Текст книги "Диагноз"

Автор книги: Алан Лайтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Я никогда не предполагал, Анит, что ты способен заботиться о семье, – сказал старый философ.

– Что ты имеешь в виду?

– Пусть все остается, как есть.

– Ты говоришь о моем сыне? – настаивал на своем Анит.

Сократ не ответил.

– Да как ты смеешь? – закричал Анит, не владея больше собой. – Ты отнял у меня сына! Ты раздавил его! Раздавил! Ты смутил его разум!

– Я помог ему разобраться в его собственных мыслях.

– Что говорил тебе Продик? Что? Не говорил ли он, что я покинул его во время правления Тридцати?

Анит с такой силой вцепился в грубо обтесанный подоконник, что камень глубоко врезался в его ладони. Капля бурой крови потекла вниз по бурой стене. Взбешенный Анит понимал, что поставил себя в глупое положение, выказав волнение, и постарался взять себя в руки, еще сильнее вцепившись в подоконник.

– Давай прекратим этот спор, – сказал Сократ. – Я не могу принять твое предложение. – Старый философ поднялся. – У тебя есть ко мне еще какое-нибудь дело? Если нет, то могу ли я вернуться в тюрьму, где меня ждут друзья?

Анит не стал смотреть на Сократа. Вместо этого он принялся разглядывать тонкие струйки дыма, поднимавшиеся из очагов в домах каменотесов. Там начали готовить ужин.

– В таком случае прощай, – продолжал старик. – Мне жаль, что я ничем не могу тебе помочь.

Сократ медленно спустился по лестнице на первый этаж и остановился у двери. Анит последовал за ним. Спустившись, он дал знак философу подождать и принялся приводить себя в порядок. Анит расправил одежду, сложил рукав так, чтобы скрыть следы рвоты, зачерпнул воды и ополоснул лицо, провел рукой по волосам, приглаживая их, а потом выпрямился во весь рост и открыл входную дверь.

На улице сгустились сумерки. Огни факелов освещали предместье. Оба сторожа, скрестив ноги, сидели в разбитой повозке и беседовали с Пиррием. Увидев, что открылась дверь, они встали и присоединились к скифским лучникам.

– Я закончил с ним, – объявил Анит. – Можете отвести его обратно в тюрьму.

После того как философ и сторожа исчезли в темноте извилистой улицы, Анит не стал возвращаться в мастерскую. Он сел на разбитую, без одного колеса, повозку рядом с Пиррием. Небо превратилось в черное покрывало, на котором не было ни единой звезды.

– Ты позволил ему отправиться в тюрьму столь темной ночью, – недоумевая, сказал Пиррий. – Можешь ли ты поручиться, что он не убежит?

– Нет никакой нужды в таком поручительстве, – ответил Анит. – Он не хочет бежать. Он хочет умереть. – Развернув рукав, Анит посмотрел на темное пятно и испустил утомленный вздох. – Послезавтра я стану самым ненавидимым в городе человеком.

Из расположенного рядом дома послышался детский смех. По улице Каменотесов прошли несколько человек, освещая пляшущими огнями факелов кирпичные и оштукатуренные стены домов. Люди, превратившись в маленькие светящиеся точки, прошли через Пирейские ворота и удалились в ночь, уходя к западу от города.

Именно в этот миг, провожая глазами огоньки, Анит понял, что ему надо сделать. Он устроит убийство Сократа. Со стариком покончат сегодня, поздно ночью, и убьют его так, чтобы убийство выглядело делом рук пьяного раба, шатавшегося по ночным Афинам. Аниту нужен для этого искусный в своем деле убийца, умеющий держать язык за зубами. Он закрыл глаза, напрягся и вспомнил, что в городе есть чужеземец, по прозвищу Удавка, один из тысяч союзников, осевших в Афинах. По слухам, услугами Удавки охотно пользовались тридцать тиранов. Однако никто точно не знал, были ли делом его рук многочисленные исчезновения и утопления людей, удушения среди ночи или повешения среди бела дня. Свои преступления он совершал хитро и запутанно. О его внешности ходили самые противоречивые толки. Некоторые говорили, что это гигант, светлокожий мегарец с кулаками, как булыжники. Другие же клялись, что он – низкорослый и женоподобный человек, способный легко затеряться в толпе. Один пожилой скифский лучник утверждал, что убийца представляется землемером, ходящим по городу со своими стержнями и компасами. Или разносчиком дорогих тканей, если жертвами были женщины.

Анит поднялся с повозки и огляделся. Над крышами домов виднелось неяркое сияние, свет лился к небу из открытых внутренних дворов. Запах дешевой стряпни и звуки свирелей.

Позже, той же ночью, Анит стоял в оливковой роще за городской стеной недалеко от Ахарнянских ворот, когда к нему приблизилась темная фигура. Человек нес светильник у пояса, а лицо его было скрыто полями головного убора путешественника. На темной дороге не было видно ни одного человека, но двое мужчин заговорили приглушенным шепотом. Оливковые деревья склонились над ними своими изломанными сучьями, словно древние старцы, собравшиеся на тайную сходку. Наконец переговоры закончились, и Анит вручил человеку увесистый мешок. Человек слегка поклонился и направился в город.

УБИЙСТВО

Расставшись с Анитом, мужчина в широкополом головном уборе потушил огонь в светильнике и направился к Ахарнянским воротам. Пройдя сотню шагов, он метнулся на запад, оставив слева мерцающие огни города. Человек не пользовался дорогами. Вместо этого он шел через разбросанные за городскими воротами сельские кладбища и сады. Ночь была черна как сажа. Луна, которая должна была яркими бликами отражаться от медных решеток и кольев садовых оград, скрылась за тяжелыми тучами, нависшими над головой. Иногда в темноте, из-за холмов вырастали дома, лишенные, как и в городе, окон.

Наконец путник дошел до склада камней, скрытого под платаном. Там он молча упал на землю и пролежал неподвижно около получаса, внимательно прислушиваясь, не раздадутся ли чужие шаги или чье-нибудь дыхание. Этот человек-невидимка, кравшийся по предместьям Афин, известный как Кефал-беотиец, Мелет-коринфянин, Кинесий-фиванец или просто Удавка, был очень недоволен своим новым заданием. Поспешность в приготовлениях, необходимость совершить убийство в течение ближайших двенадцати часов, отсутствие должной разведки и размышлений – все это нарушало привычный образ действий. Правда, он получил сорок мин, то есть вдвое больше обычного. Срочность можно купить. Но и убийце придется быть вдвойне осмотрительным.

Но, даже удостоверившись, что за ним никто не следит, Кефал не стал возвращаться к Ахарнянским воротам, хотя это и был кратчайший путь в город. Вместо этого он направился на юго-запад, к Дипилонским воротам, вступив в Афины через густонаселенный Квартал горшечников, Внутренний Керамик. В воздухе носился аромат мелкой рыбы и угрей, жаренных в кипящем оливковом масле. Поздний ужин богатых и преуспевающих. Кефал был голоден, но есть он не будет еще долго. Он насытится позже, когда сделает свое дело. Он любил работать на пустой желудок. Кровь должна питать либо голову, либо желудок, но не оба эти органа одновременно.

Зажмурившись на мгновение от света пронесенного мимо факела, Кефал медленно направился на восток по одной из узких, извилистых улочек шириной всего в три шага. Дома тесно соприкасались торцами и выступали на дорогу фасадами, оставляя узкий проход между двумя стенами штукатурки, глины и кирпича. Улицы города вызывали у Кефала тошноту. Вид улиц был непотребным. Он заставлял себя смотреть под ноги на всю эту мерзость: гниющие рыбьи головы, осколки горшков, внутренности птиц, куриные кости, заплесневелые хлебные корки, выброшенную старую одежду и лужи мочи. Он ненавидел любую грязь. Кровь была грязной. Слитки же серебра, похожие на те, что тихо позвякивали в мешке, были воплощением чистоты.

Добравшись до центра города, Кефал перешел узкую речку Эридан и направился в южный Кидафинион. В мраморном святилище Артемиды горел одинокий факел. Его пламя колебалось в проемах стен, словно мерцающий огонек свечи в глазницах черепа. Удавка огляделся и не увидел никого, если не считать мужчины и женщины, которые, обнявшись, сидели под украшенной скульптурами крышей портика. Задержав взгляд на парочке, он двинулся дальше. Довольно долго петлял по извилистым улочкам с тесно стоявшими оштукатуренными домами, пачкая сандалии вязкой грязью и отбросами, пока не дошел до входа в скромный одноэтажный дом, сложенный из необожженного кирпича. Это было одно из двух тайных убежищ, которые Кефал устроил в городе.

Он не стал стучать в дверь кольцом, сделанным в виде львиной пасти. Только тихо шепнул: «Галлах» и принялся ждать. Через некоторое время дверь открылась, и слепой старик впустил Кефала в полутемную прихожую. На скрип открываемой двери в прихожую стрелой влетел пес и бросился к Кефалу, начав преданно лизать ноги хозяина. Потом собака перевернулась на спину, ожидая, что Кефал почешет ей брюхо. Несмотря на крайнее возбуждение, пес ни разу не залаял и не заскулил. Его с рождения приучили не нарушать тишины.

– Милый Гермес, – произнес Кефал, наклонившись и почесав псу брюхо. – Ты скучал по мне?

В ответ собака принялась перекатываться с боку на бок, задыхаясь от экстаза и неистово виляя хвостом.

– Я не знал, когда ты вернешься, хозяин, – произнес слепой раб Галлах, – но я, как обычно, оставил все светильники зажженными. На кухне тебя ждут сицилийский сыр, плоды и медовые лепешки.

– Я рад видеть тебя, старый Галлах, – сказал Кефал. – Сегодня в полночь я уйду, но вернусь до рассвета.

Слепец кивнул.

Стоя в прихожей, Удавка осторожно снял грязные сандалии, головной убор и накидку и сложил все на деревянную скамью. Потом он вышел в маленький, но безупречно чистый дворик с каменным алтарем Зевса. Гермес следовал за хозяином, прижимаясь к его ногам. Из открытого дворика можно было попасть в три маленьких помещения размерами не больше комнатки раба, входами в которые служили простые проемы в стенах, лишенные дверей или занавесей. Кефал вошел в одно из помещений, служившее одновременно спальней и ванной. В комнатке с трудом умещалось деревянное ложе. Спальня освещалась двумя подвешенными к потолку на цепях масляными светильниками. Кефал бросил на пол тяжелый мешок и снял оставшуюся одежду.

Сначала деньги. Деньги чисты, но пачкаются от прикосновения человеческих рук и тел. Он извлек из мешка два серебряных слитка и принялся поливать их водой и тереть древесной сажей и бронзовым скребком. Вода лилась Кефалу на ноги и по каменному полу стекала в сточное отверстие в углу. Кефал снова повторил цикл. Вода, древесная сажа, скребок. Старик раб, шаркая, вошел в спальню, неся горячую воду в бронзовом сосуде, который он ощупью поставил на жаровню с раскаленными углями. Кефал благосклонно потрепал раба по плечу и снова принялся упорно мыть и чистить слитки серебра по десять мин каждый. Когда слитки заблестели, Кефал смазал их оливковым маслом и благовониями. Два других слитка он отчистит перед рассветом.

Теперь настало время заняться собой. Он облился горячей водой и начал бронзовым скребком втирать в кожу древесную золу. Кефал ожесточенно тер тело бронзовым скребком, стараясь содрать с себя верхний слой кожи, грязь и кровь города, стараясь стать таким же чистым и непорочным, как два слитка серебра, блестевшие на ложе в пламени светильников. Зола и оливковое масло образовали толстый слой по всей поверхности его тела, подчеркивая форму мощных мышц рук и груди. Кефал снова и снова посыпал тело золой и беззвучно тер кожу шершавой бронзой. Мазь из оливкового масла и древесной золы постепенно смешалась с грязью и чешуйками кожи. Кефал вылил на себя еще один ковш воды. Кожа горела, тело, даже в интимных местах, стало красным. Казалось, человек лишился кожи и стала видна сырая плоть. Кефал очистился, теперь он готов выйти в город и снова приняться за работу. Эта работа была чужеродна, не будучи частью его тела. Еще раз. Кефал снова покрыл тело смесью оливкового масла и древесной золы и молча, извиваясь от боли, принялся тереть кожу бронзовым скребком. Закончив, он облился теплой водой и осторожно втер в кожу тонкий слой оливкового масла и благовоний. Потом Галлах отмоет каменный пол.

Близилась полночь. Кефал вместе с верным Гермесом, который ни на шаг не отставал от хозяина, как был, голый, вышел во дворик и направился в следующую комнату. Войдя, он остановился, размышляя. На столе были разложены планы города, папирусы, покрытые греческими, египетскими и ассирийскими письменами. В двух шкафах лежали аккуратно сложенные хитоны различных размеров и цветов, залатанные хламиды, накладные бороды и парики, глиняные носы и головные уборы. Кефал выбрал чистый белый хитон, сандалии на толстой подошве и маленькую шапочку. Он медленно и тщательно оделся, словно человек, которому предстоит держать речь перед собранием граждан. Однако сегодня он не предстанет перед народом. Он будет работать во тьме – на улицах и в тюрьме. В тюрьме он бывал многократно, предварительно подкупив сторожей.

Из маленькой каменной вазы с отверстием не больше мизинца Кефал извлек короткую удавку. Кольца тонкой, но необычайно прочной бечевки он обмотал вокруг пояса, а потом достал из маленького поставца зазубренный персидский кинжал. Этим оружием Кефал пользовался в самых редких случаях, потому что из причиненных этим кинжалом ран кровь хлестала ручьями.

Кефал положил оружие в висевший на шее мешочек, спрятанный под накидкой, и вышел в ночь. Несколько мгновений он постоял на пороге, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. На противоположной стороне, вдоль улицы, длинной оштукатуренной змеей тянулась череда серых домов. Они были темны и молчаливы. Кефал знал о своих соседях все: род занятий, передвижение по городу, их жен, детей, рабов и наложниц. Соседи же не знали о нем ничего. Для них Кефал был малопонятным путешественником и торговцем, который тихо появлялся и снова исчезал, пользовался услугами единственного слепого раба и никогда не принимал гостей. Так же был устроен и другой дом Кефала, в котором жили раб и собака.

Шел дождь. Тяжелое, угольно-черное небо начало разрешаться от бремени влаги.

Удавка прислушался. Вдали послышались молодые голоса. Кефалу даже показалось, что ветер донес до него слабый аромат душистого табака. Именно туда и направился Кефал. Дойдя до улицы храма Зевса, он пошел от храма на север, на голоса. По обеим сторонам улицы, словно одинокие скалы, возвышались темные дома. Он шел пружинистым, мощным шагом, он был выпущенным из пращи камнем, камнем, бесчувственным к дождю и ветру. Кефал свернул с главной дороги на узкую кривую улочку. Улочки перетекали одна в другую, извиваясь и пересекаясь в разных направлениях, как змеи, свившиеся в клубок. Он шел вперед, не оглядываясь и не прислушиваясь. Шестое чувство подсказывало Кефалу, что никто не преследует его. Он был один, один, как темный камень, летящий в пустом пространстве. Голоса, приблизившись, стали громче. Кефал нырнул в проулок и прокрался к темному общественному источнику. Здесь он увидел их и их факелы. Трое. Он ясно различал их лица, мерцавшие в пляшущем свете факелов. Он различал их рты, молодую поросль на щеках и подбородках. Они стояли на углу улицы и пили вино, передавая друг другу сосуд. Они отправились дальше, и Кефал, словно невидимка, последовал за ними. Факелы освещали кирпичные стены домов, траву, камни на дороге, их фигуры. Но ни один луч света не упал на Кефала. Он остался темным камнем, неприкасаемым для света. Кефал извлек из сумки удавку и двумя длинными петлями намотал ее на запястье.

Теперь он шел по пятам за этими тремя щенками. Свет их факелов не падал на него. Юнцы смеялись и на ходу продолжали пить. Они источали винные пары. Вот один из них отстал от приятелей на несколько шагов. Неуклюжий толстый увалень с длинными кудрями. Кефал беззвучно настиг его, накинул на шею удавку и прижал к темной стене какого-то дома. Мертвое тело соскользнуло по стене на землю, а убийца нырнул в переулок, выбежал на другую улицу и снова свернул в переулок. Удавка был далеко, когда юнцы обнаружили своего товарища неподвижно лежащим на земле и подняли крик.

Тюрьма была уже всего в нескольких стадиях к западу, но убийца направился на север и еще раз пересек Эридан. До прихода в тюрьму ему надо успеть сделать очень многое. Он должен оставить после себя прихотливый след смерти, сбить с толку возможных преследователей, заставить их двигаться причудливыми и бессмысленными зигзагами. Работа спорилась. Кефал чувствовал необычный душевный подъем. Дома были объяты сном. Женский голос пел тихую песню, разносившуюся по погруженным во мрак улицам. Быть может, пела рабыня, отдыхающая после тяжелой дневной работы, или женщина, мучимая бессонницей и вышедшая побродить по двору, или женщина, услаждающая слух возлюбленного, делящего с ней ложе. Впрочем, какое ему до этого дело? Кефал прислушался к пению, а потом, не раздумывая, свернул в следующий переулок. Впереди виднелись подъемы и впадины холмов. У входной двери дома спит раб-сторож. Убийца без труда задушил несчастного его же собственным плащом.

Дождь продолжал ровно сыпаться с окутанного тучами неба. Дождь добр и чист. Однако дороги и проулки покрылись непролазной грязью. Кефал, направившись на юг, еще раз пересек Эридан и зашагал к агоре.

Тюрьма – прямоугольное одноэтажное здание – находилась в одном стадии к юго-западу от агоры, в месте расположения мраморных мастерских. Медленно, стараясь не попадать в глубокие темные лужи, Кефал обошел тюрьму, изредка припадая ухом к стене. Через некоторое время он услышал чье-то дыхание. Он уже знал, что за стенами тюрьмы находятся двое заключенных и один сторож. Знал он также и расположение восьми камер, главного прохода, южного двора и помещения, где жили еще четыре сторожа.

Но Кефал был пока не готов войти внутрь. Сначала надо подождать и осмотреться. Он расположился под платаном перед главным входом в здание. Тело Кефала слилось со стволом дерева. Для посторонних глаз убийца исчез, перестал существовать. Он мало знал о человеке, который сидел в тюрьме и которого он должен был вскоре убить. Учитель, один из софистов. Из двоих заключенных он старше. Это приземистый, лысеющий человек. Другому заключенному, родом мегарцу, немного за двадцать. Умереть должен только один, мегарца придется пощадить, если это окажется возможным. Софист же превратится в темную кучу, лежащую на ложе. В клубок из рук и ног. Мешок с горлом и ртом.

Он прислушался. На ветру скрипнул сучок. Залаяла собака. Кефал приготовил кинжал, намотал удавку на запястье. Пока он был доволен своей работой.

Не производя ни малейшего шума, Кефал вошел в дверь тюрьмы, которую никогда не запирали на засов, и двинулся по темному главному проходу. Остановился у входа в четыре маленьких каморки по левой стороне прохода – жилища сторожей. В одной из каморок горел факел. Несколько мгновений Кефал напряженно вслушивался в тишину и наконец услышал дыхание сторожа в юго-западном помещении. Человек не спал. Убийца прокрался в одно из юго-западных помещений, примыкавшее к тому, где лицом к маленькой открытой двери сидел сторож. Надзиратель, лицо которого было сбоку освещено мерцающим светом факела, был увлечен анатомированием какого-то зверька. На столе были разложены кучки костей, мех, когти и половина тщательного собранного скелета какого-то грызуна. Сторож коснулся ножом трупика, выплюнул кусочек шерсти и извлек из мехового комка еще одну косточку. Кефал достал кинжал и бесшумно прошел вдоль стены. Неслышно подкравшись к сторожу, он убрал кинжал и вынул из сумки удавку. Молниеносным прыжком он преодолел расстояние, отделявшее его от жертвы, накинул удавку на шею тюремщика и задушил его.

После этого убийца достал из сумки маленький светильник из слоновой кости, зажег его от факела, прикрепленного к стене, и вышел в центральный проход. Осторожно, не поднимая шума, он отодвинул засов на третьей камере справа. В углу на ложе спал узник, закованный в цепи. Кефал подкрался к нему и осветил его лицо неярким светом лампы. Потом вернулся к двери, вышел из камеры, тихо запер ее на засов и направился к камере софиста. Он опять тихо отодвинул засов и настежь распахнул дверь. Камера оказалась квадратной, со стенами длиной не более десяти шагов. У задней стены на ложе спал софист. Его будет очень легко задушить. Цепь свисала с края ложа до самого пола.

Держа светильник в руке, убийца приблизился к спящему старику. Он прошел уже половину расстояния, когда неожиданно раздавшийся за спиной шорох заставил его остановиться. В следующий миг Кефал почувствовал жгучую боль в спине, а потом в горле. По шее потекла струя теплой жидкости. Он выронил светильник. Пол стремительно приблизился к его лицу, и он лбом ощутил прохладу каменных плит. Откуда-то издали до угасающего сознания донесся приглушенный предсмертный вздох.