Текст книги "В сладком плену"
Автор книги: Адель Эшуорт (Эшворт)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Глава 16
Он касался меня там, где никто никогда не касался прежде, трогал места на моем теле, которые я сама никогда не трогала. Я всегда думала, что стыдно так делать, но он делил со мной радости того, чем, наверное, должна быть супружеская жизнь. Знаю, я обречена на вечные мучения в аду за то, что совершаю такой страшный грех в его объятиях, но я охотно отправлюсь туда, помня, что делила эти грехи с мужчиной, которого полюбила…
Виола гипнотизировала потолок, немного нервничая и понимая, что не уснет, проведя полдня в дреме. После того как герцог ушел, она нашла лампу на одной из угловых полок, но решила не зажигать ее, поскольку у нее не было ни книг, ни вышивки и совершенно ничего, чем можно было бы рисовать. Ян в самом деле пытался воссоздать для нее условия темницы, в которых сам когда-то провел пять недель. Он не оставил ей ничего, кроме собственных мыслей. Впрочем, к его чести нужно было сказать, что по крайней мере постель была чистой и мягкой, а хижина теплой.
И все-таки молчание давило на Виолу. Прожив несколько лет в большом городе, она привыкла круглые сутки слышать уличный шум, и без него сельская тишь казалась почти оглушающей. В некотором смысле Яну повезло, что большую часть плена он провел в наркотическом тумане. По меньшей мере, ему не приходилось изнывать от скуки; лишенный способности осознавать время, он вряд ли замечал его течение.
После неожиданного и довольно спешного ухода герцога Виола несколько минут металась по комнате. Потом рассудила: грызть в тревоге ногти и досадовать, что Ян никак не хочет оставить прошлое в прошлом и жить дальше, бесполезно. Убрав остатки ужина, Виола долила в чайник воды из ведра, нагрела ее и часть использовала для второй чашки чая, а остальной, когда та немного остыла, вымыла лицо, шею и интимные места. Наконец, дошел черед и до сумки, которую герцог оставил ей на постели. Содержимое оказалось весьма скудным, по крайней мере, Виола не нашла там того, чего могла ожидать и в чем нуждалась леди. Но о самом необходимом герцог все-таки позаботился.
Виола обнаружила небольшой кусок простого мыла, маленькое полотенце и губку для купания, зубную щетку – без порошка, хотя лучше так, чем совсем ничего, решила она – расческу и бледно-розовую ночную сорочку с глубоким вырезом и короткими рукавами, которая, по всей видимости, принадлежала сестре Яна. Это была летняя сорочка, элегантная, милая и просто скроенная. Она выглядела не только нежной и женственной, но и удобной. К этому моменту ребра Виолы ныли так, будто их месяцами сдавливали деревянными досками.
Она быстро переоделась, радуясь, что надела корсет с застежками спереди и вечернее платье, в котором дотягивалась до большинства пуговиц и которое могла снять без посторонней помощи. Освободившись от нижних юбок, чулок и туфель, она вымылась, насколько позволял минимальный набор туалетных принадлежностей, почистила зубы, расчесалась, надела через голову сорочку и скользнула под одеяла.
Теперь, пролежав наедине с собственными мыслями больше часа, Виола опять терзалась прощальными словами Яна. Ей-тозачем думать о прошлом? В ее воспоминаниях гораздо больше порядка, чем в его – факт, мимо которого герцог просто не мог пройти.
Боже, она впервые в жизни чуть не упала в обморок, когда Ян объявил, что видел портрет Джона Генри и узнал его. Почти с первого дня как Джон появился на свет, Виола поняла, что они с Яном выглядят как отец и сын, и сразу же приняла горькую истину, что им ни за что на свете нельзя встречаться. С Палатой лордов она разберется потом, ведь возможные стычки между герцогом и его повзрослевшим сыном станут реальной проблемой лишь через много лет. О риске случайной встречи Яна с маленьким Джоном Виола иногда задумывалась и принимала некоторые меры предосторожности; это была одна из причин, по которой она немедленно отправила сына за город, как только узнала, что Ян вернулся в Лондон и ищет ее. Но она была совершенно не готова к тому, что Ян узнает его теперь, да еще и по портрету. Оставалось только все отрицать. Герцог определенно не дурак; он увидел и распознал свое отражение в картине. Но он упрям, эгоистичен и легкомыслен, если возомнил, будто она вот так просто признается, что родила от него внебрачного ребенка.
Как же ей хотелось все ему рассказать, объяснить свои поступки. Но даже при ее молчании, даже при очевидном факте, что ее сын как две капли похож на него, он должен понимать, почему она этого не делает, почему она не может этого сделать. Он должен понимать. Герцог Чэтвин был бастардом; он родился не от графа Стэмфорда. Его мать спала с другим мужчиной, и в результате на свет появился Ян и его сестра-двойняшка Айви. Лишь горстка людей знала об этом, в том числе она, Виола Беннингтон-Джонс – ибо она ловила каждое слово, слетавшее с измученных губ Яна, когда много лет назад он метался в бреду у нее на руках; ловила, складывала вместе и среди прочего узнала, что правда, которую он в двадцать лет услышал от умирающей матери, чуть не убила его, человека чести.
Возможно, Ян и не помнит, что говорил ей что-то важное, пока был в темнице. Быть может, ему невдомек, что ей открылась его самая страшная тайна. Но того факта, что он знает о своем происхождении, должно хватить, чтобы он понял: она ни единой живой душе не скажет, что ее сын тоже бастард. Он должен это понимать. Как бы ей ни хотелось открыться Яну и рассказать все подробности (хотя бы для того чтобы облегчить совесть и утешить его, объяснив, что никто над ним не надругался), существовала ничтожно малая вероятность, что он использует эту информацию против нее – возможно, даже попытается отнять у нее сына или упечь ее за решетку, обвинив в каком-нибудь мошенничестве или вымогательстве. Он уже пугал ее этим. Откровенно говоря, Виола понятия не имела, имеются ли у герцога Чэтвина законные основания на нечто подобное, учитывая, что он не может доказать отцовство. Но не могла же она пойти к мистеру Дункану, обрисовать ему ситуацию и попросить совета. Вопрос был не просто щепетильным, но касался умышленного и, быть может, даже преступного обмана. В конце концов, для всех (особенно для них с Джоном Генри) будет лучше, если Ян просто оставит прошлое в покое. Даже если герцогу нет дела до ее ребенка – теплых чувств к мальчику она от Яна не ждала и никогда бы не потребовала – он должен хотя бы понимать, как трудно придется бастарду, если кто-то из пэров узнает о нем правду. Общество бывает очень жестоким, и Виоле оставалось лишь молиться Господу, чтобы ее упрямые отрицания сделали свое дело и Ян закрыл тему с отцовством. Рано или поздно ему просто придется смириться.
Сумерки уступали место ночи, мрак наполнял хижину, и Виола глубже зарывалась под одеяла. Странно, но она не чувствовала ни тени страха. Быть может, причиной тому был засов на двери и добротность самой постройки, или же она просто ощущала себя в безопасности на земле Яна. Хотя самого его не было в комнате, ее утешала мысль, что он рядом и по крайней мере не собирается морить ее голодом. А раз он не собирается морить ее голодом и был достаточно внимательным, чтобы принести ей ночную сорочку и расческу, значит, он позаботился, чтобы ей ничего не угрожало.
Виола закрыла глаза и чуть не улыбнулась, вспомнив выражение лица Яна за миг до того, как он выпустил ее из объятий. Он отчаянно хотел поцеловать ее, и ему было тяжело отпустить ее, не сделав этого. О да. И, к стыду своему, она не меньше желала этого поцелуя. Виола уже так долго не знала мужского поцелуя, мужского прикосновения, что воспоминания об этом, сегодняшняя близость к ощущениям, которые она испытывала девятнадцатилетней девственницей в руках Яна, заставили ее вздрогнуть под одеялами. Муж был внимательным любовником и заботился, чтобы она получала удовольствие в его постели. Но один только Ян был с ней в мечтах, фантазиях и помыслах всеми одинокими ночами, когда она лежала одна и отваживалась касаться тех сокровенных, грешных мест, которые он находил и распалял для нее много лет назад. Ян заставлял ее кричать и требовать еще, и только он дарил ей такое непостижимое, интимное наслаждение и желание делиться этим наслаждением через искусство, когда она не смогла больше делить его с ним.
Виола вздохнула, внезапно почувствовав себя возбужденной. Ей хотелось большего, и она жалела, что герцог оставил ее так скоро. Ее в самом деле не пришлось долго убеждать, что отдаться ему вновь будет не так уж страшно. Это определенно не станет грубым насилием и удовлетворит так много скрытых томлений! Каждый раз, лаская себя, Виола чувствовала вину, поскольку леди не должны были заниматься такими греховными вещами. Но запах Яна до сих пор не выветрился из хижины, ощущение его мускулистого тела до сих пор обжигало ее, и тяга собственной сексуальности на этот раз сделалась чересчур сильной, чтобы ее игнорировать.
Виола пробежала пальцами обеих рук по соскам, наслаждаясь дразнящим пощипыванием, и вдруг ей до боли захотелось почувствовать губы Яна на своих грудях, его ладони на каждом дюйме тела. Она ощутила прилив жара между ног, растущую потребность в нежных прикосновениях фантазии и, наконец, задрав сорочку до пояса, надавила двумя тонкими пальцами на интимные складки и начала ласкать теплую, влажную мякоть, распаляя страсть к герцогу.
Ян…
Засов на двери щелкнул.
Виола распахнула глаза; у нее замерло сердце. Внезапно хижина наполнилась светом, и на пороге появился герцог. Он держал в руках лампу и смотрел прямо на нее.
– Надеюсь, вы не спите, – медленно проговорил он.
Все тело Виолы вспыхнуло огнем, но она не смела пошевелиться, ведь Ян мог увидеть, откуда она убирает руки, и догадаться, чем она занималась. Впервые в жизни ей хотелось съежиться от стыда.
– Виола?
– Что? – прошептала или скорее прохрипела она.
Ян усмехнулся, закрывая и запирая за собой дверь.
– Прошу прощения. Я прервал ваши молитвы?
В голове у нее прояснилось, и она приказала:
– Отвернитесь.
– Отвернуться? – переспросил Ян, медленно подходя к ней.
– Леди нужна минутка, – процедила сквозь зубы Виола.
– Ах.
Вместо того чтобы сделать, как сказано, герцог шагнул к печи и поставил лампу на полку на такой высоте и под таким углом, чтобы она освещала большую часть комнаты.
Виола быстро опустила сорочку до лодыжек и села на постели, благопристойно натянув одеяло до шеи.
– Что вы здесь делаете, Ян?
Герцог снова повернулся к ней и, плотоядно улыбнувшись, уверенно направился к постели.
– Хотел показать вам кое-что и решил, что раз вы проспали почти весь день, то вряд ли будете уставшей.
– Что же вам так срочно понадобилось мне показать? – скептически спросила она.
Поставив лампу на полку у печи, Ян поднял небольшую сумку, которую принес с собой.
– Что-то, что может освежить вашу память.
Виоле это расплывчатое объяснение откровенно не понравилось.
– Вам не пристало здесь находиться. Вы нарушаете приличия. Я в ночной сорочке. В… кровати. Если это можно назвать кроватью.
Ян посмотрел на нее, и, по мере того как он вглядывался в каждую черточку ее лица, улыбка медленно сползала с его красивых губ. Он нагнулся к Виоле и сел рядом с ней на постели.
– Позвольте взглянуть на вашу руку.
Виола почувствовала, что ее сердце забилось быстрее – в равной мере от близости Яна и от его сверлящего взгляда.
– Руку? Зачем?
– Просто позвольте на нее взглянуть, Виола. Не пререкайтесь.
Немного поколебавшись, Виола сделала, как он велел, вытащив руку из-под одеяла и протянув ее ладонью вверх.
– Вы объясните, к чему все это?
Ян слегка прищурился и обхватил пальцами ее запястье.
– Сами не догадываетесь?
Она сглотнула, заметив, какой мертвой хваткой вцепился в нее герцог и сколько в нем уверенности. Внезапно ее захлестнуло недоброе предчувствие.
– Нет. А что, должна?
Несколько долгих секунд Ян продолжал наблюдать за ней, лаская большим пальцем ее ладонь. Потом он наклонился к полу, опустил руку в сумку и вытащил оттуда тонкую красную атласную ленту длиной около пяти футов.
– Что вы делаете? – воскликнула Виола, уже не в силах скрывать растущую тревогу.
Герцог не ответил. Быстрым движением он трижды обернул середину ленты вокруг ее запястья, потом поднял ее вместе с рукой и принялся ловко привязывать свободные концы к металлическому столбику в головах кровати.
– Что… – в недоумении выдохнула Виола. – Ян, прекратите! Вы не можете привязать меня, как животное!
– Как вы поступили со мной? – сухо отозвался он, закрепляя концы прочным узлом.
– Я ничего подобного не делала! И вы джентльмен. Это… – Виола подергала рукой, но лента крепко ее держала; она предприняла неловкую попытку сесть на постели. – Это абсурдно.
Доведя дело до конца, Ян откинулся на спинку койки, чтобы оценить результат. Виола ошарашенно взирала на плоды его трудов. Рука была закреплена достаточно свободно, чтобы ее можно было опустить в правый угол, а запястье стянуто плотно, хотя и не передавлено до потери чувствительности. Однако концы ленты Ян завязал тройным узлом, и она не вырвется, пока он не посчитает нужным ее освободить. Или пока она не сумеет распутать узел пальцами свободной руки.
Эту возможность герцог, как видно, предусмотрел, ибо в следующий миг опять нагнулся к сумке и извлек из нее еще одну ленту, точно такой же длины, как первая.
– Теперь вторую.
Глаза Виолы расширились от ярости и шока.
– Ни за что, – прошипела она. – Ян, это нелепо. Ваша мысль понятна. С вами дурно обращались. В этом я с вами целиком и полностью согласна. Но я отказываюсь отдаваться вам и позволять.
Герцог оборвал ее, внезапно поднявшись с койки, сдернув одеяла с ее тела и так быстро схватив ее за правую руку, что она опомниться не успела, как он уже обернул атласную ленту вокруг ее запястья и начал привязывать свободные концы к столбику справа от ее головы.
– Скажите спасибо, что это не цепи, – бросил он, проверяя узлы и еще крепче затягивая каждый, прежде чем отступить на шаг и смерить ее взглядом.
Виола внутренне сжалась. Никогда еще она не чувствовала себя такой униженной и уязвимой, как теперь. Прикрытая одной только тоненькой летней сорочкой, которую, к счастью, успела опустить до лодыжек, она лежала на матрасе полностью во власти герцога, привязанная за оба запястья, а он скользил по ней темным, бесстыдным взглядом, не пропуская ни одного изгиба, от кончиков пальцев на ногах до спутанных волос, рассыпавшихся по подушке.
– Вот теперь мы поговорим, Виола, – чуть ли не промурлыкал Ян, упиваясь своей властью. – И думаю, что теперь, когда пленница вы, это поможет освежить память нам обоим.
Виолу трясло, во рту у нее пересохло, мысли путались.
– Вы сумасшедший.
Ян усмехнулся.
– Этоуже забавно.
– Забавно? Будете неделями держать меня на привязи? Кормить бульоном и хлебом? Бросите меня здесь умирать?
Все веселье исчезло с лица герцога; он снова сел рядом с Виолой и скрестил на груди руки.
– Хоть я и считаю, что только сумасшедший мог похитить дворянина, неделями держать его на цепи и кормить одним протухшим бульоном да хлебными крошками, я бы никогда не сделал с вами такого, Виола. Хотите верьте, хотите нет, но мне больно слышать, что вы считаете меня способным на подобные низости после всего, что между нами было, хорошего и дурного. – Он выдержал паузу, потом склонился к ней и прошептал: – Тем более теперь, когда я знаю, что вы мать моего сына.
Странное ощущение теплоты охватило Виолу, а вместе с ним щедрая доля раскаяния, которое Ян, несомненно, и хотел ей внушить. Но, откровенно говоря, в этот момент она не чувствовала от него физической угрозы, только тревогу по поводу его сиюминутных намерений.
– Сейчас, – начал он, – я буду задавать вопросы, а вы будете давать на них полные и правдивые ответы.
Надеясь, что герцог не заметит, Виола легонько потянула за одну из лент, чтобы проверить, насколько она крепка. Лента не поддалась.
– Я хочу знать, – продолжал Ян, глядя ей прямо в глаза, – пользовались ли вы мной интимным… сексуальным образом, пока я лежал без сознания в темнице.
Ее пульс ускорился.
– Разумеется, нет. Я же говорила. Я… я просто обмывала вас, когда могла, ухаживала за вами. И только.
Его темные глаза проницательно сощурились, он сделал глубокий вдох, но не отвел взгляда.
– А как насчет моментов, когда я полностью или частично находился в сознании?
Виола сглотнула.
– Нет.
Угол его рта слегка приподнялся.
– И все-таки, как мы уже обсуждали сегодня, я помню, что женская рука ласкала меня, Виола, пока я не достиг кульминации. Зачем вы лжете мне сейчас, вместо того чтобы просто признать это?
Смущенная прямотой герцога, Виола почувствовала, что ее лицо заливает краска. Закрыв глаза, она упрямо замотала головой.
– Ваши воспоминания смутны, Ян, и вообще, я отказываюсь говорить на такие интимные, непристойные темы.
Несколько секунд ничего не происходило. Потом Виола ощутила легчайшее прикосновение пальцев Яна, медленно заскользивших по ее прикрытой льном левой груди.
Ошеломленная, она схватила губами воздух; ее глаза распахнулись. Ян смотрел на нее, и теперь его взгляд был не просто сосредоточенным, но жгучим.
– Мои воспоминания могут быть смутными, – хрипло ответил он, – но я определенно помню женскую руку на своем теле. Мне бы очень хотелось думать, что она была вашей. А теперь скажите еще раз, что вы помните.
Виола ерзала на постели, не в силах укрыться от его прикосновения.
– Ян, пожалуйста, давайте не будем…
Герцог оборвал ее, перевернув ладонь и проведя костяшками пальцев по той же груди, но надавив чуть сильнее. Соски Виолы затвердели под тканью, дыхание перехватило.
– Виола?
Теперь она понимала, чего добивается герцог. Он будет штурмовать ее лаской до тех пор, пока не узнает от нее все, что ему нужно. Конечно, она может лгать или говорить то, что ему хочется слышать, или же позволить любить себя вот так, отдаваться ему, лежа привязанной к кровати, в лесной хижине, где на мили вокруг кроме них ни души. Пять лет назад она была вольна любить его или отпустить, а теперь эта власть оказалась у него в руках. И он об этом знал. Этот тотальный контроль над ней, эту возможность использовать ее и погубить, если ему так вздумается, он задумывал с самого начала.
Уступая наконец, Виола остановила на герцоге пристальный взгляд и прошептала:
– Вы умоляли меня коснуться вас, Ян.
Секунду-другую он как будто не мог уловить смысла ее слов. Потом сел чуть ровнее, убрал руку от ее груди и нахмурился.
– Умолял.
Он произнес это утвердительным, а не вопросительным тоном, и по его лицу и голосу Виола поняла, что ее неожиданный ответ не только изумил его, но и поставил в тупик.
Она вздохнула.
– Возможно, правильнее будет сказать, что вы просили меня остаться и… утешить вас.
– Понятно. – Он провел рукой по волосам, заметно теряясь. – И вы по первому требованию удовлетворили мои физические нужды?
Почему из его уст это звучит так примитивно и мерзко? Раздраженная, Виола ответила:
– Не так, вовсе не так. В моей заботе о вас не было ничего вульгарного или… аморального. Поначалу в ней даже плотского ничего не было. Вам было одиноко и страшно. Вы… вы… – Она смолкла и прикусила нижнюю губу. – Неужели вы действительно ничего этого не помните?
Ян покачал головой.
– Не все подробности. Пожалуй, в моей памяти осталось ровно столько, чтобы я мог распознать, лжете вы или нет.
Хотя Виоле ничего другого не оставалось, кроме как верить Яну, у нее зачесался нос, и она вдруг мысленно прокляла герцога за то, что тот ведет себя как властолюбивый осел и ставит ее в такое непристойное положение.
– Не о чем больше рассказывать, Ян, – с досадой продолжала она. – Вы были в отчаянной ситуации. Вы пролежали в темнице несколько дней, иногда теряя сознание, иногда приходя в него. Я купала вас, ложилась рядом с вами, согревала, когда вам было особенно холодно, обнимала вас, когда вам этого недоставало и когда вы просили меня об этом. Одно тянет за собой другое, и в конце концов, в какой-то момент, когда я была рядом, вы… вы пришли в…
– Возбуждение?
Виолу охватил жар, но она удержалась от желания отвести глаза от пронизывающего взгляда герцога.
– Вы попросили помочь вам снять… напряжение, а когда я заколебалась, взяли меня за руку и… это… это просто случилось…
Брови Яна взлетели ко лбу, и он почти улыбнулся. Почти.
– Очень мило, Виола.
Она снова заерзала.
– Вот и хорошо. Теперь вы знаете подробности, так что отпустите меня. Пожалуйста. Держать меня вот так, связанной, просто нелепо. Для джентльмена такое поведение совершенно неприемлемо.
Ян пропустил ее требование мимо ушей.
– Вам тоже понравился этот интимный момент?
Виола боялась, что он спросит нечто подобное. Храбро задрав подбородок, она деловым тоном ответила:
– Я ухаживала за вами, ваша светлость. Я не хотела, чтобы вы были несчастны, и не хотела, чтобы вы умерли. Для меня это было скорее обязанностью.
Ян расхохотался.
Виоле захотелось скрутиться в комочек под одеялами.
– Будьте добры, развяжите меня и уходите. А еще лучше верните меня домой.
– О, ни за что на свете, милая, – посмеиваясь, ответил Ян. – Мы только начинаем.
– Господи, да не о чем нам больше разговаривать, – процедила она сквозь стиснутые зубы.
Герцог продолжал рассматривать Виолу, и его смех постепенно утихал. Наконец, он сказал посерьезневшим тоном:
– Вы бриллиант, не так ли?
Виола откинулась головой на подушку, поддавшись внезапной меланхолии.
– Бриллиант без огранки ничем не лучше камня.
Несколько мгновений герцог ничего не говорил. Потом спросил:
– Где вы это слышали?
– От матери, – без запинки ответила Виола. – Она всегда напоминала нам с сестрами, что мы не родились благородными леди и потому должны проникать в общество, раскрывая его тайны и подражая ему. – Она ухмыльнулась, глянув сначала на одну из лент, потом на стену хижины, и голосом, полным досады и сарказма, добавила: – И посмотрите, к чему привели все мои старания угодить ей. Она бы точно пришла в ужас.
С силой выдохнув, Ян склонился над ней и поймал ее взгляд.
– По правде говоря, если вы меня чем-то и восхищаете, Виола, так это своей огранкой. Великолепной огранкой. Каждый раз, когда мой взгляд останавливается на вас, я вижу не камень, а рубин, алмаз или изумруд. Блистательная, милая, искушенная. Из сельской мисс вы сумели сделаться настоящей леди. Такой подвиг не каждому под силу. – Он осторожно положил ей на живот ладонь и принялся поглаживать ребра большим пальцем. – Вы одна из самых восхитительных женщин, каких я знал, и поверьте, дело не в том, чему вы научились или чему подражаете. Дело в вас самой.
Тембр его голоса завораживал Виолу, растапливал ее изнутри, заставляя – хоть на мгновение – почувствовать себя прекрасной и желанной. Пусть герцог презирал ее как личность, но в этом отношении он говорил совершенно искренне. Она сердцем это знала.
– А теперь, – едва слышно прошептал он, – я хочу знать, нравились ли вам те ласки так же, как мне.
Она замялась.
– Ян, я не хочу об этом говорить…
Герцог заставил ее умолкнуть, передвинув ладонь с живота на грудь, нежно сомкнув пальцы и замерев в таком положении.
У Виолы перехватило дыхание; глаза округлились.
– Так что вы говорили?
– Я… не знала.
– Вы не знали?
– Тогда. – Она облизала губы. – Я не знала, что происходит и как мне поступать.
– Потому что вы были девственницей.
Она кивнула.
Он помолчал. Потом стал очень нежно водить большим пальцем по соску, взад-вперед, и между ног Виолы внезапно разлилась тяжелая, горячая лава. Смущение захлестнуло ее, но она не могла заставить себя отвести взгляд.
– Я учил вас чему-нибудь? – хрипло спросил герцог несколько секунд спустя.
– Вы… показывали, – ответила она. – Я… я просто держала вас, а большинство… движений вы делали сами.
– Ясно.
Чем больше Ян слушал и ласкал ее, тем темнее становился его взгляд и тем чаще он дышал. Он медленно приходил в такое же возбуждение, как и она, и это было одновременно восхитительно и страшно.
– Сколько раз это случалось? – продолжал он.
– Я не…
Он приспустил ее ночную сорочку, оголив одну пышную грудь, и накрыл ее теплой ладонью.
В тревоге распахнув глаза, она пролепетала:
– Кажется, раза три. Ян, пожалуйста.
– Пожалуйста, что?
Она сглотнула.
– Пожалуйста, не причиняйте мне боли…
Его лицо сделалось мрачным, и он хрипло спросил:
– Вам сейчас больно?
Она растерянно заморгала.
– Нет…
Герцог едва заметно улыбнулся.
– Тогда можете быть уверенной, что я не причиню вам боли, Виола.
На это она ничего не сказала, только предприняла тщетную попытку увернуться от него. Продолжая пожирать ее взглядом, герцог начал медленно ласкать ей грудь, обводя сосок маленькими, легкими как перышко кругами. Через несколько секунд она уже едва дышала.
– Я умолял вас все три раза?
Виоле становилось очень трудно его понимать.
– Что?
– Я все три раза умолял вас ласкать себя или же иногда вы брали инициативу в свои руки?
Она не могла вспомнить. На самом деле.
– Не знаю, Ян. Не знаю. Правда.
Он резко отстранился, и из ее груди вырвался слабый стон.
– Теперь поговорим о картине.
Взбудораженная, Виола опустила взгляд и заметила, что герцог оставил ее грудь обнаженной.
– Может быть, сделаете одолжение и поправите мне сорочку?
Ян опустил глаза.
– Вряд ли. – В следующий миг его ловкие пальцы потянули за ворот и оголили вторую половину. – У вас прекрасная грудь, Виола.
С этими словами герцог склонился над ней и, зарывшись носом в пространство между грудей, принялся целовать ложбинку.
Виола застонала.
– Господи, Ян, прошу вас, перестаньте. Пожалуйста.
Он приподнял голову и посмотрел ей в глаза.
– Тогда расскажите о картине.
– Что… – она схватила губами воздух, – что вы хотите знать?
– На ней нарисованы мы с вами? – тут же спросил он.
– Нет, – с чувством заявила она.
Язык Яна нашел ее сосок, едва не заставив ее соскочить с матраса. По всей видимости, герцог ей не поверил.
– Это была фантазия, – прошептала она.
Спустя несколько секунд Ян снова поднял голову и посмотрел на нее.
– Мы никогда не занимались любовью в такой позе?
– Нет, клянусь.
Он пристально вгляделся в нее, пытаясь определить, говорит ли она правду. Потом тихо спросил:
– Такими вы представляли нас вместе?
Виола колебалась, но, почувствовав, что ладонь Яна начинает поднимать сорочку с ее лодыжек, выдохнула:
– Так мне грезилось, Ян, да. Так мне хотелось с вами быть. Но это было давно, когда я была молода и наивна.
Герцог ухмыльнулся.
– Не похоже, чтобы эту картину рисовал наивный художник.
Виола посмотрела в потолок.
– Итак, продолжал он, – если мы не занимались любовью в этой конкретной… позе, тогда как мы это делали?
Она молчала.
Ян вздохнул.
– Виола, мы оба знаем, что ваш ребенок от меня. Как он был зачат?
Она закрыла глаза.
– Это не ваш ребенок.
Герцог долго сидел рядом с ней без звука и без движения. Виола чувствовала на себе его взгляд, как будто он пытался проникнуть в ее мысли, быть может, пытался решить, продолжать эту нелепую игру или смириться, что она никогда не раскроет ему своих тайн, и отпустить ее. И вдруг, когда она уже собиралась предложить перемирие, его пальцы потянули за край сорочки, и он очень медленно начал ее поднимать.
Виола взмахнула ресницами; она снова посмотрела в глаза Яну, и во рту у нее пересохло, ибо в его взгляде она увидела такое упрямство, с каким никогда не сталкивалась прежде.
– Поскольку вы отказываетесь говорить правду и тем более сообщать детали, – пробормотал он, – похоже, придется мне вспоминать самому.
– Вспоминать не о чем, – возразила она, пытаясь быть рациональной.
Не слушая Виолу, герцог продолжал поднимать легкую ткань выше ее икр, выше коленей.
– Пожалуйста, не делайте этого, Ян, – прошептала она, хотя понимала, что ее слова звучат скорее как искусственная попытка леди соблюсти приличия, а не отчаянная мольба.
Ян продолжал смотреть ей в глаза, но замедлил движение, когда его пальцы достигли бедер.
– Тогда ответьте мне честно, учил ли я вас страсти, Виола? Касался ли вас так, как вы касались меня?
Ложь или правда – сейчас Виоле все казалось едино.
– Да.
В лице герцога блеснуло и тут же погасло удивление.
– Вы меня умоляли?
Жар охватил ее, и она замотала головой.
– Нет. Я… я не знала.
– Не знали?
Несколько секунд Виола молчала, но потом почувствовала, как пальцы Яна запорхали над мягкими завитками между ее бедер.
– Я не знала, чего ждать. Я ничего не знала.
Ян глубоко вдохнул.
– Понятно. Вы не знали, что такое оргазм?
Зажмурившись, Виола прошептала:
– Я не могу об этом говорить.
Ян продолжил ласкать ее. Потом успокаивающим, бархатным голосом спросил;
– Я довел вас до вашего первого оргазма, Виола? Заставил вас кончить.
Она замотала головой.
– Я не сумел вас удовлетворить?
Его голос прозвучал чуть ли не изумленно. С нарастающим чувством вины, смущения и отчаяния Виола сказала:
– Я не помню, Ян, это было так давно…
Его смех помешал ей продолжить.
– Вы снова лжете, моя дорогая леди Чешир. Возможно, я не самый искусный любовник, но уж точно не худший, даже с подорванным здоровьем, как было тогда. И если я довел вас до кульминации, вам это запомнилось.
Виола захныкала, ибо в следующий миг Ян запустил пальцы ей под сорочку, так что они скользнули по ее интимным завиткам. Оголенная теперь почти до самых бедер, она инстинктивно скрестила ноги.
– Не поможет, – сказал герцог. Вставив обе руки между ее колен, он без особых усилий развел их и улегся на одну ногу, подперев голову локтем. Теперь, когда его тело мешало ей свести ноги, она была перед ним, как на ладони.
– Боже, какой вид. Весь день бы лежал и любовался.
Виоле хотелось плакать, кричать. Она понятия не имела, зачем мужчине вообщесмотреть на укромные места леди, и уж тем более весь день. Как тут разобрать, дразнит ее герцог, говорит серьезно или просто пытается измучить унижениями. Но главное, ей отчаянно хотелось, чтобы он наклонился вперед на пять дюймов и поцеловал ее там.
– Вы хотите окончательно меня унизить? – прошептала она, не выдержав пристального внимания герцога, которое с каждой секундой становилось все нестерпимее. – Если так, то вы отлично справляетесь, ваша светлость.
Не дождавшись ответа, Виола смело взмахнула ресницами и обнаружила, что Ян наблюдает за ней, не сводя сощуренных глаз с ее лица.
– Я слышу ваш запах, Виола.
Она обомлела. Нет, эти слова не шокировали ее больше других. Но тон, которым их произнес герцог, так резко и кардинально изменился, сделался таким пронзительным, что она поняла: он вспомнил что-то интимное о ней и о времени, которое они проводили в темнице. Ее нервы натянулись, как струны; она облизала губы и ничего не ответила.
И тут она почувствовала палец, один палец Яна, которым он принялся бережно раздвигать завитки, точно пытался найти сокровище между складками. Она резко втянула в легкие воздух и затаила дыхание, но не смогла отвести взгляда от его глаз.
