Текст книги "Ринго Старр"

Автор книги: Алан Клейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

«Both Sides of the Moon»потерпел еще более сокрушительное фиаско. Для его записи Кейт притащил в студию Дика Дейла (Короля серф–гитары) и Спенсера Дэвиса – самого тихого участника «Hollywood Raj»– однако, хотя их имена здорово смотрелись на обложке пластинки, Мун, который к тому же не был автором песен, лишь испортил собственное наследие, записав несколько смехотворных ри–мейков на хиты из репертуара «The Who»и своей предыдущей команды, «Wembley's Beachcombers»,игравшей серф–музыку. Даже «развлекательная» «Solid Gold» —где Ринго выступил в роли конферансье – на пластинке теряла свой эффект, что, собственно, происходит с любыми записанными комедийными номерами.

Самому неповоротливому из всей компании, Мэлу Эвансу, не стоило никаких усилий, чтобы организовать духовую секцию для версии Муна одного из синглов Леннона. Сорокалетний Мэл Эванс так ничего и не достиг, уйдя из семьи скитаться по свету со своими бывшими боссами; он был убит вооруженными полицейскими после шумного скандала в его квартире с какой–то проституткой. Кое–кто посчитал, что это было самоубийство.

Марку Болану было суждено погибнуть в автокатастрофе в 1977 году. Ее Величество Смерть подкралась и к Кейту Муну, и многие из тех, кто знал «Безумца» – так, как его знал лучший друг Ринго Старр, – были не слишком удивлены, когда узнали, что он испустил последний вздох после многолетнего насилия над организмом. По иронии судьбы, Муна вынесли на носилках из старой квартиры Ринго на Монтегю–сквер, и ни один из последующих владельцев не осмелился изменить ее психоделическую обстановку.

Если он не побеспокоился о том, чтобы быть на похоронах Рори Сторма, с какой стати Ринго должен был провожать в последний путь Болана, Муна и прочих почивших соратников, тем более что был «абсолют но уверен в том, что человек теряет душу, как только он садится в лимузин»?Не столь загадочной была брошенная им фраза: «Мне не терпится отойти в мир иной, я не могу ждать еще полжизни».И хотя эта беспечная бравада была для Муна типичным способом общения, Ринго слабо взволновала фраза, которую впоследствии произнес Нильссон:

«Пит (Тауншенд) защищает Кейта. Мне кажется, Джон тоже по–своему оберегал Ринго».

Пытаясь упорядочить хаос, царивший у него внутри, Старр, пускай временно, сумел выкарабкаться из пропасти, в которую он попал. Когда утихло его сумасшествие, он осознал:

«Я оказался в плену странных убеждений, что если ты творческая личность, то у тебя не все в порядке с головой».

Используя первое кораблекрушение Нильссона как своеобразный «маяк», Ринго встал за штурвал «Goodnight Vienna»;он прокладывал путь между опасными рифами, руководствуясь картой «Ringo».Этот сингл плелся где–то в хвосте американского Тор 40.Чтобы избавиться от ощущения «сырости» материала, каждую из частей начинали с объявления темпа, и вторая версия сингла, завершавшая альбом, предстала чем–то вроде выступления ресторанного ансамбля, в антракте которого играл аккордеон. Основанная на рифе, чем–то напоминающем «Money», «Goognight Vienna»стала более законченной композицией, чем «I'т the Greatest»,а в ее тексте были интересные поэтические находки вроде «я чувствую себя арабом, танцующим на Сионе».

Любезный Леннон также сыграл на гитаре в «All by Myself»,одном из трех опусов команды Старра – Пончи. «Дурацкие» ворчания звучали в ней довольно забавно, но «All by Myself»плюс «Oo–Wee»и медленная « Call Me»выглядели не более чем плоды труда двух парней, которые вообразили себя композиторами. Основу же альбома составляло то, что Ринго назвал «чужими вещами», в частности сочинения Нильссона; в его «Easy for Me»говорилось о смешанных чувствах непривлекательной девушки. Эта композиция больше подходила Скотту Уокеру – главному исполнителю песен суперэмоционального бельгийского композитора Жака Бреля и «поп–певца, который умеет петь»,чем натужно квакающему Ринго Старру, чей голос идеально ложился на музыку более незамысловатой «Snookeroo».

Занятый как–то раз нудной домашней работой, я вдруг с раздражением заметил, что напеваю себе под нос «Snookeroo»;эта песенка, хотя и приятная на слух, принадлежала Элтону Джону, одному из миллионов исполнителей, которых я терпеть не могу. Так же как и к «I'т the Greatest»,текст к «Snookeroo»накропал личный стихоплет Элтона Джона, Берни Тоупин, который осветил в ней загубленную ливерпульскую юность Ричи. Кроме помещенной на рекламные плакаты «Goodnight Vienna»школьной ведомости Старра, еще более явным напоминанием о старых деньках была сама обложка пластинки, на которой был изображен кинопостер к фильму 1951 года «The Day the Earth Stood Still»,где вместо лица Майкла Ренни в космическом скафандре красовалась физиономия Старра.

Старинная песенка «Skokiaan»легла в основу «No No Song»популярного Хойта Экстона, эдакой литании с ямайским привкусом, которая – хотя и в довольно сардонической манере – предупреждала о негативных последствиях употребления виски, кокаина и всего в таком же духе и призывала к абсолютному воздержанию. «No No Song»,которую так и не выпустили на сингле в Британии из опасения, что на Radio 1ее неправильно (или правильно) поймут, вышла в Соединенных Штатах вместе с «You 're Sixteen».

Предложенная Ленноном версия вечнозеленой «Only You»была в Штатах хитом меньшей величины, но все–таки хитом; она так же не подходила Старру, как и «Easy for Me».К счастью, Ринго не стал соревноваться со сладкоголосым вокалистом «The Platters».Напротив, неумение Старра брать верхние ноты, которые у него звучали слишком жалостливо, создавало впечатление, что его любовный порыв настолько силен, что он не может совладать со своим голосом. В любом случае никто не относился к этой вещи иначе как к шутке.

Скрипучая «Husbands and Wives»Джона Миллера звучала комично не из–за пения Ринго, а из–за своей слезливости, возвращавшей слушателя во времена «Beacoups of Blues»,а также в связи с тем, что ее мелодия уж слишком напоминала миллеровскую «The Green Apples».Еще более странной, но более заслуживающей доверия была « Occapella»из каталога Ли Дорси, которая заслуживала внимания благодаря своей блестящей аранжировке (к ней приложил руку Доктор Джон); гибкость аранжировки позволила совершить плавный переход от куплетов, сдобренных тревожным звучанием тимбалов, к инструментальному хоральному пассажу, который, вероятно, был перенесен машиной времени из умиротворенной эпохи нью–эйджа.

Хиты вроде «Occapella»и «Goodnight, Vienna»компенсировали «Call Me», «Only You»и прочие ошибки природы, благодаря чему альбом получился таким же привлекательным, как и «Ringo».Во время рождественской распродажи 1974 года пластинка заняла восьмое место в чартах Billboard,а в британском Тор 30продержалась всего лишь неделю, что указывало скорее не на ухудшение качества – практически никто уже не верил в воссоединение «The Beatles»,да и приглашенных знаменитостей было на порядок меньше. Кроме того, закатывалась звезда Ричарда Перри: его последняя работа – широко разрекламированный альбом 1974 года Марты Ривз, бывшей примадонны Tamla–Motown —не оправдала рыночных ожиданий.

«Goodnight, Vienna» мог бы продаваться лучше, если бы Старр вовремя осознал, что рекламных объявлений на полстраницы в музыкальных изданиях и энного количества данных им интервью уже недостаточно для того, чтобы заставить потребителей лихорадочно скупать его последнее творение. Просто в оглушительном 1974 году нужно было выть чуть громче—в моде были «высоковольтные» шоу бродячих менестрелей вроде «Led Zeppelin», «Grand Funk Railroad» и Питера Фрэмптона, которые собирали американские стадионы и европейские фестивали на свежем воздухе. Несмотря на то что гастроли могли бы благотворно сказаться на его внутреннем самочувствии, «ездить в турне – это сейчас не для меня. Мне это просто не нужно». После того как Ринго выполнил программу–минимум, записав новый альбом, он со всех ног бросился выполнять свою обычную программу–максимум – «пить и тусоватъся».

13. «Куда бы я ни пришел, везде царит веселье»

С тех пор как «Goodnight, Vienna»и «Only You»бесследно исчезли из чартов, у Ринго больше никогда не было ни одного сольного хита. Каждое из появлений экс–битла на телевидении обладало своим неповторимым шармом, однако телезрители почти перестали интересоваться личностями четырех легендарных ливерпульцев. Их стали более интересовать пикантные подробности – реальные и вымышленные, – которые окрашивали в яркие и часто скандальные тона их личную жизнь. Вторым после Джона – который теперь постоянно жил в США – был Ринго, чей альбом играл, скажем, в программе «Rockspeak»на Radio 1;его считали призраком, вернувшимся из прошлого, чтобы являться к проеденным молью модам и рокерам, мучимым головной болью из–за закладных и дочерей, которые учатся в художественных колледжах и без умолку трещат о некой группе под названием « The Sex Pistols».Их двоюродные братья, курсанты из полицейской академии, знали наизусть состав участников последних джаз–фанковых альбомов «Return to Forever», «Weather Report»и Билли Кобхэма. Голосуя за Лучшего Барабанщика, они инстинктивно выбирали наиболее техничных представителей, голосуя за Кобхэма, Билла Брафор да, Фила Коллинза из « Genesis»и Алана Уайта, который, уйдя из «Plastic Ono Band»,заменил Брафорда в «Yes».

Чем теперь для Старра было бедное Соединенное Королевство, когда дух наживы похитил его в Новый Свет? Старра, которого везде принимали как знаменитость, чествовали как суперзвезду в Штатах, где была «особенная атмосфера, которой нет больше нигде в мире. Кроме того, мне нравится их телевидение».Пребывание в Санта–Монике обогатило словарь Ринго такими словечками, как «gotten»(англ. – got,прош. вр. от гл. «to get»), «sidewalk»(англ, «pavement» —«тротуар») и «candy»(англ, «sweets» —«сладости»), «pants»(англ, «trousers» —«брюки») и «elevator»(англ.« lift» – «лифт»), а к числу отмечаемых им праздников прибавился День благодарения – в честь освобождения британских колоний от его родной страны.

Налоговый кодекс в США был чуть менее мягким, чем в Великобритании, но что более всего притягивало Старра, так это новое обширное поле деятельности. По мнению одного из его «друзей», который продал историю о нем в какую–то желтую газетенку, «…Ринго так долго считали самым посредственным из «The Beatles», что он может поднимать самомнение, лишь цепляя смазливых девиц».Его супружеские измены достигли пика в Калифорнии, когда интрижка с Нэнси Эндрюз – голливудской «девушкой на побегушках» – приняла серьезный оборот. Нэнси, которая была не более чем предметом обстановки в особняке на Стоун–Каньон–роуд, так же как ирландская подружка Нильссона или Мэй Пэнг, китайская секретарша и очередное внебрачное увлечение Леннона, брюнетка с осиной талией на восемь лет младше Ринго, – было чем обратить на себя внимание. После окончания университета она вкалывала на задворках шоу–бизнеса: она сменила профессии модели, рекламного агента и многие другие, которые, впрочем, имели своей целью почаще появляться в обществе и производить благоприятное впечатление.

По характеру и роду занятий больше Линда, чем Йоко, в течение шести лет она употребляла все свои таланты – некоторые из них прежде не были реализованы – во имя Ринго, который время от времени представлял ее как «постоянную подругу». Проворачивая по просьбе Ринго коммерческие и экономические операции, Нэнси проявила себя на поприще фотографии – ее снимки украшали обложки пластинок и пресс–релизов Старра, а композиция Эндрюз – Старра «Las Brisas»попала на «Rotogravure»,альбом, последовавший за «Goodnight Vienna».

Сначала о Монике узнала лишь общественность Санта–Моники. Морин, которая виделась с ним во время его нечастых визитов в Англию, объясняла его плохое настроение сменой часовых поясов, переутомлением на работе и бесконечными лос–анджелесскими попойками. Желая, чтобы он немного успокоился и по–человечески с ней поговорил, Морин не оставляла надежды на то, что их разрыв – временное явление. Как сказал на суде ее адвокат, «она не желает давать развод. Она обожает своего мужа и во что бы то ни стало намерена добиться успеха».Иногда Морин искала причину в собственных недостатках, но он, казалось, с полным равнодушием взирал на пачку пятизначных счетов за дорогостоящие вещицы, мимо которых она не могла пройти, не купив их. Ни она, ни Ричи уже не были теми влюбленными и беспечными обитателями Cavern,однако Мо все еще была способна на бесшабашные поступки, которые если не возрождали былое пламя первых лет их встреч, то, по крайней мере, напоминали о нем.

Она тоже могла изображать полнейшее равнодушие и сохранять самообладание, но искренняя натура Морин не позволяла ей не реагировать на сплетни о ее муже, которые то и дело появлялись в прессе. Все еще помня о его лондонских холостяцких загулах в 1963 году, она не была настолько наивной, чтобы полагать, что ее «великий дерьмовый Энди Кэпп» не завел пары–тройки интрижек за все те месяцы, что он находился в другом полушарии. На что она могла пожаловаться? Он обеспечил ее всем, о чем она могла только мечтать, разве не так? И, кроме того, он ведь все еще любил ее, не правда ли, сердечно обнимал ее при встрече и расставании и уважал как мать своего потомства? В конце концов, заключил он, «кто–то же должен за ними присматривать».

Туман безропотного отчаяния, окутавший Tittenhurst Park,постепенно сгущался. Росла привязанность Ринго к Нэнси Эндрюз. Скорее недоуменно, чем сердито, ошеломленная Морин просила мужа объяснить, что все это значит, на что тот «дал мне координаты нескольких адвокатов».Он признался в том, что изменяет ей, и она могла привлечь Нэнси как соответчицу, если ей это понадобится. Морин была бы рада, если бы он хотя бы наорал на нее или попытался бы хоть как–то оправдать поведение – чем, возможно, заслужил бы ее прощение, однако Ринго считал, что «наши отношения достигли той точки, когда ничто из этого уже не работает. Можно перепробовать множество путей к отступлению, типа «Давай сделаем это ради наших детей» и все в таком духе, но в конце концов ты говоришь себе: «Черт возьми, это ничему не поможет. Зачем я это делаю? Почему она в этом заинтересована? Возможно, потому, что я заинтересован в том же самом», – а затем происходит разрыв…».Как когда–то его отец, «…я северянин, и если все кончено, то я никогда не иду на попятную. Такова моя точка зрения. Уходя– уходи».

Ему пришлось выслушивать бесконечные аргументы и выдерживать убийственное молчание довольно долго, пока он навсегда не уехал от Мо – с налитыми кровью глазами от эмоционального переутомления – сначала в Хитроу, а затем улетел в Калифорнию к Нэнси. До того, как он услышал постановление о разводе, вынесенное 17 июля 1975 года, Ринго продемонстрировал перипетии своей личной жизни обоим континентам, сопровождая Нэнси на премьеру « Tommy»в рамках ее первого Большого турне по Европе. В одной из газет Морин увидела их фотографию, где Ринго щеголял в смокинге и бабочке, а Нэнси демонстрировала всем загорелое декольте. С бледными щеками и трясущимися руками тем печальным летним утром Морин давала показания в лондонском суде по бракоразводным делам; лица судей в париках блестели от пота. В первый момент никто не сознавал того, насколько эта ужасная жара и повышенная влажность повлияли на решение суда о выплате финансовой компенсации. Экс–жене Ринго не очень–то улыбалась перспектива снова зарабатывать себе на жизнь, а потому она экономно распоряжалась кругленькой суммой, ежегодно выплачиваемой Старром помимо оплаты полиса страхования жизни. Кроме того, Старр продолжал материально поддерживать ее родителей и выдавал Мо деньги на воспитание детей. Они переехали в особняк, который Ринго купил бывшей супруге в лондонской «Маленькой Венеции» – его окна выходили на канал.

Поначалу «из финансовых соображений» Ринго не спешил пользоваться правом доступа, которое позволяло «налоговым эмигрантам» проводить в Соединенном королевстве лишь девяносто дней в году. Грабительская политика налоговых органов уже вынудила Мориса Гибба переселиться на остров Мэн, «Rolling Stones» —во Францию, а Тони Шеридана просить о предоставлении ему ирландского гражданства. Однако главной причиной, по которой в душе Ринго проснулся цыган, была скорее долгожданная свобода от семейных уз и желание сохранить деньги, которые не достались Морин. Так «началась кочевая жизнь».Обладая кучей памятных подарков и воспоминаний, Ринго, держа за руку Нэнси, прогуливался по Лазурному Берегу и Лос–Анджелесу, переезжал из отеля в отель, где ему резервировали лучшие места в ресторанах, а на стойке администратора оставляли пригласительные билеты и светские приглашения, сулившие море лести без капли дружелюбия тому, чье каждое ленивое движение освещалось на полстраницы в The Sunили Los Angeles Times.Его ливерпульский выговор часто вызывал приглушенное хихиканье тех, кто с молоком матери впитал любовь к роскоши.

Из его рта торчал ониксовый мундштук, а уши, шея, грудь, запястья и пальцы украшали золото и драгоценные камни; одной из его последних прихотей была страсть к эпиляции, которая на некоторое время настолько завладела им, что он не мог говорить ни о чем другом.

«Я хочу посмотреть, как будет выглядеть мой череп и нет ли на нем каких–нибудь фурункулов или чего–то подобного», – заявил Ринго расстроенной матери, которая все еще не пришла в себя после их развода, и сбрил с головы все волосы, включая брови. Чтобы успокоить ее, Старр отрастил некое подобие щетины. В 1991 году, после того как он десять лет носил бороду и усы, он улыбался счастливому фотографу таблоида всем своим сияющим лицом, лишенным какой бы то ни было растительности, если не считать того, что он назвал «третьей бровью», под нижней губой. Это выглядело комично, однако легковерные фанаты «The Beatles»восхищались новым обликом своего кумира.

«Просыпаешься утром и думаешь, вставать или не вставать? – вздыхал Ринго. – Если на этот день не запланировано ничего важного, момент пробуждения можно отложить на неопределенное время. В конце концов вылезаешь из постели и начинаешь придумывать, чем бы заполнить свой день».

Спасаясь от скуки, он находился если не в самолете, то в аэропорту в ожидании следующего. С легкостью ежедневного пассажира он перелетал из Монако в Амстердам, чтобы пообедать с «The Three Degrees»– любимой группой принца Уэльского – и родом Стейгером; из Амстердама – в Йоханнесбург посмотреть какой–нибудь теннисный матч; из Йоханнесбурга в Нью–Йорк, просто чтобы купить обувь от Ebony,из Нью–Йорка в Лас–Вегас с целью провести неудачный вечер за рулеткой или блэк–джеком; из Лас–Вегаса в Лондон на матч в Уимблдоне, и из Хитроу – снова в Монако, на бракосочетание какого–нибудь богатенького зануды. Там он стоял в одной очереди с такими знаменитостями, как Рудольф Нуреев, Кристина Онассис и принцесса Каролина. Заявляя, что он принадлежит к «сливкам общества – куда бы я ни пришел, везде царит веселье»,Ринго не хвастался, а скорее констатировал факт.

Самым веселым местом из всех было Монте–Карло, где, вместо того чтобы сорвать банк, он играл по маленькой в Loews,казино, которое ему порекомендовал Питер Селлерс. Несмотря на то что Лондон находился всего в двух часах лета, Ринго, решив покончить с жизнью на чемоданах, решил обосноваться именно в этом курорте, купив себе пентхаус в одном из многоквартирных домов в «необрутальном стиле». Для менеджера Loews,Пола Мейсера, «Ринго иногда бывает экстравагантным – однажды он появился в казино с волосами, собранными в хвост, – но в целом он не слишком отличается от всех тех, кто откидывается в кресле и наслаждается плодами успеха».

Так же как бесцельные переезды нагоняли на него скуку, приятное, но пустое времяпрепровождение в Монте–Карло заставляло его время от времени скрываться от солнца, красивых людей и ужинов в ресторанах, на которых все чаще появлялись его бывшие соотечественники среднего возраста. Он проводил ночь у себя дома, проглатывая серию за серией «Coronation Street»и другие телепередачи из недалекого прошлого.

Умирая от скуки, он пропускал стаканчик белого вина, яблочного сидра или бренди – в зависимости от времени суток – и садился побренчать на пианино или гитаре или сочинял новый chansonдля следующего альбома. Большинство из дней не приносили ему ни строчки, ни мелодии, а все, что бы он ни пробовал сочинить, звучало одинаково. Нэнси тоже была с этим согласна, и, уверенный, что смена обстановки внесет какое–то разнообразие в их жизнь, Ринго взял ее к себе в бунгало, которое он нанял в аренду у Нильссона, высоко в горах над Лос–Анджелесом. По адресу, в котором стояла улица с иконоборческим названием Haslem Terrace,Ричи и Нэнси с удовольствием принимали гостей, в корне отличавшихся от тех напыщенных англо–французских снобов из Монако, в кругу которых им еще недавно приходилось общаться.

Хотя там проводили каникулы его дети, этот дом был открыт для «всех старых друзей» из прошедшей эпохи «Pussycats».

«Как только закроются бары, – решил Старр, – они все равно приедут сюда (и будут встречены радостным «Эй, привет, старина! Заходи скорее!»). Если я уже слишком пьян, я говорю: «Ты сам знаешь, где что лежит, на меня можешь не рассчитывать». Я могу спокойно оставить гостей одних, зная, что им наплевать, с ними я или нет. Таков уж Лос–Анджелес. Классный город, в нем столько людей».

Гости в этом временном жилище Старра могли насладиться крепким напитком перед каминной решеткой или – если они желали размять ноги после долгого путешествия на машине – оглядеть стены, увешанные фотографиями в рамках, платиновыми дисками и прочими реликвиями из выдающегося прошлого хозяина дома. Для тех, кто был не прочь помолотить, в игровой комнате Ринго поставил барабанную установку.

Ему самому больше не нужно было сидеть за ударными – или петь, раз уж на то пошло, – так как в 1976 году истекал срок его девятилетнего контракта с EMI.Проще всего было сделать так, как поступил Леннон, и «взять отпуск на год, без всяких обязательств. Эти двенадцать месяцев он принадлежал исключительно самому себе, чего у него давненько не бывало».Компания, однако, предложила Рино – через Хилари Джеррард – заманчивую сумму, чтобы вновь подписать с ним контракт (хотя и намного меньшую, чем предлагали другие лейблы), поскольку в Штатах на Старра все еще был высокий спрос. На выжженных улицах Монте–Карло – да и во всей Европе – «люди узнают его и показывают пальцем, —отметил Пол Мейсер, – но они не гоняются за ним, чтобы получить автограф, как это было раньше. Давайте посмотрим правде в глаза, он уже не та молодая и сексуальная поп–звезда, разве не так?».

Естественно, те времена ушли безвозвратно. Хотя он носил серьги в ушах и брил голову наголо, вдруг ставший радикальным NMEокрестил Старра и все поколение шестидесятых «поп–динозаврами». Если «Sex Pistols»называли «The Beatles»«ливерпульскими уродами» и даже уволили Глена Мэтлока за любовь к великолепной четверке, то большинство из ранних выступлений группы на публике были – особенно это касалось Леннона – намного более эпатирующими, чем поведение многих новоиспеченных панк–команд. Свою признательность «The Beatles»последние выражали тем, что переигрывали многие их хиты: «Help!», «I Wanna Be Your Man»,и «Twist and Shout»;их, соответственно, исполнили «The Damned», «The Rezillos»и «Siouxsie and the Banshees».He менее популярным течением, чем «традиционный» панк, был так называемый «пауэр–поп» (панк без подчеркнуто грубой манеры поведения»), «великой белой надеждой» этого стиля были веселые и привлекательные «The Pleasers»,пропагандисты «темзбита» в серо–голубых костюмах, которые любили трясти гривами и издавать радостные вопли. Рик Баклер, барабанщик «The Jam»,и Рэт Скэбиз из «The Damned»признавали влияние Ринго Старра, тогда как Роуг Бест, который репетировал со своей « Watt Four»в подвале дома на Хэйманс–грин, получил несколько наставлений от своего старшего брата.

Однажды Пит предпринял очередную попытку «выбиться в люди»: вместе со своим «Combo»в обновленном составе он стал регулярно появляться на «битл–конвенциях» – мероприятиях, посвященных «The Beatles»,ежегодно проводимых в различных городах мира. Эти собрания включали в себя выступления гостей, просмотр фильмов, экстравагантные выставки и, конечно же, концерты приглашенных групп, которые еще более откровенно копировали «The Beatles»,чем «The Pleasers»:чего стоили барабанщики с большими носами и неулыбчивые соло–гитаристы, не говоря уже о кличках вроде «Walrus», «Cavern»(Пол Гэрриган был назван «лучшим битловским барабанщиком после Ринго»)и «Abbey Road»; традиция подобных конвенций продолжается и по сей день – в 1990 году одна из них проходила в Adelphi Hotelв Ливерпуле. Свой Beatles Clubпоявился и в Советском Союзе – Алан Уильяме даже заключил контракт с одной из его групп.

После фантастически успешного сезона в Everyman Theatre, «John, Paul, George, Ringo – and Bert» —стилизованный мюзикл о « The Beatles»,написанный Уильямом Расселом, учителем средней школы Dingle Vale,переехал в лондонский театр Lyric.Пожалуй, наиболее трогательным моментом спектакля был эпизод, когда уволенный «Пит Бест» выходил на авансцену и печально напевал « With a Little Help From My Friends».Из числа актеров еще одного мюзикла «Beatlemania»,который также шел в Вест–Энде, была сформирована команда « The Bootleg Beatles».

Поскольку EMI/Capitalвсе еще принадлежали мастер–пленки « The Beatles»,они решили возродить былую битломанию, выпустив в 1976 году двойной альбом «Rock 'n' Roll Music»,включив туда самые энергичные хиты четверки; кроме того, в Штатах на отдельном сингле вышла «Got to Get You into My Life» —и разошлась огромным тиражом. Исходя из коммерческих интересов, компании не только не посоветовались с битлами, но даже не захотели принять их помощь в работе над альбомом; Леннону и Старру оставалось только молча возмущаться по поводу порядка песен, авторских отчислений (они не превышали те, что группа получала до 1967 года) и возмутительного оформления, из–за которого, по словам Ринго, «мы выглядели дешево, хотя дешевками никогда не были».

В качестве «предисловия» к выходу альбома фирма выпустила коллекции «величайших хитов» тех из «The Beatles»,которые вот–вот должны были покинуть группу. Несколько недель спустя «Shaved Fish»Джона Леннона и, за год до выхода « The Best of George Harrison», «Blast from Your Past»Ринго Старра, со смазанной фотографией на обложке, появились почти незамеченными, поскольку из–за задержек на заводе грампластинок и вмешательства Ринго, которого не устраивало расположение номеров по пять на одной стороне, альбомы оказались на прилавках магазинов в Рождество. Этот альбом, последний, вышедший на Apple —вполне предсказуемый и оставлявший впечатление недоделанности, – не представлял особенной ценности для охотника за битловскими раритетами.

Ринго получил больше, чем просто солидные авторские отчисления, когда все двадцать «замечательных пластмассовых кружочков, которые еще никому не удалось переплюнуть»,были переизданы в один день весной 1976 года, спустя почти четверть века после выхода первого из них, «Love Me Do»,и сразу же возглавили чарты. Просмотрев британский Тор 40,один корреспондент Timeзадал риторический вопрос: «Неужели появились достойные преемники «The Beatles»?Ничего подобного, это и есть сами «The Beatles».

Похоже, в течение многих лет достойной альтернативой «The Beatles»были они сами. Не проходило и недели, чтобы какой–нибудь тупица не спросил Ринго, когда же группа собирается воссоединиться. Тут и там появлялись сообщения о его предвари тельном соглашении дать закрытый концерт перед телекамерами за пятьдесят миллионов долларов и о том, что он удивил всех, поехав в Rolling Thunder Tour —вместе с Бобом Диланом и несколькими другими приглашенными артистами – через всю Северную Америку, причем сет–лист турне публиковался только в тех городах, где оно должно было проходить. Ринго, однако, был единственным из битлов, кто вместе с Бобом Диланом и « The Band»выступил в Хьюстоне в качестве хэдлайнера на концерте в пользу Рубина Картера по прозвищу Ураган, посаженного за решетку. В 1985 году среди слушателей, собравшихся на Wembleyна шоу Live Aid,поползли слухи, что концерт будет закрывать некая группа, состоящая из трех бывших битлов и Джулиана Леннона. Ринго как–то высказался по поводу всего этого «воссоединения»:

«Сколько бы мы ни отрицали возможность того, что «The Beatles»снова будут вместе, люди все равно продолжают в это верить. Даже когда в живых останется только один из нас, они скажут, что он скоро воссоединится сам с собой».

Четверо битлов были готовы призвать к ответу Лорна Майклза, продюсера «Saturday Night Live»(нью–йоркской сатирической телепрограммы), заявившего, что он, так и быть, найдет им место в своем шоу при условии, что они заплатят по три тысячи двести долларов взноса, предписанного Союзом музыкантов. Он, конечно же, не возражал, если Джон, Пол и Джордж захотят, чтобы «Ринго заплатил меньше».Этой игривой насмешкой Майклз показал, что абсолютно не осведомлен о том, что синглы Ринго занимали гораздо более высокие позиции в чартах США, чем синглы остальных троих, вплоть до «Goodnight Vienna»,который показал несколько худший результат.

Когда в сентябре 1976 года его обвинили в «неосознанном плагиате» на самом скандальном процессе десятилетия, Джордж совершенно упал духом, в то время как Пол наслаждался восторженными отзывами о своем новом концертном альбоме « Wings over America»,а Ринго обитал где–то на задворках Тор 30журнала Billboardсо своим «A Dose of Rock 'n' Roll»,предвещавшим пришествие «Rotogravure».Когда Болан сообщил ему, что «одна девица спросила его об этом новом артисте по имени Ринго Старр»,Ринго был настолько горд собой, что потребовал переименовать голландский фэнзин Beatles Unlimitedв Starr Unlimited —точнее, тот его номер, до которого Старр снизошел, чтобы дать интервью, «ведь мы уже давно не «The Beatles». И стараемся всячески уйти от разговоров на эту тему».

Самолюбие Ринго незадолго до провала возросло до просто–таки катастрофических размеров, когда его фотографию, сделанную во время визита в Амстердам в марте 1976 года, поместили на титульный лист голландского De Telegraaf.Он всего лишь занимался осмотром достопримечательностей, заявил Ринго самой популярной газете Голландии, но только безразличная пресса могла пройти мимо такой заманчивой перспективы «засветить» бывшего битла. Вскоре после того, как Старр приобрел величественный особняк девятнадцатого века, выяснилось, что ему показывали всю недвижимость, расположенную вдоль каналов. В президентском номере остроконечного отеля Hiltonв его честь устроили вечеринку с полуобнаженными танцовщицами, морем Болса(голландский джин, который он терпеть не мог) и Манке Нелисом, хромым аккордеонистом с соседней straat (голл. «улица».– Прим. пер.) .