Текст книги "40 австралийских новелл"

ЛАНС ЛОХРИ

Впоследствии Мервин никак не мог точно припомнить, кто же первым предложил купить автомобиль. Главное то, что оба они – и он, и жена – с воодушевлением ухватились га эту мысль. И непременно подавай им «холдмур» новейшей марки, на меньшее они не согласны.

Многие отговаривали их – и мать Лорны тоже. Как‑то под вечер, когда мать зашла к ним, Лорна поделилась с ней своим планом, но в ответ мать встревоженно покачала головой и плотно сжала губы.

– И ты думаешь, милочка, что от этого жизнь ваша станет счастливее?

– Еще бы! – ответила Лорна. – Господи, для чего ж тогда существуют автомобили? Чтобы люди были счастливы и довольны!

Мать обвела взглядом кухню.

– Ну, а как же дом? Вы ведь только въехали. Я думала, Лорна, раз уж вы столько лет бились – и ты, и Мерв, и ребятишки, – недоедали, недопивали… – она запнулась, подыскивая слова, – я уже думала, что вы не захотите взваливать на себя новую обузу, да и дом вы еще не выкупили.

– Года через два – три выкупим, – возразила Лорна и стала раскладывать принесенное со двора белье.

– Но ты посмотри, сколько вам всего нужно, – настаивала мать, заметив среди белья ветхие простыни. – Простыни‑то еще те, что вы купили сразу после свадьбы.

– Всего девять лет послужили. Пустяки! И потом, их можно залатать. А с полотенцами обойдемся как‑нибудь.

– Ну, а как же ребята, Лорна? Ей – богу, они совсем обносились. А сейчас оба пойдут в школу – гораздо больше будет уходить и на одежду и на книжки.

– Я это уже и сейчас чувствую, – сказала Лорна недовольным тоном. – Еще слава богу, что у нас их всего двое.

Мать помолчала, потом на глаза ей попался старый ледник, стоявший в углу.

– А я думала, вы собираетесь покупать холодильник.

Лорна тяжело оперлась на стол, и впервые на лице ее промелькнуло тревожное выражение, но тотчас же исчезло. Она выпрямилась и беспечно сказала:

– Ничего, прекрасно обойдемся и старым ледником.

– А все‑таки хорошая вещь холодильник, – продолжала мать, чувствуя, что она нащупала слабое место, – ты посмотри, Лорна, как он нужен и для ребят, и для Мервина, и для тебя. Ей – богу, дочка…

– Слушай, мама, – вдруг вспылила Лорна, поворачиваясь к ней, – я сама знаю, что делаю. Достаточно я видела нищеты во время депрессии, когда папа сидел без работы. Я еще не забыла, как состоятельные люди поглядывали на нас сверху вниз, потому что мы бедняки. Тут у многих есть автомобили. Так почему бы и нам не завести?

– Другим это, может быть, по карману, – спокойно возразила мать.

– Ну, а вот Джин? Ее муж тоже простой рабочий, как Мерв.

– Да, милая, но у них нет детей. Ты же слышала – Джин сама говорила, что рожать не собирается.

– Я ее не виню, – бросила Лорна. – Ну, да все равно на нашей улице еще в нескольких домах есть машины.

Лорна посмотрела на мать умоляющими глазами, как бывало в детстве, и сказала:

– Честное слово, мама, тех, у кого нет машины, за людей не считают.

– Чушь какая! – сказала мать. – Дом и дети у тебя должны быть на первом месте.

– И вообще, раз есть дети – нужна машина, – ответила Лорна, довольная тем, что последнее слово осталось за ней.

Отец Мервина воспринял новость несколько по – иному. Он сказал:

– Если уж вам приспичило купить машину, почему бы не найти подержанную?

Мервин посмотрел на него с улыбкой превосходства.

– Да это значит купить беду, которую другой хочет сбыть, – сказал он таким тоном, словно придумал эту Сентенцию с ходу.

– Ну, а почему не подождать, пока у вас дела немного наладятся? По мне, если уж покупать, так лучше электрическую пилу или что‑нибудь еще для дома.

На мгновение глаза Мервина загорелись. Он всегда мечтал при первой возможности завести маленькую мастерскую. Но затем решительно покачал головой.

– О чем говорить, папа? Все уже решено.

Отец Мервина сосредоточенно посасывал трубку.

– А потом, – предостерегающе начал он, – и канализация у вас не готова, и подъездная дорожка влетит монет в сорок.

Мервин жестом остановил его.

– Знаю, знаю. Еще двести монет придется платить, когда будет готово новое шоссе, а потом нужны доски для курятника. – На мгновение Мервин умолк, и лоб его прорезали тревожные морщины. – Ну и что ж? – снова оживился он. – Если будет машина, всегда можно подработать.

– Да нет, сынок, только не тут у вас.

Но увлечение Мервина росло с каждым днем, и, как это бывает во сне, ему казалось, что для осуществления его мечты нет никаких преград. Он все сделал, как полагается, – заполнил заявку на машину и рассчитал, что положенных десяти месяцев ему как раз хватит, чтобы отложить нужную сумму. И пока он копил, он весь был во власти надежд. Он думал о машине вечером, ложась спать, и утром, вставая с постели, и весь день за работой… Он преисполнялся гордости всякий раз, как они с Лорной находили новый способ сэкономить лишний шиллинг – скажем, в холодные вечера ложились спать пораньше и читали в постели, вместо того чтобы топить, или умудрялись использовать для супа навар от капусты.

Иногда в порыве ребяческого восторга он выбалтывал о некоторых своих открытиях в вагоноремонтной мастерской, где красил вагоны. Из‑за того, что выдумки его отличались такой наивностью и полным отсутствием юмора, Мервин стал предметом постоянных насмешек для всей мастерской. И долгое время его мечты о покупке «холдмура» были поводом для бесчисленных острот.

Однажды Ларри, добродушный малый, убиравший в вагонах, сказал Мервину:

– Слушай, я не знаю, дошло до тебя или нет, но ведь все ребята потешаются над тобой и над твоим автомобилем.

Мервин, который как раз кончал красить наружную панель, несколько мгновений молча продолжал работу – не потому, что хотел скрыть смущение, а чтобы придумать ответ.

– Я вижу, – ответил он и улыбнулся, словно это его позабавило. – Вот уже десять лет от них терплю. Они думают – раз я не дуюсь в карты и не болтаю без конца о спорте, значит я недотепа.

Ларри призадумался, слегка скосив глаза.

– Вот это ты зря. Право, они парни неплохие и здорово помогают друг другу.

– Знаю, – согласился Мервин. – Когда я строил дом, они и мне помогали кто чем мог.

– Вот, вот, – подхватил Ларри. Но, видимо, он не считал вопрос исчерпанным. – Ну, а насчет машины – они ведь не то что против тебя зуб имеют. Просто считают, что лучше бы тебе по одежке протягивать ножки.

– Ладно, Ларри. Все ясно. Они думают, я фантазер. Но дом‑то у меня есть, верно? А у них не у всех есть. Вот подожди, будет у меня «холдмур», тогда они увидят.

Главный зачинщик всяких шуток в мастерской, по прозвищу Задира, работал рядом с Мервином. Он обожал разыгрывать других, в особенности Мервина. Задира с потрясающей ловкостью умел втянуть его в любой разговор. Он работал с Мервином очень давно и настолько изучил его, что, если верить другим парням, мог читать мысли Мервина, даже не глядя в его сторону. Что же касается планов насчет «холдмура», то к ним Задира проявлял особый интерес. Не потому, что это было так уж увлекательно, а просто чтобы показать всей мастерской, что он за тип, этот Мервин, а заодно и позабавиться хорошенько. Задира знал, как живется Мервину, и знал, что и ему и его семье приходится во всем себя ограничивать, чтобы скопить нужную сумму. Нельзя сказать, чтобы Задира отличался особой деликатностью, но и нельзя сказать, чтобы он недолюбливал Мервина. Просто он в глубине души с презрением относился к некоторым его жизненным установкам.

– Слушай, Мервин, нелегкая, должно быть, штука накопить столько деньжищ на «холдмур»? – начал как‑то Задира, пытаясь выудить у него что‑нибудь новенькое.

Мервин настороженно глянул на него. Горький опыт на учил его, что нужно внимательно вглядеться в лицо этого верзилы, чтобы понять, шутит он или говорит всерьез. Но Задира выдержал его взгляд и нахмурился, как бы в знак сочувствия.

– Нелегко, говоришь? Н – д-д – а, пожалуй.

– По – моему, рабочему человеку это не под силу, – продолжал Задира.

Мервин изобразил на лице удивление.

– Нет, почему же? Надо только с умом деньги тратить.

– Так, так, понимаю, – кивнул Задира. – А я об этом и не подумал. – Он помолчал и улыбнулся Мервину самой дружеской улыбкой. – Ты бы мне рассказал, как это делается, – я бы научил свою хозяйку.

– Что ж, мне жена здорово помогает, – сказал Мервин. – По правде говоря, она другой раз даже слишком прижимиста. Ну да ладно, все получается хорошо.

– Подумать, а! – удивился Задира. – А моя такая мотовка– на всем свете не сыщешь! Право слово, не вру! Воображает, будто она Мерилин Монро или еще кто. Но что там ни говори, нужно же хоть иногда покупать кое‑что из одежды. Ты как считаешь, Мерв?

– Люди покупают слишком много всякой одежды, – изрек Мервин с убежденностью проповедника. – А я вот до сих пор ношу костюм, который купил еще перед свадьбой, и жена бог знает сколько времени ничего себе не покупала. Так вот мы и экономим.

– Правда? – удивился Задира, стараясь получше запомнить все эти рассуждения, чтобы потом пересказать остальным. – Ну а ребятишки как же? Их‑то нельзя обделить!

– Это смотря как считать. – Мервин решил, что надо поднять вопрос на социальную высоту. – Нечего наряжать ребенка, словно он маленький лорд Фаунтлерой. Я так думаю – ребят наряжают просто для фасона.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнес Задира. – Ну, а как же с едой? Тут уж никто фасонить не станет. Человеку нужно плотно поесть. Нужно масло, яйца…

Мервин насмешливо посмотрел на него.

– И вовсе не обязательно. Китайские кули и без этого обходятся. А малаец – он съедает за день маленькую мисочку риса. Известно тебе это?

– Это‑то да. Но ты посмотри, какие они несчастные заморыши, – возразил Задира, выходя на минуту из роли бесстрастного следователя. – Кстати, я все собираюсь тебя спросить насчет этого самого… как его… маргарина. Про него столько говорят…

– Что ж, очень питательная штука.

– Значит, вы его употребляете?

– А мы ничего другого и не употребляем. По – моему, он даже ребятишкам по вкусу.

Задира упер руки в бока и посмотрел на Мервина долгим недоверчивым взглядом.

– Ну, что ты скажешь! А моя чертова баба даже и жарить на нем не желает.

Мервин уже давно перестал завтракать вместе с другими. Когда его спрашивали, в чем дело, он отвечал, что у него что‑то неладно с желудком и потому ему велели есть часто и понемногу. Многие удовлетворились этим объяснением, хотя не очень‑то ему поверили. Но Задира решил, что он этого так не оставит. У него закралось подозрение, что все дело тут в том, какой завтрак Мервин приносит с собой, и он решил во что бы то ни стало раскрыть эту тайну.

Как‑то утром ему представилась такая возможность – Мервина неожиданно вызвали в контору и он оставил на скамье раскрытый мешочек для завтрака. Задира многозначительно подмигнул остальным и показал на мешочек, потом с ужимками опереточного злодея на цыпочках подкрался к скамье. Он наклонился, заглянул в мешочек и стал принюхиваться, словно собака. Потом запустил руку и вытащил оттуда маленький бумажный пакетик. Озираясь все с тем же злодейским видом, он развернул бумагу.

Другие мастера, наблюдавшие со своих рабочих мест, увидели, что Задира в неподдельном ужасе отпрянул от мешочка. Он сунул пакет обратно и подошел к товарищам, недоуменно разводя руками.

– Слушайте, хотите знать, что у него на завтрак? – спросил он. – Лопни мои глаза, не вру. Сухая корка без крупинки масла, какой‑то кусочек мяса – вареная печенка, что ли, и пахнет, словно с прошлой недели завалялась, – да три четвертушки подгнившего яблока.

Раздались удивленные возгласы.

– Подумать только! – сказал один.

– Вот балда, морит себя голодом, – сказал другой.

– Видите, я не врал. Если кто хочет– может убедиться сам. Я просто ахнул.

Но все же в этом режиме экономии были такие стороны, которые беспокоили Мервина. Они с женой нигде не бывали – ни в кино, ни в театре, не покупали ничего вкусного – ни конфет, ни мороженого, ни фруктов, ни печенья, но Мервина беспокоило не это и даже не то, что приходилось отказывать себе и в необходимом. Его занимало только одно – что скажут люди. Хотя Мервин делал вид, что мнение посторонних не особенно его интересует, он, по правде говоря, боялся, что товарищи отвернутся от него.

Когда кто‑нибудь рассказывал о том, «какой пир закатила моя хозяйка в воскресенье» или «как ребятишки славно повеселились в субботу после кино», ему бывало не по себе, оттого что он не мог вставить словцо в их разговор. Ему даже некогда было сводить своих в парк на прогулку, потому что он хватал всякую сверхурочную работу, какую только мог, и даже весь субботний день работал полностью. К воскресенью он так изматывался, что у него уже не было сил куда‑нибудь пойти, особенно после всяких неотложных дел по дому.

Разумеется, каждый раз он приводил в свое оправдание какой‑нибудь сугубо философский довод. – Мороженое и сласти только вредят детям, – повторял он. – Пирожные и всякие такие вещи – тоже. Мы с женой против этого баловства. – А когда заходила речь о кино, он любил повторять то, что говорил о фильмах Ларри, который был человеком левых убеждений. – Все эти картины – сплошной вздор. Либо там про любовь и преступления, либо актер поет душещипательные песенки о несчастных мальчишках-газетчиках, а у самого миллионное состояние!

Но если ему представлялся случай сходить куда – нибудь бесплатно, например посмотреть кинофильм в зале при местной церкви или пройти в театр по контрамарке, которые время от времени доставала его жена, он потом долгодолго говорил об этом событии. Как только ему удавалось на чем‑то выгадать, он рассказывал об этом с гордостью скряги. Вот как в тот раз, когда, вернувшись после пасхальных праздников, он все хвастал, что вместе с семьей провел четыре дня за городом и это обошлось им всего в два шиллинга и четыре пенса.

– Проезд по железной дороге нам, конечно, полагается бесплатный. Жили задаром у дядюшки па ферме. Я для ста рого хрыча сделал кое – какую работенку. Но все равно было замечательно, ей – богу.

– А за что же ты все‑таки отдал два шиллинга и четыре пенса? – поинтересовался Задира.

– Да купил фунт яблок и четыре плюшки. Пришлось взять их на вокзале в тот вечер, когда мы выехали. Чаю‑то мы попить не успели.

Лорна тоже чувствовала себя неловко перед подругами и соседками. Свое смущение она старалась скрыть, рассказывая им о «холдмуре» и о том, какие поездки они будут на нем совершать. Но хуже всего было то, что стали прихварывать дети.

Старшему, Джону, часто приходилось пропускать школу – он то и дело жаловался на боль в груди, а у младшей, Мэри, все время болело горло. Однажды, рассказывая об этом Ларри, Мервин сказал, что у девочки, вероятно, воспалены миндалины.

– То есть как это «вероятно»? – взорвался Ларри. – А ты что, разве толком не узнал?

– Жена водила ее к врачу, выложила двенадцать монет. Он сказал, что воспалены миндалины.

– Ну, так чего ж ты ждешь? – спросил Ларри.

– А знаешь, во сколько он сказал это влетит? Пятнадцать монет, только чтобы вырезать – это еще если без осложнений. Слушай, Ларри, пора бы профсоюзу добиться, чтобы все это делалось бесплатно.

Ларри взглянул на Мервина, и в глазах его вспыхнуло презрение. Иной раз он сам недоумевал – зачем он вообще с ним разговаривает? И все‑таки он по какой‑то ему самому непонятной причине жалел Мервина. Скажите на милость! Стоит тут, рассуждает, что обязан делать профсоюз, а сам ни разу на собрание не пришел и взносы вечно задерживает.

– Ну что вы за народ, ей – богу! – сказал Ларри. – Как до кармана дойдет, так сразу о профсоюзе вспоминаете. Просто не понимаю…

– Но я всегда голосую за лейбористов, – возразил Мервин.

– Одного патриотизма недостаточно, как сказала сестра Кейвэлл. Тут это как раз к месту.

Мервин хотел было что‑то возразить, но Ларри оборвал его.

– А насчет твоей дочки… Что там пятнадцать монет!

Я бы для любого ребенка вдвое больше не пожалел, да еще и правую руку отдал бы в придачу. Тем более за родное дитя.

Мервин на мгновение нахмурился.

– Конечно, может, у нее и нет ничего серьезного, – проговорил он.

– Ты это брось, – сказал Ларри. – Себя дурачь сколько влезет, а меня не одурачишь. – Он помолчал и сурово взглянул на Мервина: – Выкладывай‑ка деньги, парень.

– Ну, конечно. Я ведь только говорю, что профсоюзу надо бы бороться за…

– Слушай, – прервал его Ларри, – борись за бесплатные больницы как тебе угодно, а пока что надо подумать о больной дочке.

На Мервина этот разговор подействовал так сильно, что Мэри весь день не выходила у него из головы. Вернувшись вечером домой, он прежде всего спросил Лорну:

– Ну как Мэри?

– Она сегодня просто умница, – сказала Лорна. – Мама принесла лимонного соку и меду – старые средства, они лучше всяких новых. Я ей дала целую ложку.

В этот момент в комнату вошли дети, и Мервин поглядел на них долгим внимательным взглядом.

– Что‑то Джон какой бледный, – сказал он.

Лорна подозрительно взглянула на мужа, словно сомневаясь, трезв ли он. И правда, никогда еще он не возвращался с работы такой подавленный и озабоченный. Нрав у него был веселый, легкий. Именно эта его беспечность и привлекала ее когда‑то.

– Джон совершенно здоров, – сказала она спокойно и потом весело добавила: – Весь в папашу, такой же худущий.

– Не знаю, – сказал Мервин, – в детстве я был крепышом.

Лорна подошла к плите, что‑то помешала и бросила через плечо:

– А знаешь, худые – они самые крепкие.

Мервин задумчиво поглядел на потолок, потом улыбнулся и удовлетворенно кивнул.

– Вот это верно. Я это тоже слышал. – Он повернулся к ребятам, потрепал их по головенкам. – Ладно, детишки, вы уж потерпите, пока мы купим «холдмур», а?

– Папочка, я сяду впереди, рядом с тобой, можно? – сказал Джон.

– Ия тоже, папочка! – воскликнула Мэри. – Я тогда уже выздоровею. Правда, папочка?

– Только смотрите, дети, не поцарапайте машину, – сказала Лорна, – а то папа вам задаст!

Наконец, как‑то в начале лета, в пятницу вечером, Мервин получил машину. Проезжая по улицам, он испытывал горделивое чувство, хотя по временам раздраженно хмурил брови: только теперь ему стало ясно, до чего у них в городе плохи дороги. У ворот он остановился и дал гудок. Лорна с детьми в волнении бросились ему навстречу.

– Ах, Мерв! Какая прелесть! – воскликнула Лорна, всплеснув руками. – Скорей, скорей открой дверцу. Мне так хочется все потрогать.

– Ой, папочка! Какой он красивый, гладкий! А как блестит! – радовался Джон.

Мервин, откинувшись на спинку сиденья, самодовольно улыбался, держась за руль.

– Ход какой ровный, замечательно, – сказал он. – Нигде ничего не заедает. Э, а где же Мэри?

В этот момент Мэри появилась в дверях, раскрасневшаяся, растрепанная.

– Папочка, я шлепнулась по дороге! А я уже совсем здоровая!

– Джон, вылези, помоги ей, – сказал Мервин. – Садитесь сзади. – Он повернулся к Лорне: —Похоже, что у нее жарок, у малышки.

Лорна ласково обняла девочку.

– Она будет молодцом. Уложу ее пораньше спать. Да, кстати, сегодня я получила из школы записку– они просто требуют, чтобы ей немедленно вырезали миндалины. Ну, об этом мы после поговорим.

Мервин закусил губу и нахмурился. Но тут же тряхнул головой, словно отгоняя какую‑то мысль.

– Ну, как бы там ни было, – он похлопал по рулю, – а машина у нас все‑таки есть.

– Давайте выпьем чаю, а потом поедем кататься, – предложила Лорна и улыбнулась, заранее предвкушая удовольствие.

Прежде чем войти в дом, Мервин проверил все дверцы и убедился, что они как следует заперты. Потом обошел машину кругом и с минуту рассматривал краску – нет ли где царапины. Заметив грязное пятнышко, он вытер его носовым платком.

Едва они сели за чай, как в кухню вбежал Джон.

– Папа, там около машины мальчишки бегают! Они играют в крикет, как бы не поцарапали ее.

Мервин стремглав бросился к машине. Сперва он ничего не обнаружил, но, обойдя ее кругом, вдруг вскрикнул, как ужаленный, и обеими руками схватился за волосы.

В трех местах – на заднем крыле, на дверце и на покатой крыше – виднелись комья грязи и царапины, как от камней.

Мервин ошалело озирался вокруг. Он заметил мальчишек, удиравших во все лопатки. Но посреди дороги стоял толстенький мальчуган, беззаботно подбрасывая мячик. Мервин ринулся к нему, схватил его за руку и за плечо.

– Видал, что ты натворил с моей машиной? – исступленно заорал он, показывая на царапины. Редко он так выходил из себя. – Видал? Видал? – и он тряс мальчишку изо всех сил, а тот громко плакал и кричал, что это не он.

– Ах ты, дрянной врунишка! Сам знаешь, что это твоя работа! Да с тебя надо шкуру спустить!

На визг мальчугана и крики Мервина стали выходить соседи – они стояли у своих ворот и наблюдали за этой сценой. Вдруг к ребенку подбежал низенький, коренастый человек и оттащил его от Мервина.

– Будете иметь дело со мной, – сказал он, прикрывая собой малыша. – Я его отец, ясно?

– Он исцарапал мою новую машину! – крикнул Мервин.

– Что? Что? – спросил толстяк и, взглянув на машину, нахмурился. Мервин снова повторил свое обвинение, и толстяк спросил:

– Когда это случилось?

– Пока я дома пил чай.

– Быть не может. Он сам сию минуту встал из‑за стола.

– Вранье, – отрезал Мервин. Злость его еще не улеглась.

Отец мальчика подошел ближе. Его это явно задело.

– А ну‑ка, приятель, повторите еще раз!

Мервин замолчал и смутился.

– Я никогда не вру, – резко бросил толстяк.

– А разве он не играл с другими ребятами? – несколь ко неуверенно спросил Мервин, встревоженный мыслью, что он мог ошибиться.

– Нет, не играл. И вообще послушайте‑ка, мистер, что я вам скажу. Чем цепляться к чужим ребятам, вы бы лучше за своими присмотрели, а то моя хозяйка сколько раз их кормила. – Он замолчал и смерил Мервина взглядом. – Эх, ты! Ошалел со своей машиной.

Мервин стоял, бессильно опустив руки, лицо его побелело.

– Да ты… Это ты просто завидуешь, что у тебя самого такой нет, – сказал он дрожащим голосом.

Толстяк взглянул на Мервина. Но Мервин так и не понял, что выражал его взгляд – сочувствие или презрение.

– Завидую? А чему тут завидовать? Послушай, приятель, да я ради этой машины и долей того не захотел бы поступиться, чем поступился ты. Я совести еще не потерял, слава богу.

Тут появилась Лорна и увела мужа в дом. Оба они молчали. Лорна принялась убирать со стола – просто чтобы чем‑нибудь заняться. Вообще‑то она не отличалась особой аккуратностью. Время от времени она бросала тревожный взгляд на Мервина – тот стоял у черного хода, свертывая папиросу, и глядел на улицу.

– Мне этот тип никогда не нравился, – сказала она вдруг.

Мервин ничего не ответил. Он сделал глубокую, словно горький вздох, затяжку.

Лорна бросила свою работу и, недоуменно, почти тревожно глядя на мужа, подошла к нему.

– Неужели ты станешь из‑за этого расстраиваться? – сказала она.

Он обернулся, глядя на нее рассеянно и раздраженно.

– Ты чего? – сердито спросил он, досадуя, что она прервала его мысли.

Лорна отпрянула, словно ее толкнула невидимая рука.

– Да что это ты, Мервин? Никогда с тобой такого не бывало, – сказала она прерывающимся от волнения голосом.