Текст книги "Огонь неугасимый"
Автор книги: Абдурахман Абсалямов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
11
Опрессовка и сдача котла – дело обычное. Всего-то и хлопот: залить всю систему трубопроводов и барабан котла водой, подключить пресс, поднять в системе необходимое давление, предъявить котел приемщику и заполнить необходимую документацию. Ну, еще кое-какие малости, так все это в рабочем порядке.
Готовя котел под опрессовку, монтажники каждый раз как бы прощаются с тем, что создали, хотя вагоны-котлы похожи один на другой. Словом, бригада Павлова приступила к опрессовке котла чуточку суетливо, все шестеро, кроме Ивана Стрельцова. Иван уже на следующем котле. Правда, еще не приступал к сварке, пока что осматривает трубопровод острого пара, собранный на прихватки.
Вода в систему вагона-котла поступает прямо из гидранта под давлением в полторы-две атмосферы. Трубы разных сечений, впервые испытав даже такое мизерное давление, тонко гудят, вибрируют, где-то клокочет ненужный воздух, пробираясь пузырьками вверх, к воздушнику. Там, на самой верхотуре, восседает бригадир. Ему оттуда все видно, все слышно, все понятно. Он оттуда, как полководец во время сражения, подает команды и сигналы, меняет ситуацию, переставляет силы, оценивает предстоящее. И так часа два. Монтажники, сосредоточенные, молчаливые, шастают по всему котлу вверх-вниз, присматриваются, прислушиваются, даже принюхиваются. У пресса-толкушки замер Егор Тихий. Рука на станине рядом с кнопкой «Стоп», глаз – на стрелке манометра. Но и Павлова из вида не упускает. Если что – только от бригадира может поступить сигнал бедствия, и придется раньше времени останавливать пресс. Но Павлов пока невозмутим. На монгольского бурханчика похож. Только курит не трубку, а сигареты. И не просто курит – истребляет их бесперебойно.
Генка Топорков, расставшийся со своей «Антилопой», тоже неподвижен. Он у главного вентиля подпитки. Он принимает никому не понятные, да и не видные никому, кроме Генки, сигналы: указательный палец бригадира чуть вверх, значит, приоткрой вентиль побольше. Вниз – прикрой чуток. Рубанет по горизонтали – вовсе закрой. Рыжов забрался в самую паутину труб, показалось, травит сальник гран-буксы на игольчатом вентильке. Вентилек с голубиное яичко, но штука коварная. Приложил Игорь ухо к холодному и шершавому вентилю, скосил глаза от напряжения, слушает. Гриша Погасян стоит поодаль, как бы вовсе не принимая участие в таком деле. Но у него особая задача, ему нужно сосредоточиться. Василий Чуков приготовил лампу-переноску на длинном гибком проводе, если кто потребует, он тут как тут. Есть на котле такие укромные места, что там и днем с огнем не все увидишь. А пресс все наматывает своими тощими суставами, все ближе к заветной красной черточке стрелка манометра, все напряженнее гудит и вибрирует трубопровод.
Чуть не под носом у Павлова из небольшого краника-воздушника ударила тонкая струйка. Обдала бригадира колючими капельками. Присвистнула бойко. И исчезла, укрощенная незаметным движением бригадировой руки. Все. Сейчас стрелка манометра пойдет быстрее, сейчас начнется самое главное, самое страшное. Летит вниз пустая пачка из-под сигарет. Новую Павлов распечатает немного погодя, когда стрелка манометра коснется красной черточки.
Две тысячи сварных соединений, триста восемьдесят фланцевых. Да на любом рубеже, в любую секунду может полететь все прахом. Течь в теле отливки, в стенке трубы, вообще бог знает где, а стрелка манометра, паралитично вздрагивая, начнет опускаться. И хорошо, прямо-таки замечательно, если стрелка доберется до красной отметины плавно и добросовестно. В тот самый миг вскинет Егор Аниканович Тихий левую руку вверх, пальцем правой ткнет в кнопку «Стоп», и утихнет толкач, сделав свое дело. Генка в один полный оборот, единым махом перекроет вентиль, бригадир нарочито медленно сунет руку в карман, достанет непочатую пачку сигарет. Василий Чуков сунет вилку своей переноски в розетку и вступит в обязанности. Но самое ответственное теперь на Грише. Надо разыскать старшего приемщика Мошкару, надо сказать ему что-то такое, под его настроение, надо привести его к котлу, чтоб настроение не испортилось, надо сделать так, чтоб Мошкара приступил к приемке котла без выкрутасов. Если начнутся разговоры или, не дай бог, хотя бы малая перепалка, все пропало. Василий Чуков улыбнется Мошкаре, как лучшему другу, посветит и там, где видно, поддержит под локоток, даже там, где не нужно.
Мошкара, как видно, и сам робеет в такую минуту. Еще бы. Чуть не полмесяца химичили монтажники, что, где и как, разве усмотришь, а теперь с больной головы на здоровую. У них одна забота: спихнуть котел с рук. Подписан паспорт – им дальше хоть трава не расти. А если и после подписи что такое, а если и через год до аварии дойдет? Конечно, с монтажников тоже спросят, но главный спрос с него, со старшего приемщика. Об этом все знают, а потому без спешки, без суеты, а по возможности и вовсе помаленечку.
Гриша, войдя в роль, громко рассказывает отборные армянские анекдоты, и, если бы такое в обычное время, все падали бы от хохота, Егор Тихий делается на самом деле тихим и незаметным, потому – тоже все знают – умеет он встрять невпопад и подпортить дело. Игорь Рыжов вовсе исчезает куда-то. Не любит Мошкара, если во время приемки маячит перед глазами эта тельняга. Вообще не любит без особой необходимости смотреть на Рыжова. Но это особая статья. Словом, разыгрывается на котельном участке настоящий спектакль.
Но все это пока предстоит. До этого еще далеко. Пресс-толкач тюкает и тюкает тонким штоком в пофыркивающий цилиндр, черная стрелка все ближе и ближе к финишу, никто не обнаружил пока ни «слез», ни «отпотин», и такая тишина стоит в пролете, что дзенькающее пофыркивание пресса воспринимается как нечто нереальное. Еще немного, всего два маленьких деления, две коротеньких черточки до этого заветного финиша. Егор Тихий не выдерживает, чуть приподнимает левую руку, но сразу же опускает ее, цепляется пальцами за край цилиндра. Генка Топорков изогнулся влево, чтоб всем корпусом, всей силой своего не шибко мощного тела навалиться на маховик вентиля и перекрыть доступ воды в систему. Гриша Погасян достал носовой платок и машинально, как чтец-декламатор перед новым усилием, вытирает губы. Чуков смотрит на белую розетку, куда вот-вот воткнет вилку переноски. Павлов положил правую руку на колено. Он готов и к жизни и к смерти. Если все благополучно – мгновение – и в руке новая пачка сигарет, если… Но не дай бог, не дай бог.
Все. Коснулась черная стрелка красной черты. До половины прикрыла ее. Мгновение, еще одно мгновение, надо, чтоб по бокам черного появились тоненькие полосочки красного. С обеих сторон по тоненькой полосочке.
Взмах руки. Несколько отточенных движений – и полная тишина в пролете, такая полная, что появись тут сейчас обыкновенная муха, за бомбардировщик примут ее. Ждут люди. Еще минута ожидания и…
– А-а-а-а! – раздается истошный, совсем не человеческий, потрясающе возмущенный и гневный вскрик. Все, кто был в пролете, может, вообще в цехе, увидали Павлова. Стоит человек на сферическом барабане котла, воздел руки к небу и замер, сам сраженный собственным вскриком. Левая рука медленно опустилась и указала на спаренную трубу-калорифер, изогнутую калачом у его ног.
Все ясно. Да и стрелка манометра подтвердила. По ее краям уже не красные полосочки, по ее краям беда, восемь часов работы на ветер. Давление сбросить, воду слить, систему продуть, дефект устранить, снова залить воду… Ну а дальше что получится, тут никто не может знать наперед. Возможно, и еще вывернется где-либо притаившаяся до времени напасть. Потому, прежде чем сливать воду, надо просмотреть все, уже не надеясь на успех, а как бы комплектуя одну беду к другой. Их важно найти, устранить их можно заодно. Но настроение убито, надежды нет, и люди не спешат двинуться дальше.
– Чо там? – спросил Рыжов безучастно. Но и сам увидел: над спаренной трубой-калачом стоит мелкая пыль. Бьет из стыка тонкий фонтанчик и рассыпается пыльцой.
Павлов смахнул с плеч потертую синенькую курточку и с такой злобой и отвращением швырнул на искрящийся на солнышке фонтанчик, будто извивалась там огромная ядовитая змея. Пусть не отравляет пространство. Егор Тихий достал помятую пачку «Севера», сокрушенно оглядел. В прах, оказывается, растер, пока черная стрелочка двигалась к финишу. Генка Топорков, неловко задрав голову, стоял и ждал команды бригадира. Чуков швырнул переноску в кучу тряпья, приготовленного именно затем, чтоб вытирать трубопровод перед осмотром, Гриша Погасян расслабленно опустил руки и огляделся: куда бы сесть. Сел на штабелек асбоцементных кубиков, оставленных изолировщицами, встал, отошел шажка на два, произнес апатично:
– Вот так, дорогой, это тебе не армянское радио.
– Ефимова сюда! – все же вымолвил бригадир тихо и зловеще.
– Ефимова! – на весь белый свет продублировал команду Рыжов.
– Ва-ва… – ехидно отозвалось в утробах еще не законченных котлов.
А ведь он был – Ефимов. В соседнем котле трубопровод питательной воды варил. Тот самый, из-за которого сыр-бор загорелся у них с Иваном. Был и сплыл. Такое, хотя и редко, но случается. На глазах, как говорится, широкой общественности исчезает человек в момент самый нужный. Стоит Серегина колесница с кислородным баллоном на своем обычном месте, но ни редуктора нет на баллоне, ни шлангов не видно. Испарилось все.
– Где? – громче и требовательнее задал вопрос Павлов.
– Слезай ты оттуда, – посоветовал Рыжов бригадиру. – Еще ахнешься от перегрева, кто тебя лечить будет.
Все объяснила Галка Лукьянцева. Она появилась тут после смены по личным, если можно так сказать, мотивам. Растерянно развела руками, посмотрела на Павлова, сказала тоненько:
– Ушел. С полчаса назад. Смена-то давно кончилась. – И добавила, совсем ни к селу Ни к городу: – Мне показалось, он заболел.
Павлов слез со своей верхотуры, распечатал новую пачку сигарет, угостил Егора Тихого и сказал обыденно:
– Работать.
Самый мудрый вопрос в подобной ситуации вовсе не в том, кто виноват, важно: как справиться с бедой?
Подряд две сигареты выкурил Павлов, прежде чем сдвинуться с места. Но когда сдвинулся, пошел твердо и уверенно. В сторону конторки пошел.
12
Захар Корнеевич в конторке не один. У стены, на вытертой до глянца скамейке, сидит представительный молодой человек в светлой тройке. Лицо смущенное, бордовое, руки теребят забытые кем-то концы. Ворох разноцветных ниточек у ног молодого человека, неизвестно когда и зачем тут очутившегося. Мало ли кто и что? Павлов давно усвоил правило: при посторонних о неурядицах ни слова. Но и на долгие ожидания времени нет. Смена кончилась, встанет сейчас Захар Корнеевич, кивнет на прощанье и был таков. Конечно, без него тоже можно выкрутиться, но это будет уже стопроцентная партизанщина.
– Ну, чего ты? – мрачно пробубнил Ступак.
– Да вот… как вам сказать, – выжидательно и красноречиво уставился Павлов на незнакомца. Надеялся, поймет человек, удалится, откуда пришел. Но – сидит, знай свое – теребит дурацкий ком концов, роняя ниточки на лакированные туфельки. Пижон!
– В чем дело? – совсем неприязненно спросил Ступак.
– На калориферном калаче стык заплакал, – все же решился Павлов. – Минута делов, две ложки воды спустить, но Ефимов уже смотался.
– Обрадовал! – совсем издевательски бросил Ступак. – От вас… таких, чего хорошего ждать-то? – и почему-то весь гнев своего взгляда сосредоточил на парне в светлой тройке. Что-то тут у них произошло, просто так Захар Корнеевич ни улыбками, ни гневом никого не одаривает. Но у каждого свои заботы.
– Надо сварщика искать, – подсказал Павлов, тоже недобро оглядев ненужного сейчас свидетеля. Знал бригадир – при свидетелях Носач особенно любит покуражиться, власть свою показать.
– Ищи! – выдвинул Ступак ящик своего стола. – Тебе какого? Рыженького, черненького, полосатенького?
Теперь пропало. Закусил удила товарищ начальник. Дальше, если и получится, то ненужная перепалка.
– План летит, – напомнил Павлов без всякой надежды. – На целую смену выскакиваем из графика. Если добудем сварщика, на два часа работы. Поймите…
– Да понял я, понял, – немного утихомирился Ступак. – Ты-то сам понимаешь, о чем завел разговор? Варил Ефимов, клеймо стоит его. Кто имеет право подступиться к тому стыку?
– Так там же пустяк. Клеймо останется ефимовское. Капнуть…
– Кто согласится, кто?
– Я, – встал парень в светлой тройке. Никакой он не пижон, просто тут у них что-то не по резьбе пошло.
– Вы? – переспросил Ступак, осматривая парня сверху вниз. – А как это будет выглядеть со стороны законности?
– Нормально во всех отношениях, – улыбнулся парень. И протянул Павлову руку. – Ивлев. Виктор Ивлев. Сливайте воду, а мне бы во что-либо переодеться.
Не принял Павлов предложения, хотя понял: спасение совсем близко. Вопросительно посмотрел на Ступака.
– Наш новый технолог, – неохотно пробубнил Захар Корнеевич. – Любитель конфликтных ситуаций. А? Товарищ Ивлев?
– Наоборот, – спокойно возразил Ивлев. – Большой или маленький может получиться конфликт, мы его враз похерим. А вы что же – против?
– Нет, но… нужен дипломированный газосварщик, – опять утратив веру в близкое избавление, пояснил Павлов.
– Я и есть дипломированный газосварщик, – дотронулся Ивлев указательным пальцем до ромбика на лацкане. – Электросварщик тоже дипломированный. Диплом в порядке, хотя и не на руках. Завтра, если понадобится…
– Да не понадобится, не понадобится, – воспрянул Павлов. – Клеймо сбоку, дефект сверху. Если умело, нетронутое останется Серегино клеймо. Вы как – под сто десять варили?
– И под сто десять, и выше, – похвастался Ивлев. – Последнее время я в цехе цистерностроения работал. Давление, правда, там невысокое… Но я в другом отделе, – многозначительно улыбнулся он.
Вспомнил Павлов, есть там у них такой отдел. Там всего двое варят, а на тех двоих целая лаборатория работает. И окончательно убедился, что парня бог послал.
– До свидания… Захар Корнеевич, – что-то очень охотно произнес Ивлев, направляясь на выход. – Завтра я официально вступаю в должность, познакомимся поближе.
Выйдя в пролет, Ивлев взял Павлова под руку и странным каким-то тоном вымолвил:
– И такое бывает. Ты его ждешь с моря на кораблях, а он с поля на волах. Спасибо, браток, выручил ты меня.
Не стал докапываться Павлов, почему и как он выручил, не до этого было. Но еще раз предупредил:
– Дело ответственное. Если мы испортим стык, Серега опротестует. Он у нас…
– Да не беспокойся, – тряхнул Ивлев Павлова за плечи. – Я понимаю, если внизу, хлопот до полночи, а верхний – мы еще к ужину домой успеем. Как он – ручьем, слезой или пятнышком?
– Фонтаном.
– О-о! Что ж так? Сварщик липовый?
– Не сказать, – пожал Павлов плечами. – С кем не бывает. – Хотел добавить, что не сварщик – человек он плохой, но промолчал. Да и с чего это на откровенность потянуло? Тем более, придет в цех, сам увидит. А еще подумалось, что, возможно, Серега не такой уж хлам. Никому не нравится, когда к нему в карман лезут. И спросил, не сдержав примитивного любопытства: – А что это у вас тут получилось? Чего это вы друг на друга, как Жучка на кошку?
– Это не тут получилось, – с непонятной грустью ответил Ивлев. И перебил, видя, что Павлов готов и дальше задавать вопросы: – Если можно, не рекламируйте мое вмешательство приемщику. Не любят такого в ОТК. Да и… технолог я теперь, а не сварщик.
«Еще раздумает», – оробел Павлов. И, как бывает в подобных случаях, начал перегибать:
– За нами не заржавеет. Что мы, не понимаем? Дела делать надо, а табак курит каждый свой.
– Ты что? – остановился Ивлев. – А-а-а, понятно, но я тоже шутник. Могу повернуться, и будь здоров. Такие шуточки, браток, на потом оставь.
Дальше все шло как-то очень уж споро и гладко. Подойдя к вагону-котлу, Павлов спросил Погасяна:
– Есть еще?
– Тихо, – ответил Гриша, пристально рассматривая Ивлева.
– Лады. Снимай спецурку, – приказал Павлов. Гриша все понял. В момент смахнул куртку, брюки, покрутился на одной ноге, намереваясь разуться, но Ивлев усмехнулся, сказал:
– На два размера меньше. Ходи пока. Не замерзнешь в манишке?
– Солдат дымом греется, – ответил Гриша русской присказкой. – А что, если его чуточку пропилить?
– Неплохо, – согласился Ивлев. – Шуруй, пока я в твою шкуру влезу.
Рыжов принес инструмент. Чьи-то шланги, горелку, редуктор. Генка подключил к газовой магистрали. Чуков сбегал за сварочной проволокой. И через пяток минут Ивлев возвратил горелку Генке.
Долили водички, включили пресс.
Ивлев оделся в свою великолепную тройку и голосом технолога не посоветовал, приказал:
– Приглашайте приемщика.
– Приемщик только завтра, – сожалеюще объяснил Павлов. – У нашего Мошкары от и до. Ни минутки лишней… Ой, ля-ля! – всплеснул руками в изумлении. – Молиться нам или каяться? Федор Пантелеевич. Жив, здоров и на рабочем месте.
Гриша Погасян перекрестился, застегнул все пуговицы на куртке, поправил берет, потрогал что-то на том месте, где бывает узел галстука, и пошел навстречу Мошкаре.
Остановились. Говорили долго. Но, слава богу – вот они, приближаются. Мрачный товарищ Мошкара, добра не жди. Остановился, вздернул обоими плечами, пошевелил кончиком носа, подвигал кепкой и произнес приветливо:
– Здравствуйте…
– Здравия желаем, – ответил Ивлев, поняв, что приветствуют именно его. Понял суть, подал Мошкаре руку, посоветовал твердо: – Им немного не повезло. Надо выручить. Надо.
Видно было по глазам, очень хотелось Мошкаре спросить: «А кто вы такой?» Но эта великолепная светлая тройка, разве абы кто такие имеет? А что молодой, теперь модно молодежь выдвигать. Спроси, а он обидится. Может, потом пожалеешь, не все теперь обиды прощают. И сказал, опять улыбнувшись приветливо и добродушно:
– Это бывает. Как не выручить. Вася. Свети!
Подошел Стрельцов. Долго смотрел, будто не веря своим глазам, спросил не Павлова, Ивлева спросил:
– Вы что – околдовали нашего Пантелеича?
– Я с ним по-хорошему, он со мной по-хорошему, – не совсем уверенно объяснил Ивлев. Увидал, как Стрельцов усмехнулся, пожал плечами, спросил, тоже оглядывая Стрельцова внимательно, пристрастно: – Вы сварщик?
– Электро, – уточнил Стрельцов. – А вы?
Долго не отвечал Ивлев, следя взглядом за действиями Мошкары. Дотошный приемщик. Каждый стык, каждый фланец чуть не в лупу рассматривает. Где что подозрительное, жестом приглашает Чукова, светит Вася беспрекословно. И все же дело идет споро.
– Он что – не доверяет манометру? – спросил Ивлев.
– Никому он не доверяет.
– Расскажи у нас в Ереване, ни один ребенок не поверит, – резюмировал Погасян, когда Мошкара, добравшись до крана-воздушника, открыл его, тем самым закончив операцию приемки.
– Что ж, до завтра, – подал Ивлев руку Стрельцову. Подбежал Павлов, суетливо огляделся, вильнул глазами в сторону Мошкары, еще не спустившегося с котла, сказал, покашливая и нелепо жестикулируя:
– За знакомство надо бы… Дело такое сгрохали. Вань? Ты чего молчишь?
– Завтра совещание, – невпопад сказал Стрельцов.
– Завтра, завтра! – пуще засуетился Павлов. – На прошлой неделе тоже было завтра. Да мы что – в лежку разве? По маленькой, для знакомства. А? Виктор… А? По маленькой.
– В другой раз, – деликатно отказался Ивлев. – У нас еще будет такая возможность. Да и опасно это. Товарищ вон тот – он ведь догадается. Буду пока большим начальством. И громко добавил: – Спасибо, Федор Пантелеевич, большое спасибо. А вы, товарищи, учитесь и работать и добрые дела учитывать. Всего!
13
«Антилопа Гну» стояла рядом с Генкиным верстаком этаким укором совести. В пыли, в потеках излишне щедрой смазки, с застрявшей во «рту» трубой. Горестный недоделок, результат безалаберности наивного невежды. Лучше бы не было ничего этого: ни вспышки изобретательства, ни чувства локтя и радости победы, ни минутного торжества. Дорого обходятся ошибки. И не в том дело, что шуровать драчовым напильником теперь, после всего, что сулила «Антилопа», стало тяжелее. Конечно, тяжелее, но не в этом дело, не в этом. Как же так? Все помогали, значит, все верили. Все радовались, а теперь молчок. Отступились, разочаровались. А кто виноват? Много таких забот – это верно. Только не бывает так, чтоб от излишка забот люди делались равнодушными. Просто люди утрачивают восприимчивость. И к заботам, и к радостям, и друг к другу. Монотонная жизнь постепенно приучает к будничности. Ну, а наперекор укоренившимся привычкам даже праздники кажутся ненужной обузой.
– Потеем? – услышал Генка не очень-то интересный вопрос.
Новый технолог. Сам новый, а вопросы задает старенькие. Положил Генка напильник, провел концами по обработанной поверхности, покивал, утверждая высказанное технологом, но сказал неожиданное. Любил неожиданное, если оно и не к месту:
– Люди спутники запускают, от земли отрываются, а у нас, как на Западном фронте.
– А что на Западном? – захотел уточнить технолог. Подошел, подал руку. Генка, как принято, пожать руку не решился, подставил запястье, тут не испачкаешься. Взял технолог его руку у запястья, будто не понял, что подставлена она для пожатия, внимательно осмотрел совсем тоненькую кость почти без признаков мускулов, улыбнулся и спросил: – Ну, так что на Западном?
– Без перемен, – пояснил Генка. – Воюют, воюют, а никто ни с места.
– Так не бывает. И не было так. Это кто-то кого-то хотел обмануть.
– У нас все бывает.
– И у вас не бывает. Ни у кого так не может быть. У твоей прялки одной детали не хватает.
– Какой? – сорвалось у Генки. И он подумал: «Сейчас скажет: «Кувалды. Чтоб сделать металлолом». Ну и пусть, если умный».
– Узды у нее не хватает, – вполне серьезно сказал Ивлев. – Я думал. Почему карборунды рвут поверхность? Почему не рвут, если обрабатывать одним? Но одним нельзя. Не добиться точной окружности.
– Они не рвут, они бьют, – сказал Генка, почуяв, что сейчас произойдет нечто важное, решающее. – Не добились мы точной сцентровки. Один круг вращается быстрее, второй не успевает. Разница скоростей. А как их уравновесить, я не знаю.
– Я знаю.
– Если бы, – недоверчиво поглядел Генка прямо в глаза технолога. Нет это была не подначка.
– Ты когда-нибудь слышал, что есть автоматический регулятор скорости? – доверчиво, по-товарищески улыбнувшись, спросил Ивлев. Понятно, не в том дело: слышал Генка или не слышал, важно, что регулятор скорости имеется. – На твою прялку…
– Ее «Антилопой Гну» прозвали.
– Метко, – согласился Ивлев. – Так вот – нужны два регулятора. На каждый карборунд.
– И все? – опешил Генка.
– Не мало, – качнул головой технолог. – Их надо еще как-то совместить. Я уже глядел это, – кивнул в сторону «Антилопы», – нужно менять принцип сцентровки карборундов. Кто тебя надоумил поставить на конусную ось?
Не хотелось Генке выдавать хороших людей. Но нельзя. Он откровенно. С ним надо тоже откровенно. И сказал, потупясь:
– Захар Корнеевич. Не сам он, у него дочь… институт заканчивает. Но она ни при чем. Она, может, не знала, для чего карборунды центруются… – И умолк. Что он такого сказал, почему технолог сделался мрачным и отчужденным? Смотрит в пол, дергает бровями, зубы сжал, а по щекам пятна. Белые, красные… Что случилось?
– Ты вот что… давай так, – после долгой паузы заговорил технолог. – Давай… значит, так. Останешься завтра после смены. Жди, пока все ваши уйдут. Можешь сбегать в столовку, перекусить. Задержимся часика на три, если не больше. Принято?
– Лады! – протянул Генка руку, забыв, что испачканную ладонь подавать для пожатия неэтично.
– До завтра, – не заметив оплошки, пожал Ивлев руку. И пошел бодро, наверно, куда-то по спешным делам.
Посмотрел Генка на «Антилопу», взял чистые концы и принялся вытирать потеки масла, мазки пыли, крапинки ржавчины на полозках и консолях.
«Мир не без добрых людей, казак не без доли, – вспомнилась пословица, которую часто употреблял преподаватель ПТУ. И еще вспомнилась его же любимая присказка: – Только дырки от макарон никому не нужны, в жизни любая вещь может пригодиться».
Взял тяжелый напильник, легонько постучал ребром по верстаку, сбивая опилки, примерился и шоркнул по концу трубы. Надежды дело хорошее, но их в барабан котла вместо трубы не вставишь.
Подошел Погасян. Подозрительно осмотрел помолодевшую «Антилопу», сказал озабоченно:
– Горим. Столпились все в кучу, как на ярмарке. Завтра вальцевать, а у нас отверстия не расточены.
– Нам-то что, не мы растачиваем, – не принял Генка Гришиной озабоченности. Догадался: что-то другое тяготит товарища.
И вовсе не понятный вопрос:
– Зачем ее прихорашиваешь?
– А что? – растерялся Генка.
– То самое, дорогой, теперь нам любое лыко в строку вставят. Сегодня совещание, дорогой, будут решать: можно доверять нам или мы мелкие трепачи.
– Кто будет решать? – возмутился Топорков. – Трепачи мы или не трепачи, мы свое дело на других не валим.
– В Ереване есть такой анекдот. Вартам говорит Оганесу…
– Да ну их – твои анекдоты, – грубо оборвал Генка Погасяна. – Мы не в Ереване. Никто не имеет права ставить такой вопрос. Никто!
– Еще как поставят.
– А я не верю! – упорствовал Топорков. – Я работаю на совесть, и потому будьте добры уважать меня. Будьте добры! – так брякнул напильником по верстаку, что почти половина отлетела в сторону, тонко дзенькнув по ребру «Антилопы».
Конечно же нельзя инструмент ломать, но промолчал Гриша. Вздохнул сокрушенно, почмокал толстыми губами, открыл свой инструментальный шкаф, взял бархатный напильник и встал к своим тисам. Оттуда с недобрым упорством прозвучало:
– Убрать бы ее… эту машину. Совещание сегодня.
