Текст книги "Жаркое лето Хазара (сборник)"

Автор книги: Агагельды Алланазаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Вот и взгляд Тоты, как и взгляд той незнакомки, показался ему жгучим, но вместе с тем и загадочным, как будто за ним таилось что-то такое, чего ему не дано было знать. Он задумался.

Хасар пересек пустырь, раскинувшийся с обратной стороны Дворца нефтяников, и вышел на узенькую тропинку, ведущую в южном направлении. Вскоре показался красивый купол железнодорожного вокзала, а если смотреть поверх него, то можно увидеть морской залив, огибающий край города.

Он немного задержался в больнице, куда пытался устроиться на работу, но и дома у него не было каких-то особенных дел, поэтому решил пойти к морю и немного прогуляться вдоль берега.

Дома в этом районе города были выстроены привезенными сюда после войны японскими военнопленными. Эти дома стояли в центре города, рядом с вокзалом и Дворцом железнодорожников, образовав своеобразный микрорайон, и были крепкими и красивыми.

Дома эти выросли на глазах городских ребят, рожденных после войны, таких, как Хасар. Каждый раз, видя эти дома, Хасар вспоминал свою первую встречу с теми пленными.

Погружаясь в мысли, он на какое-то время представил себя живущим в то время, когда работали японские военнопленные.

…Японские военнопленные покрывали головы разноцветными – белыми, синими, какие под руку попадутся – кусками материи, их речь была быстрой и непонятной, но работали они, как волы, в любую погоду. Им нипочем были и обжигающий зной, и дождь, и ветер, и трескучие морозы.

Они выпиливали блоки из горного камня и аккуратно укладывали их в стены будущих домов.

Все они были японскими воинами, попавшими в плен после разгрома Квантунской армии советскими войсками.

Судьба вырвала их с Востока и забросила на южный берег Хазара, на туркменскую землю.

Большинство из них были юными парнями, которые только начинали жить, многие из них еще не познали женщин, хотя некоторые уже были женаты.

Среди пленных были и парочка-тройка мужчин старшего возраста, с присыпанными серебром висками. Японские военнопленные, словно не замечая окружающей их жизни, с присущей их природе серьезностью строго придерживались своих военных порядков.

Поначалу к японцам приставили военную охрану, но потом поняли, что в этом нет необходимости, и отдали их под присмотр их собственного командира. Пленные жили в бараке на окраине города, работали, разделившись на несколько бригад. Большинство из них занималось строительством.

Среди людей, видевших, как упорно трудятся японцы, поползли слухи: "Если они хорошо отстроят город, их отпустят досрочно". Считалось, что именно такое обещание заставляет этих людей работать так хорошо и добросовестно.

Как-то летом мальчишкой шести-семи лет Хазар возвращался с матерью с рынка, и их путь пролегал как раз рядом с тем местом, где работали японцы. В те дни пленные строили шикарные четырехэтажные каменные дома рядом с вокзалом^{3}. В одной руке у матери была авоська с продуктами, а в другой руке она несла, прижав к правому боку, большой арбуз.

Поблизости работали японские пленные, они по двое-трое, согнувшись, и подталкивая друг друга, перетаскивали на свою сторону тяжелые бревна, рассыпанные на другом конце строительной площадки. Когда они приблизились к ним, мать Хасара замедлила шаг, выжидая удобного момента, чтобы пройти по пустоши. Вот тогда-то Хасар и увидел, что эти японцы в черных робах похожи на казаха Куйкула, коллегу отца, который иногда приходил к ним почаевничать с отцом, только они были еще костлявее его.

Мальчик заметил, как приветливо улыбаются ему японцы, как любуются им. Кто знает, может, он напомнил им об их оставшихся в далеких краях детях. Но такая мысль пришла в голову Хасара гораздо позже, когда он вспоминал о них.

Он помнит, с какой завистью смотрели они на полосатый арбуз, зажатый под мышками матери, наверно, мечтали: "Вот бы в такую жару поесть арбуза!" Мать Хасара вроде бы и не смотрела по сторонам, но заметила их жадные взгляды, брошенные на ее арбуз. Пройдя несколько шагов, она остановилась, будто хотела поменять грузы местами, взять в другую руку. Опустила авоську на землю и прислонила ее к ноге, после чего осторожно, чтобы не уронить, положила арбуз на землю.

Отдохнув немного, мать Хасара подняла с земли сетку с продуктами, а про арбуз как будто забыла, даже и не подумала поднять его. Свободной рукой взяла за руку сына и пошла, ни разу не оглянувшись.

Хасар помнит, с какой благодарностью во взглядах провожали их японские военнопленные, поняв, что этот арбуз оставлен специально для них.

Кажется, они пробыли в этом городе лет десять-пятнадцать, и за это время построили много домов.

Лет через пять неподалеку от того места, где жили японские военнопленные, появились каменные плиты с непонятными надписями, это было их кладбище.

Пленные подчинялись своему командиру, они шли на работу строем, старались идти в ногу, при этом играли на свирелях, а иногда и песни пели. Их песни были протяжными, печальными, они брали за душу, и хотя язык песен непонятен, нетрудно было догадаться, что в них звучит тоска по далекой Родине.

 
Всегда ты в памяти моей.
В сердце ты моем,
Где бы ни был я!
Где бы я ни воевал,
В мыслях своих я всегда
К тебе возвращаюсь.
Родимый дом!
 

Видимо, в такие минуты они представляли свой дом, детей, родителей, представляли, с каким нетерпением те ждут их.

Эту песню японцы пели, вытянув шеи и глядя куда-то вдаль…

Расхаживая по берегу моря, погруженный в воспоминания, в какой-то миг Хасар повернулся лицом к городу, и ему почудилось, что он видит на тех домах лики японских военнопленных. Сейчас эти дома напоминали толпу состарившихся пленных японцев, пришедших к причалу и с надеждой во взгляде смотрящих куда-то вдаль в ожидании судна, которое заберет их домой.

* * *

Сумерки сгустились, и уже начало смеркаться. Хасар находился в своей комнате, и поскольку особых дел у него не было, просматривал выписанные братом свежие газеты.

В прежние времена Хасар не расставался с книгой, читал он запоем, причем, не только на туркменском языке, но и на русском и немецком языках. У него это было привычкой.

Жена брата, переговариваясь с дочуркой, готовила на кухне ужин. Каждый раз, когда открывалась дверь, оттуда доносился дразнящий запах вкусной еды. Скоро вернется с работы и его младший брат Ходжа.

Со двора доносились голоса матери и еще кого-то, и Хасар предположил, что это вернулся с работы брат, а мать, увидев его, пошла навстречу и, хотя в том не было нужды, стала открывать ворота, чтобы брат мог загнать машину во двор. А Ходжа, чтобы не беспокоить мать, отвечает: "Я сам открою!"

Но когда машина заехала во двор, Хасар услышал, что голос матери стал громким и радостным. По тону разговора можно было догадаться, что приехал не брат, а кто-то другой, не менее желанный.

Услышав знакомый мужской голос, Хасар вышел из дома и увидел, как его мать разговаривает с только что прибывшим из Ашхабада Арсланом, он как раз выходил из машины, а бабушка бурно радовалась появлению внука.

Когда в недавнем телефонном разговоре Арслан сказал, что приедет, Хасар не захотел, чтобы сын отправлялся в столь дальний путь на машине и сказал, что приезжать совсем не обязательно. Но сейчас, увидев сына, очень обрадовался.

Он словно увидел защитника, пришедшего ему на помощь в трудную минуту.

Зайдя в дом, Арслан поздоровался с дядиной женой и детьми, поговорил с ними немного о жизни, после чего пришел в комнату отца.

Со дня приезда Хасар занимал эту самую большую комнату в доме, предназначенную для гостей. Эта комната была обставлена на европейский лад, в ней стояли большая двуспальная кровать, диван и мягкие кресла, стол и стулья.

Так захотели сначала отец, а потом и брат Хасара. Они говорили: "В этой комнате во время приезда будут жить наши ашхабадцы, в Ленинграде, да и в Германии они привыкли жить по-европейски, вот пусть и здесь живут так, как привыкли".

С самого начала, когда Дунья еще была молодой невесткой, они облюбовали для себя именно эту комнату. В те дни, просыпаясь утром, Хасар каждый раз видел рядом с собой Дунью, после ночных любовных утех она крепко спала, разметав по мягкой подушке свои шелковистые волосы, из-под задравшейся полы просторной ночной рубахи выглядывали ее стройные белые ноги, чуть полноватые в верхней части.

Но даже если Дунья вставала раньше него, ее подушка продолжала хранить запах ее прекрасного женского тела.

Каждое утро, очнувшись от сна, Хасар понимал, что находится не в Ашхабаде, а в Красноводске, и тогда его жизнь всякий раз начиналась заново именно с того места, где он жил сейчас.

Во время обеда Хасар и Арслан находились вместе со всей семьей на глазах у бабушки, здесь были и Ходжа с женой и детьми. Они вели общие беседы. Матери нравилось видеть своих детей и быть рядом с ними, но сейчас она переживала за тех, что находились вдали, и очень хотела бы видеть всех вместе и радоваться им. Обычно во время таких встреч Мамметхановы выпивали бокал-другой вина, но в этот раз, помня о предстоящем нелегком разговоре, пить не стали. Они продолжали вести задушевный разговор, как будто ничего не случилось, и все никак не решались подойти к главному. Ведь на самом деле случилась беда. Переживая за случившееся, после обеда Хасар с младшим братом и сыном остались одни в большой комнате. Какое-то время они пили чай, изредка перекидываясь ничего не значащими словами.

Чаще всего вспоминали оставшихся в Ашхабаде внуков.

Не прошло и недели, как Хасар начал тосковать по ним, представляя, как они растут, балуются, что они делают и говорят.

Как мужчина Арслан понимал, отчего его отец все бросил и уехал, но он никак не мог понять, почему это вообще могло случиться. Ему казалось, что отец, даже разведясь с матерью, не должен бы был уезжать, он мог бы остаться и жить в одном из их домов рядом с детьми и внуками. На самом деле все вышло совсем наоборот. А с другой стороны, останься отец в Ашхабаде, он то и дело сталкивался бы с матерью, это стало бы для него тяжелым испытанием, не говоря уже о том, что такое положение дел было бы унизительным для этого достойнейшего человека…

Арслан приехал сюда, чтобы в спокойной обстановке обсудить с отцом все эти вопросы.

Ходжа – младший брат Хасара, но внешне они не очень похожи, Хасар похож на отца, а тот – сорокалетний мужчина невысокого роста, крепкого телосложения с сединой в висках. Внешне больше походит на мать, к тому же замкнут.

Он был не только младшим братом Хасара, но и его другом.

У него душа кровью обливалась за брата, вынужденного на склоне лет бежать из собственного дома. Посидев еще какое-то время с братом и племянником, он сослался на то, что завтра на работу, рано вставать, и ушел, не желая быть третьим лишним и мешать общению отца и сына, которым было о чем поговорить.

Надо было смотреть правде в глаза, а это было делом нелегким. Особенно, когда тебе близки обе стороны – и отец, и мать. Жизнь порой кажется простой, но на самом деле это не так, иногда такие сюрпризы преподносит, что попробуй, разберись. Но чаще всего люди многим вещам не придают значения до тех пор, пока сами не запутаются в кем-то умело расставленных сетях…

И чаще всего это случается с женщинами, познавшими позднюю любовь. Разочаровавшись в своей прежней жизни, они подвергают семью таким испытаниям, каких никому не пожелаешь.

Разве не говорят у нас в народе: "То, что запутала женщина, и Богу не распутать"?

Жалея отца и сочувствуя ему, Арслан приехал сюда, чтобы разделить с ним его переживания, поддержать его. Его приезд стал радостным и одновременно грустным событием.

После ухода Ходжа отец и сын остались в комнате вдвоем.

Через какое-то время Хасар заговорил, словно оправдываясь и пытаясь что-то объяснить сыну:

– У меня, сынок, к твоей матери нет никаких претензий.

Прожив вместе тридцать лет, мы грубого слова друг другу не сказали…

Слова отца болью отзывались в сердце Арслана. Он сидел, опустив голову и молча слушая его, словно пытаясь осмыслить услышанное.

– Отец, я не виню вас.

– Тогда и маму не вини!

Арслан съежился и даже как-то усох от этих слов отца, он не был с ним согласен. В тоне отца он почувствовал не только боль, но и какую-то скрытую иронию.

Желая быть понятым сыном, Хасар стал объяснять, что, занявшись бизнесом, Дунья изменилась и перестала быть прежней, изменилось не только ее поведение, но и само мышление. Поначалу он старался примириться с этим, думая, что таковы требования ее работы, но потом понял, что дело не в работе, переменилась сама Дунья, а с такой женщиной он не может, и не будет жить, потому-то приехал сюда.

Чем больше Арслан слушал отца, тем тяжелее становилось у него на душе.

В разговоре Хасар не преминул заметить, что до самого последнего времени жизнь его была достойной, он гордится тем, что работал в таких местах, о которых и мечтать не мог, что пользовался уважением людей.

И хотя он не произносил ее имени, чувствовалось, как он благодарен Дунье за то, что она была достойной женой военного командира, ни разу не подвела его и не дала повода усомниться в ее чувствах.

Арслан и раньше чувствовал, что отец, хоть и не говорил об этом вслух, очень сильно любит мать, что благодарен ей за то, что она честно исполняла свои обязанности жены и матери. После этих слов Арслан понял, что его отец, хоть и ушел из семьи без оглядки, по-прежнему любит его мать.

Арслан говорил очень мало, зато курил одну сигарету за другой. Его мучило непонимание, как могло случиться так, что его мать после стольких лет счастливого брака вдруг все поставила с ног на голову. Он вообще не понимал, почему это случилось именно в их образцовой семье!

Достоинство растоптано и унижено, а позор гадкой змеей вполз в их семью…

Арслана случившееся больно задело. В душе его кипел гнев, он жаждал мести, с тех пор он не находил себе места, страдал и мучился. Какие только мысли не лезли ему в голову, когда он думал о мщении. И даже кровавые. Он и к отцу приехал с этими мыслями, приехал, потому что в Ашхабаде не находил себе места. Конь бежит без оглядки с того места, где его спугнули. Вот и ему не хочется там больше оставаться. Наутро, совершая с отцом пробежку по берегу моря, Арслан вдруг сказал:

– Папа, как ты смотришь на то, чтобы я перевелся в эти края и переехал к тебе?

Но Хасар не одобрил его намерения.

– Ты хоть не разоряй своего гнезда! – вздрогнув, испуганно ответил ему отец.

На следующее утро они оказались на берегу моря.

Оказывается, здесь дует холодный ветер с моря. Барашки волн, вскипая белой пеной, с силой бьются о берег, будто кто-то хватает их за ноги и вышвыривает из воды. В воздухе пахло соленой водой. Отец и сын по очереди терли ладонями замерзшие лица. Ветер усиливался, холод уже пронизывал до костей, поэтому надо было поскорее уходить отсюда, все равно никакого удовольствия не получишь.

Они еще немного постояли на берегу, разглядывая, как волнуется море, как сливаются друг с другом подхваченные ветром волны, а потом пошли обратно.

Хасар подумал, неплохо было бы найти укромное местечко и выпить с сыном кофе. И тут же вспомнил такое место – кафе на первом этаже высокой гостиницы напротив железнодорожного вокзала. Хасар и прежде иногда заходил в это кафе, чтобы выпить чашку-другую кофе. Там за стойкой бара обычно стояла бойкая женщина лет сорока, сорока пяти по имени Тавус.

Прикусив зубами яшмак и чуть наклонив голову, она ловко обслуживала посетителей, подавая им заказанные блюда. За ней приятно было наблюдать, приятно получать из ее рук еду и с удовольствием ее поглощать.

Наблюдая за уверенными действиями женщины, посетители понимали, что именно она является самым дорогим блюдом этого заведения. Им казалось, что эта женщина поставлена здесь для того, чтобы выставлять напоказ свои женские прелести и заманивать посетителей.

Как только Хасар с сыном вошли в кафе, Тавус приветливо улыбнулась им и кивнула головой, продолжая обслуживать клиентов.

В этот час людей в кафе было немного. За столиком в центре зала обедала шумная семья с несколькими детьми.

Рядом с ними на полу стояли сумки разных размеров, из чего можно было заключить, что это пассажиры. Скорее всего, семью в этот город привела какие-то дела, возможно, они жили в гостинице и решили перед отъездом подкрепиться.

Дети, смачно поедавшие чебуреки, запивая их кофе, который стекал по их губам, напомнили Хасару его внуков. Проходя мимо семьи, он с завистью посмотрел на них, испытывая какое-то приятное чувство, и занял с сыном один из свободных боковых столиков.

Не успели они расположиться, как к ним, вся светясь и приветливо улыбаясь, подошла Тавус. Сунув руку в карман белого халата, дала понять, что готова обслужить их.

– Похоже, к нам вместе с доктором Хасаром пришел новый гость.

– Нам бы, сударыня, пару кофе.

Тавус с жадным интересом разглядывала сидящего рядом с Хасаром хмурого молодого человека в военной форме, который, несмотря на юный возраст, уже имел большое звание, а потом спросила:

– Доктор, этот юноша ваш сын?

– Да.

– Похож. Он тоже доктор?

– Нет, летчик.

– Так и скажите: человек, который смотрит на мир сверху, – ласково улыбнулась женщина и легко пошла обратно, чтобы приготовить и принести им кофе. Спустя мгновение она уже шла к ним, держа в каждой руке по чашке дымящегося кофе. Арслан понял, что его отец является завсегдатаем этого заведения. И по тому, с каким энтузиазмом обслуживала их эта женщина, сделал вывод, что тут кроется еще что-то, правда, понять, что именно, не мог. Арслан не ошибался.

Впервые Хасар познакомился с этой женщиной, зайдя в кафе вскоре после приезда.

Вернее, женщина сама узнала его:

– Вы не доктор Хасар? – спросила она, подойдя к его столику. Тогда-то и выяснилось, что лет двадцать назад Хасар оперировал ее в городской больнице по поводу аппендицита.

Это воспоминание было связано с той порой, когда здешнюю больницу возглавлял всеми любимый дядя Яша – Яков Лазаревич Аким.

Прослышав о приезде Хасара, дядя Яша никогда не давал ему сидеть дома. Считая, что за границей он набрался достаточно опыта, говорил:

– А ну, послужи немного и своему народу! Хирург как любой мастер должен постоянно тренировать свои руки, чтобы не потерять квалификацию, он должен даже во сне делать операции.

Дядя Яша приглашал его на операции. В те дни старый доктор любил вместе с Хасаром не только вспоминать места, где он учился, жил, воевал, но и вместе с ним, засучив рукава, как учитель и ученик оперировать больных.

"Идя на операцию с тобой, военным врачом, я снова верю, что помогаю раненым, доставленным с поля боя.

Тот период жизни, когда я лечил воинов, считаю самым содержательным в своей жизни", – говорил старик, гордясь и любуясь работой Хасара.

– Я тогда была намного худее, – стесняясь своей теперешней полноты, продолжила женщина. – У меня были длинные волосы. Однажды, зайдя в палату, чтобы проведать меня после проведенной операции, вы увидели мои волосы и восхитились ими: "Какие у вас красивые волосы!", – сказали вы тогда, – вспомнила она.

Разве упомнишь всех, кого ты оперировал в самых разных местах за прошедшие тридцать лет?

В тот раз Хасар так и не вспомнил прооперированную им худощавую женщину с длинными волосами, хотя и очень напрягал память. Несмотря на то, что он не вспомнил ее, женщина, благодарная за свое спасение, не изменила своего доброго отношения к Хасару. Каждый раз, завидев его входящим в кафе, она мило улыбалась ему и радовалась встрече.

Вернувшись за стойку бара, Тавус крикнула:

– Аннатаган, что ты там застрял? – голос у нее был недовольным и сердитым.

Справа от входа сидел хлюпкий мужчина с усиками на тощем лице, вид у него был изможденный, словно он в детстве недополучил материнского молока.

Рассыпав по столу семечки, он беспрестанно щелкал их, с пристрастием разглядывая каждого вошедшего в кафе. Временами лениво перекидывался с Тавус ничего не значащими фразами. Хасар как-то раз уже видел его на этом месте. А когда узнал, что этот человек является мужем Тавус, удивился тому, насколько они не подходят друг другу, сравнивая их, думал: "Неужели правда, что лучшую дыню съедает шакал?" Ему было непонятно, как у такой красивой женщины мог оказаться такой плюгавенький и малоприятный муж. Ему тогда вспомнилась работа одного иностранного художника, которая называлась "Красавица". На картине была изображена красивая обнаженная женщина, она полулежала, обнажив все свои женские прелести, а рядом с ней находился чернокожий кудрявый мальчик лет десятиодиннадцати, ее служка. Хасар видел эту работу в одном из музеев и помнит, как на вопрос посетителя "А для чего здесь нужен этот негритенок?" – экскурсовод ответила: "Через этого чернокожего мальчика художник хотел подчеркнуть красоту этой женщины".

Видать, Господь Бог, чтобы подчеркнуть красоту Тавус, послал ей в мужья вот этого никчемного усатенького мужичка.

Женщинам такие низкорослые мужчины, изображающие из себя секс-символов, не нравятся. Они предпочитают идти в обнимку с высокими статными мужчинами, чтобы все вокруг смотрели на них с восхищением и завистью.

Понятно, что Тавус не очень-то нравится, что ее муж сидит здесь и ревнует ее к каждому посетителю.

После этого коротышка, вращая глазами, рукавом смел в сторону шелуху от семечек, а оставшиеся семечки ссыпал в карман и шумно встал из-за стола. С видом обиженного ребенка спросил:

– Мне сейчас уйти?

– Сейчас уходи, для тебя здесь больше нет никаких дел.

– Ладно, ухожу я… – недовольно произнес он, выходя изза стола. – Готово то, что надо забрать с собой?

– Пройди сюда, я сейчас все тебе приготовлю.

Не прошло и пяти минут, как темнокожий коротышка вышел из подсобки, неся в одной руке полное ведро, а в другой – мешок и пакеты. Выходя на улицу, он нахмурился и кинул недовольный взгляд на столик Хасара, чтобы еще раз посмотреть на людей, с которыми его жена только что так мило разговаривала.

Выпив вкусного кофе, отец и сын поблагодарили женщину. Выйдя из кафе, они увидели, что муж Тавус все еще стоит перед гостиницей, делая вид, что не может найти такси, на самом же деле, не желая уходить от красавицы жены, которую безумно ревновал ко всем посетителям мужского пола.

Вместе с сыном Хасар повернул за гостиницу и направился домой. Ему показалось, что его сын с каким-то недоумением воспринял его знакомство с Тавус, и он снова стал думать над превратностями судьбы, которая свела эту красивую женщину с таким мужем. Эта красавица, несмотря на то, что имела такого мужа, на самом деле жила так, как ей хотелось, то есть была свободна от каких-либо обязательств, могла позволить себе отдохнуть в ресторане в компании шумных знакомых. Хасар вспомнил, как он однажды зашел в ресторан и увидел там Тавус в окружении веселых людей, его тогда тоже пригласили к столу.

Слушая рассказ отца, Арслан, хотя отец о том и не говорил, сделал вывод, что тот намекает на его мать: "Теперь твоей матери тоже нужен муж, который бы ходил по струнке и молчаливо сносил все ее выходки, но от меня она такого не дождется!"

Арслан видел, как обрадовалась женщина и начала издалека приветливо улыбаться им, видел, с каким жадным интересом смотрит она на его отца, как раскованно ведет себя с ними. Чем больше он думал о ней, тем больше она становилась похожей на его мать.

Хасару труднее всего далось прощание с сыном, когда на следующее утро тот заводил машину, чтобы тронуться в обратный путь. Обычно он приезжал к матери вместе с ними, вместе и обратно уезжал. И поэтому до самой последней минуты ему казалось, что он тоже сядет в машину и вместе с сыном отправится в Ашхабад.

Арслан вообще хотел вчера ночью ехать, он сказал отцу: "Поеду не спеша и за 7–8 часов доберусь до Ашхабада". Но бабушка отговорила его: "Не стоит, сынок, ехать ночью, потому что ночью все бедствия усугубляются. Вот наступит рассвет, тогда и поедешь навстречу занимающемуся дню!"

Помня, что вставать придется очень рано, Арслан лег раньше и вроде бы должен был выспаться, но его сон был неглубоким и беспокойным, поэтому сейчас, даже умывшись холодной водой, он все еще не мог до конца отойти ото сна.

Он пожал руки вышедшим проводить его отцу и дяде и крепко обнял и расцеловал бабушку.

– Бабушка, до свиданья и будьте здоровы!

– И тебе, детка, счастливого пути! Смотри, не гони машину. Вот тебе на дорогу пару лепеше, и немного рыбы гостинца. Передавай привет той бабушке, жене и детям!

Сделав несколько шагов в сторону заведенной машины, Арслан обратился к провожающим:

– Но оттого, что папа там больше не живет, вы не должны про нас забывать! Приезжайте, навещайте нас! Там вас всегда ждут. Кому бы ни принадлежал дом, все, кто внутри него, принадлежат вам, там ваши внуки и правнуки живут.

Бабушка растрогалась, по щекам ее потекли слезы, и она машинально отерла их ладонью, хотя всегда делала это уголком головного платка. Хасар постарался не выдать своего внутреннего волнения:

– Ну, езжай, сынок, с Богом! Путник в дороге хорош!

Всем – и провожающим, и отъезжающему – было грустно и больно, словно они расставались навсегда…

* * *

Потягиваясь у окна после пробуждения, Хасар понял, что все еще находится под впечатлением от недавней встречи с сыном. Мысленным взором видел, как машина Арслана приближается к Ашхабаду.

Из открытого окна тянуло свежестью, в воздухе стоял запах дождя, смешанного с запахами нефтепродуктов, которыми были богаты здешние места.

Дом родителей Хасара был одним из множества домов частного сектора, раскинувшегося у подножия горы, окаймляющей Красноводский залив Хазарского моря. Несмотря на заросли вытянувшихся вверх кустов можжевельника перед домом, отсюда просматривался кусочек моря, похожий на озеро. Сейчас там от берега отчалило какое-то судно и спокойно поплыло вдоль кромки горизонта. Поравнявшись с краном, стоящим на берегу с вытянутой, как шея журавля, стрелой, на какое-то время скрылось из виду, но потом снова вынырнуло с другой стороны и, похожее на белый месяц, снова появилось на горизонте.

Сделав в комнате несколько упражнений для разминки, Хасар снова подошел к окну, но судна, которое, казалось, еще долго будет находиться в этой акватории, уже не было видно.

Беснующиеся, словно шумные дети, волны в белых шапках издалека напоминали пятнистое поле с кучками не растаявшего снега.

Ходжа уже ушел на работу. Вместе с ним в машину с удовольствием садились сын и дочь, он по пути завозил их в школу.

Занимаясь гимнастикой в комнате, Хасар отметил про себя, что делать упражнения на свежем воздухе, – на берегу моря все же приятней и полезней. Сегодня он встал позже обычного, поэтому решил не ходить к морю, ограничиться домашней разминкой. Выдавив на лицо пену для бритья, он подумал было снова наведаться к главврачу больницу, чтобы решить вопрос с трудоустройством. Глядя в зеркало, он поймал себя на мысли, что думает о том, чтобы понравиться женщине-начальнику. И в ту же минуту она появилась перед его мысленным взором – в белоснежном халате, с плавными движениями, смотрящая на него непонятным взглядом.

Он услышал приглашающий голос матери: "Хасар, сачак накрыт, ты бы позавтракал, пока чай не остыл!"

По тому, как приветливо, как старого знакомого, встретила его главврач больницы, Хасар думал, что она не станет ждать неделю-другую, как сказала, а решит его вопрос гораздо раньше. Однако женщина не связалась с ним ни через три дня, ни через неделю. Тем временем дни, словно всадники, проносились мимо него.

Вроде бы только что было утро, а уже снова наступает вечер. Хасару не оставалось ничего другого, как думать, что его студентка настолько завалена работой, что ее руки попросту не доходят до него.

Он со вчерашнего дня думал о том, чтобы не ждать приглашения, а самому снова наведаться в больницу, по принципу: "Если Магомед не идет к горе, гора сама идет к Магомеду.

Хасар оделся и вышел на улицу. Пройдя немного, он оказался возле вокзала. Толпа народу на привокзальной площади, пассажиры только что прибывшего Ашхабадского поезда, выходящие из здания вокзала, напомнили ему площади перед выходом из метро, коих повидал он немало, работая за границей.

Наблюдая за пассажирами, он представил, как его сын Арслан, одолев немалое расстояние, приближается к Ашхабаду. Когда к Ашхабаду подъезжаешь ближе, кажется, что он взмывает в небо, чтобы встречать путника с распростертыми объятьями…

Поначалу давняя студентка показалась Хасару чужой, но потом, порывшись в памяти, он понял, что это не совсем так.

…В памяти его, словно из тумана, всплыла бойкая девушка с горящими глазами, в дождливый день перехватившая его по дороге на работу, чтобы вручить букет цветов. Взгляд у нее был каким-то обжигающим.

А вон она легкой прыгающей походкой уже подходит к зданию института. Связанные с днем его рождения воспоминания о Тоты напомнили ему и об одном другом эпизоде этого же дня…

Позавтракав на кухне и собираясь на работу, Хасар оделся и перед зеркалом повязывал галстук. Он не заметил, как у него за спиной появилась заспанная Дунья в ночной рубашке. Обняв Хасара за талию, проворковала:

– Милый, у тебя ведь сегодня день рожденья!

– С самого утра! – в тон ей ответил Хасар.

– Постарайся не задерживаться на работе. Я тебе такой ужин приготовлю – пальчики оближешь!

Этого ей показалось мало, она развернула Хасара лицом к себе и крепко прижалась к его груди. Из распахнувшегося халата жены потянуло таким родным женским запахом, который всегда сильно волновал и возбуждал Хасара.

Вспыхнувшее желание заставило Хасара забыть обо всем на свете, он схватил жену на руки и готов был нести ее обратно на кровать. Кто знает, чем бы закончились любовные игры мужа и жены, если бы не теща, неожиданно вышедшая из комнаты.

Мать Дуньи, увидев, как ее дочь обвила шею мужа, всплеснула руками:

– О, Боже, они все еще ведут себя как новобрачные! – она понимающе улыбнулась, вероятно, вспомнив свои молодые годы, что-то пробормотала и быстро пошла обратно.

Дунья тогда смутилась, сняла с вешалки зонт и подала мужу. Провожая его на работу, словно оправдываясь, произнесла, отвечая на удивленный возглас матери:

– Можно подумать, что они в нашем возрасте не обнимались!

… А Тоты в тот день была довольна своим поступком, запыхавшись, забежала в аудиторию и с порога выпалила подругам: "Албатрос мой обратила на меня внимание. И букет от меня принял. Так что недалек тот час, когда эта птичка прилетит и сядет на мое плечо". Подруги одобрили ее поступок и поздравили с первой победой: "Ах, Тоты, ты со своей решимостью любую крепость возьмешь!"

С тех пор, как он решил заняться поисками работы, Тоты все время стояла перед глазами Хасара. Она, как и подобает руководителю большого коллектива, с серьезным выражением лица сидела за большим столом и просматривала документы, при этом какие-то из них визировала, а какие-то подписывала. Хасар представлял, как изменится ее лицо, когда он войдет в кабинет, как засветятся ее глаза.