гертрудой и детьми, Бангус, священник и прислуга замка. Между тем, через главную дверь, которая уже была отворена, теснились в зал деревенские жители, тоже пришедшие полюбоваться разложенными подарками. Прислуга же сделала им знак не входить, и все они почтительно остановились в дверях.

– Подойдите, детки, – сказала нежно Иоанна. – Сперва самые маленькие, и ведите себя тихо. Прежде чем думать о полученных подарках, выслушаем батюшку, который прочтет из Священного Писания, как родился наш Спаситель.

Между тем как его преподобие, отец Матфей, читал евангельское повествование о Рождестве Христовом, толстяк Бартель примкнул к детям Гассо и указывал им на ясли, на звезду и прочее, что он смастерил, по мере того, как священник в своем чтении упоминал об этих предметах. По окончании чтения каждого подвели к назначенным для него подаркам, начиная от внуков Иоанны и кончая самим Бартелем.

– Где старик Юмниц? – сказала Иоанна и посмотрела вокруг.

Названный выступил из-за елки, держа в правой руке шапку и пряча левую за спиной.

– Я к вашим услугам, сударыня. Но прежде чем оказать мне свою обычную милость и доброту, позвольте мне сообщить вам радостную весть.

– Радостную весть?

– Из Венгрии!

– От моих сыновей? – вскричала она. – От которого, Юмниц? Живы ли они?

– Один-то жив, я знаю наверно! Юнкер Леопольд находится по дороге сюда и послал этот пакет вперед, чтобы любезная матушка имела также какую-нибудь радость на праздник. – С этими словами передал он Иоанне красный кожаный сверток.

– Разве не мог он принести его сам? Я бы тогда раньше увидела, а его присутствие для меня дороже всяких подарков.

– Он не может быть далеко и послал Николаса вперед только для того, чтобы подарок его был здесь ко времени и общей радости.

– Дети, Леопольд мой едет! Господи, я прославляю Тебя за великое Твое милосердие! – воскликнула она, растроганная. – Ты не хотел оставить меня совсем в горе! Посмотрим скорее, что-то он мне посылает, чтобы можно было мне при свидании поблагодарить его.

– Это, осмелюсь я заметить, футляр для пергамента, – сказал Бартель, – он заключает, верно, какой-нибудь важный документ.

– Документ? Разве мог он привезти документ из Венгрии?

– Он ведь служил императору, любезная матушка, – вмешался тут Гассо, – Очень может быть, что он заслужил себе какую-нибудь милость.

– Это очень на него похоже, – заметил отец Матфей, – вспомните-ка цепь Оранского.

– Дайте нам вскрыть футляр! – с этими словами Бартель взял в руки тяжелый сверток.

Оба священника расположились у обеденного стола и принялись распарывать кожаный покров. Все присутствующие теснились вокруг них. Когда кожаный чехол был снят, то глазам всех представился жестяной позолоченный ящик с большими кистями, перевязанный золотым шнурком.

– Я сказал, что это грамота! – вскричал Бартель. – Грамота от императора! Помогите, отец Матфей, чтобы мне ее бережно вынуть. Поистине, никогда еще ослиная шкура не имела лучшего употребления!

В ящике лежал пергамент. Положив бережно на стол шнурок, Бартель развернул документ, исписанный красивым крупным шрифтом, с разными вычурными украшениями. Бывший монах торжественно выпрямился и звучным басом прочитал о том, что Леопольд и его потомство произведены в рыцари империи.

– Леопольд – рыцарь! – произнесла в оцепенении Иоанна, подняв руки к небу. – Боже великий, сын мой возвеличил свой род, счастливое дитя!

– Твое дитя, дорогая матушка.

Леопольд стоял за нею. Она обернулась, еще не веря своим глазам. Переполненная чувствами, замерла она в его объятиях, и слезы счастья выступили у нее на глазах.

– Слава рыцарю Леопольду, слава Веделям Померании! Радостные восклицания разнеслись по всему громадному залу.

– Богу принадлежит слава, не мне, – шепнул Леопольд счастливой матери.

– Да, – воскликнула она, – он прав – Богу принадлежит слава! Завтра вечером все бедные в Кремцове будут накормлены и получат по две марки на человека, кроме того, я жертвую две тысячи марок в кружку для бедных воинов, в честь счастливого события, которое семейство наше празднует в нынешнее Рождество.

Леопольд был потрясен, и пылкое сердце его заговорило:

– Ты дала из богатого сокровища твоего сердца, позволь и мне, матушка, очистить свою совесть перед Богом и благослови мое намерение. Я не стоял бы теперь перед тобою, наслаждаясь созерцанием твоего любимого лица, и, вместо того, чтобы быть императорским рыцарем, лежал бы убитый, подобно тысячам других, которые в тот час переселились в вечность – если бы не помогла мне рука слабой женщины, посланной Богом для моей защиты.

– Рука женщины? – воскликнул Гассо.

– Да, бедной, несчастной женщины, следовавшей за полком. Она остановила меня в ту минуту, когда взлетела на воздух крепость и вместе с нею не один храбрый воин! Она указала мне, среди общего смятения и ужаса, дорогу на высоту, что дало мне возможность укрепить знамя, воодушевившее имперских солдат совершить новое, последнее нападение. В благодарность за это выдал я этой женщине, преследуемой испанке, которую зовут Сарой Иоханаан из Сарагоссы, охранную грамоту, в которой повелеваю, в случае, если она посетит владения моих предков, чтобы ее везде гостеприимно принимали из любви ко мне и обходились бы с ней хорошо. И я думаю, что никакой Ведель или близкий нашему дому человек не захочет бесчестить меня, поступая наперекор данному мною слову! Ты же, верный человек, не покидавший меня в тот трудный час, пока наконец обрушившиеся обломки стены не повалили тебя – сын Николаса Юмница, товарищ мой, подойди сюда!

Николас подошел к нему с пылающим лицом.

– С сегодняшнего дня ты владетель поместья Инагофь и всех земель, которые к нему причисляются, потому что тот, кто защищал императорское знамя, не может долее оставаться рабом! Приищи себе жену по сердцу и пользуйся в мире твоим имением.

– Все это непременно будет исполнено! – Сказала растроганная Иоанна. – Завтра же Николас получит отпускную и дарственную запись, испанка же может прийти когда хочет, она всегда найдет у нас надежное убежище.

Старик-смотритель стоял, как окаменелый, между тем как Николас целовал руку рыцаря и своей госпожи, в бессвязных словах выражая свою благодарность. Потом он взял под руку отца, отвел его немного в сторону и, сказав ему несколько слов, побежал прочь. Он спешил навестить печальную Лизу и предложить ей свою руку и сердце. Оставшиеся же в зале поспешили кончить раздачу подарков, ибо были слишком взволнованы, чтобы долго останавливаться на этом занятии. Когда же Иоанна села за стол с детьми, внуками и прислугой, посадив Леопольда около себя по правую сторону, радостные крики возобновились, после чего гости разошлись, предоставив семью их собственному веселому настроению.

Леопольд был очень весел и занял всех своими рассказами, особенно же он полюбился Бартелю за то, что знал множество солдатских песен. Но если Леопольд представлялся матери чем-то вроде героя, мужественная красота которого должна была непременно покорить все сердца, и если в душе своей она невольно соединяла с этим другие надежды, Гассо из тех же самых наблюдений, вывел иное, весьма подозрительное заключение. Его поразило то, что рыцарь, говоря о Саре с необыкновенным жаром, в то же время был немногословен в своих рассказах о ней. Еще больше удивился Гассо, заметив, с каким оскорбительным равнодушием Леопольд относился к семейству канцлера Эйкштедт, всякий раз как упоминалось о нем в разговоре. В нем зашевелилось неопределенное подозрение, побудившее его убедиться, верно ли оно или нет.

– Ты, Леопольд, вероятно, скоро поедешь в Штеттин, чтобы представиться тамошним господам в твоем новом достоинстве, показать им свою грамоту и приказать внести себя как свободного рыцаря в дворянские списки.

– Ехать мне к Барниму? Из-за чего? Я о том и не думаю. Я рыцарь по воле императора и не нуждаюсь в подтверждении старого грешника.

– Я такого же мнения, Гассо, – сказала Иоанна.

– Пусть так будет, хотя это и непорядок. Но старик скоро оставит правление, и тогда тебе, как и нам, надо будет присягнуть в верности новому повелителю и представить ему грамоту о пожаловании тебя в рыцари.

– Когда придет время, я это сделаю, но до того еще долго, друг.

– Кто знает. Я думаю, это будет раньше, чем ты себе воображаешь. Некоторые работают усердно, чтобы достигнуть этой цели. Тогда тесть мой сделается опять канцлером и при всем равнодушии тебе нельзя будет обойти его и его семейство.

– Как ты странно говоришь! Если герцог пожелает оказать мне должный почет, ты думаешь, я стану обращать внимание на его канцлеров? Когда я буду присягать в верности его светлости, Эйкштедт, как чиновник, должен будет исполнять свои обязанности по отношению ко мне. Я же, встречаясь по необходимости с ним и его семейством, буду вежлив, и больше ничего. Впрочем еще сомнительно, буду ли я здесь ко времени присяги.

– Как, ты хочешь опять уехать! – воскликнула мать.

– Не пугайся только, – ответил Леопольд, улыбаясь. – В настоящее время я остаюсь еще у тебя и не уеду, пока не возвратится Буссо. Но, когда брат возвратится из Венгрии, не в порядке ли вещей ему как старшему, оставаться у тебя, заниматься хозяйство жениться и продолжать наш род, между тем как я начав уже не дурно, буду продолжать гнаться за удачей и приобретать уважение?

– Испанка, вероятно, скоро приедет? – спросил вдруг Гассо.

– Испанка?! Может быть, но я не думаю. Если же она и приедет, то ненадолго, странствование и война вошли уже слишком в ее привычки.

– Что, она дворянка, Леопольд?

– Дворянка ли она? Конечно – да. Да притом из старинного рода, ведущего свое начало от самого Моисея!

– Какие глупости! Ты смеешься надо мной. Я спрашиваю, из хорошей ли дворянской фамилии Испании?

– Ты хочешь сказать, может быть, что в императорской армии находятся особы ее пола не дворянского происхождения?

Леопольд пристально посмотрел на брата, желая знать, слышал ли Гассо о беспорядках, производимых женщинами во время тогдашних войн.

Но простодушный Гассо не так понял своего меньшего, светски образованного брата.

– Что, она молода?

Вопрос этот рассмешил Леопольда. Он ясно видел, куда Гассо метил.

– Молода ли она? Лет девятнадцати или двадцати и чрезвычайно красива. Испанки славятся своей красотой.

Лицо Гассо приняло горькое, рассерженное выражение.

– Тебе известно, где она теперь находится?

– Что же тебе до этого, если бы даже я и знал, где она?

– Ты ее любишь и она – тебя? – процедил Гассо сквозь зубы.

– Это ты увидишь, когда она приедет.

– Она сюда не приедет, потому что ждет тебя в другом месте!

– Если ты это так хорошо знаешь, то я не могу ничего другого сказать, как только – будет приятное свидание.

– Я думаю! Одним словом, она твоя или невеста, или любовница! Я хочу это знать именем нашей чести.

– Прошу тебя, любезный Гассо, не горячись только. Разве ты взял в аренду ведельскую честь? Но, поскольку любопытство не дает тебе покоя, скажу тебе, что для меня все-таки дороже та, которая из-за меня подвергалась величайшей опасности, чем другая, которая обошлась со мной, как с мальчишкой! Теперь же, дражайший, я еще не женюсь и ты можешь на этот счет быть совершенно спокоен. Выпьем-ка стакан вина. – С этими словами Леопольд встал.

Первым делом Гассо и Гертруда, по приезде в Ротен-Клемпенов, поспешили сообщить свежую новость о пожаловании Леопольда в рыцари, равно как и историю Сары.

Рассказ их возбудил весьма различные ощущения у членов эйкштедтской семьи. Канцлера и его сыновей он раздражал, в матери он возбудил горечь и тайное беспокойство, Анну же заставил призадуматься.

Надо сказать, что эти пять лет очень изменили ее. Совсем молоденькая девочка успела за это время вырасти и превратилась в красивую, серьезную девушку. Последнему особенно способствовал тихий образ жизни, лишенный общественных развлечений, который семейство Эйкштедтов вело после своего удаления из Штеттина.

Анна убеждала себя, что Леопольд из-за нее в течение четырех лет следовал за Мансфельдом и затем из-за нее же, отправился вместе с Буссо в Венгрию. Отвергнутый ею товарищ детства пребывал в это время при дворах разных князей и заслужил себе много почестей. Известие о Саре и близких (как говорили) отношениях Леопольда к благородной, прекрасной испанке, хотя и нанесло удар ее самолюбию, но нисколько не ослабило ее участия к товарищу детства. Она начала теперь думать о нем еще чаще и нисколько не злилась на испанку. Напротив, ей, как и всем женщинам того времени, нравилась таинственность и романтичность, окружавшая Сару и она считала совершенно в порядке вещей, если Леопольд отправится в чужие земли отыскивать испанку, из благодарности женится на ней. Сама она была чрезвычайно любопытна, ей ужасно хотелось видеть молодую девушку, и в этом она сходилась с Гертрудой. Обе решили следить с величайшим вниманием за Леопольдом и за появлением Сары. Отец же и ее братья так благородно не думали, но разделяли подозрения Гассо.

Зима прошла в Кремцове очень тихо, наступила весна, но «прекрасная испанка» не приезжала. Веселость Леопольда не изменила ему, нежность же его к матери росла по мере того как увеличивалась ее печаль из-за отсутствия Буссо. Леопольд все еще надеялся, что брат возвратится, а когда появилась новая зелень, в нем вновь зашевелилось желание путешествовать и прежняя любовь к приключениям, которую сдерживала только сыновья привязанность. Он часто выражал свои желания, строил планы, говорил с оживлением о житейской суете и возбуждал этим в матери опасение, что долго его нельзя будет удержать в Кремцове. Этому очень много способствовало то, что Леопольд находился опять в переписке с графом Мансфельдом Он сообщил ему о своих похождениях в Венгрии и о своем повышении, взамен получил от него известие о борьбе, происходившей во Франции и Нидерландах за лютеранское учение и народную свободу.

В середине мая распространилась между жителями Блумберга молва, что какой-то оборванный, загорелый всадник проезжал в послеобеденное время через означенную местность и, сказав несколько слов смотрителю замка, помчался далее. После чего барин (Гассо) сел на лошадь и также уехал, между тем как барыня ходила бледная и заплаканная. Тот же посланец приехал к вечеру в Кремцов и остановился у смотрителя. Послали второпях за «рыцарем», и теперь только возвратился он в замок. Бледный, взволнованный вошел Леопольд в зал, где Иоанна, как всегда, сидела у окна за работой. То была грустная картина! На дворе солнце, молодая свежая зелень, пение птиц и шумные игры ребятишек в деревне, а тут обширный мрачный зал, похожий на громадную клетку, в которой находились Иоанна и Леопольд.

Он остановил ее работавшую руку.

– Матушка, я должен тебе что-то сказать. Она подняла глаза и заметила его бледность.

– Помоги мне, Боже, верно, дурная весть из Венгрии?!

– Нечего делать, матушка, невозможно дольше скрывать: это от Буссо.

– Он умер! – закричала она и поднялась, окоченелая.

– Он пал прошедшей осенью в битве с неверными при Сарае. Попрак был взят в плен и теперь только освобожден и воротился назад.

– Умер! Буссо умер! О, мои предчувствия! Охотно дала бы я за него, за детей моих собственную жизнь и теперь все-таки должна остаться одна в старости! Ты, Леопольд, также меня оставишь, я это знаю. Тебя давно уже тянет уехать отсюда.

Леопольд удержал ее и нежно обнял.

– Отныне, матушка, я хочу вознаградить тебя за твою любовь и брошу все свои прежние желания и стремления, чтобы принадлежать тебе одной! – Он поднял руку для клятвы. – Бог и дух отца да будут мне свидетели, пока жива ты, я от тебя не уйду! Ты умрешь в моих объятиях, эти руки устроят для тебя последнюю постель, моя любовь постарается усладить твою жизнь! Молю Бога, чтобы Он сохранил тебя надолго.

– Да благословит тебя Бог за это! – Тут сделалась с нею истерика. Испуганный Леопольд хотел позвать людей на помощь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю