Текст книги "Хлеб великанов"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

1

Много времени спустя Вернон проснулся и увидел, что лежит в кровати. Конечно, проснуться в кровати – дело вполне естественное, неестественным было то, что прямо перед ним поставили огромный горб. Он уставился на него, и в это время кто-то с ним заговорил. Этот кто-то был доктор Коулз, Вернон его прекрасно знал.

– Ну-ну, – сказал доктор Коулз, – и как же мы себя чувствуем?

Вернон не знал, как чувствует себя доктор Коулз, но сам он чувствовал себя плохо и так и сказал.

– И еще у меня что-то болит, – добавил Вернон. – По-моему, очень сильно болит.

– Еще бы, еще бы, – сказал доктор Коулз.

«Не слишком обнадеживающе», – подумал Вернон.

– Может, будет лучше, если я встану, – предположил Вернон. – Можно мне встать?

– Боюсь, пока нельзя, – сказал врач. – Видишь ли, ты упал.

– Да, – сказал Вернон. – За мной гналось Чудовище.

– А? Что? Чудовище? Какое Чудовище?

– Никакое, – сказал Вернон.

– Наверное, собака, – догадался врач. – Прыгала на стену и лаяла. Не надо бояться собак, мой мальчик.

– Я не боюсь.

– А почему ты оказался так далеко от дома, а? Не дело уходить так далеко.

– Никто мне этого не говорил, – сказал Вернон.

– Хм, хм, странно. Что ж, боюсь, ты получил по заслугам. Ты знаешь, что у тебя перелом ноги?

– Да ну?! – Вернон был вознагражден. Как здорово. У него перелом ноги. Он почувствовал себя очень важным.

– Да, придется тебе полежать, а потом некоторое время походить на костылях. Знаешь, что такое костыли?

Да, Вернон знал. Мистер Джоббер, отец кузнеца, ходит на костылях. А теперь и у него будут костыли! Как здорово!

– Можно мне сейчас попробовать?

Доктор Коулз засмеялся.

– Так тебе понравилась эта идея? Нет, боюсь, придется немного подождать. Ты должен постараться и быть мужественным мальчиком. И тогда быстро начнешь поправляться.

– Спасибо, – вежливо сказал Вернон. – Пока я не очень хорошо себя чувствую. Нельзя ли убрать с кровати эту странную штуку? Тогда мне будет удобнее.

Оказалось, что «эта штука» называется рама и убрать ее нельзя. Оказалось также, что Вернон не может двигаться на кровати, потому что его нога привязана к деревяшке. И сразу стало ясно, что иметь перелом ноги не так уж здорово.

У Вернона задрожали губы. Он не собирался плакать, нет – он большой мальчик, а большие мальчики не плачут. Так Няня говорила. И тут он понял, что хочет, чтобы рядом была Няня, ужасно хочет. Спокойная, всеведущая, во всем своем шуршащем, хрустящем величии.

– Она скоро приедет, – сказал доктор Коулз. – Да, скоро. А пока за тобой будет ухаживать сестра Френсис. Няня Френсис.

Няня Френсис появилась в обозримом пространстве, и Вернон молча рассматривал ее. Она тоже шуршала и хрустела, это хорошо. Но она была не такая большая, как Няня. Она была тоньше мамы – тонкая, как тетя Нина. Он не был уверен…

Но тут он встретился с ней глазами; спокойные глаза, скорее зеленые, чем серые; он, как и большинство людей, почувствовал, что с няней Френсис они поладят.

Она улыбнулась, но не так, как улыбаются мамины гости. Улыбка была серьезная, дружеская, но сдержанная.

– Мне очень жаль, что тебе плохо, – сказала она. – Хочешь апельсинового соку?

Вернон обдумал этот вопрос и сказал, что, пожалуй, хочет. Доктор Коулз вышел, а няня Френсис подала ему сок в ужасно смешной чашке с длинным носиком. Вдобавок оказалось, что пить надо из этого носика.

Он засмеялся, но от смеха ему стало больно, он перестал. Няня предложила ему поспать, но он сказал, что спать не хочет.

– Тогда и мне придется не спать, – сказала няня Френсис. – Хотела бы я знать, сумеешь ли ты сосчитать ирисы на стене? Ты начинай справа, а я слева. Ты ведь умеешь считать?

Вернон с гордостью сказал, что умеет считать до ста.

– Это очень много, – сказала няня Френсис. – Тут нет ста ирисов. Я думаю, их семьдесят пять. А как по-твоему?

Вернон предположил, что их пятьдесят. Он был уверен, что не больше. Он начал считать, но как-то получилось, что веки его закрылись и он уснул…

2

Шум… шум и боль. Он резко проснулся. Было очень жарко, одна сторона тела болела сверху донизу. Шум приближался. Такой шум всегда связан с появлением мамы…

Она вихрем ворвалась в комнату – часть ее одежды развевалась сзади. Она была похожа на птицу, большую птицу, и как птица она спикировала на него.

– Вернон, дорогой, мамина крошка! Что с тобой сделали! Какой ужас! Кошмар! Дитя мое!

Она плакала. Вернон тоже заплакал. Он испугался. Майра стонала и заливалась слезами.

– Мое маленькое дитя! Все, что я имею в мире. Боже, не отнимай его у меня! Не отнимай его у меня! Если он умрет, я тоже умру!

– Миссис Дейр…

– Вернон… Вернон… дитя мое…

– Миссис Дейр, пожалуйста.

В голосе няни Френсис было не обращение с просьбой, а приказ:

– Пожалуйста, не трогайте его. Вы делаете ему больно.

– Я делаю ему больно? Я? Мать?

– Кажется, вы не понимаете, что у него сломана нога, миссис Дейр. Я вынуждена просить вас покинуть комнату.

– Вы что-то скрываете! Скажите мне, скажите – ему ампутируют ногу?

В голове у Вернона помутилось. Он не знал, что такое «ампутировать», но звучало это ужасно – больно и страшно. Он завизжал.

– Он умирает! – воскликнула Майра. – Он умрет, а мне не хотят говорить. Но он должен умереть у меня на руках.

– Миссис Дейр…

Няня Френсис как-то ухитрилась встать между ней и кроватью. Она держала мать за плечо и говорила таким тоном, которым Няня разговаривает с Кэти, младшей горничной.

– Миссис Дейр, послушайте меня. Вы должны взять себя в руки. Должны!

Няня подняла глаза. В дверях стоял отец Вернона.

– Мистер Дейр, пожалуйста, уведите свою жену. Я не могу позволить, чтобы моего пациента возбуждали и расстраивали.

Отец понимающе кивнул. Он бросил взгляд на Вернона и сказал:

– Не повезло, старик. А я вот однажды руку сломал.

Неожиданно все стало не так страшно. Другие тоже ломают руки и ноги. Отец взял мать за плечи и повел к двери, что-то тихо говоря. Она протестовала, спорила, ее голос звенел от эмоций.

– Где тебе понять? Ты не заботился о ребенке так, как я. Тут нужна мать. Как я оставлю ребенка чужому человеку? Ему нужна мать.

– …Ты не понимаешь. Я люблю его. Ничто не сравнится с материнской заботой, это тебе каждый скажет.

– Вернон, дорогой, – она вырвалась из хватки мужа и подбежала к кровати, – ты ведь хочешь, чтобы я осталась, правда? Ты хочешь мамочку?

– Я хочу Няню, – всхлипнул Вернон. – Хочу Няню.

Он имел в виду свою Няню, а не няню Френсис.

– О, – сказала мама. Она задрожала.

– Пойдем, дорогая, – мягко сказал отец. – Пошли.

Она оперлась на него, и они вышли. До Вернона донеслись слова:

– Мой собственный ребенок отворачивается от меня, идет к чужому человеку…

Няня Френсис разгладила одеяло и предложила ему попить.

– Няня скоро вернется, – сказала она. – Давай ей напишем? Ты будешь говорить мне, что надо написать.

Вернона охватило пронзительное чувство благодарности. Нашелся человек, который его по-настоящему понял…

3

Когда позже Вернон оглядывался на свое детство, этот период он всегда выделял. Так это и называлось: «Когда я сломал ногу».

Конечно, приходилось признать, что в то время случались также мелкие инциденты. Например, между матерью и доктором Коулзом произошел бурный обмен мнениями. Естественно, это было не в его комнате, но Майра так повысила голос, что он проникал через закрытую дверь. Вернон слышал негодующие восклицания: «Что значит я его расстраиваю?! Я считаю, что я обязана ухаживать за своим ребенком… Естественно, я была расстроена, я не из тех, у кого нет сердца. Посмотрите на Уолтера – ему хоть бы что».

Было также много стычек, если не сказать баталий, между Майрой и няней Френсис. Побеждала всегда Френсис, но дорогой ценой. Майра Дейр яростно ревновала к той, кого она называла «платной сиделкой». Ей приходилось подчиняться требованиям доктора Коулза, но она делала это неохотно и с откровенной грубостью, которую сестра Френсис, кажется, не замечала.

По прошествии нескольких лет Вернон уже не помнил боль и скуку, которые тогда испытывал. Он вспоминал только счастливые деньки, когда он мог играть и разговаривать, как никогда раньше. Потому что в лице няни Френсис он нашел взрослого, который не считает, что «это забавно» или «занятно». Человека, который слушает с пониманием и делает серьезные, разумные предложения. Няне Френсис он рассказал о Пуделе, Белке и Кустике, о мистере Грине и его сотне детишек. И вместо «Какая забавная игра!» няня Френсис просто спросила: эти сто детей – мальчики или девочки? Вернон никогда об этом не задумывался, и они с няней Френсис решили, что там пятьдесят мальчиков и пятьдесят девочек, что казалось справедливым.

Временами, расслабившись, он вслух играл в свои игры, и няня Френсис не обращала на это внимания и не считала чем-то необычным. С ней было так же уютно, как с Няней, но у нее было нечто более важное: дар отвечать на вопросы, и он инстинктивно чувствовал, что ответы ее правдивы. Иногда она говорила: «Я и сама не знаю», или «Спроси кого-нибудь еще. Я не так умна, чтобы объяснить». На всеведение она не претендовала.

Иногда после чая она рассказывала Вернону сказки. Сказки никогда не повторялись два дня подряд: первый день – про скверных девчонок и мальчишек, второй – про прекрасную принцессу, эти Вернону нравились больше. Особенно ему полюбилась сказка про принцессу с золотыми волосами, сидящую в башне, и про принца-бродягу в рваной зеленой шляпе. История заканчивалась в лесу – возможно, поэтому Вернон ее так любил.

Иногда у них появлялся дополнительный слушатель. Мама приходила посидеть с Верноном в первой половине дня, когда сестра Френсис отдыхала, но отец заходил после чая, как раз во время рассказа. Понемногу это вошло в привычку. Уолтер Дейр садился позади стула няни Френсис и смотрел – нет, не на сына, а на рассказчицу. Однажды Вернон увидел, как рука отца прокралась и нежно пожала запястье няни Френсис.

И тут случилось нечто удивительное. Няня Френсис встала со стула.

– Боюсь, сегодня вечером мы должны попросить вас уйти, мистер Дейр, – спокойно сказала она. – Мы с Верноном будем кое-чем заняты.

Вернон очень удивился, он не мог даже представить, что же они будут делать. Еще больше он изумился, когда отец встал и сказал тихим голосом:

– Простите.

Няня Френсис слегка кивнула, но продолжала стоять. Она упорно смотрела в глаза Уолтеру Дейру. Он тихо сказал:

– Поверьте, я действительно очень сожалею. Вы позволите мне прийти завтра?

После этого незаметно для Вернона отец сменил свои привычки. Он уже не садился так близко к няне Френсис. Он больше разговаривал с Верноном, и, случалось, они втроем играли в «старую деву» [8]8
  «Старая дева» – карточная игра, при которой игроки сбрасывают парные карты.


[Закрыть], Вернон обожал эту игру. Эти вечера были счастливыми для всех троих.

Однажды, когда няня Френсис вышла, Уолтер Дейр отрывисто спросил:

– Тебе нравится няня, Вернон?

– Няня Френсис? Да, очень. А тебе, папа?

– Да, – сказал Уолтер Дейр, – мне тоже.

Вернон расслышал грусть в его голосе.

– Что-то случилось, папа?

– То, чего не поправишь. Если лошадь перед финишем сворачивает влево, вряд ли у нее будет хорошая жизнь, и ничуть не легче оттого, что лошадь сама виновата. Но это для тебя китайская грамота, старина. Радуйся, пока няня Френсис с тобой. Такие, как она, на дороге не валяются.

Тут пришла няня Френсис, и они стали играть в «энимал грэб» [9]9
  «Энимал грэб» – разновидность карточной игры.


[Закрыть].

Но слова Уолтера Дейра засели в голове Вернона. На следующий день он прицепился к няне Френсис.

– Ты у нас всегда будешь?

– Нет. Только пока ты не поправишься.

– Почему бы тебе не остаться навсегда? Я бы хотел.

– Видишь ли, это не моя работа. Моя работа – выхаживать больных.

– Тебе это нравится?

– Да, очень.

– Почему?

– Ну, знаешь, у каждого есть такое особое дело, которое он любит делать и оно у него получается.

– У мамы нет.

– Ошибаешься, есть. Ее работа – следить за всем этим большим домом, чтобы все шло как надо, и заботиться о тебе и твоем отце.

– Папа однажды был солдатом. Он сказал, что, если снова будет война, он опять пойдет воевать.

– Ты гордишься своим отцом, Вернон?

– Я, конечно, больше люблю маму. Мама говорит, что мальчики всегда больше всего любят маму. Мне нравится бывать с папой, но это другое дело. Я думаю, это потому, что он мужчина. Как ты думаешь, кем я стану, когда вырасту? Я хочу стать моряком.

– Может быть, ты будешь писать книги.

– О чем?

Няня Френсис чуть улыбнулась.

– Хотя бы про мистера Грина, Пуделя, Белку и Кустика.

– Все скажут, что это глупо.

– Мальчики так не скажут. К тому же, когда ты вырастешь, у тебя в голове возникнут другие люди, как мистер Грин и его дети, но только взрослые. И ты сможешь о них написать.

Вернон долго думал, затем покачал головой:

– Нет, лучше я буду солдатом, как папа. Мама сказала, что Дейры почти все были солдатами. Конечно, чтобы стать солдатом, надо быть храбрым, но я думаю, я буду достаточно храбрым.

Няня Френсис помолчала. Она вспомнила, что говорил Уолтер Дейр о своем маленьком сыне:

– Отважный парень, совершенно бесстрашный. Он просто не знает, что такое страх! Видели бы вы его верхом на пони.

Да, в этом отношении Вернон бесстрашный. К тому же он стойкий, он переносит боль и неудобства сломанной ноги с необычайным для ребенка терпением.

Но есть другой вид страха. Она медленно проговорила:

– Расскажи мне еще раз, как ты упал со стены.

Она знала про Чудовище и следила за тем, чтобы не проявить насмешки. Когда Вернон закончил, она сказала:

– Но ты же давно знаешь, что это не настоящее Чудовище, правда? Это предмет, сделанный из дерева и проволоки.

– Я, конечно, знаю, – сказал Вернон. – Но мне он представляется совсем другим. И когда в саду оно стало ко мне приближаться…

– Ты убежал, а напрасно, не так ли? Гораздо лучше было бы подождать и посмотреть. Тогда ты увидел бы людей и понял, что это такое. Смотреть вообще полезно. Потом можешь убежать, если захочешь, – но обычно уже не убегаешь. Скажу тебе кое-что еще, Вернон…

– Что?

– Не так страшно то, что у тебя перед глазами, как то, что сзади. Запомни это. Если что-то есть у тебя за спиной, ты его не видишь и пугаешься. Вот почему лучше повернуться к нему лицом; при этом часто оказывается, что там ничего и нет.

Вернон задумчиво сказал:

– Если бы я тогда повернулся, я бы не сломал ногу?

– Да.

Вернон вздохнул.

– Я не жалею, что сломал ногу. Зато ты играешь со мной.

Ему показалось, что няня Френсис тихонько выдохнула: «Бедный ребенок!» – но это, конечно, чепуха. Она с улыбкой сказала:

– Мне тоже это очень нравится. А то некоторые больные не любят играть.

– А ты любишь, да? Как мистер Грин. – И добавил через силу, смущаясь: – Пожалуйста, не уезжай подольше, ладно?

4

Но случилось так, что няня Френсис уехала гораздо раньше, чем должна была. Это случилось, как и все в жизни Вернона, внезапно.

Началось с пустяка: он уже понемногу ходил на костылях, это было больно, но ново и интересно. Однако он быстро уставал и готов был снова лечь в кровать. В тот день мама предложила помочь ему. Но Вернон уже знал, как она помогает. Эти белые руки были очень неуклюжими – желая помочь, они делали больно. Он уклонился от ее помощи, сказал, что подождет няню Френсис, которая никогда не делает больно.

Слова вырвались с детской бестактностью, и Майра вмиг дошла до белого каления.

Через пару минут пришла няня Френсис, и на нее обрушился поток упреков.

Отвращать ребенка от родной матери – жестоко, порочно. Все они заодно, все против нее. У нее в мире нет ничего, кроме Вернона, и вот он от нее отворачивается.

Обвинения лились нескончаемым потоком. Сестра Френсис переносила их терпеливо, без удивления и гнева. Она знала такой тип женщин, как миссис Дейр, – им подобные сцены приносят облегчение. Про себя сестра Френсис с мрачной усмешкой подумала, что грубые слова задевают тогда, когда их произносит дорогой тебе человек Она жалела Майру Дейр, понимая, что за взрывами истерики кроется подлинное несчастье.

Угораздило же Уолтера Дейра прийти в детскую именно в этот момент! Он секунду-другую послушал и покраснел от злости.

– Майра, мне стыдно за тебя! Ты сама не знаешь, что говоришь.

Она свирепо обернулась.

– Я прекрасно знаю, что говорю! И знаю, чем ты занимаешься. Каждый день сюда пробираешься, я видела. Всегда найдешь, с кем заняться любовью. Горничные, сиделки – тебе все равно.

– Майра, успокойся!

На этот раз он разозлился. Майра на миг испугалась, но тут же выдала последний заряд:

– А вы, сиделки, – все вы одинаковы. Флиртуете с чужими мужьями! Постыдились бы! На глазах у невинного ребенка! Убирайтесь из моего дома! Убирайтесь сейчас же! Я позвоню доктору Коулзу и скажу ему все, что я о вас думаю.

– Не могла бы ты продолжить эту назидательную сцену где-нибудь еще? – Голос мужа был такой, который она больше всего ненавидела: холодный и насмешливый. – А не на глазах у невинного ребенка. Сестра, я извиняюсь за то, что наговорила моя жена. Пойдем, Майра.

Она пошла, заливаясь слезами, в ужасе от того, что натворила.

– Ты жестокий, – рыдала она. – Жестокий. Ты хотел бы, чтобы я умерла. Ты меня ненавидишь.

Няня Френсис уложила Вернона в кровать. Он хотел ее расспросить, но она заговорила о собаке, большущем сенбернаре, который у нее был в детстве, и он так заинтересовался, что обо всем забыл.

Поздно вечером отец пришел в детскую. Он выглядел бледным и больным. Он остановился в дверях; няня Френсис встала и подошла к нему. Он выдавил:

– Не знаю, что сказать. Как просить прощения за все, что наговорила жена…

Няня Френсис ответила спокойным, уверенным голосом:

– О, все нормально. Я понимаю. Все же я думаю, что мне лучше уйти, как только удастся это устроить. Мое присутствие делает миссис Дейр несчастной, она изводит себя.

– Знала бы она, как несправедлива в своих обвинениях. Она оскорбила вас…

Сестра Френсис рассмеялась – пожалуй, не слишком убедительно.

– Я всегда считала нелепым жаловаться, что тебя оскорбили, – беспечно сказала она. – Какое напыщенное слово, вы не находите? Не волнуйтесь, меня это не задело. Знаете, мистер Дейр, ваша жена…

– Да?

Ее голос изменился. Он стал серьезным и печальным.

– Очень несчастная и одинокая женщина.

– Вы считаете, это полностью моя вина?

– Да, считаю, – сказала она.

Он глубоко вздохнул.

– Никто мне такого не говорил. Вы… возможно, я восхищаюсь именно вашим мужеством… бесстрашной честностью. Мне жаль Вернона, он теряет вас, когда вы ему нужны.

Она серьезно сказала:

– Не кляните себя понапрасну. Вы в этом не виноваты.

– Няня Френсис, – это Вернон с кровати подал голос с жаркой мольбой, – я не хочу, чтобы вы уходили. Не уходите, пожалуйста, – хотя бы не сегодня.

– Нет, конечно, – сказала няня Френсис. – Надо еще поговорить с доктором Коулзом.

Она ушла через три дня. Вернон горько плакал. Он потерял первого настоящего друга в своей жизни.

Глава 5

1

Годы жизни с пяти до девяти лет Вернон помнил смутно. Что-то менялось, но так медленно, словно ничего не происходило. Няня не вернулась к руководству детской: у ее матери произошел инфаркт, и Няне пришлось остаться ухаживать за ней.

Вместо нее этот высокий пост заняла мисс Робинс – создание столь замечательно бесцветное, что Вернон позже не мог вспомнить, как она выглядела. Должно быть, под ее началом он совсем отбился от рук, потому что его отправили в школу, едва ему стукнуло восемь. Когда он впервые приехал на каникулы, в доме обитала его кузина Джозефина.

Прежде, приезжая в Эбботс-Пьюисентс, Нина не брала с собой дочку. Вообще-то она приезжала все реже и реже. Вернон, как многие дети, умел понимать, не размышляя. Он осознавал две вещи: первое – отец не любит дядю Сидни и бывает с ним чрезвычайно вежлив; второе – мать не любит тетю Нину и не скрывает этого. Иногда, когда Нина с Уолтером сидели в саду и разговаривали, Майра на миг присоединялась к ним и, дождавшись первой же паузы в разговоре, говорила:

– Я, пожалуй, пойду. Вижу, что я тут лишняя. Нет, спасибо, Уолтер (это ответ на вялый протест), я всегда понимаю, когда мое присутствие нежелательно.

Она уходила, кусая губы, ломая руки, со слезами на глазах. Уолтер Дейр молча поднимал брови.

Однажды Нина не выдержала:

– Она невыносима! Я не могу и десяти минут поговорить с тобой без сцен. Уолтер, зачем ты это сделал? Зачем?

Вернон помнил, как отец оглянулся по сторонам, на дом, на руины старого аббатства, видневшиеся вдалеке.

– Я люблю это место, – проговорил он. – Видимо, это у меня в крови. Я не хотел его потерять.

Наступило короткое молчание, потом Нина засмеялась – нервный короткий смешок.

– Мы с тобой не слишком счастливая семейка. Оба совсем запутались.

Снова пауза, потом отец:

– Неужели все так плохо?

Нина, глубоко вздохнув, кивнула.

– Вот именно. Уолтер, мне кажется, я больше не могу. Фред вида моего не выносит. О, на людях мы чудная пара, никто не догадается, но наедине…

– Да, но…

Некоторое время Вернон ничего не слышал, они понизили голос, но отец явно спорил с тетей. Потом голоса снова повысились.

– Это безумие. Ты не можешь так поступить. Ведь это даже не из любви к Энсти. Ты ничего к нему не испытываешь.

– Нет – но он от меня без ума.

Отец упомянул какой-то «социальный страус». Нина снова засмеялась.

– Какое нам до этого дело?

– Со временем для Энсти это будет важно.

– Фред разведется со мной, он будет только рад поводу. И мы сможем пожениться.

– Даже в этом случае…

– Уолтер требует соблюдать условности! Не смешно ли?

– Мужчины и женщины по-разному смотрят на вещи, – сухо сказал Уолтер.

– О, конечно, конечно! Но все лучше, чем этот безысходный мрак. Конечно, в душе я по-прежнему привязана к Фреду – всегда была привязана, а он ко мне – нет.

– А ребенок? Ты же не можешь уйти и бросить девочку?

– Разве? Не такая уж я хорошая мать, как ты знаешь. Вообще-то я хочу взять ее с собой. Фред возражать не станет, он ее ненавидит так же, как меня.

На этот раз пауза затянулась. Потом Нина задумчиво сказала:

– В какую жуткую неразбериху могут угодить люди. В нашем с тобой случае, Уолтер, мы сами виноваты. Что мы за семейка! Приносим несчастье себе и всем, с кем сталкиваемся в жизни.

Уолтер Дейр встал, с отсутствующим видом набил трубку и молча ушел. Только тут Нина заметила Вернона.

– Привет, малыш. Я не знала, что ты здесь. Интересно, что ты понял из всего этого?

– Не знаю, – неуверенно сказал Вернон, переминаясь с ноги на ногу.

Нина открыла сумочку, достала черепаховый портсигар, вынула сигарету и щелкнула зажигалкой. Вернон завороженно смотрел. Он никогда не видел, чтобы женщины курили.

– В чем дело? – спросила Нина.

– Мама говорит, что приятные женщины никогда не курят. Это она мисс Робинс так говорила.

– О, вот оно что! – Нина выпустила струйку дыма. – Думаю, она права. Но, видишь ли, Вернон, я вовсе не приятная женщина.

Вернон в смущении смотрел на нее.

– По-моему, вы очень красивая, – пробормотал он.

– Это не одно и то же. – Улыбка Нины стала шире. – Пойди сюда, Вернон.

Он послушно подошел. Нина положила руки ему на плечи и испытующе посмотрела. Он спокойно подчинился. Руки у тети Нины были легкие – не вцеплялись в тебя, как мамины.

– Да, – сказала Нина, – ты Дейр, настоящий Дейр. Не повезло Майре, но это так.

– Что это значит?

– Это значит, что ты пошел в отцовскую родню, а не в мать, и это плохо для тебя.

– Почему плохо?

– Потому, Вернон, что к Дейрам не приходит ни счастье, ни успех. И никто от них не ждет ничего хорошего.

Чудные вещи говорит тетя Нина. Она посмеивается, значит, говорит несерьезно. И все-таки было в этом что-то непонятное, пугающее. Вдруг он спросил:

– А что, лучше быть таким, как дядя Сидни?

– Гораздо лучше. Гораздо, гораздо лучше.

Вернон что-то прикинул в уме.

– Но если бы я был похож на дядю Сидни…

Он запнулся, стараясь точнее выразить свои мысли.

– Да, что тогда?

– Если бы я был дядей Сидни, я должен был бы жить в Ларч-Херст, а не здесь.

Ларч-Херст – это массивный дом из красного кирпича под Бирмингемом, Вернон однажды был там с дядей Сидни и тетей Кэри. Вокруг дома было три акра земли – розовый сад, беседка, бассейн с золотыми рыбками; в доме были две роскошные ванные комнаты.

– А тебе это не нравится? – спросила Нина, продолжая его разглядывать.

– Нет! – сказал Вернон. Он глубоко вздохнул, во всю свою грудную клетку. – Я хочу жить здесь, всегда, всегда, всегда!

2

Вскоре после этого с тетей Ниной случилось что-то неладное. Мать было заговорила об этом, но отец заставил ее замолчать, покосившись в сторону Вернона. Он успел уловить всего две фразы: «Мне только жалко бедного ребенка. Достаточно взглянуть на Нину – и всем ясно, что она пропащая и всегда такой останется».

Бедный ребенок, как понял Вернон, – это его кузина Джозефина, которую он никогда не видел, но посылал ей подарки на Рождество и исправно получал то же самое в ответ. Он удивился, почему Джозефина «бедная» и почему мать ее жалеет, а также почему тетя Нина пропащая – и что это вообще значит. Он спросил мисс Робинс, та зарделась и сказала, что ему не следует говорить «о таких вещах». «О каких вещах?» – удивился Вернон.

Но он не слишком задумывался до тех пор, пока четыре месяца спустя об этом деле не заговорили снова. На этот раз на его присутствие не обращали внимания, так высок был накал страстей. Между отцом и матерью разгорелся спор. Мать, как обычно, от возбуждения кричала, отец был очень спокоен.

– Позор! – кипятилась Майра. – Сбежать с одним мужчиной, а через три месяца бежать к другому! Показала себя в истинном свете. Я всегда знала, что она такая. Мужчины, мужчины, ничего, кроме мужчин!

– Можешь говорить что угодно, Майра. Это не важно. Я прекрасно знал, что ты будешь потрясена.

– Как и все! Не могу тебя понять, Уолтер. Ты говоришь, у вас старинная семья и все такое…

– У нас старинная семья, – тихо вставил он.

– До сих пор я думала, что тебя хоть немного заботит честь семьи. Нина ее опозорила, и, будь ты настоящим мужчиной, ты бы начисто порвал с ней, как она и заслуживает.

– Традиционная сцена из мелодрамы?

– Тебе все шуточки! Мораль для тебя ничего не значит, абсолютно ничего.

– Как я пытался тебе объяснить, сейчас дело не в морали. Дело в том, что моя сестра в бедственном положении. Я должен ехать в Монте-Карло и посмотреть, чем можно помочь. По-моему, это ясно каждому нормальному человеку.

– Благодарю. Ты не слишком-то вежлив. А чья вина в том, что она в бедственном положении, хотела бы я знать? У нее был хороший муж…

– Нет, не было.

– Во всяком случае, он на ней женился.

На этот раз вспыхнул отец. Он сказал очень тихим голосом:

– Майра, я не понимаю тебя. Ты хорошая женщина – добрая, честная, прямая; как ты можешь унижать себя подобными отвратительными высказываниями?

– Правильно! Оскорбляй меня! Я привыкла к такому обращению!

– Неправда. Я стараюсь быть вежливым, насколько могу.

– Да. Вот за что я тебя ненавижу: ты никогда не скажешь прямо. Всегда вежливый, а на самом деле издеваешься. Приличия блюдешь! А зачем, хотела бы я знать? Зачем, если все в доме знают, что я чувствую?

– Несомненно – ведь у тебя очень громкий голос.

– Вот весь ты в этом, опять насмехаешься. Во всяком случае я счастлива сообщить тебе, что я думаю о твоей дражайшей сестрице. Сбежала с одним, переметнулась к другому – и почему же этот второй не может ее содержать, хотела бы я знать? Или она ему уже надоела?

– Я уже говорил тебе, но ты не слушала. У него скоротечная чахотка, ему пришлось бросить работу. Личных средств у него нет.

– А! На этот раз Нина промахнулась.

– Что касается Нины, она никогда не руководствуется выгодой. Она дура, круглая дура, иначе она не попала бы в эту передрягу. Но у нее всегда чувства опережают здравый смысл. Дьявольская неразбериха. Она не взяла ни гроша от Фреда. Энсти хотел выделить ей содержание – она и слышать об этом не хочет. Заметь, тут я с ней согласен. Некоторых вещей делать нельзя. Но мне придется поехать и разобраться. Извини, если это тебя раздражает, но так уж получилось.

– Ты никогда не делаешь, как я хочу! Ты меня ненавидишь! Ты нарочно так поступаешь, чтобы унизить меня. Но вот что я скажу. Пока я здесь, ты не приведешь свою драгоценную сестрицу под крышу этого дома. Я не привыкла общаться с женщинами подобного сорта. Понял?

– Ты выразила свою мысль предельно ясно.

– Если ты ее привезешь сюда, я возвращаюсь в Бирмингем.

В глазах Уолтера Дейра что-то блеснуло, и Вернон вдруг понял то, чего не поняла мама. Он не слишком хорошо понимал, о чем они говорили, но он ухватил суть: тетя Нина где-то далеко, она больна или несчастна, и мама из-за этого злится. И говорит, что, если тетя Нина появится в Эбботс-Пьюисентс, она уедет к дяде Сидни в Бирмингем. Она думает, что это угроза, но Вернон понял: отец будет очень доволен, если она уедет в Бирмингем. Он знал это точно и определенно. Это как наказание у мисс Робинс: «Полчаса не разговаривать». Она думает, что ты огорчен так же, как если бы тебя лишили джема к чаю, и не догадывается, что ты вовсе не против, даже рад.

Уолтер Дейр ходил взад-вперед по комнате. Вернон наблюдал. Он видел, что отец борется с собой, но не понимал из-за чего.

– Ну? – сказала Майра.

В этот момент она была очень красива: большая, величественная, великолепно сложенная, с откинутой головой, в золотисто-рыжих волосах ее играло солнце. Подходящая спутница для мореплавателя-викинга.

– Я сделал тебя хозяйкой этого дома, Майра, – сказал Уолтер Дейр. – Если ты возражаешь против приезда моей сестры, она, естественно, не приедет.

Он двинулся к двери. Остановился, обернулся.

– Если Левелин умрет, а скорее всего так и случится, Нина должна будет устроиться на работу. Тогда встанет вопрос о ребенке. Твои возражения распространяются также и на нее?

– Думаешь, мне очень хочется держать в доме девочку, которая станет такой же, как ее мать?

Отец спокойно сказал:

– Вполне достаточно ответа «да» или «нет».

Он вышел. Майра глядела ему вслед. В глазах ее стояли слезы, они потекли по щекам. Вернон не любил слез. Он бочком двинулся к выходу, но опоздал.

– Миленький мой, подойди ко мне.

Пришлось подойти. Его тискали, обнимали. Обрывки фраз влетали в ухо:

– Ты моя единственная отрада, ты, мой дорогой мальчик. Ты не будешь, как они, – насмешливые, ужасные. Ты не покинешь меня, ты никогда не покинешь меня, правда? Поклянись, мой мальчик, мое дорогое дитя!

Все это он знал. Он отвечал так, как она хотела, – правильно расставляя «да» и «нет». Как он это ненавидел! К глазам подступали слезы.

В тот вечер после чая Майра была уже совсем в другом настроении. Когда Вернон вошел, она писала письмо, сидя за письменным столом, и встретила его веселой улыбкой.

– Я пишу папе. Возможно, скоро к нам приедут жить тетя Нина с Джозефиной. Правда, чудесно?

Но они не приехали. Майра сказала себе, что Уолтера понять невозможно. Подумаешь, она сгоряча что-то сказала, она же не имела в виду ничего плохого…