Текст книги "Жаркое лето Хазара (сборник)"

Автор книги: Агагельды Алланазаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Когда Дунья позволила себе пренебрежительно отозваться о дачном доме, построенном его отцом на берегу моря для отдыха детей, Хасар снова не смог сдержать себя.

– Дунья, но раньше-то тебе там нравилось?

– А теперь в таких местах отдыхают только нищие, люди, не способные зарабатывать.

Хасара задело, что Дунья покусилась на семейную святыню, посмела презрительно отозваться о месте, напоминавшем ему родного отца и счастливые минуты отдыха с детьми.

– Прекрати, Дунья! – побледневший Хасар, сам того не замечая, изо всех сил махнул рукой и вскочил с места.

– Тоже мне нашлась богачка, человеком стала, знаешь, что делать…

Хасар видел, что Дунья совершенно отдалилась от него, боязливо думал об этом, но верить в это все равно не хотел.

Однако сейчас, слушая ее запальчивую речь, он лишний раз убедился в том, что остановить ее уже будет невозможно.

Поведение Дунья, считавшей себя бизнес-леди, пугало Хасара, потому что сбывались его худшие опасения: занявшись предпринимательством, Дунья забросила свои обязанности матери и жены, она уже жила в ином мире и стала чужим человеком.

Хасар вдруг с удивлением и запоздалым раскаянием подумал: как же я мог допустить все это и оказаться в таком незавидном положении?

Разве я думал, что все так обернется, а теперь посмотри, вон с какой она стороны зашла. Что мне тогда стоило возразить ей, когда она спрашивала совета, идти ей на работу или нет? Надо было тогда сказать: сиди дома, занимайся внуками. Именно тогда мне надо было проявить твердость характера и настоять на своем, тем более, что она и сама колебалась. Но разве мог я подумать, что женщина далеко не первой молодости, а тем более Дунья, может так перемениться! Но это стало реальностью. Теперь это не прежняя Дунья, гордая и счастливая, любящая дочь и мать, добрая бабушка своих любимых внуков.

… Говорил же Арслан тогда: "Папа, разве маме так необходимо работать?" Похоже, он лучше меня знал свою мать, понимал, что она может перемениться. Но самое грустное заключается в том, что мы изо всех сил стараемся изображать дружную семью и не показывать людям виду, хотя они уже давно видят и знают, как Дунья изменилась и отдалилась от нас, а мы покрываем ее недостойное поведение. А ведь о нем уже известно и Арслану, и невестке, думаю, что и мама догадалась, я ведь видел, какой растерянной она была, когда уезжала…

Прожив вместе более тридцати лет, до сего дня ни Дунья, ни Хасар ни разу грубого слова друг другу не сказали.

Конечно, как и в любой семье, между супругами бывали разногласия, как без этого? Но их ссоры никогда не были долгими, семейный конфликт не перерастал во вражду, потому что они любили друг друга, а потому все друг другу прощали. И вскоре Дунья снова начинала смотреть в окно и с нетерпением ждать возвращения Хасара с работы. А когда он приходил, прямо у порога кидалась ему на шею, обнимала. Для того, чтобы забыть все обиды, им было достаточно обнять друг друга.

Когда Дунья начала препираться с Хасаром, у нее возникло чувство, будто за ее спиной стоит Аннов, готовый в любую минуту поддержать и защитить ее.

Ободряющий облик Аннова, возникший перед ее мысленным взором, еще больше распалил Дунью и подлил масла в огонь ее непримиримости с Хасаром. В конце концов, она сама устала от собственного скандала, ей больше не хотелось разговаривать с Хасаром и что-то ему доказывать.

Чтобы как-то закончить этот разговор и остаться при своем мнении, Дунья сделала обиженный вид и заплакала.

– Хоть не приходи в этот проклятый дом! Ведь специально пораньше пришла сегодня, чтобы спокойно отдохнуть, и вот тебе, выслушивай… – она дернулась и ушла в спальню.

Громко захлопнула дверь, давая понять мужу: "Я ни видеть тебя, ни слышать не хочу!"

После этой выходки жены Хасар понял, что у них с Дунья не то что душевного, но и вовсе никакого разговора не получится.

Потому что то, что он услышал перед тем, со всей очевидностью показало, что Дуньёй уже не представляет себе жизни без бизнеса, без Аннова, что какая-то неведомая сила тянет ее в ту сторону. Ее поведение полностью утвердило Хасара в его пугающей мысли: "Неужели же я потерял Дунья?"

Конечно, разговор хоть и непонятным казался, на самом деле был предельно ясен. Собственно, в нем не было ничего непонятного, никаких секретов он не таил. Своим высказыванием Дунья показала, что теперь ее совершенно не интересуют ни ее дом, ни ее прежняя жизнь.

Хасар долго думал, но все никак не мог понять, как такое вообще могло случиться, да еще за столь короткий срок.

Разве можно так быстро все с ног на голову поставить?

Сейчас у Хасара было единственное желание, чтобы все это оказалось дурным сном, чтобы после пробуждения к нему вернулась прежняя жизнь – добропорядочная Дунья, хранительница семейного очага, любящая жена и мать.

Однако это был не сон, все происходило наяву – и этот поворот судьбы, и эта сломанная жизнь, и это растущее с каждым днем напряжение.

После ухода плачущей и недовольной Дуньи Хасар еще какое-то время сидел в комнате, предаваясь тяжелым мыслям. Он понял, наконец, что случилось непоправимое.

Несмотря на присутствие Дуньи в доме, Хасару впервые не захотелось идти к ней. Он прошел в соседнюю комнату.

* * *

После вчерашнего разговора у Хасара пропало всякое желание остаться в этом доме. Сейчас квартира, прежде казавшаяся слишком просторной для них двоих, стала для него тесной, холодной и неприветливой, как тюремные стены.

Ему хотелось уйти, куда глаза глядят, подальше от этого дома.

Утром каждый из них проснулся в своей постели. Похоже, обоим было ясно, что между ними состоялся окончательный разговор, потому что даже ночью никто из них не вспомнил о своих супружеских обязанностях, не попытался сблизиться.

Вчерашний разговор задел Дунью за живое, она была обижена и недовольна непониманием со стороны мужа, который не пошел ей навстречу, напротив, все время возражал и в чем-то упрекал ее, поэтому сегодня утром она встала ни свет, ни заря, быстро оделась и ушла. Хасар только увидел силуэт ее удаляющейся фигуры и понял, как она раздражена.

"Что ж, ушла, так ушла… хвостом вильнув…"

Теперь уж точно в этом доме нечего делать.

Выпив по привычке утреннюю пиалу горячего чая с медом, Хасар не спеша собрал одежду, постоял немного, вспоминая, что еще из вещей ему может понадобиться, находил их, снимал с мест и аккуратно укладывал в два чемодана.

Перелистав семейный альбом, вынул оттуда фотографии детей и внуков, и в самом конце снял со стены увеличенное фото в рамке, на котором он был изображен вместе с Дунья, отрезал ту сторону, на которой был он сам, а вторую часть, обернувшись, бросил на стоявший сзади диван. Отнеся в машину и разместив в ней свой багаж, он снова вернулся домой. Осмотрел все вокруг, проверил все краны и задвижки, чтобы не случилось протечки или пожара, убедившись, что все в порядке, еще раз окинул печальным взглядом свой дом.

Какое-то время сидел в расстроенных чувствах.

Он чувствовал, что какая-то сила пытается удержать его, и не совсем понимал, что это за сила, но точно знал, что не любовь и привязанность Дуньи. Раньше Дунья была для него притягательной силой, она тянула его домой, затем в разные времена к ней присоединились дети и внуки, семья с каждым годом разрасталась, жизнь становилась слаще, интересней, а дом – желанным приютом.

Встав с места, Хасар никак не мог расстаться с домом, достаточно долго стоял, озираясь по сторонам. Когда же в голову пришла мысль, что вот сейчас расстается с детьми и внуками, губы его невольно дрогнули, будто он только теперь осознал всю тяжесть своего положения. Хасар представил, с какой ненавистью смотрит на него Дунья, будто он должен ей и не хочет рассчитаться с долгом. Подумав о том, что сейчас в последний раз запирает дверь своего дома, Хасар гнал от себя эту мысль, потому что ему казалось, что через некоторое время он снова вернется сюда.

Хасар оставил на столе коротенькую записку для Дуньи.

"Дунья, я ухожу.

Я пока еще не знаю, как буду жить вдали от детей и внуков.

Только знаю, что скучать по ним буду очень сильно. Но после вчерашнего разговора мне стало очевидно, что ты давно уже отвернулась от меня, хотя я от тебя и не отказывался.

Теперь у меня нет никакой необходимости оставаться здесь, и смысла в этом я тоже не вижу. Сколько лет мы прожили в мире и согласии, на зависть всем были дружной семьей, достойной семьей. Видно, судьбой так предначертано…

Дети как-нибудь сами решат, что им делать, об одном лишь переживаю: как бы твое нынешнее не совсем пристойное поведение не обернулось большой бедой для семьи. Я благодарен тебе за детей, за вместе прожитые счастливые годы. И ты на меня не обижайся!

Хасар".

Подойдя к машине с сумкой на плече, Хасар увидел, как только что взошедшее солнце, поднимаясь все выше, ослепляет его блеском лучей, расходящихся от солнечного диска, как от золотого слитка. Наступление осени чувствовалось по прохладному, пронизанному влагой воздуху. Выныривая из-за деревьев и домов, холодный ветер шершавыми ладонями гладил лицо и руки.

Хасар сел в машину и поехал в отчий дом Дуньи, чтобы попрощаться с семьей. Представил, как внуки окружат его и будут жаться к нему, как это делали обычно. При мысли о расставании с ними сердце больно защемило.

На его счастье, внуки, невестка и теща были дома. Из тех, кого он хотел бы видеть, здесь не было только сына Арслана и замужней дочери с детьми. Он знал, что Арслан уезжает на работу рано, потому что уже много времени занимался решением каких-то служебных проблем.

Стараясь не показывать своего настроения и внутренних переживаний, Хасар шумно общался с внуками, любуясь их внешностью и наслаждаясь их детской болтовней. Выпил настоянный под колпаком чай, который подала теща. Между делом сообщил, что его переводят на работу в Балкан, таким образом, объяснив причину своего срочного отъезда.

Старухе этот разговор не понравился. Она догадывалась, что дело не в работе, что за всем этим кроется что-то другое. Теща смотрела на Хасара грустными глазами, слезы сами наворачивались на глаза. Ее уже давно не устраивало поведение Дуньи, она постоянно думала об этом и переживала. Мать поняла, что причиной отъезда Хасара является не работа, как он пытается ей внушить, а ее дочь Дунья. Слеза покатилась по щеке женщины.

– Семью тоже забираешь?

– Нет, я один еду.

– Но у меня никого, кроме вас, нет, сынок… Ты стал мне сыном, давшим счастливую жизнь. Как же я радовалась вашему счастью! – Женщина не удержалась, снова расплакалась и стала вытирать слезы концом головного платка.

Хасар понял, что мать жены уже давно обо всем знает.

Он подумал, что Дунья могла прийти к матери и все ей рассказать, или же сделать это по телефону.

Старуха вместе с внуками проводила Хасара до самой машины.

– Ты только не пропадай, дети будут тосковать без тебя, – сказала она, давая понять, что всегда была довольна своим зятем. Да, материнское сердце не обманешь, она уже давно поняла, какая большая беда пришла в этот дом.

Хасар крепко обнял и расцеловал каждого из внуков, так он делал всегда, отправляясь в долгую поездку. Затем сел за руль машины и стал удаляться от самых дорогих на свете людей, которые провожали его, маша ему вслед руками.

Покружив по городским улицам, он выехал на окружную дорогу и направил машину в сторону Балкана. Некоторое время вел машину на небольшой скорости, когда же пошли городские окраины, остановился на возвышенности, чтобы проститься с Ашхабадом. Выйдя из машины, глядел на оставшийся позади Ашхабад и с грустью вспоминал лучшие дни своей жизни, прощался с городом, из которого вынужден был уезжать в такой спешке. Ашхабад казался ему еще красивее и роднее. Ему так хотелось удержать эту отказавшуюся от него жизнь, ухватиться хотя бы за ее краешек, как тонущий хватается за соломинку…

Но что делать, против судьбы не попрешь, а у нее свои игры, вон в какой водоворот бросила она его! И в каком месте он теперь выплывет, одному Богу известно. Разве может человек знать заранее, где потеряет он, а где найдет?!

И как теперь люди будут на него смотреть, ведь он как воин поверженной армии вернется с поникшей головой?

Но кто бы то ни было и как ни смотрел на него, мать его будет искренне радоваться возвращению сына домой, пусть даже переживая за то, что он разлучился с детьми и внуками, что потерял семью. Море также обрадуется ему.

Оно радостно встретит его, готовое вновь обнять и ласкать его водами своими. И Хасар снова поверит, что его мечты вновь оказались на гребне волн.

Когда Хасар распрощался с Ашхабадом и тронулся в путь, солнце уже было в зените. Проехав какое-то расстояние, Хасар на одном из поворотов обернулся и увидел, что солнце не оставая, мчится вслед за его машиной и догоняет ее.

* * *

– Вай, подруга, почему ты раньше не сказала мне об этом! – Дунья показалось, что в словах звонившей Гулендам звучат некоторое недовольство и даже упрек.

По началу Дунья никак не могла понять, о чем она не сказала подруге и о чем умолчала, тщетно пыталась припомнить. Сегодня она совсем не ждала звонка от Гулендам. Они только вчера договорились по телефону, что в грядущую субботу встретятся и сходят в сауну, обмажутся медом и от души попарятся в баньке. Поэтому этот неожиданный звонок и недовольный тон подруги сбили Дунью с толку. Она так и не смогла вспомнить, о чем идет речь, поэтому вынуждена была обратиться к той со встречным вопросом.

– Слушай, ты о чем говоришь, чего такого я не сказала тебе, что ты так разошлась?

– Ладно тебе, не притворяйся непонимающей, Дунья Айназаровна! Это не телефонный разговор. Давай, сегодня где-нибудь вместе пообедаем. У тебя найдется немного времени?

– Найдется.

– Тогда договорились. Рядом с моей работой есть тихое кафе, там и встретимся. Я позвоню туда и закажу столик, а ты подходи, лады?

В обеденное время подруги уже сидели за накрытым столом и оживленно беседовали. Гулендам заговорила первой:

– Послушай, подруга, твой муж не простой военный врач, как ты говорила мне, он оказался классным хирургом!

Почему не познакомила нас раньше, боялась, что я отобью у тебя мужа?! – весело пошутила она.

Гулендам с благодарностью вспомнила, как Хасар блестяще прооперировал сына ее брата и вытащил его с того света.

Дунья никак не могла понять, что же хочет сказать ее подруга, она размышляла, о чем может пойти речь, если та в разговоре все время упоминает Хасара. Не перебивая, молча слушала Гулендам. Когда та стала нахваливать Хасара, Дунья сложила на краю тарелки вилку и нож, при помощи которых отрезала кусочки мяса, и прекратила есть, взяла наполовину опустошенный стакан с соком, поднесла его к губам и потихоньку цедила его, пытаясь вникнуть в суть разговора подруги.

Упоминание имени Хасара заставило ее вспомнить состоявшийся на прошлой неделе разговор, но сейчас она меньше всего хотела бы вспоминать о нем. В отъезде Хасара семья винила одну лишь Дунью, которая, желая жить не так, как прежде, изменила свое отношение к мужу. Сын не разговаривал с ней и отворачивался от нее при встрече.

Мать впервые за всю жизнь прокляла родную дочь: "Ах ты, сучка, лучше бы ты в детстве умерла от кори, скарлатины или еще какой болезни, только бы не знать сегодняшнего позора!" Старая женщина плакала от горя, для нее некогда счастливый дом превратился в сущий ад.

Когда Гулендам спросила: "Почему ты мне не сказала?", Дунья подумала, что она именно их ссору имеет в виду.

"Неужели она уже прослышала о нашем скандале? Как быстро разлетаются дурные вести! Нам-то казалось, что об этом никто, кроме нас, не знает, а уже всем известно о нашем семейном кризисе. И эта встала на сторону Хасара, потому что он прооперировал и поставил на ноги ее племянника".

Ударившись в воспоминания, Гулендам рассказала, как при помощи знакомого врача хотела отблагодарить Хасара, вручив ему конверт с деньгами и как тот при виде денег отпрянул словно испуганный конь, что она ушла оттуда обиженная и недоумевающая.

– Оказалось, бедняга неспроста так перепугался при виде конверта. Мне об этом рассказал знакомый врач, когда я вернулась в расстроенных чувствах от хирурга, который не захотел принять моей благодарности. Оказывается, его оклеветали, обвинив в том, что он принял взятку! В те дни его без конца таскали к следователю, чтобы заставить признаться в том, чего он не делал. А тут еще я со своей благодарностью некстати подвернулась. Обжегшись на молоке, человек дует на воду, это понятно всякому. – Дойдя до этого места, Гулендам снова недовольно посмотрела на Дунья. – Почему ты не сказала мне, что твоего мужа так третируют! – Дунья пожала плечами и постаралась улыбнуться, но на лице вместо улыбки проступила болезненная гримаса, она не могла смотреть в лицо подруги, прятала от нее глаза. То, о чем она должна была бы знать раньше других, она узнала сейчас, да еще от постороннего человека.

– А я рассказала о случившемся Гарабашову, сказала, что на такого хорошего доктора клевещут, обвиняют во взяточничестве. Ему не понравилось преследование порядочного человека, и он сразу же позвонил Генеральному прокурору и приказал: "Оставьте этого человека в покое и не смейте больше никакого следователя к нему подсылать!"

Наутро Генеральный прокурор сам позвонил ему и доложил: "Яшули, вы оказались правы, я уже разобрался и со следователем и с его начальником!"

У Дуньи и так-то не было особого аппетита, она только делала вид, что ест, ковыряясь в поданном блюде, а после рассказа подруги желание есть пропало совсем.

Она размышляла над тем, как должно быть тяжело Хасару пережить свалившиеся на него беды: мало того, что она ему устроила, так еще и неприятности на работе. Она вдруг поймала себя на мысли, что сейчас воспринимает проблемы мужа не так остро, как в прежние времена, что и рассказ подруги выслушала спокойно, словно речь шла не о близком ей, а о постороннем человеке.

В последних словах Гулендам звучало удовлетворение: "Хоть доктор и не принял моей благодарности, я другим способом отблагодарила его за его доброту!"

Чувствовалось, как она гордится своим поступком.

Пообедав, подруги еще какое-то время сидели за чашкой кофе.

Пока они болтали, Дунья не раз думала о том, что ее муж, разочаровавшись в ней, покинул дом и работу и уехал, но вслух об этом не стала говорить, словно надеялась сохранить это втайне от подруги.

* * *

После спешного отъезда Хасара в родные пенаты – в Красноводск – прошло больше месяца. Однажды Дунья, возвращаясь из дома с обеденного перерыва, зашла на близлежащий рынок и у самых ворот лицом к лицу столкнулась со старыми знакомыми – дядей Каковом и его женой Джахан. Они выходили с рынка с полными сумками и пакетами. Старые знакомые остановились и на ходу стали расспрашивать друг друга о делах. Говорили в основном Дунья и Джахан. Каков нехотя ответил на приветствие Дуньи и отошел в сторонку. Стоял, продолжая держать сумки на весу и тем самым рассчитывая на быстрое завершение разговора женщин. В затянувшемся ожидании недовольно думал: «Ну, сколько можно болтать!» – и требовательно смотрел на жену.

Дунья понимала, отчего ее дядя, всегда такой приветливый и внимательный, сейчас сторонится ее.

Прослышав о семейных неладах, Каков первым пришел к ним, надеясь как-то примирить супругов и погасить конфликт. Он даже пытался внушить Дунье, что она должна отказаться от своей работы, если та негативно сказывается на семейной жизни, и даже потребовал от нее этого.

Но Дунья, которая уже давно пребывала во власти ожидаемого безразмерного капитала, лишь ответила:

"Поздно уже!.." Задумавшись об известных только ей одной обстоятельствах своей работы, она поняла, что не очень-то и жалеет о распаде своей семьи, а потому не вняла словам дяди, не пошла на примирение с мужем.

Каков тогда сильно обиделся на Дунью. Хорошо зная Хасара, понимал, что причиной всех бед семьи стала его племянница. И вот уже почти два месяца Каков не переступал порога их дома, хотя до того чуть ли не каждую неделю навещал ее мать и справлялся об ее здоровье, любил поболтать с ней за пиалой чая. Он даже не отозвался на приглашение по случаю садака, которое они устраивали в день памяти отца. Вернее, ноги Какова отказывались идти в этот дом. А ведь прежде он раньше других приходил в дом, если там устраивались какие-либо мероприятия, торжества, и уходил последним.

Рынок был неподалеку от дома, поэтому Дунья пригласила старых знакомых зайти к ней, передохнуть, выпить чаю, однако те, сославшись на неотложные дела, вежливо отказались, пообещав зайти в другой раз.

Пройдя немного, Дунья обернулась и увидела, как ее родственники, отойдя на некоторое расстояние, поставили свои сумки и пакеты на землю и, глядя друг другу в лицо и размахивая руками, что-то бурно обсуждают. Не слыша их голосов, Дунья догадалась, что говорят они именно о ней. Ну, о ком же еще можно говорить так горячо, да еще на улице!