Текст книги "Хлеб великанов"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Привет от Джейн.

Отвечая на твой вопрос – нет, я не намерен уезжать из России, даже на открытие твоей Оперы, – прикрывшись бородой!

Она стала еще более варварской, чем когда ты ее видел! Густая, длинная – славянский бобер, да и только!

Но, несмотря на этот лесной камуфляж, я – это по-прежнему я, каковым и останусь, покуда меня не истребит какая-нибудь банда одичавших потомков.

Твой навеки Вернон».

Телеграмма от Вернона Дейра – Себастьяну Левину.

СЛЫШАЛ ДЖО ОПАСНО БОЛЬНА УМИРАЕТ ЗАСТРЯЛИ НЬЮ-ЙОРКЕ ДЖЕЙН И Я ОТПЛЫВАЕМ «РЕСПЛЕНДЕНТЕ» НАДЕЖДЕ УВИДЕТЬ ТЕБЯ ЛОНДОНЕ.

Глава 5

1

– Себастьян!

Джо потянулась к нему, но снова упала на кровать. Она смотрела на него во все глаза. Себастьян, большой, в шубе, спокойный, всезнающий, слабо улыбался.

На его лице никак не отразилась боль, которая пронзила его при виде Джо. Бедняжка Джо!

У нее отросли волосы – две короткие косички лежали на плечах. Лицо исхудало, щеки горели лихорадочным румянцем. Сквозь тонкую ночную сорочку просвечивали ключицы.

Она была похожа на больного ребенка. Что-то детское было и в ее удивлении, и в радости, и в настойчивых расспросах. Сиделка оставила их наедине.

Себастьян сел и взял Джо за руку.

– Мне Вернон телеграфировал. Я не стал его ждать, приехал первым же рейсом.

– Ты приехал ко мне?

– Конечно.

– Дорогой Себастьян!

На глаза ей навернулись слезы. Себастьян встревожился и поспешно добавил:

– Не то чтобы у меня совсем не было тут дел. Я часто разъезжаю и сейчас, в сущности, могу провернуть парочку комбинаций.

– Не болтай.

– Но это правда, – удивленно сказал Себастьян.

Джо засмеялась, и смех перешел в кашель. Себастьян напрягся, готовый вызвать сиделку. Его предупреждали. Но приступ миновал.

Джо лежала довольная, рука ее опять сжимала руку Себастьяна.

– Мама умерла так же, – прошептала она. – Бедная мама! Я думала, что буду умнее, а сама совершенно запуталась. О! Совсем запуталась.

– Бедняжка Джо!

– Себастьян, ты даже не знаешь, как я запуталась.

– Могу представить. Я всегда думал, что к тому все идет.

Джо помолчала, потом сказала:

– Ты не представляешь, как приятно тебя видеть, Себастьян. Скольких неудачников, отбросов общества я перевидала! Мне не нравилось, что ты такой сильный, удачливый, самоуверенный, меня это бесило. А сейчас – как же это великолепно!

Он сжал ее руку.

– Никто на свете не примчался бы так, как ты – в такую даль, сразу. Вернон, конечно, но он родственник, почти брат. А ты…

– И я почти брат, больше чем брат. Еще со времен Эбботс-Пьюисентс я был… ну, готов постоять за тебя, если бы ты захотела.

– О, Себастьян! – Глаза ее широко раскрылись и засветились счастьем. – Я не представляла, что ты…

Он мельком взглянул на нее. Он не совсем это имел в виду. Он не мог бы объяснить, во всяком случае ей. Это чувство мог понять только еврей. Неумирающая благодарность изгоя, которому никогда не забыть оказанного благодеяния. В детстве он был отверженным, и Джо стояла за него – ей хотелось игнорировать весь мир. Себастьян этого не забыл – и не забудет. Он, как и говорил уже, пойдет за ней на край света, стоит ей захотеть.

– Меня перевели сюда из ужасной палаты – это ты?

Он кивнул:

– Я послал каблограмму.

Джо вздохнула.

– Ты такой предприимчивый, Себастьян.

– Боюсь, что да.

– Таких, как ты, больше нет. Никого. В последнее время я часто думаю о тебе.

– Правда?

Он вспомнил годы одиночества, болезненную тоску, неисполненные желания. Почему все приходит так не вовремя?

Она продолжала:

– Я и не надеялась, что ты все еще обо мне думаешь. Мне всегда казалось, что ты и Джейн когда-нибудь…

Его пронзила непонятная боль. Джейн…

Он и Джейн…

Он хмуро сказал:

– Джейн – прекраснейшее творение Господа, но она душой и телом принадлежит Вернону. И это навсегда.

– Я надеюсь. А все-таки жаль. Вы с ней оба сильные. Вы принадлежите друг другу.

Да, в известном смысле. Он понимал, что она хотела сказать.

На губах Джо мелькнула улыбка.

– Похоже на книжки, которые читают в детстве. Сцена поучений со смертного одра. Друзья и родственники собрались вокруг. Улыбка на изможденном лице героини.

Себастьян попытался сосредоточиться. Почему он считал, что это не любовь? А это была любовь. Страстная, чистая, бескорыстная жалость и нежность – эти глубокие чувства она пронесла через годы. В тысячу раз более истинные, чем те бурные или едва теплящиеся увлечения, которые возникали у него с монотонной регулярностью и не затрагивали глубин его существа.

Сердце его рванулось из груди к этой детской фигурке. Так или иначе, он постарается, чтобы все было хорошо.

Он ласково сказал:

– Нет никаких сцен у смертного одра, Джо. Ты выздоровеешь и выйдешь за меня замуж.

– Милый Себастьян! Связать тебя с чахоточной женой – да ни за что в жизни!

– Чушь. Ты сделаешь одно из двух: или выздоровеешь, или умрешь. Если умрешь, то умрешь, и на том конец. Если выздоровеешь, то выйдешь за меня замуж. Вылечить тебя будет не слишком дорого.

– Я очень плоха, Себастьян, дорогой.

– Возможно. Но туберкулез – самая непредсказуемая вещь, тебе это любой врач скажет. Ты просто себя запустила. Лично я думаю, что ты поправишься. Дело долгое, но возможное.

Он видел, как краска прилила к ее впалым щекам и отхлынула. Теперь он знал, что она его любит, и на сердце потеплело. Его мать умерла два года назад, и с тех пор у него не было привязанностей.

Джо тихо сказала:

– Себастьян, я действительно нужна тебе? Я… я так запуталась…

Он искренне сказал:

– Нужна ли ты мне? Я самый одинокий человек на земле.

И вдруг он сломался. Он никогда не думал, что такое с ним может случиться. Он упал на колени, уткнулся лицом в постель, плечи его вздрагивали.

Ее рука легла ему на голову. Он знал, что она счастлива – ее гордость была утолена. Милая Джо – импульсивная, добросердечная, легкомысленная. Она ему дороже всего на свете. Они помогут друг другу.

Вошла сиделка – посетитель чересчур задержался в палате, – Джо приподнялась, чтобы проститься с Себастьяном. Он спросил:

– Кстати, этот француз… как его зовут?

– Франсуа? Он умер.

– Это хорошо. Конечно, ты могла развестись, но вдовой лучше.

– Ты думаешь, я поправлюсь?

Как жалобно это прозвучало!

– Конечно.

Снова вошла сиделка, и он ушел. Поговорил с врачом – тот не мог его обнадежить, но согласился, что шансы есть. Порешили на Флориде.

Себастьян пошел домой. Он брел по улице в глубокой задумчивости. Он видел заголовок «Ужасная катастрофа, Респлендента»», но ничто не отозвалось в его мозгу. Он был слишком занят собственными мыслями.

Что для Джо лучше – жить или умереть? Он не знал.

У нее была такая скверная жизнь. Надо дать ей лучшую.

Он лег и заснул тяжелым сном.

2

Проснулся он от смутного беспокойства. Что-то такое было… он не находил этому названия. Это не Джо, о Джо он думал постоянно. А это было где-то в глубине сознания – какая-то недодуманная, нерешенная мысль.

Сейчас вспомню, подумал он. Но не вспомнил.

Одеваясь, он думал о делах Джо. Как можно скорее ее нужно отправить во Флориду. Потом, возможно, в Швейцарию. Она очень слаба, но перевезти ее можно. Как только он встретится с Верноном и Джейн…

Когда их корабль приходит? «Респлендент», кажется? «Респлендент»…

Бритва дрогнула у него в руке. Вот оно что! Перед глазами всплыл газетный заголовок.

«Респлендент» – ужасная катастрофа!

Вернон и Джейн плыли на «Респленденте».

Он резко дернул шнурок звонка. Через минуту он уже просматривал газету. Подробное описание. Он пробежал его глазами. «Респлендент» столкнулся с айсбергом – список погибших, уцелевших.

Список живых… Он нашел имя Груин – значит, Вернон жив. Стал читать другой список и нашел то имя, которое со страхом искал, – Джейн Хардинг.

3

Он стоял неподвижно, уставившись в газетный лист. Затем аккуратно его сложил, положил на стол и снова позвонил. Через несколько минут короткий приказ, отданный через мальчика-рассыльного, привел к нему секретаря.

– В десять часов у меня встреча, которую я не могу отменить. Вы должны кое-что разыскать к тому времени, как я вернусь.

Он сжато разъяснил. Собрать самые полные сведения о «Респленденте» и передать на радио некоторое сообщение.

В больницу Себастьян позвонил сам; он предупредил, чтобы его пациентке не говорили о крушении «Респлендента». Он перекинулся с Джо парой слов, стараясь сохранять обычный вид. Из цветочного магазина послал ей цветы и отправился на работу – целый день, состоящий из бесчисленных встреч и совещаний. Никто не заметил, что великий Себастьян Левин сам на себя не похож. Никогда еще он не вникал в сделки с такой дотошностью, никогда еще с такой очевидностью не сказывалась его деловая хватка.

В шесть часов он вернулся в «Билтмор».

У секретаря лежала готовая информация. Норвежское судно подобрало уцелевших, они прибудут в Нью-Йорк через три дня.

Себастьян кивнул с непроницаемым видом и дал очередные указания.

На третий день по возвращении в отель он узнал, что мистер Груин прибыл и его поселили в соседнем номере.

Себастьян пошел туда.

Вернон стоял у окна. Он обернулся, и Себастьян испытал шок. Он не узнал друга. Что-то с ним произошло.

Они долго смотрели друг на друга. Себастьян заговорил первым. Он сказал то, что сидело в голове целый день.

– Джейн мертва, – сказал он.

Вернон кивнул – серьезно, торжественно.

– Да, – спокойно сказал он. – Джейн мертва – и это я ее убил.

Многоопытный, не подверженный эмоциям Себастьян ожил и запротестовал:

– Бога ради, Вернон, не говори так. Естественно, она ехала с тобой. Не казни себя.

– Ты не понимаешь, – сказал Вернон. – Ты не знаешь, что произошло.

Он заговорил спокойно и собранно:

– Я не смогу описать всего. Это случилось вдруг, среди ночи – ну, ты знаешь. Времени было очень мало. Корабль накренился под ужасным углом. Они обе выскочили вместе и заскользили, заскользили по палубе. Их нельзя было спасти обеих.

– Кого обеих?

– Нелл и Джейн, конечно.

– При чем тут Нелл?

– Она тоже была на борту.

– Что?

– Да. Я не знал. Мы с Джейн были во втором классе, конечно, я даже не взглянул на список пассажиров. А Нелл и Джордж Четвинд были на том же корабле. Это я и говорю, а ты перебиваешь. Это был какой-то кошмар, не было времени для спасательных лодок или чего-то такого. Я ухватился за стойку или как там это называется, чтобы не свалиться в море. А они обе катились, скользили по палубе, прямо на меня, все быстрее и быстрее, и море внизу ждало их.

Я понятия не имел, что Нелл на борту, пока не увидел, как она катится к смерти и кричит: «Вернон!» В таком положении не успеваешь подумать, скажу тебе. Действуют инстинкты. Я мог схватить одну из них, Нелл или Джейн. Я схватил Нелл и держал ее, держал мертвой хваткой.

– А Джейн?

Вернон тихо сказал:

– Я все еще вижу ее лицо, она смотрела на меня и катилась вниз, в зеленую пучину.

– Боже мой! – прорычал Себастьян.

С него слетела вся его бесстрастность. Он заревел, как бык:

– Ты спас Нелл?! Проклятый дурак! Спас Нелл – дал утонуть Джейн? Да Нелл не стоит и мизинца Джейн! Будь ты проклят!

– Я знаю.

– Знаешь? Так что же…

– Говорю же тебе, тут действует слепой инстинкт. Знание ни при чем.

– Будь ты проклят! Будь ты проклят!

– Я проклят. Не беспокойся. Я дал Джейн утонуть, а я любил ее.

– Любил ее?

– Да, я всегда любил ее. Сейчас я это понимаю. Всегда, с самого начала. Я боялся ее – потому что любил. Я, как всегда, был трусом – пытался убежать от реальности. Я с ней боролся. Я стыдился того, что она имеет надо мной власть. Я превратил ее жизнь в ад. А теперь она мне нужна, нужна. О, ты скажешь, что это похоже на меня – хотеть того, что заведомо недоступно. Может быть, и правда я такой. Я только знаю, что я люблю Джейн, люблю, а она ушла от меня навсегда.

Он сел на стул и сказал своим обычным голосом:

– Я хочу работать. Ступай, Себастьян, все в порядке.

– Боже мой, Вернон, я никогда не думал, что смогу тебя возненавидеть…

Вернон повторил:

– Я хочу работать.

Себастьян повернулся на каблуках и вышел.

4

Вернон сидел очень тихо.

Джейн…

Ужасно так страдать – так жаждать другого человека!

Джейн… Джейн…

Да, он всегда ее любил. С первой встречи он не мог отделаться от наваждения, его тянуло к ней, и это было сильнее его.

Дурак и трус, вечно чего-то боишься. Боишься реальности, истинного глубокого чувства.

Она это знала, она всегда знала и была не в силах ему помочь. Как она говорила: «Разделены во времени»? В первый вечер в гостях у Себастьяна она пела:

 
Мне фею видеть довелось:
Сиянье рук в волне волос…
 

Сиянье рук в волне… и волосы… нет, нет, не надо. Как странно, что она пела именно эту песню. А скульптура «Утопленницы»… тоже очень странно.

Какую еще песню она пела в тот вечер?

 
J’ai perdu mon amie – elle est morte,
Tout s’en va cette fois à jamais,
A jamais, pour toujours elle emporte
Le dernier des amours que j’aimais.
 
 
Pauvres nous! Rien ne m’a crié l’heure
Où là-bas se nouait son linceul
On m’a dit, «Elle est morte!» Et tout seul
Je répète, «Elle est morte!» Et je pleure… [30]30
  Потерял я подругу – она мертва,
  Все ушло на этот раз навсегда,
  Навсегда, навеки она унесла
  Последнюю мою любовь.
  Мне фею видеть довелось —
  Сиянье рук, в волне волос
  Мерцающий волшебный лик
  Так дивен был и дик,
  Чарующий и странный…


[Закрыть]
 

Он потерял Эбботс-Пьюисентс, потерял Нелл.

Но вместе с Джейн он потерял «le dernier des amours que j’aimais [31]31
  «Последнюю свою любовь» (фр.).


[Закрыть]».

До конца своей жизни он будет видеть только одну женщину – Джейн.

Он любил Джейн… он любил ее.

Он мучил ее, пренебрегал ею и наконец отдал зеленому злобному океану.

Та скульптура в Кенсингтонском музее…

Боже! Он не должен об этом думать.

Нет, он будет думать обо всем. На этот раз он ни от чего не отвернется.

Джейн… Джейн… Джейн…

Она была ему нужна. Джейн…

Он ее больше никогда не увидит.

Теперь он потерял все… все.

Те месяцы и годы в России – потерянные годы.

Дурак – жить рядом с ней, обнимать ее тело и все это время бояться своей страсти к ней.

Этот старый страх перед Чудовищем…

И вдруг, когда он подумал о Чудовище, он понял… Понял, что наконец вступил в свое наследство.

5

Все было как в тот день, когда он вернулся с концерта в «Титанике». То же видение, что тогда. Он назвал это видением, потому что ему казалось, что это больше, чем звук. Видеть и слышать стало единым – изгибы и спирали звука, вверх, выше и снова вверх.

Но теперь он знал, теперь у него была техника, были знания.

Он схватил бумагу, нацарапал первые иероглифы, какую-то неистовую стенограмму. Впереди его ждали годы работы, но он знал, что никогда не повторится эта первая свежесть и чистота видения.

Это должно быть так – и таю вся тяжесть металла – медь – вся медь мира.

И стекло, новые звуки – чистые, звенящие.

Он был счастлив.

Прошел час… два часа.

На какой-то момент он очнулся – вспомнил… Джейн!

Ему стало тошно и стыдно. Неужели он не может оплакивать ее хотя бы один вечер? Есть что-то жестокое в том, как он воспользовался своим горем, своим желанием, чтобы транспонировать его в музыке.

Но это и значит быть творцом – безжалостность, все должно идти в дело.

А люди вроде Джейн – жертвы.

Джейн…

Он разрывался надвое – горе и дикое возбуждение.

Он подумал: «Наверное, так чувствуют себя женщины, рожая ребенка».

И снова он склонился над листами бумаги, яростно исписывал их и сбрасывал законченные на пол.

Он не слышал, как открылась дверь. Его не отвлекло шуршание платья. Только когда тихий испуганный голос сказал: «Вернон», – он поднял голову.

С усилием заставил себя посмотреть.

– Привет, Нелл, – сказал он.

Она стояла, стиснув руки, бледная, опустошенная. Заговорила, запинаясь:

– Вернон… Я узнала. Мне сказали… где ты… и я пришла.

– Да. – Он кивнул. – Пришла?

Гобои – или нет, гобои не подходят, слишком нежные. Надо что-то пронзительное, вызывающее. Но арфы пусть будут – да, арфы как вода. Вода необходима как источник силы.

Мешают! Нелл что-то говорит. Придется слушать.

– Вернон, после этого ужасного спасения от смерти я поняла… Только одно имеет значение – любовь. Я всегда любила тебя. Я пришла к тебе – навсегда.

– А-а, – тупо отозвался он.

Она подошла ближе, протянула к нему руки.

Он посмотрел на нее как будто из страшного далека. Да, Нелл исключительно красива. Можно понять, почему он в нее влюбился. Странно, но сейчас в нем нет ни грана любви. Как нелепо. Он хочет только, чтобы она ушла и дала ему заняться тем, что он делает. А тромбоны? Тромбоны усилят…

– Вернон! – Голос у нее был резкий, испуганный. – Разве ты меня не любишь?

Лучше всего сказать правду. Он вежливо и официально сказал:

– Я очень сожалею. Боюсь, что нет. Видишь ли, я люблю Джейн.

– Ты сердишься на меня – за то, что я солгала про ребенка.

– Солгала? Какого ребенка?

– Ты не помнишь? Я сказала, что у меня будет ребенок, а это было неправдой… О Вернон, прости меня… прости.

– Все в порядке, Нелл. Не стоит беспокоиться. Все к лучшему. Джордж хороший малый, ты с ним будешь счастлива. А теперь, ради бога, уходи. Не хочу быть грубым, но я ужасно занят. Если сейчас не записать, все уйдет.

Она уставилась на него.

Затем медленно пошла к двери. Остановилась, обернулась, протянула руки:

– Вернон…

Это был последний призыв отчаяния.

Он даже не поднял глаза, только нетерпеливо помотал головой.

Она ушла, хлопнув дверью.

Вернон с облегчением вздохнул.

Теперь ничто не встанет между ним и музыкой.

Он склонился над столом.