Текст книги "Хлеб великанов"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава 2

1

Горничная Винни уезжала. Это произошло совершенно неожиданно. Остальные слуги перешептывались. Винни плакала. Она все плакала и плакала. Няня отправилась к ней, как она это называла, «беседовать», и после этого Винни стала плакать еще сильнее. С Няней творилось что-то ужасное; она казалась еще больше и шире, чем обычно, и еще сильнее шуршала. Вернон знал, что Винни уходит из-за отца, и воспринял этот факт без особого интереса или любопытства – горничные и раньше уходили из-за отца.

Мать заперлась у себя в комнате. Она тоже плакала, Вернон слышал из-за двери. Она за ним не посылала, а ему и в голову не пришло зайти к ней. Он даже испытывал некоторое облегчение. Он терпеть не мог звуков плача – всех этих сглатываний, всхлипов, долгого сопения, и все тебе в ухо. Плачущие всегда обнимают тебя. Вернон терпеть не мог этих звуков над ухом. Больше всего в мире он ненавидел неправильные звуки. От них все внутри съеживалось, как сухой листок. Вот отчего мистер Грин такой славный – он никогда не издает неправильных звуков.

Винни упаковывала свои коробки. С ней была Няня – уже не столь ужасная, почти обычный человек.

– Пусть это послужит тебе предостережением, моя девочка, – говорила Няня. – На новом месте не позволяй себе ничего такого.

Винни, шмыгнув носом, пробормотала, что ничего такого и не было.

– И больше не будет, смею надеяться, пока я здесь служу, – сказала Няня. – Должна сказать, больше всего тут виноваты твои рыжие волосы. Рыжие – всегда ветреницы, так говорила моя дорогая мамочка. Не скажу, что ты непутевая, но то, что ты сделала, – неприлично. Неприлично – больше я ничего не могу сказать.

И как обычно, после этой фразы у нее нашлось еще многое что сказать. Но Вернон уже не слушал. «Неприлично»? Он знал, что «приличная» говорят про шляпу. Но при чем здесь шляпа?

– Няня, что значит «неприлично»? – спросил он ее в тот же день.

Няня с полным ртом булавок – она кроила Вернону полотняный костюмчик – ответила:

– Непристойно.

– Что значит «непристойно»?

– Это когда маленькие мальчики задают глупые вопросы, – не задумываясь ответила Няня. Долгая профессиональная практика развивает в людях находчивость.

2

В этот день отец Вернона зашел в детскую. Бросил на него быстрый вороватый взгляд, несчастный и вызывающий. Слегка поморщился, встретившись с округлившимися от любопытства глазами сына.

– Привет, Вернон.

– Привет, папа.

– Я уезжаю в Лондон. Пока, старина.

– Ты уезжаешь в Лондон, потому что целовал Винни? – с интересом спросил Вернон.

Отец пробормотал слово, которого, как Вернон знал, дети не должны слышать – тем более повторять. Этим словом пользуются джентльмены, а не мальчики. Подобное обстоятельство заключало в себе особое очарование, так что Вернон завел привычку перед сном повторять его самому себе вместе с другим запрещенным словом. Другое слово было «Корсет».

– Кто, к дьяволу, тебе это сказал?

– Никто не говорил, – поколебавшись с минуту, ответил Вернон.

– Тогда откуда ты узнал?

– Так ты целовал ее, правда? – допытывался Вернон.

Отец, не отвечая, подошел к нему.

– Винни меня иногда целует, – сообщил Вернон, – но мне это не очень нравится. Приходится ее тоже целовать. Вот садовник ее целует много. Ему это вроде нравится. По-моему, поцелуи – это глупость. Может быть, мне больше понравится целовать Винни, когда я вырасту?

– Да, – осторожно сказал отец, – вероятно. Ты же знаешь, что сыновья иногда становятся очень похожи на отцов.

– А я хочу быть похожим на тебя. Ты замечательный наездник, так Сэм говорит. Он говорит, равных тебе нет во всей округе, и еще не было лучшего знатока лошадей. – И быстро-быстро Вернон добавил: – Я хочу стать похожим на тебя, а не на маму. От мамы у лошадей спина саднит – так Сэм говорит.

Последовала долгая пауза.

– У мамы ужасно голова болит, – сообщил Вернон скороговоркой.

– Знаю.

– Ты сказал ей до свидания?

– Нет.

– А скажешь? Тогда тебе надо побыстрее. Вон уже коляска подъезжает.

– Боюсь, уже нет времени.

Вернон с мудрым видом кивнул.

– Ну и правильно. Я не люблю, когда приходится целовать плачущих людей. Вообще не люблю, когда мама меня изо всех сил целует. Она меня так сильно сжимает и говорит в самое ухо. По-моему, лучше целовать Винни. А по-твоему, папа?

Тут отец почему-то резко повернулся и вышел из комнаты. Мгновением раньше вошла Няня. Она почтительно посторонилась, пропуская хозяина, и у Вернона возникла смутная мысль, что она как-то ухитрилась сделать так, что отцу стало неловко.

Вошла младшая горничная Кэти и стала накрывать на стол к чаю. Вернон в углу строил башню из кубиков. Вокруг него снова сомкнулась атмосфера мирной старой детской.

3

И вот – внезапное вторжение. В дверях стояла мать. Глаза ее опухли от слез. Она промокала их платочком, всем своим видом показывая, какая она несчастная.

– Он ушел, – воскликнула она. – Не сказав мне ни слова. Ни единого слова. О, мой сыночек. Сыночек мой!

Она метнулась через комнату к Вернону и сгребла его в объятия, разрушив башню, в которой было на один этаж больше, чем ему удавалось построить раньше. Громкий, отчаянный голос матери забивался в уши:

– Дитя мое… сыночек… поклянись, что ты никогда не предашь меня. Клянись… клянись.

Няня решительно подошла к ним.

– Довольно, мадам, довольно, остановитесь. Вам лучше вернуться в постель. Эдит принесет вам чашечку хорошенького чайку.

Тон у нее был властный и суровый.

Мать всхлипывала и еще сильнее прижимала его к себе. Все тело Вернона напряглось, сопротивляясь. Еще немного, еще совсем немного – и он сделает все, что мама пожелает, лишь бы она отпустила его.

– Вернон, ты должен возместить… возместить мне те страдания, которые причинил мне твой отец. О господи, что мне делать?

Краешком сознания Вернон отметил, что Кэти молча стоит и наслаждается зрелищем.

– Идемте, мадам, – сказала Няня. – Вы только расстраиваете ребенка.

На этот раз в ее голосе было столько решительности, что мать подчинилась. Слегка опершись на руку Няни, она дала себя увести.

Через несколько минут Няня вернулась с покрасневшим лицом.

– Ну дела, – сказала Кэти, – никак не успокоится! Вечные с ней истерики. Вы не думаете, что она этим только себя убивает? А Хозяин – что ему остается? Приходится мириться с ней. Все эти сцены и дурное настроение…

– Хватит, детка, – сказала Няня. – Займись-ка своим делом; в доме джентльмена слуги не судачат о таких вещах. Твоей матери следовало бы получше тебя воспитать.

Кивнув, Кэти скрылась. Няня обошла вокруг стола, с непривычной резкостью передвигая чашки и тарелки. Губы ее шевелились, она ворчала под нос:

– Вбивают ребенку в голову всякие глупости. Терпеть этого не могу…

Глава 3

1

Появилась новая горничная, худенькая, беленькая, с глазами навыкате. Ее звали Изабел, но в доме ей дали имя Сьюзен, как Более Подходящее. У Вернона это вызвало недоумение. Он попросил Няню объяснить.

– Мастер Вернон, есть такие имена, которые подходят дворянам, а есть имена для прислуги. Вот и все.

– Тогда почему же ее настоящее имя – Изабел?

– Некоторые люди любят обезьянничать и, когда крестят своих детей, дают им дворянские имена.

Слово «обезьянничать» сильно смутило Вернона. Обезьяны, мартышки… Что, некоторые люди носят детей крестить в зоопарк?

– Я думал, что детей крестят в церкви.

– Так оно и есть, мастер Вернон.

Загадочная история. Почему все кругом так загадочно? Почему простые вещи вдруг становятся загадочными? Почему один человек говорит тебе одно, а другой совсем другое?

– Няня, откуда берутся дети?

– Вы меня уже спрашивали, мастер Вернон. Ангелочки приносят их, влетая ночью в окно.

– Та ам… ам…

– Не заикайтесь, мастер Вернон.

– Американская леди, которая сюда приходила, – она сказала, что меня нашли под кустом крыжовника.

– Так бывает только в Америке, – безмятежно откликнулась Няня.

Вернон с облегчением вздохнул. Ну конечно же! В нем колыхнулась волна благодарности к Няне. Она все знает. Пошатнувшуюся вселенную она твердо поставила на место. И она никогда не смеется. Мама – та смеется. Он слышал, как она говорила другим дамам: «Он задает мне такие занятные вопросы. Вы только послушайте… Дети так забавны, так восхитительны».

Но Вернон вовсе не считал, что он забавный или восхитительный. Он просто хотел знать. Ты должен все узнавать. Иначе не повзрослеешь. А когда ты взрослый, ты все знаешь и у тебя в кошельке есть золотые соверены.

2

Мир продолжал расширяться.

Появились, например, дяди и тети.

Дядя Сидни – мамин брат. Он низенький, толстый, с красным носом. У него привычка напевать – тянуть одну ноту – и звенеть монетами в брючном кармане. Он обожает шутить, но Вернон считает, что его шутки не всегда забавны.

Например, дядя Сидни говорит:

– Допустим, я надену твою шапку. А? На что я буду похож? Скажи!

Интересно: взрослый, а задает вопросы! Интересно, но как быть: если Няня что и внушила Вернону, так это то, что мальчикам не следует высказывать свое мнение о других.

– Ну же, – настаивал дядя Сидни. – На что я буду похож? Вот, – он схватил полотняный предмет обсуждения и водрузил его на макушку, – как я выгляжу, а?

Что ж, раз надо отвечать, значит, надо. Вернон сказал вежливо и еле слышно:

– Мне кажется, вы выглядите довольно глупо.

– Майра, у твоего парня совсем нет чувства юмора, – сказал дядя Сидни. – Совершенно нет чувства юмора. Жаль.

Сестра отца тетя Нина – совсем другое дело. От нее приятно пахнет, как летом в саду, и у нее нежный голос, что особенно нравится Вернону. У нее есть и другие достоинства: она не целует тебя, если ты не хочешь, и не пристает с шуточками. Но она нечасто приезжает в Эбботс-Пьюисентс.

Она, должно быть, очень храбрая, думал Вернон, ведь это она первая показала ему, что Чудовищем можно повелевать.

Чудовище живет в большой гостиной. У него четыре ноги и блестящее коричневое тело. И длинный ряд того, что Вернон, будучи совсем маленьким, считал зубами. Великолепные желтые сверкающие зубы. Сколько Вернон себя помнил, Чудовище завораживало и пугало его. Потому что, если его тронуть, оно издает странные шумы – сердитое рычание или злобный пронзительный вой. Почему-то эти шумы ранят тебя, как ничто другое. Ранят в самое сердце. Ты дрожишь, тебя охватывает слабость, жжет глаза, но из-за какого-то странного очарования ты не можешь уйти.

Когда Вернону читали сказки про драконов, он всегда представлял их в виде этого Чудовища. А самые лучшие игры с мистером Грином были те, где они убивали Чудовище: Вернон вонзал копье в его коричневое блестящее тело, а сотня детишек мистера Грина улюлюкала и пела за его спиной.

Конечно, теперь, когда Вернон большой, он больше понимает. Он знает, что Чудовище называется рояль, что, когда его обдуманно бьют по зубам, это называется «игратьнарояле»! И леди это делают для джентльменов после обеда. Но в глубине невинной души он продолжал бояться; иногда ему снилось, что Чудовище гонится за ним по лестнице, ведущей в детскую, и он с криком просыпался.

В его снах Чудовище жило в Лесу, оно было дикое и свирепое и производило такой ужасный шум, что невозможно терпеть.

Иногда «игратьнарояле» принималась мама, и Вернон переносил это с большим трудом, хотя чувствовал, что из-за маминых действий Чудовище, конечно же, не проснется. Но когда однажды за это взялась тетя Нина, все было совсем иначе.

Вернон в углу играл в одну из своих воображаемых игр. Они с Пуделем и Белкой устроили пикник: ели омаров и шоколадные эклеры.

Тетя Нина не заметила его; она села на табурет и стала наигрывать.

Захваченный обаянием музыки, Вернон подползал все ближе и ближе. Нина наконец увидела, что он смотрит на нее во все глаза, и лицо его залито слезами, а тело сотрясается от рыданий. Она остановилась.

– Что случилось, Вернон?

– Терпеть не могу – всхлипнул Вернон. – Ненавижу. Ненавижу. Мне больно вот тут. – Он сдавил руками живот.

В это время в комнату вошла Майра. Она засмеялась.

– Представляешь, какая нелепость? Этот ребенок просто ненавидит музыку. Такой чудак.

– Почему же он не уходит, если ненавидит? – спросила Нина.

– Я не могу, – рыдал Вернон.

– До чего смешно! – сказала Майра.

– Я думаю, скорее это интересно.

– Почти все дети любят бренчать на пианино. Я как-то попыталась показать Вернону некоторые штучки, но он совсем не заинтересовался.

Нина продолжала задумчиво смотреть на маленького племянника.

– Мне просто не верится, что мой ребенок может быть немузыкальным, – обиженно говорила Майра. – Я в восемь лет уже играла трудные пьесы.

– О, – неопределенно протянула Нина. – Музыкальность проявляется по-разному.

Майра подумала, что эта глупость вполне в духе Дейров. Либо человек музыкальный, и тогда он играет пьесы, либо нет. Вернон, определенно, нет.

3

Заболела Нянина мама. Беспримерная катастрофа обрушилась на детскую. Няня с красным и зловещим лицом укладывала вещи, ей помогала Сьюзен-Изабел. Вернон – растроганный, полный сочувствия, а еще больше интереса – стоял рядом и расспрашивал:

– Няня, у тебя мама очень старая? Ей сто лет?

– Конечно нет, мастер Вернон. Скажете тоже, сто лет!

– Как ты думаешь, она умрет? – продолжал Вернон, стараясь выказать доброту и понимание.

У кухарки мать заболела и умерла. Няня не ответила на вопрос. Вместо этого сердито сказала:

– Сьюзен, достань из нижнего ящика пакеты для обуви. На этот раз поосторожнее, детка.

– Няня, а твоя мама…

– Мастер Вернон, у меня нет времени на разговоры.

Вернон сел в углу обтянутой ситцем оттоманки и погрузился в размышления. Няня сказала, что ее маме не сто лет. Но все равно она должна быть очень старой. Он и Няню всегда считал ужасно старой. Голова кружилась от мысли, что кто-то может быть еще старше и мудрее. От этого Няня почему-то уменьшалась до размеров простого человеческого существа. Она больше не была фигурой, следующей по рангу за самим Господом Богом.

Вселенная пошатнулась – ценности поменялись местами. Няня, Бог и мистер Грин – все трое отступили в тень, затуманились. Мама, отец и даже тетя Нина – те стали значительнее. Особенно мама. Мама была похожа на принцессу с длинными золотыми волосами. Он был готов сражаться за нее с драконом – с блестящим коричневым драконом вроде Чудовища. Какое там было волшебное слово? Брамаджем – вот оно, Брамаджем. Чарующее слово! Принцесса Брамаджем! Это слово надо будет тихо и тайно повторять на ночь вместе с «Черт возьми» и «Корсет».

Но его ни за что, ни за что не должна слышать мама! Потому что он прекрасно знает, что она станет смеяться – она всегда так смеется, что у тебя внутри все съеживается, так что ты чуть не корчишься… А еще она скажет что-нибудь такое – она всегда говорит такое, чего ты терпеть не можешь: «До чего же забавные эти дети!»

А Вернон знает, что он совсем не забавный. Он не любит ничего забавного, так сказал дядя Сидни. Если бы мама была не…

Он ошеломленно застыл на скользком сиденье. Ему вдруг представилось, что мамы две. Одна – прекрасная принцесса, о которой он мечтает, с ней он связывает закат солнца, волшебство и победу над драконом, и другая – та, что смеется и говорит: «До чего же забавные эти дети!» Только, конечно, это одна и та же мама…

Он заерзал, вздохнул. Няня, раскрасневшаяся от напряжения – она пыталась закрыть чемодан, – участливо повернулась к нему:

– Что такое, мастер Вернон?

– Ничего, – ответил Вернон.

Надо всегда говорить: «Ничего». Потому что, если станешь объяснять, никто не поймет, что у тебя на уме.

4

Бразды правления взяла Сьюзен, и обстановка в детской переменилась. Можно было не слушаться! Сьюзен велит не делать – а ты делаешь! Сьюзен говорит, что пожалуется Маме – но ни за что ей не скажет!

Поначалу Сьюзен наслаждалась положением и властью, которые получила в отсутствие Няни. Вернон думал, что так будет и дальше, а она доверительно говорила Кэти, младшей горничной:

– Не знаю, что на него нашло. Временами это просто чертенок. А с миссис Пэскел он был такой хороший, воспитанный.

На что Кэти отвечала:

– У, она такая. Хватка у нее – будь здоров, правда?

И они все шептались и хихикали.

Однажды Вернон спросил:

– Кто это миссис Пэскел?

– Ну вы даете, мастер Вернон! Не знаете имени собственной няни?

Значит, Няня – миссис Пэскел. Новое потрясение. Она всегда была просто Няня. Как будто тебе сообщили, что Бога зовут – мистер Робинсон.

Миссис Пэскел! Няня! Чем больше об этом думаешь, тем чуднее это кажется. Миссис Пэскел; как мама миссис Дейр, а папа – мистер Дейр. Странно, но Вернону не пришла в голову мысль о мистере Пэскеле. (Такого человека и не было. Миссис – это было молчаливое признание положения и авторитета Няни.) Няня стояла в одиночестве своего величия, как и мистер Грин: хотя у него было сто детей (а также Пудель, Белка и Кустик), Вернон и не думал, что у него есть еще миссис Грин!

Пытливая мысль Вернона двинулась в другом направлении.

– Сьюзен, а тебе нравится, что тебя зовут Сьюзен? Ты не хотела бы лучше зваться Изабел?

Сьюзен (или Изабел), как обычно, хихикнула.

– Чего бы я хотела, мастер Вернон, – это никого не волнует.

– Почему?

– В этом мире людям приходится делать то, что им велят.

Вернон промолчал. Еще несколько дней назад он сам думал так же. Но теперь он стал понимать, что это не так. Необязательно делать то, что тебе велят. Все зависит от того, кто велит.

И дело не в наказании. Сьюзен последовательно сажала его на стул, ставила в угол, лишала сладостей. Няне было достаточно строго посмотреть поверх очков с таким выражением, что речь могла идти только о немедленной капитуляции.

У Сьюзен в натуре не было властности, и Вернон это понял. Он открыл для себя восторг непослушания. И еще ему нравилось мучить Сьюзен. Чем больше бедная Сьюзен волновалась и суетилась, тем больше он радовался. В соответствии со своим возрастом он все еще жил в каменном веке – получал наслаждение от жестокости.

Сьюзен завела привычку отпускать Вернона в сад одного. Девушке некрасивой, ей, в отличие от Винни, в саду было нечего делать. Да и вообще – что может с ним там случиться плохого?

– Только не подходите к прудам, мастер Вернон, хорошо?

– Хорошо, – пообещал Вернон, тут же вознамерившись непременно это сделать.

– Вы будете, как хороший мальчик, играть с обручем?

– Да.

В детской воцарялось спокойствие. Сьюзен с облегчением вздыхала и доставала из ящика книгу в бумажной обложке под названием «Герцог и молочница».

Подгоняя обруч, Вернон бежал к огороженному фруктовому саду. Однажды, вырвавшись из-под контроля, обруч скакнул на узкую полоску вскопанной земли, что сразу же привлекло внимание придиры Хопкинса, старшего садовника. Хопкинс твердо и властно прогнал Вернона, и Вернон ушел. Он уважал Хопкинса.

Забросив обруч, Вернон влез на дерево, потом на другое. Точнее сказать, со всеми предосторожностями поднялся футов на шесть от земли. Утомленный столь рискованным спортом, он оседлал скамейку и стал размышлять, чем бы еще заняться.

Вообще-то он думал о прудах. Раз Сьюзен запретила туда ходить, они сразу стали манить к себе. Да, он пойдет на пруды. Он встал – и увидел такое, что сразу изменило его планы. Дверь в Лес была открыта!

5

Такого на памяти Вернона еще не случалось. Он не раз тайком пытался толкнуть эту дверь – она всегда была заперта. Он осторожно подкрался к ней. Лес! Он стоял в нескольких шагах по ту сторону двери. Можно было окунуться в его прохладную зеленую глубину. Сердце Вернона забилось быстрее.

Ему всегда хотелось пойти в Лес. Вот он, шанс! Когда Няня вернется, об этом и речи быть не может.

И все же он медлил. Его удерживала не опасность наказания. Строго говоря, ему никогда не запрещали ходить в Лес. Детская хитрость с готовностью предоставила ему это оправдание.

Нет, тут было нечто другое: страх перед неизвестным, эти темные лиственные глубины… Его удерживала память первобытных предков.

Идти или не идти? Там может оказаться Нечто – вроде Чудовища. Нечто возникнет за спиной, оно с воплем погонится за тобой…

Он переминался с ноги на ногу.

Но Нечто не гоняется за людьми среди бела дня. И в Лесу живет мистер Грин. Конечно, не такой настоящий, как раньше, но как славно будет все облазить и найти место, где мог бы жить тот мистер Грин. И маленькие, укрытые листьями домики для Пуделя, Белки и Кустика.

– Пошли, Пудель, – сказал Вернон невидимому товарищу. – Лук и стрелы с тобой? Отлично. Белка будет ждать нас там.

Он бойко зашагал вперед. Внутренним оком он видел, как рядом шагает Пудель, одетый, как Робинзон Крузо на картинке в книжке.

В Лесу было замечательно: влажно, темно и зелено. Птицы пели, перелетая с ветки на ветку. Вернон продолжал разговаривать с другом – роскошь, которую он позволял себе нечасто, потому что кто-то мог подслушать и сказать: «Ну разве это не забавно? Он воображает, что рядом с ним идет еще один мальчик». Дома приходится осторожничать.

– Мы придем в Замок к обеду, Пудель. На обед у нас будут жареные леопарды. О, вот и Белка! Привет, Белка, как дела? А где Кустик?

– Вот что я вам скажу. Мне надоело идти пешком. Поехали верхом.

Кони были привязаны у ближайшего дерева. Вернон взял себе молочно-белого, Пудель – черного как уголь; масть Белкиного коня осталась неопределенной.

Они галопом поскакали через Лес. Им попадались смертельно опасные места, болота. Змеи шипели на них, их подстерегали львы. Но надежные кони делали все, что от них требовали всадники.

Как глупо играть в саду! Как глупо играть где бы то ни было, кроме Леса! Он забыл, что значит играть с мистером Грином, Пуделем, Белкой и Кустиком. Да и как не забыть, если тебе все время напоминают, что ты забавный мальчик, который верит в свои выдумки?

Вернон то прыгал и дурачился, то вышагивал торжественно и с достоинством. Он был великим, замечательным! Единственное, чего ему не хватало, когда он возносил хвалу себе, – это боя тамтамов, о которых он пока еще не знал.

Лес! Он всегда знал, что Лес именно такой, и он таким оказался! Неожиданно перед ним возникла осыпающаяся, покрытая мхом стена. Стена Замка! Что может быть лучше? Он немедленно полез на нее.

Подъем оказался нетрудным, хотя исполненным трепетного ожидания возможных опасностей. Кто там живет, мистер Грин или страшный людоед, Вернон еще не решил. Он склонялся к последнему, потому что в этот момент был охвачен боевым духом. С пылающим лицом он забрался на вершину стены и заглянул через нее.

Здесь нам придется прерваться на небольшое пояснение. Миссис Сомерс Вест обожала романтическое одиночество (временами) и купила себе «Лесной Коттедж», потому что он «такой уединенный, там действительно находишься в самой глубине леса, если вы понимаете, что я имею в виду, наедине с природой». А поскольку миссис Сомерс Вест была натурой не только художественной, но и музыкальной, она убрала стенку в доме, две комнаты превратила в одну, и получилось место, достаточное для рояля.

И в тот самый момент, когда Вернон достиг вершины стены, несколько потных мужчин, пошатываясь, волокли вышеупомянутый рояль к окну, потому что в дверь он не пролезал. Садом вокруг «Лесного Коттеджа» служил обычный подлесок – дикая природа, как это называла миссис Сомерс Вест. Так что все, что Вернон мог увидеть, – это было Чудовище! Чудовище, живое, целеустремленное, надвигалось на него злобно и мстительно…

На мгновение он прирос к месту. Затем с диким криком кинулся бежать по узкому верху стены. Чудовище преследовало его, настигало, он чувствовал это. И он бежал, бежал так быстро, как никогда. Ногой зацепился за стебель плюща, рухнул лицом вниз… он падает… падает…