Текст книги "Хлеб великанов"
Автор книги: Агата Кристи
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Почему она пришла? Она сама не знала. Она боялась Джейн и не доверяла ей – может, именно поэтому. Джейн ее враг. Но она боялась, что враг мудрее ее. Нелл признавала, что Джейн умная женщина – возможно, дурная, даже скорее всего, – но все же у нее есть чему поучиться.
Она начала довольно грубо, напролом. Как Джейн считает: будет ли музыка Вернона иметь успех – быстрый успех? Она тщетно старалась сдержать дрожь в голосе.
Она ощущала на себе взгляд холодных зеленых глаз Джейн.
– Трудно приходится?
– Да…
Из нее так и посыпалось: необходимость изворачиваться, молчаливое, но сильное давление матери, слегка завуалированное упоминание, что есть некто, имя не называлось, который все понимает, он добрый, и он богатый.
Как легко говорить это женщине, даже Джейн, которая ничего не знает. Женщины понимают – они не фыркают и не говорят, что все это неважно.
Когда она кончила, Джейн сказала:
– Да, вам нелегко. Когда вы впервые встретили Вернона, вы понятия не имели обо всех этих делах насчет музыки, так ведь?
– Так. – Нелл начал раздражать ее тон. – О! Вы, конечно, считаете, что все должно быть подчинено его музыке, что он гений, что я должна с радостью отдать себя в жертву.
– Нет, ничего подобного я не думаю. Я не знаю, что такое гений или творчество. Просто некоторые рождаются с чувством, что они значат больше других. Невозможно сказать, кто прав. Для вас лучше всего было бы уговорить Вернона бросить музыку, продать имение и жить с вами на проценты. Но я знаю, что у вас нет ни малейшего шанса заставить Вернона бросить музыку. Гений, а может, искусство, назовите как хотите, сильнее вас. Вы будете как король Канут [20]20
Король Канут (Кнут Великий) (995–1035) – король Англии, Норвегии и Дании, с именем которого связана легенда, рассказанная Ч. Диккенсом в «Истории Англии для юных». Устав от льстивых речей придворных, превозносивших всемогущество короля, Канут приказал поставить трон на берегу моря и, обращаясь к прибою, повелел ему откатиться назад. Однако волны его, естественно, не послушались, продемонстрировав придворным ничтожество власти земного владыки по сравнению с властью Творца, повелевающего миром.
[Закрыть]на берегу моря. Вы не можете отвернуть Вернона от музыки.
– Что же мне делать? – беспомощно сказала Нелл.
– Ну, вы можете выйти замуж за того, другого, мужчину, о котором говорили, и быть с ним разумно счастливы, или же вы можете выйти за Вернона и быть несчастной с отдельными периодами блаженства.
– А вы бы что выбрали? – прошептала Нелл.
– О, я бы вышла за Вернона и была несчастна, но некоторым нравится получать удовольствие с горем пополам.
Нелл встала. В дверях она обернулась – Джейн не пошевелилась. Она полулежала, откинувшись к стене, и курила, полузакрыв глаза. Она была похожа одновременно на кошку и на китайского идола. Нелл охватила волна ярости.
– Я вас ненавижу! – вскричала она. – Вы отняли у меня Вернона! Да, вы! Вы плохая… вы – злая! Я знаю, я чувствую. Вы дурная женщина.
– Ревнуете, – спокойно сказала Джейн.
– Значит, признаете, что есть за что? Это не Вернон вас любит – он не любит и никогда не будет вас любить. Это вы хотите захватить его.
Наступила напряженная тишина. Потом Джейн, не меняя позы, засмеялась. Нелл выбежала прочь из ее квартиры, не сознавая, что делает.
4
Себастьян часто бывал у Джейн. Обычно он заходил после обеда, предварительно позвонив. Оба находили странное удовольствие в обществе друг друга. Джейн поверяла Себастьяну, как она сражается с ролью Сольвейг: трудная музыка, трудно угодить Радмогеру, еще труднее – себе. Себастьян делился с Джейн своими честолюбивыми мечтами, ближайшими планами, смутными идеалами будущего.
Как-то вечером, когда они, наговорившись, замолчали, он сказал:
– Легче всего мне бывает разговаривать с тобой, почему – не знаю.
– Ну, в некотором роде мы с тобой одной породы, верно?
– Разве?
– Я так думаю. Не внешне, а по существу. Оба любим правду. Оба принимаем вещи такими, как они есть.
– А другие нет?
– Конечно нет. Нелл Верикер, например. Она все видит так, как ей показали, или так, как хочет видеть.
– Раба условностей?
– Да, но есть и другая крайность. Джо, например, гордится тем, что не считается с условностями, а это приводит к узости и предубежденности.
– Да, ей лишь бы быть «против» – не важно, против чего именно. Она такая. Ей нужен бунт. Она никогда не пытается как следует разобраться и оценить по достоинству предмет, против которого бунтует. Вот почему мое дело безнадежно. Я преуспеваю, а она обожает неудачников. Я богат – значит, от брака она ничего не потеряет, а выиграет. Даже то, что я еврей, в наше время не так уж плохо.
– Даже модно, – засмеялась Джейн.
– И все равно, Джейн, у меня такое чувство, что я ей нравлюсь.
– Вполне возможно. У нее неподходящий для тебя возраст, Себастьян. На твоей вечеринке тот швед сказал удивительно верно, что разделенность во времени страшнее разделенности в пространстве. Если кого-то не устраивает твой возраст, это безнадежно. Может быть, вы созданы друг для друга, но родились в разное время. Звучит нелепо? Если бы ей было тридцать пять, она бы тебя любила до безумия – такого, как ты есть. Любить тебя суждено женщинам, а не девочкам.
Себастьян смотрел на камин. Был холодный февральский день, и на углях были сложены дрова – Джейн не признавала газовые камины.
– Джейн, ты не задумывалась, почему мы с тобой так и не влюбились друг в друга? Платоническая дружба – большая редкость. Ты очень привлекательна. В тебе есть нечто от сирены – оно проявляется бессознательно, но оно есть.
– В нормальных условиях могли бы.
– А разве мы не в нормальных условиях? О, минутку! Я понял. Ты хочешь сказать, что эта роль уже занята.
– Да. Если бы ты не любил Джо…
– И если бы ты… – Он замер.
– Ну? – сказала Джейн. – Ты знаешь, не так ли?
– Да, пожалуй. Хочешь об этом поговорить?
– Ни в малейшей степени. Какой смысл?
– Джейн, ты согласна с теми, кто считает, что, если чего-то сильно захотеть, оно придет?
Джейн призадумалась.
– Нет, вряд ли. Случается столько всего, ждешь ты его или не ждешь. Если тебе что-то предлагают, хочешь не хочешь, приходится решать, брать или не брать. Это судьба. Ну, а приняв решение, иди и не оглядывайся.
– Чую дух греческой трагедии. Электра у тебя в крови. – Он взял со стола книгу. – «Пер Гюнт»? Вижу, ты врастаешь в Сольвейг.
– Да, опера скорее про нее, чем про Пера. Знаешь, Сольвейг – девушка удивительного обаяния: такая бесстрастная, такая спокойная – и в то же время убеждена, что ее любовь к Перу – единственное, что есть в небесах и на земле. Она знает, что нужна ему, хотя он ей этого никогда не говорил. Она отвергнута и покинута, но ухитряется его дезертирство сделать решающим доказательством его любви. Музыка Радмогера потрясающая. «Благословен будь тот, кто сделал мою жизнь благословенной!» Показать, что любовь мужчины может превратить женщину в этакую бесстрастную монашку – трудно, но прекрасно.
– Радмогер тобой доволен?
– Временами. Вчера он послал меня к черту и тряс так, что зубы стучали. Он был прав, я пела неверно, мелодраматично. Сольвейг должна быть мягкой, нежной и ужасно сильной, как Радмогер и говорил в первый день. Снег, ровный снег, с пробегающими по нему чистыми узорами.
Она перевела разговор на оперу Вернона.
– Она уже закончена. Я хочу, чтобы он показал ее Радмогеру.
– А он?
– Думаю, хочет. Ты ее видел?
– Только в отрывках.
– Что ты о ней думаешь?
– Сначала ты, Джейн. В том, что касается музыки, ты разбираешься не хуже моего.
– Опера довольно сырая. Перегружена. Он пока не научился управляться с материалом, но материала – прорва. Ты согласен?
Себастьян кивнул.
– Полностью. Я больше прежнего уверен, что Вернон сделает революцию в музыке. Но сейчас скверные времена. Ему придется столкнуться с тем фактом, что все им написанное – это, как говорится, не коммерческое предприятие.
– Ты хочешь сказать, ее никто не захочет ставить?
– Вот именно.
– Ты мог бы поставить.
– По дружбе, хочешь сказать?
– Вот именно.
Себастьян встал и стал расхаживать по комнате.
– На мой взгляд, это неэтично, – сказал он наконец.
– А кроме того, ты не хочешь терять деньги.
– Правильно.
– Но ведь ты можешь позволить себе лишиться какой-то суммы так, что этого и не заметишь?
– Я всегда замечаю потерю денег. Это… задевает мою гордость, что ли.
Джейн кивнула.
– Понятно. Но, Себастьян, я не думаю, что тебе придется терять.
– Моя дорогая Джейн…
– Не спорь со мной, пока не знаешь, о чем спор. Ты поставишь нечто такое, что называется «для высоколобых», в маленьком театре Холборна, понимаешь? Этим летом, скажем, в начале июля, в течение, ну, двух недель будет идти «Принцесса в башне». Ставь ее не как оперу, а как музыкальный спектакль – только Вернону этого не говори; ну, ты же не дурак, не скажешь. Диковинные декорации, таинственные световые эффекты – я знаю, ты помешан на свете. Имей на прицеле русский балет, он должен задавать тон. Певцы не только хорошие, но и красивые. А теперь, отбросив скромность, скажу вот что: я создам тебе успех.
– Ты – в роли принцессы?
– Нет, дитя мое, в роли кукольной мастерицы. Персонаж роковой, фатальный, он захватывает и привлекает. Партия кукольницы – лучшая в музыке Вернона. Себастьян, ты же всегда говорил, что я актриса. В этом сезоне меня собираются взять в Ковент-Гарден, потому что я умею играть. Я произведу фурор. Я знаю, что умею играть, и со мной эта опера наберет много очков. Я могу… я могу править людьми, заставлять их чувствовать. Вернонову оперу надо подправить с точки зрения драматургии. Предоставь это мне. В отношении музыки предложения подаете вы с Радмогером – если Вернон их примет. С музыкантами чертовски трудно поладить. Мы с тобой это знаем. Но это можно сделать, Себастьян.
Она подалась к нему с оживленным, разгоревшимся лицом. Лицо Себастьяна стало еще более бесстрастным, как всегда бывало, когда он напряженно думал. Он оценивающе посмотрел на Джейн, стараясь отвлечься от личного отношения к ней. Он верил в ее внутреннюю силу, магнетизм, в умение создавать эмоциональное поле в лучах рампы.
– Я обдумаю твою идею. В ней что-то есть.
Джейн вдруг засмеялась.
– Я обойдусь тебе очень дешево, Себастьян, – сказала она.
– Надеюсь, – мрачным голосом сказал он. – Надо же как-то умиротворить мои еврейские инстинкты. Ты меня опутала – не думай, что я этого не понимаю!
Глава 3
1
«Принцесса в башне» была закончена. У Вернона наступила мучительная реакция: вещь казалась ему безнадежно скверной. Лучше выбросить ее в огонь.
В это время ласка и ободрение Нелл были для него манной небесной. Она инстинктивно чувствовала, какие слова нужно говорить.
В течение зимы он редко виделся с Джейн. Какое-то время она была на гастролях с Английской оперной труппой. Когда она выступала в Бирмингеме в «Электре», он пошел посмотреть и был потрясен и музыкой, и исполнением Джейн. Безжалостная воля, решительное: «Молчи и продолжай плясать!» Он сознавал, что голос ее слабоват для этой партии, но почему-то это казалось не важным. Она была сама Электра – фанатичный, свирепый дух безжалостной судьбы.
Несколько дней он прожил у матери, и это оказалось непросто. Он навестил дядю Сидни – тот принял его холодно. Энид была помолвлена с нотариусом, и это дядюшке не очень нравилось.
На Пасху Нелл с матерью уезжали. Только они вернулись, Вернон позвонил и сказал, что должен немедленно с ней увидеться. Он пришел бледный, с горящими глазами.
– Нелл, что я слышу?! Говорят, ты собираешься замуж за Джорджа Четвинда?
– Кто это сказал?
– Все. Говорят, ты с ним всюду появляешься.
Нелл смотрела испуганно и жалобно.
– Жаль, что ты этому поверил. Вернон, не смотри так… обличительно. Он действительно делал мне предложение, даже два раза.
– Этот старикан?
– О! Вернон, не смеши меня. Ему сорок два года.
– Вдвое старше тебя. Я думал, что он нацелился жениться на твоей матери.
Нелл невольно рассмеялась.
– О, дорогой! Хорошо бы. Мама все еще ужасно красива.
– Но я так и думал тогда, в Рейнло. И не предполагал, и помыслить не мог, что он добивался тебя! Неужели это уже тогда началось?
– О да. Потому мама так и рассердилась, когда мы с тобой ушли вдвоем.
– Я и подумать не мог! Могла бы мне сказать.
– Сказать что? Тогда нечего было рассказывать.
– Конечно, конечно. Какой я дурак Но я знаю, что он ужасно богат. О, Нелл, дорогая, как это чудовищно, что я усомнился в тебе хоть на миг! Как будто тебя хоть когда-нибудь интересовало богатство.
Нелл раздраженно сказала:
– Богатство, богатство. Больше ты ничего не видишь. А он еще и очень добрый и милый человек.
– О, не сомневаюсь.
– Да, так оно и есть!
– Дорогая, он очень мил, пока хочет привлечь тебя, но станет бесчувственным и жестоким, после того как ты дважды отказала ему.
Нелл не ответила. Она смотрела на него как-то непонятно – в ее глазах была и жалоба, и вопрос, и вызов; она смотрела как будто издалека, из другого мира.
Он почувствовал себя виноватым.
– Мне стыдно за себя, Нелл. Но ты так прелестна, каждый захочет такую жену!
Ее прорвало – она разрыдалась. Он вытаращил глаза. Сквозь плач она твердила:
– Я не знаю, как мне быть. Я не знаю, как мне быть. Если бы можно было с тобой поговорить.
– Но ты можешь поговорить, дорогая. Я слушаю.
– Нет, нет, нет. С тобой невозможно говорить. Ты не понимаешь. Все впустую.
Она плакала. Он целовал ее, гладил, изливал всю свою любовь…
Когда он ушел, в комнату вошла мать с письмом в руке. Она сделала вид, что не замечает заплаканного лица Нелл.
– Джордж Четвинд отплывает в Америку тринадцатого мая, – сказала она.
– Мне все равно, когда он отплывает, – с вызовом сказала Нелл.
Миссис Верикер не ответила.
В эту ночь Нелл дольше обычного стояла на коленях возле своей узкой белой кровати.
– Господи, помоги мне выйти замуж за Вернона. Я так этого хочу. Я так его люблю. Пожалуйста, сделай так, чтобы мы поженились. Пусть что-нибудь произойдет… Пожалуйста, Господи…
2
В конце апреля Эбботс-Пьюисентс наконец был сдан в аренду. Вернон пришел к Нелл в некотором возбуждении.
– Нелл, теперь ты выйдешь за меня замуж? Это можно быстро устроить. Цена предложена очень низкая, но я вынужден ее принять. Надо платить налог на недвижимость. Мне все время приходилось занимать, а теперь надо возвращать долги. Год-два нам придется туго, а потом станет не так уж плохо.
Он разговорился, пустился в финансовые детали:
– Нелл, я все продумал. Правда. Нам с тобой хватит крошечной квартирки и одной служанки, и еще немного останется побаловаться. О Нелл! Ты же согласна жить со мной в бедности? Как-то ты сказала, что я не знаю, что такое быть бедным, но теперь ты так не можешь сказать. После переезда в Лондон я жил на ничтожную сумму и ничуть об этом не жалел.
Да, Нелл знала. Это было ей в некотором роде упреком. И все же она чувствовала, что это не одно и то же. Для женщины все иначе. Быть веселой, красивой, вызывать восхищение – все это мужчинам не понять. У них нет этой вечной проблемы нарядов – никто их не осудит, если они ходят обтрепанные. Но как объяснить это Вернону? Невозможно. Джордж Четвинд – другое дело. Он понимает.
– Нелл!
Он обнимал ее одной рукой, и она сидела, не зная, на что решиться. Перед глазами встала Амелия… душный маленький домик, орущие дети… Джордж Четвинд со своей машиной… тесная квартирка, грязная неумеха-служанка… танцы… наряды… долги портнихам… рента за лондонский дом не плачена… а вот она сама в Аскоте, смеется, болтает, на ней чудесное платье… и вдруг снова вспомнилось: Рейнло, они с Верноном стоят на мосту над водой…
Почти тем же голосом, что и тогда, она сказала:
– Я не знаю. О Вернон, я не знаю.
– О! Нелл, дорогая, соглашайся!
Она высвободилась и встала.
– Пожалуйста, Вернон, я должна подумать. Я не могу, когда ты со мной.
В этот вечер она написала ему письмо.
Дорогой, дорогой Вернон!
Давай подождем еще шесть месяцев. Я не хочу сейчас выходить замуж. За это время что-то произойдет с твоей оперой. Ты думаешь, я боюсь быть бедной, но это не совсем так. Вернон, я видела людей, которые любили друг друга, а теперь не любят, из-за семейных дрязг и нужды. Если мы подождем и потерпим, все будет хорошо.
О Вернон, я знаю, так и будет; все будет чудесно. Надо только подождать и потерпеть.
Вернон разозлился. Он не показал Джейн письмо, но разразился речью, из которой все стало ясно. Она в своей обескураживающей манере сказала:
– Ты считаешь, что ты сам по себе достаточный приз для девушки?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты думаешь, что девушка, которая танцевала, ходила в гости, развлекалась, была в центре внимания, с восторгом залезет в убогую дыру и откажется от всех развлечений?
– У нее буду я. А у меня – она.
– Ты не сможешь двадцать четыре часа заниматься с ней любовью. Когда ты будешь работать, что делать ей?
– Думаешь, женщина не может быть бедной и счастливой?
– Может – при наличии необходимых качеств.
– Каких? Любовь и доверие?
– Нет же, маленький дурачок. Чувство юмора, толстая кожа и ценнейшее качество – самодостаточность. Ты будешь упираться, твердить, что с милым рай в шалаше, что все зависит от силы любви. Нет, это в гораздо большей степени проблема умонастроения. Тебе везде будет хорошо – в Букингемском дворце и в пустыне Сахара, потому что у тебя есть занятие для ума – музыка. Но Нелл зависит от внешних обстоятельств. Став твоей женой, она будет отрезана от всех своих друзей.
– Почему это?
– Потому что труднее всего на свете оставаться друзьями людям с разными доходами. У них разные потребности, разные интересы.
– Ты всегда тычешь меня носом, – жестко сказал Вернон. – Во всяком случае, стараешься.
– Да, меня раздражает, что ты залезаешь на пьедестал и стоишь, восхищаясь собой, – холодно сказала Джейн. – Ты ждешь, чтобы Нелл пожертвовала ради тебя друзьями и жизнью, а сам не жертвуешь ничем.
– Чем пожертвовать, скажи? Я все сделаю.
– Только не продашь Эбботс-Пьюисентс.
– Ты не понимаешь.
Джейн посмотрела на него с нежностью.
– Понимаю. Очень хорошо понимаю, дорогой. Не будь благородным. Меня всегда раздражают благородные. Лучше поговорим о «Принцессе в башне». Я хочу, чтобы ты показал ее Радмогеру.
– О, она омерзительна. Я даже не представлял себе, как она омерзительна, пока не закончил.
– Ничего подобного. Покажи ее Радмогеру. Интересно же, что он скажет.
Вернон нехотя ответил:
– Скажет, что это ужасное нахальство.
– Нет же! Он высоко ценит мнение Себастьяна, а Себастьян всегда верил в тебя. Радмогер говорит: для такого молодого человека Себастьян судит изумительно верно.
– Добрый старина Себастьян! – В голосе Вернона послышалась теплота. – Почти все, за что он берется, приносит успех. Деньги так и сыплются. Боже, как я ему временами завидую!
– Не завидуй. Его не назовешь счастливым.
– Ты про Джо? О, у них все утрясется.
– Вряд ли. Вернон, ты часто видишься с Джо?
– Очень часто. Но реже, чем раньше. Я не выношу артистическую братию, с которой она связалась, – лохматые, немытые, несут околесицу. Полная противоположность тем, кто окружает тебя, – твои люди делают что-то стоящее.
– Да уж, мы, как выражается Себастьян, коммерческое предприятие! Но Джо меня тревожит. Как бы она не выкинула какую-нибудь штуку.
– Ты имеешь в виду этого проходимца Ламарра?
– Да, я имею в виду этого проходимца Ламарра. Он ведь дока насчет женщин – сам знаешь, Вернон.
– Думаешь, она убежит с ним? Да, в некоторых отношениях Джо – полная дура. – Он с любопытством посмотрел на Джейн. – Но я думал, что ты… – Он покраснел.
Джейн слегка усмехнулась.
– Не стоит опасаться за мою нравственность.
– Я не… Я всегда хотел узнать… – Он совсем смешался.
Наступило молчание. Джейн сидела выпрямившись и не смотрела на Вернона. Потом заговорила очень спокойным голосом, без эмоций, как будто вспоминала о ком-то другом. Это было холодное, четкое изложение ужаса, и страшнее всего Вернону казалось ее спокойствие. Так мог бы говорить ученый – ровным, равнодушным голосом.
Он закрыл лицо руками.
Джейн довела свое повествование до конца. Спокойный голос затих.
Голос Вернона дрожал:
– И ты все это вынесла? Я не знал, что такое бывает.
– Он был русский. И ненормальный. Англосаксу трудно понять столь утонченную жестокость. Грубость понятнее.
Чувствуя, как неловко, по-детски это прозвучит, Вернон все же спросил:
– Ты его очень любила?
Она медленно покачала головой, хотела ответить – и запнулась:
– К чему ворошить прошлое? Он создал несколько прекрасных вещей. В Южном Кенсингтоне есть его работа. Жутковатая, но добротная. – И она перевела разговор на «Принцессу в башне».
Через день Вернон отправился в Кенсингтон. Он без труда нашел место, где была выставлена одинокая скульптура Бориса Андрова «Утопленница». Лицо ужасное, распухшее, разложившееся, но тело – прекрасное… любимое тело. Что-то подсказало Вернону, что это тело Джейн.
Он смотрел на обнаженную бронзовую фигуру с раскинутыми руками и длинными гладкими волосами, печально откинутыми.
Какое прекрасное тело… Андров лепил его с Джейн.
Впервые за долгие годы нахлынуло воспоминание о Чудовище. Ему стало страшно. Он быстро отвернулся от прекрасной бронзовой скульптуры и почти бегом покинул здание.
3
Давали первое представление новой оперы Радмогера «Пер Гюнт». Вернон шел его смотреть, имея приглашение Радмогера на ужин после спектакля. Обедать он должен был у Нелл. В оперу она не пойдет.
К удивлению Нелл, Вернон не пришел. Его подождали и начали без него. Он появился, когда подали десерт.
– Я очень извиняюсь, миссис Верикер. Сказать не могу, как сожалею. Произошло нечто неожиданное. Я потом расскажу.
Он был бледен и так явно расстроен, что раздражение миссис Верикер быстро улеглось. Она была тактичной светской дамой и повела себя с обычным благоразумием.
– Ну что ж, раз уж вы здесь, поболтайте с Нелл. До начала оперы у вас осталось мало времени. – И она вышла.
Нелл вопросительно посмотрела на Вернона. Он ответил:
– Джо уехала с Ламарром.
– О Вернон, не может быть!
– Однако это так.
– Ты хочешь сказать, она сбежала? Они сбежали, чтобы пожениться?
Вернон хмуро сказал:
– Он не может жениться. У него уже есть жена.
– Какой ужас! Вернон, как она могла?!
– У Джо всегда были мозги набекрень. Она еще об этом пожалеет. Я не верю, что она его так уж любит.
– А как же Себастьян? Он, наверное, ужасно расстроен.
– Да, бедняга. Я сейчас от него. Он совсем убит. Я и не представлял себе, как он любит Джо.
– Да, я знаю.
– Понимаешь, мы всегда были втроем – Джо, Себастьян и я. Мы принадлежали друг другу.
Нелл почувствовала укол ревности. Вернон повторил:
– Мы всегда были втроем. О, в чем-то и я виноват. Позволил себе отдалиться от Джо. Милая старушка Джо всегда была такой преданной – лучше сестры. Больно вспоминать, как в детстве она твердила, что никогда не свяжется с мужчинами. А теперь вляпалась в такую грязную историю.
Потрясенная Нелл сказала:
– Женат, вот что самое ужасное. А дети у него есть?
– Откуда мне знать про его чертовых детей?!
– Вернон, не злись.
– Извини. Я ужасно расстроен.
– Как же она могла так поступить? – сказала Нелл. Она всегда ощущала невысказанное презрение, которое питала к ней Джо. Теперь она почувствовала некое превосходство. – Сбежать с женатым мужчиной! Ужасно!
– По крайней мере, у нее хватило мужества, – возразил Вернон.
В нем вспыхнуло страстное желание защитить Джо – ту Джо из Эбботс-Пьюисентс их прежней жизни.
– Мужество? – растерялась Нелл.
– Ну да, мужество! Она не стала рассчитывать и рассуждать. Она отбросила все на свете ради любви. Это больше, чем делают некоторые другие.
– Вернон! – Она порывисто встала.
– Да, это правда! – Тлевшее в нем чувство обиды вспыхнуло огнем. – Ты не соглашаешься на малейший дискомфорт ради меня. Ты все время говоришь «подождем», «будем осмотрительны». Ты не способна все швырнуть на ветер ради любви.
– О Вернон, как это жестоко!.. Как жестоко!
Он увидел, что глаза ее наполнились слезами, и тут же сдался.
– О Нелл, я не хотел… Я не хотел, голубушка. – Он обнял ее, и ее рыдания затихли. Он взглянул на часы. – Черт! Мне надо идти. До свидания, Нелл. Ты любишь меня?
– Да, конечно, конечно люблю.
Он поцеловал ее и убежал. А она села за неубранный стол и глубоко задумалась.
4
Он пришел в Ковент-Гарден с опозданием, «Пер Гюнт» уже начался. Шла сцена свадьбы Ингрид. Вернон вошел как раз в тот момент, когда Пер впервые встречается с Сольвейг. Интересно, волновалась ли Джейн? Русые косы и манеры невинной девушки делали ее совсем юной – не старше девятнадцати лет. Действие кончалось тем, что Пер похищает Ингрид.
Вернон поймал себя на том, что его интересует не столько музыка, сколько Джейн. Этот день был для нее тяжелым испытанием. Вернон знал, как она боится не оправдать надежды Радмогера.
Он видел, что все идет хорошо. Джейн была превосходной Сольвейг. Чистый голос – Радмогер назвал его «хрустальной ниточкой» – звучал безупречно, а игра ее была восхитительна. Стоическая Сольвейг доминировала в опере.
Впервые Вернона заинтересовала история слабого, побитого штормами Пера – труса, бежавшего от реальности при любой возможности. Музыка, рисующая конфликт Пера с Великой Кривой [21]21
Великая Кривая – персонаж драмы Ибсена «Пер Гюнт», чудовище, символизирующее ложь и трусость и советующее Перу во всех житейских ситуациях «идти сторонкой».
[Закрыть], взволновала Вернона, напомнив ему детский страх перед Чудовищем. Непонятным образом чистый голос Сольвейг избавил его от этого страха. Сцена в лесу, когда Сольвейг приходит к Перу, была прекрасна; в конце ее Пер просит Сольвейг подождать, пока он сходит за своей поклажей. Она отвечает: «Если это так тяжело, то лучше нести вдвоем». Пер уходит, найдя уловку: «Взвалить на нее свои печали? Нет. Ступай, Пер, ступай».
Музыка была прекрасна, но очень уж в духе Радмогера, отметил Вернон. Она подготовляла к очень эффектной сцене финала: утомленный Пер спит, положив голову на колени Сольвейг, у нее серебряные волосы и голубой плащ Мадонны и силуэт ее головы на фоне восходящего солнца.
Дуэт был потрясающий: Пуговичник – знаменитый русский бас Караванов – и Джейн; ее серебряный голос тянул тонкую нить, все выше и выше, к немыслимой высоте и чистоте. И вот восходит солнце…
Вернон, по-мальчишески гордый, пошел за кулисы. Опера имела потрясающий успех. Хлопали восторженно и долго. Он застал Радмогера, когда тот страстно целовал Джейн руки.
– Вы ангел, вы грандиозны. Да, да! Вы настоящая актриса! Ах! – Он разразился тирадой на родном языке. – Я вас награжу. Я знаю как. Уговорю длинного Себастьяна. Вместе мы…
– Чш-ш, – сказала Джейн.
Вернон неловко шагнул вперед и, смущаясь, сказал:
– Это было великолепно.
Он сжал Джейн руку, и она ответила короткой улыбкой.
– Где Себастьян? Разве он не здесь?
Себастьяна нигде не было видно. Вернон вызвался найти его и привести на ужин. Он намекнул, что, кажется, знает, где его искать. Джейн еще не слышала новость про Джо, и он не видел возможности сообщить ей это.
На такси он подъехал к дому Себастьяна, но его там не было. Вернон подумал: может, он все еще у него в комнате, – и поехал к себе.
Он испытывал праздничный подъем. Сейчас даже неприятность с Джо не имела значения. Он вдруг почувствовал уверенность, что его собственная работа хороша.
С Нелл дела тоже наладятся, так или иначе. Сегодня она прижалась к нему теснее, чем допускала раньше… Да, все в порядке, он уверен.
Он взбежал по лестнице в свою комнату. Там было темно. Себастьяна не было. Он включил свет и увидел записку на столе. Взял ее. Адресована ему, почерк Нелл. Он развернул.
Долго стоял. Потом осторожно подвинул к столу стул, поставил его очень точно, как будто это было важно, и сел, держа записку в руке. Он прочел ее в десятый раз.
«Дорогой Вернон, прости меня – прости, пожалуйста. Я выхожу замуж за Джорджа Четвинда. Я не люблю его так, как тебя, но с ним мне будет спокойно и надежно. Еще раз – прости.
С любовью, всегда твоя Нелл.
С ним ей будет спокойно и надежно. Что это значит? Ей было бы спокойно и надежно со мной. С ним – спокойно? Это удар… Как больно…
Он сел. Шли минуты… часы… Он сидел без движения, не в силах думать. В голове шевельнулось: Себастьян чувствовал то же самое? Я не знал…
Он услышал стук в дверь, но не поднял глаз. Джейн он заметил только тогда, когда она, обойдя стол, опустилась перед ним на колени.
– Вернон, дорогой мой, что такое? Я поняла, что что-то произошло, раз ты не пришел на ужин.
Он машинально протянул ей записку. Она прочла и положила на стол.
– О Вернон, дорогой мой…
Ее руки обняли его. Он сжал ее – так испуганный ребенок хватается за мать. Из груди его вырвалось рыдание. Он уткнулся лицом в сияющую белизной шею.
– О Джейн… Джейн…
Она крепче прижала его к себе, погладила по голове. Он пробормотал:
– Останься со мной. Останься со мной. Не уходи.
Она ответила:
– Хорошо, я не уйду.
Голос звучал мягко, по-матерински. В Верноне что-то сломалось – как плотину прорвало. Образы вихрем пронеслись в голове: отец целует Винни в Эбботс-Пьюисентс… скульптура в Южном Кенсингтоне… тело Джейн, прекрасное тело.
Сдавленным голосом он повторил:
– Останься со мной.
Обняв, она поцеловала его в лоб и сказала:
– Я останусь, дорогой.
Как мать ребенку.
Он вырвался.
– Не так. Не так. Вот как.
Он впился губами в ее рот, рука обхватила округлость груди. Он всегда хотел ее, всегда. Сейчас он это понял. Это ее тела он хотел, прекрасное, грациозное тело, которое так хорошо знал Борис Андров.
Он опять сказал:
– Останься со мной.
Наступила долгая пауза – ему казалось, прошли часы, прежде чем она ответила. Она сказала:
– Я останусь…
