Текст книги "В сладком плену"

Автор книги: Адель Эшуорт (Эшворт)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 11

Я не могла насмотреться на него сегодня, а когда наконец коснулась его, чтобы позаботиться о нем, его тело отозвалось, и он накрыл мою руку, лихорадочно умоляя ласкать его. Никогда в жизни не знала ничего более шокирующего и интимного…

Ян стоял в дальнем конце комнаты, лениво наблюдая, как клуб заполняется уважаемыми, изысканно одетыми джентльменами. Многие приходили уже под хмельком, хотя не было еще и шести вечера, но общее поведение оставалось довольно приличным, учитывая главный лот сегодняшнего аукциона. Ян пока ограничился одним бокалом виски, желая, чтобы к началу торгов его ум сохранил ясность. Растущее любопытство заглушило его смутные сомнения по поводу того, чему он сегодня должен был стать свидетелем.

Сегодня он уделил особое внимание гардеробу, выбрав вечерний костюм из черного и белого шелка. Однако идеально завязанный галстук неприятно сдавливал горло, внушая чувство удушья. Возможно, виной тому был спертый воздух в набитой людьми комнате, а быть может, дрянное настроение герцога.

Фэйрборн стоял рядом, попивая шампанское и увлеченно дискутируя на политические темы с пожилым аристократом. Яну не особенно хотелось подключаться к разговору, ибо его мысли постоянно сбивались на коварную леди Чешир.

С тех пор как она с позором покинула его дом три ночи назад, он только и думал, что о ее лице. О ее красивом лице, таком ошеломленном его действиями и намерениями, о ее выразительных карих глазах, отражавших такое отчаяние, смятение и сосредоточенную на нем ненависть. Странно, но полный жгучего гнева и напуганной уязвимости взгляд, который бросила ему Виола перед уходом, преследовал его, заставляя досадовать на себя, и в первую очередь на то, что ему не все равно. Ему бы упиваться медленным крушением леди Чешир, мысли о котором он лелеял долгих пять лет, но пока что он ощущал только пустоту. Вакуум.

Вечеринка в тот день еще продолжалась, но Ян совершенно утратил к ней интерес в тот самый миг, как Виола покинула его дом. Он как положено исполнял свою роль, но с уходом леди Чешир ликование и радость испарились, по меньшей мере для него. В ту ночь он плохо спал, одолеваемый размышлениями о своем следующем ходе и фантазиями о том, какой может оказаться физическая реакция Виолы на его страсть. Бороться с этими образами было решительно невозможно, да и пикантный рисунок, который Ян повесил над каминной полкой напротив своей кровати, никак этому не способствовал.

Проблема в том, размышлял Ян, как заманить ее к себе, под свои простыни, и сделать так, чтобы она по доброй воле ему отдалась. Он нисколько не сомневался, что сумеет ее соблазнить. Как бы он ни презирал Виолу и все, что она собой символизировала, о насилии над ней не могло быть и речи. Она томилась по его прикосновению ничуть не меньше, чем он по ней. Ян прочел это во взгляде Виолы, когда поймал врасплох ее, такую красивую, у себя в зеленом салоне. Виола восхищалась им, чувствовала их взаимное притяжение и явно желала его. Это он тоже видел собственными глазами, когда она зарделась и подняла на него полный вожделения взгляд, после того как он всего-навсего погладил ее сзади поверх платья в набитой гостями комнате. Воспоминание об этом до сих пор его забавляло. Виолу не шокировала его очевидная потребность в ней, просто приводила в замешательство. И это замешательство станет ее погибелью – если только он сообразит, как повернуть его себе на пользу. Решения задачи Ян пока не нашел, поэтому последние три дня, вместо того чтобы являться к Виоле со своим требованием, позволял ей медленно закипать в неизвестности.

Она не контактировала с ним со дня вечеринки, но Кафферти по возможности держал его в курсе ее передвижений и намерений. Последние три дня она просидела у себя в городском особняке и только вчера утром нанесла короткий визит поверенному. Через несколько часов после этого по Лондону разнеслась весть, что в «Бримлис» состоится эксклюзивный аукцион по продаже ценного полотна кисти Виктора Бартлетта-Джеймса – причина, по которой Ян оказался здесь этим вечером в неудобном официальном костюме, посреди пьяной толпы, и с растущим нетерпением ждал, до какой же ответной каверзы дошел острый ум леди Чешир.

Картина, которую должны были выставить, уже стала сенсацией, хотя ее никто еще не видел. Она стояла на большом деревянном мольберте под ярко горевшей люстрой, закрытая черным бархатом, и под охраной крепкого мужчины, кулаки которого были размером с дыню каждый. Уже сама эта атмосфера секретности порождала всевозможные толки, ибо на большинстве аукционов участникам позволялось взглянуть на лот до начала торгов. По всей видимости, работы Виктора Бартлетта-Джеймса вызывали ажиотаж независимо от того, как они выглядели, что, с точки зрения Чэтвина, только увеличивало их ценность. Чуть-чуть подразнить любопытных покупателей – что может быть лучше для торгов и, в конечном итоге, для кармана владельца?

– Думаешь, это подлинник?

Ян расправил плечи и посмотрел на Фэйрборна, который отвлекся от пожилого джентльмена и сосредоточил внимание на нем.

– Картина? – уточнил он.

Фэйрборн кивнул и сделал большой глоток виски.

– Она ведь не может нарисовать подделку за три дня?

Ян покачал головой и обвел взглядом толпу.

– Нет, я думаю, это невозможно даже для нее, – согласился он. И самому близкому другу Ян не признался, что заплатил Куикену, чтобы тот назвал фальшивкой рисунок, который (как он узнал впоследствии) на самом деле был оригиналом. Сей факт не имел для его планов никакого значения, хотя он действительно счел любопытным, что леди Чешир владела несколькими работами Виктора Бартлетта-Джеймса. И приходилось верить, что картина, которую сегодня выставляли на аукцион, тоже не была фальшивкой.

– А в каких, позволь спросить… отношениях ты состоишь с этой очаровательной вдовушкой?

Вопрос неприятно резанул по нервам.

– О чем тут спрашивать? Нет никаких отношений.

Фэйрборн расхохотался.

– Хорош, Чэтвин, хорош, нечего сказать. Ты даже солгать о ней толком не можешь.

Сделавшись вдруг угрюмым и напряженным, Ян повернулся к другу.

– Правда в данном случае никому не нужна, – с ноткой враждебности ответил он. – Скажу лишь, что она мне не нравится.

Снова посерьезнев, Фэйрборн какое-то время молча разглядывал друга, а потом дал бармену знак наполнить их бокалы.

– А вот она, по-моему, находит тебя весьма привлекательным.

Ян чуть не фыркнул.

– Ты тоже врать не умеешь.

Фэйрборн покачал головой.

– Это… не ложь. Я видел вас вместе, и хотя ты хорошо скрываешь свои чувства, какими бы они ни были, она этого не делает.

Ян искоса на него посмотрел.

– Откровенно говоря, мой друг, не тебе судить о ее чувствах.

– Возможно, я не знаю пары-тройки секретов о дамах в целом, но женщину, которой вскружили голову, я точно ни с кем не спутаю. На той твоей нелепой вечеринке я не мог определить, чего она хочет: поцеловать тебя или ударить.

Ян усмехнулся и взял в руки бокал.

– Она хотела ударить. Возможно, я кажусь этой леди физически привлекательным, но женщина в ней меня презирает.

– Почему?

Этот простой вопрос застал Яна врасплох. Он тут же понял, что нельзя было ничего говорить, не надо было ни в чем признаваться. Но Фэйрборн теперь не на шутку заинтересовался, даже встревожился. Опершись бедром о маленький столик и скрестив на груди руки, он, позабыв о виски, ждал внятных объяснений.

Ян с шумом выдохнул, двумя глотками осушил бокал и почувствовал внезапное жжение в горле, кстати напомнившее, какую боль часто приносят сладости, которых мы желаем.

– Это долгая история, Фэйрборн, – сказал он наконец, облизнув кромку бокала и поставив его на стол. – И я не горю желанием ее рассказывать.

– Она как-то связана с твоим похищением, да? – понизив голос, предположил Фэйрборн.

Ян вытянул шею, будто хотел выпрыгнуть из кожи. Ему было жарко, его раздражал табачный дым и громкие голоса подвыпивших джентльменов, которые с каждой минутой повышали тон, с нетерпением ожидая начала торгов. Что за нелепица – поднимать сколько шума из-за какой-то неприличной картины. Проведя ладонью по лицу, Ян ответил:

– Она не участвовала в похищении, но она была там.

Фэйрборн почесал скулу.

– В каком качестве?

Ян опять взглянул на друга.

– В каком качестве? В качестве чертовой помощницы.

– Понятно. – Несколько секунд спустя Фэйрборн поднял бокал и добавил: – Будучи помощницей, она каким-то образом заботилась о тебе?

Ян недоуменно повел бровями.

– Она бросила меня там умирать, Лукас, – с горечью прошептал он. – Она была частью омерзительного преступления, и в конечном итоге ее признали ни в чем не повинной.

– А что именно она сделала? В чем ее должны были признать виновной? – не унимался Фэйрборн.

– В бездействии, – огрызнулся Ян.

– И все?

Это поставило Яна в тупик.

– И все? Какого черта это значит?

Фэйрборн вздохнул.

– Она была с тобой в темнице или просто знала, что тебя держат в плену?

– Она была там.

– И что она тебе сделала, пока была там?

Ян удержался от внезапного желания засадить кулаком по кирпичной стене. Вместо этого он медленно, глубоко вдохнул и попытался взять себя в руки, как подобает джентльмену.

– По правде говоря, я плохо помню, – пробормотал он. – Они почти все время пичкали меня наркотиками.

– Понятно.

– Ничего тебе не понятно, – возразил Ян, но в подробности вдаваться не стал, ибо не хотел ни одной живой душе признаваться в том, что им, по всей видимости, воспользовались как мужчиной. О таком унизительном эпизоде он не мог рассказать даже Лукасу, единственному человеку на свете, которому он сейчас доверял.

Фэйрборн хлебнул виски, продолжая внимательно смотреть на друга поверх кромки бокала. Потом медленно поставил выпивку на стол, и его лицо приняло задумчивое выражение. Понизив голос, он проговорил:

– И что же получается? Ты пережил страшное испытание и теперь богат как Бог, можешь до конца дней купаться в роскоши, в твоем распоряжении самые прелестные дамы, а ты как одержимый преследуешь красивую вдову с ребенком и хочешь поставить крест на их будущем. Так?

Небрежный тон, которым человек, за последние несколько лет ставший ему самым близким другом, озвучил его мысли (причем озвучил неодобрительно), заставил Яна внутренне сжаться. Возможно, для Фэйрборна это выглядело как банальная месть, и, если уж говорить прямо, всякий непосвященный наверняка счел бы виноватым его, Яна. Однако истину в данном случае просто невозможно было передать словами.

Приблизившись на шаг, Ян смерил Фэйрборна взглядом.

– Я не жду, что ты меня поймешь, Лукас, – сказал он, осторожно выбирая слова. – Но прошу, чтобы ты воздержался от попыток меня судить. Тебя там не было, и последние пять лет ты не жил в моем аду.

Несколько долгих мгновений Фэйрборн молча разглядывал его. Потом, смиренно вздохнув, опустил глаза в стол и постучал пальцами по дереву.

– Мне никогда не понять ужаса, который ты пережил, Ян. Сам знаю, что это невозможно, – тихо сказал он. – И, быть может, она в самом деле виновата в твоих страданиях. – Тут он резко поднял глаза, сощурил их и впился в Яна взглядом. – Но все-таки я думаю, что тебе надо быть осторожным. Эта женщина молода, неопытна и питает к тебе нечто отличное от ненависти. Это я могу сказать наверняка. – Он выдержал паузу, потом понизил голос и добавил: – Понимаю, ты злишься на нее за бездействие или… неспособность тебя освободить, но, мне кажется, ты не пытался посмотреть на ситуацию с ее стороны и толком не разбирался, предпринимала ли она что-нибудь, чтобы облегчить твою участь.

Ян с силой закусил губу, чтобы сдержать недовольство.

– Она должна была позвать на помощь. Она этого не сделала, и теперь ее место в тюрьме.

Фэйрборн повел плечом.

– Может быть. Но опять же, не исключено, что, подобно тебе, она пять долгих лет жила в ней, мучаясь тем, что сделала с тобой ее семья.

Эта мысль покоробила Яна, с новой силой распалила его гнев, но он не видел, за что придраться к другу, который так искренне с ним говорил.

Подавленный, он запустил пальцы в волосы.

– Я не собираюсь уничтожать ее, Лукас, я просто хочу добиться правосудия, для себя и для ее преступления.

Фэйрборн секунду-другую скользил взглядом по толпе, потом снова повернулся к Яну.

– Существует разница между правосудием и местью, Ян, – возразил он. – Месть заходит гораздо дальше, и последствия у нее гораздо серьезнее. Правосудие требует усердия, но месть не останавливается ни перед какими затратами денег и времени, нанимает людей, чтобы те делали и говорили, что приказано, и строит хитроумные планы, невзирая ни на что. А ведь ты всем этим занимаешься, не так ли?

Ян ничего не ответил.

Фэйрборн уперся локтем в стол и придвинулся ближе.

– Если в эти твои интриги входит переспать с ней, берегись. Думаю, тебе не удастся выйти из этой истории с незапятнанной совестью, если ты приложишь все усилия, чтобы погубить леди Чешир. Особенно если ты соблазнишь ее, а потом обнаружишь, что твоя страсть к ней остается непогашенной, потому что она стала дорога тебе как женщина. – Он помолчал немного, а потом очень тихо добавил: – Она никогда тебя не простит и никогда не позволит вернуться к ней. Месть свершится, но в конечном итоге ты можешь поплатиться за нее честью. А это одна из самых страшных потерь.

Яну показалось, будто его окатили ледяной водой, ибо на его теле проступил холодный пот. Странно было слышать это от Лукаса, при его-то собственном темном прошлом, и в то же время Ян понимал, что друг искренне пытается его предостеречь. Но он не Лукас, он не позволит разбить себе сердце и не запятнает себя неправильно свершенной местью. Он соблазнит Виолу не потому, что хочет ее, а потому, что так он заберет у нее все, включая интимную страсть, которой она не дарила никому другому. Тот факт, что он находит ее привлекательной, просто сливки для ягод. А бросить ее в конце будет легче и слаще всего. Поставив на истории с темницей жирную точку, он сможет двинуться дальше, подумать о будущем, достойном его титула. Свободным от сожалений. Сексуально удовлетворенным. Восстановившим справедливость.

– Я знаю, что делаю, – буркнул он.

Фэйрборн надолго задержал на нем взгляд, потом выпрямился во весь рост. Вздохнув, он поднял в знак согласия свой пустой бокал.

– Думаю, за это стоит выпить.

Яну не хотелось больше спиртного, ему хотелось уехать домой, наслаждаться тишиной, лежать на кровати и строить планы предстоящего соблазнения, любоваться рисунком, на который – он знал, просто знал это – смотрела Виола, когда удовлетворяла собственную похоть. Впрочем, он не был уверен, что леди таким занимаются, и при одной мысли об этом теперь, на людях, он так возбудился, что пришлось передать Фэйрборну бокал в надежде потушить желание алкоголем.

Ян окинул взглядом комнату, набившуюся теперь почти до предела, сизую от дыма и гудящую сотнями голосов. И в ту самую минуту, как Фэйрборн повернулся к нему с третьим бокалом виски, владелец «Бримлис» подошел к постаменту рядом с мольбертом и попытался утихомирить толпу.

– Джентльмены! – взревел он, хлопая по воздуху пухлыми ладонями. – Джентльмены, прошу вас!

Шум начал стихать, и публика замерла в предвосхищении. Ян и Фэйрборн стояли у дальней стены и молча наблюдали, попивая виски.

– Ты участвуешь? – спросил Лукас.

Ян усмехнулся, прикидывая, что эта работа будет больше его рисунка.

– Вряд ли мне нужны две такие картины. Тем более что цена за одну из них просто безбожная.

– Но ведь… она должна вернуть тебе деньги за подделку? Теперь-то ты можешь позволить себе оригинал.

Это было колкое, язвительное замечание, и Ян предпочел пропустить его мимо ушей.

– Я пришел сюда не для того, чтобы покупать картину. Я пришел посмотреть, что она предложит на этот раз.

А еще выяснить, сколько она получит с продажи, хотя вслух он этого не сказал. Кроме того, он не мог не задаваться вопросом, почему – почему у Виолы было две картины и почему она решила продать эту сейчас. Она наверняка хочет каким-то гнусным, не известным ему пока способом обратить этот аукцион против него.

– Джентльмены, – снова начал здоровяк-владелец, – наш сегодняшний лот – работа знаменитого художника Виктора Бартлетта-Джеймса.

Яна сковало напряжение, и он понял, что ожидал начала торгов с таким же нетерпением, как и потенциальные покупатели. Очевидно, этой картиной Виола тоже любовалась, и мысль об этом еще сильнее подогревала его интерес.

– Сегодня торг начнется, – продолжал аукционист, – с пяти тысяч фунтов.

В толпе засвистели и заулюлюкали.

– Да, этот аукцион не назовешь благородным, – прокомментировал Фэйрборн.

– Это искусство тоже благородным назвать нельзя, – отозвался Ян.

Охранник с кулаками-дынями вышел вперед и схватился за край бархатной ткани. Владелец клуба, он же аукционист, шагнул в сторону и, подняв руку, объявил:

– Представляю вам картину под названием… «Джентльмен в оковах»!

Бархат слетел, и зал ахнул.

– Боже правый, – прошептал Фэйрборн, когда по толпе покатился приглушенный ропот.

Яну показалось, что его сердце остановилось; его накрыло ледяным покрывалом ужаса. Он попятился к стене, выронив бокал, который со звоном разбился о деревянный пол у его ног.

На мольберте стояла большая картина, выполненная в основном в бронзовых, рыжевато-коричневых и персиковых тонах. На темно-коричневом фоне, представленные зрителю сбоку, сливались в плотских объятиях двое обнаженных. Мужчина лежал, распростершись на спине, его правая рука была чуть приподнята и за запястье прикована к каменной стене за ним; его лицо было повернуто в профиль, глаза закрыты, челюсти стиснуты, а голова приподнята в экстазе. Сверху на нем сидела женщина; ее голые бедра сливались с его бедрами, видимая нога была переброшена через него, носок повернут к его ступням; ее длинная, тонкая талия выгнулась, и вся она подалась вперед и вверх, запрокинув голову и пустив шелковистые пряди темно-каштановых волос струиться по телу, едва касаясь бедер. Почти все ее лицо скрывали тени, но губы при этом составляли самую яркую часть картины: чуть приоткрытые, будто глотающие воздух, и нарисованные жгучим алым цветом. Самым шокирующим было положение рук: она обеими ладонями обхватывала свои груди, сжимая пальцами затвердевшие соски, а его свободная рука тонула между ее бедер. И оба явно переживали кульминацию.

Форма была изысканной, цвета – кроме подчеркнутого, красного рта – приглушенными и гармонично смешанными, полотно мастерским, шокирующим, темным и эротичным. И Ян сразу понял, что мужчина в цепях – это он.

Его вдруг затрясло от гнева, смятения и всепоглощающей паники. Черты на картине были размытыми, но все высшее общество знало, что его держали в темнице, прикованным к стене, и каждый, кто посмотрит на этот шедевр, наверняка подумает о нем, о Яне.

Она играла на его страхе, а теперь решила публично продать его, чтобы выручить денег. Поползут слухи, и скоро вся страна будет знать, что Виктор Бартлетт-Джеймс создал эротическое полотно по образу Яна Уэнтворта, пленника.

Фэйрборн положил руку ему на плечо.

– Ян…

Тот инстинктивно отпрянул, отстранился.

– Она сделала это, – хрипло прошептал он, сцепив зубы и сжав руки в кулаки. – Она сделала это со мной.

Голоса вокруг стали громче; начались торги.

– Это… это она?

Ян покачал головой, ослепленный недоумением и внезапными вспышками воспоминаний и мыслей, которых он не мог ни контролировать, ни понять.

– Не знаю…

– Кто это нарисовал? – спросил Фэйрборн, потрясенный и сбитый с толку не меньше Яна.

Ян втянул рваный вдох и сглотнул ком в горле. В следующий миг он уже знал ответ.

Она.

– Боже… она и есть Бартлетт-Джеймс.

Фэйрборн изумленно уставился на него.

– Что?

Торги продолжались, громкий гул перерос в оглушающий визг. Ян повернулся к Лукасу.

– Купи картину. Включайся в торг и купи, какой бы ни была окончательная цена. – Он провел ладонью по лицу. – Мне надо идти.

– Подожди минутку, – сказал Лукас, оглядываясь по сторонам. – Что, черт возьми, происходит?

– Думаю, ты понимаешь, что я не могу позволить никому другому владеть этим полотном, – скороговоркой ответил Ян, переполняясь гневом. Он стукнул кулаком по столу. – Господи, просто поднимай цену, пока оно не станет твоим. Я все отдам, сколько бы оно ни стоило.

– Ты едешь к ней, – скорее сказал, чем спросил Фэйрборн.

Ян не ответил, но ярость в его глазах все сказала.

Фэйрборн схватил его за рукав.

– Не обижай ее, – осторожно посоветовал он. – Предупреждаю тебя, Ян, предъяви ей свои обвинения, если это так необходимо, но не обижай. Тыначал эту войну. Помни об этом.

Ян не мог ответить, не мог ясно мыслить. Во второй раз отдернув руку, он повернулся и исчез в толпе.