Текст книги "Диагноз"

Автор книги: Алан Лайтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

На столе мистера Бейкера взорвался сигнал телефона. Билл вздрогнул и перестал смотреть в окно. Адвокат что-то прошептал в микрофон селектора, потом улыбнулся и, извинившись, сказал, что ему надо отлучиться на несколько минут, чтобы поговорить внизу с каким-то мистером Шпрингером. Он взглянул на часы и записал время в маленькую книжечку, которую достал из кармана. Потом Бейкер чихнул, захватил с собой несколько салфеток и поспешно вышел из кабинета.

– Я что-то неважно себя чувствую, – шепнула Мелисса, отпустив руку Билла. – Мне надо пойти в комнату отдыха и ополоснуть лицо. Я буду ждать тебя у стола секретаря.

Поцеловав мужа, она вышла в коридор.

Когда все вышли, мисс Стивенсон отошла от окна и села на место мистера Бейкера.

– Все изыскания и анализ дел за него выполняю я, – сказала она и откинулась на спинку стула.

Билл удивленно посмотрел на младшего юриста, недоумевая, что она скажет дальше. Это была привлекательная молодая женщина с угловатыми чертами лица, высокими скулами и тщательно подстриженными и ухоженными волосами, доходившими до подбородка.

– По моему мнению, – сказала она, оглядывая кабинет с нескрываемой скукой, – у вас очень слабые шансы на выигрыш, мистер Чалмерс.

– Почему вы не сказали об этом раньше? – злобно спросил Билл.

В ответ мисс Стивенсон лишь пожала плечами.

– Мистер Бейкер не сказал, что у меня слабые шансы, – произнес Билл и посмотрел на полуоткрытую дверь, в которую только что вышел старший юрист. – Он сказал только, что это будет трудный случай.

– Он никогда не говорит клиентам, что у них слабые позиции, – засмеялась младший юрист.

Хотя Билл не доверял мисс Стивенсон, его расстроили ее слова. Он откинул голову на металлическую спинку своего кресла и уставил тяжелый взгляд в стену. Выходит, что часть его гнева против «Плимута» израсходована зря, утекла сквозь пальцы. А как быть с Марблуортом? У кого достанет энергии бороться с ним?

– Единственное, чего я хочу, – это вернуться на работу, – тихо сказал Билл, не заботясь о том, слышит его мисс Стивенсон или нет. – Через несколько месяцев я бы стал старшим партнером.

– Я вас понимаю, – сказала мисс Стивенсон, и язвительность исчезла из ее голоса. – У меня тоже есть амбиции. Я хочу стать самым молодым старшим юристом, пусть это будет даже контора Торо и Мак-Каллоха. Я хочу выступать в Верховном суде Соединенных Штатов.

Она встала из-за стола, подошла к Биллу, положила руку ему на плечо и ласково спросила:

– Скажите, что с вами произошло в действительности? Наверняка у вас есть диагноз после посещений стольких врачей.

Билл отрицательно покачал головой. Ему почему-то вспомнился кабинет Петрова, заваленный историями болезни.

– Ваша жена работает? – спросила мисс Стивенсон. – Или она сидит дома?

– Это не ваше дело, – ответил Билл и отъехал от младшего юриста. Он понял, что не может говорить на личные темы с этой женщиной. Он совершенно неосмотрительно подставил ей свои уязвимые места. Но отныне он будет оперировать исключительно относящимися к делу фактами. Эти адвокаты – презренные, надменные и скользкие типы. Зачем он вообще пришел сюда? Билл посмотрел на часы. Было пять ноль две. Послышались чихание, кашель, и в кабинет вошел мистер Бейкер.

– Если я вам больше не нужна… – сказала мисс Стивенсон.

– Еще буквально несколько минут.

Мистер Бейкер сел за клавиатуру компьютера и принялся что-то печатать.

– Мистер Чалмерс, – сказал он. – Я пришлю вам по электронной почте перечень того, что надо будет сделать в первую очередь. Наша следующая встреча пройдет в Интернете. Это поможет сэкономить время.

– Когда вы будете знать, что дело открыто? – спросил Билл. Желудок его скрутило в тугой узел, в голове застучало. Он снова и снова мысленно слышал слова мисс Стивенсон.

– Трудно сказать, – ответил мистер Бейкер.

Билл подался вперед, стараясь прочитать текст, который набирал адвокат.

– Я все пришлю вам по электронной почте, – пообещал Бейкер, продолжая печатать. – С полной определенностью ясно только одно. Жизненно важно получить диагноз вашего заболевания. Без этого мы не сможем сдвинуться с места.

Мисс Стивенсон закрыла блокнот и подошла к двери, выставив одну ногу в коридор.

– Вы должны иметь окончательный диагноз, – сказал Бейкер, – подписанный лицензированным врачом. Вообще говоря, этот диагноз должен быть подтвержден по меньшей мере двумя независимыми друг от друга врачами.

Когда Билл выехал в коридор, ожидавшие своей очереди люди встретили его дружным кашлем.

РИСУНКИ

Он медленно подтягивается на подоконник, испытывая боль во всем теле от долгого лежания на полу. Дома никого нет, но он слышит какой-то звук. Над головой тихо поскрипывают брусья перекрытий. Вдалеке всхлипывает маломощный мотор. Билл откидывается назад, спиной чувствуя холодок металла инвалидного кресла, потом снова наклоняется к полу.

На полу он обводит тень древесного листа. Это лист сахарного клена, который заглядывает в окно второго этажа, чудесный лист с одним центральным выростом и двумя боковыми долями. Каждая из этих частей похожа на прихотливо изогнутую береговую линию с острыми мысами и закругленными бухточками. Когда налетает порыв ветра, тень на полу начинает дрожать и колебаться. Тогда он перестает рисовать и ждет. Потом начинает опять. Каждый час он рисует новый силуэт. Каждый час силуэт листа смещается в сторону на ширину ладони, обозначая на полу путь солнца по небосклону. Утром первая тень ложится на пол возле бюро. Днем, когда Билл перестает рисовать, не выдерживая соблазна сесть за клавиатуру компьютера, тень добирается до красного письменного стола. За неделю карандашные рисунки покрывают весь пол. Получается нечто связное, одна гирлянда из листьев или, быть может, один гигантский лист.

Мелисса не раз просила его переселиться на первый этаж, чтобы избавиться от ужасных перемещений по лестнице, покончить с добровольным заточением, но Билл предпочел трудности спальни, четырех стен его болезни. Именно так называет он теперь свое состояние. Это не проблема, но болезнь. Он болен. Теперь он принял это. Он болен. Его ноги превратились в обтянутые кожей кости. Руки тоже превратились к кости, но чудесным образом они пока еще способны исполнять желания мозга, которые он посылает им по больным, но действующим нервам. Лицо Билла тоже частично онемело. Ухо, подбородок, левая щека. Денно и нощно молит он Бога послать ему боль.

Он держит свинцовый карандаш настолько твердо, насколько позволяет разум, чтобы его рисунки были совершенны. Он хочет запечатлеть точную форму листа в данный момент времени. Каждый самый крошечный изгиб и зазубрину, трещинки и вмятинки. На одной доле пять мысов и шесть впадин, и каждая хоть немного, но отличается от других. У листа есть маленькое отверстие. В самой середине. Оно пропускает свет, и Билл любовно обводит и это внутреннее окошечко. Правая доля почти неприметно больше левой, левая же располагается ниже, и край ее более плоский. Он нашел асимметрию в листе, и она оказалась прекрасной в своем несовершенстве. Временами тень кажется ему рукой или маленьким личиком, и тогда Билл откатывается от рисунка, чувствуя, что вторгается в чужую интимную жизнь. Наверное, он превратился в вуайериста, который подглядывает в чужие окна. Или в просителя, предлагающего себя самого? Даже когда лист был похож на обыкновенный лист, рисование превращалось в глубоко интимный акт, настолько хорошо Билл знал очертания своей модели. Центральный отросток прям, как армейский майор. Каждая кривая линия напоминает либо бухточку, либо женскую грудь. Он так хорошо узнал лист, что мог чувствовать его, несмотря на омертвевшие пальцы, мог коснуться каждой складки, каждого острого края. Он чувствовал уколы листа на своей щеке.

По ночам ему часто снится лист, и, просыпаясь, он обнаруживает, что водит руками по деревянной спинке кровати, ощупывая его. Иногда он просыпается в холодном поту. В такие моменты ему снится не лист, а компьютер, руки носятся над спинкой кровати, которая в это время превращается в клавиатуру. Он стучит по клавишам, пытается успеть, успеть, сидя с голым белым животом перед экраном, с которого летят тысячи дротиков информации, вонзающихся в его беззащитную кожу. Или с экрана на него бросаются полчища муравьев, начинающих пожирать его кровоточащую плоть. Просыпаясь, он, дрожа, сидит на постели, уставив взор в светящиеся часы на туалетном столике.

Билл ползал на животе за тенью листа, и однажды ему пришло в голову, что он пишет на полу своего рода историю. Это же история Земли, карта ее движения. Земля движется во времени, тень движется по полу. Ничто не может быть проще. Движется Земля, и движутся тени. Земля – мать, прародительница листьев, рай, благословение. Он благословляет лист и его мать-землю, он рисует и благословляет. В своей истории он отыскивает каждую деталь и поэтому с таким вниманием присматривается к каждой кривой линии, к каждому, самому мелкому, движению. Разве это не благословение? Он стал хронистом малых и великих вещей. Может быть, именно этот лист и есть средоточие вселенной.

И так как лист постепенно, от часа к часу, меняет свое положение, то Билл подумал и о том, что по его рисункам, по их точности и строгой последовательности можно будет восстановить время и место их нанесения. Эта перспектива вселяет в него радость, доставляет удовольствие, связывает его с событиями, значение которых выходит далеко за рамки человеческого бытия. Лежа на полу, он одновременно высоко парит. Его рисунки запечатлевают и историю, и настоящий момент. Окрыленный своим новым видением, он представляет себе других людей, то, чем они занимаются в данный момент. На газовых станциях рабочие качают газ, банковские служащие меняют наши пятерки и десятки, пешеходы спешат по делам мимо высоких зданий, хозяйки варят на кухнях капусту, водители жмут на клаксоны, все суетятся в толпе, и Билл понимает, что никто из этих людей не смотрит. Никто из них даже не подозревает о развертывающейся на их глазах истории. Он, именно он, должен ее записать. Это его ответственность и его блаженство.

Наблюдая с таким вниманием за листом, Билл начал замечать и пол. Это желтый пол из широких сосновых досок. Он ничем не покрыт, так как Билл свернул и убрал ковер, и стали видны смоляные подтеки, расходящиеся в разные стороны в немыслимом разнообразии форм. В некоторых местах зернышки смолы располагаются длинными волнистыми потоками, похожими на струи дождя, прокладывающие свой путь по гладкой поверхности оконного стекла. В других местах зернышки утолщаются и расходятся лучами из одного теплого центра, извиваясь, как клубы дыма, поднимающиеся от костра. Некоторые зерна, не имея определенной формы, залегли, как острова посреди желтого моря сосновых досок. Нет ни одного одинакового рисунка. Они резко меняются при переходе от одной доски к другой. Звенящая кантата света сменяется щемящей фугой Баха в тени. Тут и там темные узлы грубо ломают рисунок. Пол – тоже вселенная, решает Билл. Он чувствует его влажную маслянистость, когда прижимается к доскам здоровой щекой. Пол – это целый мир бесконечных форм, тайных посланий и ведомых ему одному значений. Несомненно, здесь кроется еще одна история Земли и живых существ. Опираясь на эту вселенную, существует вселенная тени листа. Грифель карандаша создает связь между ними.

Потом Билл открывает, что он как наблюдатель не умеет как следует наблюдать. Он присматривается к связи между вселенной пола и вселенной тени листа и вдруг с удивлением находит, что у тени есть собственная тень. Береговая линия листа не имеет четко очерченного края, это постепенная градация, плавный переход от тьмы к свету. Внутреннюю тень окружает другая тень, гало, не такое интенсивное, волокнистое, повторяющее контуры исходной тени, но обладающее своим неповторимым и своеобычным духом. Это гало более изящно, оно похоже на тонкое кружево. Оно такое тонкое, что колышется даже при отсутствии малейшего ветерка. Мельчайшие волоконца полутени напоминают ворсинки какого-то неведомого морского существа. Биллу кажется, что эта вторая тень реагирует на малейшее движение и даже на предвкушение движения. Тень гало – это душа листа. Когда Билл делает это открытие, он хочет переделать рисунки, добавить полутень и уменьшить тьму. Но вторая тень слишком тонка; он не сможет обвести ее грубым карандашом.

Он благословляет обе тени. И благословляет себя и даже свою болезнь, ибо и она часть его самого. Если бы не она, он никогда не оказался бы на полу, таская свое омертвевшее тело, которое, изменив ему, обострило его зрение. Он стал ясновидящим, историком жизни листа. Если бы только он мог испытывать боль! Вместе с болью он ощутил бы недостающие части целого. Боль помогла бы ему лучше увидеть и понять, что именно с ним происходит. С болью пришла бы полнота жизни. Слышит ли его лист? Конечно, нет. Ведь это всего-навсего лист, хотя он и вмещает в себя целую вселенную. Но почему, почему он не чувствует боли? Что же это за болезнь, болезнь настолько жестокая, что лишает его даже боли и грядущей с ней ясности? Но нет, он все равно испытает боль, хотя ему и отказано в ней. Он режет кожу на тех частях тела, которые еще не онемели – здоровую щеку, грудь, – и он благословляет боль, роняя капли крови на рисунки, которые становятся от этого еще прекраснее, становятся похожими на багрово-пятнистые осенние листья. Он страстно хочет, чтобы каждый видел их, видел его тончайшие наблюдения и разделил с ним его молчание.

* * *

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: Петров в MGH.HARVARD.EDU = => Принято: ot TAR.HARVARD.EDU через HARVARD.EDU с BFP

id AQ74078; вторник 14 октября 11:18:32 EDT для [email protected]; вторник 14 октября 11:18:51 —0400

Нажать* для получения сообщения

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: Петров в MGH.HARVARD.EDU

Дорогой мистер Чалмерс,

первое ультразвуковое исследование скелетных мышц не дало никаких результатов. Я хочу выполнить еще одно на частоте 10 мегагерц, что дает гораздо большее разрешение – до нескольких миллиметров. Мой секретарь свяжется с вами, чтобы обсудить дату исследования.

ПЭТ запланирована на понедельник 27 октября. Мы получили специальное разрешение на ее проведение от Вашего учреждения медицинского страхования. Они подумали и решили, что ПЭТ даст нам важную информацию о состоянии обмена веществ Вашего головного мозга. Для исследования мы воспользуемся углеродом-11 и азотом-13. Давайте скрестим пальцы и помолимся об удаче.

Прошу Вас, продолжайте посещать доктора Крипке.

С наилучшими пожеланиями, Арманд Петров, врач

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: Стеббинс в DUKE.MED.EDU = => Принято: от ALP.DUKE.EDU через DUKE.EDU с TBF id ML43790; вторник 14 октября 15:31:48 EDT для [email protected]; вторник 14 октября 15:32:03 – 0400

Нажать* для получения сообщения

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: Стеббинс в DUKE.MED.EDU

Дорогой мистер Чалмерс,

доктор Петров предложил, чтобы я обратилась к Вам лично. Результаты нашего первичного теста на многофакторное генетическое расстройство оказались отрицательными, но существует множество других генетических маркеров, которые мы должны попытаться выявить. Связывание с ними не всегда, к сожалению, гарантировано даже в присутствии явного дефекта. Я по-прежнему убеждена, что вы страдаете редкой врожденной нейропатией, а не аутоиммунным заболеванием, как полагает доктор Соамс. Мы дадим Вам знать о времени проведения следующих тестов.

Пожалуйста, сообщите, не испытываете ли Вы боли. Ваше сообщение окажет нам неоценимую помощь.

С наилучшими пожеланиями, Марджори Стеббинс, [email protected]

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: ДжОльсв в OLS.COM = => Принято: от RING.AOL.COM через AOL.COM с GOTP id AQ06498; вторник 14 октября 18:52:29 EDT для [email protected]; вторник 14 октября 18:52:32 – 0400

Нажать* для получения сообщения

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: Ольсвангер в OLS.COM

Дорогой Билл Чалмерс,

очень расстроен Вашей болезнью. (Я только что узнал об этом.) Вы не ответили на мое вчерашнее сообщение. Ситуация становится нетерпимой. Мне надо связаться с Вами не позднее 10:30 по Восточному времени завтра утром. Благодарю. Джаспер Ольсвангер

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: ACHALM в AOL.COM = => Принято: от RING.AOL.COM через AOL.COM с GOTP id AQ06498; среда 15 октября 17:01:36 EDT для [email protected]; среда 15 октября 17:01:49 – 0400

Внеочередное сообщение

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: Александр в AOL.COM

Дорогой папа,

я в гостях у Брэда, пришел к нему после школы. Как ты себя сегодня чувствуешь? Я останусь здесь обедать. У вас с мамой все в порядке?

Любящий тебя Алекс

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: Бейкер в THORMCCULL.COM = => Принято: от THORMCCULL.COM через NETCOM.COM с BFP

id BZ48693; четверг 16 октября 10:11:08 EDT

для [email protected]; четверг 16 октября 10:11:32 – 0400

Нажать* для получения сообщения

>>> MAIL 50.02.04 <<< От: Бейкер в THORMCCULL.COM

Дорогой мистер Чалмерс,

мисс Стивенсон постоянно держит меня в курсе своей переписки с Вами. Мы продолжаем расследование, но я еще раз хочу подчеркнуть, что мало что можно сделать без диагноза Вашего заболевания. Я не хочу вмешиваться в диагностический процесс, но хочу посоветовать Вам обратиться к доктору Фрэнсис Эмори в госпитале «Диконисс». Она специалист по нервным болезням и к тому же быстро ставит диагнозы. Ваша супруга интересовалась оплатой счетов. Пожалуйста, скажите ей, что скоро Вы получите счет за период с 24 сентября по 10 октября, а потом счета будут приходить каждые две недели.

Искренне Ваш, Торстон Бейкер, эсквайр

Мелисса вошла в спальню с какими-то письмами в одной руке и со стаканом скотча в другой. Она посмотрела на полупустой обеденный поднос, на Билла, сидящего за компьютером, уселась в кресло у туалетного столика и молча принялась за виски. По телевизору выступала какая-то женщина: «Когда я решила имплантировать себе самые современные гидрогелевые и натуральные масляные протезы, мне захотелось знать, должна ли я обратиться в полностью оборудованный современный госпиталь или же в клинику, где занимаются только косметической хирургией».

– Звонил Генри, – заговорила Мелисса. – Он женится.

– Что? – Билл оторвался от компьютера и посмотрел на жену покрасневшими усталыми глазами. У него всегда были такие глаза, когда он долго сидел за терминалом. Впрочем, все его лицо раздалось вширь и обмякло, щеки стали одутловатыми от стероидов и отсутствия физической активности.

– Генри женится, – повторила Мелисса без всякого выражения. Голос ее был почти не слышен за ревом двигателя машины, буксующей на противоположной стороне улицы.

– После стольких лет холостяцкой жизни. Это хорошо. Я и не знал. – Билл снова повернулся лицом к экрану.

– Я тоже не знала. Он женится на девушке по имени Морин Мак-Кларан.

– Наверное, ирландка. Или шотландка.

Зазвонили телефоны. Сначала было похоже, что звонки раздаются с экрана телевизора на бюро, из больницы, где неведомой женщине дали новые груди. Билл оцепенел от противного звука. Мелисса схватила радиотелефон, лежавший на кровати.

– Это Вирджиния, – сказала она, закончив разговор. – Хочет знать, почему ты никогда не берешь трубку до четырех часов дня. Сегодня она оставила на автоответчике три сообщения.

– На пленке восемь сообщений, – уточнил Билл. – От Вирджинии и других. Я перестал подходить к телефону до четырех часов.

– Она знает это. Почему бы нам не записать на пленку предупреждение, чтобы люди звонили после четырех? Господи, что я говорю? Я сама не знаю, что говорю. – Мелисса повернулась в кресле и склонила голову на плечо. – Я говорю о вежливости. Надо оставить на автоответчике вежливое сообщение, если ты не подходишь к телефону. Люди же знают, что ты дома.

– Многие не знают, что я здесь.

– Думаю, нам все же надо записать вежливое сообщение.

– А что, если я начну брать трубку в половине четвертого? Это сделает тебя счастливой?

– Генри пишет, что испытывает чувство вины, потому что женится, когда ты в таком состоянии. – Мелисса встала и одним глотком допила виски. – Как ты сегодня себя чувствуешь?

Он откатился в своем кресле от компьютера и подъехал к кровати, чтобы увидеть в ее глазах выражение, которого не хотел видеть.

– Я терпеть не могу, когда ты каждый день спрашиваешь, как я себя чувствую.

– Пожалуйста, не вымещай на мне свою злость, – сказала Мелисса. – Спущусь вниз, налью себе еще виски.

Она пошла к двери, остановилась, взглянула на рисунки, потом на Билла, который во все глаза смотрел на жену.

– Мне нравятся твои рисунки, – сказала она, держась за дверной косяк. – Никогда не знала, что ты умеешь рисовать. – Она потерла лоб и вздохнула. – Но я не понимаю только одного. Это же сумасшествие. Ты сходишь с ума, Билл.

– Посмотри на них.

– Я смотрю. На прошлой неделе я уже сказала тебе, что они хороши. – Мелисса снова потерла лоб. – Но зачем ты это делаешь? Ты испортил наш пол. Подожди, я помогу тебе.

Она достала из ящика туалетного столика губную помаду, подошла к стене и нарисовала на ней сочный красный листок.

– Вот еще один.

Потом, сделав три семенящих шажка, Мелисса вернулась к кровати и принялась водить краем стакана по столбику кровати, словно пытаясь снять с него стружку.

– Я так счастлива за Генри.

Она расплакалась, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

– Алекс! – закричала она, выйдя в коридор. – Пойди посмотри, что рисует на полу твой отец.

– Я видел его рисунки, – крикнул из своей комнаты Алекс. – Что у нас на обед?

– Иди и посмотри еще раз.

Она дразнит его, подумал Билл. Мелисса пьяна и не в себе, так же, впрочем, как и он сам.

В дверь спальни тихо постучали. Вошел взъерошенный Алекс. Он только сегодня днем подстриг волосы под горшок.

– Как твои домашние задания?

– Отлично.

Алекс встал у двери, сгорбившись, отчего его маленькая фигурка казалась еще меньше. Билл смотрел на сына, и сердце его переполнялось любовью. Алекс уставил взгляд на бюро, стараясь не смотреть на отца. «Как он хорош, – думал Билл. – Мальчик пошел в меня. У него живой ум и развитое воображение, он, правда, слишком бледен – много времени проводит взаперти, в своей комнате. Такой умный, понятливый, бледный мальчик». Биллу хотелось, чтобы сын остался таким на всю жизнь, хотелось уберечь его от разочарований и трагедий.

– Подойди ко мне, – сказал Билл. Он сидел у окна, через которое в спальню лился ровный осенний свет.

Алекс медленно подошел к отцу. Приблизившись к инвалидному креслу, сын закрыл лицо руками.

– Я очень люблю тебя, Алекс, – сказал Билл. Подавшись вперед, он протянул руку и погладил мальчика по плечу. – Подойди ближе, я не могу до тебя дотянуться.

Алекс опустился на колени и положил голову отцу на колени.

– Я люблю тебя, – прошептал Билл. – Я устроил такой кошмар из нашей жизни, но я люблю тебя.

– Пожалуйста, не умирай.

– Я не собираюсь умирать.

Алекс попытался что-то сказать, но не смог.

– Ты обещаешь? – с трудом произнес он.

– Я делаю все, что могу.

Алекс поднял голову. Лицо его, мокрое от слез, блестело в свете, проникавшем в окно.

– Я хочу, чтобы ты был таким, как раньше, – сказал он.

– Я стараюсь. Я очень стараюсь поправиться. Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю?

Алекс утвердительно кивнул. Он встал и вытер слезы рукавом рубашки.

– Я пойду в свою комнату.

Билл молча смотрел, как сын вышел из спальни и прикрыл за собой дверь.

* * *

Он лежит на полу, рисуя лист. Многие листья уже опали, но этот остался. Прошло три недели, и Билл заметил, что тени переместились дальше от окна, солнце поднималось теперь ниже над горизонтом. Смена времен года. Открылись новые виды. Форма листа стала другой. Лист был тот же, но он изменился, как меняется человек, набирая вес или становясь старше. Это такое же испытание, как если бы Билла спросили, сможет ли он заметить в себе малейшие изменения, если не станет постоянно копировать сам себя. Но он замечает, он наблюдает мельчайшие детали и рисует новые тени так, словно они первые в его жизни. Он хочет, чтобы его ум был свободным и пустым, готовым воспринять каждую новую вещь так, как она возникает. Он воображает, что это его самые первые рисунки. Вот первый в истории вырост, вот первые боковые доли, первые мысы и первые долины. Он убеждает себя в том, что никогда в жизни не видел этот лист раньше, чтобы в данный момент видеть его более совершенным. Он должен зарисовать лист как можно точнее, ибо никто, кроме него, не замечает этот уникальный, единственный в своем роде лист. Никто, кроме него, Билла Чалмерса. Эта мысль наводит на него грусть, но одновременно заставляет работать. Никогда в жизни не чувствовал он себя столь одиноким.

Он одинок, но он не один. Он не один, потому что, рисуя на полу листья-тени, он слушает звуки и слышит вездесущий шум, низкий жужжащий тон, прячущийся под другими звуками. Он не может вырвать это жужжание из своей головы. Он закрывает окна, выключает телевизор и компьютер, но нескончаемый низкий гул вибрирует и рокочет в ушах, разламывая голову. Что это? Что это? Он закрывает уши ладонями, но звук не исчезает. Он внедряется в кости, он заполняет собой все тело, разрывает мышцы, сворачивает кровь и уничтожает тишину. Что это? Билл чувствует свой пульс, ощущает биение сердца. Шум и пульс вибрируют в унисон, заглушая друг друга. Он ловит ртом воздух, старается прислушаться к своим мыслям в промежутках между вдохами, но и между вдохами нет тишины, нет места и воздуху. «Будь ты проклят, – кричит он. – Будь ты проклят». Он корчится, судорожно пытается вдохнуть, но от этого шум становится только громче, доходя до степени пронзительного визга, вибрации электрического тока, стона, который испускает его измученный мозг. Он швыряет стул в телевизор. «Я сломаю каждую машину на этой планете. Миллиарды мобильных телефонов и факсов, компьютеров и автомобилей, телевизоров и других машин, которым несть ни имени, ни числа. Я вырву из стены все телефоны».

В конце октября, за несколько дней до назначенной ПЭТ, рисунки Билла потеряли свою точность. На этот раз дело было не в руках, а в глазах. Биллу перестало хватать света. Когда он подтягивался к окну и, скрючившись у стены, смотрел на улицу, ему казалось, что дома напротив находятся на расстоянии в сотни миль. Первым исчез цвет. С противоположной стороны комнаты кровать казалась теперь смутной белой баржей с неотчетливыми контурами. Слова на экране компьютера сначала потеряли четкость, а потом превратились в темные полоски. Но несмотря ни на что, он продолжал рисовать, охваченный каким-то исступлением. Иногда его рисунки захватывали стены.

– Нет, нет. – Мелисса склонилась к мужу и прижалась губами к его правой щеке. – Тебе нужна сиделка. Можем ли мы ее нанять?

– Мне не нужна сиделка.

– Ты натыкаешься на мебель, роняешь на пол пищу.

– Я нормально вижу.

– Нет, теперь я буду сидеть дома и не стану оставлять тебя одного. Мне следовало сделать это раньше.

– Мелисса, ты что, не слушаешь меня?

– Я остаюсь дома, Билл.