Текст книги "Хлеб великанов"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Ну?

– Подожди. Я с вами.

Она почувствовала, что совершает подвиг, но на Вернона и Джо, кажется, это не произвело никакого впечатления. Они нетерпеливо ждали, когда она их догонит.

– Теперь так командовать буду я, – сказал Вернон. – Всем делать то, что я скажу.

Они перелезли через забор, окружавший парк, и скрылись под покровом леса. Шепотом переговариваясь, они раздвигали кусты, подбираясь все ближе и ближе к дому. Вот он вырос перед ними, впереди и несколько справа.

– Идем дальше, возьмем немного в гору.

Девочки послушно последовали за ним.

Неожиданно сзади и слева раздался голос, ударивший в уши:

– Нарушители границ.

Девочки обернулись – там стоял желтолицый мальчик с большими ушами. Засунув руки в карманы, он смотрел на них с видом превосходства. Вернон хотел сказать: «Извините», – но вместо этого воскликнул: «О!»

Оба мальчика оглядывали друг друга оценивающими взглядами дуэлянтов.

– Мы живем рядом, – сказала Джо.

– Да? – сказал мальчик. – Вот и идите домой. Мама и папа не хотят, чтобы вы сюда ходили.

Он постарался сказать это как можно обиднее. Вернон, хоть и сознавал, что они виноваты, вспыхнул от злости.

– Мог бы говорить повежливей.

– С какой стати?

Послышались шаги, кто-то продирался через кустарник, мальчик обернулся и сказал:

– Это ты, Сэм? Выкинь отсюда этих малолетних нарушителей границ, ладно?

Сторож, стоя у него за спиной, усмехнулся и почесал затылок. Мальчик зашагал прочь, словно потеряв интерес. Сторож повернулся к детям и грозно нахмурился.

– Прочь отсюда, шалопаи! Если сейчас же не уберетесь, я спущу на вас собак.

– Мы собак не боимся, – высокомерно заявил Вернон.

– Ха, не боитесь! А вот я приведу сюда Носорога и выпущу на вас.

Сторож ушел. Нелл дернула Вернона за руку.

– Он пошел за носорогом! Бежим скорее!

Ее испуг был заразителен. О Левиных столько говорили, что они поверили угрозе сторожа и дружно ринулись к дому, продираясь сквозь подлесок. Вернон и Джо бежали впереди. Послышался жалобный крик Нелл:

– Вернон! Вернон! Ой! Подожди, я зацепилась.

Ну и рохля эта Нелл! Ничего она не может, даже бегать. Вернон вернулся, рывком сдернул платье с ветки, за которую оно зацепилось (с большим уроном для платья), и поднял ее на ноги.

– Давай, вперед.

– Я задохнулась, не могу больше бежать. Ой, Вернон, я боюсь.

– Вперед!

Он за руку поволок ее за собой. До парка они добрались бледные, исцарапанные…

6

– Ну и приключение, – сказала Джо, отряхиваясь испачканной панамкой.

– Платье порвалось, – заныла Нелл. – Что мне делать?

– Ненавижу этого парня, – сказал Вернон. – Зверь.

– Зверский зверь, – согласилась Джо. – Давай объявим ему войну.

– Давай!

– Что мне делать с платьем? – хныкала Нелл.

– Скверно, что они держат носорога, – задумчиво сказала Джо. – Как ты думаешь, Том-Бой справится с ним, если его научить?

– Я не хочу, чтобы он ранил Том-Боя, – сказал Вернон.

Том-Бой жил в конюшне, он был его любимцем. Мать запрещала держать собак в доме, так что ближайшая собака, которую Вернон считал своей, был Том-Бой.

– Что мама скажет про платье?

– Ой, надоела ты со своим платьем, Нелл! В таких платьях не играют в саду.

– Я скажу твоей маме, что это я виноват, – нетерпеливо сказал Вернон. – Не будь как девчонка.

– А я и есть девчонка.

– Ну и что, Джо тоже девчонка, но она не хнычет, как ты. Она во всем как мальчик.

Нелл готова была заплакать, но тут их позвали в дом.

– Извините, миссис Верикер, – сказал Вернон, – боюсь, я порвал Нелл платье.

Последовали сожаления Майры, разуверения миссис Верикер. Когда Нелл с матерью уехали, Майра сказала:

– Не надо быть таким грубым, Вернон, дорогой. Когда к тебе на чай приходит подружка, ты должен быть к ней очень внимателен.

– А почему она должна приходить к нам на чай? Мы ее не любим. Она только все нам портит.

– Вернон! Нелл такая милая девочка.

– Нет, мама, она ужасная.

– Вернон!

– Да, да. И маму ее я не люблю.

– Я тоже не слишком люблю миссис Верикер, – сказала Майра. – Она тяжелый человек. Но я не понимаю, почему вы, дети, не любите Нелл. Миссис Верикер говорила мне, что она к тебе очень хорошо относится.

– Никто ее не просит.

И он убежал с Джо.

– Война, – сказал он. – Только война! По-моему, левинский мальчишка – это переодетый бур. Разработаем план боевых действий. Почему это он должен жить рядом и все нам портить?

И началось что-то вроде партизанской войны, доставлявшей массу удовольствия Вернону и Джо. Они изобретали разные способы изматывать врага. Спрятавшись в ветвях, обрушивали на него град каштанов, обстреливали горохом из трубочек. Однажды они подкрались к вражескому дому вечером, когда стемнело, и положили на порог лист бумаги, на котором красной краской нарисовали руку и под ней слово «Месть».

Иногда враг предпринимал ответные действия. У него тоже была трубка для стрельбы горохом, а однажды он подстерег их со шлангом для поливки.

Военные действия продолжались уже дней десять, когда Вернон однажды наткнулся на Джо, с подавленным видом сидящую на дереве.

– Привет! Ты что? Я думал, ты пошла обстрелять врага гнилыми помидорами, которые дала кухарка.

– Да, я хотела.

– Что случилось, Джо?

– Я залезла на дерево, он прошел прямо подо мной. Мне ничего не стоило попасть в него.

– То есть ты не стала бросать в него помидоры?

– Да.

– Но почему?

Джо покраснела и заговорила очень быстро:

– Не смогла. Он не знал, что я там, и у него был такой вид – о, Вернон, он казался ужасно одиноким, и как будто ему все это противно. Я понимаю, как должно быть ужасно, когда не с кем водиться.

– Да, но… – Вернону нужно было свыкнуться с новой мыслью.

– Помнишь, мы говорили, как это подло? – продолжала Джо. – Что люди по-зверски относятся к Левиным. А теперь и мы так же.

– Но ведь он первый начал!

– Может быть, он не хотел.

– Что за чепуха!

– Ничего не чепуха! Знаешь, как собаки кусаются, когда боятся? Может быть, он ждал, что мы тоже отнесемся к нему по-зверски, и начал первым. Давай с ним подружимся?

– Нельзя же в разгар войны.

– Можно. Мы сделаем белый флаг, ты с ним выйдешь, потребуешь вести переговоры и посмотришь, нельзя ли заключить почетный мир.

– А что, я не против, – сказал Вернон. – По крайней мере, что-то новое. Из чего сделаем флаг – из моего носового платка или твоего фартука?

Они отправились в волнующий поход с белым флагом. Вскоре они встретили врага. Он уставился на них с видом полного изумления.

– Что еще? – сказал он.

– Мы предлагаем переговоры, – сказал Вернон.

– Согласен, – сказал другой мальчик после короткой паузы.

– Собственно, дело вот в чем, – вмешалась Джо. – Если ты согласен, давай будем дружить.

Все трое переглядывались.

– Почему вы решили дружить? – с подозрением спросил он.

– Довольно глупо жить бок о бок и не дружить, согласен?

– Кто из вас это первый придумал?

– Я, – сказала Джо.

Она чувствовала, как его маленькие черные глазки буравят ее. Какой он все-таки чудной. И уши торчат больше прежнего.

– Ладно, – сказал мальчик. – Мне это нравится.

Наступило неловкое молчание.

– Как тебя зовут? – спросила Джо.

– Себастьян. – Он слегка шепелявил, чуть заметно.

– Какое забавное имя. Я Джо, а это Вернон. Он учится в школе. А ты учишься в школе?

– Да. А потом поступлю в Итон.

– И я, – сказал Вернон.

Новый прилив враждебности, но совсем малюсенький; он тут же отступил – и больше никогда к ним не возвращался.

– Пойдемте посмотрим плавательный бассейн, – сказал Себастьян. – Замечательная штука.

Глава 8

1

Дружба с Себастьяном Левиным быстро развивалась и расцветала, частично из-за того, что приходилось соблюдать секретность. Мать Вернона пришла бы в ужас, услышав об этом. Левины, конечно, в ужас бы не пришли, но их благодарность могла привести к столь же плачевным последствиям.

Время учебы тянулось для бедной Джо медленнее улитки. Она общалась только с гувернанткой, которая приходила по утрам и не слишком жаловала прямолинейную, склонную к бунтарству ученицу. Джо жила по-настоящему только во время каникул. Приезжал Вернон, и они пробирались к месту тайных встреч, возле дыры в заборе. Они придумали систему условного свиста и множество других не слишком необходимых сигналов. Иногда Себастьян приходил раньше них; тогда он лежал в зарослях чертополоха, и его желтое лицо и торчащие уши странно контрастировали с нью-йоркским костюмчиком.

Конечно, они не только играли, но и разговаривали, да еще как! Себастьян рассказывал о России. Они узнали про погромы. Сам Себастьян не бывал в России, но жил среди русских евреев, и отец его чудом спасся во время погрома. Иногда Себастьян произносил что-нибудь по-русски – это приводило Вернона и Джо в полный восторг.

– Нас тут терпеть не могут, – говорил Себастьян. – Ну и что! Все равно им без нас не обойтись, потому что мой отец очень богат. А за деньги можно купить все!

Вид у него при этом был страшно вызывающий.

– Не все можно купить за деньги, – возражал ему Вернон. – Сын старой Николь пришел с войны без ноги. Ни за какие деньги у него не вырастет новая нога.

– Не вырастет, я и не говорю. Но за деньги ты купишь хорошую деревянную ногу и самые лучшие костыли.

– Я однажды ходил на костылях, – сказал Вернон. – Это было интересно. У меня тогда была ужасно хорошая няня.

– А если бы ты не был богатым, ничего этого у тебя бы не было.

Он богат? Наверное. Он об этом не задумывался.

– Хотела бы я быть богатой, – сказала Джо.

– Можешь выйти за меня замуж, когда вырастешь, – сказал Себастьян, – и станешь богатой.

– Боюсь, Джо не понравится, если к ней никто не будет ходить, – предположил Вернон.

– Это меня не волнует, – сказала Джо. – Мне дела нет до того, что скажет тетя Майра и другие. Если захочу, то выйду за Себастьяна.

– И люди будут к ней приходить, – сказал Себастьян. – Ты не понимаешь. Евреи такие могущественные! Папа говорит, что без них никто не сможет обойтись. Вот ведь сэру Чарльзу пришлось продать нам Дирфилдс.

Вернон, похолодев, безотчетно ощутил, что говорит с представителем враждебной расы. К Себастьяну он не испытывал вражды – она давно исчезла. С Себастьяном они всегда будут друзьями, он не сомневался.

– Деньги, – говорил Себастьян, – это не просто чтобы покупать вещи, это гораздо больше. И не только власть над людьми. Это… это возможность собрать вместе много красоты.

Руки его взметнулись в каком-то пылком неанглийском жесте.

– Что ты имеешь в виду? Как это – собрать вместе?

Себастьян не смог объяснить. Слова вырвались у него сами собой.

– Все равно, вещи – это еще не красота, – сказал Вернон.

– Красота. Дирфилдс красивый, а Эбботс-Пьюисентс еще красивее.

– Когда Эбботс-Пьюисентс будет принадлежать мне, – сказал Вернон, – ты можешь приходить и жить там, сколько захочешь. Мы всегда будем друзьями, что бы там люди ни говорили, правда?

– Мы всегда будем друзьями, – сказал Себастьян.

2

Мало-помалу Левины пробивали себе дорогу. Церкви был нужен орган – мистер Левин презентовал его. По случаю загородной вылазки хора мальчиков Дирфилдс распахнул свои двери и угощал клубникой со сливками. В Лигу Подснежника [10]10
  Лига подснежника – организация консерваторов, выступающая в защиту англиканской церкви и монархии.


[Закрыть]поступил крупный взнос. Куда ни повернись, везде ты натыкался на богатство и щедрость Левиных.

Люди стали говорить так:

– Конечно, они совершенно невозможны, но они такие добрые.

Было слышно и другое:

– Ах! Конечно, они евреи, но глупо иметь какие-то предубеждения на этот счет. Многие хорошие люди были евреями.

Говорят, викарий к этому добавил: «В том числе Иисус Христос», – но этому не очень верили. Викарий холост, что весьма необычно, он носится со странными идеями о Святом Причастии, иногда произносит непонятные проповеди, но, чтобы он мог произнести что-то кощунственное, в это никто не верил.

Именно викарий привел миссис Левин в кружок кройки и шитья, который собирался два раза в неделю, чтобы снабдить необходимыми вещами наших храбрых солдат в Южной Африке. Встречаться с ней дважды в неделю было как-то неловко, но в конце концов леди Кумберли, тронутая огромным взносом в Лигу Подснежника, сделала решительный шаг и пригласила их к себе. А куда леди Кумберли, туда и все.

Не то чтобы с Левиными очень сблизились, но их официально признали. Люди стали говорить:

– Она очень добрая женщина, хотя одевается она просто немыслимо.

Но и это уладилось. Миссис Левин была очень восприимчива, как и вся ее раса. Вскоре она стала появляться в костюмах из еще более грубошерстного твида, чем у соседей.

Джо и Вернон получили торжественное приглашение на чай к Себастьяну Левину.

– Я думаю, надо разок сходить, – вздохнула Майра. – Никто не требует от нас сближаться с ними. Этот мальчик такой чудной. Ты не будешь ему грубить, Вернон, дорогой?

Детей торжественно познакомили с Себастьяном. Это их очень позабавило.

Но быстроглазая Джо уловила, что миссис Левин знает об их дружбе гораздо больше, чем Майра. Миссис Левин была не дура. Она была как Себастьян.

3

Уолтер Дейр был убит за несколько недель до конца войны. Погиб он вполне геройски: его застрелили, когда он вытаскивал из-под огня раненого товарища. Его наградили посмертно, а письмо от полковника, которое он написал Майре, она хранила как величайшее сокровище.

«Я не знал(писал полковник) человека более бесстрашного. Солдаты обожали его и были готовы идти за ним куда угодно. Раз за разом он рисковал жизнью, проявляя поразительное бесстрашие. Вы можете гордиться им».

Майра снова и снова перечитывала это письмо, читала его всем своим друзьям. Она отбросила легкую обиду оттого, что муж не прислал ей ни прощального слова, ни письма.

– Как истинный Дейр, – сказала она себе.

Вообще-то Уолтер Дейр оставил письмо «на тот случай, если меня убьют», но не к Майре, и она о нем так и не узнала. Она была разбита горем, но счастлива. После смерти муж стал принадлежать ей так, как никогда при жизни, и, с легкостью представляя вещи такими, какими она хотела их видеть, Майра сочинила убедительный роман о своем счастливом замужестве.

Трудно было сказать, как смерть отца воспринял Вернон. Горя он не испытывал; он казался еще более бесчувственным из-за явного желания матери, чтобы он проявлял чувства. Он гордился отцом, так гордился, что ему было больно, и понимал, что имела в виду Джо, когда сказала, что для матери было лучше, что она умерла. Он отчетливо помнил последнюю вечернюю прогулку с отцом… что тот говорил ему… чувство, соединявшее их.

Он понимал, что отец не хотел возвращаться. Он жалел отца – так было всегда, он не знал почему.

Он испытывал не горе, а что-то вроде одиночества, охватившего душу. Отец умер, тетя Нина умерла. Есть, конечно, мама, но это совсем другое.

Он не мог утешить мать – никогда этого не мог. Она его тискала, обнимала, плакала, говорила, что теперь они должны стать всем друг для друга. А он не мог ответить ей тем же. Не мог даже обнять ее.

Хоть бы скорее кончились каникулы. Мать с красными глазами и вдовьим крепом – она все подавляла собою.

Из Лондона приехал нотариус мистер Флеминг, из Бирмингема – дядя Сидни. Они прожили два дна, и под конец Вернона пригласили в библиотеку.

За длинным столом сидели двое мужчин. Майра расположилась в кресле у камина, прижимая к глазам платочек.

– Ну, мой мальчик, у нас к тебе есть разговор. Как ты смотришь на то, чтобы переехать в Бирмингем, поближе ко мне и тете Кэри?

– Спасибо, – сказал Вернон, – но я лучше буду жить здесь.

– Ты не думаешь, что здесь мрачно, а? Я подобрал веселый домик – не слишком большой, ужасно удобный. Рядом будут кузины, вы будете играть на каникулах. По-моему, хорошая мысль.

– Да, конечно, – вежливо ответил Вернон. – Спасибо, но я предпочел бы жить здесь.

– A-а! Хм, – сказал дядя Сидни. Он высморкался и вопросительно посмотрел на нотариуса, тот слегка кивнул.

– Это не так просто, старина, – сказал дядя Сидни. – Я думаю, ты достаточно взрослый и поймешь, что я тебе объясню. Теперь, когда отец умер… э, ушел от нас, Эбботс-Пьюисентс принадлежит тебе.

– Я знаю, – сказал Вернон.

– А? Откуда ты знаешь? Слуги проболтались?

– Папа сказал мне перед отъездом.

– О! – Дядя Сидни слегка отшатнулся. – О! Понятно. Так вот, Эбботс-Пьюисентс принадлежит тебе, но чтобы содержать такое место, надо кучу денег – платить жалованье слугам и все в таком роде, понимаешь? Есть еще так называемый налог на наследство. Когда кто-то умирает, приходится платить правительству много денег. Так пот, твой отец не был богатым человеком. Когда умер его отец и он приехал сюда, у него было так мало денег, что он собирался продать имение.

– Продать? – недоверчиво вскинулся Вернон.

– Да.

– Но… но вы… вы не собираетесь сейчас его продавать? – Вернон с мольбой уставился на него.

– Нет, конечно, – сказал мистер Флеминг. – Имение завещано тебе, и с ним ничего нельзя делать, пока тебе не исполнится двадцать один год.

Вернон облегченно вздохнул.

– Но видишь ли, – продолжал дядя Сидни, – жить в нем очень дорого. Как я говорил, твоему отцу пришлось бы его продать. Но он встретил маму, женился, а у нее, по счастью, были деньги, чтобы содержать имение. Но со смертью твоего отца все изменилось. Во-первых, у него остались… э, долги, которые твоя мать непременно хочет заплатить.

Майра всхлипнула, и дядя Сидни заговорил торопливо, успокоительным тоном:

– Здравый смысл подсказывает, что надо сдать Эбботс-Пьюисентс внаем до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год. А там кто знает? Дела могут измениться к лучшему. Маме твоей, естественно, лучше жить рядом с родственниками. Ты должен подумать о матери, мой мальчик.

– Да, папа мне это сказал.

– Ну что, договорились?

Какие же они жестокие, думал Вернон. Спрашивают у него – когда и спрашивать не о чем. Они могут сделать все, что захотят. Они так и собирались. Зачем же было звать его сюда и притворяться?

Придут чужие люди, будут жить в Эбботс-Пьюисентс.

Ничего! Когда-нибудь ему исполнится двадцать один год.

– Дорогой, – сказала Майра, – я все делаю ради тебя. Здесь будет так грустно без папочки, правда?

Она протянула к нему руки, но Вернон сделал вид, что не замечает. Он вышел из комнаты, с трудом выговорив:

– Большое спасибо, что сказали мне, дядя Сидни.

4

Он вышел в сад и побрел к старому аббатству. Сел, упершись кулаками в подбородок.

«Мама могла бы, – подумал он. – Если бы захотела, то могла бы! Она хочет уехать и жить в таком же ужасном краснокирпичном доме, как у дяди Сидни. Она не любит Эбботс-Пьюисентс, никогда не любила. И нечего ей притворяться, что все это ради меня. Она говорит неправду. Она всегда…»

Он задыхался от возмущения.

– Вернон! Вернон! Я всюду ищу тебя. Не могла понять, куда ты подевался. В чем дело?

Это Джо. Он рассказал. Есть хоть один человек, который может понять и посочувствовать. Но Джо уставилась на него.

– Ну и что? Почему тетя Майра не может уехать в Бирмингем, если она так хочет? Ты рассуждаешь по-дурацки. Почему она должна жить здесь, дожидаясь, когда ты приедешь на каникулы? Деньги ее. Почему она не может тратить их так, как хочет?

– Но, Джо, Эбботс-Пьюисентс…

– Ну что такое Эбботс-Пьюисентс тете Майре? В душе она относится к нему так же, как ты к дому дяди Сидни в Бирмингеме. Почему она должна мучиться и жить здесь, если не хочет? Если бы твой папа сделал ее здешнюю жизнь счастливее, может, было бы иначе, но он не сделал этого, так мама однажды сказала. Я не очень люблю тетю Майру – я понимаю, что она добрая и все такое, но не люблю, – но я могу быть справедливой. Деньги ее, и никуда ты от этого не денешься!

Вернон враждебно посмотрел на нее. У них были разные точки зрения, и ни один не хотел принимать чужую. Оба пылали от возмущения.

– Сейчас вообще для женщин скверные времена, и я на стороне тети Майры, – заявила Джо.

– Ну и ладно, будь на ее стороне! Мне какое дело!

Джо ушла. Он остался сидеть на руинах старого аббатства. Впервые он задумался о жизни… Ни в чем нельзя быть уверенным. Как можно знать, что будет потом?

Когда ему будет двадцать один год…

Да, но ни в чем нельзя быть уверенным! Все так ненадежно!

Если посмотреть на то время, когда он был маленький. Няня, Бог, мистер Грин! Они казались незыблемыми – а где они теперь? Бог, правда, остался – но это уже совсем не тот Бог. Что же произойдет к тому времени, как ему исполнится двадцать один год? Что произойдет с ним самим?

Он чувствовал себя страшно одиноким. Отец, тетя Нина – они умерли. Только дядя Сидни и мама – но они… они не то… Он смущенно остановился. Есть Джо, понял он! Но Джо иногда такая чудная.

Он стиснул руки. Нет, все будет хорошо. Когда ему будет двадцать один год…