Текст книги "Хлеб великанов"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 2

1

Дом Майры назывался Кейри-Лодж. Он находился в восьми милях от Бирмингема.

Каждый раз, когда Вернон подъезжал к Кейри-Лоджу, он ощущал подавленность. Он терпеть не мог этот дом, его солидный комфорт, его толстые ярко-красные ковры, располагающий к праздности холл, старательно подобранные гравюры на спортивную тему в столовой, изобилие безделушек в гостиной. Но так ли уж важны вещи, которые он терпеть не может, по сравнению с тем, что за ними стоит?

Он задал себе вопрос и впервые попытался на него честно ответить. Разве не правда, что ему невыносимо оттого, что матери здесь хорошо? Вспоминая Эбботс-Пьюисентс, он воображал, будто мать, как и он сам, находится тут в изгнании.

Но это было не так! Эбботс-Пьюисентс был для нее словно чужое королевство – супруге короля. Там она чувствовала себя важной персоной и наслаждалась. Это было ново, это волновало – но это не был ее дом.

Как всегда, Майра приветствовала сына с нарочитой пылкостью. Лучше бы она итого не делала. Сейчас ему, как никогда, трудно было ей отвечать. В мечтах он рисовал себе собственную привязанность к матери. Но при встрече с ней эта иллюзия сразу исчезала.

Майра Дейр сильно изменилась со времен Эбботс-Пьюисентса. Она изрядно располнела, прекрасные золотые волосы тронула седина. Изменилось и выражение лица, оно стало мирным и удовлетворенным. В ней проявилось сильное сходство с братом Сидни.

– Хорошо провели время в Лондоне? Я так рада вам. Как замечательно, что мой прекрасный взрослый сын снова со мной, – я всем рассказываю, в каком я восторге. Матери – глупые создания, верно?

Вернон подумал, что верно, и устыдился этой мысли.

Джо сказала:

– Вы отлично выглядите, тетя Майра.

– Я неважно себя чувствую, дорогая. Доктор Грей не очень понимает, что со мной. Я слышала, появился новый врач, доктор Литлворт, он купил практику у доктора Армстронга. Говорят, удивительно умный. Я уверена, что это сердце, а не плохое пищеварение, как говорит доктор Грей.

Майра воодушевилась. Тема собственного здоровья всегда была для нее одной из самых любимых.

– А Мэри ушла – знаешь, горничная? Я совершенно разочаровалась в этой девушке.

Она говорила и говорила. Джо и Вернон слушали ее вполуха. Они были исполнены чувства превосходства. Слава создателю, они принадлежат к другому, просвещенному, поколению, они выше этих надоедливых деталей быта! Перед ними открыт новый, великолепный мир. Они глубоко и остро жалели всем довольное создание, которое сидело перед ними и трещало без умолку.

Джо думала: «Бедная, бедная тетя Майра! Одно слово – женщина. Кошмар! Конечно, дяде Уолтеру она надоедала. Это не ее вина. Дрянное образование, воспитана в вере, что дом – это все. И вот – сравнительно молодая, по крайней мере нестарая, женщина, а все, что она может, – это сидеть и болтать, думать о служанках, суетиться из-за своего здоровья. Если бы она родилась на двадцать лет позже, она могла бы стать свободной, счастливой и независимой».

И несмотря на острую жалость к ничего не подозревающей тетке, Джо отвечала ей ласково и делала вид, что ей интересно.

А Вернон думал: «Неужели мама всегда была такая? В Эбботс-Пьюисентс мне так не казалось. Может, я был слишком мал, чтобы что-то замечать? Скверно, что я критикую ее, когда она так хорошо ко мне относится. Но лучше бы она перестала держать меня за шестилетнего ребенка. Наверное, она ничего не может с собой поделать. Не думаю, что и когда-нибудь женюсь».

Неожиданно он дернулся, подстегнутый внутренней нервозностью.

– Послушай, мама. Я решил учиться музыке в Кембридже.

Вот и сказал!

Майра, прерванная на рассказе о поварихе Армстронгов, тупо возразила:

– Но, дорогой, ты же такой немузыкальный! Ты никогда не понимал музыки.

– Знаю, – отрезал Вернон. – Но люди меняются.

– Что ж, дорогой, я очень рада. В детстве я сама играла очень красивые пьески, но, когда выходишь замуж, такие вещи приходится забросить.

– Я вас понимаю. Но это просто безобразие! – горячо вмешалась Джо. – Я не собираюсь выходить замуж, но если бы вышла, то не бросила бы карьеру. Кстати, тетя Майра, я решила поехать учиться в Лондон, раз я собираюсь чего-то добиться в скульптуре.

– Мистер Брэдфорд…

– К черту мистера Брэдфорда! Простите, тетя Майра, но вы не понимаете. Я должна учиться – упорно учиться. И жить одна. Я могла бы делить жилье с какой-нибудь девушкой…

– Джо, дорогая, не глупи. – Майра засмеялась. – Моя маленькая Джо нужна мне здесь. Ты же знаешь, я всегда смотрела на тебя как на дочь, Джо, дорогая.

Джо передернуло.

– Тетя Майра, я серьезно. В этом вся моя жизнь.

Трагическая нота в ее голосе еще больше развеселила Майру.

– Девушки часто такое говорят. Давай не будем портить ссорой такой счастливый вечер.

– Но вы обдумаете это серьезно?

– Посмотрим, что скажет дядя Сидни.

– Это его не касается! Он мне не дядя. Если придется, я могу взять свои собственные деньги.

– Они не совсем твои, Джо. Твой отец посылает их мне на твое содержание – хотя я охотно взяла бы тебя и без этих денег, – и он уверен, что со мной тебе хорошо и что ты под присмотром.

– Тогда я напишу прямо папе.

Заявила она это храбро, но сердце ее упало. За десять лет она встречалась с отцом дважды, и былая враждебность между ними никуда не делась. Существующее положение, конечно, устраивало майора Уэйта – сбыть дочь с рук за несколько сот фунтов в год. Но своих денег у Джо не было, и она сильно сомневалась, сохранит ли отец ей хоть какое-то содержание, если она уйдет от тети Майры и станет жить самостоятельно.

Вернон буркнул:

– Джо, не будь так дьявольски нетерпелива. Подожди, когда мне исполнится двадцать один.

Это ее слегка приободрило. На Вернона всегда можно положиться.

Майра спросила Вернона про Левиных. Как астма миссис Левин? Правда ли, что они теперь постоянно живут в Лондоне?

– Не сказал бы. Конечно, зимой они в Дирфилдс не ездили, но всю осень провели там. Как прекрасно будет жить с ними бок о бок, когда мы вернемся в Эбботс-Пьюисентс, правда?

Мать вытаращила глаза и несколько суетливо ответила:

– О да! Очень-очень мило. – И почти тут же добавила: – Сегодня к чаю придет дядя Сидни. Он приведет Энид. Кстати, я теперь не делаю позднего ужина. Меня больше устраивает сесть и как следует поесть в шесть часов.

– О! – ошеломленно сказал Вернон.

Ему это совсем не улыбалось – он не любил сочетание чая с омлетом и кексом с изюмом. Почему мать не хочет есть, как другие люди? Наверняка это дядя Сидни и тетя Кэри устраивают такое чаепитие. Провались этот дядя Сидни! Это он во всем виноват.

Вернон одернул себя. В чем виноват? Ответа не было. Но все равно – когда они с матерью вернутся в Эбботс-Пьюисентс, все станет иначе.

2

Вскоре появился дядя Сидни – грубовато-добродушный, сердечный, еще толще, чем раньше. С ним пришла его третья дочь Энид. Две старшие были замужем, две младшие ходили в школу.

Дядя Сидни был переполнен шутками и забавами. Майра смотрела на него с восхищением. Честное слово, таких, как Сидни, поискать надо! При нем все оживает.

Вернон вежливо смеялся, думая про себя, что шутки его тупые и нудные.

Интересно, где ты в своем Кембридже покупаешь табак? Наверняка у хорошенькой табачницы. Ха! Ха! Майра, мальчик покраснел, точно покраснел!

«Старый дурак», – с отвращением подумал Вернон.

– А где вы покупаете табак, дядя Сидни? – Джо отважно выступила на арену борьбы.

– Ха! Ха! – возвестил дядя Сидни. – Неплохо! Ты шустрая девушка, Джо. Мы не скажем тете Кэри, как она нас срезала, а?

Энид хихикнула.

– Ты должна написать своему кузену и школу. Он не прочь получить письмо, а, Вернон?

– Да, – сказал Вернон.

– Ну вот. Что я вам говорил, мисс? Девочка хотела написать, но постеснялась. Она очень часто думает о тебе, Вернон. Но в школу мы об этом сообщать не будем, а, Энид?

После того как закончился обильный, нелепый обед, Сидни заговорил с Верноном о процветании фирмы «Бент».

– Это бум, мой мальчик, это бум.

Он пустился в пространные рассуждения на финансовую тему: прибыль удвоилась, Он расширяет дом и т. д. и т. п.

Такой стиль беседы Вернона устраивал. Нее это его не интересовало, и можно было отвлечься. От него требовались только односложные возгласы одобрения.

Дядя Сидни продолжал развивать волнующую тему славы и могущества «Бента», во веки веков, аминь.

Вернон думал про книгу о музыкальных инструментах, которую он купил утром и начал читать в поезде. Так много предстояло узнать. Гобой. Он чувствовал, что у него возникнут какие-то идеи насчет гобоя. И скрипки – конечно же скрипки. Разговор дяди Сидни создавал приятный басовый аккомпанемент.

Наконец дядя Сидни сказал, что им пора идти. Он выдал еще одну шутку: должен или не должен Вернон поцеловать Энид на прощанье?

Какие же люди идиоты! Слава богу, скоро можно будет уйти в свою комнату!

Майра закрыла за ними дверь со счастливым вздохом.

– Как бы мне хотелось, чтобы твой отец был с нами. Мы провели такой чудный вечер. Он был бы счастлив.

– Как ни смешно, но не был бы. Не помню, чтобы они с дядей Сидни хоть в чем-нибудь сходились.

– Ты был тогда маленький. Они были самыми большими друзьями, и отец всегда был счастлив, когда мне было хорошо. О боже, как мы были счастливы!

Она приложила к глазам платочек. Вернон уставился на нее. Он подумал: «Поразительная преданность». А затем вдруг: «Нет, она в это сама верит».

Майра продолжала свои воспоминания:

– Ты никогда особенно не любил отца, Вернон. Думаю, иногда это его огорчало. Но ты так обожал меня, даже смешно.

Неожиданно Вернон сказал с яростью и странным ощущением, что этим защищает отца:

– Отец был жесток с тобой.

– Вернон, как ты смеешь такое говорить? Отец был лучший в мире человек.

Майра с вызовом смотрела на сына. Он подумал: «Она кажется себе героиней. Странная какая любовь – лелеять свою преданность покойному мужу. О, как я все это ненавижу. Ненавижу».

Он что-то пробормотал, поцеловал ее и пошел спать.

3

Поздно вечером Джо постучалась к нему. Вернон сидел, откинувшись в кресле, рядом на полу лежала книга о музыкальных инструментах.

– Привет, Джо. Господи, какой паршивый вечер!

– Тебя так это раздражает?

– А тебя нет? Все неправильно. Этот осел дядя Сидни с его идиотскими шуточками!

– Хм. – Джо присела на кровать и закурила.

– Разве ты не согласна?

– Да, но только отчасти.

– Поясни, пожалуйста.

– Ну, я хочу сказать – они вполне счастливы.

– Кто?

– Тетя Майра, дядя Сидни, Энид. Им вместе хорошо, они очень довольны друг другом. Это мы с тобой неправильные. Живем здесь столько лет, а так и не стали своими. Вот почему мы должны выбраться отсюда.

Вернон задумчиво кивнул.

– Да, Джо, ты права. Мы должны выбраться отсюда.

Он светло улыбнулся, потому что путь был так ясен: двадцать один год, Эбботс-Пьюисентс, музыка.

Глава 3

1

– Не могли бы вы повторить еще раз, мистер Флеминг?

– Охотно.

Четко, сухо, гладко, одно за другим слова слетали с губ старого нотариуса. Смысл их был безошибочно ясен. Слишком ясен! Не оставалось ни щелочки для сомнений.

Вернон слушал с побелевшим лицом, вцепившись в ручки кресла.

Не может, не может быть! Но разве не то же самое Флеминг говорил много лет назад? Да, но тогда все заслонили собой магические слова «двадцать один год». Двадцать один год – чудо, которое все расставит по местам. А теперь вместо этого:

– Напоминаю вам, что положение заметно улучшилось с тех пор, как умер ваш отец, но не будем делать вид, что мы вышли из затруднений. Закладная…

Конечно, конечно, но почему они никогда не упоминали про закладную? Пожалуй, бессмысленно было говорить о ней девятилетнему мальчику. Не стоит на этом зацикливаться. Голая правда состоит в том, что у него нет средств, чтобы жить в Эбботс-Пьюисентс.

Он подождал, пока Флеминг закончит, и сказал:

– Но если мама…

– О, конечно! Если бы миссис Дейр согласилась… – Он не закончил фразу, помолчал и сказал: – Но если мне будет позволено сказать, каждый раз, когда я имел удовольствие встречаться с миссис Дейр, я видел, что она уже все решила. Полагаю, вы знаете, что два года назад она купила Кейри-Лодж?

Вернон не знал. Он понимал, что это означает. Почему мать не сказала ему? Не хватило смелости? Он всегда считал само собой разумеющимся, что она вернется в Пьюисентс: не потому, что он жаждал ее там видеть, а потому, что это ее дом – вполне естественно.

Пьюисентс не был ее домом. И не мог быть; ее дом Кейри-Лодж.

Можно обратиться к ней. Просить, умолять ради его спасения, ведь он так хочет этого. Нет, тысячу раз нет! Нельзя просить об одолжении человека, которого не любишь. А он на самом деле не любит мать. И едва ли любил хоть когда-нибудь. Странно, печально, даже страшновато, но это так. Может, он не возражал бы против того, чтобы вообще никогда ее не видеть? Не совсем так. Ему хотелось бы знать, что она жива-здорова, что о ней заботятся. Но скучать по ней он не станет, не захочет видеть ее рядом. Потому что странным образом она ему неприятна. Неприятно прикосновение ее рук – она всегда долго держит его в объятиях перед тем, как он ее поцелует и пожелает спокойной ночи. Ей ничего нельзя рассказать – она не понимает. Она всегда была доброй, любящей матерью, а ему она даже не нравится! Большинство людей решило бы, что это ужасно…

Он тихо сказал Флемингу:

– Вы совершенно правы. Я уверен, что мать не захочет уезжать из Кейри-Лоджа.

– У вас есть две возможности, мистер Дейр. Как вы знаете, все эти годы майор Салмон арендовал у вас имение вместе с обстановкой, и он хочет купить…

– Нет! – вырвалось у Вернона, как выстрел из пистолета.

Флеминг улыбнулся.

– Я был уверен, что вы так скажете. Должен признаться, я рад. Дейры жили в Пьюисентс, дайте подумать, лет пятьсот. Тем не менее я бы не выполнил свой долг, если бы не указал вам, что предложенная цена очень хорошая, и если позже вы все-таки решите продать, будет нелегко найти подобного покупателя.

– Вопрос не подлежит обсуждению.

– Очень хорошо. Тогда лучше всего, я думаю, сдать его снова. Майор Салмон определенно решил его покупать, так что нужно будет найти новых жильцов. Смею сказать, с этим трудностей не будет. Вопрос в том, на какое время вы его сдадите? Вновь на длительный срок я бы не советовал. Жизнь – вещь неопределенная. Кто знает, может, пройдет немного лет, и ваше состояние, э… значительно изменится, и вы сможете сами занять имение.

«Так я и сделаю, но не потому, о чем ты думаешь, дурья башка, – подумал Вернон. – Потому что я сделаю себе имя в музыке, а не потому, что мать умрет. Я надеюсь, что она доживет до девяноста лет».

Он обменялся еще несколькими словами с мистером Флемингом, затем поднялся.

– Боюсь, что это был для вас шок, – сказал старый нотариус, пожимая ему руку.

– Да, немного. Я настроил себе воздушных замков.

– Я полагаю, день рождения вы будете справлять у матери?

– Да.

– Вы могли бы обсудить вопрос с мистером Бентом, вашим дядей. Очень деловой человек. Кажется, у него есть дочь примерно вашего возраста?

– Да, Энид. Две старшие замужем, две младшие в школе. Энид на год моложе меня.

– Ах вот как! Очень приятно иметь кузину своих лет. Думаю, вы будете часто с ней видеться.

– О, вряд ли, – уклонился Вернон.

Почему это он должен будет часто с ней видеться? Она скучная. Но Флеминг этого, конечно, не знает. Смешной чудак. Зачем было делать такое хитрое, понимающее выражение лица?

2

– Значит, мама, папино наследство мне, похоже, не светит!

– О! Ну ладно, дорогой, не стоит волноваться. Все уладится. Тебе надо хорошенько поговорить с дядей Сидни.

Глупость какая! Что хорошего принесет ему разговор с дядей Сидни?

По счастью, к этой теме они не возвращались. Величайшим сюрпризом для него оказалась новость, что Джо было позволено идти своим путем. Она уже была в Лондоне – правда, со свирепым стражем, с компаньонкой, – но она получила право самой выбирать себе дорогу.

Мать шепотом вела загадочные переговоры с подругами. «Да… они просто неразлучны… Я думаю, так будет разумнее… было бы жаль…» А та, которую Вернон называл «главной сплетницей», говорила что-то вроде: «Двоюродная сестра… неразумно…», и мать в полный голос отвечала: «О, я думаю, не во всех случаях».

– Кто там двоюродная сестра? – позже спросил Вернон. – О чем вообще эти загадочные речи?

– Загадочные, дорогой? Не знаю, о чем ты.

– Как только я вошел, вы замолчали. Интересно, что за секреты?

– О, ничего интересного! Ты этих людей не знаешь.

Вид, однако, у нее был смущенный.

Но Вернон был нелюбопытен. Он не стал расспрашивать.

Он страшно скучал без Джо. Без нее в Кейри-Лодже стало невыносимо. К тому же он теперь слишком часто виделся с Энид. Она приходила навестить тетю Майру, и всегда оказывалось так, что Вернон непременно должен сопровождать ее на новый каток кататься на роликах, или на смертельно скучную вечеринку, или еще куда-нибудь.

Майра сказала Вернону, что хорошо бы пригласить Энид в Кембридж на Майскую неделю [14]14
  Майская неделя – состязания по гребле между колледжами Кембриджского университета; проводились в мае и продолжались одну неделю.


[Закрыть]. Она так настаивала, что Вернон сдался. В конце концов, какая разница. Джо будет с Себастьяном, так что ему все равно. Танцы – гадость, как и все, что связано с музыкой.

В вечер перед отъездом дядя Сидни пришел в Кейри-Лодж, и Майра впихнула Вернона к нему в кабинет со словами:

– Дядя Сидни пришел немного поговорить с тобой, Вернон.

Минуту-другую мистер Бент мялся и мямлил, а потом вдруг перешел сразу к сути дела. Вернон никогда его особенно не жаловал, но на этот раз Сидни отставил в сторону свои шутливые манеры.

– Приступаю сразу к тому, что я хотел сказать, мой мальчик. Только не перебивай меня, пока я не закончу. Хорошо?

– Да, дядя Сидни.

– Коротко дело вот в чем. Я хочу, чтобы ты поступил в «Бент». Вспомни, что я сказал – не перебивать! Я знаю, что ты об этом и не помышлял, и догадываюсь, что идея не кажется тебе удачной. Я человек прямой и смотрю фактам в лицо. Если бы у тебя был приличный доход и ты мог бы жить в Эбботс-Пьюисентс как джентльмен, такой вопрос бы не возникал. Это я признаю. Ты из той же породы людей, что и твой отец. Но в тебе течет и кровь Бентов, мой мальчик, а это не шутка.

У меня нет сына. Я хотел бы – если ты захочешь – смотреть на тебя как на сына. Девочки у меня обеспечены, и прекрасно обеспечены. Заметь, тебе не придется надрываться, я многого не требую. Я не меньше тебя понимаю, что для тебя означает это место. Ты парень молодой. Вступишь в бизнес, когда закончишь Кембридж, – заметь, начнешь с самого низу. Сначала зарплата будет средней, потом пойдет вверх. Захочешь уволиться к сорока годам – пожалуйста. К тому времени ты будешь богатым человеком и сможешь распоряжаться своим имением так, как оно того заслуживает.

Надеюсь, ты женишься молодым – отличная штука жениться молодым! Твой старший сын унаследует имение, а младшие сыновья вступят в первоклассный бизнес, где смогут показать, из какого теста они сделаны. Я горжусь фирмой «Бент», как ты – Эбботс-Пьюисентс, вот почему я понимаю а тебя. Я не хочу, чтобы тебе пришлось его продавать. Чтобы твой род лишился его после стольких столетий – это позор. Ну вот, таково мое предложение.

– Дядя Сидни, вы очень добры…

Дядя выбросил вперед прямую руку.

– Давай на этом остановимся, если не возражаешь. Сейчас мне ответ не нужен. Я его не приму. Когда вернешься из Кембриджа – вот тогда.

Он встал.

– Очень любезно, что ты пригласил Энид на Майскую неделю. Она в таком восторге! Если бы ты знал, что эта девушка о тебе думает, ты бы задрал нос. А, девушки есть девушки!

Он хохотнул и захлопнул за собой дверь.

Вернон, нахмурившись, остался стоять в холле. Дядя Сидни поступает очень порядочно – исключительно порядочно.

Только он не собирается принимать его предложение. Никакие в мире деньги не оторвут его от музыки.

А Эбботс-Пьюисентс все равно получит, пока не знает как, но получит.

3

Майская неделя!

Вернон и Энид в Кембридже. Вернон выступает также в качестве сопровождающего ее сестры Этель. Так что Бенты окружают его чуть ли не со всех сторон.

Джо сразу же взорвалась:

– Какого черта ты пригласил Энид?

– О, мама так приставала; да ладно, какое это имеет значение.

Для Вернона имело значение только одно. Джо поговорила об этом с Себастьяном с глазу на глаз.

– Неужели у Вернона это настоящее – насчет музыки? Получится ли у него что-нибудь? Или это безумие скоро пройдет?

Но Себастьян был неожиданно серьезен.

– Знаешь, это необычайно интересно, – сказал он. – Насколько я понимаю, то, что собирается сделать Вернон, будет революцией. Сейчас он, так сказать, овладевает основами и овладевает с необычайной быстротой. Это признает старик Кодингтон, холя и фыркает насчет идей Вернона, а также и насчет их осуществимости. Заинтересовался старик Джеффри, математик Он говорит, что верноновские музыкальные идеи – это четвертое измерение.

Я не знаю, пробьется Вернон или его сочтут безобидным сумасшедшим. Грань очень тонка. Джеффри в восторге, но не обольщается. Он вполне справедливо указывает, что открыть нечто новое и протолкнуть его в мир – задача неблагодарная, и не исключено, что открытия Вернона будут признаны через двести лет. Старый чудак. Сидит и строит воображаемые кривые в пространстве.

Но я его понимаю. Вернон не создает новое, он открывает уже существующее. Как ученый. Джеффри говорит, что ему понятна нелюбовь Вернона к музыке в детстве: для его уха незавершенная музыка – то же, что недорисованная картина. Получается искаженная перспектива. Для Вернона она звучит также, как для нас – примитивная музыка дикарей. Нестерпимый диссонанс.

Джеффри полон странных идей. Заговори с ним про кубы, квадраты, другие геометрические фигуры и скорость света – и он прямо с ума сходит. Он переписывается с одним немецким парнем по имени Эйнштейн. Самое поразительное: он ни чуточки не музыкален, но видит – или говорит, что видит, – все, чего добивается Вернон.

Джо погрузилась в глубокое раздумье.

– Ну что ж, – сказала она наконец, – я не поняла ни слова, но, похоже, Вернон может добиться успеха во всем этом.

Себастьян был сдержан.

– Я этого не говорил. Возможно, Вернон – гений, тогда совсем другое дело. Гениев обычно не признают. А может быть, он слегка помешался. Когда он говорит о музыке, то временами кажется сумасшедшим. Но у меня такое чувство, что он прав, что, как ни странно, он знает, что говорит.

– Ты слышал о предложении дяди Сидни?

– Да. Вернон легкомысленно отвергает его, а это хорошее дело.

– Ты хочешь, чтобы он его принял? – ощетинилась Джо.

Себастьян остался раздражающе спокойным.

– Не знаю. Надо подумать. У Вернона могут быть замечательные теории музыки, но еще не факт, что ему удастся осуществить их на практике.

– Ты выводишь меня из себя. – Джо отвернулась.

В последнее время Себастьян ее раздражал – слишком уж он холоден и расчетлив. Если у него и был энтузиазм, он его тщательно скрывал. Для Джо энтузиазм сейчас был самой необходимой вещью в мире. Неравнодушная к проигравшим, к меньшинству, она была пылким защитником слабых и угнетенных. А Себастьяна интересовал только успех! Она винила его в том, что он ко всему подходит с денежной меркой. Время, которое они проводили вместе, уходило на беспрерывные перебранки и борьбу.

Вернон тоже отдалился от нее. Музыка была единственным, о чем он хотел говорить, причем о тех ее сторонах, которые Джо были совершенно незнакомы. Его занимали инструменты – пределы их возможностей, сила звука, – однако скрипка, на которой Джо умела играть, интересовала его меньше всего. Джо была не подготовлена к разговору о кларнетах, гобоях, фаготах. А для Вернона, казалось, нет в жизни ничего важнее, чем сдружиться с музыкантами, играющими на этих инструментах, чтобы хоть сколько-нибудь дополнить теоретические знания практикой.

– У тебя нет знакомого фаготиста?

Джо ответила, что нет.

Вернон сказал, что она бы тоже могла быть ему полезной и подыскать себе приятелей-музыкантов.

– Даже английский рожок подойдет, – снисходительно сказал он.

Он провел пальцем по ободку полоскательной чашки. Джо передернулась и заткнула уши. Звук усилился. Вернон мечтательно улыбался, с наслаждением прислушиваясь.

Себастьян отобрал у него чашку, и Вернон стал слоняться по комнате и на пробу позванивать в разные бокалы. Одобрительно сказал:

– В этой комнате полно стекла.

– Тебя бы на корабль – склянки отбивать, – сказала Джо.

– Может, удовлетворишься колокольчиками и треугольником? Добавь еще небольшой гонг, – сказал Себастьян.

– Нет, – сказал Вернон. – Мне нужно стекло. Соединим венецианское и ватерфордское… Я рад, что у тебя такие прекрасные вещи, Себастьян, но нет ли у тебя простых стаканов, чтобы их можно было разбить? Вдребезги. Замечательная штука – Стекло!

– Симфония бокалов, – фыркнула Джо.

– Почему бы и нет? Человек дернул туго натянутую жилу и услышал жалобный звук; другой подул в тростинку, и ему это понравилось. Интересно, когда впервые придумали делать вещи из меди и металла? В каких-нибудь книгах это есть.

– Колумб и яйцо [15]15
  Устойчивое выражение, означающее легкость решения какой-либо задачи. Намек на легенду о Колумбе, который сумел на спор поставить на стол яйцо, тайком надбив его.


[Закрыть]. Ты и Севастьяновы бокалы. Почему не грифель и не грифельная доска?

– Ну, если найдешь…

– До чего забавно! – хихикнула Энид.

На этом разговор прекратился – по крайней мере, на время.

Вернону не мешало ее присутствие. Он; был слишком захвачен своими идеями, чтобы замечать остальное. Энид и Этель могут смеяться сколько угодно.

Но его тревожила утрата гармонии с Джо и Себастьяном. Они трое всегда были заодно.

– Не вяжется с обликом Джо эта выдумка – «жить своей собственной жизнью», – сказал Вернон другу. – Она все время шипит, как рассерженная кошка. Не понимаю, почему мама согласилась. Полгода назад она и слышать об этом не хотела. Почему она передумала, как по-твоему?

Длинное желтое лицо Себастьяна смяла улыбка.

– Догадываюсь.

– Почему?

– Не скажу. Во-первых, я могу ошибаться, а во-вторых, терпеть не могу вмешиваться в естественный ход событий.

– Извращенный русский ум, – сказал 1 Вернон.

– Вполне возможно.

Вернон не настаивал. Не говорит – и не надо.

День шел за днем. Они танцевали, обедали, катались по окрестностям, сидели, курили и разговаривали в комнате Вернона, опять танцевали. Не спать ночь было делом чести. В пять утра они пошли на речку.

У Вернона устала правая рука. На нем повисла Энид, а она была тяжеловата. Ну да ладно. Дядя Сидни доволен, а он неплохой парень. Чертовски здорово с его стороны сделать такое предложение. Жаль, что он, Вернон, очень мало Бент, гораздо больше Дейр.

В памяти что-то заворошилось; кто-то говорит ему: «К Дейрам не приходит ни счастье, ни успех. И никто от них не ждет ничего хорошего». Кто это сказал? Голос был женский, дело было в саду, еще вился дымок от сигареты…

Прозвучал голос Себастьяна:

– Он засыпает. Проснись, зануда! Швырни в него конфеткой, Энид.

Конфета пролетела возле головы. Голос Энид со смешком сказал:

– Никогда не попадаю в цель.

Она опять хихикнула, словно это было очень смешно.

«Надоедливая девица, вечно хихикает. К тому же у нее зубы торчат».

Вернон повернулся на бок. Обычно довольно равнодушный к красотам природы, в это утро он был потрясен красотой мира. Бледный блеск реки, на берегах тут и там цветущие деревья.

Лодка медленно плыла вниз по течению… странный молчаливый завороженный мир. Это потому, что нет людей. Если хорошенько подумать, именно вторжение людей портит мир. Они сразу начинают болтать, хихикать, спрашивать, о чем ты думаешь, когда ты хочешь только одного – чтобы тебя оставили в покое.

Это чувство он помнил с детства. Хоть бы оставили его в покое! Он улыбнулся, вспомнив, какие смешные игры он себе выдумывал. Мистер Грин! Он отлично помнил мистера Грина. Были еще три приятеля – как же их звали?

Забавный детский мир, мир драконов и принцесс, и с ними смешивается странно конкретная реальность. Кто-то рассказывал ему про оборванного принца в зеленой шляпе и сидящую в башне принцессу с такими золотыми волосами, что их было видно в четырех королевствах.

Он приподнял голову и посмотрел на берег. В стороне под группой деревьев была привязана плоскодонка, там было четыре человека. Но Вернон видел только одну девушку.

В вечернем розовом платье, она стояла под деревом, усыпанным розовыми цветами; у нее были золотые волосы.

Он смотрел и смотрел.

– Вернон. – Джо толкнула его в бок. – Ты не спишь, потому что глаза открыты. К тебе обращаются уже четвертый раз.

– Извини. Я гляжу на этот экспонат под деревом. Правда, хорошенькая?

Он постарался сказать это небрежно, как бы между прочим. Но внутренний голос бушевал: «Хорошенькая? Да она очаровательна! Самая очаровательная в мире девушка! Я собираюсь с ней познакомиться. Я познакомлюсь с ней. Я женюсь на ней…»

Джо приподнялась на локтях, вгляделась и воскликнула:

– Постойте! Кажется… Нет, я уверена – это Нелл Верикер!

4

Немыслимо! Не может быть! Нелл Верикер? Кожа да кости, бледная, с розовым носиком, в дурацких накрахмаленных платьях? Нет, не может быть. Ну и шутки устраивает время! Раз так, ни в чем нельзя быть уверенным. Та, прежняя, Нелл и эта Нелл – два совершенно различных человека.

Все было как во сне.

Джо сказала:

– Если это Нелл, надо подойти к ней, поздороваться.

И пошли приветствия, восклицания, удивление.

– Ну конечно, Джо Уэйт! И Вернон! Сколько лет, сколько зим!

У нее был очень нежный голос. Глаза улыбались чуть застенчиво. Очаровательна. Очаровательна! Еще очаровательней, чем он думал. Онемевший дурак, почему он ничего не скажет? Что-нибудь остренькое, с блеском. Какие у нее голубые глаза, длинные, золотисто-коричневые ресницы. Она – как цветущая ветка над ее головой: нетронутая, весенняя.

Вернона охватило уныние. Она ни за что не пойдет за него замуж. Разве это возможно? Нескладный немой дылда. Она к нему обращается. Господи! Он должен расслышать, что она говорит, и умно ответить.

– Мы уехали вскоре после вас. Папа потерял работу.

До него долетело эхо давних пересудов: «Верикера выгнали. Он безнадежно некомпетентен. Этого следовало ожидать».

Ее голос слился, хотелось слушать его, не вникая в слова.

– Мы теперь живем в Лондоне. Папа умер пять лет назад.

Чувствуя себя идиотом, он сказал:

– О, мне очень жаль, я ужасно сожалею.

– Я дам тебе наш адрес, ты должен нас навестить.

Он ляпнул про надежду встретиться вечером. Куда она ходит на танцы? Она ответила; там нет ничего хорошего. Слава богу, на следующий вечер! Они тоже придут. Он торопливо заговорил:

– Слушай, оставь мне один-другой танец. Ты должна, мы столько лет не виделись.

– О, разве можно? – Она колебалась.

– Предоставь это мне. Я как-нибудь устрою.

Все закончилось слишком скоро. Они попрощались и поплыли обратно, вверх по течению.

Джо сказала будничным тоном:

– Вот чудеса! Кто бы мог подумать, что Нелл Верикер станет такой красоткой! Интересно, осталась ли она такой же ослицей, как раньше?